Глава 3

В особняке Начинкиных накрыли поздний завтрак. Горничные с красными от недосыпа и слез глазами обслуживали скромную трапезу. Кроме самого хозяина и его жены, за столом сидели обе его дочери, зять, первая жена с супругом и семейство его доверенного лица Пофистала Тарасовича Тиховлиза в полном составе.

Никто вчера по домам не поехал. Полиция почти до утра вела опросы свидетелей, по нескольку раз беседовала с каждым из присутствующих. Допрашивала до рассвета прислугу. В конце концов, гостей отпустили.

«Похоже, эта проклятая вечеринка дорого нам обойдется. Кто теперь захочет ехать в дом после такого кошмарного происшествия? И дело не в убийстве хозяина особняка, которого, как выяснилось, не случилось, а в тех неудобствах, которые проистекали от близкого общения с полицией. Хотя те и старались изо всех сил проявлять корректность, но чего ждать от людей в форме? Они ведь не из Скотланд-Ярда, где им манер набраться…» Вот о чем горестно рассуждала госпожа Начинкина, без аппетита поглощая геркулес со свежей черникой.

Вчера, когда шок от произошедших событий отступил, стало известно, что произошло чудовищное недоразумение.

За полчаса до начала вечера, когда Вольдемару Сигизмундовичу пришло время облачаться в костюм, ему позвонили. Звонок был важный, отложить разговор миллионер Начинкин не посчитал нужным, но, чтобы не заставлять гостей ждать, именинник не придумал ничего лучше, как позвать своего водителя, молодого человека примерно одной с ним комплекции и отправить вместо себя на праздник. К костюму прилагалась латексная маска, и никто бы из собравшихся подмены не заметил, а позже мужчины поменялись бы костюмами, и Вольдемар Сигизмундович незаметно присоединился к гостям.

Таким образом, уродливая каменная горгулья погребла под своими обломками не крупного, влиятельного бизнесмена Начинкина, а простого водителя, Никиту Евгеньевича Окаемова, двадцати семи лет от роду. Стало это известно после прибытия полиции, когда сотрудники следственной бригады, произведя все необходимые действия, принялись освобождать труп из-под обломков. Тут-то и выяснилась личность убитого, о чем поведал Сокольскому примчавшийся в малую гостиную охранник за миг до того, как на пороге возник сам предполагаемый покойник.

Но все же, учитывая непростую, даже, можно сказать, щекотливую ситуацию, полиция сочла нужным гостей допросить. Ведь о подмене именинника никто из них не знал. Более того, даже семья бизнесмена об этом не догадывалась. А несчастный случай вполне мог быть организованным покушением. Конечно, контингент присутствовавших на празднике работы сотрудникам правоохранительных органов не облегчал. Финансовые воротилы, чиновники высокого ранга, депутаты, кое-кто из артистов, но только исключительно заслуженные, с репутацией гениев, короче, вся эта публика надувала щеки, намекала полицейским на возможные неприятности, отвечала сквозь зубы, едва снисходя до простых смертных, вынужденных лезть к ним со всякими глупостями. Да и сам хозяин дома, чудом избежавший в этот вечер смерти, жизни следственной группе не облегчал. Словно не о его драгоценной безопасности они заботились. В общем, вчерашний вечер никому из оказавшихся в доме-монстре граждан приятным не показался.

На рассвете, прежде чем покинуть место происшествия, начальник следственной группы имел приватную беседу с хозяином и главой департамента безопасности принадлежащего Начинкину холдинга, Артемом Георгиевичем Сокольским. И сообщил им, кто из присутствовавших на празднике гостей и членов семейства не имел алиби на момент гибели Никиты Окаемова и на некоторый отрезок времени непосредственно перед таковым.

В этот список, помимо матери хозяина, проведшей прошедший вечер в своей комнате у телевизора, вошли старшая дочь господина Начинкина с мужем и ее мать. Семейство Тиховлизов также не имело алиби, и как-то неуверенно и туманно рассказывало о своем местонахождении на момент убийства. За исключением Ильи Пофисталовича, который до момента трагического происшествия неотлучно находился при Гриппе. Хотя и не сказать, чтобы молодые люди были вместе, Тиховлиз-младший просто болтался с ней рядом. Но многие его видели и алиби подтвердили.

