Далер – сладкая отрава - читать онлайн

– Обиделась? – Михаил улыбнулся, так светло, так задорно, что неловкость мелкими шажками начала отступать.

– Нет, – ответила я, вешая очередной шар на еловую ветку. – Просто не поняла, что сейчас было. Я думала, ты тоже хочешь. И теперь, мне ужасно стыдно за свою распущенность. Я чувствую себя грязной шлюхой, бросающейся на первого встречного.

– Не смей говорить такого о себе, малыш. Разве то, что нас тянет друг к другу – грязь? Да, мы знакомы с тобой всего несколько дней, но почему это должно мешать развитию наших отношений?

Миша подошёл сзади, заключил в кольцо своих рук, легко поцеловал в лоб, потом в шею.

– Но ведь ты оттолкнул меня.

– Не оттолкнул, а дал тебе ещё немного времени. Если бы у нас всё произошло здесь, в этот час, вот на этой кровати, ты бы, очнувшись и поняв, что произошло, принялась себя терзать, называя разными скверными словами. Ведь так?

Хорошо зная собственную натуру, я кивнула.

– А я бы и вовсе стал для тебя персоной нон-грата.

В широкой груди гулко билось сердце, такое же большое и сильное, как и сам этот человек. И я поймала себя на том, что рядом с ним хочется казаться и слабой, и маленькой и беззащитной, ведь это так естественно.

– У нас всё произойдёт под шум прибоя и крики чаек. Над нами будут вспыхивать мириады звёзд, и тёплый южный ветер касаться наших тел.

– Странные мечты, – фыркнула я, выбираясь из объятий. – Тебя пугает то, что я школьница, да ещё и дочь третьего секретаря, вот и всё.

Миша расхохотался и ещё крепче прижал меня к себе, не давая вырваться.

– Мне плевать, чья ты дочь, Верка! Глупая, как тебе это в голову пришло? А море и чайки – это не мечты, а моя родина. Ты поедешь со мной к морю?

Сердце моё ликовало, оно рвалось, трепыхалось, словно пойманная в силки птица. Ох уж это неугомонное сердце! Ему хотелось любви, новых впечатлений. Разве ли не счастье, замирать от прикосновения ласковых рук, а потом, получив заветный поцелуй, рваться прочь из груди, разгоняя кровь по венам?

Как-то, ещё в самом начале учебного года заболел математик, и, в целях сохранения школы от бесконтрольной радости десятого «А», к нам прислали школьного психолога Татьяну Петровну. Маленькая тётенька с седенькими кудряшками на, слишком круглой, голове дребезжащим от старости голосом поведала нам о субличностях. Мол, они, эти субличности живут в каждом из нас, со своими целями и желаниями. Они борются, спорят, кто-то побеждает, а кому– то приходится капитулировать. Почему-то, субличности представлялись мне виде забавных зверьков, расположившихся на солнечной полянке.

И сейчас, в моём личном зверинце, поднялся невообразимый гвалт. Ещё немного, и полетят клочья вырванной шерсти.

– Не смей! – шипела мудрая, осторожная змея. – Твой отец не одобрит подобной выходки! Ты плохо знаешь этого парня, а вдруг он маньяк? А вдруг он сутенёр, заманивающий молоденьких девочек в свой бордель?

– А зачем об этом рассказывать отцу? – дьявольски хохотала хулиганистая мартышка.– Погуляю, искупаюсь в море и вернусь домой.

– Миша такой милый, такой нежный! Может быть это и есть любовь всей моей жизни, может это моя судьба?! – мурлыкала пушистая кошечка.

– А мне всё надоело, – флегматично, но твёрдо, произнесла черепаха. – Хочу поваляться на горячем песочке, побултыхаться в голубых волнах. Я так устала быть послушной, правильной, удобной дочерью для своих родителей. Разве я не заслужила немного отдыха?

– Да и не нужно Мише от меня ничего, в отличии от моих одноклассничков, которые меня ненавидят так же, как и в третьем классе, только теперь умело это скрывают, – гавкнула болонка.

Четыре голоса против одного! Решение принято!

– Да, – ответила я и, повернувшись к Мише лицом, уткнулась носом в его рубашку.

А потом было вино и фрукты, духи с нежным запахом арбуза и ягод в яркой подарочной коробочке, ну и, конечно, новогоднее поздравление по телевизору от Великого триумвирата.

Трое лысеющих мужчин, почти похожих меж собой, лишь у господина Синявского острее нос, а у господина Желтенко оттопырены уши, сидели бок о бок в красных креслах. Все трое в строгих костюмах, с цепкими, словно видящими самую суть, взглядами.

– Граждане Человеческого государства, – зычно начал Желтенко. – Вот и наступил новый 3124 год. Он ознаменовался новыми достижениями оборонной промышленности. Мы изобрели новое оружие против врага, против кровавого монстра.

– Очередной дряни предназначенной для убийства, – ехидно прокомментировал синеглазый хулиган, и я, как добропорядочная гражданка, шикнула на него, легонько толкнув в бок.

– Следующий год, будет сложным, дорогие сограждане, – принял эстафету Синявский. – Ведь мы, люди, обязаны бросить все свои силы на защиту своего дома, своей родины и не допустить проникновения кровавого врага. Повысятся налоги на жильё, на имущество, а так же «Гражданский» налог. Но всё это делается во имя нашей с вами жизни, свободы, безопасности.

