Дама с собачкой - читать онлайн

– Итак, коммандер, вы согласны.

– Да, сэр.

Генерал Мимору впервые видел этого человека. И человек ему сразу не глянулся.

Коммандер Максим Люкассен, выпускник Военного университета. Диплом – копия со штампом федеральной безопасности о смене фамилии, получена полгода назад. Справка из канцелярии военного министра, удостоверяющая офицерское звание. Блестяще сдал квалификационный экзамен на чин коммандера, получил назначение. Тридцать девять лет, не женат, детей нет, сведения о родственниках отсутствуют. Похоже, Люкассен порвал со всеми и начал новую жизнь под новым именем. Армия для этого вполне подходящее место. От чего только люди не прячутся в армии: финансовый крах, личные трагедии, семейные неурядицы… За Люкассеном не может быть ничего компрометирующего, иначе безопасность просто закрыла бы ему доступ в войска. Но все же неприятно иметь дело с человеком без прошлого.

Нареканий не имеет, но слывет излишне отчаянным, почти авантюристом. Нелюдим, друзей не заводит, любовных связей никаких. Последнее, учитывая внешние данные, наводило на подозрения. Коммандер Люкассен был высоким и прекрасно сложенным голубоглазым брюнетом, стригся по уставу, носил аккуратную черную бородку. Очень романтично. Женщины от таких млеют. Но женщин у коммандера не было. И мужчин тоже. Он не держал домашних животных, не разводил цветы на подоконнике, не делал взносы в благотворительные фонды, не посещал церковь, не играл в азартные игры. Не платил за подписку на политические и спортивные каналы. Он даже не имел дурных привычек: не курил, не пил, о наркотиках и речи нет. Он только служил.

Именно такого офицера генерал Мимору и искал. Робота. Функцию в коммандерском кителе, по которой никто не заскучает, не взгрустнет. Искал и готовился уже согласиться на компромисс, потому что понимал: таких людей не бывает. Нашел.

И как же ему не понравился найденный экземпляр!

По документам коммандер числился живым человеком, совершенно нормальным, пусть и напрочь лишенным каких-то слабостей, а воочию – ну действительно робот. Ему на все было наплевать. Он ничему не удивился, ничем не заинтересовался, вопросов к начальству не имел. Готов к выполнению задачи.

В какой-то миг генерал Мимору всерьез занервничал и почти уже отказался от идеи использовать Люкассена в экспедиции. Бесило его это равнодушие. Невольно возникало подозрение: либо коммандер все-таки псих, либо играет свою игру, затаился и чего-то ждет. А потом у него вдруг в голове щелкнет, и он такое учудит – снимай погоны и лезь в петлю.

Но тут генерал напомнил себе, что Люкассен серьезно навредить не сможет. Да, он будет командовать транспортом, но его главная роль – официальное прикрытие операции. А пойдут с ним люди проверенные и надежные. И успех экспедиции зависит только от них.

А от Люкассена можно избавиться, если поведет себя неправильно. В принципе он не обязан вернуться на базу, доберутся прекрасно и без него.

Благо искать коммандера никто не станет.

– Надеюсь, вы понимаете, почему розыск и возвращение этой рукописи так важны, – со значением говорила Кэрол Монро.

За пять часов она повторила эту фразу одиннадцать раз. Где-то между седьмым и восьмым разом я поняла, что сохраняю рабочее выражение лица только из-за плохого настроения.

Пожалуй, Кэрол Монро была красива. Рядом с ней я казалась простоватой. Кэрол, с ее ледяной горделивостью, с безупречной осанкой и неожиданной грацией, выглядела настоящей принцессой. Такой книжно-романтической. По происхождению она не могла претендовать на титул, хотя материально превосходила очень-очень многих женщин из младшей аристократии.

Но в каждой черте ее образа, какую ни возьми, сквозило легкое, едва уловимое безумие. Кэрол носила только черное и белое, всегда в сочетании. Она ненавидела меланж и серые оттенки, ее устраивала только геометрическая четкость рисунка ткани и аксессуаров. Август как-то упомянул, что на свадьбу она надела ослепительно белое платье, отделанное черным кружевом; по моему скромному мнению, человек с мало-мальски развитым воображением, увидав такую невесту, бежал бы со всех ног. Когда я увидела Кэрол впервые, на ней было узкое черное платье, украшенное каймой из белых треугольников. Любой психолог сказал бы, что у Кэрол пипец какие проблемы.

Иногда я спрашиваю себя, не связывает ли меня с этим семейством нечто большее, чем череда совпадений. В семнадцать лет я увлеклась Диком Монро, дедом Кэрол. Дик был прекрасным любовником и звал себя дьяволом во плоти. Собственно, на его вилле я встретилась с Кэрол первый раз. Она приехала, не предупредив, ситуация вышла до крайности неловкая. Дик не смутился: тщеславие у него было поистине дьявольское. А Кэрол поначалу вовсе не обратила внимания на меня. Она просто вошла и, даже не думая поздороваться, выпалила: «С сегодняшнего дня я в разводе!» Потом скользнула взглядом по мне и добавила: «Твоя новая любовница? Еще моложе прошлой». А Дик ответил: «Я вот думаю: не жениться ли на ней? Вы мне надоели, пора завести другую семью, а вас, неудачников, забыть как страшный сон. Ты не смогла удержать даже этого шотландского барана!» Мне его слова показались не только бестактными, но и жестокими. Когда Кэрол ушла, я сделала ему замечание. А Дик рассмеялся: «Делла, я не обязан любить людей потому, что они мои потомки. Не обязан уважать их на том основании, что они во мне нуждаются. Они не выбирали, где родиться, – так и я не выбирал, кто у меня родится. И я недоволен тем, что получилось». Два месяца спустя Дик выгнал меня в надежде, что я буду просить прощения, а я взяла и ушла. Говорили, Дик здорово разозлился, но, к счастью, я ему не дочь и не внучка, рычагов влияния на меня нет.

Когда я встретила Кэрол второй раз, многое переменилось. Я успела обрести статус бывшей жены Берга, а она – родить девочку. Я училась на втором курсе Военного университета, Кэрол – в магистратуре историко-архивного факультета Гуманитарки. Еще Кэрол успела прослыть жуткой стервой. Неудивительно: развод, рождение ребенка бог знает от кого, гибель отца и двух братьев (причем в их смерти шепотом подозревали дедушку) – тут есть от чего озлобиться. Меня она не забыла и люто ненавидела. Надо полагать, за то, что дедуля унизил ее в моем присутствии.

В дальнейшем жизнь подкинула ей новые поводы для ненависти. Только поработав с Августом, я узнала, что пресловутым шотландским бараном, которого Кэрол не сумела удержать, был он. И отец ребенка, как я подозреваю, он же. По крайней мере, девочку звали Августой, она была тихой и аутичной, а с лица – голубоглазым беленьким ягненочком. Август коллекционировал красные игрушечные машинки; девочка проявляла интерес к красным игрушечным велосипедикам… У Дика Монро была вилла на Танире, хотя он редко тут появлялся, но с полгода назад внезапно решил, что климат ему подходит. Вместе с ним на Танире поселилась внучка. Наверное, рассчитывала возобновить отношения с бывшим мужем, ведь наверняка дочка спрашивала, кто же ее папа. А вероятный папа на все вечеринки ходил со мной и глядел сквозь бывшую жену.

Месяц назад Августа обстреляли. Вместе со мной. Обстреляли виртуозно: машина в решето, у нас обоих ни царапины, только из волос пришлось вычесывать грязь и мелкие осколки. Насчет заказчика у меня сомнений не было. Кэрол давно проболталась, как бы случайно и в узком доверенном кругу, что готова свести счеты, если кое-кто не одумается. Август и бровью не повел.

И, когда сегодня она позвонила и повелительным тоном предложила мне приехать, я согласилась. У меня было отвратительное настроение. Уже давно. В таком состоянии лучше не браться за рискованные проекты: легко умереть. Но парадокс в том, что как раз смерть не пугает и даже чем-то притягивает.

Тяжелый год. Пустые, нелепые слова. Осенью я пообещала деду, что непременно приеду домой на православное Рождество. Давно не виделась с родными, совсем заработалась. Август взялся за сложное расследование на Сибири, планировал закончить его к католическому Рождеству. Все обернулось плохо: очень славный человек погиб, и мы не успели его спасти. И конечно, не уложились в срок, а для разнообразия еще и в русской тюрьме посидели. На Таниру мы вернулись лишь в конце января. На память о том деле нам осталась спецсобака Василиса – списанный киборг из космодромной охраны, натасканный на грузовых роботов. С виду она была обычной сибирской овчаркой: пушистый рыжий мех, умильная черная морда, роскошный хвост. Позитивная такая собачка, а что большая, так это прекрасно – будет кого обнять в минуту жизни трудную. Главное, не заглядывать в пасть… И вот это чудовище, не успев долететь до своего нового дома, взяло и радостно ощенилось. Как же собаки любят устраивать такие подляны! Нам пришлось здорово помучиться с перевозкой всего зверинца, потом – с его обустройством.

А когда я, освободившись, позвонила деду, то узнала: поздно. Дед умер двадцать второго января, так и не дождавшись меня. Меланома. Проклятье. Один из немногих видов рака, излечимых только на ранней стадии. Дед просто не обратил внимания на первые симптомы. Он никому не сказал, что умирает. Хотел на прощание собрать всех, кого любил. А мы не поняли, не почувствовали.

Не знаю, как сложились бы мои отношения с Максом, если бы не смерть деда. Прошлым летом мы помирились, вскоре я застукала его с другой женщиной, потом мы снова помирились… Он хотел реанимировать наш брак. Я взяла тайм-аут на размышление. Собиралась дать ответ, когда вернусь с Сибири. Естественно, мне донесли, что в мое отсутствие Макс не терял времени даром. Я и без того чувствовала себя покинутой, и теперь нелогично, зато от всей души, обиделась на Макса: он развлекался, наслаждался жизнью, а дед там умирал. Я потеряла одного из самых дорогих людей, а этот неисправимый бабник пристает со свадьбой, вцепился как клещ. Не до веселья мне, ясно? В конце концов, если Макс хотел снова жениться, мог бы и побольше интересоваться моей семьей! Словом, я сказала: хватит. Хватит мучить друг друга. Мы не пара и… и вообще. Возможно, наша любовь еще не умерла, но рассудок – особенно мой – твердил, что пора разбегаться. Да к черту рассудок! Я точно знала, что больше не надену фамильное кольцо княгини Сонно, а Макса не устраивали никакие другие отношения. Он хотел, чтобы я была его, а я хочу быть своей. И дьявол меня раздери, мое сердце рыдало кровью, но я сказала: ставим точку.

Макс… Макс принял мой ответ. И скорбно поклялся, что я больше никогда о нем не услышу. Слово сдержал. Мне перестала звонить его сестра Татьяна, меня не беспокоили репортеры светской хроники. Более того, имя Максимиллиана ван ден Берга вовсе исчезло из новостей, включая даже финансовые. Я подозревала, что он заперся в поместье и глубоко задумался, как теперь быть дальше. Что ж, ему надо многое переоценить. Одиночество – хорошая вещь, особенно в нашем положении. Я бы тоже так хотела. Но знала, что мне это не поможет. А Макс – он справится. Я нисколько не боялась, что он покончит с собой или сопьется. Тогда бы я точно услышала о нем, пусть и в контексте смерти, а он ведь обещал, что исчезнет. Берги упорные: если чего решили, сто раз пожалеют, но будут держать марку.

Я заставляла себя жить. Даже завела что-то вроде романа. Следователь Йен Йоханссон, талантище и симпатяга, на три года меня моложе. Мы встречались, он трогательно ухаживал, я смеялась его шуткам и поощряла его юношескую еще любовь. Увы, я ни капельки не любила его. Наш как-бы-роман сошел на нет без ссор, не успев дойти до близости. Как и предсказывал доктор Моррис, Йену предложили место в федеральной безопасности. Он колебался, но все дружно уговаривали его согласиться, даже инспектор Крюгер, а я – больше всех. Йен уехал на Землю, я осталась на Танире. Кажется, он все понял. Изредка писал, звонил, звал в гости и обещал приехать сам. Мы оба знаем, что это просто лишь вежливость.

К лету я стала оживать. «Время лечит все» – ужасно грустная фраза. Вылечило и меня.

А месяц назад мне вдруг приснился Макс. Я вообще-то уникум, редко вижу сны, и Макс до этого не появлялся в них никогда. Он был весел, держался будто старый друг, но с какой-то несвойственной ему мудростью. Я проснулась в слезах. Почему-то была уверена, что Макса больше нет. Он приходил ко мне из-за края. Да, я практически атеистка, но точно знаю: после смерти жизнь не заканчивается. И мертвые частенько навещают живых и стараются рассказать им нечто важное, чего не успели при жизни. Макс не рассказывал. Пока.

Сегодня он опять приснился. Говорил, что ужасно скучает. Это было уже отвратительной приметой – может быть, моей собственной близкой смерти. А когда он попросил меня приехать к нему, я даже во сне поняла, что это значит. Мертвец зовет к себе. Хуже всего, что такая перспектива не особенно пугала.

Наверное, поэтому я согласилась встретиться с Кэрол Монро, отлично зная, что стерва меня ненавидит и ни перед чем не остановится.

Почти угадала: Кэрол пять часов мучила меня семейной историей. Это было, пожалуй, страшнее, чем монологи Августа о машинках. Неподготовленного человека так и в гроб загнать можно.

– Надеюсь, вы понимаете… – начала Кэрол в двенадцатый раз.

– Да, мисс Монро, отлично понимаю. С вашего разрешения, я дам ответ завтра.

– Почему это завтра? – ледяным тоном осведомилась Кэрол. – Кажется, я не для того вас звала, чтобы вы размышляли!

– У меня есть незавершенное дело. Завтра я буду точно знать, когда смогу поступить в полное ваше распоряжение.

– Хорошо. – Она не скрывала недовольства. – Завтра в двенадцать тридцать жду вашего звонка.

Я вышла на улицу и с тоской посмотрела в небо. Собирался дождь. Почему-то с тех пор, как я поселилась на Танире, перед важным делом всегда собирается дождь.

Макс, чертов ты сукин сын, зачем же умирать?!

И только когда защипало глаза, я поняла, что по лицу текут не первые капли дождя, а слезы.

– Маккинби, ты найдешь его, – с нажимом произнес Дик Монро.

