Поняв, что третий раз перечитывает один и тот же документ и не улавливает ни фига информации, Илья бросил листы на стол и откинулся в кресле. Он обвел взглядом кабинет и вдруг почувствовал, что если прямо сейчас не уйдет отсюда, то взорвется.
Раздражение на работу, на партнеров, на бесконечные встречи, переговоры и рутину бизнеса нарастало в нем как снежный ком. Илье так все осточертело! Он как-то держался, стараясь сосредоточиться, взять себя в руки, откровенно недоумевая, откуда взялось это настроение.
«Ничего не хочу! Обрыдло! – подумал Илья. – Да что же это такое?! С чего бы это?»
За последние недели он потерял интерес ко всему, наверное, и к самой жизни, и как бы ни возмущался сейчас, обманывая себя, Илья знал, когда и почему это началось.
Ну конечно, знал!
– Ладно! – решительно заявил он самому себе и хлопнул ладонями по столу. – Раз пошла такая песня…
Резко поднялся, собрал документы со стола, некоторые положил в портфель, остальные сунул в сейф, надел пальто, взял портфель и вышел в приемную.
– Оля, – требовательно обратился он к молоденькой секретарше, – отмените все встречи на сегодня. Меня ни для кого нет!
– Илья Андреевич! – перепугалась секретарша. – У вас сегодня встреча в министерстве!
«Да пошло оно!» – подумал с раздражением Илья, но решил секретаршу не пугать своими настроениями.
– Найди Колобова, пусть он съездит! А лучше пусть договорится перенести встречу.
– Вас по мобильному искать?
– Нет, меня никак не искать!
– Но как же?.. – лепетала все-таки перепугавшаяся Оля.
«А никак!» – мысленно ответил ей Илья, выходя из приемной.
Очутившись в квартире, Илья бросил на столик в прихожей портфель, снял ботинки, пальто и пошел в кухню, по дороге стянув с себя пиджак, галстук и не глядя кинув их на стул. Достал из холодильника бутылку минеральной воды, сделал несколько больших глотков прямо из горлышка и, посмотрев в окно, спросил у себя, а может, у кого-то еще:
– Чего ж так хреново-то, а?
Да знал он чего! Знал!
И от этого ему становилось совсем муторно на душе.
Юлька! Маленький замечательный Рыжик!
Илья поставил бутылку с водой на стол, прошел в гостиную, лег на диван и посмотрел в потолок. Он подумал, что уже много лет, когда вспоминает о ней, чувствует себя виноватым. Это чувство стало привычным, неизменным, похожим на застарелую хроническую неизлечимую болезнь. Вот не должен человек жить с постоянным ощущением вины! У нас сильнейший инстинкт самосохранения, который притупляет, а потом и вовсе выключает это чувство, заменяя его сначала робкими попытками самооправдания, постепенно насыщая оправдание аргументами и уверенностью в своей правоте и победным аккордом уничтожая в уме остатки любого обвинения себя. Длительное чувство самообвинения разрушительно для психики, и любой человек рано или поздно найдет себе оправдание, чтобы не сойти с ума.
Только вот у Ильи не получалось оправдать себя.
Он вспомнил, как увидел ее первый раз.
Она смотрела на него, замерев, как под гипнозом, расширившимися от восторга голубыми глазищами. С остановившейся на полдороге ко рту ложки в ее руке капли падали назад в тарелку, обдавая Юлькину футболку брызгами.
Илья влюбился в эту девочку сразу, как в родную младшую сестренку, как влюбляемся мы в маленьких детей по необъяснимым нам причинам, совпадая с ними в чем-то подсознательно.
Какая же она тогда была очаровательная! Маленький рыжий чертенок, ни минуты не сидевший на месте, живая, как ртуть. Умненькая, быстрая, веселая, с целым ворохом идей и планов, заражавшая энергией и энтузиазмом всех вокруг и втягивавшая их в свои проделки и выдумки!
Юлька как огонь – везде и много! Ее рыжая шевелюра выстреливала то там, то здесь в пространстве с невероятной скоростью, сопровождая свое перемещение громкими возгласами. Иногда казалось, что Юлька находится в нескольких местах одновременно.
Маленькая, тоненькая, со сбитыми коленками и локтями, с постоянно облезающим носом, мгновенно сгоравшим на солнце, с огромными голубыми глазами, всегда восторженно сиявшими, находившаяся в вечном процессе реализации своих идей, пребывая от всего, что окружало ее, в чувстве «пре» – превосходно, прекрасно, преинтересно, прездорово и так далее.
Родной, чудный, замечательный Рыжик. И она была влюблена в него! Уж точно не как в брата.
Юлька, Юлька!
Господи, какое же это было лето! Он точно знал, что больше никогда в его жизни не случалось такого потрясающего, искрящегося радостью лета!
Илье было двадцать пять, кандидат наук, и занимался он тем, что нравилось ему до восторженного щемления в груди, аж дух порой захватывало! А впереди ждало все только лучшее! Он знал это, чувствовал и жил с глубоким убеждением, что впереди много долгих интересных лет, наполненных радостью побед, открытий, непременных прорывов в науке. А как же! Они занимались с Игорем Дмитриевичем новым и весьма перспективным направлением и уже добились интересных, неожиданных результатов.