– Усилится борьба с вольнодумцами и предателями Родины, – блеющий голос Зеленухина казался неубедительным. Ну с кем этот старец, едва передвигающий челюстями собрался бороться? Разве только с тараканами с помощью тапка.

Тьфу! Совсем, как Миша стала. Нельзя так думать, не в коем случаи нельзя. Что бы сказал мой отец, услышав мои мысли?

– А что значит «Гражданский налог»? – спросил Михаил, когда триумвират окончил свою речь.

– Ты не знаешь таких элементарных вещей?

Я невольно покрутила пальцем у виска.

– Не знаю, – признался Михаил. – Я не плачу налогов Человеческому государству. А вот сейчас услышал, и мне стало интересно.

– Ну «Гражданский налог»– это налог на то, что ты не военный, – начала объяснять я.

– Какой бред! – перебил синеглазый анархист. – Я могу быть врачом, учителем, дворником и приносить не меньшую пользу стране. Почему я должен платить за то, что не выбрал путь воина?

– Потому, что военные защищают наше государство. Кого ты будешь лечить, учить, за кем подметать, если нас захватят вампиры?

– Но стать воином, дано не всем, я правильно понимаю? – глаза смотрели пытливо, но слегка насмешливо, русая чёлка растрепалась, и от чего– то захотелось её пригладить.

Гладкие, словно шёлковые волосы мужчины блестели в свете электрической лампы.

– Правильно, – кивнула я. – Обучение в военном училище стоит очень дорого.

– Значит, стать воином может только сынок богатенького папочки, а чернь будет платить ему налоги. И ты считаешь это справедливым? И от кого, скажи мне пожалуйста, защищают ваши военные человечество? Вампиры были изгнаны сто с лишним лет назад, Эвилы на вас не нападают, живут себе тихонечко среди своих снегов. Чем занимаются военные, ты можешь мне сказать?

– У меня дядя военный, – проговорила я, понимая, что окончательно проиграла в этом споре.

– И чем же он занимается?

–Арестовывает вольнодумцев.

– Ну да, – Миша язвительно ухмыльнулся, отпил из своего бокала, потом лениво пододвинул к себе тарелку с ломтиками рыбы и принялся сосредоточенно жевать. –Тяжело ему, наверное, приходится, жизнью своей рискует, отлавливая стариков и алкоголиков, по неосторожности рассказавших похабный анекдот про СГБ и триумвират.

Я во все глаза смотрела на Мишу. Мир для меня сходил с ума. Никто из моих знакомых не говорил таких вещей о власти, никто не посмел усомниться в правильности её действий, тем более в моём присутствии. А может всё дело как раз в нём, в этом самом моём присутствии? Может люди уже давно тихо ненавидят правительство, ругают его за ежегодные повышения налогов, за страх быть арестованными, за несправедливость. Стоп! Так я тоже считаю политику триумвирата несправедливой? Но я не могу так считать, просто не имею права, я же дочь третьего секретаря.

– Загрузил я твою милую головку всякими анти -режимными мыслями, да? – Миша встал, подошёл к креслу, в котором я сидела, опустился напротив меня на пол, провёл рукой по щеке. Глаза, сидящего напротив мужчины, странным образом начали менять свой цвет. Ярко– голубой постепенно превращался в тёмно– синий. И я тонула, увязала в этой синеве, манящей, чарующей, опасной, как вечернее предгрозовое небо.

– Не думай об этом, маленькая моя, – прошептал он. Его голос напомнил мне шелест листвы, трепещущей от дыхания ветра. – Скоро мы будем далеко, там, где много воздуха и света, где поёт волна, ударяясь о скалы, где благоухают магнолии.

Голова моя отяжелела, я с трудом соображала, где нахожусь, и кто сидит напротив меня. По всему телу разлилась слабость, но я продолжала цепляться за реальность, стараясь дать оценку своему состоянию, понять, что происходит. Мелкими, бледноватыми звёздочками пытались пробиться какие-то мысли, но клубящаяся синева гасила их пламя, поглощая, растворяя в себе. Странные звуки то ли песня, то ли шёпот лишали воли, предлагали погрузиться в клубящийся туман, отрешиться от всего, перестать сопротивляться. И больше не в силах оставаться на поверхности, я позволила себе опуститься на самое дно сумрачного омута.

А там, в глубине бушевала весна. Таял снег, стыдливо ёжась, под натиском солнца. Звуки, множество звуков пробуждения жизни, радости. Чириканье птах, журчание ручья, и если внимательно прислушаться, можно понять о чём так жарко спорит тёплый весенний ветер с капелью.

– Ты отдаёшь себе отчёт в том, что натворил, кого приволок? Ты вообще осознаёшь, что тебе за это будет? – рассержено спрашивает капель. Я не понимаю, о чём она говорит, смысл фраз ускользает. Но это и не важно. Мне просто приятно слышать эти весёлые позывные весны.– Каждый источник регистрируется в министерстве поставок, а обладатель источника платит налоги в королевскую казну. А ты решил, минуя службу поставок, притащить человека, да ещё, как я понимаю, скрыть это ото всех. Знаешь, Харвальд, это Его величеству явно не понравится.

