На раскрытие убийства Валерии Блохиной Колосов бросил сразу несколько сотрудников. Оторвал с кровью, с мясом от других, не менее значимых дел, поручив каждому из них отдельный сектор отработки всех обстоятельств и фактов, выявленных первоначальными следственными действиями.
Утром он коротко доложил первые результаты начальнику управления розыска на совещании. И после совещания остался в кабинете у шефа, вызвав туда всех задействованных подчиненных.
Катя была бы крайне удивлена, если бы узнала о том, какие именно версии убийства обсуждались на этой узкой оперативке. Но о многом ей было суждено узнать гораздо позже.
В этот день Колосов Катю не видел и не звонил ей: некогда. Двое оперативников были срочно направлены им в Химки. Они должны были проверить все зарегистрированные и все действующие на территории района фирмы и товарищества с ограниченной ответственностью, сотрудницей которых теоретически могла оказаться Блохина. Проверялись все фирмы, оказывающие какие-либо услуги населению, публикующие объявления в газетах, имеющие сайты в Интернете, связанные с набором молодежи на работу. Один из оперативников был специально нацелен на рекламу – отслеживать все рекламные объявления самого широкого спектра с контактными телефонами, номера которых свидетельствовали бы о том, что офис фирмы, дающей эту рекламу, находится в Химках.
Проверялись выборочно и адреса, сдаваемых в районе квартир, – сотрудники отдела убийств предъявляли на опознание в ЖЭКах фотографию Блохиной.
Катя снова немало бы удивилась, узнав, куда и кому звонил Никита Колосов по поводу Октябрьско-Левобережного дела сразу же после оперативки у начальника управления розыска. Первый звонок по межгороду был сделан Колосовым в Белозерск – в местное УВД. Спустя некоторое время из Белозерского уголовного розыска был прислан подробный факс. Следом пришло и несколько дополнительных сообщений по электронной почте.
Ознакомившись с материалами, Колосов немедленно запросил данные из банка данных МВД России по пропавшим без вести и неопознанным трупам. Отслеживать эту информацию было поручено еще одному сотруднику, которого усадили за компьютер.
Сам Колосов дважды звонил в Санкт-Петербург коллегам в отдел убийств, а затем и в УВД, обслуживающее территорию дворцово-паркового комплекса в Петергофе. К обеду оттуда на имя Колосова пришли длинные обстоятельные факсы. По электронной почте были пересланы и фотоснимки. Изучив их, Колосов снова позвонил коллегам в Санкт-Петербург. И опять Катя, узнай она, о чем шла речь, весьма и весьма удивилась бы. А речь шла о привлечение к делу толковых специалистов по криптографии. Колосов записал несколько питерских телефонов и в свою очередь пообещал отыскать эксперта-криптографа в Москве.
К обеду пришла первая позитивная информация из Октябрьского-Левобережного, куда срочно были направлены еще двое оперативников. Они заново допросили украинских строителей, а так же их бригадира Богдана Пробейголова об обстоятельствах обнаружения трупа Блохиной. Допрошен был и водитель Мотовилов, доставивший гравий на стройплощадку.
Именно этот самый ЗИЛ с гравием интересовал сейчас Колосова больше всего остального. Кате он с самого начала честно признался, что с гравием этим – пока совершеннейшая путаница.
Хотя на первый взгляд, о какой путанице могла идти речь? Грузовик привез гравий на дачный участок, и вместе со всем содержимым кузова на землю вывалился и женский труп. Следовательно, кто должен быть взят на подозрение в первую очередь? Конечно же, водитель ЗИЛа Мотовилов. Но Мотовилов, допрошенный самим Колосовым сразу по прибытии на место происшествия, и вторично сотрудниками отдела убийств, с завидным упорством повторял одну и ту же, казалось бы, совершенно неправдоподобную историю о том, что он вообще, совсем, категорически, бесповоротно и однозначно ничего не знает ни про труп Блохиной, ни тем более про то, каким образом этот труп оказался в кузове его машины.