Господи, какое же это было замечательное ощущение – спокойная уверенность в будущем, в себе, в своих силах и возможностях!
Тебе двадцать пять, ты уже чего-то достиг и точно знаешь, что достигнешь еще очень многого, и втайне ото всех гордишься собой, внешне скромничая и небрежно отмахиваясь от похвалы, а впереди звонкое, радостное – и успехи, и звания, и материальная стабильность!
Он до сих пор помнил то состояние души, и воспоминания о том лете были раскрашены для него в яркие цвета, сопровождаемые веселыми голосами, смехом, солнцем. И тугой комок возникал в груди, вызывая боль и сожаление. Сожаление об утраченном, о чем-то, что навсегда, безвозвратно потеряно.
Илья сел на диване, потер лицо, изгоняя тоскливые мысли.
«Чаю, что ли, выпить или чего покрепче?» – подумал отстраненно. Он заставил себя встать с дивана и не спеша пошел в кухню.
– Коньяку, что ли, хлопнуть?
«Ну, коньяку так коньяку – все равно не поможет».
Илья достал из бара бутылку, плеснул немного в бокал, стоявший там же, взял его в руку и подошел к окну, рассматривая улицу.
Он сам все испортил на следующее лето.
Зачем, какого черта он приволок на дачу Ингу?! И почему именно ее?
Илья уже миллион раз задавал себе эти вопросы и не знал на них ответов.
Почему Ингу? Наверное, потому что встречался в тот момент именно с ней и был увлечен, и секс с ней оказался весьма хорош. Даже очень! Девушка Инга отличалась отсутствием комплексов и довольно «крутыми» родителями, хотя в те времена это называлось как-то по-другому. Они буйствовали в постели, Илье в ней многое нравилось, в тот момент он находился в состоянии, когда мужчина еще не все познал в новой подруге и с увлечением занимается открытиями. Будучи влюблен (немного, не до умопомрачения, конечно), заинтригован, с энтузиазмом познавая постельные радости с новой подругой.
Почему? Почему он не привез к Расковым Катерину, например, с которой встречался до Инги? Катька молодец, она умела найти общий язык со всеми и наверняка подружилась бы с Юлькой, стала бы принимать активное участие во всех ее начинаниях, спектаклях, она и сама еще была восторженной, как девчонка, в свои двадцать два года.
Но к Катьке Илья уже остыл в то время и легко расстался с ней.
Он же далеко не дурак и видел все пассы и ходы Инги, но ему было пофиг – жениться он на ней не собирался, ни на ком не собирался в то время, упаси господь! Видел и расщелкивал все ее матримониальные планы, посмеиваясь про себя. Девочка сделала на него ставку.
А то!
Молодой ученый с большим блестящим будущим (об этом говорили все, кого она расспрашивала из его окружения) – то, что надо для стабильной, сытой, благополучной жизни.
Барышня оказалась неглупой, события не форсировала и начала атаку с постели, стараясь так привязать Илью к себе, чтобы он и не помыслил от нее сбежать.
Ой, да все понятно и ясно! Он подыгрывал, ничего не обещал, как водится, и получал кайф от телесных утех. А почему нет? Нормальное, иногда сволочное, но ведь нормальное поведение молодого здорового мужика. Да ладно!
Женщин в жизни Адорина всегда имелось предостаточно. Они Илью любили: какие-то делали ставку на него, какие-то нет, были и одноразовые встречи, случались и длительные.
Всякие.
Впрочем, как в жизни каждого нормального мужчины.
Но Инга в силу своего эгоизма не понимала, да и не могла понять отношений, сложившихся у Ильи с Юлькой. И делить его не собиралась ни с кем, даже с маленькой девочкой.
А Юльке досталось первое, такое болезненное и несправедливое разочарование. Илья вытирал ей слезы, успокаивал и чувствовал ее боль, как свою, ему казалось, что он видит, как уходит от нее детство – разворачивается к ним, сидящим вдвоем под деревом, спиной и уходит.
Его маленький замечательный Рыжик, как же он ее обидел тогда, не поняв, не предугадав, как тяжело ей будет.
Идиот! А вроде умным считался, кандидат наук! Черт бы все побрал!
Если честно, то Илья еле сдерживал хохот, когда Юлька осуществляла свои каверзы. Надо признать, это было весьма изобретательно и смешно на самом деле.
Доставая колючки из волос Инги, специально сел сзади, чтобы та не видела, как он широко улыбается, стараясь не расхохотаться в голос. Илья понял, что задумала эта компашка, когда затащила девушку на глубину под иву, но почему-то не остановил ребят. А бог его знает почему!
Наверное, Илье самому хотелось сбить со своей дамочки спесь и излишнюю надменность, а особенно уверенность, что все, она его захомутала. А может, в силу некой мелкой подлянки в душе? В общем, не остановил, дав детям осуществить проказу, а мог бы остановить, чтобы не усиливать конфликт. И Вовка этот с великом, тоже было нехило задумано!