Вольдемар Сигизмундович, будучи человеком большого ума, удивительной прозорливости и недюжинного стратегического таланта, предпочитал держать друзей близко, а врагов еще ближе, поэтому все выше перечисленные особы были оставлены на ночлег в особняке, и сейчас они, невыспавшиеся, с кислыми лицами, находились за столом.


Утро этого серого осеннего дня застало Агриппину у окна ее спальни, сидящей в кресле-качалке. Завернутые в плед босые ноги девушки давно уже заледенели, и вся она, сжавшаяся в комок, укутавшаяся в ангорский плед, сотрясалась от мелкого нервного озноба. Ее комната в новом особняке родителей была обставлена хоть и уютно, но, на Гриппин вкус, слишком кричаще. Чувствовалась мамина рука. Позолота, резная кровать с балдахином, украшенная перламутром и слоновой костью, росписи на потолке, исполненные модным московским художником, лепнина, хоть и выдержанная в стиле модерн, но все же слишком вычурная. Больше всего комната напоминала покои сумасшедшей принцессы-переростка. Слишком слащаво, слишком позолочено и шелковисто-воздушно. Не комната, а безе с кремом. Единственное, что радовало Гриппин взгляд в этой роскошной комнате, это вид из окна – ало-золотой осенний сад был чудесен. Даже пелена мелкого холодного дождя не портила пейзаж, а скорее прибавляла ему прелести. И, уж конечно, идеально гармонировала с Гриппиным настроением.

Вчера вечером, когда отец, живой и невредимый, появился на пороге гостиной, Гриппа чуть ли не впервые в жизни публично дала выход своим эмоциям. Едва мысль о том, что папочка жив, достигла ее сознания, девушка вскочила на ноги и с громким, пронзительным криком бросилась ему на шею. Вольдемар Сигизмундович, уже стоявший в дверях гостиной, кажется, испытал не меньший шок, чем его дочь минутой раньше; столь несвойственно было Гриппе подобное поведение. Но в тот момент ей было не до приличий. Она рыдала и смеялась, сжимая в объятиях отца. Мигом позднее, замешкавшись лишь на долю секунды, к ней присоединилась Елена Сергеевна. Но ее поведение как раз укладывалось в привычные рамки.

Успокоив обеих женщин, несколько растроганный Вольдемар Сигизмундович смог наконец последовать за Сокольским, а Гриппа с родственниками осталась в гостиной отмечать счастливое избавление главы семьи от злого рока.

Елена Сергеевна, переполненная эмоциями, порхала по гостиной. Алексей Николаевич велел принести шампанского, Ирина Александровна говорила что-то подобающее случаю, Анжела сюсюкала с Феликсом – в том смысле, что дедуля жив, вот радость-то! Валерий Юрьевич одну за другой налил себе две порции коньяка и молча выпил.

Про несчастного молодого человека, погребенного под каменным монстром, никто не вспоминал.

Потом началась какая-то суета. Пришлось провожать гостей. Елена Сергеевна вначале рассматривала возможность продолжить вечеринку, но Вольдемар Сигизмундович категорически воспротивился.

Позже оставшиеся в доме ужинали узким кругом за пышным праздничным столом. Присутствовавшие чувствовали себя неловко, пили за здоровье спасенного Вольдемара Сигизмундовича. Поздравляли с днем рождения. Тут же оговаривались, что праздник был омрачен, и выпили рюмку за упокой Никиты Окаемова. В общем, все чувствовали себя глупо и неуютно. Тем более что сам именинник держался отстраненно и их положения не облегчал.

По Гриппиным наблюдениям, чувствовали себя комфортно в этих обстоятельствах лишь Алексей Николаевич и Артем Сокольский. Последний, кажется, полагал, что находится при исполнении, и потому на эмоциональный фон за столом не реагировал.

После ужина Гриппе пришлось занимать беседой надоедливых Тиховлизов, которым отец зачем-то велел остаться. Особенно в этот вечер ей был неприятен сам Пофистал Тарасович. Тот все время прохаживался по гостиной, нервно потирая крошечные для человека его сложения ручки, которые напоминали Гриппе передние лапки динозавра. Его лысая приплюснутая голова с жиденьким венчиком кудрявых волос, словно подвешенных за уши, как новогодняя гирлянда на елке, мелко тряслась от сотрясавшего мужчину нервного смеха. Господин Тиховлиз без конца превозносил счастливый случай, сохранивший для них для всех Вольдемара Сигизмундовича, и отдавал должное провидению, которое, вопреки расхожему мнению, он всегда почитал не слепым, а зрячим, и делал прочие уместные заявления. Нина Андреевна суетилась меньше, зато все время подталкивала к действиям Илью, предлагая ему то угостить Гриппу шампанским, то подать ей фрукты, то положить девушке под ноги подушку. Илья под мамочкиным руководством с каким-то неуместным энтузиазмом ухлестывал за Гриппой, чем вызывал ее брезгливое недовольство. Хорошо хоть Катерина с явной скукой на лице зевала на диване и никого не доставала.