– И ты мне о налогах? – вздыхает ветер. – Вы, верно, сговорились. Не волнуйся, милая Асиль, за моё новое изобретение король мне половину страны отпишет, не то что позволит иметь источника, пусть даже контрабандного.

– Дурак! – капельки застучали ещё чаще, ещё звонче. – Это не просто девчонка из толпы людишек, она связана с СГБ. Ей под кожу плеча вживили чип, который указывает её местонахождение. Новое изобретение Человеческого государства. С помощью этой милой штучки СГБ может отдавать любые приказы, и носитель чипа выполнит их беспрекословно. В бой, так в бой, суицид– без проблем, убийство собственного брата – пожалуйста. Чипы вживляются не только государственным служащим, но и членам их семей. Я тебе больше скажу, эта дрянь и провоцирует приступы.

– Для этого я и перетащил девочку через портал. Я увидел, что её аура истончена, посмотри, насколько она тусклая, и эти бурые вспышки… По моим подсчётам девчонке осталось от силу два года, а потом– смерть. Мне нужна твоя помощь, исцели её. И пусть она навсегда останется здесь, отрезанная от своей родины, друзей и родных, но живая.

– Ладно, но ты мне будешь должен. Постараюсь восстановить её ауру и извлечь высокотехнологичную пакость. Только с истериками этой малышки разбирайся сам. Ну вот, заболталась с тобой, девчонка начала просыпаться. Придётся вновь погружать её в сон.

Звон капели превратился в шум дождя, не промозглого осеннего, а тёплого, пробуждающего к жизни, успокаивающего, исцеляющего.

* * *

Проснулась я от ослепительно– яркого солнечного света бьющего в лицо. Открыла глаза, зажмурилась вновь, довольно потянулась. Всё моё существо наполняла какая– то энергия беспричинной радости. Так чудесно я себя не чувствовала уже давно, с раннего детства. И вот таких пробуждений, как это, от солнца, свежего ветерка, проникающего сквозь приоткрытое окно, у меня тоже давно не было, с тех самых пор, как умерла бабушка, и меня перестали возить в деревню. Лёгкая дымка сна развеивалась, истончалась под напором света и странных звуков, доносящихся с улицы. Звуки пробуждали в памяти что-то далёкое, давно позабытое, всё из тех же детских лет. Я распахнула глаза и поняла, что комната мне не знакома. Огромная кровать, занимающая почти половину помещения, небольшой стеклянный столик, шкаф и панорамное окно во всю стену, задёрнутое лёгкой белоснежной, с серебристым отливом, занавеской. Всё такое воздушное, струящееся, невесомое, словно сотканное из облаков.

Так, и где это я нахожусь? Комната не походила ни на мрачные тюремные застенки, ни на бандитский притон. Да и не так уж я много выпила вчера, чтобы, хорошенько похулиганив, оказаться в полиции или в гостях у преступных элементов. И что с моей рукой? Повязка довольно плотная, водонепроницаемая, из какого –то странного материала. Рана под ней не болит, лишь зудит немного. А как я эту рану получила? Порезалась? Ударилась? А может меня хотели убить? Нет. Глупости! Сейчас я такого себе напридумываю.

Хорошо, начнём с другой стороны. Вчера пришёл Миша, мы разговаривали, пили вино, а потом мне стало плохо. Наверное, накрыл очередной приступ. Я просыпаюсь в незнакомом месте… Больница, вот что это! Хорошая, комфортабельная больница для высокопоставленных граждан Человеческого государства и их семей.

Я подошла к окну и не смогла сдержать вздоха удивления. За окном раскинулся зелёный луг, усыпанный мелкими бледноватыми цветами. Луговая трава пахла пряно и сочно. С лева и с права, окутанные голубоватой дымкой, высились горы, а впереди, дрожало, пенилось, блестело, в лучах полуденного солнца, море. И над этой бирюзовой гладью, что сливалась с линией горизонта. в пронзительно– синей небесной выси, парили чайки, крикливые, счастливые и свободные.

От насыщенного солёного морского запаха, от благоухания луга слегка закружилась голова.

Точно! Меня отправили в санаторий Синеморска, как тогда, в детстве. Когда у меня начались приступы эпилепсии, родители встревожились ни на шутку. Отец вытребовал путёвку у первого секретаря, который, если верить папе, берёг её для своей племянницы. И вот я опять на море. Но где же родители? Может беседуют с врачом?

Отойдя от окна, я направилась к незаметной двери, которая, скорее всего, вела в ванную.

Да уж, убираются здесь качественно. Белоснежная сантехника сияет чистотой, светло-голубой кафель натёрт до блеска.

На полочке навесного шкафчика я нашла запакованную зубную щётку, несколько баночек с гелем для душа и шампунь, на крючке голубое пушистое полотенце. Вот так сервис! Четырнадцать лет назад мы со своим приезжали. Мама тогда возмущалась и пилила отца за то, что он не предупредил, кто едет, и что теперь из за него приходится тащить чемоданы с постельным бельём, полотенцами и средствами личной гигиены.

Приводя себя в порядок, я думала о том, в чём выйти из палаты. Моя ночная сорочка для прогулок по коридорам санатория, явно не подходила. Если меня привезли сюда в срочном порядке, то одежду наверняка взять не догадались, а если и прихватили что – нибудь, то не в вязаных свитерах же мне щеголять в такую жару.

