В том, что миссис Барри Рэкхем договаривалась о встрече, плотно прижав палец к губам, не было ничего удивительного. Что необычного может быть в этом жесте, если люди попадают в такой переплет, когда им не остается ничего лучшего, как обратиться за помощью к Ниро Вулфу?
Впрочем, в данном случае насчет пальца я выразился фигурально, поскольку мы с миссис Барри Рэкхем беседовали по телефону. Все дело было в ее голосе, приглушенном и нервозном. К тому же она без конца повторяла, что вопрос у нее совершенно, ну совершенно конфиденциальный. Даже после того, как я клятвенно заверил, что мы вовсе не всякий раз спешим известить прессу о том, что уговорились с кем-то о деловом свидании. Заканчивая разговор, она еще раз не поленилась напомнить, что предпочитает переговорить с мистером Вулфом с глазу на глаз, так что, повесив трубку, я счел нелишним позвонить в банк, мистеру Митчеллу, а также в «Газетт» Лону Коэну, чтобы аккуратно навести справки о возможной клиентке.
Естественно, главным образом меня интересовала ее платежеспособность. Что ж, сведения оказались утешительными: стоила она добрых четыре миллиона, а то и все пять. Ладно, пусть четыре и пусть даже Вулф выставит счет лишь на половину этой суммы, все равно этого хватит, чтобы выплачивать жалованье мне – его секретарю и доверенному помощнику, а также назойливому оводу, который не дает ему бить баклуши, – в ближайшие сто шестьдесят семь лет. Добавлю к тому же, что, постоянно проживая в доме Вулфа, я имею еще стол и крышу над головой. Так что, как ни крути, я буду обеспечен по гроб жизни, если, конечно, она оценит оказанные ей услуги в два миллиона.
А она вполне могла позволить себе такое, судя по ее виду и поведению на следующее утро, в пятницу, в одиннадцать, когда раздался звонок и я открыл ей дверь. Рядом с ней на крыльце стоял какой-то мужчина, а она, метнув рысий взгляд на восток, потом на запад, оттеснила его плечом, резво проскочила в дом, уцепила меня за рукав и заявила громким шепотом:
– Вы не Ниро Вулф!
В тот же миг она отпустила меня, схватила за локоть своего провожатого, перетащила его через порог и громогласно повелела:
– Зайди и закрой дверь!
Ну точь-в-точь как герцогиня в лавке ростовщика.
Мне, правда, всегда казалось, что герцогиня должна выглядеть более привлекательной. Я успел как следует разглядеть эту парочку, пока вешал взятые из рук мужчины пальто и шляпу. Выглядела миссис Рэкхем парадоксально: все, что выше шеи, худое и костлявое, а ниже – наоборот, пышное, и даже чересчур. На щеках, скулах и подбородке кожа гладкая, туго натянутая, а вот вокруг рта и носа разбегаются сеточки морщин.
Помогая ей снять меховое манто, я сказал:
– Послушайте, миссис Рэкхем, вы ведь пришли посоветоваться с Ниро Вулфом?
– Да, – прошептала она, потом кивнула и громко добавила: – Естественно.
– Тогда перестаньте дрожать, если можете, конечно. Мистеру Вулфу крайне неприятно, когда женщина дрожит. Он способен даже вбить себе в голову, что вы собираетесь закатить истерику, и тогда никто на свете не заставит его выслушать вас. Так что глубоко вдохните и постарайтесь взять себя в руки.
– Ты и в машине всю дорогу дрожала, – добавил ее спутник приятным баритоном.
– Ничего подобного! – отрезала она и, не дождавшись возражений, повернулась ко мне. – Это мой кузен Кэлвин Лидс. Он отговаривал меня приезжать к вам, но я тем не менее захватила его с собой. Где мистер Вулф?
Я указал на дверь, ведущую в кабинет, пошел и распахнул ее, а затем провел их внутрь.