На простой вопрос Колосова о том, где сам Мотовилов загружался гравием, шофер клялся и божился, что и это ему неведомо и неизвестно: «У меня напарник есть Пашка Тихонов. Он мне машину со смены оставил уже груженую. В отстойнике для большегрузов на Ленинградке она стояла, на двадцать шестом километре, – твердил, как заводной, Мотовилов. – У нас такой порядок в агентстве – если заказы утренние, срочные, то напарник с вечера, а то и с ночи загружается в свою смену. Я на работу заступил, машину принял уже с грузом. Путевой лист получил на доставку груза в Октябрьский-Левобережный. И все, и больше я не в курсах что, как. И нечего мне убийство этой бабы голой пришивать. Мало ли что могло произойти – ЗИЛ-то наш целую ночь на стоянке стоял. Там десять трупов в гравий схоронить можно, не то что один».
На взгляд Колосова, все эти басни сильно отдавали липой. По его поручению оперативники проверили стоянку большегрузов на двадцать шестом километре Ленинградского шоссе. Там было все в порядке с регистрацией, имелась и охрана. По записям в журнале было установлено, что некая фирма «Вокс-груз», которой и принадлежала автомашина ЗИЛ, в течение нескольких месяцев пользовалась услугами этого охраняемого отстойника для фур. Допрошенные охранники подтвердили, что довольно часто машины оставались на стоянке вместе с грузом. Это были в основном стройматериалы: кирпич, песок, гравий, щебенка, лес. Оперативники созвонились с представителями «Вокс-груза», однако на фирме по телефону никто никаких вразумительных объяснений не дал. Пришлось ехать в офис фирмы в Северное Бутово.
Колосов с нетерпением ждал результатов проверки. Удивительное было рядом: из восьми опрошенных милицией менеджеров «Вокс-груза», никто (никто!) не мог ответить на самый простой вопрос: где, когда и кем в грузовик ЗИЛ госномер такой-то, оставленный на охраняемой стоянке, был загружен гравий.
Проверены были путевые листы, и сразу кое-что прояснилось – отчетность в «Вокс-грузе» велась из рук вон плохо. Колосов не поленился связаться с московским УБЭПом и, что называется, натравил волков на овец, настаивая на полной проверке хозяйственно-финансовой деятельности автопредприятия.
Но все это, увы, пока никак не приближало главной цели, ради чего, собственно, и затевалась вся эта канитель с ревизией.
В конце концов, как это всегда и бывает, все уперлось в стрелочника. И стрелочником этим, очевидно, на роду было написано стать напарнику шофера Мотовилова – некому Пашке Тихонову.
«Да верите, я понятия не имею, чего эти двое Мотовилов с Тихоновым там нахимичили с этим гравием, – разорялся уличенный, но пока еще не совсем схваченный за руку, менеджер по перевозкам «Вокс-груза». – Они левак где-то хапнули на стороне. А мы что, за них – отвечай, да?»
Вся эта неразбериха съела у Колосова почти половину оперативных суток: только к пяти часам вечера местонахождение Павла Тихонова было установлено. Искали его с фонарями по пяти адресам: дома у матери, у бывшей жены, у армейского кореша, у соседа, на дачно-садовом участке. А обнаружился он у любимой женщины в Ховрино.
Пять лет назад Тихонов уже судился за мелкое хулиганство и визиту милиции не обрадовался.
В Ховрино Колосов выехал сам. Квартирка, где они беседовали с Тихоновым, была тесной, обшарпанной. За окном – железная дорога, поезда грохочут, стекла в серванте аж трясутся. В соседней комнате спал трехлетний ребенок сожительницы Тихонова. В кухне на столе – недопитая бутылка водки, кислая капуста.