Выйдя из ванной, я направилась к шкафу, в надежде отыскать хотя бы халат. Но халата я в шкафу не нашла, зато обнаружилось несколько платьев, лёгких, полупрозрачных, невесомых, четыре комплекта нижнего белья, несколько пар обуви, и всё моего размера. Когда родители успели купить эти вещи? А, может быть, я в коме пребывала, и сейчас не первое января, а, предположим, девятое марта? И вообще, что случилось с фантазией моей мамочки, вся одежда либо голубая, либо серая? Если мне не изменяет память, сейчас в моде розовое. Вот только я моде никогда не следовала, считая это ниже своего достоинства, одеваться так, как все.

Покрутившись возле зеркала в обновках, я отправилась на поиски родителей.

Небольшой , выдержанный в тех же серо– голубых тонах , как и всё здесь, коридор вывел меня к двери, за которой что-то аппетитно скворчало. Потянув ручку на себя, я почувствовала, как в нос мне ударил запах жаренной рыбы, специй и овощей. Желудок тут же требовательно заурчал, напоминая своей хозяйке о том, что в санаториях пациентов обязаны кормить.

Переступив порог и пройдя в глубь помещения, я увидела довольно странную картину. У плиты, в фартуке, с деревянной ложкой в руке стоял Миша.

Солнце, проникающее сквозь тонкие полоски жалюзи, расчерчивало его широкую спину и русые волосы, забранные в хвост, золотистыми линиями.

– Садись, – сказал Миша, указывая кивком на высокий стул возле небольшого столика. – Скоро будем завтракать.

Мне ничего другого не оставалось, как пройти, отодвинуть стул и усесться. Крики чаек, доносящиеся с улицы и шелест, растревоженной ветром листвы, сливались с шкварчанием сковородки.

– Что с моей рукой? – спросила я то, что показалось мне важнее всего. –Откуда эта повязка?

– Всё нормально, завтра уже можно будет снять. Тебе стало плохо в Эвильской гостинице, ты помнишь? Ты упала и порезалась о край стеклянного столика. Пришлось немного тебя подлечить.

Миша поднёс ложку ко рту, попробовал своё творение, за тем добавил немного каких –то травок и вновь принялся перемешивать.

– Ты готовишь? – мне не удалось сдержать удивления. – Вот никогда бы не подумала.

У нас дома готовила исключительно мама. Отец считал это чисто женским занятием и никогда не помогал матери на кухне. Он даже горничную нанимать отказался, ведь жена беспрестанно должна доказывать, что не зря ест свой хлеб, который зарабатывается непосильным трудом мужа. Как– то мама поставила на стол пригоревшие оладьи. Отец не стал ругаться. Поднимать крик по бытовым вопросам он считал ниже своего достоинства. Просто, когда эти самые бытовые вопросы возникали, слова отца начинали ложиться тяжело, давя на плечи и голову, делая тебя маленьким и ничтожным. Отец велел маме съесть всё, что она приготовила, не запивая водой, а потом, не разговаривал с ней три дня. Мне тоже было запрещено говорить с мамой, хотя, если честно, ей было далеко не до разговоров. Все три дня её тошнило, и она пролежала в комнате, держась за больной живот.

– И что в этом удивительного?

Миша отключил плиту и водрузил на стол блюдо с ломтиками жаренной рыбы и кусочками каких-то красных овощей.

– Ну, это женское дело, – пробубнила я с набитым ртом, едва ни жмурясь от удовольствия.

– А ещё какие дела ты считаешь женскими?

– Уборку, стирку, походы в магазин,– начала перечислять я, пока не поняла, что голубоглазый демон просто насмехается, кивая в такт моим словам с самым серьёзным видом.

Я резко замолчала и строго взглянула ему в лицо. Мишка же, улыбнулся солнечно, по-мальчишески. И от этой улыбки сладко заныло в груди, захотелось провести кончиком пальцев по контуру его губ, дотронуться до милых ямочек на щеках. Но вместо этого пришлось сжать в руке край салфетки.

– Значит, все эти обязанности теперь ложатся на твои плечи, – проговорил он.

– Нет, нет, нет! – вскричала я, для пущей убедительности мотая головой.– Это обязанности жён, а я просто гостья. Да и вообще, как мы оказались в Синеморске?

Мне на мгновение показалось, что я уловила тень облегчения на лице Мише, будто бы он готовился к тяжёлому разговору, но он, этот разговор, по каким– то причинам, откладывается.

– Здесь мой дом, а ты у меня в гостях, – сказал Михаил.

Офигеть! Мы с Мишей здесь одни, и никаких родителей, медицинского персонала и в помине нет. Так, что же это получается, меня Миша переодевал? Блин! И как, в таком случаи, себя вести?

– А никак, – тут же ответил внутренний голос. – Делай вид, что всё нормально. Тебя изнасиловали? Нет! Сфотографировали для порнографического журнала? Вряд ли! Ну, не такое у тебя тело, Краёвская, чтобы желание у мужиков вызывать. Сушёная рыба сексуальнее выглядит. Так, что успокойся и улыбнись.

– Круто! – искренно восхитилась я.– Так ты у нас богач, завидный жених! И как долго можно пользоваться твоим гостеприимством?

