А улица была прекрасная, вся в свежих каплях недавнего дождя. Листья на липах – светлые, новенькие, отлакированные, и поливальная машина катилась, сияя радугой, зачем-то поливая уже мокрый асфальт. Я купила мороженое и шла, покусывая твердую, украшенную розой верхушку. Зубы тихонечко ныли, но мне было хорошо так обедать – на ходу, мороженым. Что-то студенческое.
Ноги еще легки, весенний день еще длинен, люди идут, торопятся, много хорошеньких, остригусь и начну.
А вот и парикмахерская. В огромной витрине – фотографии девушек в масштабе три к одному, каждая натужно бережет прическу. Надпись: «Здесь производятся все виды обслуживания в порядке общей очереди».
Идти так идти. Я потянула высокую тяжелую дверь с вертикальной надписью: «К себе». Внутри пахло сладким одеколоном, паленым волосом и еще чем-то противным. Сидело и стояло десятка два женщин.
У, какая очередь! Может, уйти? Нет, решено, выстою.
Я спросила:
– Кто последний?
Несколько голов повернулось ко мне и не ответило.
– Скажите, пожалуйста, кто последний?
– Здесь последних нет, – сострила черномазенькая с задорным зубом.
– Крайнюю ищете, гражданочка? – спросила пожилая, в голубых носочках, с седоватой мочалкой на голове. – Крайняя будто за мной занимала, да ушла.
Руки у нее были красные, натруженные и тяжело лежали между колен.
– Так я буду за вами, можно? А как вы думаете, товарищи, сколько придется ждать?
– Часа два в крайнем случае, – ответила пожилая.
Другие молчали. Одна из них, статная, белая, как-то по-лебединому повернула шею, прошлась по мне ярко-синими глазами и отвернулась.
Я, говорят, не робкого десятка, но почему-то робею женщин. Особенно когда их много и они заняты каким-то своим, женским делом. Мне всегда кажется, что они должны меня осуждать. За что? А за что придется. За мой почтенный возраст (тоже красоту наводить пришла!), за очки, английскую книгу в авоське. В этой очереди меня сразу потянуло к той, пожилой, в носочках. И она, видно, тоже заприметила меня. Две бабушки. Она потеснилась на стуле, давая мне место.
– Садись, чего там. Сказано, в ногах правды нет.
Я осторожно примостилась на самый краешек.
– Да ты не бойся, всей задницей садись. Поместимся: у меня-то постная. Была, да вся вышла.
Уселись.
– Хочу шестимесячную сделать, – сказала она. – Боюсь, муж любить не станет. Что-то начал к одной молодой похаживать.
– А дети есть?
– Сыновья. Двое.
– И у меня двое.
– А муж гуляет?
– Нет у меня мужа.
Она помолчала.
– Кому как повезет, – сказала она, подумав. – У меня хоть и гуляет, да не пьет, а у тебя и вовсе нет. Ты все-таки не бросай, надейся. Не такая уж слишком пожилая, из себя полная.
– Я не бросаю, – сказала я.
– Следующий! – крикнул из дверей жирный мастер в белом халате, с ярко-зеленым галстуком.
Черненькая с зубом подскочила и ринулась вперед.
Женщины загалдели.
– Не ее очередь!
– Не пускать!
– Я на шестимесячную, – отбивалась она.
– Все на шестимесячную!
– Я тоже на шестимесячную! – пискнула я.
– Сказано: все виды операций…
– В порядке общей очереди! А это разве порядок?
Общая очередь орала и волновалась.
– Не хулиганьте, гражданочка, – сказал жирный. – Всех обслужим, как один человек, будьте уверены.
Черненькая прошмыгнула в зал. Шум продолжался.
– Он с ней живет, – сказала белая, с лебединой шеей.
– Ну что ж, что живет… Порядок тоже нужно знать. Мало ли кто с кем живет.
– А вот потребуем жалобную книгу…
– Заведующего…
– Позвать заведующего!
Седая старушка за барьером гардероба взялась за вязанье. В кабине кассы розовая кассирша в голубом от белизны халате зевнула, вынула зеркальце и, напряженно растянув рот, стала ваксить толстые ресницы.
Именно эти ресницы меня взорвали. Робости как не бывало. Я подошла к кассе:
– Жалобную книгу.
Она поглядела неприязненно:
– А че вам нужно жалобную книгу?
– Не ваше дело. Любой посетитель в любой момент может потребовать жалобную книгу.
Очередь зарокотала, теперь уже против меня:
– Сразу чуть что…
– Одного человека приняли, а она жалобную книгу…
– Она в жалобную напишет, а людям неприятности…
– Тоже понимать нужно… Работают люди…
Не любят у нас жалобщиков. Но я уже закинулась.
– Гражданка, – сказала я голосом милиционера, – если вы мне сейчас же не дадите жалобную книгу…
Кассирша вышла из кабины:
– Я вам сейчас заведующего позову.
Вышел заведующий – чернокудрый детина с лицом мясника:
– Чего вам, гражданка?
Я объяснила ему, что мастер только что принял женщину без очереди. Ссылалась на свидетелей, но те молчали. Он выслушал меня без выражения лица и потом крикнул в зал, как кличут собаку:
– Роза!
Вышла конопатенькая парикмахерша в марлевом тюрбане.
– Роза, обслужишь гражданку без очереди.
– Слушаю, Руслан Петрович.
– Да разве я об этом? – заволновалась я. – Да разве мне нужно без очереди?
Руслан повернулся и вышел.
– Роза, – обратилась я к ней, – поймите, я совсем не о себе. Я только против беспорядка.
– Сами беспорядок делаете, несознательные, – сказала Роза и тоже ушла.
Я вернулась в очередь. Женщины молчали. Даже пожилая в носочках не подвинулась, а крепко сидела на своем стуле.