Тихонов – парень еще молодой и не сумевший полностью протрезветь даже к пяти часам вечера, поначалу никак не мог взять в толк, что, собственно, у него спрашивают. Машина? Наша с Мотовилычем машина? А что, ее угнали? Нет? Так Мотовилыч в аварию попал? Не попал? Так что ж вы от меня-то хотите?
То, что он даже пьяный темнит и придуряется, для Колосова было очевидно. А поэтому… Поэтому вся эта кухонно-коммунальная сага обрыдла ему уже через пять минут.
Он встал, сгреб расслабленного Тихонова за футболку, рывком приподнял со стула.
– Ну? – спросил. – Долго еще ты мне будешь врать?
– Да че я вру-то? Че я вру? – тощенький, как мумия, Тихонов барахтался, пытаясь вывернуться.
– Кто ЗИЛ гравием загружал и в отстойник на ночь ставил?
– Да каким гравием? В какой отстойник?
– Фирма твоя «Вокс-груз» от тебя открестилась, Тихонов, обеими руками. Менеджер ваш так мне прямо и сказал: Тихонов с Мотовиловым левак где-то на стороне взяли. А в леваке-то труп. Ты мозги свои напряги, давай, вдумайся – вы взяли левак, а в леваке – труп, – Колосов хорошенько встряхнул Тихонова. – Ну? Мотовилов машину из отстойника только утром забрал в восьмом часу. У него свидетели есть – охрана, дежурившая в то утро. ЗИЛ груженый был уже. И эти же свидетели в один голос показывают, что вечером накануне, а если быть совсем уж точным в 23. 20 этот самый ЗИЛ с гравием оставил на стоянке именно ты, Тихонов. Левак это был, настоящий левак. А в леваке – труп. И ты мне сейчас же скажешь, сволочь, где и когда ты загрузил этот самый левый гравий, который вы с Мотовиловым в обход своей фирмы решили загнать частнику на стройку в Октябрьском-Левобережном. А выручку прикарманить.
– Да не знаю я ничего! Какой левак?!
– Такой, с трупом-начинкой, – Колосов тряхнул Тихонова сильнее. – Знаешь, что Мотовилов скажет? Не знаю, скажет, ничего. Это Пашка Тихонов загружал. Может, он и убил, а труп в гравий сховал. Ему не привыкать – он же судимый.
– Да ты что, начальник? Ну, судимый я. Какой еще труп? Кого я там убил?!
– Тебе лучше знать кого. Ты же грузовик с гравием в отстойник загнал.
– Да Мотовилов с хохлами какими-то договорился! – заорал вконец измочаленный Тихонов. – Я-то при чем тут? Позвонил мне, сказал: все тип-топ, загрузишься с вечера, машину оставишь, как обычно. А я груз на стройку подкину. Там хохлы какому-то олигарху особняк строят на берегу канала. А там проехать-то всего ничего, крюк – пять километров. Я ему и говорю, я, Мотовилыч, сам могу груз вечером доставить. А он мне – не надо, Паша. Они спать залягут. Они ж, как известно, до обеда только это… запрягают-то…
– Откуда до стройки крюк не большой? – жестко спросил Колосов, выудив единственный полезный факт из всей этой ахинеи. – Где ты гравием загружался? Место назови.
– Да на причале – где ж еще? – выпалил Тихонов, – Там в пяти километрах на канале причал грузовой. Там баржу пригнали с гравием, прямо с воды торгуют. Экскаватор работает, сутками грузит. Мне что? Я, что мне Мотовилыч велел, то я и сделал. Приехал вечером, под конец смены, заплатил экскаваторщику. Они ж без накладных там, без всего. Подогнал машину. Пока загружали, пошел ребят знакомых на причале проведать. Ну и все. Набили полну коробочку, я и уехал. Говорю ж – я мог в ту же ночь прямо на стройку в Октябрьский закинуть груз. Но Мотовилыч меня к тем хохлам не допускает. У него там с бригадиром своя бухгалтерия.
