– Если бы ещё знать, как это сделать, – тяжело вздохнула, чувствуя, что ещё немного – и от жалости к себе разревусь. Столько потрясений за пару дней ни один человек не выдержит, как с ума не сошла – не знаю. Хотя вот уже с домовыми разговариваю…
– Ты это брось, нечего водоразлив тут устраивать, – сердито прикрикнул на меня Харитон, забавно закинув ногу на ногу, – и так крыша прохудилась, дождем погребок залило, а просушить некому.
– Угу, – всхлипнула, рассеянно осмотревшись, – и грязно очень, бабуля не одобрила бы.
– Ты меня отцепляй, и идем отсюда, – напомнил домовой, даже рукой дернул, отчего ржавые цепи противно лязгнули.
– А чего сам не отцепляешься? – проговорила, подозрительно сощурившись, – домовые вроде как умеют перемещаться по только им ведомым путям. Странный ты какой-то, неопрятный и на домового совсем не похож.
– Чегось?! – возмущенно подпрыгнул на одном месте Харитон и, сотрясая кулачками, принялся выговаривать, – если чего не знаешь, так не мели! Капкан-то ведьмин, как из него выбраться? А грязен да оборван, потому как шел издалека. И чего значит «на домового непохож»? Да мы… да я… у истоков стояли. Силушку баюкали, ведьмам завсегда помогали…
– Откуда мне знать, что ты правду говоришь? Отпущу тебя, ты меня по голове тюкнешь и…
– Клятву дам, дура! Нужна ты мне больно! К своим шел, давно мать не видел, – рыкнул Харитон и, чиркнув по грязной ладони ножом, невесть откуда взявшимся, проговорил, – ни делом, ни словом ведьму…
– Эмилия, – подсказала домовому, заметив паузу в его клятве и вопросительный взгляд, обращенный на меня.
– Ведьму Эмилию не обижу. Ну что?! Довольна? Все вы, ведьмы, недоверчивые больно.
– Откуда я знаю, что это была клятва? Сам сказал, ведьма я необученная, ещё и силы какой-то нет, – ехидным голосом протянула, тут же добавив, – где вспышка света, что клятва твоя принята? Ну или на худой конец грох…
Договорить я не успела, над головой раздался неясный, но громкий шум, а через секунду с потолка полилась вода.
– Дождь, что ли, пошел? – пробормотала я, подставив ладошки под мутную воду, и, все ещё с сомнением посмотрев на взгрустнувшего домового, проговорила, – ладно, показывай, как это с тебя снять?
С первого раза сдвинуть намертво прикипевшую петлю мне не удалось, как, впрочем, и со второго. Поминая бабулю добрыми словами, я только с четвертого раза справилась с упрямой железкой и с витиеватым ругательством отбросила от себя ржавый капкан.
– Идем, что ли, отсюда. Дома у меня чай есть и колбаса с батоном. Подкрепишься и пойдешь, куда шел, – проговорила я, первой направившись к ступеням.
На улице действительно шел дождь. Тяжелые, крупные капли с шумом ударялись о камни, о травинки и листву, смывая накопившуюся за несколько дней пыль. Бегать под проливным дождем, а потом, укутавшись в теплое одеяло, смахивая с носа капельки воды, пить горячий чай с малиновым вареньем я любила. Но сегодня к дождю присоединился ветер, который, словно оголодавший зверь, набрасывался на меня, грозя опрокинуть навзничь. Так что до дома я добиралась мелкими перебежками, то и дело цепляясь за забор и клумбы.
Но каково же было мое удивление, когда, заскочив в прихожую, я увидела там Харитона. В чистой, заштопанной одежонке, с убранными в косу волосами и расчесанной бородой.
– Ты бы, хозяйка, не зыркала на меня своими глазищами, а шла бы переодеваться. Да ноги сперва вытри о коврик, а то грязь в дом натащишь. А я покаместь чаю налью и бутербродов сделаю, – ошарашил меня своими словами домовой, важно вытирая руки о полотенце.
– А ты как? – выдавила из себя, но тут же поняла, что задала глупый вопрос, устало махнула рукой и направилась к лестнице.
Спустя несколько минут, укутавшись в простыни (одежды чистой и сухой у меня не было), я уже сидела на кухне за столом. Пила вкусный, со смородиновым листом, чай и ела блинчики.
– Я муку нашел, масло и яйца. На молоке-то было бы вкуснее, – попенял мне Харитон, подкладывая в тарелку блинчик, – завтра тесто на пироги поставлю. Ты бы, хозяйка, яиц прикупила, а лучок я на грядке возьму.
– Хозяйка? – уточнила сразу, как только прожевала горячий блин и запила его чаем.
– Ну так, сама привечала. В дом позвала. Чаю обещала, – ответил Харитон, как ни в чем не бывало продолжив печь блины, – соли, думаю, пока достаточно, а вот мыла мало. Дом уж больно запущен, отмывать много.
– Подожди, Харитон, это я чего, пригласив тебя в дом, себе домового завела?
– Я тебе не кошка, чтоб заводить, – рассердился домовой, шмякнув мне на тарелку очередной зажаристый кружок, – сам выбираю, где остаться и кому служить. Ежели ко мне с добром, так и я с помощью.
– С помощью? – эхом повторила, чувствуя, что к глазам все же подступили предательские слезы.
– А чего не помочь? Дело доброе, еще и ведьма необученная. Мир без силы… пропадешь, – добродушно проворчал домовой и, ласково улыбнувшись, проговорил, – ты мне покажи только, как банка жестяная открывается. Чую, мясом пахнет от нее, а как открыть – не разумею. Завтра я б похлебки сварил, а то, поди, оголодала.
– Ты про тушёнку, что ли? – уточнила и, шмыгнув носом, добавила, – покажу. Еще я привезла крупу разную и макароны, только масло сливочное забыла, и молока правда нет.
– Так завтра с утра на рынок местный сбегаешь, – беспечно отмахнулся Харитон, наконец присев за стол и подтянув к себе вторую тарелку с блинами.
– А я не знаю, где он… – пробормотала и, истерично хохотнув, продолжила, – не знаю, где я вообще нахожусь. Что за мир такой с домовыми и ведьмами?
– Это чего, совсем-совсем не ведаешь? – ошеломленно выдохнул домовой, от изумления даже позабыв, что затолкал в рот блин. Он так и свисал из его чуть приоткрытого рта печальной тряпочкой.
– Совсем, – снова шмыгнула носом и все-таки разревелась.