Майя вдруг поняла, что умерла этой ночью.
И не так важно, что сердце еще продолжало биться в ее измученном теле. Она прекрасно знала: с такими ранами не выживают. Сколько там было ударов ножом? Она не считала – не могла просто. Да и не помнила толком. Несколько десятков, кажется. Может, до сотни дошло. Будет заметка в криминальных новостях – и не более того. Потом – забвение…
Но как обидно, как же все-таки обидно! Она не дошла до дома каких-то пять шагов… Откуда она знала, что нужно спешить? Может, если бы она побежала… Хотя нет, ничего бы это не изменило. Они бы побежали за ней. Майя не сомневалась: те двое оказались во дворе не случайно, они поджидали именно ее.
Однако днем, до того, как начался этот кошмар, она даже не догадывалась о том, что кто-то устроил на нее охоту. Она же, она… никто! Иногда это хорошо – быть никем. Фильмы и книги учат нас, что в опасности чаще оказываются люди богатые, или знаменитые, или отважные герои. А Майя была самой обычной, не богатой так точно, иначе пошла бы она подрабатывать в кофейню? Да и первой красавицей она себя не считала. Она была лицом из толпы, и ее это вполне устраивало.
Но потом, за пять шагов до уютного безопасного дома, были два силуэта, выскользнувшие из темноты. Удар, она на земле, мир кружится. На руках скотч, на лице скотч. Долгая, бесконечная поездка в багажнике автомобиля, слезы смывают с лица тушь, сил биться в собственной клетке просто нет. Лес, темнота куда более густая, чем в городе. Воздуха так мало, воздуха почти нет – тот, кто тащит ее к деревьям от машины, душит так легко и умело… Он явно делал это раньше.
Сначала было холодно и очень больно. Потом стало как-то… странно. Сознание, пораженное болью и недостатком кислорода, то угасало, то снова выплывало из тумана. Майя больше видела, чем чувствовала. Сверху – небо, там звезды, так много звезд… Но настоящий свет идет не от них, а от фар машины, оставшейся не слишком далеко.
Этот свет, яркий, бело-желтый, делал все вокруг резко очерченным и как будто плоским. Не настоящим, а как в мультфильме – только очень, очень страшном мультфильме. Старые ели стоят сплошной стеной. Рука с ножом опускается и поднимается, быстро, безжалостно, и каждый раз утаскивает за собой шлейф из тяжелых капель. Они черные в свете фар. На самом деле они красные.
Майя все ждала тогда боли, но вместо боли приходило лишь онемение и чувство пустоты. Мысли замедлились, стали тягучими. Большую часть времени их вообще не было. Потом одна все-таки мелькнула – «Если он уничтожил так много, что же от меня осталось?» Но и эта мысль не продержалась долго, не дождалась ответа, тоже растворилась.
Майя снова застыла на границе между реальностью и забвением, когда они наконец прекратили. Один, стоявший подальше, спросил:
– Живая? Или всё уже?
– Посмотри на это, – презрительно бросил второй. – Разве это может быть живым?
– Пульс проверь на всякий случай!
– Где я тебе его проверю? Нет там больше ничего!
– И то правда… Давай сваливать, видеть это больше не могу!
Они не сомневались в том, что убили ее, – и они не ошиблись. Они просто не учли, что умерла она не сразу. Свет фар исчез, стало очень темно – и снаружи, и как будто внутри… Майя ждала, когда же все закончится.
Но она все равно не умирала. Вопреки всему.
Ей нужно было просто подождать, она знала об этом. К чему дергаться? Это может навлечь боль, которая милостиво оставила ее в покое. Пока Майя чувствовала свое тело плохо, да и не хотела чувствовать. Она лежала с закрытыми глазами – а сквозь сомкнутые веки уже скользили первые слезы, которых почему-то не было во время убийства.
Это же нечестно. Она ничего плохого не сделала, она даже не знала этих двоих! Она не бродила по темным подворотням, не лезла к тем, кого зовут сомнительной компанией. Она просто шла домой! Но кому теперь доказывать, что она не заслужила смерти и ни в чем не ошиблась? Кому есть дело до этого – или ее сорвавшихся планов на жизнь, которая совсем недавно казалась долгой и прекрасной?
Все уже закончилось… или нет?
Она не сомневалась в том, что умрет, ее усталый разум признавал это. Но, быть может, она еще сумеет что-то изменить? Раз уж она оказалась настолько упряма, чтобы не поддаться смерти сразу. Майя уже не могла спасти себя, да и ее никто не спас. Но что, если у нее получится уберечь другую девушку, за которой тоже однажды придут за пять шагов от дома?
Она ведь многое видела и слышала, многое запомнила во время этих странных вспышек ясного сознания. Ее убийцы не таились, потому что знали: смысла нет. Они с самого начала не планировали отпускать ее живой. Они не прятали лица и даже называли друг друга по имени.
Она могла рассказать об этом! Сначала Майя хотела просто написать их имена на песке собственной кровью – всем, что у нее еще осталось… Но даже в своем нынешнем состоянии она поняла, что толку от этого будет немного. Если пойдет дождь, надписи смоет сразу. Да и потом, неизвестно, когда найдут ее труп!
Странно было думать так о себе. Не страшно, просто странно. Онемение распространялось не только на тело, душу оно тоже сковывало. Должно быть, это какой-то механизм психологической защиты, последний подарок от природы. Раз уж все закончилось – нет смысла для страха и паники. Страх, в конце концов, это тоже инструмент выживания.
Но даже сквозь это онемение пробивалась последняя упрямая злость. Нечестно, несправедливо, неправильно… То, что ее жизнь выкинули на помойку без особых усилий, неправильно. Те двое торжествовали, когда уезжали отсюда. Они насладились моментом, они решили, что все получилось… Майя должна была отомстить им.
А для этого необходимо добраться до людей. Дорога не может быть так уж далеко! Майя, запертая в багажнике, не видела, куда ее везли. Но она чувствовала разницу в дорогах под колесами машины: большую часть времени все было хорошо, явно отличный асфальт, и лишь в последние минуты автомобиль начало трясти. Ее убийцы не стали отъезжать слишком далеко, шоссе где-то рядом, там будут люди, они запомнят ее слова, передадут, кому нужно!
Но до людей еще необходимо добраться. То расстояние, которое она живая преодолела бы за пару минут, могло стать непреодолимым испытанием для нее мертвой. Сначала Майя хотела просто ползти, стараясь не думать о том чудовищном кровавом следе, который она за собой оставит. Однако она быстро поняла, что так у нее ничего не получится. Чудо уже то, что она прожила так долго. Вот только даже у чудес есть свой предел, и если она попытается ползти, времени ни за что не хватит.