Август-Александер Пол Николас и еще двенадцать имен Маккинби, инквизитор первого класса, думал, что после визита к Монро надо зайти к хирургу. И дернул же черт подраться с Деллой! Какой смысл драться с противником, которого не способен ударить? Эта малявка прыгает, как фокстерьер: без разбега, со всех четырех лап – и сразу на плечи. Надо было выбросить ее в окно, благо там действительно невысоко, густой мягкий кустарник и недавно прошел дождь. Глядишь, остыла бы. А так вышло, что он закрывался и изредка отталкивал Деллу, а она разбила ему бровь. Кому скажешь – не поверят. Его бровь в двадцати сантиметрах над ее макушкой. И злиться не на кого, кроме себя: он и виноват. Мама права: это фрустрация. Он пытается забыться с другими девушками – не может, они мстят Делле, она срывает зло на нем, а он – на ней. Замкнутый круг. Она ненавидит титулованных, а он не может отказаться от титула. А еще она любит Берга, хотя жить с ним никогда не будет.

А Маккинби не находит сил сказать Делле, что Берга убили.

Просто боится причинить ей боль…

– Задета честь моей семьи, – дожимал Дик Монро. – Моя внучка – дура. Я знаю, ты и сам так думаешь. Это единственное, в чем я с тобой соглашусь. Я был против вашего брака. Но развод – это уже ни в какие ворота не лезло. Тем не менее я промолчал. И ты хочешь, чтобы я стерпел еще и это?! Какой-то ублюдок обрюхатил мою внучку и живет себе припеваючи, а Кэрол растит дочь без мужа! Ты найдешь его и привезешь сюда.

Дик Монро показал пальцем в пол у себя под ногами. Маккинби внимательно рассмотрел предложенное место. Он мечтал, чтобы Монро поскорей заткнулся. Искать Гая Верону, истинного отца ребенка, бессмысленно. Пропал без вести два года назад. Пропал где-то в Темном Лесу, на территории, которую наши не контролируют. Скорей всего, мертв. Если и жив – оттуда не выберется. Маккинби помнил этого тихого, слабого, но неглупого и приятного своей незлобивостью человека. Он не хотел привозить его к Дику Монро. Потому что Монро – старый напыщенный придурок. Считает себя дьявольски хитрым мафиозо. Видали мы таких… в гробу. У него мозгов не хватает понять, насколько Гай Верона идеальный муж для Кэрол. Гай будет терпеть все – и продолжать любить ее. И никогда не предаст. Жаль, что он пропал.

– Гонорар – так и быть, я забуду, что ты поступил с моей внучкой как последний подлец. Ты, говорят, гений. Понимаешь, чего стоит моя добрая воля.

Маккинби не слушал. Его занимала саднящая бровь. Две недели не заживает. Вроде бы Делла зашила как надо. Не заживает. Шрам останется. Пусть останется: Маккинби не стеснялся своих ран. Одной больше, одной меньше.

Надо сказать Делле про Берга. Взять и сказать. Сегодня же. Да, ей будет больно. Но она все равно узнает рано или поздно.

Из-за чего все-таки она развелась с ним? Маккинби верил, что она не помнит. Берги помнят, но выцарапывать из них информацию – занятие утомительное, а главное, розыски не удастся сохранить в секрете. Что, если Делле самой не хочется помнить? Истерическая амнезия. Однако что такого должен был натворить Берг, если у нее, разведчика, случилась амнезия?

Теоретически можно спросить Ника Берга. Он в стороне от семейных дел, но знает наверняка. Он журналист не только по профессии, но и по призванию.

Точно, Ник.

– Пришлите все, что у вас есть на этого человека, ко мне домой. – Маккинби поднялся. – Сейчас не возьму. Мне нужны свободные руки и чистая голова, я хочу пройтись.

Дик Монро выпрямился и смерил его взглядом:

– И кстати, с чего вы взяли, что он сбежал? Может, он давно умер?

– Его счастье, если так. Тогда ты привезешь мне его труп.

Маккинби никогда не обращался на «ты» к потенциальному клиенту, даже если знал его тысячу лет. А Дик Монро не говорил «вы» никому.

– Вот делать мне больше нечего, – сказал Маккинби спокойно, – как возить кости Гая Вероны. Мне надо Берга по-человечески похоронить, а ты тут со своим Вероной.

Дик Монро застыл и совершенно другим тоном спросил:

– Берг… всё?

– Да.

– Ч-черт… Когда?

– Неделю назад. Я узнал позавчера.

– Что-нибудь известно?

– Как обычно, почти ничего. Кроме того, что виноват сам. Посмертно обвинен в измене.

– О-о, любимая отмазка наших военных на все случаи жизни. Продался диссидентам, ага. Или кто-то там копает под Бергов в целом?

– Сомневаюсь, что они вообще поняли, с кем имеют дело. Он сменил имя и держался очень замкнуто. На репутации семьи это все не скажется. А что именно произошло… Думаю, он, как обычно, решил сыграть в свою игру на чужом поле.

– Передай мои соболезнования Делле.

– Она еще не знает. У меня духу не хватает сказать ей.

Дик Монро очень внимательно посмотрел на Маккинби:

– Думай обо мне что хочешь, я, разумеется, дьявол, но чего-то меня тоже не тянет быть черным вестником.

Маккинби промолчал.

– А теперь она еще и идеализирует его, – внезапно вздохнул Дик Монро. – Маккинби, что скажешь, если я заплачу тебе за компромат на Берга? Разумеется, Делла не узнает, кто собирал…

Маккинби приподнял здоровую бровь, показывая иронию.

– …а мне не впервой выступать в роли осквернителя святынь. – Дик хохотнул: – Зря она с ним связалась.

– Ты бы предпочел видеть на месте Берга кого-нибудь другого?

– Маккинби, не прикидывайся идиотом. Я предпочел бы видеть на этом месте себя. Единственная женщина, с которой мне нескучно. Но она слишком умна, на мой вкус.

– Поэтому ты предпочел бы Бергу меня.

– Как вариант, – согласился Дик. – Тебе этого не понять: ты слишком молод. Хотя с возрастом, наверное, поймешь. Худшее оскорбление твоих достоинств – когда женщина, к которой ты неравнодушен, уходит к мужику, который ногтя ее не стоит. Она меняет тебя на убожество.

– Да, мне этого не понять. Может быть, потому, что я не считаю Верону убожеством.

Дик поморщился:

– Я не про тебя и Кэрол. Я тоже не считаю Верону идиотом. По крайней мере, от него получилась красивая девочка. Да и сам он не претендует на титул пупа земли. Есть у него достоинства, есть. В общем, если мы с ним когда-нибудь увидимся, я сначала подумаю, не выгоднее ли сохранить ему жизнь. На моих условиях. Но я по крайней мере рассматриваю такой вариант! Значит, мужик уже не пустое место. – Подумал и добавил: – Если он сгодится хотя бы на то, чтобы Кэрол прекратила бегать по бабам, – уже хорошо.

– А что, опять? – удивился Маккинби.

– Да как с цепи сорвалась, – поморщился Дик. – Одна, другая, третья… Я даже боюсь, как бы она в Деллу не влюбилась. Впрочем, с этим я сам справлюсь. Маккинби, а то соберешь компромат на Берга?

– Нет.

– Не сомневался, что ты так ответишь. Ладно, тогда не мешай мне помочь Делле другим способом.

– Не советую.

Дик отмахнулся:

– Оставь ревность для другого случая. У тебя мудрости не хватит решить эту проблему. Делла все равно узнает и возненавидит тебя за то, что скрывал от нее. Все женщины в этом плане одинаковы. Никто не скажет тебе «спасибо» за то, что ты берег ее чувства и желал добра. Она возненавидит тебя, а из Берга сотворит памятник и икону. Ладно, ты свои шансы похоронишь, это лишь половина беды. Другая – ты похоронишь шансы Деллы. Со своими делай что хочешь, а портить жизнь Делле я не позволю. Имею право, – веско добавил он, – я все-таки был президентом попечительского совета, когда она училась в школе!

– У нее дед умер этой зимой, – невпопад сказал Маккинби.

– Я в курсе. Хороший человек был, кстати. А теперь еще и Берг. Она не будет разбираться, плох он или хорош. Она просто распространит на него недовысказанную любовь к деду. У меня крутится что-то в голове, где-то я слышал нечто подходящее для нашего случая… Ты можешь отвлечь Деллу на пару месяцев? Так, чтобы она точно не узнала про Берга?

– Отпуск. Ей давно пора в отпуск, – буркнул Маккинби.

– Превосходно. Мне нужно время, чтобы подготовиться.

– Только сначала со мной посоветуйся.

– Это само собой… А то, знаешь, всякое бывает. Ты не Господь Бог, чтобы справиться с любой задачей. Угораздит меня подкинуть ей неразрешимую загадку – еще хуже выйдет. Так что посоветуюсь, да. Чтобы ты этот орешек точно мог разгрызть.

Маккинби кивнул:

– Я наведу справки про Верону. Если вдруг будут новости, скажу. И, Дик, забудь ты про дурацкие счеты. Твоя правнучка вырастет, дождется, когда ты будешь ездить на инвалидной коляске, – и сдаст тебя в дом престарелых. Отомстит за отца.

– Без сопливых разберусь, – без всякой злости сказал Дик Монро.

Маккинби вышел на улицу, оглядел сгущавшиеся тучи.

Что-то назревает, подумал он.

Из нашего сада доносились разъяренные вопли, и я прибавила шаг.

Долгая прогулка под дождем не принесла мне облегчения, поэтому, вернувшись домой, я применила испытанное средство: пошла играть с собаками. А они, судя по крику, уже без меня поиграли – и доигрались.

– Скотина! – орал Тед. – Животное! Сколько можно?! Когда это кончится?!

Спецсобака Василиса сидела перед дворецким, трагически потупившись. Черная с рыжим морда изображала глубокое искреннее раскаяние. Не исключено, что Василисе действительно самую малость стыдно; кто их разберет, этих сибирских овчарок, они ведь не глупее некоторых людей.

Чугунная ножка садовой скамейки была обгрызена в мелкую стружку, будто по ней прошлись лазерным резаком.

– Ты – собака! – надрывался Тед. – На меня смотри! Ты – собака! Запоминай! Ты – собака! А ну повтори! Скажи: я – обычная собака! Я не жру ломы и лопаты, сволочь я такая! Я не ем скамейки! Зараза!

Завидев меня, Василиса дернулась было, но Тед как раз рявкнул: «Зараза!» – и «зараза» снова покорно уселась. Тед закрыл лицо руками.

– Не могу, – прогудел он сквозь ладони. – Я сейчас помру от хохота, и это будет непедагогично. Я кричу на эту дуру, а на самом деле хочу ее обнять.

– Ну ты ведь знаешь, что она не нарочно.

– Знаю. А делать-то что? Написать жалобу русскому царю? Приезжайте, ваше величество, научите свой подарочек хорошим манерам… Надерите ему рыжую задницу собственноручно, а то у нас не получается…

– Это нервное у нее. Это скоро пройдет.

– Пусть ветеринар пропишет ей таблетки от нервов!

– Вася, как тебе не стыдно! – сказала я.

Василиса в ответ сделала такую несчастную морду, что Тед застонал, безнадежно махнул рукой, повернулся и ушел. Бессовестная собака мигом ожила, вскочила и, молотя хвостом, бросилась ко мне здороваться.

Сибирских киборгов нельзя вывозить за пределы штата, они не продаются ни за какие деньги. Каждый из них – штучная работа и национальное достояние Сибири. На самом деле, как шепнули по секрету знающие люди, проблема не столько в национальной гордости великороссов – хотя не без этого, – сколько в конструктиве. Сибирь небогата редкоземельными металлами, львиную долю их сжирают аэрокосмическая промышленность, энергетика и оружейка. Поэтому инженерная философия русских: мы лучше истратим на каждую вещь немного больше сырья, она выйдет немного дороже, зато ее можно оставить внукам в наследство, а что насчет «морального старения», это сказочки для пижонов. Все высокотехнологичные продукты Сибири спроектированы и построены на века: кондово, надежно, ремонтопригодно. Ремонтопригодность – это вообще такой сибирский фетиш. Все должно переставляться, взаимозаменяться, перепрошиваться и работать, работать, работать. Минимум половина начинки каждого сибирского киборга прослужит нескольким поколениям. С учетом того, что киборги живут лет по тридцать-сорок, прикиньте, какой там запас прочности! И нашу бедную Ваську, у которой вылезли неустранимые системные неполадки, хотели разобрать на запчасти. Спасли ее от участи конструктора природная смекалка, редкая красота, а еще добродушие нашего повара Майка и счастливый случай. А починил собаку буквально на коленке Дима Павлов, одаренный инженер и вообще интересный человек, при одном упоминании которого невозмутимый Август Маккинби каменеет, а эмоциональный Алистер Торн лезет на стенку. Надеюсь, это у них тоже просто нервное и со временем пройдет.

А Василиса, если не обращать внимания на ее манеру иногда грызть железо, совершенно нормальная собака. Сверкающие зубы и блестящие когти очень ей идут.

Август постоянно ворчит, что в доме слишком много четвероногих, а они требуют внимания и отвлекают от важных занятий. Но я регулярно застаю его у вольеров. Да и первую нашу собаку, шикарного колли Брюса, вообще-то он сам подарил мне. Потом Василиса одарила нас аж одиннадцатью серыми щенками. Парочку мы удачно сплавили знаменитой в прошлом певице Нине Осси, ныне студентке Парижской консерватории Клементине Росси. Ужасно забавно она выглядела, держа в каждой руке по толстому пушистому щенку… Еще четверых у нас забрал общий друг, лорд Джеймс Рассел, которому они понадобились для охраны. Пятеро оставшихся засиделись, в результате по нашему недосмотру мамаша обучила их тому, что знает и умеет. Кончилось тем, что щенята попытались сгуртовать и загнать на нашу территорию парочку автоматических такси, а милый и безобидный Брюсик был у них заводилой. Гены пастушьи заговорили, ага. Пришлось срочно отправлять щенят на Кларион, и туда же за плохое поведение и дурной пример чуть не вернулся Брюсик, но его я отстояла.

