Нужно было что-нибудь ответить.
Я раз за разом прокручиваю в голове весь эпизод. То, как этот расист смотрел на Майю, будто хотел испепелить взглядом. То, как в уголке его рта поблескивала слюна. То, с каким звуком захлопнулась перед нами дверь. Пока он говорил, мое сознание как будто разделилось. Я видел все происходящее со стороны, словно в кино.
Майя смотрела на дверь не моргая. Ее лицо абсолютно ничего не выражало, и от этого у меня все сжалось внутри. Она была шокирована не меньше моего. Даже больше. И выглядела так, словно у нее земля ушла из-под ног.
Нельзя, чтобы такое происходило.
Эта мысль, как заевшая пластинка, повторяется и повторяется в моем мозгу всю дорогу до «Таргета».
– Тем, кто руководит избирательной кампанией, следует обновить данные, – говорю я, покосившись на Майю, пока мы стоим на светофоре на Розуэлл-роуд.
– Ага.
– Нельзя, чтобы такое происходило. Это же смешно. Мы в Санди-Спрингс, не где-нибудь в глубокой провинции Джорджии. Это не нормально.
– Это и в провинции не нормально, – замечает Майя.
– Точно, – киваю я, краснея.
Мне кажется, люди серьезно недооценивают отдел товаров для оформления двора в «Таргете». Поймите правильно: во всем магазине Wi-Fi ловит просто ужасно, и обычно это заставляет меня нервничать, тем более что и сотовой сети здесь почти нет. Но стоит мне зайти в этот отдел, все остальное перестает иметь значение. Нет лучше места, чтобы спокойно сесть и подумать.
– Не знаю, хочешь ли ты опробовать все стулья на экспозиции, – говорю я. – Но если что, я в них отлично разбираюсь.
– В стульях? – с улыбкой уточняет Майя.
– Давай скажем так: я хорошо ориентируюсь во всем отделе. И на этом остановимся.
Майя с улыбкой смотрит на меня еще пару секунд, и у меня в животе словно стайка бабочек вспархивает.
– Что ж, – говорит она, – раз ты разбираешься в стульях, какие из них самые удобные?
– Вон те два, – решительно указываю я на пару стульев, стоящих под плетеным деревянным навесом. – К тому же они ближе всего к голубым светильникам, это тоже важно.
– Понятно, – тянет Майя, прохаживаясь по отделу и разглядывая выставленную на экспозицию мебель, ряды мангалов для барбекю и рулоны уличных ковриков. – Мне определенно придется опробовать их все.
– Не доверяешь моему мнению? – притворно возмущаюсь я, положив руку на сердце.
– Ни капельки. – Она усаживается на ближайший стул и торжественно кивает. – Неплохо.
– Да, но…
– Но подлокотники какие-то странные.
– Вот видишь! Я то же самое хотел сказать! Кому нужны такие низкие подлокотники? Зачем они вообще?
– Может, это просто у нас руки слишком высоко расположены?
Она встает и пересаживается на заваленные подушками кресла для веранды, но успевает перебраться на шезлонг до того, как я сажусь рядом. После шезлонга Майя обходит несколько стульев из обеденного гарнитура, установленных вокруг столов, потом проводит несколько секунд на лавочке, а затем – на плетеных коричневых стульях с оранжевыми подушками. Каждый раз она опускается на сиденье с таким видом, словно ведет реалити-шоу и сейчас ей нужно судить состязание, не выдавая своих предпочтений.
Дольше всего Майя задерживается в плетеном кресле с двумя подушками, напоминающем яйцо.
– Ух, мне так нравится!
Однако, выбравшись из него, она делает круг по отделу и возвращается к самой первой паре стульев под плетеным навесом.
– У нас есть победитель!
– А я ведь говорил, – напоминаю я, усаживаясь рядом. – Можно было сразу прислушаться.
– Пф, мы оба знаем, что самое удобное все равно кресло-яйцо. Но тут мы можем сидеть вместе. Не благодари.
Майя усмехается, я усмехаюсь в ответ, стараясь не обращать внимания на то, как сильно у меня колотится сердце. Рядом с ней мне на удивление комфортно.