Ей нужно было встать и идти. Так быстро, как позволяло израненное тело. И даже так она могла не справиться… Майя подозревала, что, если у нее и получится встать, она развалится на части – в самом пугающем смысле. Да, у нее больше не было причин беречь себя и на что-то надеяться. Зато у нее была цель, последнее желание – и последний шанс на справедливость! Чтобы добиться этого, ей нужно было не выжить, а прожить достаточно долго.
Поэтому она заставила себя забыть про животный ужас перед собственной смертью и действовать четко, как человек, у которого все под контролем, он просто решает ничего не значащую задачу. Осматривать свое тело не было смысла: она бы ничего не разглядела в темноте, да и приподняться, как ни странно, было чуть ли не сложнее, чем просто встать. Поэтому Майя вынудила себя поднять руки, давно ставшие невероятно тяжелыми. Она пальцами изучала то, на что не осмеливались смотреть глаза.
Все было именно настолько плохо, как она ожидала. Или хуже… Она помнила, что большая часть ударов пришлась в живот и шею. Пальцы теперь доказывали, что память все сохранила верно. На животе – месиво, горячо, мокро, слишком мягко… Шеи как будто нет. Странные борозды, что-то твердое, и тоже пульсирует горячее и мокрое. Если бы у Майи спросили, сколько можно прожить с такими ранами, она бы лишь рассмеялась в ответ. Или нет. Или просто сказала, что шутка неудачная.
Но теперь этой неудачной шуткой стала она сама. Боли по-прежнему не было, а вот сознание странно прояснилось, подбрасывая одну идею за другой. На руках у Майи все еще были остатки скотча: убийцы просто разрезали его, когда вытащили жертву из машины, снимать не стали. Теперь Майя использовала его, кое-как содрала с кожи широкие серебристые полосы, чтобы наклеить на остатки собственной шеи. Кажется, получилось… Она не знала наверняка, не представляла, сколько импровизированная повязка продержится на крови.
С животом все было куда сложнее. Майя с холодной обреченностью понимала: если она попытается встать прямо сейчас, лишится внутренностей. Потому что в своем нынешнем состоянии она способна подняться, только упираясь в землю двумя руками, придерживать края раны она просто не сможет. Ну а после такого даже ее необъяснимо затянутая смерть наконец завершится.
Нет, нельзя так подыгрывать собственным убийцам. Майя повторяла это себе снова и снова, чтобы не поддаться отчаянию, уже скользившему в уголках сознания. У нее есть цель. Ее последняя миссия, порученная ею самой себе. И она не проиграет в решающий момент!
Тело по-прежнему оставалось неподвижным, а руки отчаянно, резко двигались, обыскивая окружающее пространство. Майя помнила, что ее сначала швырнули на землю, а потом только начали срывать с нее одежду. Убийцы действовали быстро, бесцеремонно и немного неуклюже. Что-то должно было остаться!
Не сразу, но пальцы все-таки нащупали кое-что мягкое на твердой земле. Майя подтащила это к себе и обнаружила, что ей повезло даже больше, чем она ожидала. Платье! Если бы она наткнулась на куртку или шарф, толку было бы куда меньше. Но платье – это хорошо, прекрасно даже. Оно длинное, плотное и тянущееся. Вискоза и эластан. От того, что его разрезали, даже лучше!
Майя развернула тряпку, в которую превратилось ее платье, и с четкостью и методичностью машины принялась накручивать вокруг талии некое подобие корсета. Она бы удивила сама себя, если бы не потеряла способность удивляться. Она раньше и не догадывалась, что она такая.
Она понятия не имела, получится у нее что-то или нет, но ждать было бессмысленно. Голова кружилась все сильнее, боль прорывалась через онемение и шок. Еще несколько минут – и ничего сделать она уже не сможет. Сейчас или никогда!
Она все-таки поднялась на ноги. Медленно, очень медленно – не из-за осторожности, иначе не получалось. Сначала – на бок, потом – оттолкнуться от земли, стать на четвереньки… В животе что-то странно шевельнулось, но боли по-прежнему не было, а корсет удержал.
Она поднялась на ноги, застыла, ожидая, когда мир перестанет кружиться… А он рванулся в сторону и начал темнеть. Майя не сразу поняла, что происходит, среагировала инстинктивно: руки метнулись к шее. Вовремя. Когда Майя поднялась, голова сама собой начала заваливаться назад. Ее голова! От этого накатила новая волна страха, казавшегося бессмысленным теперь, когда смерть неизбежна. Но все же… Так не бывает, не может быть! Наверно, ее все-таки убили сразу? А все, что происходит теперь, – это какая-то жуткая версия Чистилища, где покоя просто не существует?
И снова у Майи не было ответа. У нее только и осталось, что злость и упрямство. Она двумя руками поддержала шею, не давая голове упасть, и зрение чуть-чуть прояснилось. Должно быть, какой-то нерв поврежден, или как это называется… Нормально видеть она больше не могла, ей только и оставалось, что двигаться вперед. Шаг за шагом. Неуклюже, резко, но – не падая. Не падая там, где другие бы упали.
Чтобы не поддаваться панике, она позволила себе думать не о настоящем моменте, а о том, что осталось за его пределами.
Думала о маме. Хоть бы не ее вызвали опознавать тело… Пусть будет кто-то другой. А мама пусть так и не узнает всю правду.
Думала о тех двух ублюдках, которые убили ее. Они не должны уйти безнаказанными, не должны… Они ведь ни в чем не сомневались! Если они и боялись, то только проблем с полицией. Майя была не важна для них в тот момент, когда они крали ее жизнь.
Думала о том, что в выходные договорилась встретиться с подругами. Подала заявку на конкурс. Присмотрела ярко-синее платье в магазине и терпеливо дожидалась распродажи. Планировала наконец-то выбраться на море этим летом или в сентябре. Планировала, планировала… Это было важно вчера – и даже сегодня утром. Это так быстро потеряло смысл.
Когда ее угасающее зрение уловило впереди огни, Майя почувствовала нечто похожее на прилив сил, пусть и незначительный. Да, огни были далеко, они напоминали искаженный узор в сломанном калейдоскопе. Но ведь они были! А огни – это люди. Это жизнь. Это те, кто услышит ее последние слова!
Нужно только дойти. Шаг за шагом. Раньше движение воспринималось как нечто естественное, доступное всем. Теперь Майя отвоевывала у судьбы каждый сантиметр, приближавший ее к дороге.