Мать, сославшись на мигрень, ушла к себе. Анжела укладывала Феликса. Отец был в своем кабинете, супруги Сидоренко расположились в курительной, Валерий куда-то запропастился, а Гриппа с каким-то овечьим смирением все развлекала ненавидимое ею семейство Тиховлизов. Сокольский, по-прежнему одетый в нелепый черный костюм с белым блюдом жабо вокруг шеи, мелькал временами между кабинетом отца и китайской гостиной, в которой Елена Сергеевна позволила полицейским устроить свой временный штаб.

Агриппину, как и прочих, по нескольку раз опрашивали, уговаривали вспомнить, подумать. И к четырем часам утра довели до того, что Елена Сергеевна, потеряв терпение, попросту указала полицейским на дверь. На удивление, те немедленно и безропотно покорились.

Все наконец-то разбрелись по спальням. Был уже пятый час, но, несмотря на смертельную усталость, заснуть Гриппе не удалось – сказывалось нервное перевозбуждение. Тогда, закутавшись в плед, она уселась у окна и стала ждать рассвета, надеясь, что сможет задремать под мерное качание кресла. Не помогло.

К завтраку девушка явилась разбитая, бледная, с раскалывающейся от боли головой. Но спуститься ей пришлось – отец почему-то пожелал видеть за столом всех. Эту его причуду многие, кажется, восприняли как акт садизма. Во всяком случае, безмятежный обыденный вид за завтраком имели лишь трое – сам Вольдемар Сигизмундович, его верный оруженосец Сокольский и Алексей Николаевич, в принципе отличавшийся завидным добродушием и пофигизмом, которые тем не менее не помешали ему достичь в жизни весьма внушительных финансовых и прочих успехов. Остальные то и дело бросали на хозяина дома тревожные, недобрые взгляды.

Бабушка, Галина Станиславовна, счастливо проспав все вчерашние события, лишь утром узнала, какая трагедия едва не обрушилась на семейство Начинкиных, а потому глубоко не переживала и с утра была свежа, как роза. Пожилая дама с аппетитом позавтракала и сейчас отбыла на утренний моцион, похрустывая крахмальной белой блузкой в оборочках, украшенной неизменной брошью, воплощая собою – как минимум внешне – образец советской педагогики.

Елена Сергеевна, в шелковой пестрой блузке с широкими рукавами, в строгих, но очень узких черных брюках, сидела за столом, мученически закатывая умело подкрашенные, огромные, как у актрис немого кино, глаза, то и дело взмахивая руками, отчего становилась похожей на пеструю бабочку. Ее тонкие пальчики были изящно сложены венчиком, а золотисто-русые волосы легкими, беспорядочными завитками окружали прекрасное лицо. Гриппа была уверена, что мама потратила на прическу не менее часа. Образ Елене Сергеевне удался, выглядела она хрупкой, даже какой-то ломкой, очень ранимой и трогательно беззащитной.

Вольдемар Сигизмундович время от времени бросал на жену чуть насмешливые, но снисходительные взгляды, как на любимого расшалившегося ребенка. Поэтому у Ирины Александровны то и дело сводило челюсть, а ее алые, крепкие, как сталь HY-80, ногти отбивали нервную дробь на поверхности стола и, того и гляди, могли нанести непоправимый урон его полировке. Стол был выполнен из редких пород дерева и изготовлен в Италии на заказ, специально для столовой господ Начинкиных, и стилистически идеально подходил к декору гостиной. И Елена Сергеевна, опасавшаяся, как бы он не был испорчен, время от времени бросала тревожные, полные скрытого раздражения взгляды на свою предшественницу.

Златокудрая Анжела в это утро была полностью поглощена налаживанием отношений деда с будущим наследником.

– Феликс, дорогой, ты уже рассказал дедушке про олимпиаду по английскому? – щебетала она, приторно улыбаясь отцу.

