На улицах Парижа творилось нечто невообразимое. Тысячи горожан, вышедшие в то утро из своих домов, исступлённо выкрикивали:
– Смерть Д,Арманьякам! Слава герцогу Бургундскому!
Казнь должна была состояться на площади Пилори, где проводились казни чаще всего. Площадь находилась в непосредственной близости от Шатле.
За день до казни, на площади соорудили деревянный помост. В середине помоста поставили плаху. Вокруг помоста, полукругом, соорудили длинные деревянные скамьи, которые имели в высоту несколько рядов. Таким образом, каждый следующий ряд возвышался над предыдущим. Сделано это было для того, чтобы высшая знать, для которой и соорудили эти скамьи, могла свободно наблюдать за казнью. В середине этого сооружения, поместили два кресла – для короля и королевы. Мало кто верил в то, что король Франции, заточивший себя во дворце Сен-Поль, и не покидавший его стен, несколько месяцев, приедет на казнь. Тем не менее, кресло для него было приготовлено.
Уже к семи часам утра, близлежащие улицы к площади, были забиты народом, который в эти дни буквально сходил с ума, выражая свою преданность герцогу Бургундскому. Все лавки Парижа, в которых продавалась красная, или лиловая ткань – опустели. Парижане покупали всё, что даже отдалённо напоминало цвета Бургундии. Множество людей находящиеся на улицах в это утро были облачены в одежды ярко – красно покроя. Немало людей прикрепили к своим плечам живые цветы. У других на груди красовались Андреевский кресты. Все эти детали равно воздавали дань восхищения новому властителю Парижа, да и наверно большей части Франции, ибо не было более могущественного человека, нежели герцог Бургундский. Весь народ с нетерпением дожидался полудня, назначенного времени для казни.
Ближе к одиннадцати, когда в тюрьме Шатле, осуждённые начали исповедоваться, к площади начали съезжаться кареты со знатью. Знать немедленно занимала места вокруг помоста. Народ слабо приветствовал знать. Знать их не интересовала.
Появление королевы и что совершенно удивительно, короля Франции, было встречено приветственными криками. У короля, по всей видимости, настало временное просветление, которое чередовалось с приступами безумия. Мало кто ожидал его появления и меньше всех королева. И тем не менее, с её уст не сходила счастливая улыбка. Королева выглядела так будто безмерно счастлива присутствием его величества.
Король первым вышел из кареты и не оглядываясь на королеву, что выглядело несколько грубовато, в сопровождении небольшой свиты, прошёл к своему месту. Один из придворных короля – Буа-Бурден, предложил королеве руку, на которую она и опёрлась, выходя из кареты. Он же проводил королеву до её места рядом с королём. И только после того, как она села, удалился.
Едва королевская чета заняла свои места, как раздался мощный взрыв приветственных криков.
– Да здравствует герцог Бургундский!
– Слава Бургундии!
– Слава великому герцогу!
Герцог Бургундский ехал на белом коне, облачённый в блестящие доспехи, на которых был выбит крест святого Андрея. Андреевский крест лилового цвета так же был вышит на плаще, прикреплённого к плечам сзади. Герцога сопровождали двадцать рыцарей, роскошное облачение которых намного превосходило облачение королевской свиты.
Приветствуя парижан благосклонной улыбкой, которая почти не сходила с губ Герцога бургундского и под несмолкающие крики, он спешился и направился на отведённое ему место, рядом с королевой Франции.
– Ваше величество! – герцог поклонился королю, тот в ответ кивнул.
– Мадам! – герцог Бургундский поцеловал протянутую руку королевы, задержав её, чуть дольше положенного. В этом был весь герцог. Он считал, что ему положено немного больше нежели всем остальным смертным.
Королева сделала попытку покраснеть, но у неё не получилось. Герцог Бургундский сел справа от королевы, чуть ниже её.
– Я у вас в долгу! – шепнула ему королева, – вы избавили меня от этого несносного Д,Арманьяка.
– Надеюсь, Мадам, – герцог Бургундский устремил на королеву страстный взгляд, – вы найдёте способ отблагодарить меня?
– Я думаю над этим! – королева кокетливо улыбнулась герцогу Бургундскому.
– Я слышал, вы были в плену кузен?! – не вовремя раздался голос короля, – крестовый поход закончился плачевно. Турки разбили вас под Никополем. Надеюсь, вы не слишком страдали в плену, у турок?
Герцог Бургундский, был явно озадачен словами короля.
– Я пробыл в плену менее года, Сир. К тому же эти события имели место одиннадцать лет назад.