Спустя целую вечность огни стали ближе, она услышала шум двигателей… Это шоссе, это не какая-нибудь пустынная загородная дорога, она ни в чем не ошиблась! Можно было бросить на это остатки сил, ускориться… Все равно уже почти финал.
Она вышла на дорогу. Она не представляла, как выглядит, что о ней подумают. Ей было все равно. Майя даже не разрешила себе упасть сразу же, когда под босыми ногами оказался асфальт. Нет, на обочине темно, туда никто не смотрит! Ей нужно, чтобы все произошло быстро и наверняка. Поэтому она, дрожащая от шока, почти ослепшая, продолжила идти.
Света стало больше, к шуму двигателей прибавился резкий и злой звук гудка. Раньше это было бы плохо, теперь – хорошо. Сигнал – это люди. Она ведь к ним и шла!
Майя упала на середине дороги, зная, что больше не поднимется никогда. Она улыбалась, сама не зная, чему. Мутное зрение различало теперь только рыжие пятна фонарей и далекую чернь неба.
Потом были люди – тоже пятна на черном. Лиц она больше не видела, не могла. Слова звучали глухо, как будто между Майей и остальным миром образовался кокон, сплошной, непробиваемый. Но это не так важно, она все равно не собиралась слушать, она должна была рассказать!
Она открыла рот, чтобы наконец сообщить все – назвать имена, описать внешность, объяснить, что на нее не просто напали, все это было частью чего-то большего! Но… она не смогла произнести ни слова. Пыталась – и не могла, только беспомощно открывала рот.
Чудовищные удары в шею задели и голосовые связки, но Майя поняла это только сейчас. Те слова, которые она с нечеловеческими усилиями старалась донести, так и не прозвучали. Погружаясь в пустоту, Майя лишь успела с бессильной горечью подумать, что теперь ее убийцы так и останутся безнаказанными.
– Ты очень изменилась за то время, что мы не виделись, – тихо сказала Жанна.
Таисе захотелось отшутиться, с улыбкой доказывая, что она все та же. Или спросить, уверена ли собеседница в каких-то переменах. Но потом Таиса поняла, что все это прозвучит наивно до глупости. Конечно, изменилась. Все заметили. Поэтому она лишь уточнила:
– К лучшему или к худшему?
– Не знаю. Просто ты теперь другая.
Сложно было не стать другой после нескольких месяцев обучения у одного из лучших профайлеров мира. Это оказалось намного сложнее, чем ожидала Таиса. Но она ведь сразу знала, на что шла, и отступать не собиралась. Даже когда поняла, что милые улыбки и старческое причитание Николая Форсова – всего лишь фасад, за которым скрывается беспощадный и требовательный наставник.
Многие думали, что она откажется от идеи стать профайлером после дней, проведенных в больнице. Мол, это же Таиса – она ничего не воспринимает всерьез, быстро устает от собственных идей и ищет что-нибудь новенькое! Смотрите, она вот-вот бросит и это хобби!
А для Таисы происходящее не было мимолетным увлечением. Да, раньше она часто уходила – с работы, от мужчин и от своей семьи. Не всегда даже хотела уйти, просто чувствовала, что иначе нельзя. Невозможно найти себя, не отважившись на поиск.
Зато теперь она поняла: пора остановиться. Интуитивное желание попробовать себя в роли профайлера превратилось в осознанное решение. И ни больница, ни травмы, ни столкновение со смертью не смогли переубедить Таису. Да они даже укрепили ее решимость! Если она и после такого не столкнулась с сомнениями, какие еще знаки судьбы ей нужны?
Впрочем, все это не означало, что ей стало легко. Скорее, наоборот! Раньше Форсов явно не считал нужным тратить на нее слишком много энергии, она была вроде как на испытательном сроке. Но теперь, когда он убедился, что она настроена серьезно, он относился к ней так же, как к двум первым ученикам. А их он не щадил никогда.
Он говорил с ней куда больше, чем раньше, объяснял то, что не писал даже в собственных учебниках. Он регулярно отправлял ее на задания в компании Гарика или Матвея. Ну а в апреле он дал ей первое самостоятельное поручение. И если раньше Таисе казалось, что самым сложным испытанием было столкновение с маньяком в зимнем лесу, то теперь она поняла, что ошиблась. Самым сложным испытанием стал момент, когда ее больше никто не поддерживал, все зависело исключительно от ее сил. Лети или падай, но – сама!
Задание на первый взгляд казалось простым. Какой-то ублюдок напал на женщину, которая, как ему показалось, разговаривала с ним недостаточно учтиво. Беда в том, что произошло это вечером, без свидетелей, вдали от камер наблюдения. Виновный сбежал, женщина смогла его описать и даже опознала, но жена обеспечила ему алиби. При дальнейшем расследовании оказалось, что это не первое его нападение, и каждый раз ему на помощь приходили то друзья, то верная супруга.
Однако с друзьями все понятно, такие же отморозки, как он сам. От Таисы требовалось составить психологический профиль жены и дать следователю подсказки: как нужно разговаривать с такой женщиной. Что тут сложного? Таисе казалось, что она увидит преданную дуру, которой наличие под боком мужика намного важнее, чем чужие кровь и боль.
А увидела она совершенно сломанное существо, ненавидящее себя – и презираемое всеми. Женщина, беседовавшая с Таисой, была лишь на несколько лет старше, но внешне годилась профайлеру в матери. Она доказывала, что ее муж безобиднее ягненка, и по привычке натягивала рукава свитера пониже, чтобы скрыть следы от сигаретных ожогов на руках. Она снова и снова повторяла, что он хороший и не мог. Дешевый тональный крем сходил с плохо заживающих порезов на лице хлопьями.
В первое время Таиса частенько не выдерживала:
– Да у вас синяк на все лицо!
– Он случайно ударил меня локтем во сне, он нервно спит, – бубнила женщина, не отрывая взгляд от пола.
– У вас из ног недавно извлекли дробь от пневматической винтовки. Он по вам стреляет забавы ради!
– Он случайно попал…
– Восемнадцать раз? У вас ожоги от кипятка…
– Я сама пролила!
– Ожоги на спине.
Эта женщина раздражала. Откровенной ложью, безвольностью, взглядом побитой собаки. Ее ненавидели полицейские, которые не могли заставить ее подать заявление, и другие жертвы ее мужа, которым она серьезно усложняла жизнь.
Таису она тоже раздражала, и это раздражение долгое время оставалось серьезной преградой. Но Форсов объяснил, что нужно смотреть не на ту, кем женщина стала, а на ту, кем она была. Таиса и правда посмотрела – и увидела совсем другого человека. Жизнерадостного, добродушного и настолько одинокого, что одиночество сумело прожечь тот самый внутренний стержень, уберегающий от зависимости.
