Даева - читать онлайн

Что наша жизнь? Игра!

Добро и зло – одни мечты!

Модест Чайковский.

Глава 1.

Что-то меня поражало в них… Их было четверо – две девушки и двое молодых людей. Вот, что! Они никак не реагировали на окружавших их монстров. Эмоционально, я имею в виду. Ни тени страха, ни испуга! А вот мне, при моем воображении, было бы жутковато, поскольку монстры были не только страшные, агрессивные, но и весьма реалистичные! А бесстрашная четверка «мочила» их почем зря! Когда последней твари отстрелили голову, брызги крови покрыли не только лицо одного из персонажей, но и экран планшета… С обратной стороны, конечно!

Видеообзор (а может, и демоверсия) очередной компьютерной игрушки завершился полной победой «наших». Ну, теперь можно жить спокойно!

Мы сидели в полутемном баре в компании Дианиных друзей, пили пиво и разговаривали. То есть, они вели оживленную беседу, а я зевал и изредка подавал реплику. Темой для дискуссии являлись компьютерные игры, виртуальная реальность и прочая ерунда (простите за «ерунду» – это всего лишь мое мнение). Диана – моя подружка. Мы знакомы довольно давно, около двух лет. Мы, словно разные полюса магнита, притягиваемся друг к другу, а наши интересы, вкусы, пристрастия и взгляды на жизнь сильно различаются. Сказывается разница в возрасте – Диана младше меня на 12 лет. Generation next! Я считаю, что единственное, что нас объединяет – это любовь друг к другу. Что считает Диана – неизвестно. «Ты мой аккаунт в реальном мире» – говорит она. И называет меня олдом. И, конечно, друзья и приятели у нас тоже разные, что, впрочем, не мешало нам всем общаться.

– Я сама не видела, – говорила Диана, обводя нас широко раскрытыми карими глазами, – но приятель Алекса (кивок в мою сторону) врать не будет! Это что-то похожее на «Демона», но круче! Ничего общего с Майнкрафтом…

– Ведьмак? – предположил один из молодых людей. Его звали Федор, и мне казалось, что имя совсем не соответствует его внешности. Высокий, худой, в очках, по профессии программист, а никнейм у него Федос. Мне он, кстати, нравился – спокойный, толковый, добрый. Хорошее, но редкое сочетание качеств.

– Нет! – так резко помотала головой Диана, что всколыхнулись ее длинные темные волосы.

– Что может быть лучше старой доброй ГТА? – громко сказал второй Дианин приятель по имени Иван. Ник в играх у него был какой-то зубодробительный. А сам Иван был крепким, бородатым и увлекался единоборствами.

– Грифер! – тут же отозвалась Настя. Она была симпатичной, даже несмотря на избыточное количество пирсинга и татуировок. Трехцветные волосы и кожаная одежда завершали ее стиль.

Тут же посыпались и другие термины и, судя по всему, некоторые имели оскорбительный характер.

– Бан! – крикнула Диана, после чего все посмеялись и выпили пива. – Ничего вы не знаете! – продолжила она. – Это эпичная гамА! Игра следующего поколения. Каждую версию создают под конкретного человека. Вначале обследуют его, биотоки мозга снимают, еще чего-то там, я не помню. А потом делают под этого человека игрушку. Девайсом служит сам человек, а геймпад у тебя в голове…

– Ты втираешь какую-то дичь, сестренка! Выдумки нубов, – отреагировал Иван. – Или байки геймеров. Это тебе не Волга рассказал? Кстати, где он?

– В дурдоме, – усмехнулся Федор. – Так сказать, доигрался, дед!

И они с Иваном засмеялись.

– Ничего смешного! – накинулась на них Диана. – На себя посмотрите! Он, правда, опять в психушке?

– Не знаю, – пожал плечами Иван, – на звонки не отвечает, на сообщения тоже. И в сети не видно… Скорее всего, загремел в дурку.

«Волга» тоже был из их компании. Они называли его хардкорный геймер. Очень своеобразный молодой человек. Я бы даже сказал, что у него «плохо с головой».

Тут у меня зазвонил телефон, и я отвлекся от содержательной беседы. Звонил мне Борис Лукин, начальник отдела безопасности одной крупной фирмы. Он просил меня приехать к нему в офис тотчас же – дело не терпит отлагательств. Я не то, чтобы обрадовался, но вздохнул с облегчением. Мы уже третий вечер подряд проводили с Дианиными друзьями, и мне захотелось сменить обстановку. Я извинился перед всей компанией и был таков, пообещав Диане позвонить, как только освобожусь. «ББ» – попрощалась она со мной, что, вероятно, означало: бай-бай!

Был вечер, дождливый, ветреный и неуютный, как все осенние вечера в нашем городе, проросшем на болоте. Но я решил прогуляться пешком, поскольку офис, куда я направлялся, был совсем недалеко. Особенно если идти дворами.

В соединенных между собой «колодцах» через подворотни носился ноябрьский ветер, налетая порывами на редких прохожих, на припозднившихся бомжей с разнокалиберными катулями с ближайшей помойки. Заставлял скулить бездомных собак, и в поисках тепла прятаться в раскрытых настежь парадных. Заваливал обрывками предвыборных газет и агитационных листовок норы крыс, хозяев затопленных подвалов. Одна из них высунулась из трещины в асфальте и уставилась на меня своими черными бусинками, недовольно подергивая кончиком носа. Она была хорошо видна в ярком свете из окна первого этажа, расположенного низко, почти у самой земли. Рядом с ней валялся рекламный буклетик с портретом будущего губернатора. Кто-то черным маркером пририсовал ему рожки, отчего он стал похож на демона. И смотрел перед собой уверенным целеустремленным взглядом. В поле его зрения была крыса, а за ней – водосточная труба…

И, то ли крыса эта на меня так подействовала, то ли погода, но я вдруг почувствовал какую-то смутную тревогу, необъяснимую, нечеткую, с оттенком страха. Так мышь, наверное, чувствует приближение землетрясения. Или зверь ощущает присутствие охотника, чует его не носом, а каким-то шестым или седьмым чувством. Или раковый больной, еще не знающий о своем диагнозе, впадает в депрессию… Чепуха! – отмахнулся я от мимолетного, но неприятного ощущения и вспомнил Мураками: «Реальность – это вам не кино».

Идя Петербургом Достоевского, я вышел к одноименному памятнику. Федор Михайлович сидел, отрешенно глядя на двух алкашей, расположившихся у его ног. Перед ними было три граненых стакана и бутылка «Столичной». Интересно, а третий стакан для изваяния? Все-таки защитник всех униженных и оскорбленных! Я почему-то вспомнил, как Федор Михайлович выбирал себе квартиры для проживания: угловой дом, фонарь, церковь… что-то в этом духе.

Наконец, я оказался в фешенебельной части центрального района. Яркие фонари, пульсирующая реклама, потоки машин и прочие атрибуты парадной жизни северной столицы. Я дошел до трехэтажного особнячка, в котором располагалась фирма, чьей безопасностью и охраной ведал Борис. Несмотря на то, что я бывал здесь раньше, сейчас я с трудом узнал здание: фасад отреставрирован, роскошная подсветка выхватывала из темноты капители колонн, большой балкон, центральный вход в виде портика… Ни у кого не должно было остаться сомнений в том, что фирма, занимающая этот палаццо, процветает. Внутри тоже все преобразилось.

В огромном холле, отделанном полированным мрамором черных и серых тонов, восседал молодой охранник.

– Доложите обо мне Борису Андреевичу. Александр Петербургский. Он меня ждет, – обратился я к нему.

Охранник, не спеша, с достоинством английской королевы (как если бы ее попросили подежурить швейцаром на входе и она бы вдруг согласилась) снял трубку телефона и нажал на кнопку:

– Борис Андреевич (тоном, каким вассал обращается к хозяину), тут человек пришел (извиняющимся голосом и чуть пренебрежительно, так дают понять, что посетитель не заслуживает особого внимания), называет себя Александром Петербуржским… (Наверное, решил, что это у меня погоняло такое. Ну, типа клички. «Никола Питерский»)

Нерадивый консьерж выслушал короткие указания начальства, расплылся в улыбке, подскочил, словно его ужалили в зад, и повел меня сначала пустынным коридором с зеркалами и картинами на стенах, а затем по мраморной лестнице на последний этаж.

Глава2.

Кабинет шефа отдела безопасности впечатлял и вызывал острую зависть, но ни коим образом не соответствовал личности хозяина: венецианская штукатурка, морские пейзажи, массивная хрустальная люстра, антикварный письменный стол, на котором скакал по скале Медный всадник…

– Я же просил: как можно быстрее! – выскочил на середину комнаты Борис, на ходу пожал мне руку и через неприметную дверцу потащил меня в соседнее помещение.

Вот это и был его настоящий рабочий кабинет! Заставленные папками полки и стеллажи, компьютеры, урны для мусора, уничтожители бумаг, пепельницы с окурками, холодильник и шикарный кожаный диван. Кстати, на нем лежала книжка… Ну надо же? Женский роман! Борис вообще книг не читает, а его жена никогда бы не стала навещать его на работе. Но я воздержался от комментариев, а в качестве приветствия сказал:

– Научи своих работников правильно говорить! А то меня скоро будут путать с Ксенией Петербуржской…

Борис не оценил юмора, а вместо своего обычного «как сам?» он прищурился и довольно долго рассматривал меня.

– Портрет хочешь мой нарисовать, что ли? –мне надоела эта игра в гляделки.

– Кофе? – он и не собирался отвечать на мой вопрос.

Я из духа противоречия предпочел чай.

С Борисом мы были знакомы лет пять. И из них около трех работали вместе. Точнее, я работал на него в качестве консультанта по неординарным ситуациям. Конечно, в распоряжении Бориса были детективы высокого класса, но в ряде случаев, когда привычные логические схемы не работали, он призывал меня. Он утверждал, что у меня есть воображение! Вероятно, моего воображения не хватило для режиссуры, которой я раньше занимался, но было достаточно для поиска неординарных решений. Это был симбиоз, позволявший мне не умереть с голоду, поскольку фирма платила хорошо.

Борис был постарше меня. Повыше, поплотнее, поувереннее, побогаче, поумнее и еще много всяких «по». Руководителем он был разумным, хотя и грозным, но любил изображать из себя «своего парня», в ходу у него были избитые шуточки и старые анекдоты. Он имел неиссякаемый запас оптимизма и уверенности в себе. Однако сейчас передо мной сидел совсем другой человек, и я гадал, что же так выбило его из колеи?

– Ты знаешь, кто такой Шималов? – резко поинтересовался Борис.

Я пожал плечами.

– Может, и знаю, но вспомнить не могу. А что?

Он смотрел на меня, не мигая, слегка подавшись вперед, при этом нервно барабанил пальцами по столу.

– А то. Мало кто слышал о Шималове. Потому что он сам этого не хочет. А такие фамилии, как … – и он перечислил более-менее известных мне людей, связанных с бизнесом или структурами власти.

– И что? – поинтересовался я.

– Это люди богатые и известные. Но они лишь вальты и дамы. А Шималов –это король. Может, и не козырной, но король.

– И ты его лично знаешь? – усмехнулся я.

– Знаю, – серьезно кивнул он. – Поскольку реальным владельцем нашей фирмы является именно он.

Я тут же представил себе, как парочка великанов играет в карты, в подкидного. И такие они огромные, что головы их скрыты за облаками. А в руках по несколько карт: с одной стороны – портрет человека, а на «рубашке» – вся его жизнь, заключенная в недвижимости, бумагах, семьях, друзьях, машинах. И в любой момент, казалось бы, устойчивые и незыблемые конструкции их жизней могут полететь в тартарары. Что наша жизнь? Игры великанов…

– Не отвлекайся, – сказал Борис и протянул мне толстую папку, набитую какими-то бумагами и стянутую резинкой. Я рефлекторно потянулся за ней, но Борис положил ее себе на колени и для верности придавил ладонями. Папка была черная, а резинка красная.

– Ситуация близка к катастрофе! – произнес он так трагически, что я усмехнулся, ибо не замечал за ним раньше театральных талантов.

Я еще раз внимательно взглянул на него: темные круги под глазами, опущенные уголки рта… Это усталость, допустим. Но вот взгляд! В нем было что-то новое, какая-то растерянность… Семейные проблемы появились? Я откинулся на спинку кресла и поинтересовался:

– Как дела у Наташи? Чего-то она…

Борис так явно вздрогнул, что я замолчал.

– Почему ты спрашиваешь про мою жену? – вдруг произнес он, уставившись на меня с подозрением.

– Э-э, – замялся я, – да не знаю, просто подумал… Книжка вон валяется. Кто-то забыл, – я указал пальцем на диван. – Ты же такие не читаешь?

– Ах, вот ты про что, – с явным облегчением вздохнул Борис. – Ну да, любовница забыла. Но, можешь поверить, что ни моя семейная жизнь, ни литературные пристрастия моей любовницы не имеют ровно никакого значения. Такие это пустяки по сравнению… – он замолчал.

– Да я просто хотел… – начал я объяснять, но он перебил меня:

– Давай уже к делу! В этой папке вся нужная для тебя информация. Можешь забрать ее с собой, но сам понимаешь… Все строго конфиденциально! Ты понял? Строго! – повысил он голос.

– Да понял я, понял! А ты все по старинке, на бумаге? – я старался не обращать внимание на странности Бориса и пытался разрядить обстановку. – Мог бы и на почту переслать…

– Чтобы через пять минут все вокруг читали? – тут же взорвался мой работодатель. – Нет! По старинке надежнее. Значит, так. Десять дней назад у Шималова пропали жена и дочь. Дочь нашли через сутки в дурдоме. Со съехавшей крышей. А жену – через двое суток. В морге! Извини за циничную шутку, со вскрытой крышей…

Ах вот, оно в чем дело! Я мысленно закивал головой. Теперь все встало на свои места. Понятно, чего он такой растерянный. Дочка и жена шефа – это святое! Не уследил, охранник…

– Учитывая, кто он такой, этим делом занимаются и следственный комитет, и ФСБ, ну и мы, конечно, – продолжал Борис уже спокойнее. – Да еще и… в общем, много народу. Даже подозреваемый есть. Уже сознался во всем…

– Так, а я тогда зачем? – я слегка удивился. – Если сознался…

– Ты слушай, слушай… Может, его даже осудят, не знаю. Только, ты сам понимаешь, можно и виновного найти, и показания снять, и судилище устроить. Однако, я на докладе у главного усомнился в его виновности. Думаю, что его просто подставили. А значит, нужно искать дальше. Заказчика. Это дело более чем странное. Много непонятного. Все подробности здесь, – он постучал указательным пальцем по папке.