Избавившись от детей, Василиса осознала себя красивой женщиной и снова захотела замуж. В принципе она была еще молодой – около шести лет, – и начинка киборга нисколько не угрожала ее плодородию. Август почесал в затылке и подыскал ей жениха. Громадного, величественного, почти черного сибирского кобеля. При знакомстве Василиса попыталась объяснить интервенту, что здесь ее дом и командовать станет она. Август поглядел и махнул рукой: мол, эти собаки при вязке без инструкторов справляются, лучше не подглядывать и не мешать. Мы оставили их вдвоем в вольере на ночь. Утром проверили. Василиса, не иначе на радостях, порвала сетки на всех вольерах, и на своем, и на пустом щенячьем, и даже на Брюсовом. Посреди газона красовались три свежие ямы, рядом дрых Брюсик с испачканными в земле мордой и лапами. Василиса спала на спине внутри вольера, а ее новоиспеченный супруг залез за будку – наверное, ему было жарко, а там всегда тенек. Через три дня кобеля пришлось отправить домой. Вообще-то мы арендовали его на полгода: для сибирских овчарок важно, чтобы папа принимал участие в воспитании потомства. Но Василиса так третировала бедного парня, что мы испугались за его здоровье. Несмотря на ярко выраженное женское начало и общую очаровательность, Васька может ненароком перекусить обычную сибирку пополам – не фигурально, а буквально. Мало ли что у нее радар с навигатором не работают – это все равно киборг со всеми, как говорится, вытекающими… Ладно, в конце концов, она уже вырастила один помет без отца, знает, что делает.

В положенный срок Василиса принесла шестерых ярко окрашенных плюшевых щенков. Сама она была рыжей с темными перьями, отец почти черный, а вот детки получились с белыми мордами и лапами, с четкими рыжими и черными пятнами. И чем-то неуловимо отличались от старших братьев и сестер. Впрочем, мы ничего не знали о породности первого мужа Василисы, Кощея. Возможно, он был нечистокровным, поэтому у нас сложилось неправильное мнение о внешнем виде сибирской овчарки в младенчестве…

Сегодня вольер выглядел так же, как вчера, позавчера и неделю назад. Опять в клочья порвана сетка, внутри валяется Брюсик, а по нему ползают щенки. За всем этим благосклонно наблюдает Василиса. Я поначалу беспокоилась: сибирские овчарки – очень суровые матери, потомство охраняют слепо и безрассудно. В первый раз Василиса не подпускала к щенкам никого, кроме Августа, и расслабилась, только когда им пошел второй месяц. А с этими подобрела. Подпускала и меня, и Теда, и Майка. И – Брюсика. Конечно, он не мог порвать сетку, это сделала Василиса, чтобы колли пролез. Ей-то, с ее керамическими зубами, раз плюнуть. Ну, раз сама его пускает, значит, он ей нужен. Может, она считает его приемным сыночком.

Я успела вычесать Брюсика и Василису, когда появился Август. Хмуро оглядел испорченную сетку, потом пустой вольер Брюса.

– Я сказала Теду, что сетка порвана.

Август кивнул.

– Надо снести перегородки между вольерами, – обронил он. – Нет смысла их разделять.

– Ага, а Брюсик опять научит детей чему не надо.

– Имеет право, это его дети.

Я застыла:

– Август, но…

– Делла, ты на щенков посмотри. Ну метисы же. И окрас, и морды у них вытягиваются, и структура шерсти другая.

Я окинула взглядом Василису, которая была сантиметров на десять выше Брюсика. Ну, конечно, женский выбор всегда загадка, хотя у Брюсика есть достоинства: он красиво и богато одет, он элегантный, опять же, из хорошей семьи… И детей любит. Зачем ей какой-то чужой кобель, даром что большой и сильный? Все равно он слабей ее. А вот тонкая красота Брюсика могла и пленить Василису.

– Н-да. Интересно, как это у них получилось, при такой разнице в росте… Допрыгнул?

– Она прилегла. Суки очень сообразительны, когда им надо. Как твоя поездка?

Я встречалась с Кэрол Монро без ведома Августа. Сомневаюсь, что он отпустил бы меня одну, учитывая предысторию отношений.

– А ты знаешь, где я была?

Август машинально коснулся наклейки через бровь.

– Я видел, как ты выходила из дома. Из дома Монро.

– О!

– Так как?

– Ужасно! Кэрол вынула из меня душу всего за несколько часов. Не понимаю, как ты выдержал с ней восемь месяцев?

– Семь с половиной. Но шесть часов в сутки я спал и еще восемь проводил на лекциях. Еще пять часов в сутки Кэрол болтала с подругами, а не со мной. Она хочет с твоей помощью найти рукопись?

– Да, прожужжала мне все уши. Гениальный роман Мэрилин Монро, не утративший актуальности до сих пор, бла-бла-бла… Я едва удержалась, чтоб не спросить: как насчет легкого недоразумения? Его точно написала Мэрилин? Может быть, ее муж? Или Элис Манро, нобелевская лауреатка по литературе?

– Он существует. Но это подделка. Кстати, очень умелая. Написала ее подружка Кэрол, чтобы поиздеваться. Ты, наверное, слышала о ней – Дженнифер Сава, она в конечном итоге стала писательницей.

– Еще бы я не слышала! Даже читала.

– Что именно? «Черного петуха» или «Слово о любви»?

– И то и другое.

– «Слово» – хороший роман. Она начала писать его, когда я учился на историко-архивном. Показывала мне первые страницы. Тогда я подумал, что ошибся в выборе жены. Дженнифер и вполовину не так красива, как Кэрол, но женщина, которая много пишет, очень мало говорит. Мистификация с якобы утерянным романом Мэрилин Монро вполне в духе Дженнифер.

– Да бог с ним, с романом. Кэрол измотала меня, пять раз поведав семейную историю. Ах, Мэрилин и Джон Кеннеди, ах, какая пара!..

– История твоей семьи ничуть не более правдоподобна.

– Ну не скажи!

– Почему же? Не было никакого легендарного снайпера Слоника. А был Александр Солоник, наемный убийца на службе у русской мафии. И ваша семья ни малейшего отношения к нему не имеет.

– Это ты тоже узнал, проучившись полтора года на историко-архивном?

– Нет, этот случай приводился как пример в теории криминальной психологии. И проучился я там не полтора, а два года.

– Да и наплевать. Пусть даже наша фамилия произошла от того, что солдат в противогазах называли «слониками»! В любом случае наша зафиксированная родословная идет от парня по имени Иван Кузнецов…

– Вот это правда, – перебил меня Август. – И что ты решила?

– Не знаю. Может быть, возьмусь. Для тебя, конечно, задача плевая, а мне нечем заняться.

Я умолчала, что мне позарез нужна работа, чтобы не вспоминать страшные сны.

– Не стоит.

– Она отомстит за пренебрежение.

– Мстить она будет мне, так что это не твоя головная боль. А мне она и так мстит регулярно, я давно привык.

– Вот же человеку заняться нечем, – вздохнула я.

Август промолчал. Сегодня у него не было настроения читать мне лекцию по криминальной психологии.

Мы вернулись в кабинет, но желания болтать не возникало. Август обложился виртуальными мониторами и затих. Я подозревала, что он опять нашел в Сети каталог доселе неизвестного коллекционера машинок и теперь присматривается, что бы прикупить. Августа интересовали только красные машинки, другие, сколь угодно редкие, он в упор не видел. А я в сотый раз просматривала клиентскую базу. Разумеется, как у любого инквизитора, у Августа было про запас некоторое количество отклоненных заказов. Его не привлекала простая работа, поэтому такие дела, если хватало времени, вела я.

Вызов пришел по федеральному каналу с незнакомого номера. Я ответила:

– Приемная Августа Маккинби, инквизитора первого класса, говорит Делла Берг.

На мониторе появилось решительно незнакомое, но приятное мужское лицо.

– Я Тит Долорин, адвокат Максимиллиана ван ден Берга. Мне бы хотелось побеседовать с Офелией ван ден Берг. Если не ошибаюсь, это вы.

Я внутренне подобралась. И краем глаза отметила, как окаменели плечи у Августа.

В том, что мы с Максом разошлись окончательно, его заслуг было три четверти. Я сомневалась, почти согласилась дать Максу второй шанс, сама себя убедила, что можно справиться даже с его изменами и единственной нашей неразрешимой проблемой, о которой, кстати, Макс не знал… Август отговорил меня. И теперь опасался, что Макс не угомонился и придется выдержать еще один бой.

Ничего удивительного в его поведении не было. Август очень тяжело ладил с людьми, долго привыкал. Я – исключение. Мы поладили быстро. Я полностью устраиваю его в качестве ассистента, и Август опасается не найти мне замену. А без ассистента-оперативника инквизитору работать очень трудно. Тем более я не только ассистент, еще и доверенный секретарь. Раньше Август никак не регулировал мою личную жизнь, хотя я живу в его доме. Мужиков не вожу – и ладушки. Но потом до него дошло, что мое замужество означает поиск нового помощника, и Август встревожился.

Тем не менее две недели назад мы крупно поссорились – только из-за его личной жизни, а не из-за моей. Августа убедили жениться на некой Фионе Кемпбелл. Мы с его невестой друг дружку невзлюбили сразу и взаимно. Она наговорила мне гадостей, я ответила асимметрично – потребовала у Августа досрочного прекращения контракта и полного расчета. Август пришел в ярость. Честно говоря, я удивилась. Он очень хладнокровный человек: инквизитор и не может быть другим. А тут взорвался, как бомба. И удивил меня второй раз: этот парень, прошедший британскую классическую школу для мальчиков, благовоспитанный до омерзения, оказался дико изобретательным на оскорбления. Мы орали друг на друга до хрипоты, долго орали. Потом он задел меня особенно круто, и я просто наподдала ему в коленную чашечку. Он увернулся, а я поняла, что поколотить своего шефа на прощание – отличная идея. Так что мы еще и подрались. Наверное, я сошла с ума, потому что он тяжелей меня более чем вдвое. Притом его вес – это вес мускульный, жира на нем отродясь не водилось. Если бы Август один раз, всего один раз поймал меня на кулак… А он держал ладони раскрытыми и вообще не бил, только закрывался и иногда коротко отталкивал меня. Ну и сбрасывал с себя. На полу я изрядно повалялась, что только прибавило злости.

Увольнять меня он отказался. Прибавил зарплату. Помолвку разорвал. Ругались мы еще сутки, в перерывах я кормила его любимой кашкой и зашивала бровь. Еще утешала его маму, которая принеслась с Земли выяснять, что случилось, если Август разорвал помолвку без объяснений. Мама у Августа совершенно очаровательная. Настоящая леди. Чем-то она напоминала мне Эмбер Мелроуз, ныне Рассел, мою лучшую подругу. А я вела себя как форменная грубиянка, вчера из казармы. Попутно я закрыла одно наше дело, взяв подонка с поличным. Когда возвращалась из полиции, попала под машину, точнее, на машину. Фиона решила свести счеты. От наезда я, понятно, ушла, перекатилась через крышу, но улетела в густой кустарник. Ободралась вот от шеи до пяток буквально. Ничего серьезного, много ссадин да помятые ребра, но я до сих пор сижу очень прямо, стараясь, чтобы одежда не цеплялась за струпья на ранках. Август случайно увидел мою разукрашенную спину и без моей просьбы увеличил зарплату еще немного, а заодно поклялся, что больше своих баб в дом водить не будет.

Вот так и получилось, что я сквиталась с ним за вмешательство в мою частную жизнь. Но с тех пор Август стал еще больше бояться, что я найду себе другую работу. Или вернусь к Максу.

– Да, мистер Долорин, это я. Чем могу помочь?

– У меня есть поручение к вам, касающееся моего бывшего клиента.

– Бывшего? – Я похолодела.

– Да, в сущности, мой контракт закончился, остались кое-какие незавершенные дела.

– Я даже немного испугалась. Мало ли, знаете… Дурное известие?

– М-м, нет. Последний раз я видел князя в начале февраля. Никаких известий о нем не имею. Насколько знаю, он собирался сменить имя и вернуться на службу в армию. Надеюсь, у него все в порядке, иначе мне в течение этого года сообщили бы… Нет-нет, от меня вы точно ничего дурного не услышите.

– Спасибо, вы меня успокоили. Чем могу помочь?

– Мне бы хотелось встретиться с вами. Я специально прилетел на Таниру, остановился в отеле «Паттон».

– Пусть приезжает сюда, – процедил Август.

– Мистер Долорин, – сказала я, – будет лучше, если вы приедете в приемную. Когда вам удобно?

Я записала его на час дня, объяснила, как проехать.

– Интересно, – нейтрально сказала я Августу, хотя он ничего не спрашивал.

Август пялился в свой монитор изо всех сил. Под правой рукой у него лежал шлем полной интерактивности, как будто Август собирался с головой нырнуть в свои дела.

– Максим Люкассен, – произнес он.

– Что?

– Я слышал ваш разговор. Его новое имя – Максим Люкассен. Взял фамилию бабушки по отцу. В сущности, Люкассены – это одна из ветвей Бергов. Их четыре: собственно Берги, Леверсы, Люкассены и Вандерберги. В апреле Макс служил под началом Рублева в чине коммандера. Был на хорошем счету.

– Поразительно. Ты откуда знаешь?

– У меня тоже есть родственники, если ты помнишь. Генерал Лайон Маккинби довольно близок с Рублевым. Возвращался из отпуска, завернул к нему и увидел Макса на базе. Очень удивился, спросил у меня, не знаю ли я, в чем дело: с чего это Берг сменил фамилию, отрастил бороду и делает вид, что проще палки.

– И что ты ответил?

– Что не знаю. Делла, ты хотела, чтобы я ответил: да, он окончательно расстался с бывшей женой и с горя пошел служить, как простой?

– А я могу быть и ни при чем. Макс всегда тосковал по службе. Он после университета выпросил себе назначение в боевую часть, дослужился до коммандера, отличился. У него вообще-то наградной меч за доблесть. Но ты же знаешь его семейку. Он просто не мог и служить, и вытаскивать ее из долговой ямы… Мне он как-то сказал, что чувствовал себя полноценным человеком только в армии. И знаешь, я рада, что он выбрал такой путь. По крайней мере не впал в отчаяние, не заперся дома, не спился. Он просто стал жить так, как хотел всегда. Мне кажется, ему это пойдет на пользу.

– Я думаю, ты ошибаешься, но это неважно.

Я отчего-то начала сердиться. С другой стороны, я всегда сердилась, когда Макс язвил насчет Августа, почему бы теперь не поступить наоборот. Оба они хороши, а я беспристрастна, только и всего.

– Делла. – Август отодвинул монитор, поставил локти на стол и сплел пальцы.