Этого человека и пыталась вернуть теперь Таиса. Матвей как-то презрительно бросил, что ее задание состояло в другом. Не спасать, а просто составить профиль. Погружаться в такое с головой – типичная ошибка новичка. А вот Форсов молчал, хотя прекрасно знал, чем она занята. Это придавало Таисе сил двигаться дальше.
Сколько энергии у нее ушло на это задание – знала только она. Таиса никому не жаловалась, даже стеснялась того, что иногда приходится плакать по ночам, ведь иного способа выпустить бессилие просто нет. Она повторяла одни и те же слова снова и снова. Она позволяла себе полное погружение в чужой мир, похожее на прыжок в непроницаемо мутную болотную воду.
И все-таки она смогла. В мае ее подопечная давала показания в суде и уверенно смотрела в глаза своему мучителю. Она рассказала о преступлениях, о которых полиция даже не подозревала, потому что жертвы молчали, как молчала она. Срок, изначально грозивший ее мужу, увеличился в пять раз.
Таиса не чувствовала себя победительницей, ей казалось, что ее попросту выпотрошили. Гарик ее поздравил. Матвей заявил, что она доказала свое идеальное соответствие предыдущей профессии – психолога. Форсов заметил, что его старший ученик порой слишком много болтает, и дал Таисе три дня выходных. Он пообещал ей, что дальше будет проще. Естественно, он оказался прав. Нельзя сказать, что погружение в мир преступников и жертв отныне давалось Таисе легко. Однако она научилась выставлять защитные барьеры и выработала собственные методы восстановления.
Форсова она изучила неплохо – и по-прежнему безмерно уважала его. Его жену Веру Таиса по-своему любила, потому что очаровательную и искренне добрую Веру невозможно было не любить. Ну и конечно, были ученики Форсова. Работать с ними вместе, как на испытательном сроке, Таисе больше не доводилось, но она все равно с ними пересекалась.
Гарик остался Гариком. Он был само очарование на первый взгляд, а потом и на второй, и на третий. Тут дело не в стремлении понравиться всем подряд, это Гарика явно не интересовало. Он просто не стеснялся быть собой, да и вообще ничего не стеснялся. Порой его прямолинейность доходила до хамства, но он умудрялся изящно подавать даже это, и ему сразу же все прощалось.
Можно было подумать, что он такой рубаха-парень, который в жизни горя не знал. Однако попадаться в ловушку иллюзий Таиса не собиралась. Вера как-то обмолвилась, что у обоих учеников Форсова было сложное прошлое. И если в случае Матвея речь шла о некой темной тайне, которую оберегали, но и уважали по умолчанию, то Гарик уверенно использовал доспехи непробиваемой жизнерадостности. Именно из-за этого Таиса подозревала, что за искристыми волнами притаился омут, полный чертей.
Сложнее всего оказалось поладить с Матвеем. Он изначально был настроен против Таисы, он верил, что она долго не продержится. Но теперь-то он знал, как серьезно она ко всему относится! И он, не сомневаясь, рискнул жизнью, чтобы ее спасти. Разве так поступают ради человека, который совсем не нравится?
Таиса ожидала, что после того случая у озера они начнут нормально общаться – и ошиблась. Матвей вообще не изменил отношение к ней, будто ничего и не случилось. Он все так же общался строго по необходимости. Но и агрессию он никогда не проявлял, в его неприязни не было ничего личного.
У Таисы не нашлось никаких причин преодолевать его антипатию. Иногда Форсов поручал своим ученикам работать сообща, но им не обязательно было становиться единой командой и проводить свободное время вместе. В работе же Матвей оставался безупречен… да он во всем был безупречен! Насколько было известно Таисе, он справился со всеми данными ему заданиями, даже с теми, которые казались невыполнимыми. Если нужно было стрелять, он всегда попадал в цель. Он бегал по утрам, занимался скалолазанием, кажется, даже фридайвинг освоил – отлично, как и все остальное. Его единственной уязвимостью оставалась та самая тайна из прошлого, о которой Таиса ничего не знала. Попытки добраться до этой тайны ни к чему не привели. И Матвей, и Форсов сделали все возможное, чтобы она осталась погребенной навеки.
Так что если изначально Таиса еще надеялась, что Матвей изменит свое отношение или хоть раз попросит о помощи, то потом махнула на него рукой. Похоже, этот тип не был способен хоть о чем-то просить на генетическом уровне. А любая попытка пообщаться с ним заканчивалась безжалостной и, что хуже всего, умной критикой, отбивавшей всякое желание лишний раз с ним встречаться.
В последнее время Таисе и вовсе было не до этого. Убедившись, что она далеко не безнадежна, Форсов начал поручать ей все больше самостоятельных заданий. Таиса как раз завершила одно, договорилась о парочке выходных – и тут на горизонте появилась Жанна.
Жанна была старой подругой – но не Таисы, а ее старшей сестры. Когда-то Жанна Михайлова и Евгения Скворцова вместе поступили в мединститут. Отучились много лет, причем весьма неплохо. После получения заветного диплома Женя Скворцова стала врачом в семейной клинике, а Жанночка Михайлова стала Зараевой.
Жанна вышла замуж за молодого военного, который искренне верил, что для женщины работа противоестественна и нужна только чтобы продержаться до появления достойного мужчины. Или чтобы придать своему существованию хоть какой-то смысл, если достойный мужчина все-таки не появился. Жанна эту философию не разделяла, однако жизнью домохозяйки искренне наслаждалась, а потому с мужем не спорила. Она посвятила себя созданию уютного семейного гнездышка и воспитанию единственного сына Сережи.
Сыновей ее мужу Федору хотелось гораздо больше. Но не все в этой жизни зависит от наших желаний, забеременеть второй раз у Жанны так и не получилось. Многие думали, что уж теперь-то муж обязательно ее бросит, а зря. Федор жену действительно любил и детей хотел только от нее, так что их маленькая семья оставалась счастливой долгие годы.
Единственный сын отца радовал. Сергей вырос высоким, спортивным и умным. Он уверенно шел к успеху с ранних лет: поступил в какую-то уникальную элитную гимназию, занимался в бесчисленном множестве кружков и секций. Таиса, знакомая с парнем лишь поверхностно, признавала, что он действительно талантлив и далеко пойдет, даже если не по стопам отца.