– Поедешь сейчас с нами, – велел Колосов, – покажешь, где этот причал, где баржа, где экскаватор. Любимой женщине своей скажи, чтоб скоро не ждала тебя обратно.
– Да ну ее в болото, Надьку! – Тихонов скривился. – Это я так тут время провожу, просто. Она ж с довеском, на кой мне она такая нужна? Корми еще отродье ее.
Колосов разжал хватку, отпустив его замызганную футболку. Больше всего сейчас ему хотелось звездануть Тихонова по роже – за все вместе. За вранье, за труп в ЗИЛе, за махинации с гравием, на распутывание которых было потрачено столько драгоценного времени, за эту вот Надьку, с которой он спал, и ребенка которой не желал кормить, за хохлов, но…
Полировать рожу свидетелю, даже в чисто воспитательных целях, было противозаконно. И разве зуботычиной можно было исправить хоть что-то в мозгах Пашки Тихонова?
То, что в сыске строить далеко идущие планы, – дело в принципе безнадежное, Катя подозревала давно. Однако вообще без какого-то плана на авось работать тоже было невозможно.
План Кати был прост. В конце рабочего дня она решила сама съездить в Химки, чтобы посоветоваться там с участковым Иваном Захаровичем Кукушкиным. Кукушкин был местной достопримечательностью – работал он участковым вот уже тридцать первый год подряд, был шесть раз награжден министрами МВД именными часами, ценными подарками и оружием. Министры приходили и уходили как вешние воды, а участковый Кукушкин был вечен, как гранит. Он работал в течение своей долгой службы на разных участках, учил молодежь, Химки знал как облупленные, а в сопредельных районах и округах Москвы и области имел крепкие давние связи и собственных сметливых конфидентов. По мнению Кати, сделавшей о Кукушкине для ведомственной и центральной прессы не один десяток очерков, Иван Захарович был полезнее целого отдела лоботрясов, имевших о работе в милиции лишь приблизительное мнение.
С Кукушкиным Катя хотела посоветоваться по поводу убийства Валерии Блохиной – Иван Захарович наверняка уже был в курсе ориентировок. Рассуждала Катя примерно так: такой необычный с физической точки зрения человек, как Блохина, если только она действительно жила и работала в Химках, городе небольшом, просто не могла не вызвать к себе волны любопытства, жалости, пересудов и всей остальной гаммы чувств, которую испытывают люди к тем, кто так резко от них отличается. Чувства эти порождают молву. А уж по части чуткой реакции на местную молву участковому Кукушкину не было равных. Если бы где-то в районе – в офисе ли, в магазине, в конторе – работала женщина с шестью пальцами на обеих руках, об этом уже втихомолку бы судачили. И слухи непременно докатились бы до участкового Кукушкина.
Катя невольно то и дело возвращалась мыслями к Блохиной. В памяти всплывала то тесная квартирка, где жили ее мать и тетка, то анатомический зал, где точно редкий экспонат им с Колосовым демонстрировали ее бедное, уродливое, истерзанное тело. То, что Валерия Блохина, прожив всю свою жизнь под знаком физического уродства и отчуждения, стала в довершение всего еще и жертвой какого-то осатанелого подонка, казалось Кате верхом несправедливости. Катя считала, что судьба и небеса должны были обойтись с несчастной женщиной, лишенной самого обычного женского счастья, более милосердно. Кто-то там, на небесах просто обязан был пожалеть ту, которая вечно носила специальные перчатки, прятала свои изуродованные руки от назойливых взглядов и никогда не раздевалась – ни на пляже, ни во врачебном кабинете на диспансеризации в поликлинике. Небеса должны были проявить свою милосердную волю и восстановить и в этой бедной душе гармонию и равновесие. А вышло так, что они – эти далекие, равнодушные небеса, звезды и планеты просто стерли одним махом, как плевок, свое же собственное уродливое шестипалое создание.