– Да, – недовольно буркнул в ответ Феликс, невыспавшийся, все еще бледный от недавних переживаний и надутый.

– Он занял в районе первое место! – похвасталась Анжела.

Феликс пока посещал элитную языковую гимназию, но по окончании начальной школы должен был отбыть на обучение в Англию. Дедушка уже подобрал для внука достойное заведение и теперь живо интересовался его успехами в английском.

– Феликс, а ты рассказал дедушке про теннисный турнир? – не успокаивалась счастливая мать.

– Да, – хмуро пробурчал Феликс, не ценивший ее титанических усилий. – Два раза.

– Он занял первое место в своей возрастной группе! – продолжала хвастаться Анжела.

– В районных соревнованиях? – влезла с неуместным любопытством Гриппа.

– В нашем клубном турнире, – поджав недовольно губы, ответила родительница мальчика. – Недавно у них в школе задали сочинение на тему «Герой моей семьи», и Феликс написал о тебе, папа. Его работа была отмечена как лучшая.

– Почему же не о прадеде? Сигизмунд Александрович был летчиком, защищал блокадный Ленинград. Почему ты о нем не написал? Это было бы гораздо уместнее, – недовольно нахмурил седоватые прямые брови Вольдемар Сигизмундович. – Ты, что же, прадеда своего не знаешь?

– Он знает, – поспешила исправить оплошность Анжела.

Валерий Юрьевич, молча наблюдавший за женой все это время, злорадно усмехнулся.

– Им была дана узкая задача – упомянуть в сочинении лишь ныне живущих родственников, – врала во спасение Анжела.

Феликс посмотрел на мать с искренней укоризной. Никакого сочинения о родственниках в школе не задавали. И в любом случае его работа лучшей стать никак бы не могла, поскольку он редко получал за грамотность оценку выше тройки. А уж о содержании и говорить не приходилось.

– Глупость какая-то, – подвел черту в разговоре с дочерью Вольдемар Сигизмундович. И повернулся к Агриппине: – Когда у тебя защита?

– В марте, – опустив глаза в тарелку, на которой лежала пышная, свежая, густо намазанная деревенским маслом булочка, ответила Гриппа.

Из всех присутствующих дам лишь она одна позволяла себе подобные деликатесы. То есть булочки с маслом и сыром, с салями, с домашней бужениной, повидлом и с чем угодно еще. Остальные, включая и семидесятишестилетнюю бабулю, сидели на диете.

– Все хорошо? Проблем нет? Может, помощь нужна? Какие-то дополнительные материалы? – озадаченно хмурил лоб Вольдемар Сигизмундович. – Какая у тебя тема, я забыл?

Гриппа едва сдержала улыбку. Ни папочка, ни кто другой в доме, даже сто раз услышав название ее диссертации, ни в жизнь бы не поняли, о чем речь. И даже повторить бы это название не смогли. Но отцу она ответила спокойным, бесстрастным голосом:

– «Верхние оценки размерности Хаусдорфа отрицательно инвариантных множеств и аттракторов коциклов».

– Каких тракторов и мотоциклов? – заинтересованно спросил Феликс, глядя на Гриппу с уважением.

– А-тракторов, милый, – объяснила ему ласково Ирина Александровна. – Вот уж не знала, что ты, Гриппа, тракторами увлекаешься.

В голосе бабушки ребенка слышалась плохо скрытая усмешка.

Но Гриппа по своей наивности ее не разглядела, а простодушно пояснила:

– Не тракторов, а аттракторов. Это компактное подмножество фазового пространства динамической системы, все траектории из некоторой окрестности которого… – Гриппа принялась растолковывать Феликсу суть таким тоном, словно рассказывала детский стишок.

Присутствовавшие за столом дамы смотрели на бедняжку с сожалением, мужчины – с испугом. Сокольский не смотрел на нее вовсе.

Гриппе не удалось закончить свое захватывающее повествование об аттракторах – ее плавную речь прервала резкая, похожая на звонок будильника трель.

Сокольский, промокнув салфеткой жирные после омлета с беконом губы, достал из кармана телефон и, взглянув на дисплей, сухо ответил на вызов:

– Сокольский слушает. – А спустя минуту произнес второе слово: – Да.

Собравшееся за столом общество тем временем несколько суетливо принялось угощать друг друга фруктами, соками и булочками, но лица всех присутствовавших за столом выдавали тщательно скрываемое за суетой любопытство.