Она никогда не общалась близко с этой семьей и удивлялась тому, что ее старшая сестра, независимая карьеристка, сохранила студенческую дружбу даже после того, как у них с Жанной почти не осталось общих интересов. А с тех пор, как Таиса поссорилась с собственной семьей, и с их знакомыми она пересекаться перестала.
Но тем больше было ее удивление, когда Женя позвонила ей сама и попросила встретиться с Зараевой. Таиса прекрасно знала, как тяжело ее сестре даются любые просьбы. Чтобы это произошло, должно было случиться нечто действительно серьезное. Поэтому унижать Женю отказом Таиса не стала, она связалась с Жанной и сама назначила встречу.
И вот теперь они сидели на летней террасе небольшого кафе. Таиса неспешно потягивала лимонад из высокого стакана и внимательно наблюдала за собеседницей. Жанна почти не изменилась за те годы, что они не виделись. Все такая же ухоженная, стильная, выглядящая моложе своих лет, и это хорошо. А плохо то, что в движениях появилась нервозность, не свойственная ей раньше, в улыбке и взгляде – нерешительность. Казалось, что Жанну что-то мучает, но она сама толком не способна понять, что именно.
Естественно, ей требовался не профайлер, а психолог. Но именно психологом Таиса и была до того, как стала ученицей Форсова.
– Так что случилось? – спросила она.
– Дело в том, что как раз ничего… Ничего не «случилось», если говорить о происшествиях. Но что-то все-таки идет не так.
– С чем именно?
– Не с чем, а с кем, – вздохнула Жанна. – С Сережей… Мне кажется, у Сережи происходит что-то… Не то.
Мать и сын всегда были близки, Женя не раз упоминала это при сестре. Сергей был сильным и самостоятельным, он давно уже не нуждался в матери так, как ребенок нуждается во взрослом. Но он признавал, как много Жанна сделала для него, чувствовал, как искренне она его любит, и отвечал такой же любовью – теперь уже не пламенно детской, а покровительствующей любовью мальчика, который превращается в мужчину.
Благодаря этой эмоциональной связи Жанна первой уловила странности, укрывшиеся от ее мужа. Сначала это были приступы плохого настроения, прежде не свойственные жизнерадостному Сергею. Потом он начал меньше бывать дома, но не рассказывал, где пропадает. Жанна решила было, что сын влюбился – почему нет? Однако первая влюбленность обычно дарит радость, Сергей же мрачнел с каждым днем. Он научился натянуто улыбаться и врать, что у него все хорошо. Так он сумел обмануть отца, который был уверен, что сын уже взрослый и со всем справится сам, но не мать.
– У него явно начались какие-то проблемы, – признала Жанна. Несмотря на разгорающуюся жару, она заказала горячий кофе. Вот только к напитку она так и не прикоснулась, просто грела руки о чашку.
– Был намек на то, какие?
– Ни одного! Я ведь пыталась понять, я искала… Узнавала, что у него по учебе – но там все идеально, как всегда! Его друзья не представляют, что могло случиться, хотя некоторые все-таки признали, что он отдалился от них… Может, заметили и другие, но ты же знаешь подростков: кто из них будет откровенничать с посторонней теткой? С какой-то конкретной девушкой друзья его тоже не видели. Я уже, если честно, даже худшее заподозрила, наркотики… Но и это не подтвердилось.
– Откуда такая уверенность? – удивилась Таиса.
– Через мошенничество, если честно. У него пару недель назад был плановый медосмотр, а я… Я хоть врачом и не стала, а связи кое-какие сохранила. Смогла договориться о том, чтобы ему сделали анализ на наркотики, не предупреждая об этом, а результат сразу мне. Так что я уверена! Дело не в этом, а в чем – не знаю… Раньше он мог поговорить со мной о чем угодно, а теперь как будто закрылся… Знает же, что я его никогда не предам, и все равно молчит! Или я себя накручиваю?
С ответом Таиса не спешила, она задумалась, стараясь вспомнить все свои немногочисленные встречи с Сергеем Зараевым. Парень и правда был открытый, эмоциональный, типичный экстраверт, который наслаждается общением с людьми. Ребенок, выросший в любви, без серьезных травм. Такой не будет болезненно реагировать на мелочи! И то, что Жанна не заметила никаких потрясений в его жизни, вовсе не значит, что их не было. Напротив, нечто по-настоящему серьезное он мог бы скрыть.
Это делало ситуацию сложнее. Если предварительный профиль, который Таиса составила на Сергея, был верен, проблемы у него действительно серьезные. И тут никакое «не может быть» не защитит. Иногда беды просто случаются, обрушиваются без предупреждения на тех, кто ни в чем не виноват. Только и остается, что справляться с последствиями…
– По-хорошему, ему нужно побеседовать с психологом, – признала Таиса. – Именно так: ему с психологом, а не тебе с психологом от его имени. Я не говорю, что все плохо, но… На основании того, что ты мне рассказала, я не могу сказать и что все хорошо. Все непонятно, Жанна.
Ее собеседница нервно кивнула, сильнее сжимая чашку с остывшим кофе.
– Я знаю! То есть, не знаю, а чувствую… Я его просила сходить к психологу, но он не хочет.
– Почему? Его поколение относится к этому куда проще, чем наше.
– Чем мое, ты хотела сказать, – криво усмехнулась Жанна. – Понимаешь, тут больше дело в Феде… Он резко против. Он считает всех психологов шарлатанами, а тех, кто к ним обращается, слабаками. Он Сереже с детства внушал, что мужчина должен справляться со своими проблемами сам. С любыми проблемами! А если тебе нужен поход к психологу – ты баба… Мне это всегда не нравилось, но раньше я с ним не спорила. Мне казалось, что нас это попросту не коснется! А теперь…
Она запнулась, и Таисе пришлось продолжить за нее:
– А теперь уже поздно. Сергей вырос с многолетним убеждением, что обращение за помощью к психологу – слабость, за которую отец его никогда не простит.
– Вот именно! Я пыталась поговорить с Федей, указывала, что с Сережей что-то не так… А он пошел и спросил у Сережи прямо: «Сын, в чем проблема?». Сережа, конечно же, ответил, что ни в чем, мать придумывает, и оба посмеялись! Но как будто он мог ответить иначе… Таечка, послушай, мне просто не к кому больше обратиться!
Что ж, ее план был настолько бесхитростен, что Таиса даже не стала просить пояснений. Жанна собиралась притащить ее в гости и заставить Сергея побеседовать с ней. Если бы об этом узнал Федор, она всегда могла заявить, что просто пригласила подругу, а та, будучи профессионалом высшего уровня, совершенно случайно заметила болезненное состояние их сына и предложила помощь. Счастливое совпадение.