Он недавно выработал такую привычку – до этого просто крутил свои пальцы. Движение слишком похожее на невротическое, и Августу пришлось изобрести ему замену, чтобы не пролететь на обязательной ежегодной переаттестации. Раньше у него был снисходительный психолог, который смотрел на вещи трезво: нет развития симптоматики – и хорошо. Но в прошлом году пришла молодая и красивая женщина. Женщине глянулся плечистый инквизитор, она намекнула ему на расширенные возможности общения. Август вспомнил, что у него нет чувства юмора, а значит, намеки он считывать не обязан. Она повторила открытым текстом. Август отказался. Спать с психологом из комиссии по лицензированию – это уже коррупция. Впрочем, я подозреваю, дело было в другом: Август не выносил женской агрессии. А может, несмотря на свою красоту, психологиня не понравилась ему. Скорей всего, именно так, ведь дама обозлилась всерьез, как женщина обижается, только если ей отказывают в сексуальной привлекательности. Теперь она придиралась к каждому жесту, к каждой индивидуальной черте или склонности, выходящей за рамки клинической нормы. Все знают, что эта самая норма – абстракция, таких живых людей не бывает, потому что у нас общество нездоровое и травмирует человека с детства. Но и доказать, что к нему цепляются попусту, Август не мог. Фактически он через суд потребовал бы снисхождения к своей слабой психике – вот как это выглядело бы.

Он выбрал другое решение. За полгода избавился практически от всех своих уникальных двигательных привычек. Август больше не раскачивался с носка на пятку – теперь он ставил ноги шире, засовывал руки в карманы. Поза казалась очень агрессивной и раздражала людей еще сильнее, чем его раскачивания. Пальцы он тоже больше не мучил. Он сплетал их и держал так жестко, что казалось, всеми силами сдерживает ярость. Поначалу у него аж костяшки белели. Сейчас попривык. Но я не сомневалась, что рано или поздно ему придется добиваться замены психолога. Потому что женская месть – она бесконечная. Даже поверженный и растоптанный противник не может надеяться, что пытка закончилась. Нет, она не закончилась, просто палач отошел в бар выпить пару коктейлей.

– Армия – это наименее подходящее место для Макса, – сказал Август. – Макс прирожденный военный только в том смысле, в каком это определение применимо к прирожденному корсару. Он уважает личную дисциплину, но не способен безоговорочно подчиняться. И на гражданке ему жилось более чем хорошо. Семью из долгов он вытащил, еще когда служил. Затем он богател. Он мог бы вернуться в армию, ему никто не мешал. Он же служил вместе с тобой? Служил. Семья не мешала. Мог бы служить и дальше. Но его туда вовсе не тянуло.

– Хочешь сказать, он врал мне? Август, я разведчик. Меня невозможно обманывать так долго.

– Если разведчик сам не хочет обманываться – безусловно. Нет, он не лгал тебе. Макс превосходный манипулятор. И как любой манипулятор, умеет проникаться настроением объекта. Армией бредила ты. А он подхватывал твои мечты. В такие моменты он сам искренне верил, что любит службу. При том, что в действительности ему нравилось не служить, а проводить рискованные операции, получать награды и собирать восхищение окружающих. Вот дипломатическая карьера ему действительно подходила, жаль, что он так и не двинулся по этому пути.

– Мне приходило это в голову, но, Август, ты не все знаешь. Да, он не лучший в мире подчиненный, Макс никогда этого и не скрывал. Но если вспомнить, какой ад творился у него дома, ничего удивительного, что в армии ему было лучше.

– Тут спорить бессмысленно, – согласился Август.

– Да и с тем, что он авантюрист, искатель приключений на свою аристократическую задницу, тоже, – признала я. – Если, конечно, под корсаром ты подразумевал именно это, а не грабежи.

– Грабеж и война неразделимы. Военные грабежи можно цивилизовать, но в той или иной форме они останутся.

– Господи, ну какой же ты зануда!

– Других аргументов нет? – уточнил Август бесстрастно.

– Есть! – радостно заявила я. – Август, без обид, но это традиционный спор офицера и гражданского. Офицеры считают гражданских тыловыми крысами, а те офицеров – грабителями и паразитами, тупыми солдафонами. При этом ни один офицер почему-то не завидует гражданскому, зато гражданские, если копнуть, завидуют офицерам. Гражданских считают людьми второго сорта, трусоватыми, которые настоящей опасности бегут. Поэтому они ищут недостатки у офицеров – мол, пираты, сорвиголовы…

– Ты же знаешь обо мне достаточно, – удивился Август.

– Поэтому и уверена, что ты не обидишься. Большую Звезду за красивые глаза не дают.

Это было чистой правдой. При знакомстве Август прикинулся простым, чуть ли не из низов. Сэнди Маккинби, студент-инквизитор, ха-ха. В дешевой футболке без рукавов, потертых джинсах, старых кроссовках, с гривой спутанных пшеничных кудрей ниже плеч. И с таким идеальным произношением, за какое некоторые в Оксфорде удавились бы. Назначил мне свидание. А на следующий день моя подруга Мелви Сатис сказала: «Дел, ты в своем уме, какой он тебе простой?» Ну да. Герцог Кларийский захотел поиграть в «Принца и нищего». А что, имеет право. Конституцией не запрещено. Но титул, строго говоря, я узнала последним. Сначала я услыхала полное имя. Это ж охренеть можно – шестнадцать имен плюс фамилия! Причем все имена либо римских, либо русских императоров. Его основное имя, первое, произносилось в латинской транскрипции, но с потерянным окончанием. В принципе и остальные тоже полагалось выговаривать по правилам нефедеральных языков: Александр Павел Николай и так далее. Но тут Август шел на уступки тем, кто рискнет повторить эту череду. Это ж язык сломать можно. Я выговаривала, но я до двенадцати лет росла на дедушкиной ферме, где объездчиком работал русский ветеран. Там я научилась ругаться матом и произносить некоторые уникальные звуки вроде твердого русского «р» и загадочной гласной «ы». Если мне хотелось рассмешить Августа, я в качестве междометия, означающего крайнюю степень веселого ошеломления, издавала это неповторимое «Ы!». Кстати, Август уверял, что не знает никаких языков, кроме федерального и четырех мертвых: латыни, древнегреческого, древнедатского и гэльского. Но, как выяснилось на Сибири и повторилось две недели назад, материться с неплохим произношением он тоже умел. Мягкий знак, где надо, выговаривал очень даже хорошо. Правда, вместо звука «ы» в окончаниях произносил смазанное «э», но истинные русские позволяют себе и не такое…

Услыхав, с кем имею дело, я обиделась и отказалась от свидания: не встречаюсь с принцами, извините, такой у меня жизненный принцип. А спустя несколько месяцев я узнала об Августе достаточно, чтобы перестать жалеть и начать уважать. Но было поздно что-либо менять в отношениях. Слово вылетело – все, прости-прощай.

С шести лет он учился в Эдинбургской классической школе для мальчиков. Лучший ученик, ля-ля-траляля, награды за победы в ученических олимпиадах по истории, в старших классах показывал глубокие познания в истории Европы. Постоянный участник скаутских, а с четырнадцати – волонтерских программ. Волонтерить предпочитал в армии. Каждое лето по два месяца проводил в расположении действующих частей. На самом деле, конечно, подростки-волонтеры в настоящие боевые части попадали исключительно по недоразумению или редкому стечению обстоятельств. Я тоже два лета волонтерила, поэтому знаю. Девчонок посылали работать сиделками и санитарками в госпиталь, а мальчишек – юнгами на военные транспорты или курьерами, ну, или на расчистку территории после природных пожаров и ураганов. Вся «служба» проходила в условно-действующих частях, как правило, в нашей половине Галактики, где никаких реальных угроз нет. Отдельные везунчики ходили на транспортах к Твари, или к Тору, или к другим нашим дальним базам. Сходить за Ядро считалось большущим приключением. Но опасности там тоже не было: базы располагались довольно далеко от фронтира и редкие вылазки диссидентов пресекались моментально.

Если, конечно, не случалось нечто из ряда вон выходящее.

В том году случилось.

Наша разведка круто опозорилась, и через границу у Рулиджи прошла мощная группировка диссиды. Хотели перехватить ежегодный караван на Тварь, идущий с Земли, а затем нанести удар по планете. Об оккупации речи не шло, конечно: ребята прилетели только пограбить, чисто по-соседски, – но, потеряв караван, мы фактически теряли и планету, причем надолго.

В караване числилось тридцать мальчишек от шестнадцати до восемнадцати. Двадцать восемь на транспортах, а двое шли уже в третий раз, и их в виде поощрения взяли на крейсер «Крылатый». Старшему было восемнадцать, его звали Дэн Сулли. Младшему – шестнадцать, им был Август Маккинби.

Диссиденты атаковали «Крылатый» самым первым.

Завязка боя в космосе совсем уж внезапной не бывает, наши успели сыграть тревогу и надеть скафандры. Сулли погиб через несколько минут, а юнга Маккинби по приказу командира пошел выяснять, почему молчит шестая батарея. Увидел дыру в обшивке и мертвого стрелка. Недолго думая, залез на его место и доложил, что готов открыть огонь. Связи не было, и тогда он просто начал стрелять.

Бой продолжался сорок две минуты, и исход его решила невероятная стойкость «Крылатого»: уже почти полностью разрушенный, он держал оборону и позволил нашим перегруппироваться для контратаки. С двадцать девятой минуты огонь вела единственная батарея – шестая. На крейсере выжило тринадцать человек, всем дали Большую Звезду. В том числе и подростку-волонтеру, который покинул корабль без помощи спасателей. Изнутри к нему подобраться не смогли, снаружи тоже, парень вылез через ту самую дыру в обшивке, прихватив с собой труп стрелка, и преодолел двадцать девять метров открытого пространства, руководствуясь только словесными инструкциями. Прыгал с борта на протянутый к нему манипулятор и тащил за собой труп. Он никогда не учился перемещаться в открытом космосе, это часть подготовки джедаев, и отнюдь не с шестнадцати лет, а позже. Тренируют их, между прочим, на десять метров что в скафандре, что без него. Макс тренировался. Он и дыхание на три минуты задерживал легко, и двигаться умел. Только он в открытое пространство не высунулся ни разу за все время службы. А рекорд Августа еще никто не побил.

Август о своем подвиге не распространялся.

– Зачем тогда обвиняешь меня в зависти? – спросил он с честным-пречестным недоумением в голосе.

– Затем, что я тоже офицер. И не надо мне рассказывать, война – это грабеж или нет.

– А, корпоративная солидарность. Понимаю. Делла, я ни капельки не завидую ни Максу, ни его офицерским нашивкам. Думаю, ты сама понимаешь, что его наградному мечу я тоже не завидую.

– Ну да, ты всегда можешь одолжить шпагу у дедушки Лайона, – съязвила я.

– Лайону я тоже не завидую, – нудно сообщил Август.

– Слушай, я не говорила, что это именно осознанная зависть!

– Это вообще не зависть. Я не кадровый офицер, вот единственное, что ты можешь мне предъявить. Но хочешь ты того или нет, я полковник внешней обороны, кстати, такой же полковник, как Макс и как любой владетельный лорд. И в случае войны я помимо обороны Клариона обязан вывести полностью снаряженный волонтерский пехотный полк… Не надо только отмахиваться. Я не умею ни шутить, ни играть. Этот полк существует, ежегодно проводит месячные сборы и двухнедельные маневры. Учения я впервые самостоятельно провел в восемнадцать и с тех пор – каждый год, когда езжу в отпуск… Уфф… Надоело, хватит об этом. Ты как-то удивлялась, что в той эпической драке на пятисотлетие университета я не растерялся, а командовал очень грамотно. Ничего, что я умею это делать?

– Прости. Я погорячилась.

– Вот именно. Без пятнадцати час.

– И что?

– Тебе следует причесаться построже.

Я отлично поняла. Август не хочет продолжать разговор, и трудно осуждать его за это. Надо бы и мне держать себя в руках. Что ж такое: никак я не могу угомониться, подкусываю его при каждом удобном случае.

Я вздохнула и пошла к себе убирать волосы в гладкий пучок.

Оставшись в одиночестве, Маккинби закрыл лицо ладонями.

Что такое, почему он не сказал ей?.. Сколько можно? Маккинби, ведь ты не трус. Ну в чем дело?

Он посмотрел на опустевшее рабочее место Деллы. Офелия, Офелия… Какое красивое имя, только она не любит его. Она такая маленькая. Как настоящий хоббит. Маккинби отлично знал, кто такие хоббиты и откуда взялся сам термин. Тем интересней ему было проследить весь путь трансформации от литературных персонажей до профессиональной гильдии разведчиков.

«Ты чертовски симпатичный парень. Умница и добряк. Но вот проклятье: ты титулованный». Она так сказала две недели назад. Накануне она предложила ему жениться на ней. В такой форме, что даже он понял: это издевка. Жалел, что куража не хватило ответить: ловлю на слове. Впрочем, не имеет смысла. Делла чрезвычайно последовательна. Примерно то же самое, но другими словами она сказала несколько лет назад: «Я не встречаюсь с принцами».

Вот так, непреодолимое препятствие. Ведь его титул – это не просто титул. Кларион не зря назначали наследнику. Именно на Кларионе юные Маккинби учились ответственности. Они взяли на себя долг хранить для человечества это сокровище, эту чудесную абсолютно чистую планету. Отказаться от исполнения долга – бесчестье. Все очень просто.

А Делла любит Берга. Ему она титул прощает. Замуж за него не хочет, но любви его статус не помеха. Если ей сказать, что Берг мертв, будет только хуже. Она идеализирует его образ и навсегда останется разведенной вдовой.

Знала бы она, в каком состоянии Маккинби получили Кларион из рук Бергов… Да, двести лет назад. Но как можно так безжалостно обращаться с природой? Двести лет труда, и Кларион снова стал жемчужиной. А Берги по-прежнему рычат, что их ограбили.

Маккинби помнил, в каком состоянии получил Деллу. Затравленная, озлобленная. Униженная. Отчаявшаяся. На язык просилось слово «поруганная», но Маккинби даже мысленно не мог его произнести. Этим он вынес бы приговор не Бергу, а Делле. Все, что попадало в руки Бергам, быстро превращалось в сломанную игрушку, которой по забывчивости вымыли пол. Таким был Кларион. Такой была Делла. Маккинби выходил ее, выходил для своей надобности: он нуждался в помощнике. Тогда он сам считал, что растит себе именно помощника. Не стоит ворошить погасшие угли: все давно перегорело. И тут снова нарисовался Берг. Пришел на готовенькое. Ни стыда ни совести. Так было и с Кларионом. Но Кларион удалось отстоять. А Деллу?