Наконец Сокольский произнес третье слово: «Понял». И отключился.

Участники семейного завтрака затаились. Какое-то, наверное, шестое чувство безошибочно подсказало им, что речь идет о вчерашнем происшествии.

– Звонил полковник Селедкин, – обращаясь к Вольдемару Сигизмундовичу, заговорил Сокольский. – Только что пришли данные экспертизы. Падение горгульи не было случайным. На основании экспертизы следственным комитетом открыто дело по факту убийства Никиты Евгеньевича Окаемова.

Вольдемар Сигизмундович молча кивнул главе своего департамента охраны и со змеиной улыбкой на устах обвел глазами присутствующих.

Все, ощутив себя неуютно, зашевелились.

– Значит, на бедного мальчика специально этого монстра столкнули? – незаметно прокашлявшись, спросила Анжела.

– Да, – коротко кивнул Сокольский, возвращаясь к омлету.

– Но с чего такая уверенность? – нервно пожала плечами Ирина Александровна. – Каменные уроды так опасно свисают с карнизов, что того и гляди все попадают не сегодня завтра.

– Ничего подобного! – визгливо возразила Елена Сергеевна, необъяснимо ощущавшая свою вину в гибели молодого человека. – Они были закреплены как надо. Их устанавливали люди из нашей фирмы. Правда, Волик?

– Да, – кивнул Вольдемар Сигизмундович, наливая себе вторую чашку зеленого чая.

– Как и кто смог бы столкнуть такую громадину? – поинтересовалась Гриппа, невольно включаясь в общую беседу.

– Скульптура была выполнена из архитектурного гипса. Это материал достаточно пластичный, но тяжелый и хрупкий, – пояснил, не глядя на девушку, Сокольский.

– Боже мой! Ну прямо Средневековье какое-то! – всплеснул руками Валерий Юрьевич. – Елена Сергеевна, вам надо было обратиться ко мне, а не нанимать профанов. Сейчас никто не использует гипс или бетон. В подобных случаях применяют пенополистирол.

– Пенопласт, что ли? – повернулась к мужу Анжела.

– Пенопласт? Боже, какая дешевка! – захлопала длинными ресницами Елена Сергеевна. – Нет, нет, мы все делали по высшему разряду. А кстати, Валерик, как твой коттеджный поселок? Вы уже закончили? Дома хорошо распродаются? Я все собираюсь заехать взглянуть, ты столько нам о нем рассказывал! – продолжала щебетать бывшая балерина.

Валерий Юрьевич тут же помрачнел и исподлобья взглянул на свекра. Но тот, кажется, к разговору не прислушивался, а сидел, глядя в окно с отрешенным видом.

– Нормально, – буркнул Коробицкий и откинулся на спинку стула, давая понять, что разговор о его бизнесе окончен.

– Если бы статуи были закреплены как надо, горгулью никто бы с места не сдвинул, – решила продолжить неприятную для хозяйки дома тему Ирина Александровна. – С Эрмитажа еще ни одна скульптура не упала.

– А ты откуда знаешь? – язвительно поинтересовалась Елена Сергеевна. – И кстати, сбросить горгулью мог тот, кто хорошо разбирается в строительстве, что из чего там делают и как с ним обращаться. – И хозяйка дома кинула недвусмысленный взгляд на притихшего Валерия.

– Ты на что намекаешь? – раздула ноздри Ирина Александровна. – Что падение статуи дело рук моего зятя?

– Ну что ты, дорогая, как можно! У него ведь алиби наверняка есть. Или нет?

При этом невинном вопросе Ирина Александровна, Валерий и Анжела втроем, как по команде, повскакивали с мест. Миниатюрной хозяйке дома, несомненно, грозила кулачная расправа. Но Нина Андреевна Тиховлиз, на протяжении всего завтрака молча наблюдавшая за сотрапезниками, сочла момент подходящим для вмешательства. И громким, хорошо поставленным голосом протрубила перемирие:

– Дамы! Произошло, безусловно, какое-то недоразумение, и никто никого не обвиняет. Думаю, случившееся накануне нас всех тяжело ранило, мы все перенервничали, но не стоит терять лицо. Валерий, успокойтесь, дорогой, уверена, что Еленочка Сергеевна никого не хотела обидеть. Садитесь. Пофистал Тарасович, налей Ирине Александровне еще кофе. Катя, передай Валерию Юрьевичу лимон. Сегодня с утра такой мрачный дождь! Восхищаюсь Галиной Станиславовной – выйти на прогулку в такую погоду… Выдающаяся женщина!