Таисе этот план не нравился. Она давно уже не проводила консультации, а с подростками и вовсе никогда не работала. Хотелось отказаться сразу, а она не могла. Таиса слишком хорошо понимала: тогда Сергей вообще останется без помощи.
Ей нужно было оценить его состояние при личной встрече, а не со слов матери. И если причины для беспокойства и правда обнаружатся, у Таисы будет возможность убедить его обратиться к психологу, пусть даже тайно.
– Хорошо, я поговорю с ним, лишним это точно не будет, – признала она. – Когда это можно будет сделать?
– Замечательно! – тут же оживилась Жанна. – А прямо сегодня и можно будет! Я специально выбрала для встречи день, когда Сережа собирался остаться дома. У тебя на сегодня никаких планов нет? Здесь недалеко!
– Нет, могу подъехать. Ты права, чем раньше мы со всем разберемся, тем лучше.
Причин для спешки Таиса не видела, она просто хотела решить этот вопрос поскорее, пока Форсов не дал ей новое задание. Да и время сейчас идеальное: будний день, рабочие часы, минимальная вероятность, что Федор неожиданно явится и все испортит.
Они не стали брать машину, пешком было быстрее. По пути Жанна во всех подробностях рассказала про перемены в поведении сына. Таиса все больше склонялась к выводу, что парень действительно вляпался в какие-то неприятности – из тех, что кажутся чудовищными в восемнадцать лет, а на самом деле решаются очень легко при минимальной помощи.
Они как раз пересекали двор, когда с крыши высотки прямо перед ними упало что-то большое. Таиса даже не поняла, что это было, она в тот момент смотрела на свою спутницу. Она уловила движение боковым зрением, заметила, что рухнуло нечто темное, но не с грохотом, а с очень странным глухим звуком… Наверное, ничего страшного. Не может быть ничего страшного. Это же обычный двор спального района, солнечный летний день, что способно пойти не так? Скорее всего, с балкона улетело одеяло, сейчас люди засмеются…
Но люди не засмеялись – люди закричали. Сначала – женщины, сидевшие на лавке неподалеку от места падения. Потом – старушка, выглянувшая в окно. А последней – Жанна… Но она кричала не так, как они. Они были напуганы и шокированы. Она же издала звук, в котором сквозило какое-то абсолютное, животное горе, пробирающееся под кожу, прожигающее холодом до самых костей…
Уже по этому крику Таиса все поняла, но заставила себя посмотреть туда, куда смотреть совсем не хотелось. Ей нужно было принять правду, до последнего надеясь, что все они ошиблись.
Однако никакой ошибки не было. На сером асфальте неподвижно замер Сергей Зараев, а вокруг него уже расползалась, сияя на солнце рубинами, зловещая кровавая паутина.
В последние дни Николай Сергеевич Форсов только и думал, что о ценности жизни. Что ее определяет? Возраст, дающий молодым привилегию перед старцами? Опыт, который нужно сохранить? Знания и достижения? Доброта, которая, по сути, неизмерима, ведь добро одних порой становится злом для других?
Эти вопросы не оставляли его в покое с тех пор, как он получил письмо.
Всем почему-то кажется, что отсутствие выбора – это обязательно проблема. Николай прожил на свете достаточно долго, чтобы знать: не все так однозначно. Порой отсутствие выбора спасает от сомнений, позволяет не тратить время на страхи и нерешительность, дает шанс уверенно двигаться по единственно возможному пути.
Вот и он не то чтобы смирился со своей скорой смертью, просто научился не думать о ней. Придет и придет, какая разница? Он все равно ничего не изменит!
Письмо же заставило его представить и другую дорогу, которая, возможно, вела к могиле куда более долгим путем – но какой ценой?
Николай знал, что в России он пересадки почки не дождется. Родственников, способных стать донорами, у него не осталось, других законных способов спастись он не знал. Диализ был выбором, который судьба сделала за него.
Письмо же предлагало операцию в другой стране. При помощи связей, которых у Николая хватало, и денег, которых тоже накопилось больше чем достаточно. Теперь ему предстояло решить, должен ли он забрать шанс, который, возможно, при его отказе спасет жизнь кому-то более достойному.
Вера была настроена решительней. Она, в целом куда более человеколюбивая, чем муж, на этот раз не колебалась.
– Денег хватает не только у тебя, – с привычной невозмутимостью рассуждала она. – Из тех, кто нуждается в пересадке. Но очень многие люди пошли на серьезные усилия, чтобы обеспечить операцию именно тебе. Если ты откажешься, они не пойдут на это ради кого-то другого. Они не будут стараться – и операция не состоится вообще, ни для кого.
– Да, но со своей совестью я буду разбираться без их помощи.
– Ты не знаешь, будет ли у твоей совести повод для беспокойства.
– Вот именно, я слишком мало знаю об операции и доноре, – заметил Николай. – Они могли бы рассказать мне больше!
– То, что они не сообщают тебе все детали, вовсе не значит, что там нечто противозаконное. Коля, ты победишь меня в любом споре, мы оба это прекрасно знаем. Но в чем твоя цель? Доказать мне, что ты прав? Или остаться с теми, кому ты нужен?
Она явно намекала на его учеников, которые о письме пока не знали. Еще год назад Николай согласился бы с ней куда быстрее, он не решился бы оставить их без присмотра. А теперь они справлялись намного лучше… Матвей внушал ему самые большие опасения – как раз потому, что казался безупречным. Он уже достиг того уровня мастерства, когда сумел бы обмануть и старого учителя. И все же Николай присматривал за ним больше для подстраховки, пока у него не было оснований опасаться, что его лучший ученик сорвется. Гарик тоже много лет обходится без рецидивов. Таиса… ей недостает опыта, однако у Николая даже без операции хватало времени, чтобы закончить хотя бы базовое обучение, девочка все схватывала на лету.
Так что они не стали бы достаточной причиной для успокоения его совести. Разум шептал, что можно и отказаться. Но было и еще кое-что важное, то, что Николай не мог игнорировать.
Желание жить. Инстинктивное, всепобеждающее и абсолютное. То, которое не хотело слушать мудрые аргументы про возраст и ценность жизни. Какая еще ценность? Любая жизнь ценна, она причина в себе, не о чем тут и думать!
Он вновь размышлял об этом, когда раздался стук, а спустя секунду в его кабинет заглянула Вера. Уже это говорило Николаю о многом. Если все шло своим чередом, жена обычно дожидалась ответа. Если же она приходила вот так, можно было начинать беспокоиться.
– Коля, к тебе Таиса пришла…
– Зачем? – нахмурился Форсов. – Я ее раньше понедельника не ждал!