Мне до сих пор так и не удалось понять, чем руководствуется Вулф, решая, вставать ему или нет, когда в кабинет входит женщина. Если им движут объективные причины, то они слишком сложны для моего разумения, а если личные, тогда их столько, что я даже не знаю, с какой начинать.
На сей раз Вулф не счел нужным даже слегка привстать из-за стола в углу возле окна, а довольствовался сухим кивком и каким-то невнятным бормотанием в ответ на представления. В первый миг мне показалось, что миссис Рэкхем смотрит на босса с укоризной, порицая его дурные манеры, но потом я сообразил, что она попросту остолбенела, не в силах поверить, что он такой большой и толстый. Я-то уже настолько привык к его необъятным размерам, что стал потихоньку забывать о том, как это зрелище поражает людей, которые видят Вулфа впервые.
Он ткнул большим пальцем в направлении красного кожаного кресла перед столом и буркнул:
– Садитесь, мадам.
Она приблизилась и села. Я тоже уселся за свой стол, стоявший под углом к столу Вулфа. Кэлвин Лидс, кузен, присаживался дважды, сначала на диван у двери, а потом на стул, который я ему пододвинул.
На первый взгляд я бы рискнул предположить, что и он, и миссис Рэкхем явились в этот мир одновременно с XX веком, хотя кузен, возможно, был чуть-чуть старше. Кожа на его грубоватом лице казалась задубевшей. Волосы, некогда темные, изрядно поседели. Но при всем том этот средних статей мужчина сохранял вполне приличную резвость и живость. Он уже успел бросить взгляд на Вулфа, оглядеться по сторонам и теперь выжидательно смотрел на кузину.
Миссис Рэкхем обратилась к Вулфу:
– Пожалуй, вам непросто гоняться за преступниками, да?
– Вот уж не знаю, – учтиво ответил он. – Я много лет этим не занимался, да и не собираюсь. За меня это делают другие. – Он указал на меня. – Мистер Гудвин, конечно, и еще кое-кто, когда требуется. А что, вам надо за кем-то гоняться?
– Да. – Она замолчала; уголки ее рта подергивались. – Думаю, да. Если, конечно, это можно сделать без огласки, скрытно… Я имею в виду, чтобы никто об этом не знал. – Ее губы опять дернулись. – Мне страшно стыдно… в моем возрасте, впервые в жизни… обратиться к частному детективу по личному делу.
– Тогда тебе не следовало приходить, – мягко сказал Лидс.
– Тогда вы пришли слишком рано, – поправил Вулф.
– Слишком рано? Почему?
– Нужно было дождаться, пока дело не станет настолько неотложным или важным, что вы не постесняетесь обратиться за помощью, тем более такой недешевой, как моя. – Он покачал головой. – Слишком рано. Возвращайтесь тогда и в том случае, когда поймете, что иначе нельзя.
– Ты слышишь, Сара? – спросил Лидс, не слишком, впрочем, настойчиво.
Не замечая его, она наклонилась и выпалила:
– Нет-нет, я уже пришла! Я должна знать! Я должна знать о моем муже!
Голова Вулфа резко дернулась, и он обжег меня испепеляющим взглядом. Я не отвел глаза и с достоинством ответил:
– Нет, сэр, это не так. В противном случае она солгала. Я предупредил, что мы не беремся за дела о супружеской неверности и не занимаемся слежкой за мужем или женой, и она заявила, что ее вопрос заключается совсем в другом.
Вулф отвернулся от меня и требовательно спросил:
– Вы желаете, чтобы мы установили слежку за вашим мужем?
– Я… я не знаю. Не думаю, что…
– Вы подозреваете его в измене?
– Нет! Ни в коем случае!
Вулф хрюкнул, откинулся на спинку кресла, поерзал, устраиваясь поудобнее, и буркнул:
– Расскажите обо всем по порядку.