Несколько секунд мы молчим.
– Ладно, – говорю наконец я.
– Итак, – говорит одновременно со мной Майя.
– Ты первая.
– Нет, ты.
– Ладно. – Я собираюсь с духом. – Просто… я хотел спросить, как ты себя чувствуешь после… ну…
– Встречи с тем расистом?
– Ага. Майя, прости, что я не…
– Все в порядке. Ты вел себя правильно. Нас обоих это задело.
– Да, но я должен был за тебя заступиться. Или вернуться и…
– Нет-нет-нет. Плохая идея. – Она закидывает ногу на ногу и наклоняется ко мне. – Это всегда плохая идея. Слушай. То, что сегодня случилось, отвратительно. Никто не говорил мне такого в лицо, но в остальном… поверь, он не сказал ничего нового.
– Но это…
– Знаю. Слушай, я знаю. Это мерзко. Просто до смешного мерзко. Но, Джейми, мы с тобой живем в небольшом городке. В Джорджии. И я пакистанка и мусульманка. Что это значит в штате, где люди выходят из себя, если кассир не поздравил их с наступающим Рождеством?
– Ну да…
– Быть мусульманкой здесь и где-нибудь в Нью-Йорке – это разные вещи. Хотя, думаю, и в Нью-Йорке все не так радужно. Люди иногда ведут себя ужасно. И… в последние годы ситуация стала хуже. Сам знаешь почему.
Я смотрю на нее, и у меня внутри все сжимается, когда я вижу выражение ее лица. Не думаю, что мы раньше вообще говорили о религии. О том, что я еврей, а она мусульманка. Нам было шесть лет, вряд ли в таком возрасте можно серьезно задумываться о религии. Сомневаюсь, что между играми в «Прыжке» нам приходило в голову делиться друг с другом наблюдениями по поводу исламофобии и антисемитизма. Я и слов-то таких тогда не слышал.
А теперь только их и слышу. Может, это потому, что мы стали старше. Или мир стал хуже.
– Меня просто раздражает все это.
История ведь не этому нас учит. А тут ощущение такое, словно мы двигаемся назад во времени.
– И меня раздражает.
Еще пару секунд мы просто смотрим друг на друга.
– Но мы можем все исправить. Я хочу в это верить, – говорит Майя. – Помнишь тот ифтар? Когда все сообщество объединилось вокруг Россума? В нашем округе много хороших людей.
– Ты прямо как моя бабушка. Она всегда говорит, что на одного плохого человека в мире найдется минимум два хороших.
– Она мне нравится, – улыбается Майя. – А ты бабушкин внучок, да?
– Это как маменькин сынок?
– Это как маменькин сынок, только в два раза хуже.
Я склоняю голову набок и стараюсь не улыбаться.
– Маменькиным сынкам ни в чем нельзя быть хуже!
– Тебе ли не знать.
– Мы вроде решили, что я бабушкин внучок. – Теперь я уже открыто улыбаюсь. – Соберись, что ты в собственных оскорблениях путаешься!
– Мне нужно больше практиковаться. – Майя тоже расплывается в улыбке.
В «Таргете» время идет иначе. И это не просто мои домыслы, а доказанный факт, подтвержденный моей мамой. Честное слово, вы можете зайти сюда на двадцать минут, а в реальном мире за это время пройдет два часа.
С нами именно это и происходит. Судя по ощущениям, мы сидим тут минут пятнадцать, может быть, полчаса, но тут Майя подскакивает на месте.
– Наверное, уже закат!
И мне это очень нравится. Она говорит: «Уже закат!», а не «Уже восемь часов!», как принцесса из сказки.
– Ты же не пропустила из-за этого ужин? – переспрашиваю я, глядя на экран телефона с легким чувством вины. Мама, наверное, часов с шести закидывает меня сообщениями, но в «Таргете» сеть совсем не ловит. Я снова смотрю на Майю. – Могу сразу завезти тебя домой, а потом сам съезжу отдать бумаги. Или заедем в автокафе по дороге.