– Она не сказала, но, мне кажется, ей нужно срочно с тобой поговорить.
Он только кивнул, Вера и сама знала, что он примет ученицу. Пока Таиса поднималась к нему, Николай пытался сообразить, что пошло не так. Последнее задание завершилось без проблем – он всегда оценивал состояние своих подопечных после того, как они сдавали последний отчет. Таиса была довольна собой, ни о чем не беспокоилось, да и по результатам ее работы у Николая не возникло никаких дополнительных вопросов – там все завершилось как надо!
Получается, что-то произошло на выходных. И что-то очень серьезное – Николай убедился в этом, когда увидел девушку. Нет, Таиса далека от истерики. Но она кажется непривычно бледной, руки держит сжатыми в кулаки – скорее всего, чтобы унять дрожь. Моргает часто, явно останавливает слезы. Плохо… Таиса отличалась на редкость устойчивой психикой, это Николай считал одним из ее ключевых преимуществ. Выбить ее из колеи так сильно было непросто, и Форсову срочно требовалось узнать, что с ней случилось.
– Можешь плакать, – спокойно позволил он. – Нет для профайлера ничего хуже, чем слезы, загнанные глубоко внутрь.
Она словно только этого позволения и ждала. Таиса опустилась на диван и разрыдалась, спрятав лицо в ладонях. Вера, заглянувшая в комнату, ничего не сказала. Она бросила на мужа вопросительный взгляд, Николай кивнул, без слов подтверждая, что успокоительное сейчас будет нелишним.
Он не торопил ученицу, ждал, пока ужас ослабит хватку. Он знал, что Таиса постепенно придет в себя, и оказался прав. Сначала сбивчиво, а потом все понятней и ровнее она рассказала жуткую историю того, как совсем еще молодой парень погиб на глазах собственной матери.
– До нее даже капли крови долетели, – завершила Таиса. Под конец она больше не плакала, только всхлипывала, справляясь с последними отзвуками нервного срыва. – Я не сразу заметила… А она – сразу. Совсем немного, но… Это же кровь ее ребенка! Единственного сына! На нее страшно было смотреть… Ее в больницу увезли… А я все думаю: Господи, если бы я пришла на час раньше, всего на какой-то час!..
– Нет, – жестко прервал ее Николай. – Эти мысли оставь сразу, пользы они никому не принесут. В том, что случилось, нет твоей вины – и его матери тоже.
– Но я была так близко, Николай Сергеевич… Я могла бы…
– И снова, Таиса: нет. Ты могла бы прийти на час раньше. А могла бы договориться о встрече на день позже, тогда ты вообще не узнала бы всю историю. Могло сложиться и так, что ты поговорила бы с ним, а потом он все равно сделал бы то, что сделал, потому что по-настоящему серьезные проблемы одним разговором не решаются. Но ты пришла поговорить со мной не об этом.
Он не спрашивал ее, он и так все знал. Сейчас Таиса имела полное право на слезы и боль. Однако они оба понимали, что она преодолела бы это и сама, она была достаточно сильна для такого. И все же она поспешила не к себе, а сюда.
– Я бы хотела взяться за это дело, – твердо произнесла Таиса. – Я понимаю, задания мне даете вы, и то, что произошло с Сережей… оно не укладывается в привычную работу профайлера…
– Почему же? Если судить по тому, что ты мне рассказала, повод для проверки есть. Работа профайлера, как ты уже знаешь, это не только поиск маньяков. Это изучение преступлений, в которых значительную роль сыграл психологический фактор. Именно с этим мы и имеем дело здесь: с преступлением, причина которого кроется внутри.
– Полиция считает, что это самоубийство…
– А разве самоубийство – не преступление? Это противоестественная смерть, и тебе следует знать причину. Возможно, дело в психическом расстройстве, которое не было вовремя диагностировано и привело к трагическому результату. Но то, о чем ты мне рассказала, намекает, что речь вполне может идти о доведении до самоубийства.
– Да, я… Я тоже об этом подумала.
– Тогда думай дальше, – позволил Николай. – Займись этим, никаких других заданий я тебе давать не буду. Оплаты, естественно, не жди, но вряд ли это станет для тебя проблемой.
– Не станет.
– Это сложное дело, как раз те знания, которые тебе нужны. У меня ты всегда получишь консультацию, если будет нужно. Я вижу, что ты это дело просто так не оставишь, и я готов тебе помочь.
Она еще посидела с ним, выпила чай, который принесла Вера, под конец даже улыбалась. Ушла Таиса ближе к вечеру. Николай через окно наблюдал, как она покидает его двор, и думал о том, что оставлять учеников без присмотра, пожалуй, еще рановато.
Утром в постели обнаружился приятный бонус в виде голой молодой женщины. Гарик решил, что такими подарками судьбы нужно пользоваться – ведь женщина проснулась в хорошем настроении и была совсем не против столь бодрого начала дня.
Когда все закончилось, Гарик лениво растянулся на кровати и сосредоточился всего на одном вопросе: как же эту красавицу звать-то? Ирония заключалась в том, что ее настоящее имя он помнил – Люба, вот только сама женщина это имя терпеть не могла. Ныне она всем представлялась творческим псевдонимом, который использовала и в личной жизни. Гарик помнил, что псевдоним этот она выбрала по названию известного косметического бренда, поскольку работала визажистом, она сама об этом говорила. Только вот какого? Какие вообще бывают?..
– Шарлотта, – вдруг сказала она.
Женщина повернулась на бок и с любопытством разглядывала Гарика. Прикрыться простыней она даже не потрудилась, они ведь не в фильме для детей до шестнадцати снимались, где все прячут под тканью ровно то, что нужно.
– Чего? – растерялся Гарик.
– Меня нужно звать Шарлотта.
– Ничего себе… Ты теперь и мысли читаешь?
– Нет, просто если у мужика такое выражение лица после секса, он или вспоминает имя женщины, или ее возраст, или пытается доказать теорему Ферма. Мой возраст тебе без надобности, и ты гуманитарий, что оставляет только один вариант.
Дурой Шарлотта не была, просто притворялась так удачно, что Гарик порой забывал, насколько она умна. Ей это было нужно для карьеры: бодрое чириканье перед камерой приносило куда больше подписчиц, чем рассуждение на серьезные темы.
Но Гарику она нравилась как раз потому, что была намного умнее других его любовниц. Они встречались редко, когда обоим хотелось расслабиться – и обоим позволяло время. Вчера так и вовсе случайно пересеклись в клубе, все закрутилось, ну а окончание дня Гарик помнил смутно. Утро получилось куда приятней, чем утонувшая в беспамятстве ночь, даже несмотря на легкое похмелье.