– Время скоротечно кузен! – король вздохнул, погружаясь в обычное состояние полного безразличия.
Никто из тех, кто слышал слова короля, так и не понял, что он имел в виду.
По новому взрыву криков и проклятий, все поняли, что осуждённые покинули Шатле. И действительно, ровно без четверти двенадцать, повозка, запряжённая двумя чёрными быками, в которой, стоя везли заключенных, покинула стены Шатле.
Впереди заключенных, следовала небольшая процессия. Вся процессия была облачена в престранные одежды. У всех на головах были венки из роз. Процессия пела какую то весёлую песню. В общем, создавалось впечатление, будто затевается некое торжество, а не казнь. Повозку с заключёнными сопровождали десять стражников, ехавших по обе стороны. Люди, сыпля проклятиями в адрес осуждённых нехотя расступались перед процессией. Проклятия сыпались на заключенных не переставая, отчего в воздухе повис, непрекращающийся гул. Но люди не ограничились одними проклятиями. У многих в руках оказались гнилые помидоры и яйца, которые тут же были пущены в ход.
– Смерть подлым Д,Арманьякам! Смерть изменникам!
Все трое сохраняли невозмутимый, а правильнее сказать – равнодушный вид. Ни яйца, ни гнилые помидоры, ни многочисленные проклятия, никак не сказывались на выражении их лиц. Лишь граф Д,Арманьяк изредка бросал на сына обеспокоенный взгляд. Филипп держался с непоколебимой твёрдостью. Со стороны казалось, будто он вообще ничего не замечает.
Всё верхнее одеяние осуждённых состояло из белой рубашки, на которой после попадания яиц и помидоров то и дело оставались следы желтоватого и красноватых оттенков.
Осуждённые, под непрекращающийся град проклятий, достигли площади Пилори. Их вывели из повозки и подвели к помосту с плахой. Огромного роста палач, с крепкими ручищами, в которых легко умещалось древко топора, стоял на помосте и следил за осуждёнными.
Гилберт де Лануа, распорядитель казни, поднялся на помост и коротко бросил палачу;
– Приступай!
– Среди них ребёнок! – последовал неуверенный ответ палача, – мне не приходилось казнить детей.
– Придётся! – коротко ответил Гилберт де Лануа, покидая помост.
Палачу не понравились эти слова. Сквозь прорезь маски, глаза палача с неприязнью следили за мрачной фигурой Гилберта де Лануа.
Герцог Бургундский встал со своего места и взмахнул белым платком.
Ги де Монтегю поднялся на помост. Прочитав короткую молитву и бросив последний взгляд на своего друга, он встал на колени и положил голову на плаху.
Палач одним уверенным ударом, отсёк ему голову.
– Прощай мой друг! – тихо прошептал граф Арманьяк, – скоро мы вновь увидимся.
Он снял со своего пальца перстень – символ дома Д,Арманьяков и протянул Филиппу.
– Пусть недолго, но ты станешь графом Д,Арманьяк!
Отец с сыном крепко обнялись.
– Прости меня! – прошептал граф, когда подручные палача повели его на казнь.
Огромная толпа замолчала, в ожидании того, как падёт голова, главного из Д,Арманьяков.
Граф Арманьяк встал на колени и собирался положить голову на плаху, когда услышал голос сына:
– Монсеньор, для меня было честью жить рядом с вами. Для меня будет честью умереть рядом с вами!
Светлая улыбка осветила лицо графа. Не колеблясь, он положил голову на плаху.
– Бернар, муж мой! – раздался душераздирающий крик.
Женщина с растрёпанными волосами пыталась пробиться к плахе, но стража её не пускала. Палач опустил топор, на глазах рыдающей графини и на глазах Филиппа. Толпа приветствовала смерть графа Д,Арманьяк восторженными криками. Филипп, не ожидая когда его поведут на помост, легко вскочил на него и пока убирали тело его отца, гневно закричал в толпу.
– Замолчите, слышите вы, все замолчите. Имейте уважение если не к графу Д,Арманьяк, который в жизни не сделал ничего плохого, так хотя бы к сыну потерявшему отца.
Филипп стоял на помосте, в крови собственного отца и весь его облик пылал гневом и яростью. Он смотрел прямо в толпу. И люди, поражённые необыкновенной смелостью и непредсказуемым поведением мальчика, невольно один за другим замолкали. Дождавшись, когда наступит полная тишина, Филипп повернулся к палачу и с твёрдостью, поразившую свидетелей этой сцены, бросил:
– Я в вашем распоряжении мэтр!