– Ты думаешь, что если вы не смогли, то я…

– Дослушай до конца! – раздраженно перебил он меня. – Этим делом тебе и не придется заниматься. Ты мне нужен для другого. И очень надеюсь, что ты мне поможешь!

Борис отложил эту папку и взял со стола другую. Вытащил из нее листок, исписанный мелким почерком и, пробегая глазами, стал зачитывать:

– Здесь перечень происшествий. Данные 78 отделения, это в центральном районе. На собрании общества «Постигающих Истину» (это группа безвредных философствующих граждан), – пояснил он, – которое проходило в этом районе, присутствовало около 40 человек. Неожиданно у двоих начались галлюцинации (написано «реактивный психоз»), один выпрыгнул в окно, разбившись насмерть. Другого госпитализировали в психиатрическую больницу. Там же молодая женщина открыла огонь из травматического пистолета. Несколько человек ранены. Дальше. В том же центральном районе: алкоголик зарезал двоих соседей по площадке, затем напал на женщину, соседку сверху. На соседней улице молодой мужчина нанес своей матери несколько ударов топором, она с тяжелой черепно-мозговой травмой была доставлена в больницу, где и скончалась, не приходя в сознание. А сын-убийца был признан невменяемым и помещен в психиатрическую больницу. И так далее. Помешательства. Убийства. По большей части бытовые, немотивированные. Автомобильные аварии. Самоубийства. Ну, как?

– А что здесь удивительного? – не понял я. – Многомиллионный мегаполис в условиях российской действительности.

– А то, – медленно произнес Борис, – что произошло все это за одни сутки. И в одном районе города.

Он слегка наклонился ко мне и уставился немигающим взглядом.

– Пф! – Я пожал плечами. – Не понимаю, что тебя удивляет. Это же происходит каждый день в любом районе любого крупного города. Сходят с ума, убивают, попадают в аварии и пробки. Многовато, конечно, но бывает. И умирают в больницах, и …

– Кстати, количество смертей в двух стационарах города превысило в этот день средний уровень в полтора раза! – мрачно добавил он. – Согласен, это происходит каждый день. Но! Не в таком количестве и не в одном районе города. Вот графики. Можешь взглянуть.

Борис открыл ноутбук и стал демонстрировать мне жизнь города в виде графиков и диаграмм. Честно говоря, у меня всегда было плохо с геометрией. Я покосился на синие холмы над осью горизонта и на возвышающуюся красную вершину, символизировавшую странную активность человеческой популяции…

– Может, в тот день полнолуние было? – предположил я. – Тебе надо астронома или астролога нанять, а не меня…

Я вздохнул. Конечно, я был рад сбежать из компании поклонников виртуальной реальности, но здесь я тоже слушал какой-то бред.

– Нет, – неохотно сказал Борис, – луна была новая…

И тут у меня вновь возникло ощущение какое-то непонятной тревоги. Как тогда, на улице… Представить себе, чтобы Борис проверял фазы луны, звонил какому-нибудь астрологу или пытался поймать бестелесную тень, я не мог. Очевидно, Шималовские жена и дочь пропали именно в этот день. Но сомнительно, чтобы это было как-то связано с криминальной активностью…

– Давай поедим, – вдруг предложил Борис.

В холодильнике оказались бутерброды с бужениной, пицца и пиво. Я с удовольствием стал есть, наблюдая за Борисом, который, похоже, даже не замечал, что он ест и пьет. Почему он так нервничает? Откуда столь выраженная тревога? В конце концов, простите за бестактность, не у него же убили жену и с ума сошла дочь!

Борис, закончив есть первым, достал из папки несколько фотографий и разложил их на столе. Я, жуя пиццу, молча рассматривал их. На всех снимках были запечатлены мозги! Я не специалист, но думаю, что человеческие. Надеюсь, что съемку производили в патологоанатомической лаборатории, а не дома у какого-то маньяка.

Боря уселся в кресло и стал смотреть на меня в ожидании реакции.

– Решил раскинуть мозгами? – скаламбурил я, стараясь выглядеть невозмутимо, хотя, признаться, снимки меня удивили. – А зачем они тебе? – спросил я у него, взяв одну из фотографий. На ней был разрезанный мозг жутко неаппетитного вида, из глубины которого выглядывал темно-багровый кровавый сгусток размером с десятирублевую монету.

Я положил фото на стол и непроизвольно вытер руки влажной салфеткой.

– Зачем мозги? – переспросил Борис, усмехаясь. – Чтобы думать.

– Своих не хватает? – спросил я и взялся за бутерброд. – А чьи это мозги?

– Это мозг Шималовой, извлеченный из черепной коробки во время вскрытия. В разных ракурсах, – абсолютно без эмоций сообщил Борис.

– Крайне интересный факт, – пробормотал я.

– Итак, жену Шималова обнаружили на улице, как я уже говорил, с проломленным черепом. Травма, несовместимая с жизнью. Но привезли ее еще живую. Как выразился дежуривший врач, «на подвздохах», – продолжал рассказывать Борис.

– Это как? – я перестал жевать.

– Ну, что-то вроде предсмертного дыхания, – поморщился он. – Я лично ездил в морг и разговаривал с патологоанатомом. Колоритный дядька, ему бы в фильмах ужасов сниматься. Без грима. Да и обстановка там соответствующая. Ты бы оценил… как режиссер…

Теперь поморщился я. Любит он вспоминать мое прошлое!

– Ты долго будешь ходить вокруг да около? Что на вскрытии?

Борис усмехнулся и покачал головой.

– Патологоанатом сказал, что работает в морге уже тридцать лет, но такого ни разу не видел. Травма нанесена как бы изнутри! Мозг лопнул и разорвал черепную коробку… – Борис плеснул себе пива и выпил.

– Что за бред? – я вдруг почувствовал раздражение. – Боря, с тобой вообще все в порядке? Ты что, веришь какому-то…

– Да, Шурик! – Борис неожиданно заулыбался, только улыбка была какая-то вымученная. – Ты думаешь, что я спятил? А я так же отреагировал, когда услышал диагноз. Решил, что этот патанатом рехнулся со своими трупами. Но он меня провел в секционную и дал возможность убедиться собственными глазами!

Борис вдруг сжал голову руками, как будто у него самого разрывался мозг, после чего посмотрел на меня так, словно я – причина его несчастий.

– Можно еще раз? – попросил я, игнорируя его состояние. – У нее произошло кровоизлияние в мозг? – я указал на одно из фото.

– Не совсем, – внезапно успокаиваясь, ответил он. – То есть, кровоизлияние имело место. Доктор дал мне бумагу, где записаны результаты вскрытия. Кровоизлияние в какие-то там участки мозга на фоне тяжелой черепно-мозговой травмы. Это официальная версия. Реально произошло нечто иное.

– А почему он не написал то, что произошло на самом деле? – поинтересовался я, пытаясь найти какую-то логику в происходящем безумии.

– Я тоже спросил у него. А он сказал, что если кто-нибудь прочитает его запись, то решит, что он попросту свихнулся. Тогда я убедил его, что поверю каждому его слову… Кстати, я потом навел о нем справки – ему можно верить, он довольно известный доктор… в своих кругах. Так вот, не вдаваясь в медицинскую терминологию, которой он меня пичкал, произошло следующее: у нее в башке как будто взорвалась маленькая бомбочка. И изнутри снесла свод черепа. После чего женщина упала и, ударившись головой об асфальт, получила дополнительную травму.

– Так может, ей в рот засунули гранату там, или взрыватель… – Я пожал плечами, ведь должна же быть какая-то материальная причина и логичное объяснение.

– Я тоже это предположил! – взмахнул он руками. – Но в том-то и дело… Это я так выразился, что «бомба рванула». Просто другой причины, чтобы мозги изнутри разлетелись, я не вижу. Не знаю, может, вживили капсюль или еще какую хрень! Он мне и через микроскоп показывал. После взрыва должны остаться ожоги, частицы пороха, или пластита, или чего угодно… Но там ничего похожего нет! Такое ощущение, что кровь подали под высоким давлением. Знаешь, как батареи центрального отопления лопаются? Дают высокое давление, и в слабом месте они…

– А здесь не могло такого произойти? – сделал я не самое умное предположение.

Борис тут же постучал по лбу пальцами.

– Чтобы прорвать кости черепа нужно офигеть сколько атмосфер! По-твоему, у нее компрессор вместо сердца?

– Почему нет? А вместо сосудов – металлопластиковые трубки, – я пытался шутить, чтобы сохранить остатки хладнокровия. Наверно, спятивший патанатом заразил Бориса своим безумием. Я попытался вернуть его к действительности: – А нашли ее где? Свидетели…

– В одном переулке. Свидетелей нет. Можешь поверить, прочесали всех. – Он покачал головой.

– А кто же «скорую» вызвал?

– «Скорая» ехала на вызов в соседний дом и случайно наткнулась на нее. И это еще не всё.

Я тяжело вздохнул. Может, я сплю? – мелькнула у меня не самая оригинальная мысль. Если бы это я ему рассказал подобную историю, то он бы меня уволил!

– Мы с доктором очень долго общались, я его потом до дома подвез… – Борис вдруг стал говорить тихо, стараясь не смотреть мне в глаза. – Он довольно много времени потратил на изучение мозга погибшей. Чем была вызвана такая травма, он не знает. Но вот, что интересно: ему удалось установить, так сказать, эпицентр «взрыва». Там какие-то желудочки в мозгах, черные субстанции… Четвертый желудочек, вроде… Я все записал, это есть в папке. Так вот, наукой это, конечно, отрицается, но есть гипотеза, согласно которой у человека в мозге есть центр души… Да-да, не смейся, он так и сказал. Я покопался в интернете и обнаружил, такое предположение существует, правда, никто к нему серьезно не относится. Первым его высказал Леонардо Да Винчи, он лягушек вскрывал и искал…

Борис вскрыл пиво и стал пить прямо из бутылки. А я воспользовался паузой.

– Значит, рвануло у нее там, где расположена душа? – как можно естественнее спросил я.

– Центр души, – абсолютно серьезно поправил он.

– Так может, это просто душа покинула тело? Знаешь, как цветок растет из-под асфальта? Слушай, а твой доктор Дэном Брауном не увлекается? Помнишь, код Да Винчи…

Я все никак не мог понять, как к этому относиться. Я, конечно, крещеный, не воинствующий атеист какой-нибудь, но все эти россказни о душе, что пробивает кости черепа… Похоже, мой начальник или употребил что-то сильнодействующее, или просто спятил! – поставил я диагноз Борису.

– Я понимаю, – закивал он головой, – тебе надо время, чтобы осознать и поверить в это.

– Мне нужно четкое задание, – твердо сказал я, одним глотком допил пиво и достал блокнот.

– Четкое, – вдруг усмехнулся мой работодатель. – Я бы тоже хотел четкости понимания… Привычность мысли надо гнать, столовый нож оружьем может стать, – неожиданно процитировал он Филиаса Фогга. – О’кей! Телефон выключай!

– Что? – Я воззрился на Бориса, который, надо отдать должное, приобрел свой обычный вид и говорил своим нормальным тоном.

– Трубку выключи! Что-что… – и он сам отключил свой сотовый телефон. Затем закрыл ноутбук. Я только сейчас обратил внимание, что глазок видеокамеры был аккуратно заклеен пластырем.

– Ну? – поторопил я, выполнив я его распоряжение.

– Я не собирался тебя посвящать во все тонкости и детали, но, пожалуй, для дела будет лучше ввести тебя в курс… Конечно, стопроцентно я не могу гарантировать, но на девяносто девять процентов уверен, что в этом кабинете прослушки нет.

Я скрестил руки на груди. И решил помолчать.

– Вначале о твоем задании. – Он закинул руки за голову (это был его привычный жест, и я вздохнул с облегчением). – Ты изучишь все эти аномалии и попробуешь, во-первых, установить источник их возникновения. И во-вторых, поищешь связь между этим всплеском агрессии и смертью жены хозяина.

(Вероятно, так в фирме называли олигарха Шималова.)

– А также, – спокойно продолжал Борис, – выяснишь возможную связь между этими событиями и сумасшествием его дочери.

– Да, – я изобразил улыбку на лице и смайлик в блокноте, – связь с сумасшествием! Понятно.

Борис зыркнул на меня с подозрением, но ничего не сказал.

– Докладывать будешь мне лично. Никаких звонков, ни электронной почты, ни сообщений. Официально – ты занимаешься убийством жены Шималова. И все. По заданию вопросы есть?

– Никак нет, – молодцевато ответил я.

– Отлично, – кивнул начальник. – Теперь о моей версии… (Он вздохнул и положил руки на стол, прямо на фотографии с мозгами.) Месяц назад на нас, ну, точнее, на хозяина, наехал Центр ЭН. Знаешь, кто это такие?

Я кивнул, – это был один из отделов спецслужб. И это звучало более чем реально.

– Разрулить ситуацию мирно не удалось. И мы ждали проблем. Но не таких… – Борис сжал кулаки. – Я уверен, что они использовали психотронное оружие…

Я снова напрягся. Не люблю баек про мировые заговоры и зомбирование. (Телевизор не в счет!)

– Да-да! – Борис вскочил. – И это не генераторы Павлиты! Это проект HAARP! Это СВЧ-излучения!

Я изумленно рассматривал Бориса, покрывшегося красными пятнами. Как будто он сам засунул голову в микроволновку и подвергся облучению.

– Короче, я предполагаю, что спецслужбы в этом квартале города испытали какое-то свое оружие. Причем, основной целью были жена и дочь Шималова. И цели были достигнуты. Ты должен собрать всю информацию, какая бы фантастическая она ни была… любые крупицы… мне может пригодиться все! И полная секретность! Они прослушивают мой телефон, читают мою переписку с сотрудниками, следят…

– Угу, – кивнул я.

Все-таки у Бори обычная паранойя, грустно подумал я. Бред преследования. Я когда-то изучал этот вопрос. Когда снимал свой первый фильм. Кстати, он же и последний. Вопрос лишь в одном: все эти россказни про центры души – тоже бредовые фантазии? И еще: мне-то что делать? Идти на поводу чужого безумия?

