Глава четвертая Белый цветок с алой сердцевиной

В последние годы я пересмотрел все свои ценности. Например, по какому принципу люди выбирают друг друга для доверия и дружбы? Раньше я считал, что по родственности ума и жизненных интересов, а теперь вижу, что скорее по степени чуткости и умения понимать слова до того, как они сказаны. Нужно не только слушать человека, но и слышать его.

Из дневника невернувшегося шныра

Лекции Вадюши были пыткой, но пыткой блестящей. Мозг он выносил по всем правилам педагогического искусства, но зато, если уж и ввинчивал в голову шуруп знаний, он оставался там навсегда. Поймать самого Вадюшу на незнании чего бы то ни было удавалось лишь Дане. Значительно реже – Фреде. Но и другие регулярно пытались. Вот и сегодня, исписав три страницы названиями старых улиц и переулков Москвы, где у шныров когда-то были закладки, Лара напрягла свой хрупкий мозг и, надеясь на передышку, спросила:

– А неприличный вопрос можно?

– Тебе, деточка, все можно! – умилился Вадюша.

– Вот вы говорите, что туда ходит троллейбус! Сколько винтиков на колесе троллейбуса?

Вадюша с нежностью посмотрел на Лару. Когда девушка так красива, ей можно простить даже утверждение, что колесо троллейбуса держится на саморезиках, а покрышка прилепливается жевательной резинкой.

– Задала вопросик? Отвечаю, хотя он и не по существу! Колесо троллейбуса держится с помощью болтиков. Максимально я видел десять… На старых моделях их обычно шесть.

Лара моргнула.

– Вы что, считали? Болтики? Троллейбуса? – изумленно спросила она, начиная говорить дробно, как Меркурий.

– Нет, – охотно отозвался Вадюша. – Просто представил несколько троллейбусных колес. Я фотографически запоминаю все, что вижу. Кстати, у тебя на коленке родинка или просто крошки от булки?

Лара опустила глаза.

– Ой! Кусочек шоколадки! Смешно, правда? – воскликнула она, пораженная, как Вадюша сумел это разглядеть, ведь колени ее были закрыты столом. Видно, шоколадкой она капнула себе на ногу еще до урока.

Разошедшийся Вадюша потребовал новых неприличных вопросов. Увы, их не оказалось. Творческий пыл Лары иссяк. Огорченный Вадюша отвлекся от троллейбусов и ушел в такие дебри, что даже умная Фреда потеряла нить. С Вадюшей такое регулярно случалось. Говорит, например, о первошнырах, и интересно говорит, а потом вдруг оседлает Канта и ускачет в дебри немецкой философии.

Извлекая Вадюшу из дебрей, Даня задал ему сложный вопрос, касающийся строения трех миров до момента, когда болото стало болотом. Как оно жило? Было ли похоже на двушку или на наш мир? Какова первичная разумная сущность эльбов? Ведь теперешние эльбы – это мутанты, приспособившиеся к своему изменившемуся миру, или нет?

Вадюша не стал даже пытаться отвечать.

– Ну это мы узнаем уже при новом ШНыре. Если, разумеется, доживем, – бодро заявил он.

– При каком еще новом ШНыре? – озадачилась Рина. Это выражение она слышала не впервые, однако всегда воспринимала его как риторическую фигуру… ну как если бы человеку, пожелавшему отправиться в тартарары, объяснили, что речь идет вообще-то о Тартаре, а Тартар – это, извините, товарищи, ад!

– При новом ШНыре, который наследует нашему ШНыру… Но начнем издалека! Это самый короткий путь! Существуют история древняя, история Средних веков, новая и новейшая история, – заворковал Вадюша, трогая себя в разных местах за животик, вмещавший немало кулинарных успехов Суповны. – И у ШНыра тоже были свои вехи. Наверняка вы уже слышали, что история ШНыра прерывалась. Случилось это в одночасье, когда погибли все оставшиеся первошныры, кроме Мокши Гая. Хотя Мокша и тогда уже был в некотором роде легендой, поскольку эльб, слившись с ним, сделал его бессмертным.