Катя жалела Блохину. После посещения анатомического театра ее убийство стало не просто материалом для публикации, которое можно бойко описать в трех столбцах, скинуть в газету и потом забыть. Катя всем своим существом жаждала справедливости. Она хотела добиться, во что бы то ни стало, чтобы человек, так надругавшийся над несчастной и без того наказанной судьбой, был пойман. Она хотела суда над убийцей. И она искренне считала, что уже начинает понимать некоторые обстоятельства случившегося.
Но она заблуждалась. Все обернулось совершенно неожиданной стороной. Настолько неожиданной и странной, что ей вновь пришлось задуматься о справедливости судьбы, равновесии и гармонии.
Началось же все с того, что, явившись в Химки к пяти часам вечера, она застала в местном розыске двух знакомых оперативников из отдела убийств. Они с самого утра занимались проверкой фирм, работавших с молодежным контингентом. Оба опера собирались ночевать в кабинете, на столах – такой был завал работы.
В дежурной части Катю огорошили неприятной новостью: участковый Кукушкин до семи вечера ведет прием населения в опорном пункте и будет в отделе лишь к разводу дежурных патрулей. Катя решила не ехать в опорный пункт, где у Кукушкина и без нее хватало забот, а подождать его в отделе. А пока убить время тем, что порасспрашивать колосовских орлов – есть ли хоть какие-то сдвиги?
Один из оперативников дал ей взглянуть на длинный список местных фирм и ТОО. Блохина могла работать где угодно. В фирме «Селена», например, дающей броскую рекламу в Интернете и газетах по поводу подбора персонала «от 18 до 28 лет для работы официантками, барменами и менеджерами в кафе и ресторанах столичной сети торговых центров и мега-холдингов». Могла она трудиться и в некой фирме «Клеоданс», объявлявшей самый широкий набор «девушек и юношей привлекательной внешности» на курсы промышленного дизайна и компьютерной графики.
В длинном списке значились так же фирмы, занимавшиеся преподаванием танцев, карате-до, фэн-шуй, актерского мастерства, набиравшие молодежь на курсы японского и корейского языка, каллиграфии, пластики, предлагавшие «высокооплачиваемую работу за рубежом», приглашающие «молодых, энергичных из провинции» на работу прислугой в обеспеченные семьи с проживанием и без такового – и так далее и так далее.
Два с половиной часа беспрерывных телефонных переговоров с менеджерами и операторами – Катя, чтобы скрасить ожидание, начала помогать оперативникам обзванивать фирмы – слились в какой-то нескончаемый абсурдный диалог, в котором то и дело в разных вариациях повторялись одни и те же вопросы и ответы: «У вас работала Валерия Борисовна Блохина?» – «Нет у нас такой сотрудницы», «В штатах не числится», «Спрошу у начальника – нет, не значится», «Никогда о такой не слышали».
Это был тот самый нудный, самый изматывающий, самый неблагодарный оперативный поиск, который так не любят показывать в сериалах «про ментов», но который, увы, сжирает, как акула, львиную долю времени, нервов и сил. Вся эта бесконечная рутина в служебных документах обычно обозначается краткой фразой «в ходе оперативной проверки». А тянется эта проверка дни, недели, а порой и месяцы. И очень часто, несмотря на все титанические усилия, не дает никаких результатов.
К половине восьмого Катя почувствовала, что она или закричит или разобьет телефон об стену. Она малодушно ретировалась в дежурную часть, решив, что Кукушкин – это последняя надежда. Но Кукушкин задерживался!
– Когда же будет Иван Захарович? – теребила Катя дежурного.
– Так прием граждан же. Смотря сколько жалобщиков придет. Не выгонишь же и домой не отправишь. Иван Захарович такой привычки не имеет, чтоб народ по сто раз гонять, – участковый изъяснялся как дипломат. – Иного и турнуть бы в шею не мешало – не ходи, от дела по пустякам не отрывай. А Захарыч нет… Да вы не волнуйтесь, к ночному разводу он уж непременно будет.
– К ночному разводу? – Катино настроение резко упало.