Герцог бургундский встал, собираясь подать сигнал к казни, но был остановлен графиней Д,Арманьяк. Несчастная женщина бросилась к ногам герцога Бургундского.
– Пощадите моего сына, пощадите, – умоляла женщина. – Великодушный герцог, пощадите его, Герцог Бургундский поднял за плечи графиню Д,Арманьяк. Её тут же оттащил в сторону. Графиня ни на миг не переставала молить о помощи.
Герцог Бургундский выждал короткое время, а потом громко заговорил.
– Жители славного города Парижа, я не хочу стать детоубийцей. Поэтому я согласен пощадить последнего из Д,Арманьяков, хотя он собственноручно убил пятерых бургундцев.
При этих словах, Гилберт де Лануа обменялся беспокойными взглядами с Кабошем, который более всех предвкушал смерть Филиппа, потому что узнал в нём того, кто лишил его части руки.
– Если этот мальчик поклянётся мне в верности, я пощажу его! – закончил герцог Бургундский, совершенно довольный собой.
– Клятву! Клятву! – раздался нестройный хор голосов.
Филипп видел горестное лицо матери и слышал её слова.
– Клянись Филипп, клянись!
Филипп поднял правую руку. Всё вокруг него мгновенно затихло. Люди с нетерпением ждали, когда он заговорит. Филипп не заставил себя долго ждать.
– Клянусь! – громко и отчётливо заговорил Филипп, – клянусь вам, герцог Бургундский, если вы помилуете меня… Филипп сделал паузу, глядя на довольную улыбку герцога Бургундского, – клянусь, где бы вы не были, где бы не прятались, я настигну вас и убью, не дав времени на покаяние, – голос Филиппа взлетел высоко. – Гордость и Честь! Слава и Доблесть! Бесстрашие и Отвага! Вот девиз Д,Арманьяка! А теперь делайте то что должны, мэтр! – Филипп встал на колени и положил голову на плаху. Потрясённые зрители не верили происходящему. Столько мужества было в Филиппе, что все вокруг просто растерялись. Все за исключением герцога Бургундского, который с перекошенным лицом взмахивал белым платком, к великой радости Лануа и Кабоша.
– Филипп, мой мальчик, Филипп….. рыдающую графиню никак не могли оттащить от помоста.
Время шло, но палач почему-то медлил. Он не подходил к осуждённому. Видя медлительность палача, герцог Бургундский снова взмахнул белым платком, подавая сигнал к началу казни. И тогда Париж увидел нечто неподдающееся никакому воображению. Палач выпустил из рук топор. Потом медленно снял с головы маску, скрывающее его лицо и опустившись на колени, протянул руки в сторону короля, произнося всего одно слово:
– Милости!
Толпа взорвалась.
– Слава Капелюшу! – кричала толпа. – Слава Парижскому палачу!
– Приказываю казнить Д,Арманьяка – заорал во всё горло герцог Бургундский.
– Замолчите кузен! – раздался спокойный голос короля Франции, – палач не к вам обращается!
Никто не ожидал этих слов и менее всего герцог Бургундский. Король встал.
– По закону славного города Парижа, палач единожды за всю свою жизнь имеет право просить помилования для осуждённого на смерть. И никто, даже король Франции, не вправе отказать ему. Палач воспользовался своим правом, мы же воспользуемся своим. Поднимитесь с колен, граф Арманьяк, де Фацензак, де Родез, герцог де Немур! Отныне вы свободны!
– Да здравствует король! – толпа восторженно приветствовала слова короля, ибо нет для парижанина, ничего дороже законов города. По этой причине слова короля нашли глубокий отклик в сердцах у горожан. В этот миг, Д,Арманьяки перестали быть врагами Парижан, впрочем они ими никогда и не были.
Герцог Бургундский мрачно поглядывал на короля, который унизил его прилюдно. Такого герцог Бургундский никому не прощал.
Филипп протянул руку палачу, спасшего ему жизнь. Тот с необычайным благоговением пожал протянутую руку, словно это было рука короля или принца крови, впрочем, знатностью граф Д,Арманьяк не уступал ни тем ни другим. Все зрители наблюдали, как посреди помоста с плахой, мальчик пожимал руку палача и все услышали слова, которые он произнёс:
– Я прощаю вас за смерть моего отца. А за то, что вы дали возможность, отомстить за него, я буду благодарен вам, всю свою жизнь, – и уже спускаясь с помоста, Филипп добавил, – я вернусь за телами моего отца и Монтегю.
Едва Филипп сошёл с помоста, как сразу же попал в объятия своей матери, которая беспрестанно целовала его, а затем, взяв за руку потащила за собой.