Миша протянул руку, переплёл свои пальцы с моими. И меня накрыло лавиной нежности, абсолютного доверия и неудержимой радости. Брызги солнца в его волосах, чарующая синева глаз, полосы света на полу, стенах и столе. Какое же это счастье просто быть рядом, просто держаться за руки, просто чувствовать, как его кожа касается твоей. Восхитительно, чудесно, но, одновременно мало. И замирает сердце, и мутиться рассудок, и звенит от непонятного желания тело.

– Я очень надеюсь, – голос Миши завораживал, проникал в сознание, почти усыплял. – Что ты захочешь остаться здесь на правах хозяйки, Вера.

– Не знаю, – пробормотала я непослушными губами. – Я как-то не готова, мне нужно подумать.

– А я тебя и не тороплю, – с этими словами Миша отпустил мою руку.

Сладкий дурман развеялся. Михаил, как ни в чём не бывало вернулся к еде, я же погрузилась в размышления.

Да, провести на берегу моря несколько дней с Мишей– круто! И пусть за мою выходку последует суровое наказание от папочки, но мне будет, что вспомнить, что рассказать той же Аришке, когда мы помиримся. И никто больше не посмеет, назвать меня синим чулком. А вот выйти замуж? Миша классный, с ним весело, но в то же время надёжно. Он хорошо готовит и держит дом в чистоте, значит превращать меня в рабыню у плиты и унитаза не станет. И, кажется, я его люблю. Но как же учёба? Как же карьера? Как же власть? Смогу ли я отказаться от своей мечты? Смогу! Ради того, чтобы остаться с Мишей, смогу! А карьера и власть – не мои мечты. Их мне навязали родители, которые хотели мной гордиться и общество, которое, с начало отвергало меня, а потом, приняло, испугавшись моего статуса.

– Чего задумалась? – Миша взъерошил мои волосы.

Действительно, довольно странное зрелище. Сидит девица за столом, смотрит в пустую тарелку, трясёт нервно ступнёй.

– Идём к морю.

Мишка потянул меня за руку.

–И что за он человек такой? –ворчала я про себя. – Вот не сидится ему на месте, вечно куда-то спешит. В Эвилии на лыжах да на ледодисках кататься, здесь к морю торопится.

Но ворчала я по– привычке, лишь для того, чтобы успокоить взбудораженные мысли. На самом же деле, мне самой хотелось попрыгать в тёплых блестящих волнах.

– А у меня купальника нет, – пожаловалась я.

- Не выдумывай, – отрезал парень, выталкивая меня из кухни. – Всё у тебя есть, и купальник, и шляпка и всякие там женские штуки, в которых я ничего не смыслю. Моя подруга Аська всё купила к нашему приезду.

Меня кольнули слова о подруге. Ещё любовного треугольника мне тут не хватало.

– Просто подруга? – поинтересовалась я, стараясь смотреть прямо в синие очи.

– А ты ревнуешь? Мне приятно, Верка, – Миша поцеловал меня в нос. – Расслабься, это просто девушка, живущая со мной по соседству. Кстати, она тебе очень помогла, зашила твою рану и предотвратила кому. Так что не забудь поблагодарить её при встрече.

Что может быть удивительнее моря? Только море в штиль. Волны облизывают прибрежные камни, делая гладкими и блестящими, оставляя на них, белые барашки пены. Солнечный свет дробится в дрожащей, колышущейся бирюзе воды. Морская песня тихая и нежная, а объятия ласковые и мягкие. И ты, забыв обо всём, плывёшь, наслаждаясь каждым мгновением, вдыхая неповторимый запах моря, чувствуя, как легко и нежно покачивают тебя волны.

Чайки разрезают воздух резкими криками, ветер тёплый, озорной треплет волосы.

Я смотрю, как капли воды сбегают по рельефному телу Миши, как он плывёт, рассекая морскую гладь уверенными широкими гребками.

Наконец, поймав мой взгляд, он стремительно подплывает, хватает за талию и каким– то непостижимым образом закидывает себе на спину. Теперь я плыву на его спине, словно верхом на гигантской рыбине и смеюсь, смеюсь…

Ноздреватая, жёлто– рыжая, словно поджаристый блин, луна висит в ночном небе, щедро поливая спутанные космы луговой травы расплавленной бронзой. Почти безветренно , и от того явственнее слышен шелест моря по гальке, стрёкот цикад и далёкий вой горного шакала.

Мы лежим в темноте, на слегка колючем покрывале луга, глядя в бархат южных ночных небес, усыпанных мелкими светящимися крупинками звёзд.

Его ладонь сжимает мои пальцы, и всё тело завидует им. Ведь они, нахальные, сейчас получают тепло, лежащего рядом человека, пьют эту удивительную, вызывающую беготню мурашек, заставляющую кровь с бешеной скоростью нестись по венам силу.

– Это не Синеморск? – лениво спросила я.

Ладонь напряглась, сжала мою руку уже не ласково, а больно. Я инстинктивно отодвинулась.

– А где мы, по твоему? На другой планете? – голос Миши звучал ровно, наигранно весело.

Но слова, произносимые человеком, могут врать, а вот тело, даже того, кто привык лгать и держать себя под контролем, всегда выдаст и обман, и страх, и тревогу. Отец часто говорил об этом и мне, и матери, и, скорее всего, пользовался своей аксиомой на работе. Ведь не даром ему удалось дослужиться до третьего секретаря, а столичное начальство сулит скорое повышение.