– Да знаем, – торопливо сказала Рина.

– Так вот! Историю ШНыра до этого момента, то есть до гибели первошныров, называют легендарной историей, или историей великих… Дальше следует история среднего ШНыра. Вдвойне говорящее название, поскольку тогда вся тяжесть поддержания целостности нашего мира и охраны его от заболачивания легла именно на плечи средних шныров, знания которых тоже были очень средними, поскольку едва ли Мокша с ними поделился. Поэтому вся сложная магия и откочевала к Гаю, а через него в форт Белдо. Мы же для магии пользуемся максимум русалками, да и то не понимаем, как они работают. Да, дорогие мои двоечники! История, культура, практические навыки передаются только из уст в уста в случае, если нет письменных источников. Первошныры же… хм… как бы это сказать деликатнее, не уронив их авторитета… не вели систематических записей. Так, по строчке в год, на тему, что «татарове захвативша трех пегов, а те улетеша»… Они были как наш Меркурий Сергеич. Если на Меркурия – упаси, разумеется, двушка! – свалится балка в пегасне, то все его знания, которые он не успел передать ученикам, уйдут в лучший мир со скоростью курьерского поезда…

Вадюша полузакрыл глаза, мечтая, как на Меркурия Сергеича свалится балка, и это будет наказанием за то, что Меркурий во время их заточения на острове больше года заставлял его карабкаться по скалам за яйцами чаек и все попытки порассуждать о неблагодарности физического труда пресекал кратким «не бормочи!».

– А новый ШНыр? – спросила Рина.

Вадюша перестал щуриться:

– Легенда невнятная. Можно и так ее толковать, и эдак. Вроде бы Митяй предупреждал, что что-то может произойти с главной закладкой ШНыра, на которой все держится… И тогда единственное, что спасет ШНыр от гибели, – это великая закладка, которая находится на двушке и перенести которую в наш мир невозможно. Хорошенький поворот сюжета! Перенести невозможно, но она спасет! Все равно что сказать страдающему от хронической болезни: «Тебя спасет таблеточка, до которой ты никогда не доберешься!..» Ну все! Объявляю звонок!

Фраза «объявляю звонок!» стала в ШНыре хрестоматийной. Ею Вадюша обычно обозначал, что поток его красноречия иссяк и на сегодня пытка знаниями закончилась.

* * *

На другой день с утра Сашка, Рина и Фреда шли в Копытово полевой дорогой. Фреда шла помогать Яре с уборкой. Сашка же с Риной собирались отнести Гавру все пищевые отходы, которых должно было оказаться немало. Сашка рассказывал анекдот. Анекдот заканчивался фразой «Ну я пошла!» – сказала селедка».

Фреда долго смотрела на Сашку, пытаясь что-то осмыслить.

– «Ну я пошла!» – сказала селедка, – безнадежно повторил Сашка. – Понимаешь: пошла. Селедка пошла.

– И что тут смешного? У селедки же действительно нет ног! – с укором произнесла Фреда.

Рина предостерегающе толкнула Сашку локтем. Он что, забыл, что с Фредой нельзя шутить? Чувство юмора у нее отсутствовало начисто. И это был не недостаток, а особенность психики. Все шутки Фреда воспринимала буквально. Если сказать ей: «Я тебя убью!» – она могла шарахнуть из шнеппера. А что? Ей сказали, что убьют, – она приняла меры и защищалась. Слова «Я тебя съем!» она восприняла бы как угрозу каннибализма. И уж совсем было страшно представить, что произойдет, если какой-нибудь молодой человек в шутку скажет ей: «Я тебя обожаю!» Видимо, вернувшись вечером домой, он найдет на площадке смиренно сидящую на чемодане Фреду, которая пришла к нему насовсем, – ну а что еще делать, раз тебе такое сказали?

Продолжая тему, мысль Рины унеслась в заоблачные дали и добралась уже до Фрединых внуков, которые звонят бабушке по телефону и учат ее жить (телефон, разумеется, уже какой-нибудь голографический, вшитый в ухо, как чип у коровы), но тут она внезапно спохватилась, что вертит на пальце пушкинское кольцо. Рина отпустила кольцо и вновь обнаружила себя на лугу рядом с Сашкой и Фредой.