У нее шрам. Чуть выше сердца. Делла сказала, что поехала на Сонно, выпила лишнего и упала в недостроенный колодец. Ободралась о металлический штырь. Что за бред… А вот интересно, как сейчас выглядит шрам на груди Берга? Тот, от сломавшейся шпаги, которую внук одолжил у «дедушки Лайона»? Маккинби не стал сводить свой на левой руке, повыше локтя. А Берг? Свел?

Я вернулась на рабочее место за несколько минут до того, как Тед доложил о визитере. Август выглядел изнуренным. Когда успел так вымотаться? Меня ведь не было пятнадцать минут.

– Дурные новости? – предположила я.

– Нет.

Заглянул Тед, доложил, потом привел Тита Долорина. Поскольку адвокат пришел ко мне, а хозяин гостям не прислуживает, кофе нам подавал Тед.

– Мистер Долорин, если желаете поговорить с Деллой с глазу на глаз, можете пройти в гостиную.

Я взяла на заметку, что Августу жуть как любопытно. Иначе ушел бы до появления гостя. Август слишком хорошо воспитан, чтобы быть бестактным по одной лишь прихоти. Значит, он подозревает: его присутствие понадобится. А его присутствие может понадобиться, если Макс сотворил нечто из ряда вон выходящее.

Так-так, подумала я, а ведь ты знаешь о Максе куда больше, чем сказал мне. Неспроста, стоит тебе услышать его имя, ты напрягаешься, словно ждешь атаки. Очень интересно.

Тит Долорин произнес все положенные вежливые слова, затем вручил мне толстенный конверт. Август поглядел на него так, словно в конверте пряталась ядовитая змея.

– Кто запечатывал конверт? – отрывисто спросил он.

– Я, – удивился адвокат. – Год назад. Уложил все документы и поместил на хранение в сейф.

– Что за документы? Вы читали их?

– Не все, разумеется. Личное письмо моего бывшего клиента, адресованное госпоже Офелии ван ден Берг, разумеется, я не читал. А остальные не только читал, но и составлял.

Август расслабился. Чуть-чуть.

– Вы что-то подозревали? – уточнил адвокат благодушно.

– Да. Берг своеобразный человек. Он мог наткнуться на следы преступления и переслать улики бывшей жене для расследования. Но при том он неаккуратен и мог изъять документы с таким нарушением формальностей, что это сделало бы их крадеными. К таким бумагам лучше не прикасаться незащищенными руками.

– О! – понимающе закивал Долорин. – Да, конечно. Я не учел специфику вашей профессиональной деятельности, лорд Маккинби. Действительно, приходит незнакомый человек, приносит нечто… Да, конечно, я понимаю вас. Вот, пожалуйста, моя лицензия. – Он протянул Августу свою карточку.

Август невозмутимо проверил, вернул.

– Прошу прощения, мистер Долорин.

– Нет-нет, это моя оплошность.

– Делла, можешь вскрывать конверт.

Я не встревожилась. Потому что, уйдя к себе, я причесалась за тридцать секунд, а остальное время потратила на выяснение личности Тита Долорина. Да, это действительно поверенный Макса. А Максима Люкассена в общедоступной базе не значилось. Ничего особенного: он офицер на службе, есть масса причин, по которым его контакт не мог попасть в общую Сеть. Начиная с длительного спецзадания и кончая тем, что Макс тупо сидит в захолустном гарнизоне и режется с господами офицерами в покер, не высовывая носа за ворота, как материальные, так и виртуальные.

Из конверта на мой стол выпал небольшой ворох карточек с чипами, документ в несколько страниц толстой дорогой бумаги и конвертик поменьше. Я развернула документ и… и сначала посмотрела на Августа. С недоумением. Потом заново прочла первые строки.

Ошибки быть не могло.

Согласно этому документу, Макс передавал мне в доверительное управление все свое имущество. Включая титул и княжество. В права я вступала в день уведомления. Срок договора – пять лет. Если я произведу на свет ребенка, биологический отец которого Макс, все имущество переходит в полную безоговорочную собственность.

Август взглядом спросил, что там. Я встала и передала ему договор. Молча, потому что слов у меня не было. Вернулась за стол и распечатала маленький конверт.

«Милая, любимая Делла, ты так ненавидела мой титул, ты считала, что именно он мешает нашей любви. Возможно, ты права. Ты для меня дороже всего на свете. Мне не нужно ничего в этой жизни, кроме тебя. Наверное, ты удивишься, что я поступил так, как поступил. Делла, я не вправе просто отказаться от титула. Я обязан кому-то передать его. Передать сестре или матери? Наверное, для этого мне не хватило последней капли отчаяния. Они уничтожат все, что я создал, быстро и бездумно. И никому от этого не станет лучше. Поэтому я передаю все, что у меня есть, тебе. Долорин отказался составить договор о немедленной передаче. Возможно, он решил, что я помешался. Мне пришлось согласиться на отсрочку. Долорин надеялся, что я передумаю. Он хороший человек и сделал для меня очень много. В сущности, это он вытащил меня из дома и отправил в колледж. Я не хотел его обижать. Моим новым именем будет Максим Люкассен. Я дал слово не разыскивать тебя. Но вдруг тебе самой захочется увидеть меня? Я не буду ждать и не буду надеяться. Я не хочу связывать тебя. Но если вдруг – пусть у тебя будет возможность разыскать меня.

Хочу объяснить, почему доверительное управление на пять лет. Это максимально допустимый срок. Мы в разводе, иначе я оставил бы тебе все без условий и навсегда. Но по закону я не могу просто сделать тебе подарок. Какая глупость, верно? Это мой титул, мое княжество, мои деньги. Почему я не могу отдать их кому захочу? Мне обрыдло все, что связано с Сонно. Я не хочу туда возвращаться. По крайней мере пока там в целости все, что напоминает мне о нашем расставании. Может быть, ты сочтешь меня сопливым мальчишкой. А мне очень радостно от того, что в этом мире есть хоть один человек, с которым я могу быть абсолютно искренним, – ты.

Знаешь, если бы в том доме на Сонно жили только мы с тобой, я был бы счастлив. Поэтому я и не отвергаю до конца княжество. Пусть оно будет твоим. Это здорово. Да, мой поступок выглядит как ирония: ты отказывалась от титулов и стала княгиней. Мне это нравится. Мне нравится быть просто офицером, который мечтает о княгине, как Ланселот о Гвиневре. Ведь Гвиневра – это твое второе имя, я не запамятовал? Это куда лучше, чем быть принцем Гамлетом, тоскующим по Офелии. Делла, милая, я знаю, что тебе будет трудно. Прости меня. Не пугайся проблем. Долорин может стать отличным помощником, он и с княжеством поможет справиться. Долгов на княжестве нет, и еще самое малое три года у тебя не предвидится особых хлопот. Если, конечно, не разразится кризис, но я как финансовый аналитик сейчас не вижу никаких предпосылок. Можешь попросить помощи у Маккинби. Твой шеф очень ловко прикидывается дурачком и чудаком, но я-то знаю, кто он. Он такой же крупный землевладелец, как и я. И такая же титулованная сволочь, как ты нас всех называешь. Хоть он и твердит, что не смыслит в менеджменте, а в финансах и того меньше понимает, это он скромничает. Особыми талантами в этой сфере ему действительно похвастаться трудно. Если бы я вздумал заняться рейдерством, ему бы крупно не поздоровилось. Но тебе, особенно на первых порах, он помочь может.

Делла, я жалею лишь об одном: что у нас не было детишек. Мне бы очень хотелось курносую девочку, похожую на тебя, или озорного мальчишку, тоже похожего на тебя. Если бы у нас были дети, не было бы трудностей с передачей княжества. Я задумался об этом в последний момент, поэтому, если можешь, прости за циничное решение. Уж что придумал, то придумал. Тит Долорин сообщит тебе номер моей ячейки в Банке Воспроизводства Человека. Если вдруг надумаешь, знай: любой мой биологический потомок – это бесспорный наследник. Долорин сказал, что, если ты родишь, он сразу оформит перевод княжества в твою собственность, ведь тогда ты уже будешь не разведенная жена, а мать наследника. Я не уговариваю тебя, даже не прошу. Просто знай, что есть и такая возможность.

Я всегда буду любить тебя. Макс».

Я аккуратно сложила письмо и убрала в конверт. Посмотрела на Долорина:

– Что будет, если я сделаю вид, что все это не имеет никакого отношения ко мне?

– Вас будут бомбардировать посланиями из налоговой службы.

– А если я напишу официальный отказ?

– Вы не можете.

Я удивилась. Посмотрела на Августа, он кивнул.

– Не знаю, насколько хорошо вы подкованы в имущественном праве, – сказал Долорин. – Доверительное управление – это, в сущности, форма завещания. Два важных отличия: во-первых, имущество передается наследнику при жизни завещателя, во-вторых, наследник не должен платить налоги с наследства. Очень милый способ законно обойти наше чудовищное налоговое законодательство. Но точно так же, как и завещание, доверительное управление оформляется без согласия наследника. Хотя обычно человека все-таки ставят в известность, – с долей смущения заметил Долорин. – В вашем случае действительно невозможно было оформить обычное доверительное управление, поскольку вы не родственница князя. С другой стороны, написать простое завещание на ваше имя тоже нельзя: его мгновенно оспорили бы в суде члены семьи Берг. Поэтому мы нашли ту единственную форму, которая позволяет перевести княжество в ваши руки, пусть и не сразу.

– Хорошо. Положим, я найду человека, который станет вести отчетность. Но через пять лет срок договора о доверительном управлении истечет. Что тогда?

– Тогда документы об отсутствии владельца поступят в Федеральный комитет по имуществу. В соответствии с законом о наследовании земли имущество может быть передано без условий только прямому биологическому потомку. Будет объявлен годичный срок, за который комитет обязан провести поиск биологических потомков последнего князя. Если таковых не обнаружат, наследство будет разделено между дополнительными наследниками, в нашем случае – матерью и сестрой князя…

Я нахмурилась. Долорин заметил это и быстро добавил:

– Поскольку речь о крупном земельном владении с титулом, оно будет не разделено, а выставлено на аукцион, и родственники князя получат наследство в денежном эквиваленте.

– Пожалуй, это лучше, – вырвалось у меня.

На лице адвоката не шевельнулся ни один мускул, но его глаза сказали достаточно. Он тоже оставил бы Сонно кому угодно, только не Валери и Татьяне.

– Можно ли ускорить процесс?

– К сожалению, нет. Придется ждать шесть лет.

– Очень жаль. Спасибо, мистер Долорин, я ценю ваше участие. Надеюсь, вы не осудите меня, если я не захочу принимать такой подарок.

– Разумеется, я с пониманием отношусь к вашему решению. Князь просил передать вам кое-что еще. – Он положил на мой стол темно-синий бархатный кубик. – И насчет ячейки в Банке…

– Благодарю вас, – перебила я, – мои обстоятельства не позволяют.

– О, – кивнул адвокат. – Впрочем, если вы передумаете, я всегда буду рад помочь вам.

– Да, конечно, – преувеличенно оживленно согласилась я, – возможно, обстоятельства переменятся, пять лет – срок большой…

Он добился, чтобы я завизировала факт передачи документов, и ушел. Я не стала провожать его до машины, перепоручив задачу Теду. Август уперся в монитор и никак не выдавал своего присутствия в этой реальности.

– Когда этот паскудник запомнит, что мое второе имя – Гвиневера, а не Гвиневра?! – взорвалась я. – К черту! Завтра же сменю имя. Официально. Пусть у меня везде и всюду будет написано: Делла Берг.

– Офелия – очень красивое имя, – сообщил Август монитору.

– Только меня от него уже тошнит! У-у, как иногда хочется набить морду папочке… и дядюшке… Два козла напились по случаю моего рождения… Блеснули начитанностью! Один за всю жизнь прочитал две книги: Устав и «Гамлета»! Второму в детстве мама про короля Артура рассказывала! Ага. Получи, фашист, гранату от советского солдата! Почему я не Татьяна, не Ирина, не какая-нибудь Ольга, которых пруд пруди?! Почему я не Наташа? Да хоть Никита! Нет, выпендриться решили, назвали младенца Офелией Гвиневерой! Даже имя правильно написать не смогли! А я теперь объясняй всем и каждому, что я не Гвиневра, у меня другое имя… Воспользовались, придурки, что суточный младенец им даже в рожу плюнуть не в состоянии, чтобы отомстить за такое издевательство…

– Гвиневера – это не ошибка, – поправил Август. – Есть и такой вариант написания.

Тут я окончательно взбесилась:

– А твое занудство – это, конечно, именно то, что мне нужно!!!

– А что тебе нужно?

– Мне нужно, чтобы ты прекратил лезть в мою личную жизнь! Я твой сотрудник, а не…

– Это ты уже говорила, – бесстрастно перебил Август. – Вчера. И две недели назад. У меня хорошая память. Или тебе кажется, что от повторения изменится смысл? Хорошо, давай начнем сначала. Совершим еще один круг. С чего мы тогда стартовали? С твоей фразы, что ты хочешь расчет. Я ответил, что перебьешься. Ты сказала, что я полный мудак и конченый кретин, даже бабу себе выбрать не в состоянии. Я точно процитировал? Ну и какие претензии? Ты первая начала.

– А ты заставил меня разойтись с Максом!

Август отодвинулся от стола.

– Делла, мне напомнить все, сказанное тобой за три года, о моей личной жизни? Все твои отзывы о моих гостьях, все твои шпильки и издевки?

– Знаешь, одна выходка твоей бывшей, обстрелявшей нас, искупает все шпильки, издевки и занозы!

– У меня – Кэрол, у тебя – Берг. Он тоже отнюдь не ягненочек.

– Он хотя бы не расстреливал нас!

– Да, он не хотел заодно со мной убить тебя. Поэтому отношения мы выясняли один на один. Делла, хватит. Квиты. В личную жизнь друг друга мы вмешиваемся оба, причем давно и привычно. Сомневаюсь, что это обратимый процесс.

– Ну конечно, – ядовито процедила я, – потому что ты так и будешь таскать меня на свои светские развлекушки. Наше взаимное вмешательство с этого и началось? С того, что ты потребовал, чтобы я ходила с тобой? Ты ж боялся, что иначе тебя изнасилуют прямо у какого-нибудь бассейна или в кустах на заднем дворе.

Кажется, я хватила лишку. Август тяжело оперся локтями о стол, оглядел рабочее место, словно искал, чем бы заткнуть мне рот.