– …ты теперь тоже под колпаком, – продолжал вещать Боря. – Поэтому все, что касается убийства и тому подобного – можешь смело писать, говорить по телефону. Но! По поводу воздействия на сознание – только мне и только лично! Александр! Мы знакомы много лет. Ты – один из немногих людей, которым я доверяю!

В другой раз я был бы польщен, но сейчас… сейчас мне было наполовину грустно, наполовину страшно. Грустно, потому что жалко Бориса, а страшно…

– Мне поначалу было знаешь, как страшно! – каялся он. – А теперь нас двое! И еще: предупрежден – значит, вооружен! И последнее…

О господи, что еще? Инопланетяне? Зомби Апокалипсис?

– Помнишь, я говорил про философское общество «Постигающих истину»?

Я молча кивнул.

– Так вот, с этого общества все и началось. С их ежемесячного собрания. Возглавляет это общество наш экономист… – Борис замолк, плотно сжал губы и поиграл желваками. – Талантливый молодой человек… – снова молчание. – Жена и дочь хозяина посещали эти собрания. Никакой наркоты! – чуть ли не крикнул он. – Что там случилось? Не знаю, но похоже на массовое помешательство. Есть видеозаписи. Я уверен, что это результат воздействия оружия массового поражения сознания! Именно этим оружием была убита жена Шималова и сведена с ума его дочь! А этого парня просто подставили и сделали виновным в убийстве…

Тут он внезапно замолчал и какое-то время сидел, задумавшись.

А я вдруг заподозрил…

– Боря, – негромко спросил я у него, – а кто он такой, этот парень-экономист?

– Мой сын… – бесцветным голосом ответил он.

Я удивился, потому что был знаком с его сыном, подростком…

– Мой старший сын от первого брака.

Глава 3.

Было около часу ночи, когда я пошел домой. Борис остался на работе. Я отказался от предложения довезти меня до дома, решив проветрить мозги. В свете последних событий такое выражение приобретало иной смысл.

Ночная жизнь в городе была в самом разгаре. На Невском даже образовалась пробка из машин. Народ разъезжался с вечеринок, ехал в клубы, рестораны и казино. Несмотря на непогоду, порхали ночные бабочки. Позвонила Диана. Она вылезла из виртуальной паутины, оставила компанию и была готова выйти в свет. Услышав в ответ, что я устал и собираюсь лечь спать, поскольку впрягаюсь в работу, она обозвала меня занудой и пообещала вызвонить нашего общего приятеля Сергея.

– Мы пойдем в ресторан, поужинаем тебе на зависть и зависнем там до утра. Все, игра окончена!

Счастливого пути, сказал я про себя. Разница в возрасте сказывалась. Диане было необходимо подобное времяпрепровождение, как мне прогулки по пустынным улицам и мрачным дворам. Желательно одному. Она – типичная представительница своего поколения, все время в движении, только неизвестно куда.

Воткнув наушники в уши, я включил L-Dopha и попытался привести мысли в порядок.

Итак, меня наняли, чтобы собрать информацию о психотронном оружии! Такого в моей практике еще не было. Вопрос лишь в том, существует ли оно в природе? И можно ли доверять Борису? Во-первых, его паранойя. Во-вторых, он хочет спасти своего сына… Сочетается ли первое со вторым? А если он все выдумал, чтобы просто спасти своего ребенка? В наезд спецслужб я верю, в то, что они могут быть причастными к смерти жены олигарха – тоже. Но вот в центры души…?

Я брел по центру города и незаметно свернул с Невского на Маяковского. Здесь движения и шума было поменьше. Мрачная инструментальная композиция, которую я слушал, идеально подходила для моего настроения. Я в такт музыке шагал по черному блестящему тротуару, по отражениям желтых фонарей. Песня закончилась, и я свернул на пустынный переулок, решив таким образом сократить путь – до Петроградки отсюда не меньше часа пешком.

Странная тишина была в этом месте. И дело не только в том, что музыка смолкла и что сюда не заезжали машины… Воздух здесь был странно неподвижен. Гробовая тишина! – мелькнула мысль.

В конце переулка я заметил фигуру человека. Он двигался мне навстречу. Я напрягся – что-то было с ним не то… Чертово воображение! – обругал я себя и, сунув руки в карманы, беспечно пошел вперед. Я старательно делал вид, что ничуть не обеспокоен, а иду себе, даже насвистываю и ни на кого не обращаю внимания. А стоило бы! Приближавшийся ко мне некто был закутан в плащ до земли, а натянутый на голову капюшон полностью скрывал его лицо. Он был повыше меня ростом… Но не это заставило мое сердце колотиться… Что в нем не так?! Он поравнялся со мной. Я сжал кулаки в карманах. Вдруг меня осенило! Он шел беззвучно! Мои шаги гулко отдавались в тишине, отражаясь от каменных стен, а он шел уверенной походкой и не издавал ни звука!

Я вскрикнул и застыл…

«Ты прикоснулся… Берегись!»

Это он мне сказал? Или это я сам сказал? Или это пронеслось в моей голове?

Меня стало трясти. Кто это был? Я смотрел вслед уходящей фигуре…

– Эй! – закричал я ему и вздрогнул от собственного голоса. – Остановитесь!

И не соображая, что делаю, я бросился за ним.

– А ну, стой! – я схватил за его за руку… но ощутил лишь рукав плаща! Тогда я дернул за этот рукав, и плащ слетел…

Раздался громкий хлопок (нет, сотни хлопков, словно лопнуло множество воздушных шариков), послышались взмахи сотен крыльев, какой-то далекий смех – и все исчезло, провалилось в темноте…

Я сидел на мокром и холодном асфальте. Кто-то держал меня за руку.

– Дык, перебрал хлопец! – дыхнуло на меня смесью перегара и курева.

Меня с силой дернули наверх, и я оказался на ногах. Правда, стоял я неуверенно и пошатываясь.

– Ну чё, нормуль? До дома-то дойдешь?

Я ощутил похлопывания по плечу и услышал пьяный смех. Компания пошла дальше, а я остался стоять посреди улицы.

Что, что это было, Холмс?

В такси я слушал болтовню водителя…

***

Я лежал на кровати, слушая, как дождь отбивал ритм по подоконнику, а ветер ломился в темное окно. Сна не было ни в одном глазу. Зато я чувствовал страх. Неприятный, липкий, заставляющий дрожать руки и биться сердце.

Я вскочил на ноги и обошел всю квартиру. Меня не покидало ощущение чьего-то присутствия. Я понимал, что это мое чертово воображение! Из-за которого меня и приглашал работать Борис. Но одно дело понимать, что в квартире никого нет, а другое дело – чувствовать на себе чей-то взгляд! Я не поленился и с фонарем обследовал все углы, даже заглянул под кровать. Запер дверь на засов. И выпил коньяку. Стало легче. Я напряженно прислушивался, но все звуки были привычными: завывания ветра в дымоходах, шум машин с улицы, работающий телевизор у соседей – и сейчас они успокаивали.

Сидя в кресле, я попытался проанализировать, что со мной произошло. Припадок? Утрата сознания? Галлюцинация? Стоп! Я плеснул себе еще коньяка. А ведь это мысль! Это была самая настоящая галлюцинация! Вот только с чего? Опухоль мозга? А что, если?.. А что, если это Борис мне что-то подсыпал? В пиво, например. Чего можно ожидать от параноика?

И я, кивая самому себе, уверил себя в том, что во всем виноват Боря, который сам спятил, да еще и меня решил отравить. Но зачем? Это было непонятно. Зато доказать это было легче легкого: все документы, факты, которые он любовно собрал для меня, должны оказаться ненастоящими! То есть, вполне возможно, что жену олигарха убили или она сама умерла – не важно… а важно, что все истории про центры души, про ненормальную агрессию у сограждан, да еще и в одном районе города – все это фейк!

Я облегченно вздохнул. Жаль, конечно, Бориса… И жаль, что я останусь без работы, но, по крайней мере, останусь в своем уме!

Я включил музыку и занялся разбором документов из двух папок.

«Отсюда все и началось» – кажется, так говорил мне Борис про эту секту, или как там ее? Общество «Постигающих истину»…

Я поискал в интернете и ничего про это общество не обнаружил. Так и есть – все это выдумки!

Тогда я вошел в группу «ЧП и ДТП в Центральном районе». Ого! А тут оказалось довольно много информации про события того дня… Действительно, куча аварий, нападения… А! Вот и упоминание про это общество!

Я нашел несколько ссылок и даже обнаружил десятиминутное видео, которое снял кто-то из присутствовавших на этом тайном собрании. А все-таки оно существует! – сказал бы Галилео. Я стал смотреть. Видимо, съемку начали, когда стало происходить что-то необычное: небольшой зал битком набит людьми… крики, паника, давка… вот один молодой человек указывает куда-то на потолок и кричит… (Я выключил музыку и сделал погромче запись.) Арман? Нет, Ариман! Вот что он кричал. Ничего себе! Он вдруг вскакивает на подоконник и, разбивая головой окно, прыгает вниз. Интересно, там высоко? А вот девушка… палит из травмата по сторонам. Жесть какая-то! Рядом с «оператором» еще один молодой человек, он тоже кричит, даже орет! И тоже про Аримана…

И тут у меня глаза непроизвольно расширились. Я нажал на паузу. На видео крупным планом появилось лицо кричавшего парня. Это же Волга, собственной персоной! Приятель Дианы, который, по словам его друзей, находился в дурдоме!

Я сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. И снова включил запись. Точно, он! Ошибки быть не может. Затем я сумел разглядеть сына Бориса. Того самого экономиста, который и возглавлял эту секту. Ну, общество… Кстати, на отца он совсем не похож… Он сидел в кресле, был бледный и вид имел растерянный. Руки его безвольно висели… Волгу я заметил еще один раз, в самом конце – его держали два медика, а он пытался вырваться. Потом его увели.

Я захотел есть. По дороге на кухню я снова ощутил чье-то присутствие.

– Да и плевать! – произнес я в полный голос. Единственный, кто может меня слышать, это товарищ майор из спецслужб! Борис же говорил, что он под колпаком? А это заразно. А значит, и мою квартиру прослушивали или даже вели съемку. – Здравия желаю! – снова громко крикнул я и понял, что говорю все это со страху.

Я принес в комнату сыр, рукколу, булку, плеснул себе еще коньяка и снова сел за разбор бумаг.

Итак, после этого злосчастного собрания нескольких человек увезли в полицию, в том числе сына Бориса (интересно, за что?) и девицу, которая стреляла. Нескольких отправили в больницы с пулевыми ранениями и еще тех, кого затоптали в давке. Одного – видимо, Волгина, поскольку фамилия не была указана – забрали в психушку (сообщался его диагноз: «реактивный психоз») и еще одного – в морг, он-таки разбился при падении…

Пролистывая полицейские отчеты, я остолбенел: Феликс Волгин, 25 лет, нанес своей матери, проживающей по адресу … множественные удары топором (фото прилагаются). Это как? – удивился я и продолжил изучать протокол: такого-то числа (в тот же день!), по принятому в 20 часов 30 минут вызову выехала оперативная группа на адрес… Стоп! А когда было сборище у философов? Во сколько? Я положил рядом предыдущий лист и изумленно уставился на него: сходить с ума там начали в половину девятого вечера… То есть, Волга, он же Феликс Волгин, сошел с ума на собрании и тут же прибил мамочку? Или это просто однофамилец? – пришло мне в голову простое объяснение.

Я написал Диане сообщение: «Привет! Как зовут Волгу?» Тут же пришел ответ: «Амон2; Volga.com». Да что за!.. И я набрал еще одно: «Имя настоящее у него есть? В реальном мире!»

«Феликс» – ответила Диана.

Что здесь не так? Он сбежал по дороге в психушку? Спрятался дома и убил мать?

Я открыл карту города. Вот здесь – я увеличивал масштаб – происходило собрание секты. Вот адрес Волгина. В общем-то недалеко, минут двадцать пешком или десять на машине… Я глотнул коньяка и закашлялся. Дело в том, что место встречи этих «Постигающих истину» было в двух шагах от переулка, в котором я сегодня ночью словил глюк!

Вот так совпадение! На всякий случай я решил посмотреть историю своих перемещений. Вот я шел по Невскому, свернул на Маяк, а потом в этот переулок… и здесь мои передвижения, судя по данным геолокации, завершились… Как это возможно? Большой брат перестал следить за мной?

Красная линия на карте обрывалась посреди того злополучного переулка.

Перед глазами мелькнула картинка: цыганка, гадающая по руке… в голосе сожаление: «Линия жизни обрывается так рано!»

Тьфу ты! Наверно, просто сигнал пропал или еще что-нибудь, решил я.

Но идея с картой меня заинтересовала. Я взял планшет – там можно ставить отметки – и стал наносить на экране точки: на здании, где проходило сборище внезапно спятивших философов… на доме, где Волгин зарубил мамашу… на переулке, где я увидел галлюцинацию… Вот черт! А жену-то Шималова тоже обнаружили в этом переулке! Впрочем, это и неудивительно, ведь если на том сборище произошло что-то из ряда вон выходящее, то прямо там ее и стукнули… ну, или «душа покинула тело», как утверждал патанатом.

Я продолжил отмечать на карте места, где происходили криминальные события того дня: аварии, нападения, драки, суициды… По времени все это происходило после того пресловутого собрания. И это косвенно подтверждает идею фикс про психотронное оружие. То есть, вначале происходит нечто на встрече философов. Ну, допустим, там их всех облучили чем-то, а затем события распространяются во времени и в пространстве, словно круги по воде. А эпицентр – здание, где собирались философы. Я увеличил масштаб карты до максимума. Ого!? А это здание, оказывается, примыкает к часовне, а вход в эту часовню – с территории больницы, в которую и привезли жену олигарха! Круг замкнулся. Между прочим, что-то долго ее искали. Вероятно, она была без документов. Да и неразбериха царила в те часы везде: и в полиции, и в больнице, и даже в морге, наверное.

Я еще какое-то время сидел с планшетом и документами, но больше ничего интересного не обнаружил. То есть, не просмотренных бумаг еще оставалось довольно много, но поди разбери, что из них пригодится…

Я пошел спать. К чему-то вспомнилась «Матрица»:

– Ты веришь в судьбу, Нео?

– Нет.

– Почему?

– Неприятно думать, что тобой манипулируют.

Глава 4.