– Подловила, – признал он. – Но я в твоей гениальности не сомневался.
– Я тоже, – фыркнула она. – Слушай, Дембровский, а ты не хочешь на мне жениться?
– На кой?
– Ну, тебе все равно, а мне уже тридцать. Ты меня не сильно бесишь. Так почему нет?
– Нельзя мне. У меня даже хомяки не выживают, куда мне еще и жену заводить?
– Свинья ты, Гарик, – вздохнула Шарлотта. Впрочем, объявила она об этом беззлобно. – Я в душ. Полотенца у тебя где?
– Вообще без понятия. Что найдешь, тем и вытирайся.
Шарлотта укоризненно покачала головой, но отчитывать его не стала, знала, что бесполезно. Гарик проводил ее взглядом до ванной и еще раз задумался над предложением. В принципе, Шарлотта и правда была отличной кандидатурой: красивая, умная, зарабатывает неплохо, мозги выносить, по идее, не должна… Он бы даже согласился, если бы нашел хоть один аргумент в пользу официального брака.
Но таких аргументов пока не было. Если Гарику хотелось уюта, он вызывал домработницу. В тех редких случаях, когда требовалось душевное тепло, ездил в гости к семье. При потребности в сексе клубы его не подводили. Ну а жена… Даже если она будет умна, перед ней все равно придется отчитываться. Да и появляется риск ляпнуть то, что посторонним знать не следует – особенность работы профайлера.
Так что пока саму вероятность брака Гарик допускал лишь при большой любви – в которую с каждым прожитым годом верил все меньше. Преодоление проблем и триумф побед пока привлекали его сильнее.
Гарик никуда не спешил, а вот Шарлотта вспомнила, что через полчаса ее в студии будет ждать клиентка. Недавняя томная красавица носилась по комнате на второй космической скорости, то и дело налетала на все подряд и материлась так, что позавидовал бы и пьяный матрос. Чуть поразмыслив, Гарик решил, что это второй утренний бонус – бесплатное шоу.
Лишь когда Шарлотта удрала, он сам направился в душ. А там обнаружился не слишком приятный сюрприз.
Поначалу Гарик даже не заметил его. На полках хватало всякого хлама, как тут сразу разглядеть небольшой пузырек? Но во время чистки зубов делать особо нечего, взгляд Гарика блуждал без какой-либо цели – и споткнулся о то, чего еще вчера здесь не было.
Таблетки. Примерно дюжина в пластиковой баночке. Никакой этикетки не было, однако Гарик и без нее слишком хорошо понимал, на что смотрит. Надо же… Шарлотта забыла, не иначе. Понятно, как она так быстро преодолела похмелье и почему у нее странно блестели глаза.
Умиляться ее находчивости Гарик не собирался, он почувствовал закипающую злость. Он сразу же набрал номер Шарлотты, однако отвечать она не собиралась. То ли сообразила, что натворила, то ли действительно была занята с клиенткой.
Гарик не преминул оставить голосовое сообщение, в котором подробно объяснил, что думает о забывчивости Шарлотты и куда она может засунуть этот пузырек, когда все-таки потрудится его забрать. И желательно, чтобы произошло это как можно скорее!
Сам он прикасаться к таблеткам не собирался. В его доме этой дряни не было много лет – и дальше быть не должно. Пузырек вроде как ничем ему не угрожал, стоял себе и стоял на полке. Не самые страшные таблетки, если вспомнить все, что он использовал раньше. Но Гарик слишком хорошо понимал: даже серьезное разрушение начинается чаще всего с маленькой трещины.
Поэтому он не задержался в одной квартире с пузырьком таблеток. При иных обстоятельствах он бы отправился на прогулку, но сейчас ему и придумывать маршрут оказалось не нужно, Форсов как раз подкинул ему задание.
Правда, немного дурацкое, и Гарику оно не слишком понравилось. А поскольку скрывать свои чувства он не любил, выдал сразу:
– Это скучно! Почему Матвей не может заняться таким?
– Потому что для Матвея это слишком просто, – невозмутимо отозвался Форсов.
– А для меня, значит, не просто?
– Ты не воспринимаешь это как оскорбление. Работай.
Он подумывал перекинуть задание на Таису, но решил, что это будет слишком уж большим свинством. А теперь задание по-настоящему пригодилось: Гарику срочно требовалось занять себя чем-то и не думать о том, что хранится в ванной.
Консультация профайлера неожиданно потребовалась Николаю Викторовичу Ефремову, владельцу крупной строительной компании. При этом никаких уголовных дел, связанных с его фирмой, Гарик не обнаружил. Зачем тогда нужен профайлер? Правильно, для какой-нибудь проверки сотрудников. Скорее всего, потребуется вычислить вора или промышленного шпиона. Гарик такое делать умел, просто не любил. Он верно оценил это задание с самого начала: унылая скука. Понятно, почему Матвей сразу открестился!
Они не договаривались о времени встречи, но, узнав, что прибыл ученик Николая Форсова, Ефремов тут же принял его. Гарик заметил и это, и то, что ради их немедленного разговора в коридоре были вынуждены ждать трое мужчин в дорогих костюмах – то ли заместители, то ли клиенты.
Сам Ефремов остался невозмутим, он не пытался упрекнуть Гарика за визит без предварительного звонка. Занимая место за рабочим столом, он лишь сказал:
– Я рад, что вы приехали так рано.
– Как смог, – пожал плечами Гарик. – Так что именно от меня требуется? Делаю ставку на аудит.
Он видел, что Ефремов прекрасно владеет собой, но этого можно было ожидать от бизнесмена, который построил деловую империю с нуля. Поэтому теперь Гарик осторожно провоцировал, выводил на эмоции, пытаясь угадать, насколько важен для собеседника их разговор.
И Ефремов отреагировал, но совсем не так, как ожидал Гарик. Бизнесмен напрягся, чуть ссутулил плечи, отвел взгляд на пару секунд и снова взглянул собеседнику в глаза с явным усилием над собой. Очень интересно… Это не раздражение или деловая злость. Это затаенный страх.
Тем не менее, ответил Ефремов все так же спокойно и ровно:
– Нет, это не аудит. То, о чем я хочу вас попросить, не имеет никакого отношения к моей компании.
– Вот как? А к чему же тогда имеет?
Бизнесмен на секунду прикрыл глаза, ему явно потребовалось немало сил, чтобы произнести:
– Я уверен, что дорогой мне человек скоро умрет. И я хочу, чтобы вы это предотвратили.