– Делла, ты можешь сказать прямо, чем недовольна? Или тебе непременно надо пару месяцев по женской привычке походить вокруг да около? И через пару месяцев нервотрепки я внезапно узнаю, что, оказывается, ты хотела какую-нибудь чепуху вроде новых сережек, на которые не хватает денег?

Я опешила. Какой неожиданный поворот, однако.

– И что ты сделал бы?

– Через два месяца нервотрепки? Боюсь, что выгнал бы тебя. Под дождь, – уточнил он. – Чтоб остыла и пришла в рассудок. Потом, конечно, подарил бы тебе чертовы сережки.

Я хохотнула:

– Нет, спасибо. Мне абсолютно точно не нужны сережки. Если ты уже запасся, подари их своей очередной подружке. А я твой оперативник, а не женщина.

– Вот эту фразу ты произнесла двадцать третий раз за две недели, – удовлетворенно сказал Август. – Ты зачем-то твердишь одно и то же, причем очевидное. Ты действительно не женщина. Будь ты женщиной, ты не носила бы одни и те же серьги полтора года, причем как в офисе, так и вечером.

Кровь плеснула мне в голову. Я вскочила и выпалила:

– А ты, конечно, определяешь женственность по количеству украшений?! Так женись на арабской новогодней елке: больше, чем на ней, бриллиантов ни на ком не бывает!

– Делла…

Я метнулась к двери, дернула за ручку – и чуть не вырвала себе руку из плеча. От боли посыпались искры из глаз, я схватилась за сустав и заскрипела зубами. Да еще струпья на спине зацепились за одежду, спину опалило кипятком.

– Открой дверь! – потребовала я.

– Не открою, – бесстрастно ответил Август. Судя по звуку, он находился отнюдь не за рабочим столом, а максимум в полутора метрах за моей спиной. Обычно меня восхищало это умение громадного мужчины перемещаться абсолютно бесшумно, но сейчас взбесило как еще одно доказательство его превосходства надо мной. – Разговор закончим – тогда иди.

– Пош-шел ты…

– Не буду напоминать, какой раз по счету ты произносишь эту фразу. Мне допросить тебя, чтобы ты наконец объяснила, в чем дело? Или хочешь, чтобы причину твоей злости назвал я? Хорошо, я назову. Ты не слепая и не дура, знаешь себе цену. И тебе, такой замечательной, предпочли другую женщину. Так?

– Да, я знаю себе цену. И знаю, как людей меряешь ты. Я для тебя хоть замечательная, хоть нет – не человек вообще. Я – быдлота. А эта дрянь – она тебе равна.

– Фиона?! С какой радости она мне равна?!

– В любом случае, Август, если ты думаешь, что я хоть на секунду задумалась о самой возможности каких-то отношений между нами, ты дурак. Я не ревную и не жду, что ты наконец посмотришь на меня, такую замечательную. И не надо мне приписывать такие мотивы. Ты не можешь предпочесть мне кого бы то ни было просто потому, что я в этой системе координат отсутствую в принципе! Меня в ней нет!

– Но уж не потому, что я считаю тебя недостойной. Это ты себе выдумала, чтобы оправдать собственное ко мне отношение. Делла, это ты не считаешь меня ни человеком, ни мужчиной. Ты как решила семь лет назад, что я принц и, значит, внимания не заслуживаю, так и до сих пор думаешь.

– Слушай, лучше открой дверь.

– А мне поговорить хочется. Я хочу знать правду. За что ты мне мстишь? За то, что я принц, верно? Ты даже не мне лично мстишь. Ты мстишь всему сословию, найдя удобный объект в моем лице. Тебя унизил Берг – но отвечаю за это я. Тебя изуродовал Энстон – отвечаю снова я. Тебя бесят мои подруги – и за это тоже отвечаю я. Я в твоих глазах вообще не имею права на какую-либо личную ценность. Я просто груша, которую ты колотишь, когда злость через край.

– Ну и какого черта ты терпишь, если все понимаешь? – выплюнула я и повернулась.

Точно, стоял в полутора метрах от меня. Ноги расставлены, руки в карманах.

– Дурак, наверное, вот и терплю.

Я растерялась. Август вернулся к своему столу, а я покорно приплелась за ним. Уселась на край клиентского кресла, уронила руки между колен.

– Прости. Не знаю, что со мной происходит.

– Два года без отпуска с тобой происходят. Это то, что на поверхности, – сказал Август. – С этого и начнем. С завтрашнего дня ты получаешь шесть недель отпуска. А чтобы ты не выдумала, как влезть в работу, я отправлю тебя на Кларион. И попрошу маму присмотреть, чтобы ты никуда не сбежала. Сбежишь – пеняй на себя.

– Я с ума сойду от скуки за это время.

– А я думаю, что нет. Заскучаешь – поинтересуйся, чем занимается моя мама. Дело тебе найдется мигом. А перед отъездом оставь мне доверенность на Сонно: я хоть разберусь, что там происходит.

– Когда-нибудь ты своим великодушием доведешь меня до петли.

– Еще и вытащить успею. Представляешь, как тебе будет стыдно и обидно?

– Да ну тебя. – Я рассмеялась и встала. – Кларион так Кларион. Надо ж хоть когда-то там побывать. Пойду собираться.

Уже дойдя до двери – снова! – я резко остановилась:

– Август? Тебе было стыдно и обидно, когда ты очнулся в реанимации, да? Ты жалеешь, что я тогда успела вовремя?

Он поднял голову:

– Нет, конечно, не жалею. Я люблю жизнь. И то, что я стараюсь сделать для тебя, – это в какой-то степени благодарность за то, что ты тогда успела.

Я кивнула, вздохнула, уже открыла дверь и снова встала.

– Август, раз пошел откровенный разговор, – сказала я. – Почему ты все-таки терпишь мое хамское поведение?

– Хорошо, что ты хоть сейчас поняла: оно действительно неприличное, – не замедлил позанудничать Август. – Разумеется, из-за твоих рабочих качеств. Возможно, ты права, и твой пол сильно сказывается на наших отношениях. Вряд ли я вписал бы мужчину в свою жизнь так плотно. Но мне кажется, сейчас не время об этом говорить. Ты вернешься из отпуска, и, если ситуация не стабилизируется, мы спокойно обсудим ее и примем какое-нибудь решение, комфортное для нас обоих.

Я выскользнула за дверь почти на цыпочках. Плотно затворила ее за собой. Отошла метров двадцать по коридору и мысленно выругалась.

Ничего в наших отношениях я менять не хотела.

Значит, придется идти на крайние меры, чтобы «ситуация стабилизировалась».

Ладно, черт с ним. Рано или поздно это все равно пришлось бы сделать.

Маккинби стоял у окна и смотрел в сад. Как изменился ландшафт, однако. Он почти не обращал внимания. Знал, что Делла на досуге высаживает за домом какую-то нужную женщинам красоту. Иногда, гуляя, отмечал нечто новенькое. Останавливался, изучал. Однажды увидел огромный цветущий куст, под тяжестью которого сломалась хлипкая решетка, куст лежал на земле, пышные кудрявые цветы забрызганы землей после недавнего дождя. Вздохнул, посетовал мысленно: ох уж эти женщины, разве трудно сразу рассчитать прочность подпорок? Ведь понятно, что куст в сухую погоду весит намного меньше, чем мокрый. Сделал надежную решетку, привязал к ней гибкие ветки, попутно оцарапавшись о бесчисленные шипы. Ага, понял он, это должна быть роза – раз шипы, цветы и пахнет хорошо. Подумал и поставил напротив нее скамейку. Временами даже приходил туда посидеть. Через полгода роза снова поломала свою подпорку. Маккинби внес поправки в первоначальное мнение: похоже, женская недальновидность ни при чем, это роза такая. Сделал новую решетку. И в этом году тоже…

Ты идиот, Маккинби, сказал он себе. Ты конченый идиот и безнадежный кретин. Тебе задали прямой вопрос. Тебе прямо сказали, что выслушают и постараются понять. А ты что ответил? Ну чего ты строишь из себя загадочного и непонятого, а? Ты же внутри проще палки и сам это знаешь. Ты абсолютно такой же, как миллиарды других мужчин. Чуть поумнее – местами, ага, – чуть посерьезнее. Но такой же. И хочешь ровно того же самого, чего хотят миллиарды мужчин. Каждая женщина об этом знает. И Делла тоже. Ей больно, обидно, страшно, она боится одиночества, поэтому злится и кусается. Но она, что бы там себе ни думала, самая настоящая женщина. Не питай иллюзий, Маккинби: про тебя она все отлично понимает. Другое дело, что не хочет ничего решать, а для этого достаточно просто сделать вид, что не понимаешь. Она разведчик, у нее навык самообмана и непонимания развит превосходно. Знаешь же: «Если хочешь, чтобы в твою ложь поверили все, ты должен поверить в нее первым, и поверить безоговорочно». Делла так и делает. Она безошибочно дешифрует информацию, понимает, что ей это не нужно, не хочется или страшно, затем принимает решение «игнорировать» и убеждает себя, что ничего не поняла или дешифровала ошибочно. Процесс занимает доли мгновения. Ты ведь это видел, правда? Но тебе самому удобно это ненадежное равновесие. Она усиленно тупит, а ты строишь из себя загадочного. Парочка молодых идиотов.

Ты ведь понимаешь, за что она тебе мстит. Как всякое стихийное существо, она иной раз следует некой силе, которую люди именуют рукой Судьбы. Ты человек неверующий и образованный, ты-то понимаешь, что в действительности нет никаких рук, она считывает мельчайшие – твои же! – сигналы и реагирует на них без осознавания. А ты знаешь за собой пару поступков, которыми гордиться нельзя. И помнишь о них каждую секунду. Ты сам чувствуешь себя виноватым, а она, конечно, наказывает тебя. Потому что в действительности именно об этом ты и просишь – каждым своим жестом.

…Семь лет назад он точно так же замер перед окном. Сейчас он стоит в помещении, тогда сидел на скамейке на улице. Но точно так же смотрел в окно. Лил дождь. Как и сейчас. Пахло мокрыми цветами и песком. Кампус засыпал. У тактиков вообще все было очень прилично в кампусе. Истинно хоббитское поселение: все дружат и рано ложатся спать, расползаясь по своим уютным норкам. Он сидел и неотрывно глядел на окно. Окно во втором этаже стандартного коттеджика на двоих. За этим окном готовилась ко сну девушка. Одна. Ему очень надо было поговорить с нею. Но у него разыгралось его стратегическое воображение, он едва представил, что будет после этой беседы – а вдруг прямо сегодня будет? – так его решимость словно рукой сняло.

Они познакомились, когда оба заканчивали второй курс. Странно, что не встретились раньше, у них же кампусы граничили, но так получилось. Что тогда произошло с Маккинби, он и до сих пор понимал плохо. С первого взгляда Делла ему не понравилась. Нет, не так. Она была очень хорошенькой, но совсем не в его вкусе – мелкая блоха. Тридцать сантиметров разницы в росте и вес ровно вдвое меньше, чем у него. Но прыгучая. Поэтому блоха. Острая на язык, задиристая, дерзкая. У нее было очень милое, почти правильное личико в ореоле тонких кудряшек, волосы очень красивого цвета – где-то между темно-рыжим и ярко-коричневым, точеная фигурка, обтянутая спортивным топиком и шортами. Локоны она подбирала в тяжелый хвост на макушке, открывая ушки и длинную шею. Будь она хотя бы на десять сантиметров выше, влюбился бы без памяти. Конечно, если б она не острила, бомбардируя его шпильками с рекордной плотностью. Он все-таки предпочитал более женственных подруг: чувствовал себя взрослым мужчиной, а не подростком, который нуждается и в сексе, и в партнере для игр. В ней не было ровным счетом ничего загадочного, такого, за что девицы с Гуманитарки прозвали ее ведьмой. И совершенно непонятно, с чего тут расчетливый сердцеед Берг потерял рассудок, да так надежно, что два года спустя найти не может.

Через несколько минут Маккинби оказался в том же положении, что и Берг.

Нет, это была не любовь с первого взгляда. Хуже. Абсолютное, исчерпывающее осознание – вот что это было. И тогда Маккинби первый и последний раз в жизни назначил романтическое свидание сам. Делла согласилась. Она не из тех, кто ломается. Если ей хочется – уговаривать не придется, не хочется – заставить не получится. Несколько мгновений, что они смотрели друг другу в глаза, были взаимными. Маккинби отлично видел, что понравился ей, она видела, что понравилась ему. Оба поняли, что встретили свою половинку. Вопрос закрылся еще до того, как его подняли. Надо сказать, Маккинби отнесся к случившемуся философски. Для начала признался себе, что, видимо, плохо знал собственную душу. Ему казалось, он представляет свой тип женщины. Нет, не представлял. Недаром же он не любил всех тех подружек, которые с этим типом совпадали. Мало ли чего он себе навоображал; для любви ему нужна вот такая женщина. Точнее, эта. Конкретно эта. И не надо вырабатывать никакие предпочтительные типы, потому что для любви достаточно одной-единственной, и он уже встретил ее. Что это любовь, а не ошибка, как было с Кэрол, он тоже понял сразу. Ему и в голову не пришло бороться с внезапным влечением. Зачем? Оно ведь прекрасно. Лучше побороться за счастье, чем с собой. Однако он и представить не мог, что бороться придется… с Деллой.

Спустя двое суток Делла отказала ему. Просто отменила свидание. С формулировкой «я не встречаюсь с принцами». Маккинби меньше всего ожидал именно такого ответа. Он мог бы понять, если бы девушка сказала: извини, за мной еще Берг бегает, вообще-то он нравится мне больше тебя. Но вот это?! А с Бергом она как встречается, если он точно такой же принц? Она еще и замужем за ним побывала! Одним словом, Маккинби решил поговорить. Отец с детства твердил ему: «Если девушка сказала «нет», значит, «нет» и никаких «почему». Ты мужчина. Умей принимать поражение». Но, поскольку причина отказа была несуразной, Маккинби подумал, что имеет право на объяснение.

Он подстерегал Деллу в «Ладье», куда она ходила каждую субботу, – Делла не пришла. Он занял позицию у баскетбольной площадки хоббитов, перелез через пятиметровый забор – Делла решила, что обойдется пока без спортивных игр. Тогда Маккинби провернул целую авантюру, сшив на заказ форму выпускника факультета и удалив с территории всех, кто в теории мог помешать объяснению: Кида Тернера, декана тактиков, Мелви, ее соседку по коттеджу, и Берга, который, как президент союза выпускников и обладатель ревнивой интуиции, мог вломиться в самый неподходящий момент.

Все удалось.