То, что он отличался от всех остальных, можно было предположить еще при рождении. Все младенцы, испытав жуткий многочасовой стресс, когда неведомая сила выталкивала их неизвестно куда, кричали благим матом. Он появился в этом мире молча. И только от сильного хлопка по спине, нанесенного рукой, затянутой в резиновую перчатку, он поспешил присоединиться ко всем остальным. Это был первый урок: нужно быть таким, как все!

Детский сад и начальная школа убедили его в этой мысли. Не стоит отличаться – это обидно и частенько больно. Но даже при всем его старании быть как все, окружавшие его дети угадывали в нем чужака. Изоляция, в которой он оказывался, угнетала его самого и вызывала подозрение у взрослых.

И все же у него появился друг. Феликс тоже не был похож на других детей. Они вместе придумали мир иной реальности, в котором обитали странные и жутковатые существа, но при этом их мир был очень логичен и достоверен. Приятели могли погружаться в иную реальность на целый день, но если он вечером возвращался домой, то Феликс все чаще оставался там. Пока не застрял насовсем. Через некоторое время у него диагностировали детскую форму шизофрении. Возможно, если бы не тизерцин, инсулиновые комы и прочие методы лечения, Феликс мог бы описать свои путешествия, став современным Чарльзом Доджсоном или Джоном Толкиеном.

Затем у него появилась подружка. У девочки была неприметная внешность, за исключением пронзительных черных глаз. По возрасту она была младше, но по развитию годилась в старшие сестры. Он повел ее в свой придуманный мир, а она, в свою очередь, указала ему туда более короткий путь. Расстались они через пару лет, когда она оказалась в колонии для несовершеннолетних. А встретиться позже им довелось случайно – она играла в какой-то панк группе, была законченной наркоманкой и собиралась покончить жизнь самоубийством. Он ей был не интересен, как случайно обнаруженный детский горшок несентиментальным человеком. Да и она не вызвала у него никаких эмоций, поскольку он начал делать свои первые шаги по своему пути.

Потом, когда он стал одаренным истиной и анализировал свою жизнь, то понял, что все началось именно с создания ирреального мира. Его заметили. А дальше по пути его вели знаки, которые посылались специально для него, и нужно было только уловить их и правильно истолковать.

К удивлению окружающих, он легко поступил в университет. Высшее образование повлияло на него благотворно. И то, что он не такой, как все (а это было главным условием движения по пути), стало предметом его гордости. Он был уже не изгоем, а центром внимания, объектом интереса со стороны сокурсников и преподавателей. И если поначалу подобное изменение отношения к своей персоне вызывали у него искреннюю радость, то через некоторое время он воспринимал это уже как должное.

Когда у него появилась профессия и должность, он на какое-то время усомнился в целесообразности получения этой специальности, ведь она ничем не могла помочь в достижении его цели. Но потом он долго вымаливал прощение за свою недальновидность и утрату веры. Он же был одаренным истиной, в отличие от тех, с кем общался и кого обучал. Они в лучшем случае могли стать постигшими истину.

Так и оказалось. Его работа дала ему возможность не думать о деньгах, а всецело посвятить себя движению вперед. И общение с людьми определенного круга позволяло тщательно отбирать из них претендентов на постижение истины.

Тогда-то и возникло имя Амон. Сначала оно ему не понравилось. Почему именно Амон? Явные ассоциации с полицией (и почему-то с Пелевиным) мешали ему прочувствовать силу имени. «Сокрытый», «потаенный», являвшийся для египтян высшим божеством… Он его не выбирал. Ему дали это имя. И все ученики поддержали его. Только так они будут называть его теперь. Только Амон сумеет провести их по пути. Они были готовы следовать за ним. Готовы постигать истину.

Глава 5.

Я подскочил от телефонного звонка. Очень странно – я же отключал телефон! Почему он звонит? Тут я проснулся. Взяв трубку в руки, я убедился, что мне и правда звонили: несколько незнакомых номеров, Диана, Борис. Пробуждение и возвращение к реальности далось мне тяжело. «Надо принять ванну, выпить чашечку кофе…» Послышался полуденный выстрел пушки с Петропавловки. Дождь, кстати, так и не прекратился, лишь стал менее интенсивным. Серое небо висело прямо над моим окном. Да что ж такое? Вновь зазвонил телефон, беззвучно. Очередной незнакомый номер. Отвечать или не отвечать? Какие-нибудь мошенники, судя по нелепым цифрам номера.

– Да, – хрипло сказал я.

Ответом была тишина. Ну, почти тишина. Какие-то электронные звуки на заднем плане, может быть, даже голоса… И вдруг совершенно отчетливо я услышал чье-то сопение, или дыхание…

– Слушаю! – громко крикнул я в динамик.

Но не произошло ровно ничего. Продолжалось сопение на многозвучном фоне. Я отнял трубку от уха и посмотрел на нее: шли секунды разговора… Я сбросил вызов, но, видимо телефон завис, потому что секунды продолжали отсчитываться. Я попытался выключить сам телефон, но он не реагировал на мои команды. Я осторожно, словно он мог взорваться, поднес телефон к уху. Холодный пот выступил у меня на лбу, и в горле пересохло: некто в трубке довольно громко усмехнулся! Мое негодование сменилось страхом. Слова застряли у меня где-то внутри. Я с трудом сглотнул, и, держа трубку двумя пальцами, положил ее на стол… я бы не удивился, если бы из нее сейчас вылезло привидение…

– Да что же это такое! – наконец, взорвался я, кляня свою трусость. И схватив телефон, рявкнул: – Какого черта?

– И он учил меня вчера вежливому обращению! – услышал я голос Бориса. – У тебя что – психоз? как он там?.. реактивный!

– О! – Я слегка обалдел. – А это ты сейчас звонил? И молчал? Ну, минуту назад!

– Я сейчас звоню. И говорю. Что там у тебя происходит? – недовольно поинтересовался он. – Ты вообще где?

Я упал обратно в кровать.

– Дома, – пробормотал я в ответ.

– Ни фига себе? – возмутился Борис. – Ты на часы смотрел? Хотя, столько пить… Это, конечно, не мое дело, но когда мы работаем вместе, соблюдай норматив, так сказать…

– В смысле? – Я закрыл глаза, голова закружилась. Открыл – стало тошнить.

– В смысле, пить надо меньше! – прикрикнул Борис. – У меня полное ведро пустых пивных бутылок!

Я подумал, что спрашивать у него, не подлил ли он мне чего-нибудь сильнодействующего в пиво, не самое подходящее время.

– Так, – привычным начальственным тоном продолжил Борис. – С чего начнешь? Какие планы?

Я, особо не раздумывая, сообщил первое, что пришло в голову:

– Собираюсь пообщаться с дочкой, которая в дурдоме, а потом с доктором в морге.

– Почему именно с них начнешь? – спросил было Борис, но, не дав мне времени на ответ, сразу предложил свою помощь: – С дочкой так просто не встретишься. Я сейчас созвонюсь кое с кем, а ты поезжай в больницу, там на проходной скажешь, что идешь к Дергачу. Он, типа, начальник хозчасти… Передашь ему конвертик. У тебя есть приличный? Положи туда… – и он озвучил сумму.

– Сколько? – возмутился я. – Ты мне в десять раз меньше платишь, чем какому-то завхозу!

– Тебе, как и ему, платит фирма, – хладнокровно парировал он. – Кстати, завхоз этот – серый кардинал больницы, и часть этих денег – оплата палаты «люкс». Он тебя сведет с лечащим врачом дочери хозяина. И должен будет всячески содействовать. И не забудь, что она лежит там под фамилией Иванова…

– Почему Иванова? – спросил я просто чтобы что-то сказать. Голова моя перестала кружиться, но зато сильно болела. Может, я и правда перепил?

– Ты точно в порядке? – с подозрением в голосе спросил Боря.

– Ну, смотря с кем сравнивать… – пробормотал я ему в ответ.

– Ты это брось! Меня твое похмелье абсолютно не интересует! Какие у тебя еще планы?

Чувствовалось, что Борис выспался и стал самим собой, не то, что вчера. Он наседал на меня, как Ахиллес на Трою, и пришлось мне отвечать что-то вразумительное. Про матереубийцу Волгина я пока промолчал, решив, что вначале попробую разобраться с этим Нероном сам. Тем более, что я еще не понимал, как мне себя вести с Борисом.

– Вылетай немедленно! – сказал он мне напоследок и прибавил: – Жду результатов!

Закончив разговор, я сел на диван и, совершенно не собираясь «вылетать», как велел Борис, стал размышлять. Интересен был даже не сам звонок, а моя реакция на него. Я не про звонок Бориса, а про предыдущий. Почему это я вдруг испугался? И чего? Еще раз проанализировав все, что произошло, попытавшись выяснить источник страха, я решил, что виною всему погода. Более реальных причин не было. Ну, ошибся кто-то номером, ну, трубка глючит, – так ронять ее надо меньше! А вот отчего было страшно? Откуда какая-то внутренняя тревога и напряжение? А вчера? Тоже психоз? Остатки действия психотронного оружия?

Кофе попью по дороге, решил я, спускаясь по лестнице, исписанной граффити скверного исполнения. Лампочки горели через этаж, и потому приходилось идти осторожно – можно ступить в кучу… Входная дверь была раскрыта настежь, давая свету проникнуть на площадку. Рядом с бутылкой дешевого портвейна лежал инсулиновый шприц. Довольно странное соседство. Наркоман и алкоголик – братья навек. Я представил рекламный ролик наркологической клиники: «Только у нас гарантированное освобождение от алкогольной зависимости! – говорит человек в белом халате. – Лучшие средства! Кокаин и героин! Навсегда избавят вас от пристрастия к алкоголю!»

Я споткнулся о незамеченную пивную банку. Съезд у них тут, что ли, проходил? Собираясь захлопнуть входную дверь, я непроизвольно замер –было отчетливое ощущение, что за моей спиной, в темноте, где угадывалась дверь в подвал, кто-то стоит и пристально смотрит на меня…

Ну, это уж слишком! Я развернулся и на секунду застыл, пытаясь прийти в себя и привыкая к темноте. Серый свет, проникавший с улицы, позволял разглядеть пустоту помещения. Как говорится, увидеть никого, да еще в таком освещении…

Но тут дверь, повинуясь внезапно ожившей пружине, с грохотом захлопнулась, толкнув меня в спину! Я стоял в полной темноте. Сначала оттого, что зажмурил глаза. Но я тут же раскрыл их, а руки развел немного в стороны, готовясь отразить любую опасность. Голову пригнул и задержал дыхание, прислушиваясь к окружающим звукам. Но, кроме журчащей воды в глубине подвала и частых ударов, словно где-то забивали бетонные сваи, ничего не было. Медленно развернувшись всем корпусом, я тихонько выдохнул, и удары сердца стали реже.

***

Выйдя из метро, я перешел железнодорожные пути и направился в сторону красивого современного жилого комплекса. Однако, дойдя до полуразвалившегося деревянного строения, пришлось свернуть, и дальше мой путь лежал вдоль трассы с одной стороны и парка с другой. Сырость проникала под плащ вместе с ветром. Дождь, точнее, водяная пыль, окутывала с ног до головы. Асфальт кончился, и дорога представляла собой месиво из воды, земли, травы и остатков грязного снега. А проезжавшие мимо машины щедро обливали этой смесью всех, идущих пешком.

Я не обращал внимания на эти внешние неудобства. Гораздо больше меня сейчас волновал внутренний дискомфорт. Разумеется, в моей парадной никого не было. Никто не смотрел мне в след. Это было игрой воображения, чересчур развитого. Ведь пугает не реальность, а неизвестность! Когда в вас тычут стволом и произносят угрозы, это, конечно, неприятно, но вполне материально. Но когда вы чувствуете себя на прицеле, а снайпера нет – тут страх иррациональный. И сразу пот прошибает холодный, и сердце колотится – сплошная неврастения… Интересно, а галлюцинации при неврастении бывают? Спросить бы у кого… Как все-таки удачно, что шел я в психиатрическую больницу.

На старой проходной я объяснил, к кому иду, а заодно и расспросил, как идти. «Дом скорби» занимал довольно большую территорию. Я шел по песчаной дорожке и разглядывал вековые деревья, основательные каменные здания начала прошлого века, современные постройки из белого кирпича, гараж на несколько машин, а в глубине парка виднелись купола деревянной церкви.

Обогнув один из корпусов, я вышел к площадке, огороженной высокой сеткой. Там, несмотря на скверную погоду, гуляли пациенты, облаченные поверх одинаковых халатов в куртки и плащи. Санитар – здоровый детина в черном ватнике, из-под которого торчал белый халат, с бритой, как и у гуляющих пациентов головой – курил сигарету. Я поинтересовался у него, где находится шестой корпус, он объяснил. Некоторые из больных (там оказались исключительно женщины) с приоткрытыми ртами стали меня разглядывать. Остальные не проявляли никакого интереса. Стояли на месте, ходили по кругу, разговаривали, как я заметил, сами с собой. Одна, сидевшая на узкой деревянной скамейке, непрерывно стучала ребром ладони себе по колену, сжимая и разжимая при этом руку, на несколько секунд останавливаясь и к чему-то прислушиваясь, а затем продолжая свое выстукивание.

«Не дай мне Бог сойти с ума! Уж лучше посох и сума!» – подумал я и отвернулся от мрачной картины.

Корпус номер шесть оказался двухэтажным домиком, по стене которого вился плющ. Перед окнами предполагалась лужайка и клумбы. Сейчас они были занесены снегом. Чувствовалось, что больница была за городом и на северном направлении. Снег был белый. Поодаль стоял новенький дорогой автомобиль, цвет – металлик. Еще один санитар, родной брат того, что выгуливал женщин, проверял давление в колесе. Неужели это его машина? Однако!

Кабинет Дергача – на медной табличке значилось: «Директор больницы» – занимал угловое помещение, окнами выходя на лужайку и на авто. Судя по взглядам, которые хозяин кабинета бросал на машину во время нашего разговора, я понял, что автомобиль все-таки принадлежал ему. Кабинет был не хуже, чем у Бориса, только в другом стиле. В английском, почему-то подумалось мне.

Внешне Дергач был больше похож на завхоза или прораба, чем на директора: круглое лицо, пронырливый взгляд, яркий дорогой пиджак.

– Добрый день, – обратился я к нему и уселся без приглашения в кресло, стоявшее рядом со столом из красного дерева. – Борис Андреевич звонил вам. Я знаю, как дорого ваше время…

– Да? – он приподнял брови, разглядывая меня как стройматериал, который привезли по ошибке. – Да, довольно дорого.