Подбородок миссис Рэкхем мелко задрожал. Она взглянула на Лидса. Тот вскинул брови и потряс головой, но не отрицательно, а как бы оставляя решение за кузиной. Вулф снова хрюкнул. Она посмотрела на него и уныло пролепетала:
– Я неврастеничка.
– А я не психиатр, – огрызнулся Вулф. – И сомневаюсь, что…
– Я всю жизнь была неврастеничкой, – оборвала она Вулфа. – Я росла одна, без братьев и сестер. Моя мать умерла, когда мне было три года. Отец не уделял мне времени из-за моей отталкивающей внешности. Когда он умер – мне было двадцать, – я плакала на похоронах… Не потому, что потеряла его, а потому, что он не позволил бы мне стоять в такой близости от него при отпевании, по дороге на кладбище или возле могилы. – Ее губы опять затряслись, но она уняла дрожь и взяла себя в руки. – То, что я рассказываю, тайны ни для кого не составляет, но я хочу, чтобы вы поняли, зачем мне понадобилась помощь. Я так до сих пор и не знаю, почему мой первый муж женился на мне. Он был вполне обеспечен и крепко стоял на ногах. Прошло совсем немного времени, и он уже не выносил одного моего вида, как и отец. Поэтому я…
– Это вовсе не так, Сара, – вмешался Кэлвин Лидс. – Ты просто себе внушаешь…
– Ерунда! – отмахнулась она. – Уж не такая я психопатка! Поэтому я подала на развод, который он, по-моему, воспринял с радостью, хотя был слишком хорошо воспитан, чтобы в том признаться. Я спешила покончить со всеми формальностями, желая скрыть от него свою беременность. Вскоре после развода у меня родился сын, и это, конечно, кое-что осложнило. Тем не менее я воспитывала ребенка одна… И он был мой, только мой, до тех пор пока не пошел на войну. Он никогда не проявлял ко мне неприязни, даже чисто внешне, в отличие от моего отца или мужа. Он не стыдился того, что его мать такая уродина. Ему было хорошо со мной. Так ведь, Кэлвин?
– Конечно, – заверил Лидс, и, кажется, вполне искренне.
Она согласно кивнула и умолкла, отрешенно глядя прямо перед собой. Потом вдруг вздрогнула, словно вспомнила про Вулфа.
– Да, перед тем как отправиться на войну, он женился, причем на очень милой девушке. Это неправда, будто я хотела, чтобы его избранница походила на меня. Но естественно, я не могла не заметить, что он выбрал мою противоположность. Аннабел просто писаная красавица. Я гордилась, что она вышла за моего сына. Это уравняло мои счеты с другими красивыми женщинами, которых я встречала и знала. Она думает, что я ненавижу ее, но это неправда. К таким нервозным людям, как я, нельзя подходить с обычными мерками. Поймите меня правильно: я вовсе не виню Аннабел, так как прекрасно знаю, что, когда из Германии пришла весть о гибели моего мальчика, ее потеря оказалась горше моей. Тогда он был уже не мой, он принадлежал ей.
– Прошу прощения, – вежливо, но решительно вмешался Вулф, – вы хотели посоветоваться со мной о вашем муже. Из ваших слов явствует, что вы разведены, верно?
– Нет, конечно! Я… – Она спохватилась. – Ох! Это же мой второй муж. Я просто хотела, чтобы вы все поняли.
– Попытаюсь. Давайте поговорим о нем.
– Его зовут Барри Рэкхем. – Она произнесла это имя так, словно имела на него авторские права или по меньшей мере получила его до конца жизни в аренду. – Он играл в футбол в Йельском университете, потом до самой войны работал на Уолл-стрит. В конце войны он дослужился до майора, хотя за четыре года мог достичь и большего. Поженились мы в тысяча девятьсот сорок шестом – три года и семь месяцев тому назад. Он на десять лет моложе меня.
Миссис Барри Рэкхем замолчала, не сводя глаз с лица Вулфа, словно ожидая комментария, но его не последовало. Вулф лишь сделал попытку подстегнуть ее, глухо произнеся:
– И потом?