К восьми отдел опустел, усиления не было, развод прошел. Катя из кабинета в розыске с тоской смотрела, как разворачиваются на улице Гоголя, где располагалось УВД, милицейские машины.
В половине девятого Катя позвонила домой, но телефон в квартире не отвечал. «Драгоценного В.А.» где-то носило. Катя чувствовала себя усталой и злой. Все ее простые планы рушились, вечер пропадал впустую. Она хотела было уже бросить все – вряд ли и Кукушкин будет рад ей после затянувшегося приема граждан. Как вдруг ее внимание привлек громкий шум в дежурной части.
Слышались резкие женские голоса – кто-то хохотал, кто-то посылал кого-то далеко и надолго, кто-то орал благим матом: «Чулок мне, сволочь, разорвал итальянский!»
Первые патрули выехали на Ленинградское шоссе, собрали чохом и доставили в дежурную часть первый улов – вышедших на ночной промысел проституток. Процедура была самая обычная. Катя не раз уже делала репортажи о таких рейдах.
Но вопли в дежурке звучали так дерзко, так злобно и так весело, что равнодушной к такому концерту трудно было остаться.
Задержанных Катя насчитала двенадцать человек: десять девиц и двух жеманных размалеванных парней, одетых в мини-юбки, сетчатые чулки и дорогие жакеты из вязаной норки.
Для Ленинградского шоссе пареньки были чем-то новеньким. Они горланили громче всех сиплыми сюсюкающими голосами.
– Ну надо ж, новый чулок порвали, паскуды! – вторила им что есть мочи смуглая девица в кожаных шортах и атласном алом бомбере, под которым не было ничего, кроме черного корсета. – Куда я такая разорва теперь? Скажут еще – под забором валялась!
Черный чулок на острой коленке девицы действительно зиял дырой.
– Версаче чулки, стоят больше, чем вся ваша зарплата заразная! По суду мне ущерб вернешь, все до бакса! – орала девица молодому сержанту с дубинкой.
Сержант ткнул дубинкой в сторону скамьи – сядь и заткнись.
– Житья никакого от гадов нет, – девица плюхнулась на скамью, покосилась на стоявшую рядом Катю: – Ну, чего пялишься?
– Черт, жалко, такая классная вещь была, – Катя кивнула на дыру.
– Это я в их паразитской машине за какой-то крюк зацепилась, – девица плюнула. – А ты чего тут? Тоже зацапали?
– Да нет, я участкового жду.
– Это ночью-то? Зачем? – Черные глаза девицы царапнули Катю. – Стучишь, что ли, на кого?
– Насчет знакомой одной спросить надо. Знакомую у меня убили.
– Убили? Кто?
– Ха, знать бы кто, – Катя села рядом с проституткой на скамейку. Она и сама не знала, для чего затеяла этот разговор.
– Ну, менты тебе скажут. Жди, надейся, – девица снова сплюнула. – Подруга что ль, твоя?
– Да нет. Не подруга. Просто я думала – с работой она мне поможет. Объявления она в газетах через фирму давала насчет работы. Ну, я через нее устроиться хотела, – Катя импровизировала на ходу, – а ее убили. Она у меня паспорт забрала.
– Паспорт забрала? – Девица прищурилась: – Да ты куда устроиться-то хотела?
– Я? – Катя вздохнула: – Да мне в принципе все равно. Эта, которую убили, обещала с три короба – выезд за рубеж, расчеты в евро… Ну, я что-то засомневалась. Понимаешь, баба она какая-то того, чудная…
– С тараканами, что ли? – девица спрашивала лениво. – Сигаретки нет?
– Не курю, прости. Резинка жевательная вот, вкус арбуза. Хочешь?
– Давай. Я вообще жрать хочу. Думала – возьму сейчас какого-нибудь чувака, махнем в Шереметьево сначала в ресторан, – девица помассировала живот под курткой. – Паразиты ментовские, вся работа с ними коту под хвост…