– Поэтому буду краток, – продолжил я, вытаскивая из внутреннего кармана белый конверт с российским флагом в углу. – Мне нужно побеседовать с одной пациенткой. Юлей Ивановой… (чуть не ляпнул Шималовой!) – Я широким жестом положил деньги на стол. – Далее, поговорить с ее лечащим врачом. И выяснить про еще одного человека, которого привезли к вам в тот же день, что и девушку. Его фамилия…

– Я понял, – прервал меня директор и криво улыбнулся. – Вы сами сказали, что мое время дорого, поэтому посидите, пока я все устрою.

Он вытащил из кармана айфон, набрал чей-то номер, дал краткие и четкие указания, затем вновь обратил свое внимание на меня.

– Значит, так. Вы пройдите сейчас в седьмой корпус, это за церковью надо повернуть направо, там подниметесь на третий этаж, найдете двенадцатое отделение, у двери звонок – позвоните и спросите доктора…

Тут его взгляд упал на конверт, он замолчал, затем вздохнул и добавил:

– Ладно, я сам вас провожу…

Не знаю, действительно ли мой провожатый был серым кардиналом больницы, но определенный вес здесь имел. Заведующего отделением, на которое мы с ним пришли, звали Роберт Михайлович Калигари. Он провел нас к себе в кабинет и предложил кофе. Дергач отказался, и я за компанию. Кабинет доктора отличался от завхозного, как отличался старый больничный уазик от дергачевской иномарки. Впрочем, и хозяева кабинетов представляли собой такую же контрастную пару: доктор был худым, выглядел замотанным, а его белый халат было бы неплохо погладить. Зато письменный стол эпохи Ломброзо впечатлял сильнее иномарки. Правда, завален он был кучей всевозможных бумаг.

Заведующий начал спрашивать Дергача про ремонт какой-то палаты, заглядывая ему в глаза, а тот свои глаза закатывал, рассказывая про долги, отсутствие денег на счетах и прочие проблемы. Беседа грозила затянуться, и кардинал завхозов, буравя взглядом психиатра, поинтересовался: «А сколько ваше отделение в этом месяце заработало?». Тут доктор закатил глаза и, блуждая взглядом по потолку, отвечал, что развивать коммерческие услуги на психиатрическом отделении нереально!

– А как же третье отделение? – ядовито спросил Дергач.

– Но это же наркологическое! – воздел руки к небу заведующий.

Наконец завхоз ушел, Роберт Михайлович предложил мне сесть и сам расположился напротив.

Я посочувствовал доктору, мол, на бедной медицине и то хотят нажиться, но он даже не обратил внимания на мои слова. Он сидел некоторое время задумавшись, но затем, вспомнив, что он не один, обратился ко мне:

– Что вы хотели? – и поскольку прозвучало это не слишком гостеприимно по отношению к протеже директора, он, спохватившись, добавил: – Весь в вашем распоряжении.

Я вновь посочувствовал ему, на этот раз про себя.

– Если вы заняты, то, может, я побеседую…

Он жестом остановил меня.

– Нет проблем. А занят я всегда. Так чем могу вам помочь? – на лице появилась дежурная улыбка, а в голосе – профессиональные интонации.

Я рассказал ему, что мне нужно, но он как-то не сильно обрадовался моей просьбе.

– М-да? – он посверлил меня недоверчивым взглядом. – Юлечку Иванову я веду сам. Я дам вам возможность побеседовать с ней. Но! Это в качестве исключения. Во-первых, ее отец…

– Ее отец меня и нанял. Можете позвонить ему сейчас. – Я расплылся в улыбке.

– Хорошо, – хмуро ответил психиатр. – Просто мы не разрешаем ее допрашивать даже полиции и прокуратуре. Не говоря уже о…

– А я и не собираюсь ее допрашивать. Мне хочется с ней просто поговорить. Если она вдруг вспомнит, что с ней произошло, или с ее матерью…

– Исключено, – покачал головой мой собеседник, – точнее, невозможно. У нее антероретроградная амнезия. Но проблема даже не в этом…

(Я хмыкнул – проблема была в том, чтобы понять, что он говорит!)

– Она ни с кем не вступает в контакт, – продолжал доктор, глядя мимо меня в окно. – Только на фоне нашей терапии мне удалось немного пообщаться с ней. Не стану вас загружать терминами, но «достучаться» до нее вам, скорее всего, не удастся.

Теперь он перевел взгляд на меня, слегка наклонил голову, и я почувствовал себя пациентом.

«Ага, – решил я, – не иначе, как диагноз ставит. Главное – это обойтись без лечения».

– У девушки имеет место реактивный психоз, – продолжил он, не реагируя на мои вежливые улыбки, – ну, это когда у человека выраженная психотическая реакция на что-либо… да еще на неблагоприятном преморбидном фоне… то есть, когда уже имеется почва для помешательства. Привезли ее с сильным галлюцинаторным синдромом… Галлюцинации у нее были.

– Спасибо! – радостно поблагодарил я его за разъяснения.

– Причем, истинные, – добавил он тоном продавца, сообщающего, что его товар настоящий, не подделка. – Зрительные, угрожающего характера…

– Извините, Роберт Михайлович, а можно поподробнее? – попросил я, предположив, что она могла видеть убийцу матери, или какого-нибудь Аримана…

Психиатр с явным интересом уставился на меня.

– А зачем вам подробности галлюцинаций? – подозрительно спросил он.

Я решил отделаться шуткой:

– Дело в том, – чуть наклонившись к нему, начал я, – что я еще и режиссер… а вдруг продолжение «Острова проклятых» сниму?

Я сделал большую глупость. У психиатра не было чувства юмора.

– Это больной человек! Мало того, моя пациентка! И использовать полученную информацию!.. А вы знаете, что существует статья о неразглашении медицинской информации? Я не говорю уже об этической стороне! – бушевал доктор.

Я несколько раз извинился и сказал ему, что просто неудачно пошутил.

– Это больница, а не цирк… Тяжелая больная, которую с большим трудом удалось компенсировать…

Мне стало стыдно. Доктор еще минут пять кипел и негодовал, но затем сменил гнев на милость и стал рассказывать. Угрожал ей в галлюцинациях, по-видимому, мужчина. Но был ли это реальный человек, он сильно сомневался. Совершенно не обязательно, пояснил психиатр, что мужчина из галлюцинаций имеет к ней прямое отношение, она могла видеть его мельком где-нибудь, или он работает вместе с ней, или…

– А не может быть так, что она его действительно видела? Он преследовал ее, скажем, пытался убить. Она сумела убежать, у нее развился, как вы говорите, психоз…

Психиатр усмехнулся.

– Она галлюцинировала около суток, находясь уже в клинике. И этот мужчина, по ее словам, находился рядом с ней. Только никто, кроме нее, его не видел. Пойдемте, я сам собирался ее посмотреть. Да, естественно, в момент вашей…гм… беседы, я буду присутствовать.

Заведующий попросил меня надеть белый халат поверх моей одежды. А в ответ на мое удивление – зачем мне халат? – рассказал историю:

– Как-то раз мы вызывали дерматолога из города для консультации одного нашего больного. Он приехал, оставил вещи в ординаторской и пошел смотреть пациента. Время было вечернее, и все наши доктора разошлись. Консультант решил, что халат ему не нужен, а потому пошел прямо в пиджаке. Осмотрев больного, он собирался вернуться, чтобы записать результаты осмотра, подошел к двери, которая оказалась, естественно, закрыта, и крикнул дежурную санитарку. Когда та подошла, попросил ее открыть дверь. На вопрос «зачем?» пояснил, что хочет вернуться домой. Разумеется, она посоветовала ему пройти в свою палату и не пытаться уйти с отделения. Тот посмеялся и попробовал объяснить санитарке ее ошибку: «Я доктор!» – утверждал он. «Ага, – ответила женщина, – вот и ступай в палату, там тебя пациенты ждут!»

– И чем дело кончилось? – спросил я, спешно облачаясь в белую одежду.

– Повезло ему, – бесстрастно ответил заведующий, – случайно вернулся один из наших докторов и вызволил несчастного.

Мы поднимались по лестнице на третий этаж. Лестничные пролеты были заделаны металлической сеткой. На площадке мы подошли к обитой железом двери, доктор достал из кармана четырехгранный ключ-ручку, вставил в замок, провернул и толкнул дверь вовнутрь. Перед нами было еще две двери, обе массивные, металлические, без ручек, но с отверстием для четырехгранника. На одной из них была табличка «Пост беспокойных», а на другой было маленькое зарешеченное окошко. Доктор Калигари посмотрел в него, после чего открыл дверь, и мы оказались на женском психиатрическом отделении. Доктор шел довольно быстро, и я еле поспевал за ним. Сумасшедших женщин было много. В застиранных длинных халатах они ходили по коридору, забредали в палаты – комнаты без дверей, точнее, без одной стены со стороны коридора. Увидев нас, многие оживлялись. Одна вскочила с постели, подбежала к нам сзади и, махая рукой, как ребенок, изображающий «до свидания», заголосила: «Женихов привели! Девочки, женихов привели!» Волосы у нее грязные и растрепанные. Мне стало не по себе. Я прибавил шагу и уже чуть не наступал на пятки заведующему. Внезапно он остановился, и я налетел на него.

Палата Юли оказалась со всеми стенами в наличии и, если бы не место, где она находилась, могла бы претендовать на «люксовость»: отдельный туалет, душ, внутренняя отделка. Только вряд ли ее обитательница могла все это оценить по достоинству. Ко всему прочему, это была палата с индивидуальным постом – здесь круглосуточно находилась медсестра. Сегодня это была женщина лет сорока и не меньше ста килограммов веса. Нет, она была не толстая, она была здоровая, как чемпионка по бодибилдингу. Первым прошел заведующий, за ним прошмыгнул я.

В палате было окно с видом на парк. Понятное дело, что до стекла было не дотянуться. Да и стеклышко, вероятно, какое-нибудь пуленепробиваемое. Как в больнице, куда попал поэт Бездомный.

Около окна на кровати сидела Юля, сложив пальцы рук, как во время молитвы и раскачиваясь вперед-назад всем телом.

– Здравствуй, Юля! – произнес доктор каким-то неестественно радостным тоном, склонил голову набок и стал рассматривать пациентку. – Как сегодня наши дела? Рисовала что-нибудь?

Вот ведь, эскулап, а мне про рисунки ничего не сказал! А вдруг там портрет…

– Все по-прежнему, Роберт Михайлович! – доложила медсестра, вскочившая при нашем появлении. Голос, в отличие от фигуры, у нее был тонкий. – Есть не хочет даже после инсулина, пришлось в вену, потом грузили и зонд ставили…

– Понятно, понятно, – кивал склоненной головой доктор. – Ну, ничего. Я думаю, что скоро будет у нас результат. А там и электричеством попробуем… А рисунки?

– Новых не было, Роберт Михайлович.

Кому понятно, а кому и не очень, подумал я. Я лишь догадывался, о чем была их беседа.

Юля продолжала раскачиваться, бормоча что-то себе под нос. Волосы у нее были длинные, заплетенные в косицу. Я видел ее на фотографии, но узнал с трудом. Сосредоточенное, напряженное лицо, взгляд… не безумный, как у маньяка-психопата и не бессмысленный, как у моего соседа дяди Пети после получки, а устремленный в какие-то иные миры, о которых мы не имеем понятия, о которых даже заведующий психиатрическим отделением не догадывается.

В ней угадывалось нечто восточное: в разрезе глаз, в изящных линиях тонких губ и шее, которая еще чуть-чуть – и была бы слишком длинной…

Калигари продолжал разговаривать с пациенткой, не обращая внимания на то, что говорил с пустотой. Демонстрировал ей какие-то цветные пятна на листах бумаги, рисовал что-то сам. Девушка изредка бросала на него невидящий взгляд, заглядывала в его альбомы, но никаких реакций, никакого интереса я, лично, не заметил. Все то же бормотание, все те же раскачивания. Роберт Михайлович, похоже, считал иначе, поскольку пару раз переглянулся с медсестрой, как мне показалось, с довольным видом. Наконец, он вспомнил про меня и в структуре своего монолога произнес:

– И молодой человек по имени Александр Петербургский к тебе пришел. Посмотри на него, Юля. Он тоже хочет с тобой поговорить.

Откровенно говоря, я не знал, как себя вести. Общаться вежливо-предупредительно, но немного как с дурочкой, мне не хотелось. Разговаривать серьезно? Тоже не получилось бы. Я поймал себя на мысли, что больше всего хотел бы сейчас извиниться, а затем развернуться и уйти. Позвонить Борису, сказать, что все в этом деле ясно, что, во-первых, виноват его сынок, а во-вторых, его, Бориса, нужно положить в эту больницу… И больше не заниматься этим делом, и уйти куда-нибудь отсюда, куда глаза глядят. (Правда, в данную минуту они глядели на безумную, но очень красивую девушку.)

Но чем дольше я смотрел на нее, тем отчетливее ощущал странное внутреннее состояние. Комната, в которой мы находились, доктор с медсестрой, зарешеченное окно, все словно стало каким-то размытым, зыбким. И только девушка – как будто на нее была сфокусирована резкость – она увеличилась в размере, закрыла собой всех остальных и… И я увидел то, о чем она думала, переживал то, что она чувствовала и абсолютно не пугался этих новых ощущений…

***

…раскачиваются качели! Вверх-вниз, вверх-вниз! Так приятно, так спокойно… качели… прямо как в детстве! Вверх-вниз, и замирает где-то внутри!…. Юля, Юленька не плачь… придет серенький волчок… серенький… волк. Он укусит за бочок!…

Качели в движении, и мир вокруг нечеткий, спокойный. Не видно никого и ничего. Границы размыты. Сумерки в летний день. Но движение замедляется, и мир проявляется своими страхами. Серенький волчок обернулся злобным зверем. Вот движение остановилось и страшные черные тени превращаются в людей. Старик стоит рядом и что-то вещает злым голосом. «Юля… ты рисовала? К тебе пришел молодой человек…» А около старика Существо сильное и страшное ябедничает ему – «совсем не ест!… инсулин…». А волк поворачивается мордой, пасть у него раскрыта и летит из нее красная слюна… он скусит голову! Он же сейчас скусит голову маме! Мама, беги! Скорее на качели! Вверх-вниз, вверх-вниз! Мир теряет очертания, становится размытым, как пятна на рисунках старика… Вверх-вниз! И там, наверху, видно свечение, это Амон, он ждет ее!