И вот Маккинби сидит под заветным окном. Льет проливной дождь, а Маккинби смотрит на дверь, за которой его ждет счастье, и не шевелится. Потому что внезапно понял: ему сейчас все удастся. Он не получит никаких объяснений, зато заставит выслушать себя. И объяснять больше ничего не потребуется: Делла поверит ему. Будущее предстало ясным, словно нарисованным. Через пару недель он привезет ее в Шотландию, летние каникулы они проведут на Кларионе. Потом сам собой решится вопрос о неравном браке. Дед поймет, что Делла самая лучшая, и не станет возражать. Она хочет после учебы служить в армии? Прекрасно, Маккинби условится с двоюродным дедом, генералом Лайоном Маккинби. Лайон – безусловный кумир, бог Военного университета, Делла будет счастлива служить под его началом. А Лайон сам когда-то был женат на разведчице и потерял ее в бою. Ему ничего не надо объяснять. Он обрадуется, что появился под рукой настоящий хоббит, способный поднять на новый уровень всю его полевую разведку. Возможно, он будет использовать Деллу в поисково-спасательных работах. И на инженерной поддержке разведмероприятий. Но под огонь она не пойдет. А раз не пойдет – пусть служит. Маккинби даже задумался: а то и ему отслужить годик? Не помешает, для общего развития. Или отработать два-три года следователем в военной контрразведке. Отличная практика для инквизитора. Тогда они с Деллой смогут жить на одной базе. Года через три ее карьерные амбиции будут удовлетворены – и можно планировать будущее. Но что бы они ни придумали, все у них будет как у людей. Любовь, радость, счастье.

Маккинби не смог подойти к той двери.

В литературе такое поведение обзывается разными нехорошими словами: боязнь неуспеха, боязнь успеха, разные комплексы и синдромы. Бред! Маккинби точно знал, что произошло. Он оробел, потому что был слишком сильно влюблен.

Он ушел, не сказав ни слова и даже не постучавшись в дверь.

Делла так ничего и не узнала.

Несколько дней спустя они случайно встретились в кафе. Даже поболтали. Маккинби держался как ледяной. Она – как будто ничего не было. На каникулы она поехала волонтером в военный госпиталь вместе с Мелви, он – на Кларион, один.

Осенью их отношения наладились. Неожиданно. Стартовый отсчет пошел, наверное, с той эпической драки на пятисотлетие Четырех Университетов. Инквиза против филологов. «Факультет хороших манер» решил показать криминалистам, кто реально правит миром и будет править им в обозримом будущем. Чтобы урок запомнился, подонки с филфака пришли с группой поддержки в лице джедаев и прятали в рукавах столовые ножи. А инквиза стояла одна, и, как положено, с голыми руками. Тогда Маккинби усилием воли отключил тормоза: понял, что покалеченные и раненые будут неизбежно и лучше побить, чем быть побитым. Он ворвался в бой как берсерк, как нормальный шотландский хайлендер, всегда готовый убивать или быть убитым. Странно еще, как в общем шуме расслышал свист за спиной. Обернулся – и счет пошел на миллисекунды. Маленькая фигурка в сером – женщина – филолог с ножом наступает ей на пятки – схватил за длинные волосы – женщина рыбкой ныряет в ноги Маккинби, а он в развороте выносит колено над ее головой… и попадает филологу в лоб.

Треск был такой, что Маккинби решил: конец черепу. Делла потом сказала, что решила: конец колену. Потому что у филолога череп треснуть не мог, он же цельнолитой, это ж филолог. На самом деле оказалось, сломана переносица. Делла, стоя над стонущим телом, протянула Маккинби сбрую для связи и… садовую лопатку. Хоббиты узнали о драке за четверть часа до ее начала, решили поддержать инквизу, запросили помощь у кого следовало, ограбили оранжерею, поскольку никакого оружия у инквизы, конечно, нет, и пошли на выручку. Мелви заняла наблюдательную высоту на дереве, хоббиты разбежались по площади, раздав лопатки, грабли, куски шлангов и сбрую, чтобы все были на связи и в курсе событий. Вслед за хоббитами прибежали социопаты, паганели и даже эйнштейны, традиционно державшие сторону инквизы.

Маккинби едва удержался от хохота, глядя на девочку, протянувшую ему лопату. На эту самую красивую девочку в мире, которая пришла помогать ему драться. Вот, принесла в клювике оружие, правда ведь, хорошая девочка? И Маккинби сказал: «Принесла? Молодец. Теперь иди за мной и собирай трофеи». Он переключился на канал Мелви, взял на себя командование. Ни на миг не забывал, что на всем факультете он единственная полноценная боевая единица. Отнимал ножи у нападавших, а Делла их старательно собирала. Потом явилось тяжелое подкрепление: Берг, вразумивший своих джедаев, и колонна терминаторов под управлением любимого брата Деллы, Криса. Терминаторы вооружились пластиковыми столами из ближайшего кафе и использовали их как щиты. Они и остановили побоище, попросту разогнав всех дерущихся.

Джедаи выслушали от Берга краткую лекцию насчет своих умственных способностей, осознали, что филологи их поимели – филологи вообще больше ни на что не годятся, зато уж иметь и подставлять людей их учат на совесть, – устыдились, повинились и позвали инквизу выпить пива для примирения. Выпили. Делла шепотом пожаловалась Маккинби, что ужасно голодна. Он не хотел пить и устал от шума, поэтому через полчаса они сидели в «Ладье» и ели стейки, а потом Маккинби проводил девушку и проболтал с ней четыре часа на вахте.

Но все испортила его робость. Ему надо было найти в себе силы объясниться – тогда, в тот же вечер. Он отложил, потому что все случилось внезапно. И судьба наказала его.

Делла опять сошлась с Бергом, закончила университет, ушла служить. Глупо скрывать, что Маккинби следил за ее жизнью. И все равно не успел вмешаться, когда был нужен позарез. Понадеялся, что рядом с ней Берг, а Берг умеет справляться с любыми трудностями. Берг не справился, а Маккинби опоздал.

Когда он стоял в оперативном зале управления полиции Большого Йорка и смотрел на нее, сомнений уже не было. Да, костер давно затух, но есть моральный долг. И Маккинби собирался его выплатить. Он слушал злые слова Деллы и думал: «Я никогда больше не струшу. Я не брошу тебя».

Да, он знал, что Берг по-прежнему крутится рядом. Вроде бы Делла не одна. Но Маккинби больше не положится на умение Макса решать проблемы. Спасибо, хватит. Берг только создавать их умеет.

Нет уж, если хочешь, чтобы было хорошо, делай сам.

Делла улетела. Маккинби сам заказал ей билет и еще отвез в космопорт. Сделал вид, что хочет проконтролировать, а на самом деле уже пожалел, что выпроводил ее. Вернулся в разом опустевший дом, послонялся по комнатам. Сходил к собакам. Это же до какой степени он привык к Делле… Он легко отправлял ее в командировки, не считая их разлукой. Сейчас ее не будет шесть недель, а то и больше. Может, она и вовсе не вернется. Маккинби не знал, откуда в его рациональной голове взялось такое страшное подозрение, но с каждой секундой все сильнее убеждался: вероятность очень высокая. У Деллы многое в жизни переменилось. На нее упало княжество – Берг, мерзавец, даже из могилы отомстил! – а Делла ответственная. В отпуске она подумает, придет к совершенно естественным выводам – и попрощается с Маккинби. Потому что у нее теперь есть более важные задачи. Есть, черт побери, долг владетельного лорда перед народом. И ведь нечего возразить: оперативников много, Делла вовсе не незаменима в профессии. Она незаменима лично для Маккинби, и не как ассистент, а как человек. Но там, на Сонно, живут миллионы – арендаторы, поселенцы, рабочие, – кто сказал, что они достойны ее заботы меньше, чем Маккинби?

Он сидел за рабочим столом и яростно тер виски. Через час синяки себе натру, подумал он и сжал руки в кулаки. Определенно надо чем-нибудь заняться. В голове ни единой мысли. Только обрывки и омерзительная жалость к себе брошенному. Если она сейчас и вернется, это ненадолго. Все равно бросит. Ну нечем ее удержать объективно. Ее железобетонную уверенность в собственной непригодности для него не переспоришь.

Интересно все же, на чем эта уверенность зиждется? Ведь она была и раньше. Берг обмолвился, что ему регулярно приходилось терпеть истерики Деллы. Делла отказывалась понимать, что их пресловутая разница в образе мыслей – это разница возраста и опыта, а вовсе не происхождения. Со многими девушками своего круга Маккинби чувствовал: там не разница, а форменная пропасть. Разницу можно компенсировать, это чисто техническая задача. А пропасть незаполнима. С Деллой пропасти не было. Да и особой разницы тоже. Он помнил, как привел ее в Капитолий на Большом Йорке. Через две недели домоправительница как бы невзначай спросила: правда ли, что его новая ассистентка была замужем за принцем? Маккинби ответил: правда. Домоправительница кивнула и сказала: чувствуется. Девушка умеет править домом и со слугами обращается привычно-ровно – без заносчивости и заискивания. Маккинби не стал уточнять, что замужество продлилось несколько месяцев, ни к чему. Это умение у Деллы было врожденным.

Строго говоря, у нее фобия. Непреодолимый страх несоответствия, неодобрения. Стоит посмотреть, что у нее за отношения с родителями. Отсюда и тяга к рискованной профессиональной деятельности: в конечном итоге Делла стремится к героической гибели, которая как бы оправдает ее никчемность или нежеланность.

Н-да, проблема. Раз проблема, давайте решать. Маккинби привычно взялся за бумагу и стило. Если бы кто увидел его «записи», сделанные во время одиноких размышлений, сильно удивился бы. Выглядели «записи» как хаотические каракули и завитушки. Тем не менее сам Маккинби прекрасно читал их. Нет, это не шифр. В каракулях не было ничего постоянного. Он просто помнил, о чем думал в тот момент, когда рисовал ту или иную загогулину.

Через полчаса у него созрел не самый худший план. Реализацию он начал со своей матери.

На мониторе появилось идеальное, словно с картин Рафаэля, лицо леди Элен.

– Мама, я отправил Деллу на Кларион. В отпуск. Вас с отцом не затруднит взять ее к себе домой?

Мама покачала головой с мягким неодобрением:

– Август, я хотела тебе сказать: это может быть неуместно. Мне кажется, ты делаешь серьезную ошибку, так сильно смешивая личную жизнь и работу. Даже у слуг-инородцев должно быть личное пространство. Ты отобрал личное пространство у Деллы. Я понимаю, что она дает тебе необходимое общение, но ты тоже должен понимать: она живой человек.

– Мама, – дождавшись паузы, сказал Маккинби, – я хочу, чтобы ты послала кого-нибудь на Сивиллу встретить Деллу с рейса. У нее билет на внутренний рейс, но я опасаюсь, что она с Сивиллы рванет куда-нибудь еще, в более любопытное место. А она вымотана, у нее нервное истощение от переработки, но отдыхать она не хочет. Поэтому я выпроводил ее на Кларион и хочу, чтобы Делла пожила у вас. Если ты полагаешь, что это стеснит вашу с отцом свободу, пусть Деллу поселят в доме на берегу. Можешь использовать ее как волонтера в своей благотворительности. Я хочу одного: чтобы она шесть недель не возвращалась к работе.

– Сын, может быть, ты скажешь, что происходит?

– Ты сама видела.

– Я видела, что вы ссорились. И должна тебе сказать, что огорчена твоей несдержанностью.

– Мама, – вздохнул Маккинби, – я сам знаю. Мне нужно время разобраться.

– Ты разбираешься уже несколько лет.

– Да не в себе, со мной все ясно. В проблеме.

– Мне казалось, проблема только одна: кое-кто не находит в себе достаточно смелости, чтобы принять хоть какое-нибудь, но определенное решение.

– И ты удивишься, но это не я. Мама, я прошу от вас с отцом одного. Этой девушке я обязан жизнью. Пожалуйста, отнеситесь к ней именно так – как к человеку, который сохранил вам сына.

– Да, разумеется, мы помним о том, какое участие она приняла в тебе, когда случилось это несчастье в университете…

– Да при чем тут несчастье? Просто Джо Леверс решил, что подвернулся удобный случай проредить поголовье Маккинби… Оставим. Договорились?

– Как скажешь. Хорошо, мы встретим Деллу. Звони почаще, сын.

Что ж, на маму он всегда мог полагаться. Строго говоря, на отца тоже. С отцом у него были непростые отношения, хотя если разобраться – очень простые. Как только Август перестал быть младенцем, отец начал выстраивать дружеские отношения с сыном. И да, они были друзьями. Но в какой-то момент Маккинби понял: отец значительно мудрее и если узнает, что перед сыном трудная задача, то быстренько ее ликвидирует. Маккинби это задевало. Он давно взрослый, сам справиться может. Да, отцу одной левой все это… но хочется-то самому! Такая борьба самолюбий привела к тому, что Маккинби избегал говорить с отцом откровенно, если речь заходила о проблемах. Поскольку этого добра всегда хватало, он вообще избегал доверительных бесед. А другие у них не получались.

С дедом он поступил просто – отправил ему копии всех документов, которые Делла получила днем от Долорина. Деду всяко нужно ознакомиться с ними, иначе будет задавать слишком много вопросов. А Маккинби уже начал уставать от речевого общения. При том, что работа только началась.

Следующим он побеспокоил Долорина:

– Мистер Долорин, вы не успели покинуть Таниру?

– Нет. Я думал даже задержаться на несколько дней. Тут замечательные источники, а возраст уже требует некоторого внимания к здоровью.

– Иначе говоря, вы надеетесь, что Офелия ван ден Берг подумает и поймет, что без вашей помощи не обойдется. А вам, конечно, очень хочется сохранить такого клиента, как князь Сонно, как бы его ни звали.

Секунду-другую адвокат молчал, потом ответил подчеркнуто сухо:

– Не могу сказать, что вы так уж не правы.

– Извините, я слишком туманно выразился. Попробую без обиняков. У меня есть основания полагать, что Сонно для вас не просто работа. И Максимиллиан ван ден Берг, юный повеса, который хотел только одного – блистать, неважно, на каком поприще, обратил свои лучшие качества на пользу княжества благодаря некоторому внешнему толчку. Зная его семью, я просто не представляю, кто там мог наставить Берга на путь истинный.

– Скажем так… – Голос адвоката заметно потеплел. – Сонно для меня – любимая работа. На протяжении многих лет.

– Значит, мы друг друга поняли. Офелия уехала, но оставила мне доверенность на ведение ее дел. Вы могли бы зайти ко мне завтра в два часа?