– Я думаю, – сказала она, словно сдаваясь, – во всем Нью-Йорке не сыскать человека, который не был бы уверен, что Барри женился на мне только из-за денег. Все знают больше меня, потому что я никогда не задавала ему лишних вопросов, а он единственный, кому это доподлинно известно. В одном я убеждена: он не испытывает неловкости, глядя на меня. Это я знаю точно, поскольку очень ранима и очень страдаю из-за этого, а он с самого начала не питал ко мне неприязни. Конечно, он понимает, как я выгляжу, насколько я безобразна, но он же в этом не виноват, и его это не раздражает, даже… – Она запнулась, и ее щеки вспыхнули.
Кэлвин Лидс кашлянул и заерзал на стуле. Вулф прикрыл глаза и через мгновение снова раскрыл их. Я не отводил от нее взгляда, чтобы она не подумала, будто меня смутил ее девичий румянец. Впрочем, ей было не до меня.
– В любом случае, – продолжила она, когда ее щеки приобрели прежний оттенок, – я все держу в своих руках. Дом записан на мое имя, я оплачиваю все счета, и содержание машины, и все прочее, но не выделяю ему никаких средств – это мы нигде не обговаривали. Хотя порой мне кажется, что это не совсем справедливо. Когда ему требовались деньги, я никогда не отказывала и не задавала никаких вопросов. Во всяком случае, почти никогда. Но на второй год совместной жизни запросы его увеличились, а на третий – возросли еще больше, и мне показалось, что это уже чересчур. Три раза я давала ему меньше денег, чем он просил, существенно меньше, а однажды вообще наотрез отказала. Я по-прежнему ни о чем его не расспрашивала, но он сам объяснил, зачем ему деньги, и попытался уговорить меня, достаточно, впрочем, тактично, но я настояла на своем. Я чувствовала, что надо как-то положить этому конец. Хотите знать, сколько он запросил?
– Не особенно, – пробурчал Вулф себе под нос.
– В последний раз, когда я ему отказала, он просил пятнадцать тысяч. – Она нагнулась вперед. – Больше он ко мне с такими просьбами не обращался. Это случилось семь месяцев назад, второго октября, и с тех пор он ни разу не просил денег, ни разу! А тратит он много, больше прежнего. Причем на что он только не тратится! На прошлой неделе, например, закатил дорогой ужин на тридцать восемь персон в университетском клубе. Я хочу знать, откуда у него деньги. Я уже давно об этом размышляла, месяца два, но представления не имела, что предпринять. Я не могла довериться своему юристу или банкиру – никому, однако нуждалась в помощи и потому обратилась к своему кузену Кэлвину Лидсу. – Она метнула в него взгляд. – Он сказал, что попробует что-нибудь выяснить, но так ничего и не узнал.
Мы все посмотрели на Лидса. Он поднял руку ладонью вверх.
– Ну, – начал он, не то оправдываясь, не то протестуя, – я же не профессиональный детектив. Я спросил его прямо в лоб, а он просто расхохотался. Ты же не хотела, чтобы кто-нибудь об этом узнал, поэтому я даже не пытался наводить справки. Я сделал все, что было в моих силах, Сара, сама знаешь.
– Мне кажется, – заметил Вулф, – что мистер Лидс поступил вполне разумно: не мудрствуя лукаво взял и спросил самого мистера Рэкхема. А вам такое в голову не приходило?
– Конечно приходило. Еще давно. И муж ответил, что сделанное им вложение капитала превосходно окупается.
– Может, так оно и есть. Почему бы и нет, в самом деле?