«Александр Петербургский к тебе пришел!» – доносится голос старика.

Вверх-вниз! Раскачивается на веревках лодочка. «Посмотри, к тебе пришел…» И она смотрит. Как на цветной палитре проявляется черно-белое изображение…. Страшное лицо, Того, кто бродит по ней…

***

Вдруг лицо девушки как будто свело судорогой. Словно рябь пошла по воде – и красивое Юлино лицо стало мягкой маской, сквозь которую начали проступать жесткие мужские черты. Длилось это не более двух-трех секунд. Затем девушку затрясло, как во время озноба, и она закричала…

– Юля! Успокойся! – Калигари сжимал ее в руках и, обращаясь к медсестре, кричал, – быстрее, четыре кубика в вену! Что вы стоите?

– Я его вижу! Вон он! Ариман! Он пришел за мной! – Она вырывалась, билась и сумела наконец так оттолкнуть доктора, что тот полетел на пол.

Пока медсестра быстро и уверенно вскрывала ампулу с лекарством, набирала его в шприц, Юля смотрела на меня, точнее, за мое левое плечо и продолжала кричать.

– Не надо! Уходи! Я еще не готова! Это Ариман!

Я приходил в себя, до конца не осознавая, где нахожусь – во внутреннем мире и воспоминаниях Юли или в больничной палате? Но когда мимо просвистела чашка, брошенная Юлей, я все понял.

Вздрогнув, я обернулся. Естественно, за моим плечом никого не было. Калигари вскочил с пола и потирал ушибленную при падении руку. Медсестра, навалившись всем весом на девушку, делала ей инъекцию. Та из последних сил указывала рукой куда-то поверх меня. Крик ее становился все тише, рука слабела, опускаясь ниже и ниже, пока совсем не упала.

Медсестра перевела дыхание, а затем стала прибираться в палате. Роберт Михайлович подошел к девушке, лежащей на кровати лицом вниз, со свесившейся рукой. Приподнял ей веко, заглянул в глаз. Потом, взяв за запястье, прощупал пульс. После чего попытался перевернуть ее на спину.

– Помогите, что вы там встали? – бросил он мне.

Я замешкался, но на помощь ему пришла медсестра. Она ловко выдернула ее за вторую руку, крутанула, и Юля оказалась на спине. Я присмотрелся, мне показалось, что она не дышит. Грудная клетка была неподвижна. Наверно, Роберт тоже так решил, поскольку он что-то спросил у медсестры и подошел к девушке.

– Сейчас раздышится, – пообещала медсестра и хлопнула Юлю пару раз ладонью по груди.

Глава 6.

– …вот так и сходят с ума! У меня в голове водоворот из образов и мыслей. Палата «люкс» в дурдоме. Санитар около ауди. Серый кардинал среди душевнобольных. Чье-то постоянное присутствие, ощущение взгляда и видение в ночи. «Женихов привели!» И ужасно хочется выпить!

– Это, пожалуй, проще всего, – спокойно ответила Маргарита на мою речь. – Есть коньяк, вино…

Поясню. Когда мы вернулись от несчастной Юли в кабинет заведующего, я выслушал все, что тот обо мне думает. Словно я был причиной всех его неприятностей или, во всяком случае, этого припадка. Я, рассуждая вслух, попытался понять, что же так испугало Юлю, что она опять увидела, но доктор резко оборвал меня:

– Послушайте! Вы, наверно, насмотрелись этих… ток-шоу, после просмотра которых у нас наплыв страждущих!

– Нет, что вы …

– Поймите, – не слушая меня, продолжал доктор, – галлюцинации – это проявление болезни мозга! А не экстрасенсорные способности! Какая разница, что именно она видит, важно другое…

– Я все понял, Роберт Михайлович, – теперь я перебил его, – но у меня остались еще вопросы. – Я присел на стул и смотрел на него снизу вверх. – Мне необходимо получить информацию еще об одном вашем пациенте. Волгин…

– Хватит! – прервал он меня. – Дорогой мой, к сожалению, у меня больше нет времени заниматься вами.

Он схватил телефонную трубку и набрал чей-то номер.

– Маргарита Александровна! У меня к вам личная просьба! Я сейчас пришлю вам одного пациента, простите, человека… нет-нет, не родственник. Он этот, как его, детектив! Да нет, не из полиции!

Вот так и вышло, что я сидел в ординаторской, которая располагалась этажом ниже кабинета заведующего, и общался с молодой симпатичной девушкой, работавшей психиатром на отделении доктора Калигари.

– Так что вам налить? – с улыбкой спрашивала она меня.

– Да все равно… Хотя, лучше покрепче.

Маргарита подошла к стеллажу с книгами по психиатрии и извлекла из глубины бутылку коньяка.

Я плеснул себе в кофейную чашку (для конспирации!) и залпом выпил.

– Наверное, еще? – спросила доктор.

– Вы не думайте, – попытался я оправдаться, – я не клиент третьего отделения, просто слишком много событий для одних суток…

– А вы не выдавайте мне своих секретов, а просто расскажите, что вас волнует, – попросила меня Маргарита.

И так у нее просто и естественно это получилось, что мне сразу стало легче. А может, и алкоголь подействовал. Не зря же доктор Ватсон лечил всех коньяком. «Холмс, где ваш коньяк?»

Маргарита была старше Дианы, но младше меня. Обаяние и искренность – вот что привлекало в ней. Хотелось не только рассказывать про свои несчастья, было приятно просто разговаривать с ней. О чем угодно. И как можно дольше. Я поймал себя на мысли, что очень хочется попросить номер ее телефона. Пригласить в театр, поужинать вместе. Дарить ей цветы, фотографировать, а затем развесить ее портреты по всему дому… Знакомить с друзьями, просыпаться с ее именем рано утром, ожидать ее прихода в пустой квартире, прислушиваясь к шагам…

Хм, кажется, я увлекся!

– Роберт Михайлович сказал, вы детектив? – с интересом спросила Маргарита.

– Типа того… – я не стал объяснять, в чем разница между консультантом по нестандартным ситуациям и частным сыщиком и, краснея, поведал ей историю про свою галлюцинацию в переулке, про страхи и странности, со мной происходящие. – Может быть, это на меня воздействуют психотронным оружием? – пошутил я в конце рассказа.

– Ну, если вы всерьез подозреваете, что вас преследуют и воздействуют на вас… – пожала она плечами, но я ощутил на себе цепкий взгляд психиатра.

– Нет, – я тут же стал оправдываться, – я как раз не верю в это оружие! А преследовать могут из-за работы, хотя вряд ли… Но вот глюк-то я действительно видел!

Маргарита довольно спокойно восприняла мои рассказы и объяснила, что бывают иллюзии, а бывают галлюцинации. Я так понял, что с учетом выпитого мною в тот вечер, я вполне мог увидеть иллюзию, а не галлюцинацию, а это не так плохо.

– Вот у Юли Ивановой галлюцинации так галлюцинации… – мои мысли перескочили на последние события. – Вы ее знаете?

– Я не курирую эту пациентку, но, разумеется, знаю ее, – сказала Маргарита. – Она посещала какие-то собрания, оттуда ее и привезли.

– Философские?

– Наверно, – кивнула Марго. – Вроде, не секта и точно не наркотики… мы брали анализы… ну, что-то они там обсуждали…

– А вы не знаете, что конкретно? – зачем я этим интересовался и что ожидал услышать, я не знал, но мне было очень приятно беседовать с симпатичной девушкой.

– Что-то про душу, про путь саморазвития… Я собирала анамнез со слов ее отца, но он тоже не был посвящен в детали. Он связывает ее помешательство с этим, как он назвал, сеансом, и я склонна в это поверить, потому что, видимо, именно там кто-то напал на ее мать…

– Вот как? – удивился я. – Это вам отец Юли рассказал?

– Это его предположение, – кивнула Маргарита. – Вполне вероятно, что Юля видела нападение, и это явилось пусковым механизмом развития острого психоза. Но, хочу вам сказать, у нее был благоприятный для этого фон…

– Фон, – повторил я, пытаясь осмыслить сказанное: в Бориных материалах про нападение на мать во время сеанса вообще не было никакой информации! Но, в конечном итоге, она же умерла от черепно-мозговой травмы? Уж не изъял ли он сам некоторые материалы, чтобы защитить своего сына?

– …и с этим воздействием связаны ее нарушения памяти, – продолжала доктор. – Она не может вспомнить ни события, которые предшествовали психозу, ни то, что произошло сразу после них.

– А притворяться она не может? – поинтересовался я. Версии, которые проносились в моем мозге, были одна фантастичнее другой.

– Очень сильно сомневаюсь, – отрицательно покачала она головой.

Я подумал, что нужно еще раз посмотреть видео с этого сеанса – не видно ли там мамы или дочки… И вдруг вспомнил, что на видео Волгин кричал про Аримана! И Юля в палате видела Аримана!

– А могла Юля видеть в галлюцинациях то же самое, что видел другой пациент? – не очень удачно сформулировал я свою мысль.

– Не поняла? – озадаченно посмотрела на меня Маргарита. – Какой пациент? Что они видят?

Я сосредоточился и задал четкий вопрос:

– Вам знаком Волгин Феликс?

Маргарита удивилась.

– Конечно, знаком, это мой пациент! – Она подошла к столу и, поискав среди разных бумаг, извлекла историю болезни Волгина. – Интересно… Его привезли в тот же день, что и Юлю, в сопроводительных документах написано «из общественного места».

Она полистала «историю» Волги и спросила:

– А по какому адресу было собрание этих философов?

Я назвал адрес.

– Точно! Его оттуда и привезли. Вот, пишут, стал неадекватным, кричал, бросался на людей и так далее.

– А про галлюцинации? – напомнил я.

– Я вам и так скажу, он видел какого-то Аримана, – уверенно ответила Марго.

Я ожидал это услышать, но мне все равно почему-то стало не по себе. Я рассказал, что и в Юлиных галлюцинациях присутствовал Ариман! Значит, кто-то, назвавшийся Ариманом, был на этом сеансе и вызвал психоз у этой парочки. Мне показалось это логичным, хоть и мистическим, но Маргарита абсолютно равнодушно отнеслась к этому совпадению.

– Вероятно, там фигурировал какой-то субъект, который теперь является в виде патологической продукции мозга у этих пациентов, – спокойно сказала она. – Многие алкоголики чертей видят, но это же не значит, что…

У нее зазвонил телефон. Пока доктор разговаривала, я еще немного подлил себе коньяка.

– Ну, хорошо, – согласился я. – Пусть они вдвоем галлюцинируют одним Ариманом, и это никого не удивляет. Но есть еще одна проблема, связанная с Волгиным!

– Да, – усмехнулась доктор, – есть такая проблема! Он страдает шизофренией. С детства. И как только перестает пить лекарства, видит всяких ариманов…

– Скажите, а шизофреники часто убивают своих матерей? – спросил я, пропуская мимо ушей ее представление о причине галлюцинаций.

– Бывает, – кивнула Марго. – Дело в том, что родители заставляют принимать лекарства, запрещают играть в компьютер и, тем самым, становятся злейшими врагами. Только причем здесь Волгин?

– При том, что по дороге в больницу он убил свою мать.

Повисла пауза.

– Не может этого быть! – не поверила Маргарита. – Я хорошо знаю его маму, и это тот редкий случай, когда у них хорошие отношения… она его постоянно навещает в больнице…

Я молча смотрел на доктора.

– Хотя, постойте, – нахмурилась Маргарита. – В эту госпитализацию она ни разу не приходила…

– Я читал полицейский отчет, – кивнул я, – и нет сомнений, что в день своей госпитализации, в 20.30, Феликс Волгин убил свою мать. Дома. Топором.

– Но это исключено! – запротестовала Маргарита. – Посмотрите! В истории болезни везде проставлено время: 20.30 – забрала «скорая», 21.00 – доставлен в приемный покой, 21.20 – осмотрен дежурным врачом, 22.00 – принят на отделение… Так что если он что-то и совершил, то только до 20.30! Могли ведь в полиции время перепутать случайно, или даже дату…

– Могли, наверное… Но только с места преступления Волгин был доставлен в вашу больницу! Признали невменяемым и…

– Когда? – перебила меня доктор, включая компьютер на своем столе.

– Так в этот же день.

– А под какой фамилией? – уточнила она.

– Как под какой? Своей, конечно! – я вскочил и шагнул к монитору.

Маргарита просмотрела по электронной базе всех поступивших в этот вечер в больницу.

– Никого подходящего на роль убийцы нет, – в замешательстве сказала она. – Вот это действительно странная история… Может, в полицию позвонить?

– В полицию? – переспросил я. – Не думаю… А что, если мы с вами пообщаемся с Волгой?

– С кем?

– Э-э, с Волгиным, – поправился я. – Дело в том, что я его знаю. Он приятель моей подружки…

Маргарита с подозрением посмотрела на меня.

– Ну, давайте, – после некоторого колебания согласилась доктор и протянула мне белый халат.

Мужской пост вызывал не тревогу и тоску, как женский, а страх. Во всяком случае, у меня. Маргарита Александровна держалась уверенно.

Сумасшедшие мужчины в серых одинаковых халатах казались какими-то грязными и неухоженными, и запах здесь стоял тошнотворный… Что в таком заведении делала Маргарита, я не понимал.

– А они не буйные? – уточнил я, озираясь.

– Уже нет, – усмехнулась она. – К тому же, мы не говорим «буйные», а называем таких больных беспокойными.

Успокоенный Феликс сидел на стуле недалеко от окна. Я не сразу узнал его. Болезнь, а может, и лекарства, которые он получал, сильно изменили его. Лицо – маска, глаза из стекла… Манекен, и тот выглядит человечнее! Но все же это был он, Волга из Дианиной компании.

Я снова внезапно ощутил тревогу и какую-то беспомощность… Возникло дурацкое предчувствие, что не найдется логического объяснения для происходящих событий. Как и для снов…

Маргарита бросила на меня внимательный взгляд, но, видно, решила, что у меня шок от психбольницы.

– Как дела? – обратилась она к Феликсу, причем более естественно, чем Роберт Михайлович разговаривал с Юлей.

– Как дела, – повторил он как-то чересчур ровно и безразлично. И добавил: – Я подумаю над этим.

Я потянул Маргариту за рукав, она обернулась, и я тихонько спросил:

– Можно я его порасспрашиваю?