– Да, конечно.

После этого пришлось сделать небольшой перерыв. Сначала пробился Крюгер и с видимым удовольствием сказал, что вызывал сегодня Фиону Кемпбелл для дачи показаний по делу о наезде на Офелию ван ден Берг. Фиона вела себя высокомерно, притащила с собой трех адвокатов, от всего отпиралась, и тогда Крюгер, как и было условлено, на прощание обронил, мол, он работает по материалам, переданным полиции инквизитором Маккинби. Так что готовьтесь к суду, девушка. Девушка фыркнула и сказала, что никакого суда не будет, а кое-кому еще и долго извиняться перед ней придется.

А затем Маккинби навестила его бывшая жена, Кэрол Монро.

К стыду своему, он совсем позабыл, что Делла накануне встречалась с ней и обещала дать ответ. Сроки давно миновали, и Кэрол решила: отличный повод проведать бывшего, заодно и его поставить на место. Маккинби, когда ему доложили о визите, успел только распорядиться, чтобы в кабинет привели Брюса: Кэрол побаивалась собак размером крупнее кошки. Показывать ей Василису не стоило: та уж слишком здорова, да и цапнуть может, если гость начнет размахивать руками. А Брюс достаточно безобиден, чтобы не причинить реального вреда, но подарить нежеланному клиенту дискомфортные ощущения.

Кэрол вошла как королева. И тут же уставилась на собаку. А Брюс, виляя хвостом, полез здороваться. Маккинби отозвал его, уточнив для гостьи:

– Не кусается. Что-нибудь выпьешь?

Кэрол с сомнением оглядывала пса.

– Бренди, пожалуй. Зандер, что значит «не кусается»? Ты же привез этого монстра с Сибири, а там не собаки даже, а киборги! Они машину прокусить могут, не то что человека!

– С Сибири я привез другую собаку. Брюс с Клариона. Строго говоря, это собака Деллы, а не моя. А Василиса с Сибири сейчас занята, у нее недавно родились щенки.

– Так она не киборг?

– Почему?

– У киборгов не бывает детей.

– У сибирских – бывают, – терпеливо сообщил Маккинби. – А вот с модными киборгами от «Энимоушен», про которых говорят, будто они венец инженерной мысли, я бы тебе связываться не советовал в принципе.

Тед подал бренди и пепельницу. Кэрол достала сигареты и сказала:

– Я бросила. Так, иногда позволяю себе. А эти щенки – они такие же злобные? Мне говорили, что злоба у собак – следствие искусственного воспитания. И щенка от самой злобной собаки можно воспитать добрым. Если, конечно, пригласить кинолога.

– В известных пределах. Достаточно легко добиться, чтобы собака была ласковой к хозяину и его семье. Но снять агрессию совсем – не получится. Это врожденное и наследуемое качество. На чужих собака все равно может кинуться.

– Мне наплевать на чужих. Пусть любит только меня и Августу. Ладно, так и быть, еще Дика. Детенышей твоего монстра можно так воспитать?

Маккинби потер переносицу.

– Теоретически. Что это ты собаками заинтересовалась?

Кэрол отпила бренди и пояснила:

– Я больше так не могу. Моя дочь – чудовище. Ты не представляешь. Она заявила, что любит пауков!!! Боже мой, я вчера чуть не умерла с перепугу, потому что она принесла мне совершенно отвратительного паука прямо в кровать! Я впервые в жизни отшлепала дочь так, что она вопила на весь дом! Но она все равно ничего не поняла! Да провались все пропадом, я согласна на котеночка, щеночка, хомячка и даже крысенка. Если ей так нравится все дикое и агрессивное, пусть это будет какой-нибудь лесной кот, или сибирская овчарка, или пиранья в аквариуме, пусть это будет живой удав или ворона! Но ее интересуют самые отвратительные твари. Ей хочется скорпиона или паука, согласна на тараканов! Представляешь?! Она, так и быть, согласна на тараканов! А упрямая – сил моих больше нет. Это какой-то кошмар. Вот как упрется и знай твердит свое. В кого только уродилась, не понимаю. Добро еще, была бы действительно твоя… Но ей же совершенно не в кого быть такой несносной!

– В тебя, – предположил Маккинби.

Кэрол окинула его растерянным взглядом:

– Ты хочешь сказать, что я упряма и своевольна? Я?!

– Конечно. Ты чрезвычайно упорна и последовательна. Ты всегда была целеустремленной и волевой девушкой. Я ни капельки не удивлен, что твоя дочь такая же.

Кэрол отвела глаза. Комплимент понравился ей.

– Я бы не советовал тебе заводить собаку, – продолжал Маккинби. – Если твоя дочь будет недовольна подарком, с собакой придется заниматься тебе. А ты их боишься.

– Ну вот еще. То есть я думала, что боюсь. О, теперь я знаю, что собаки – ничто на фоне пауков! Собаки теплые и пушистые, у них всего четыре ноги и глаза, похожие на глаза, а не на фонари. – Кэрол допила бренди.

– Да, а еще у собак есть привычка поедать насекомых. И может выйти конфликт, когда твоя собака слопает любимых тараканов твоей дочери.

– О! – воскликнула Кэрол. – Ты убедил меня. Решено. Я заведу собаку. Кстати, а где твоя секретарша?

– В отпуске.

– Интересно, – процедила Кэрол. – Я вчера ее видела – она ни слова не сказала.

– Не знала. Я выпроводил ее уже после того, как она от тебя вернулась.

– Еще интереснее. Она сказала, зачем я приглашала ее?

– Разумеется. Тебе сразу ответить? Оставь эту затею.

– Сама как-нибудь разберусь.

– Кэрол, тебе ведь об этой рукописи сказали в универе?

– Да. Я даже видела несколько страниц – копии, конечно. Там неповторимый стиль…

– Кэрол, это подделка, – перебил Маккинби.

– Зандер, из нас двоих источниковед – я, а не ты. Ты недоучка.

– Кэрол, эту штуку сфабриковали ради того, чтобы посадить в лужу меня. Мне дали не несколько страниц, а четыре главы. Я на втором абзаце сказал, что это подделка, и объяснил почему. Если тебе нужна именно эта рукопись – не вопрос, я достану ее. Но умоляю – не позорься. Это новодел.

– Достанешь оригинал?

– Конечно.

– Достань.

Маккинби опустил руку, открыл ящик стола, вынул тщательно запечатанную плоскую коробку и протянул ее Кэрол:

– Держи. Осторожно, тяжелая – все-таки аутентичная бумага.

Кэрол непритворно удивилась:

– И давно она у тебя?

– Со второго курса. Я отобрал, чтоб ее не подсунули тебе. Мы тогда уже развелись, но зла тебе я не желал. Просто представил, как тебе будет тяжело пережить это разочарование.

Она бережно приняла коробку.

– И никакой надежды, что она хотя бы по черновикам Мэрилин написана?

– Ни-ка-ких. Но, знаешь, у меня по этому поводу есть встречное предложение.

Кэрол заметно огорчилась и предложений не хотела. Но притворилась вежливой.

– Мистификация, – коротко сказал Маккинби.

Кэрол выразительно поморщилась.

– Нет, это не то, что ты подумала. Мы сделаем настоящую мистификацию. Мы с тобой вдвоем доработаем этот роман… Кстати, я читал – сама по себе вещь роскошная. Она просто обречена на успех – оторваться невозможно. Опубликуем. И поглядим, как обделается все это «научное сообщество». Пару филологов, которые могут нас выдать, я предупрежу, чтобы помалкивали. А остальные – пусть.

– А автор? Если новодел…

– Автору я заплатил еще тогда. В том числе и за отказ от авторства. Владелец этого романа – я. Со всеми правами.

– Хм.

– Мне самому интересно, сколько человек с нашего курса не распознают новодел.

– Это да. Говоришь, рукопись имеет коммерческую ценность?

– Имеет.

– Хорошо. Я прочту и скажу, что думаю. Но идея мне нравится. Нам бы еще филолога в компанию…

– Эмбер Мелроуз-Рассел?

– Думаешь? Она сильный филолог, но викторианка.

– Для начала она прекрасный стилизатор.

– Я поговорю с ней. – Кэрол протянула ему опустевший бокал: – За это надо выпить. Ты как хочешь, а мне после пауков необходимо.

Пока Маккинби наполнял ее бокал, она решительно вскрыла упаковку и быстро просмотрела первые листы рукописи. Брови Кэрол сдвинулись, лицо сделалось холодным и отрешенным. Она читала по диагонали, иногда возвращаясь к предыдущим абзацам. Маккинби подал ей бренди. Кэрол отложила рукопись, снова закурила. Пригубила.

– Ты прав. Коммерческий потенциал есть. Но, Зандер, я тоже распознала бы подделку. Должна отметить, стилизация отличная и фактура есть, но… но в нашем семейном архиве хранятся редкие интервью с Мэрилин. С ее живой, нередактированной речью. Про этот текст можно сказать, что его делали по рассказам Мэрилин – только ее руки тут нет. На прямой речи разница заметна. – Она очень вкусно затянулась, запив дым бренди. – Дженни Сава писала?

Маккинби промолчал.

– Да она. – Кэрол засмеялась. – Больше просто некому. У остальных нет ни таланта, ни умения, ни желания. А вот Сава могла… Знаешь, а ведь для меня лестно, что это сделала именно она. Я никогда не рассказывала и сомневаюсь, что она хотя бы намекнула тебе. У нас был роман. Она всегда держалась недоступной, равнодушной к женщинам. Но… если бы она и в самом деле была так равнодушна ко мне, то не сумела бы это написать. Здесь видна любовь. Значит, все-таки она любила меня… Приятно. Позвонить ей, что ли… – У Кэрол затуманился взор.

– Дик жаловался, что ты отбилась от рук.

Кэрол сморщила носик:

– Пошел он… Надоел. Пусть сначала докажет, что не заказывал моего отца. На отца, положим, мне наплевать, а вот братьев жалко. Зандер, а то возьмешься за расследование?

Маккинби отрицательно покачал головой.

– Но почему? Ты же не боишься.

– Потому что уже наводил справки. Кэрол, следы затерты. Хорошо затерты. Положим, уничтожить их полностью нельзя. Но мне потребуется год работы, чтобы установить личность убийцы и заказчика. И моих данных не хватит для суда. Стоит ли рисковать, если осудить убийцу не получится?

– Всегда так. А чисто для меня сделаешь? Мне суд не нужен.

– Чисто для тебя – с вероятностью в девяносто процентов Дик ни при чем.

– О как! А я думала…

– Твой дед просто воспользовался случаем укрепить дурную репутацию. Почему бы и нет, если мнишь себя дьяволом во плоти? Безопасно и выгодно.

Кэрол любовно похлопала ладонью по рукописи:

– Возьму себе. Мне нравится идея с мистификацией. Да и повод позвонить Саве есть… ей в любом случае придется укоротить язычок и подрезать амбиции. Ты сегодня идешь к Тэгги?

– Нет, работы много.

– Какая жалость, – с заметной ехидцей произнесла Кэрол. – А то там ждут Фиону Кемпбелл.

– Ты соскучилась по грязным скандалам?

– Да ну! Мне просто хочется, чтобы она получила по заслугам.

– Не слыхал, чтобы вы ссорились.

– А мы и не ссорились. Как можно поссориться с такой дурой, как Фиона? Ведь для этого сначала с ней надо подружиться. А она не в моем вкусе. Просто она слишком хорошо о себе думает. Это неприлично. Вот зачем, спрашивается, смачно рассказывать мне, как она окрутит моего бывшего?

– Ты же вроде не ревнивая.

– Разумеется! – воскликнула Кэрол гневно. – Но это не значит, что я готова терпеть хамство. – Помолчала. – Само собой, я и не стерпела. Но хочу добавить. Представляешь, она мне во всех подробностях рассказала, каков ты в постели. А я ей сказала, что трахать ты способен кого угодно, но хочешь-то только свою секретаршу!

Маккинби кашлянул. Кэрол победоносно усмехнулась:

– Думаешь, это так-таки никому не заметно? И никто не обращал внимания, как тебя перекашивало, едва к ней приближался Берг?

– Правда, так заметно?

Кэрол величественно кивнула.

– Слушай, а чего ты, в самом деле?.. Давно бы разложил ее, раз такой каприз.

Маккинби сделал вид, что не слышит.

– Понятно, – Кэрол ехидно рассмеялась, – это не каприз, а большая и настоящая любовь. Ах, как мой дедушка огорчится! У тебя шансы-то повыше, чем у него.

– А Дик так и не угомонился до сих пор?

– Не-а. Единственная женщина, которая его бросила. Представь, как он уважает ее. Зандер, а начистоту: что в ней такого особенного?

Маккинби подумал и пожал плечами:

– Не знаю.

– Ну что, ты сам не разобрался?

– Нет. Мне плохо, когда ее нет, и хорошо, когда она есть.

– И когда ты понял?

– Сразу.

– С первого взгляда? – поддела Кэрол.

– Ну да.

Она растеряла кураж. Пришла ее очередь покашливать в кулак.

– Ладно Фиона – я ей сказала, что ты безнадежен. Я даже сомневаюсь, что ты, укладывая в постель очередную вертихвостку, видишь именно ее, а не воображаешь на ее месте свою Деллу. Ты либо никогда больше не женишься, либо женишься на ней. Почему до сих пор не женился, не знаю, может, надеешься Скотта Старшего взять измором и добиться разрешения на явно неравный брак. Что такое твой дед, я отлично помню, иллюзий не имею и никому не советую. Еще вопрос, кому меньше повезло с родственниками, мне или тебе. А тебе даром не нужны проблемы. Кстати, я Фионе сказала, чтоб она особо губешки-то не раскатывала: с точки зрения твоего деда, разницы между ней и Деллой ну ровным счетом никакой. Делла еще и предпочтительней покажется, зуб даю. У вас же в традициях отобрать жену у Берга. Так что в этом смысле ты вполне следуешь семейному примеру. Фиона взвилась, конечно. Ну как же, она офигеть какая достойная цаца, ей весь мир что-то должен. Еще и красавицей себя считает.

– Н-да?

– Вот именно. И она мне заявила, что добьется этого брака. А твою секретаршу уберет, если понадобится – то в прямом смысле.

– Это она конкретно тебе сказала?

– Да. Я считаю, это просто неприлично. Мерзавку надо поставить на место. На ее истинное место. Так что там, я слыхала, следствие началось? С удовольствием выступлю свидетелем.

– Ты серьезно?