Да уж, Юлька великий организатор!
А апогей с тахтой!
Это ж сколько надо было пилить эти ножки?! И главное, рассчитать все правильно, вот что значит дочь ученого!
Ах, Юлька, Юлька!
Отправив возмущенную дамочку в Москву и поговорив с Юлькой, он потом целый день ходил сам не свой. Тихая, грустная боль Юлькиного прощания с бесшабашным детством, как заноза, ныла у него в сердце. Словно он терял что-то свое, бесконечно дорогое и ценное.
Поздно вечером, когда наказанная по всем правилам воспитательного процесса Юлька и оставшиеся на ночь гости уже спали, они втроем – Игорь, Марина и он – сидели на веранде, пили грузинское сухое вино и покатывались со смеху, вспоминая, что Рыжая натворила с Ингой.
– Больше я сдерживаться не мог и ржал, как больной, когда рухнула тахта, – сквозь смех говорил Илья.
– А колючки в волосах! – подхватила Марина. – Когда я увидела, то успела только извиниться и как рванула за угол, чтобы посмеяться от души! По-моему, Инга обиделась.
– Не бери в голову, – отмахнулся Илья.
– А вдруг ты на ней женишься, она же нам вовек не простит, – произнесла Марина.
– На ней я точно не женюсь! Да и рано мне еще!
– Не скажи, – возразил Игорь, – двадцать пять уж, пора бы!
Илья рассмеялся.
– Я бы подумал над этим, да пока не встретил такую, как твоя Марина!
Они давно уже обращались друг к другу на «ты». Супруги Расковы были старше Ильи лет на десять, и отношения с ними у него сразу сложились не просто дружеские, а близкие, как с родными людьми. Нет, естественно, когда он учился у Игоря Дмитриевича, то обращался к нему почтительно, с глубоким уважением, на «вы» и по имени-отчеству, как положено. Но, познакомившись ближе и подружившись, они как-то незаметно перешли на «ты», чему очень содействовала Марина с ее открытостью.
Илья допил коньяк, оставшийся в бокале, и покачал головой, улыбаясь.
– Молодец, Рыжик!
Конечно, молодец!
Все свои чувства и эмоции она выражала прямо, не пытаясь играть или изображать что-то. Юлька не умела быть расчетливой, хитрой и тем более фальшивой. Ее неистовая рыжая натура требовала только настоящего проявления чувств, без всякого подтекста.
Как же ему было хорошо, когда маленькая Юлька любила его детской, чистой, наивной любовью! Не то чтобы ему это льстило, нет, не совсем так: он принимал это девчоночье чувство как награду, как дополнительное подтверждение собственной удачливости, избранности, ну и, если честно, все-таки как одно из доказательств своей мужской самости и исключительности.
Молодой, глупый стрекозел!
Закрутилась, завертелась последующая действительность, происходящая в стране, разбивая вдребезги, в кровь всю его глупую самоуверенность и чувство защищенности, а вместе с ними и будущее, такое, казалось, блистательное, значимое, проторенное и понятное.
Как в песне Розенбаума: «Что же ты сделала с нами, Родина? Или не видишь? Да не слепая ты вроде бы! Родина, Родина, Родина…»
А что сделала?
Быстро и шумно сломала все до основания, как водится, и выбросила своих детей, как рыбу, на сушу хлюпать жабрами в слепой и глупой надежде на жизнь.
Он и хлюпал, и хрипел, став двух-, трехжильным! Сцепив зубы, сказал себе: я не уйду из науки и не уеду за границу искать сытой ученой жизни!
Сколько боли! Сколько сломанных хребтов, жизней прошло через его поколение! Сколько, казалось, сильных мужиков сдавалось, пропадало в этом перевороте жизни!
Илья имел собственное, образное определение перестройки и последовавшему за ней времени. Как ученый, он определял это так: напряжение в системе превысило критический уровень, и система рухнула – прорвало фоновые трубы, и на свет рвануло с огромной скоростью и давлением накопленное дерьмо, сметая на своем пути слабые объекты.
А то, что слабым объектами оказалось все население бывшего Союза, правильные и неправильные малые системы, рэволюционэры (именно так, через «э»), открывшие канализационные трубы, не удосужились заметить.
Да к черту эти рассуждения!
Если заново переживать то, что произошло, пропуская через сердце, – другим путем такая боль, к сожалению, не ходит, – оплакивать все глупости, сделанные в те годы правительством и народом в одной упряжке с ним, можно крышей поехать! Или взвыть от тоски по безвозвратно утраченному.
Он вкалывал, как раб, в те годы. Приняв решение, что не уйдет из науки и не бросит любимое дело, Илья вынужден был подрабатывать где только можно: грузчиком, сторожем, писать студентам курсовые и дипломы, делать «левые» программы, писать упакованным халявщикам научные статьи в журналы, ночами заниматься извозом на старенькой отцовской «копейке». Он брался за любой заработок, который подворачивался.