Она немного удивилась, но кивнула. Встав в поле его зрения, я как можно спокойнее и доброжелательнее стал говорить:

– Феликс, добрый день! Меня зовут Алекс. Ты меня помнишь? Нас познакомила Диана. Мы были вместе в кафе. Помнишь?

Никакой реакции.

– Я бы хотел узнать, если, конечно, тебе не слишком тяжело об этом вспоминать, что с тобой произошло? Как ты сюда попал?

Феликс глянул на меня безо всякого интереса, явно не узнав, и я подумал, что ничего он мне не скажет, но ошибся.

– Здравствуй, Алекс! Я попал сюда из-за своих интересов.

Мы с Маргаритой переглянулись.

– Каких интересов?

– Я много путешествовал, иногда надолго оставался там… это нельзя.

Он вновь замолчал, затем добавил:

– Путешествия сознания самые увлекательные. У меня была своя страна. Мама очень огорчается, если я туда уходил. Нельзя.

Я пожал плечами, а Марго пояснила:

– Это шизоидное расстройство личности. Человек погружается в свои фантазии, остается там и может забыть про реальность. Он рассказал вам, как попал в больницу первый раз. – И, обращаясь к Феликсу, спросила: – А как вы попали к нам в последний раз?

– Последний раз мы ждали истину, – так же монотонно ответил он.

– И как, – спросил я после того как он надолго замолк. – Дождались?

– Не знаю…

Он был словно в каком-то трансе. Я вопросительно взглянул на доктора. «Это действие лекарств: нейролептики, антидепрессанты», – шепнула Марго.

На этом его откровения закончились. Мы расспрашивали и так, и эдак – никаких реакций. А на вопрос об Аримане Феликс произнес следующую околесицу: «Тайна у дурака на кончике языка»!

– А где сейчас ваша мама? – сменил я тему.

– Не приходила, – равнодушно ответил Феликс.

– А когда ты ее видел последний раз? – продолжал я.

– Последний раз я ее не видел. – безучастно сообщил Волгин.

– Феликс, а у тебя есть братья? – спросил я, и этот, казалось бы, безобидный вопрос непонятным образом подействовал на больного: он поднял голову, уставился на меня широко раскрытыми глазами, и я уже испугался, что он, как и Юля, забьется в припадке!

– Почти у всех есть братья, – с непонятной интонацией заговорил он, – не все знают об этом. Брат может быть по группе крови, по генотипу, молочные братья – это люди, не связанные никак, кроме поглощения белковой субстанции. Братья по духу – это самые близкие между собой люди, у них совпадает код души. Так говорил Амон…

– Это ты узнал на собрании? – поинтересовалась Маргарита.

– Я пытался постичь истину, – пространно ответил Феликс.

На этом он иссяк.

– Слушайте, – обратился я к Маргарите. – А если у него шизофрения, как вы говорите, может быть, он раздвоился, и одна личность поехала к вам, а другая пошла убивать мамочку? Ведь шизофрения – это раздвоение личности?

– Расщепление личности, а не раздвоение, – усмехнулась доктор. – Скорее я уж поверю в астральную проекцию, которая стала убийцей…

Я еще хотел пообщаться с Маргаритой, но ее вызвали на отделение, и мы лишь обменялись телефонами.

Я присел на мокрую скамейку, стоявшую на некотором удалении от лечебных корпусов. Надеюсь, меня не примут за сбежавшего психа? Мысли разбегались. Что за раздвоение такое у Волгина? Как возможно оказаться в двух местах одновременно? Кто-то действовал под его именем? Откуда информация, что нападение на мать Юли произошло на собрании? Что скрывает от меня Борис? Дальше пошло совсем бессвязно: братья по духу… код души… центр души… кровоизлияние в центр души… прихотронное оружие… галлюцинации и иллюзии… Маргарита Александровна… Маргарита… Марго… Марго лучше! Я непроизвольно улыбнулся.

Мимо проходил кто-то из персонала. Я почувствовал на себе внимательный взгляд. Пожалуй, надо двигаться дальше. А далее в моей программе был морг. Веду насыщенную жизнь…

Заиграла мелодия из «true detective». Звонил Борис. Он забросал меня вопросами, на часть из которых я ответил, а затем мгновенно свернул беседу, как только я начал задавать вопросы ему. «Всю нужную для тебя информацию я передал тебе вчера!» – бросил он на прощанье.

Я подумал, что он не параноик, а говнюк. И решил просто написать ему сообщение: «Феликс Волгин. Нужна инфа. Действительно ли он убил свою мать?»

Я стоял посреди дороги, ведущей к выходу из дома скорби. Дождь так и моросил. Ветер пытался содрать последние листья со старых тополей. Серые низкие тучи были кое-где разорваны, и в образовавшихся дырах угадывались участки синего неба. Отчего-то стало невыносимо грустно.

Наверно, в больнице был час посещений – мимо меня проходили родственники больных. Точнее, родственницы. Я заметил лишь одного мужчину в немногочисленном потоке посетительниц. Они были разных возрастов, но все какие-то одинаковые – поникшие, замкнутые, глядящие себе под ноги…

Они шли мне навстречу, а я стоял и не понимал, что со мной творится: опять возникло уже до боли знакомое чувство – кто-то смотрел на меня. Сверлил взглядом мой затылок. Я выругался сквозь стиснутые зубы и решительно зашагал вперед. Всё! Надоело! Плевать я хотел на все эти ощущения!

И тут я непроизвольно вскрикнул и развернулся на 180 градусов. Во рту у меня пересохло, а внутри образовалась пустота. За мной никого не было. Но я отчетливо слышал, как секунду назад голос у меня за спиной произнес: «Ты прикоснулся! Берегись!»

Глава 7.

На часах было четыре часа дня. Вокруг все было серо и тоскливо. На глаза мне попался небольшой ресторанчик с оригинальным названием «Девять жизней». Находясь в довольно подавленном состоянии после очередной слуховой галлюцинации и после посещения психлечебницы, я решил зайти туда.

Судя по росписи стен, владелец ресторана был поклонником «Aerosmith».

Заказав шашлык из куриных бедрышек, я позвонил Марго. И пытаясь за смехом и шутками скрыть свое волнение, рассказал ей о своей очередной галлюцинации.

– Знаете, я даже испугался, ведь вокруг никого не было! – я старался говорить небрежно, но и без лишней иронии. – Решил, что всё, спятил после посещения психушки. Сейчас остановят – и в палату номер шесть!

Марго отнеслась к моим словам спокойно и серьезно. Не как к попытке продолжить знакомство.

– Я думаю, что для госпитализации еще рановато. Надеюсь все-таки, что это была не галлюцинация, а очередная иллюзия. Обман восприятия на фоне сниженного настроения и не в меру развитого воображения. Однако, если вас это беспокоит, и если симптоматика повторяется, то …

Она еще минуту поговорила со мной, давая советы, но я уже чувствовал себя значительно лучше.

Мы распрощались, и у меня даже появился аппетит. Поглощая шашлык, я разглядывал посетителей ресторанчика. Еще разговаривая по телефону, я заметил, что на меня довольно бесцеремонно глазеет какой-то странный тип, сидящий за угловым столиком. Теперь и я уставился на него. Любопытный персонаж! В черном длинном пальто, под которым темнел какой-то сюртук с воротником-стоечкой. Шляпа с полями покоилась рядом, на стуле. Гладко выбритое загорелое лицо, серые глаза, четкие линии подбородка – такой для кино хорош. Амплуа волевого человека. На роль чекиста, например, или персонажа третьего рейха. Он повернул голову, встретился со мной взглядом, но тут же отвернулся. Вдруг он вскочил и направился куда-то вглубь зала, пройдя в сантиметре от меня. Шепнул что-то официанту, тот пошарил глазами по залу, после чего указал рукой на мой столик. Однако! Черный Мэн ринулся ко мне. Движения у него были быстрые и резкие. Я на всякий случай отодвинулся со стулом подальше, чтобы иметь возможность быстро встать из-за стола. Но! Он всего лишь попросил чили. Этот перец, оказывается, был только у меня на столе…

Да что же это такое?! – возмутился я про себя и даже устыдился. Есть такой диагноз – «расшатанные нервы»? Я быстро доел свой шашлык и вышел на улицу.

Серость за окном сменила тьма. Позвонив патологоанатому и сославшись на Бориса, я договорился о встрече. Когда я предупредил, что могу задержать его на работе, патанатом ответил, что всегда уходит довольно поздно и с радостью задержится хоть на всю ночь. Только этого мне не хватало – день в дурдоме, а ночь в морге…

***

На территорию больницы Святого Себастьяна я проник около половины шестого. Интересно, на основании чего больницам даются имена? Святой Ольги, Марии Магдалины, Георгия Победоносца, Александра… Нужно будет спросить у приятеля, – он в свое время «сделался аббатом». Прежние имена продержались не так уж и долго, каких-то пару десятков лет. А звучали! Памяти жертв 25-ого Октября, Карла Маркса, Куйбышева, Кирова. Ну, и Ленина, конечно! Главного эскулапа всех времен и народов.

Здание больницы не сильно изменилось с того времени, когда она была под покровительством одного из деятелей революции, отстрелянного своими же сподвижниками. Мне уже как-то приходилось здесь бывать, к счастью, не в качестве пациента. Просто расследовал одно дело. Поэтому я примерно представлял себе, где находится здание морга…

Итак, в 17.30 я шел по больничному парку, напоминавшему аналогичный в психушке. Тьму пытались разогнать несколько желтых фонарей. Здания светились десятками окон. В палатах не было занавесок, и хорошо просматривались тусклые лампочки. Некоторые окна светились ярким безжизненным ультрафиолетом. Свернув с центральной аллеи, я оказался у больничного морга. Трехэтажный дом был значительно старше своих кирпичных братьев. Одинокая лампочка озаряла вход в мрачное заведение и освещала санитара, возившегося с машиной. (На черном ватнике угадывалась надпись белой краской: «Морг Санитар») Модель, правда, была не новой, но в хорошем состоянии.

Однако! Санитар, ватник, иномарка – дежавю! Я надавил на покосившуюся деревянную дверь, она со скрипом открылась.

– Ты куда? Полшестого уже, а мы до четырех работаем! – крикнули мне в спину.

– Знаю, – бросил я и попытался войти, но наткнулся на коренастого мужичка, загородившего весь проем.

– Ну, так куда прешься? – хриплым голосом спросил он. Одет он был в грязноватый халат, бывший когда-то белым. На плечи накинут ватник. Пахло, впрочем, от него не перегаром, а довольно приличным одеколоном.

– К Богдану Ильичу, – ответил я, отодвигая его в сторону. Хамство – это такая же неотъемлемая часть россиянина, как сумка с долларами в сериале 90-х.

– А, – ухмыльнулся он, – к Франкенштейну!

На втором этаже воняло сильнее, чем на первом, на третьем – сильнее, чем на втором, и все двери были закрыты. Я вновь спустился на второй этаж. На площадке было две двери. Та, на которой висел амбарный замок, меня не интересовала. Я еще раз попытал счастья и толкнул посильнее другую дверь. Она неожиданно распахнулась… Прошу прощения, но по-другому не скажешь, – в лицо мне ударила жуткая вонь. Я поинтересовался, есть ли кто живой, и вошел.

Глаза еще не привыкли к темноте, но я уже понял, что попал явно не туда. Помещение едва освещалось лампой синего света, висевшей над входной дверью. В мерцающем ультрафиолете были видны несколько мраморных столов, расположенных в ряд. Железные каталки, на одной из которых горкой лежали тряпки, возможно, белого цвета, но в темных пятнах. Из шланга, брошенного на полу, тоненькой струйкой текла вода. От кафельных стен веяло холодом. В секционном зале была тишина. И только где-то на улице выла собака.

Нет, никакого страха у меня нет. Даже пульс не участился. Только немного неприятно. У каждого нормального человека возникнет чувство брезгливости в подобном месте. Покойников здесь разделывают – ну и что? Анатомический театр. А мертвые не кусаются! – рассуждал я про себя и развернулся, чтобы уйти…

На этой двери не было пружин, чтобы мгновенно захлопнуться. Она, издавая истошный стон своими голосовыми связками в виде проржавевших петель, стала медленно закрываться.

Я начал понимать, что происходит, только когда отскочил от «ожившей» двери и ударился об угол стола. Сердце даже не колотилось, а, провалившись куда-то в живот, ухало редко и сильно! Я замер в нелепой позе – голова вжата в плечи и руки застыли над головой. Словно маленький мальчик, ожидающий затрещины.

Опустив руки и распрямившись, я попытался проглотить застрявший в горле ком. Во рту было сухо как в пустыне. На душе – противно, как будто совершил что-то скверное.

– Стыдно-то как! – произнес я вслух про свой испуг.

В анатомичке была невыносимая, ха-ха, мертвая тишина. Даже собака за окном замолкла.

Что же это я, уже пугаюсь сквозняка? Или собственной тени? Я нормальный человек! Какая разница, где я нахожусь, пусть и в морге… Или кто-то за мной следил? Тот, в шляпе, из кафе. Или санитар, у которого дорогой парфюм…

Открывать дверь ужасно не хотелось. Ведь за ней наверняка притаился какой-нибудь придурок, решивший подшутить. Ждет, что я упаду в обморок от первобытного страха перед мертвыми и темнотой.

– Тьфу ты! – Сплюнул я и глубоко вдохнул, и… потрясающе! Вонять стало меньше! – Дерьмо! – добавил я, чтобы что-то сказать.

Я шагнул к двери, сжав правый кулак для удара. Эмоции и переживания, заполнявшие меня минуту назад, сменились злостью. Надоели мне за сегодняшний день все эти недосказанности, бредовые фантазии, раздвоения и полутона. Я предпочитаю ясность и реальность. Я с силой распахнул дверь, готовый дать в морду любому… и остановился…

За дверью был зал – точная копия того, где находился я, и так же освещенный ультрафиолетом. Мраморные столы, темнота за грязными окнами, железные каталки, на которых привозят сюда покойников.

Как будто передо мной поставили зеркало в человеческий рост.

Запахов не было совсем. Но дышать… приходилось делать усилие, чтобы вдохнуть воздух. Никогда не обращаешь внимания, как легко дышать в повседневной жизни…

Столы были холодные на ощупь. Но их было много. Бесконечно много. Одни белые, другие черные. Это не реально! Все вокруг было словно ненастоящее, словно сделанное. Но от этого не становилось легче, потому что этот нереальный, бредовый мир заполнил собою все вокруг. Потому что другого мира просто не было!