– Какая –то пригородная деревушка. В городах шакалы не воют, да и живёшь ты слишком уединённо, – произнесла я и ощутила, как рука Миши вновь расслабилась и стала ласковой.

– Не люблю шумные города, – признался Михаил. – Суета мешает сосредоточиться, отвлекает от работы.

– А твои родители не будут против нашей свадьбы? – спросила и осеклась. Это что получается, я уже согласилась незаметно для самой себя? А с другой стороны– почему бы и нет? Кто может быть лучше Миши? Да это же самый настоящий принц из сказки, добрый, заботливый, живущий у самого моря!

– У меня нет родителей. Они погибли. С начала умер отец, а следом за ним ушла и мама, не выдержав боли.

– Прости, я напомнила тебе о грустном.

Сразу стало неловко. Да и пауза неприятная повисла. Вот не умею я говорить нужных слов в таких случаях.

– Это произошло очень давно, и я успел свыкнуться с тем, что их больше нет.

Миша приподнялся на локтях, взглянул на меня, блеснув голубыми осколками неба, осторожно провёл ладонью по щеке, потом спустился к шее. Нащупав на ней пульсирующую жилку, погладил большим пальцем, а потом припал в жадном поцелуе.

– Так ты согласна?– спросил он, с трудом ворочая языком.

– Да, – выдохнула я, чувствуя, как разум покидает меня, как реальность расплывается в бронзовом свете лунного диска, теряет очертания.

– Меня сводит с ума твой запах, – шептал Миша, а я едва понимала, что он говорит. – Я хочу тебя всю, без остатка, но пока мне доступно лишь твоё тело, если ты позволишь. Я буду осторожен, девочка моя. Я никогда тебя не обижу, не причиню боли.

Поцелуи такие нежные, почти невесомые постепенно становятся жадными, обжигающими. Моё тело вспыхивает от каждого касания его губ. Кожа звенит, плавится, требуя большего. Я неумело, почти робко целую в ответ, подаюсь навстречу желая полного слияния с тем, кого люблю. Я дрожу, глаза заволакивает пеленой слёз. Лицо Миши расплывается. Пульсирует над нашими головами чёрный купол неба и пляшет свой демонический танец луна. Тая в жаре бережных, но таких крепких и надёжных рук, принимая власть этого мужчины над собой, впитывая каждой клеточкой своего тела эту странную, неведомую мне ранее, энергию страсти, я с удивлением начинаю понимать, что нас по– отдельности больше нет. Его плоть наполняет меня, но я не чувствую боли, наоборот, всё происходящее кажется правильным. Мы дышим, мы двигаемся в одном ритме. Наши сердца бьются в унисон. Меня подхватывает ветром и я несусь в пронзительной голубизне неба, то резко опускаясь вниз, то взлетая вверх. Полёт прекрасен, удивителен, но впереди расцветает радуга. Она манит, мерцает волшебным светом. И вдруг… Взрывается яркой вспышкой, разлетаясь на множество разноцветных огоньков. Я кричу от дикого восторга и ощущаю на своих губах долгий поцелуй. Провожу ладонями по рельефу мышц, зарываюсь пальцами в шёлк волос цвета маренного дуба, вдыхаю всей грудью его пряный запах.

– Как странно, – вяло шепчу ему на ухо. – А девчонки говорили что это больно. Вот дуры!

Миша смеётся, слегка прикусывает кончик моего носа, проводит языком над ключицей, от чего по телу пробегает дрожь.

Его руки подхватывают меня и несут в дом. Мы засыпаем прижавшись друг к другу. Сквозь сон я чувствую, как меня гладят по волосам, стирают пальцами слезинки, бегущие по щекам и всем своим существом понимаю, насколько счастлива.

Глава 8

Мокрая и довольная, я лежала на, нагретой солнцем и отшлифованной морем, гальке. Прибой вкрадчиво подбирался к берегу и так же тихо отползал.

Миша заперся в своей лаборатории, сказав, что ему нужно немного поработать, впрочем, как всегда. И я отправилась к морю в гордом одиночестве. Хорошо, что дом моего жениха находится так близко от моря, не надо никуда ехать, искать место на берегу среди лежащих, как сосиски, загорающих женских и мужских тел. Достаточно лишь спуститься с горы, на которой стоит наш дом, и купайся, жарься на солнышке сколько душе угодно.

Пять дней, наполненных счастьем, любовью, синевой неба, солёными брызгами моря и светом солнца. Пять дней беспечности и безделья. Порой мне казалось, что я сплю, и мне снится длинный сон. Ведь не бывает всё так безоблачно, так красиво. Где же он, господин Подвох в окружении верных слуг крупных и мелких неприятностей? Но я старалась гнать от себя дурные мысли, да и, несмотря на то, что единственной моей обязанностью было качественно, со знанием дела валять дурака, времени на тягостные размышления почти не оставалось. Ведь нужно столько всего успеть: выспаться до полудня, искупаться в море и поваляться на солнышке, пока Миша работает в своей лаборатории, приготовить обед и съесть его, погулять с Мишей по окрестностям, периодически занимаясь любовью на лоне природы, искупаться в море на закате, поужинать и посидеть на веранде , играя в карты.