Произнося свой энергичный монолог, мадам Тиховлиз успела всех рассадить по местам, при этом не сводя косого взгляда с хозяина дома. Мол, оценил тот или не оценил ее усилия? Ибо все действия достойной матроны были направлены лишь на одно – дабы выслужиться, проявить себя, снискать его одобрение. Положительный образ семьи Тиховлизов был ее визитной карточкой, ее брендом. Но миротворческая миссия Нины Андреевны, увы, с треском провалилась. Едва она закрыла на секунду рот, чтобы набрать воздуху, Ирина Александровна вновь бросилась в атаку.

– Если кто и виноват в происшедшем, так это ты! – ткнула женщина пальцем в сидящую напротив Елену Сергеевну. – Развесила уродов по всему фасаду! Надежный дом, называется… Да дай тебе волю, ты бы его из фанеры построила и фантиками обклеила! Кукла театральная!

Выглядело ее выступление безобразно. Вульгарно, вызывающе, оскорбительно.

Агриппина сидела, втянув голову в плечи, и старалась не смотреть по сторонам.

Вольдемар Сигизмундович оторвал взгляд от пейзажа за окном и обратил его на происходящее за столом.

Елена Сергеевна едва слышно всхлипнула.

– Я… я, пожалуй, пойду. Позвоню гостям. Успокою их, что имело место убийство, а не несчастный случай. – Она растерянно, влажными от слез глазами взглянула на мужа и поднялась. – Вдруг люди и вправду подумали, что дом ненадежен и больше бывать у нас не захотят, побоятся?

Хозяйка стремительно вышла из-за стола и быстро зацокала тоненькими каблучками, удаляясь из столовой.

– Ирина! – раздался холодный, резкий голос Вольдемара Сигизмундовича. – Я требую, чтобы ты не забывалась и не смела оскорблять мою жену, да еще и в ее собственном доме.

– Чем мне указывать, лучше за своей балериной следи. Я тебе никто и нечего меня жизни учить. Ясно? – решительно отбрила его Ирина Александровна на правах бывшей, ныне финансово независимой от него жены.

– Ты мать моей дочери и бабушка моего внука. И на этом основании я буду тебе указывать, – грозно свел брови Вольдемар Сигизмундович.

Остальные, уткнув носы в тарелки, испуганно молчали.

– Алексей, ты что, позволишь ему меня жизни учить? Что он себе вообразил? – пылала Ирина Александровна праведным гневом.

– Да ладно вам, ребята, помиритесь! Ирка, успокойся, – махнул рукой жене добродушный Алексей Николаевич. – У Вольки вчера тяжелый день был, а тут еще ты со своими бабскими штучками. Ну, наговорили друг другу сгоряча, а теперь забыли. Выдохни. – И он беззаботно рассмеялся, предложив не делать из мухи слона.

– Ну, знаешь! Я здесь ни секунды не останусь! – Ирина Александровна резко отодвинула стул и пулей вылетела из столовой.

– Женщины… существа эмоциональные… – развел руками Алексей Николаевич. – А ехать и правда надо.

– Пожалуй, мы тоже двинемся, – заторопилась Анжела, беря за руку сына.

– Феликс останется, – распорядился Вольдемар Сигизмундович. – Я его в понедельник сам в гимназию отвезу. А вы можете ехать. Вещи, необходимые для школы, пришлешь с водителем, – велел бизнесмен, и его дочь кивнула, едва сдерживая досаду.

– Феликс, детка, останешься у дедушки?

– Да! – с энтузиазмом согласился ребенок. Еще бы, два ближайших дня сулили ему немалые дивиденды: телевизор до ночи, всякая вкуснятина на обед, завтрак и ужин, поездка верхом, новые игрушки, стрельба из собственного ружья. И, возможно, какой-то сюрприз. Дед хитро подмигнул внуку.

– Наверное, и нам уже пора, – скромно улыбнулась Нина Андреевна, поднимая свое семейство.

– Пофистал, в понедельник в восемь у меня, – распорядился вместо прощания Вольдемар Сигизмундович.

Пофистал Тарасович раболепно склонился в быстром низком поклоне.

Агриппина покорно встала из-за стола и отправилась провожать гостей.

Загрузка...