Столы превращались в клавиши рояля, на котором кто-то наигрывал реквием Моцарта.

Звуки растворялись в воздухе, который становился от этого все более плотным, и дышать было все тяжелее.

В кого превратился я, когда пытался бежать по своему собственному кошмару?

Надо двигаться дальше, потому что всегда есть выход! Я побежал вперед. Ведь если за моей спиной вход, то выход можно найти в противоположной стороне. Помещение раздвинулось до неимоверных размеров. Такое бывает лишь во сне. Но я же не спал?

Я закрыл глаза, но увидел все тот же зал, с теми же столами, стенами и каталками. Открыл – та же картинка.

Бежать, сколько хватит сил! Пол был жутко скользкий, и я чуть не растянулся на нем, подвернув ногу. Чтобы не упасть – схватился за какую-то водопроводную трубу с краном. От возникшей боли я осознал, что не сплю. Окружающий мир тут же изменился. В бесконечной пустоте красноватым светом освещалось каменное возвышение. На нем лежал обнаженный человек. Абсолютно голый, безволосый и неестественно белого цвета.

Почему-то я разволновался. Мертвый человек на секционном столе. Я задержал дыхание и стал смотреть – дышит он или нет? Вдруг он еще жив? Я не понимал, почему для меня так важно, живой ли он? И может ли быть живой в царстве мертвых? Очень осторожно я подходил ближе…

Человек не шевелился. Грудная клетка застыла на последнем выдохе.

Если бы это был какой-нибудь триллер, то человек должен неожиданно вскочить! Но он оставался неподвижно лежать.

Еще ближе. Я уже могу рассмотреть его лицо…

Я вздрогнул и, наверное, закричал. Я стоял около мраморного стола, на котором лежал… я сам! Я видел себя так отчетливо, как если бы включили операционную лампу. Мертвецом был я сам!

Неведомая сила развернула меня и отбросила к стене. Рукой я нащупал какую-то дверь. Не понимая, что делаю, я толкнул ее…

***

Покосившаяся деревянная дверь со скрипом распахнулась.

– Ну, так куда прешься? – хриплым голосом спросил коренастый мужик, загородивший проем. На грязноватый халат у него был накинут ватник. Пахло, впрочем, от него не перегаром, а довольно приличным одеколоном.

– К Богдану Ильичу, – ответил ему кто-то.

– А, к Франкенштейну! – ухмыльнулся он.

***

Что со мной происходит? Галлюцинация? Что, опять звонить Марго? Нет, не хочу… Ну не мог же тот, в кафе, который чили искал, бросить мне в пиво какую-то гадость? Я все-таки не лох чилийский!

Разум пытался реставрировать разрушенный видением мир.

А может, меня загипнотизировали? Как Степу Лиходеева? Это уже лучше. Я пытался вспомнить, что такое психокинез… Или все-таки Боря прав? Психотронное Оружие!

Что лучше – опухоль мозга, пси-воздействие или параллельные миры? Что там «Малхолланд драйв»!

***

Я стоял на площадке третьего этажа перед закрытой дверью, из-под которой выбивалась полоска света. Посмотрел на часы – 17:33. Где-то на улице выла собака. За дверью слышался какой-то шум. Я поднес было руку, чтобы постучать в дверь, но остановился. Вдруг возникла слабость, от которой задрожали колени, и чтобы не упасть, я оперся о дверь. Она под моим весом распахнулась, и я ввалился в комнату.

Глава 8.

– Московское время 19 часов, – сообщил низкий мужской голос. – Вы проспали полтора часа.

– Где я? – Глаза было не открыть, словно веки приклеили скотчем.

– Не хочу вас травмировать ответом, – произнес тот же голос. – Сейчас сниму повязку…

Ага. Это был не скотч. Обычное мокрое полотенце на глазах. Кстати, левый почему-то болел.

– Так где я? – я, наконец, продрал глаза и тут же зажмурился: яркий свет от настольной лампы был направлен на меня.

– В морге. Только не делайте поспешных выводов! Вы упали и ударились. У вас может быть ретроградная амнезия, и вы не помните последних событий.

Амнезии, которую предсказывал Богдан Ильич, патологоанатом морга, у меня не было. А жаль! Кое-что мне бы хотелось забыть…

Сном это явно не назовешь. Какой-то провал в небытие. Вначале я упал в обморок, а затем заснул. Любезный доктор уложил меня на кушетку, где я и провалялся полтора часа. Сон без снов. Затем он напоил меня чаем, придавшем немного сил, и я напомнил ему, что пришел поговорить о Шималовой. Разумеется, о видениях, после которых я упал в обморок, я не упоминал.

Патанатом, как и говорил Борис, выглядел впечатляюще: высокий, худой, с лысой крупной головой. Густая борода его была растрепана. А глубоко посаженные карие глаза блестели за стеклами очков.

Я понимаю, почему санитары обзывали его Франкенштейном… Впрочем, внешность, как это часто бывает, оказалась обманчивой. Доктор был добр и гостеприимен.

Богдан Ильич рассказал мне о результатах вскрытия, но я уже знал от Бориса, что основной причиной смерти была не травма, а странное кровоизлияние, случившееся у нее, видимо, в тот момент, когда она была на собрании секты. Но мне нужны были подробности.

– А упала она прямо там? – поинтересовался я у него. – В зале?

– Видите ли… – как-то нерешительно начал доктор, словно подбирая слова. – Факты говорят о том, что упала она на улице… Упала навзничь, назад, и основной удар пришелся на затылок, вот сюда.

И он постучал пальцами по своей лысой голове. Я мысленно постучал по дереву.

– А что за факты? – поинтересовался я.

– Во-первых, частицы асфальта, обнаруженные в ране на затылке. Во-вторых, по сопроводительным документам, доставили ее с улицы. И в-третьих, – Богдан Ильич очень внимательно посмотрел на меня, – я сходил в тот переулок, где ее нашли, и обнаружил там кровь… группа, совпадает с группой умершей…

– Ну, значит, все и произошло в том злосчастном переулке… – согласился я, аура там плохая…

– Это если исходить из того, что она вначале вышла на улицу, а потом нарушилась… – остановил меня доктор.

– Что она сделала? – переспросил я.

– Извините за сленг. «Нарушилась» – значит, у нее произошло нарушение мозгового кровообращения. Например, инсульт, кровоизлияние… – пояснил патанатом.

– Да, – кивнул я, – я как раз и говорил, что она… как там? Нарушилась на улице…

– Увы, нет! – с сожалением в голосе произнес доктор. – Я нашел пару видеозаписей с этого сеанса, они есть в интернете…

– И?.. – Я вновь стал ощущать тревогу, заставлявшую сердце биться быстрее.

– И увидел, что нарушилась она прямо там, в зале! – Богдан Ильич смотрел на меня, не мигая. – Это хорошо заметно. Она вскакивает, затем кричит, хватается за голову и оседает на пол…

Я вздрогнул, потому что прямо под окнами вдруг громко завыла собака. Вот, черт!

– К ней бросается девушка, потом еще кто-то… – продолжал патанатом, не обращая внимания на внешние звуки. – И даже на видео ясно, что она… – он на мгновение замолчал. – Мертва!

Я скрестил руки на груди. В неярком свете настольной лампы доктор-патологоанатом выглядел зловеще.

– Но затем произошло, по меньшей мере, невозможное! – продолжал Богдан Ильич, глядя на меня исподлобья. – Эта женщина вскочила и побежала к выходу…

Мне вдруг представилась картина: курица, которой отрубили голову, бежит и машет крыльями… Тьфу ты, воображение!

– Мертвая женщина побежала к выходу, – эхом повторил я за ним, покачав головой.

Все рехнулись! – пронеслась у меня мысль. И Борис, и патанатом, и… и я, собственной персоной!

Теперь доктор скрестил руки на груди, вздохнул и откинулся на спинку старого стула. В наступившей тишине я пытался найти логическое объяснение услышанному. Или он спятил, или он врет. Других идей у меня не было.

– Скажите, – осторожно обратился я к нему. – А вы со всеми своими э-э, пациентами, – нашелся я, – такой внимательный? Ну, на место обнаружения тела сходили, видео в сети разыскали…

– Разумеется, нет! – мрачно усмехнулся он. – Только в исключительных случаях. Когда кровоизлияние происходит в очень определенный участок мозга.

– Центр души! – провозгласил я несколько иронично.

Доктор посмотрел на меня с интересом. Затем встал, походил по комнате, заложив руки за спину, и заговорил:

– Я бы отдал остаток своей жизни, чтобы найти этот центр. Увидеть в микроскоп некое скопление клеток, связанных между собой и образующих место, где локализуется у человека его душа. У меня есть для этого веские причины… И мне почему-то кажется, что вы мне можете в этом помочь.

Я на мгновение прикрыл глаза. Это был второй человек за эти два дня, которому кажется, что я могу ему помочь!

– Вы реалист? – то ли спросил, то ли сообщил Богдан Ильич. – Вы верите только в то, что можно потрогать, не так ли?

– Ну, в мозг и кровоизлияние я верю больше, чем в центр души, – усмехнулся я. – И хотел бы посмотреть видео. И факты! Вот, чего бы я хотел получить…

– Факты, – кивнул доктор. – Получайте. Во-первых, я уже видел эту женщину. Когда она была еще жива. Здесь, на территории больницы, около часовни… с другой стороны от морга есть небольшое строение – это старая часовня. Вы знаете, что нашей больнице больше двух веков?

– Да, это заметно, – пошутил я и, чтобы доктор не обиделся, добавил: – Нет, я не знал, что больница такая старая. И вы ее узнали? – вернулся я к жене Шималова.

– Да. Не сразу, но узнал, – подтвердил наблюдательный патанатом.

– А Борис Лукин в курсе, что вы ее видели? – поинтересовался я.

– Нет, – коротко ответил он. – Вы историю любите? – и, не давая мне ответить, продолжил: – Дело в том, что на этом самом месте, где мы с вами разговариваем, появилась одна из первых лечебниц в нашем городе. Конечно, от нее ничего не осталось, кроме архивных документов. Около ста лет назад на месте сгоревших деревянных построили первые больничные каменные здания. От них сохранился вот этот самый морг и часовня. В здании морга был капремонт полвека назад. Поскольку во время войны сюда попала бомба. А часовня осталась неприкосновенной. Как для снарядов, так и для ремонта. Раньше рядом с часовней было больничное кладбище. Затем кладбище уничтожили, а к часовне пристроили здание и сделали там склад. Года четыре назад эти помещения сдали в аренду какой-то секте, подробностей не знаю. Но там все время собирался народ. А в этом году приехали представители церкви, и я так понимаю, что они забирают часовню себе и собираются восстанавливать ее.

Я слушал его внимательно, хотя и не понимал, к чему он это рассказывает.

– Вот среди посетителей часовни я и видел эту женщину. – Он снова встал и начал расхаживать по кабинету. – Ухожу я с работы довольно поздно, как вы можете убедиться, и через другой выход. И иду как раз мимо часовни…

– А почему вы обратили на эту женщину внимание? – спросил я у него.

– Потому что они втроем всегда приезжали первыми. Она, молодой человек и девушка. А за ними уже подтягивались все остальные.

– Кто – остальные? – не понял я.

– Ну кто они там? Сектанты, наверно. Причем, я заприметил их давно, года два уж, наверное…

– А до этого? Вы же говорите, что часовню сдают в аренду четыре года.

– Раньше не видел, – покачал головой Богдан Ильич.

Я достал фотографию Юли Шималовой.

– Это она? Я имею в виду молодую девушку.

– Да, – Богдан Ильич посмотрел на фото, затем надел очки и взглянул еще раз. – Это она.

– А молодой человек? – Я показал фото сына Бориса, того самого экономиста.

– Он, – безапелляционно сказал доктор.

– Богдан Ильич, – поинтересовался я, убирая фотографии, – а вы в мистику верите?

– В мистику? – переспросил он с грустной улыбкой. – Смотря в какую. Вот вы, например, знаете, что было на месте нашей больницы лет пятьсот назад?

– Болота, водяные, – наобум ответил я. – На берегу пустынных волн…

– Болота, безусловно, были. Насчет водяных – не знаю…

И тут я понял, что, кроме работы, в жизни его была еще одна страсть – история. Он так эмоционально рассказывал, что я живо представил себе языческое мольбище посреди дремучего леса. Странных людей – обритых наголо женщин и волосатых мужчин – поклоняющихся огромному камню и приносящих жертвы перед столетним дубом. Священников-арбуев, гортанно поющих свои непонятные молитвы. И посланника новгородского архиепископа Макария – священника Илию, склонявшего людей к христианской вере и истреблявшего огнем все предметы поклонения язычников…

– Именно на месте, где спустя 200 лет, уже в восемнадцатом столетии воздвигнут церковь и часовню, было крупнейшее мольбище того времени! – закончил он свое повествование.

– Интересно, – отозвался я, – а что в этом мистического?

Богдан Ильич воздел свои длинные руки над головой, отчего стал похож на какого-то языческого идола, и заговорил:

– Одна вера сменяется другой. И на месте одного алтаря возникает новый. Не камень и лесное божество, а крест с распятым Христом. Проходит время, и его заменяют изображением сельскохозяйственных инструментов – я про серп и молот – да на груды мусора. Правда, ненадолго. Что возникает потом, я не знаю. Чему поклоняются в этой секте? Кто они? Свидетели, адвентисты, сатанисты, розенкрейцеры? Кто их знает… Скоро и они исчезнут, и вновь восстановят распятие. А мистика, на мой взгляд, заключается в том, что все это происходит в одной точке пространства! Там, где мы с вами сидим и разговариваем.

И не было ничего особенного ни в его рассказе, ни в том, что пять веков назад в этой, как он выразился, «точке пространства» полыхали костры, в огне которых сгорали люди с их верой. Ни в том, чем занимались современные обитатели часовни, пусть они и явились возможной первопричиной цепи злодеяний, одно из которых мы расследовали. Даже то, что эта точка пространства находилась в морге, меня не беспокоило… Но откуда-то вдруг взялось неприятное ощущение, даже не страха, а какой-то тоски. Как будто стоишь перед дверью, за которой другой мир, не предназначенный для человека, и понимаешь, что тебе придется туда войти, а возможно, и остаться там навсегда. Может, этот вход и располагается здесь? На территории морга и часовни? Диана бы точно назвала это порталом!