Так, пузо поджарили, нужно подставить солнышку спину. Я уткнулась носом в мягкий ворс голубого полотенца, как вдруг услышала женский голос, который показался мне смутно знакомым.

– Я смотрю, рана уже зажила, – застучали весёлые капельки воды.

Подняв голову, я натолкнулась на внимательный взгляд ярко-зелёных глаз. Девушка была красива. Но нет, в ней не кричала та агрессивная вычурная красота, к которой стремятся многие женщины. Зеленоглазка гармонировала с красотой этих мест, словно была их частью. Одной из многочисленных капель огромного моря, одной из росинок на лепестках горного василька. Именно это и натолкнуло меня на мысль о схожести этой девчонки и Михаила.

– Ты Ася? – задала я вопрос. – Михаил сказал, что ты оказала мне медицинскую помощь. Спасибо тебе.

Ну всё, с благодарностью покончено. А вот теперь нужно выяснить, кто она на самом деле Мише. Да и слишком молода девушка для сложившегося специалиста. Больше похожа на студентку или ученицу старшей школы. Хотя и Михаил не выглядит на свои годы.

– Миша, – прозвенела девушка, словно пробуя это имя на вкус. – Он всегда отличался бурной фантазией. Но, если тебе так удобно, можешь называть меня Асей, а Мишу Мишей. Людям трудно привыкать к чему-то новому, так почему бы не взять небольшой кусочек из старой жизни?

– Ты о чём?

Валяться резко расхотелось. Я села напротив девчонки. С детства ненавижу загадки и недомолвки, от них одни неприятности.

– Так он тебе ничего не рассказал? – брови Зеленоглазки взметнулись вверх, капельки апрельской капели постепенно превращались в колючие льдинки. – Вот болван!

– О чём не рассказал? – почти выкрикнула я. Мало того, она выбешивает меня своей красотой, явилась вся такая изящная, беловолосая, благоухающая свежестью, гибкая и стройная в светло– зелёном платье, под цвет глаз выбирала, не иначе, а ещё и с намёками идиотскими лезет. – У него жена и трое детей?

– Трое детей! Ну ты и выдумщица!– девица расхохоталась, словно я и впрямь сказала что-то смешное.– Да успокойся ты, всё узнаешь, днём раньше, днём позже– ничего страшного. Он тебе предложил пройти обряд?

И улыбка у этой девахи белозубая, видать не боится стоматологов, А вот меня к ним и калачом не заманишь.

Я рассеяно кивнула, догадавшись, что Аська говорит о свадьбе. Не время ругаться и ревновать, информация важнее.

– Ну вот, – удовлетворённо улыбнулась девчонка. – Значит у вас будет много времени, чтобы выяснить отношения, почти вечность.

С этими словами она вытянула руки, что-то промурлыкала себе под нос, и приманила к себе морскую волну. Я открыв рот, наблюдала как вода скручивается в тонких руках девчонки в блестящий шарик, как он переливается на солнце, а Зеленоглазка любовно поглаживает его бока пальчиками. Наконец, девица кричит:

– Лови!

Шар летит мне в лицо и обдаёт потоком солёной воды. Пока я отплёвываюсь, тру глаза и пытаюсь сообразить, что же всё таки произошло, загадочная девчонка бесследно исчезает.

Потом накатывает сонливость, и я погружаюсь в сон. И в этом сне то же море и то же солнце. Мы с Мишей стоим на берегу и наблюдаем за тем, как странная девушка Ася танцует босяком на морских волнах.

Юбка надувается от ветра, приоткрывая стройные ножки, что невероятно злит девчонку.

– Прекрати! – зачем– то вопит она Мише, стараясь перекричать рокот волн.– Ты мне мешаешь. И успокой этот дурацкий ветер, он же волны поднимает!

Миша начинает что– то напевать, и море успокаивается, подползает к моим ногам, верным псом облизывает голые ступни.

Волны шепчут, но я никак не могу разобрать слов. Наконец слышу: « Не бойся! Прими всё, как есть!»

Страх первобытный, древний подползает вкрадчиво, исподволь. И вот уже он неприятным узлом скручивается в животе, бежит противными мурашами по коже.

– Это сон, – твержу я себе, но никак не могу выбраться, вынырнуть на поверхность. А волны не прекращают свою жуткую песню:

« Тебе не уйти! Оставайся, прими нас!»

– Просыпайся! – Миша тряс меня за плечо. Лицо его было встревоженным, я бы даже сказала, напуганным.

Я поднялась с полотенца, бестолково хлопая ресницами и мотая головой, стараясь прогнать липкие остатки сна.

– Здесь была Ася, – пробормотала я.

– Какая ещё Ася? – проворчал Михаил, помогая мне подняться. – Меньше на солнце валяться надо.

Глава 9

Ничего не предвещало беды. Просто, приводя себя в порядок в благоухающей чистотой и свежестью, ванной, я увидела, что ромашкового отвара, приготовленного мною два дня назад, осталось совсем немного. На один раз использования, его как раз хватит, а вот на последующие дни, необходимо приготовить новый.