– О нет, только не у моего мужа. – В ее голосе не было и тени сомнения. – Уж я-то знаю, как он обращается с деньгами. Ему ни за что на свете не сделать удачного вложения. И еще: он стал реже бывать дома. Теперь я не всегда знаю, где он находится. Не хочу сказать, что он пропадает неделями или даже сутками, нет. Иногда надолго отлучается днем, а порой вечером… И еще у него несколько раз случались встречи, которые он не согласился отложить, как я ни просила… – Вулф хрюкнул, и она напустилась на него: – Я знаю! По-вашему, я уверена, что купила мужа с потрохами, что он – моя собственность! Ничего подобного! Я хочу только быть как все жены, как обычная жена. Не красивая и не безобразная, не богатая и не бедная – просто жена! А разве жена не имеет права знать, откуда берутся деньги у ее мужа? Разве она не должна знать? Будь вы женаты, неужели вы не хотели бы, чтобы она знала?
– Позвольте вам сказать, мадам, – поморщился Вулф, – чего я не хочу. Я не хочу приниматься за это дело. Мне кажется, вы сознательно водите меня за нос. Вы подозреваете, что муж обманывает вас либо в супружеской жизни, либо в финансовых вопросах, и хотите, чтобы я уличил его. – Он повернулся ко мне. – Арчи, тебе придется изменить формулировку. Отныне, когда будут просить о встрече, не ограничивайся сообщением, что мы не беремся за дела о супружеской неверности и не занимаемся слежкой за мужем или женой. Уточняй, что мы ни за какие коврижки не возьмемся изобличать мужа или жену, под каким бы соусом это ни преподносили. Могу я спросить, что вы делаете, миссис Рэкхем?
Раскрыв сумочку из коричневой кожи, она извлекла оттуда чековую книжку и изящную золотую ручку. Затем положила чековую книжку на сумочку и принялась писать. Вопрос Вулфа так и висел в воздухе, пока она не закончила водить пером, а потом вырвала чек, сунула книжечку и ручку в сумочку и защелкнула ее. Затем посмотрела на Вулфа:
– Я вовсе не хочу, чтобы вы изобличали моего мужа, мистер Вулф. – Она держала чек кончиками пальцев, словно боясь обжечься. – Богом клянусь, не хочу! Но я должна знать. Я безобразная, закомплексованная неврастеничка, а вы такой крупный и искусный, вам сопутствует успех, и вы ничего не боитесь… Когда я осознала, что мне нужна помощь, а мой кузен не в состоянии помочь и обратиться не к кому, то все тщательно взвесила. Я тайком навела о вас справки, так чтобы никто про это не прознал или, во всяком случае, не догадался. Конечно, если муж замыслил против меня что-то дурное, я с ним порву. Но я вовсе не хочу, чтобы вы пытались вывести его на чистую воду. Я хочу лишь знать правду. Вы величайший сыщик в мире и честный человек. Я хочу заплатить вам только за то, чтобы вы выяснили, где и как мой муж зарабатывает деньги, и все. Вы не вправе отказать мне в этом. Просто не вправе. – Она встала с кресла, подошла и положила чек на стол. – Здесь указана сумма в десять тысяч долларов, но я вовсе не считаю, что этого достаточно. Сколько вы скажете, столько я и заплачу. Но не вздумайте говорить, что я прошу вас изобличить его! Боже мой – изобличить его?!
Я даже немного посочувствовал ей, хотя она относилась к той породе людей, которые искренне убеждены, что богачам все дозволено, стоит лишь потрясти мошной. Простые служащие, вроде частного детектива например, таких обычно на дух не переносят. В здравом смысле этим богатеям, конечно, не откажешь, но вот одного они никак не способны уразуметь: из всякого правила есть исключения.
Данный случай, впрочем, к исключениям не относился. И я надеялся, что Вулф тоже это поймет. Он понял. Его банковский счет еще не оправился от кошмарного потрясения, случившегося пятнадцатого марта[1], каких-то три недели назад. Не то бы он, конечно, заупрямился. Вулф нагнулся вперед, чтобы взглянуть на чек, перехватил мой взгляд, прочитал мои мысли, тяжело вздохнул и сказал:
– Блокнот, Арчи. Проклятье!