Неподалёку от Мишкиного пряничного домика, белоснежного с красной крышей, возвышались горы. Их верхушки всегда были окутаны лёгкой дымкой. Которая, в зависимости от времени суток, меняла свой цвет. Ранним утром и на закате, она становилась бледно-розовой, в полдень– голубой, ну а ночью – отливала лунным золотом. А у подножья этих гор, раскинулся луг– белый от множества ромашек. Над ними кружили пёстрые бабочки и пчёлы, а они, эти скромные, но такие милые в своей простоте, цветы шевелили длинными лепестками, тянулись насыщенно– жёлтыми серединками к солнцу, впитывая его лучи. Я взяла за обыкновение приходить на этот луг, чтобы полежать в ромашках, полюбоваться на горы и набрать цветов для отвара, придающего волосам золотистый оттенок. И если раньше, я всерьёз считала, что украшать себя для мужчины – глупое, унижающее достоинство женщины занятие, то сейчас мне хотелось быть красивой для Миши. Хотелось, чтобы он восхищённо смотрел на меня, перебирал волосы, вдыхал запах моей кожи и нежно целовал в шею. И чем ему приглянулась моя шея? Другие парни, как– то больше на грудь и на попу внимание обращают, а он… Ну да ладно, мне ведь это тоже удовольствие доставляет.

Прежде чем взяться за работу, я улеглась на ромашковую перину, блаженно зажмурила глаза и прислушалась к окружающим звукам и запахам. Мы с Мишей довольно часто играли в такую игру. Гуляли по окрестностям, потом усаживались на землю и закрыв глаза перечисляли всё, что удалось услышать или унюхать. Михаил, конечно же выигрывал, так как чертовски различал запахи и улавливал звуки.

– Так не честно! – вопила я после очередной его победы. – Запахи– твоя профессия, ты парфюмер в конце концов, кому как не тебе разбираться во всяких пахучих травках и цветочках. Мне никогда тебя не победить!

– А ты тренируйся!– назидательно отвечал голубоглазый хулиган. – Тяжело учуять запах– ориентируйся на звук, делай привязку.

Вот я и тренировалась, к тому же, тренировки были довольно приятными.

Голоса и запахи природы открывали передо мной удивительный мир. Вот там, вдали слышен шум прибоя и шорох, уносимой волной, гальки, и тонкая ниточка морского запаха дотягивается сплетаясь с терпким духом ромашек и сочным благоуханием, примятой мною травы. Гудение пчёл слышится откуда– то справа, и от туда же слабо, едва веет мёдом. Вот потянуло сыростью, мокрым камнем, ведь там, между громадами гор, протекает небольшая, узкая, словно начерченная ребёнком, блестящая линия горной реки. Тёплый, как это всегда бывает здесь, порыв ветра принёс смрад испражнений и крови, раздаётся чей– то протяжный, болезненный стон… Что? Этого здесь не должно быть? Откуда!

Сердце, предчувствуя приближение беды, забилось быстрее, скользкие холодные клешни страха начали сжимать горло. И ромашки, и горы, и висящее в ясной безоблачной синеве, солнце показались зловещими. Стон повторился. Вновь порыв ветра и тоненькая ниточка смрада стала отчётливее. Она пульсировала, натягиваясь, зовя за собой. Потом, много позже, я буду часто возвращаться к этому страшному дню своей жизни и размышлять над тем, что случилось, если бы я не потащилась за этой вонючей ниткой? Если бы просто убежала, рассказала всё Мише? Но, вместо того, чтобы покинуть это место, я, как полная дура, попёрлась к горам. И с каждым моим шагом звуки становились громче, а запах резче.

Идти пришлось недолго, струйка вони привела меня к незаметной, опутанной лозами дикого винограда дверце, закрывающей вход в пещеру. Раздвинув лозы, я потянула за ручку, понимая, что дверь может не открыться. Плакал не ребёнок и не женщина, а мужчина, и от осознания этого стало ещё страшнее. К моему удивлению, массивная дверь подалась и я, толкнув её, оказалась на пороге кошмара.

Помещение было залито кроваво– красным светом, льющимся с потолка, а в ванной, наполненной какой-то густой, тяжёлой и маслянистой на вид, жижей, лежал человек. Мужчина обросший, с многодневной чёрной щетиной на бледном лице таращил бессмысленные, воспалённые глаза в потолок и ревел. Крупные слёзы, в омерзительном свете лампы, похожие на кровь, катились по щекам, застревали в густой поросли.

– Кто вы? – спросила я мужика, первое, что пришло в голову.

Сердце сжалось от сострадания к нему и страха за себя.

Человек, увидев меня, заорал и задёргался, в тщетной попытке выбраться из жижи. Голова беспомощно моталась из стороны в сторону, гнилозубый рот разевался всё шире и шире.

Я ринулась к двери, ожидая, что та захлопнулась, отрезав меня от выхода, оставив здесь, в кошмарном сне любого гражданина Человеческого государства.

Улица встретила всё тем же тёплым воздухом, гудением пчёл и запахом луговых трав, а меня колотило, словно в лихорадке. Разрозненные детали пазла встали на свои места. Я в Далере– вражеском государстве, а Миша– вампир. Он украл мой жучок безопасности, задурманил моё сознание и притащил сюда через портал. А его, так называемые, коллеги– поставщики древесины из Эвилии. Игорь и Анна? Как же! У этой парочки иные, зубодробительные, вампирские имена Ингвор и Ханна, скорее всего. Да плевать мне, по большому счёту, как их зовут! Я здесь, в плену у вампира,