– Эй! – окликнул ее Сашка. И, видно, не в первый раз уже окликнул. – Смотри! Обычно здесь никто не ходит.

Впереди на тропинке, довольно далеко еще, стояла одинокая фигура. Было совершенно очевидно, что фигура не просто так стоит, но и ждет их. Сашке это не понравилось. Насколько он помнил, никакого свидания они здесь не назначали.

– Погоди, не спеши, – сказал он Рине, придерживая ее за плечо.

Фреда прошла метра три одна и оглянулась.

– А мне, стало быть, спешить можно? Я менее ценная? – поинтересовалась она.

– Нет, – успокоил ее Сашка. – Если на тебя нападут, у меня шнеппер. Я контролирую ситуацию.

Фреда презрительно хокнула:

– Очень мило! Он контролирует! Тогда пусти вперед свою Рину. И на мой шнеппер! Пали из двух во все живое!

– Да я не собирался!

– Да уж конечно! Где тебе?! И кстати, ты что, будешь стрелять в девушку? Потому что там вообще-то девушка стоит!

Сашка и сам уже разглядел, что фигурка на тропинке слишком грациозна для мужчины. «Фиа?» – подумал он со странным волнением. Но это была не Фиа, в чем он с облегчением убедился, приблизившись к ней шагов на двадцать.

– Привет! – сказала девушка, когда Сашка, шедший теперь первым, оказался рядом.

– Привет! – отозвался Сашка, настороженно разглядывая ее. Волосы пшеничные, на лице куча родинок, в мочках ушей сережки с голубым камнем. За спиной рюкзак, из которого торчат ласты.

– Вы шныры? Ну раз идете из ШНыра? – спросила девушка прямо и просто.

Рина с Сашкой переглянулись. О шнырах нельзя говорить просто так, если ты сам не шныр, не венд, не пнуец, не ведьмарь, не шаманщик и не миражист. И уж тем более нельзя сохранить в памяти местонахождение ШНыра. Недаром же когда-то Рина повторяла Мамасе по телефону: «Я в ШНыре, в ШНыре, в ШНыре!», и Мамася как попугай твердила про нож, который надо будет отстегнуть от ноги, когда ей будут вешать на грудь медаль за успехи во всех областях.

– Я знаю, что вы шныры, – сказала девушка. – Как там у Витяры дела?

– Пока неважно, – ответил Сашка настороженно. – Все роняет и больше лежит, чем ходит.

– Можно передать ему записку?

– Можно. Но не факт, что он ответит. Он имя свое вчера полтора часа писал. Пальцы не слушаются.

Девушка сбросила с плеч рюкзак, вытащила ласты, маску и наконец выудила тетрадь, свернутую в трубку и зачем-то упрятанную в маленькую герму.

– Вечно все мокнет. Сил никаких нет, – непонятно объяснила она, вырывая лист и начиная что-то быстро писать. Рина смотрела на подтеки воды на рюкзаке и что-то начинала соображать. Однако Фреда опередила ее.

– Ты Оля! – уверенно сообщила она.

Девушка вскинула голову.

– Тебе Витяра тоже про нее говорил? – уставившись на Фреду, воскликнула Рина. Она была почему-то убеждена, что Витяра поделился своим секретом с ней одной, потому что именно ее он попросил кормить пауков Бобу, Балеру и Басю, пока он болеет.

– Нет! Со мной никто не разговаривает! Я прокаженная! Все пинают меня ногами и повторяют: «Подай! Принеси! Пошла вон!» – сказала Фреда добрым голосом циркулярной пилы.

Девушка рассмеялась, чем спасла Рину, переключив внимание Фреды на себя:

– Да, я Оля. А ты Фреда!

– Откуда ты знаешь? – спросила Фреда подозрительно.

– Мы долго говорили с Витярой. Там, на берегу. Он рассказывал о ШНыре, о своих знакомых.

– А откуда ты знаешь, что я именно Фреда, а не Лара, например? Как он меня описал?

Оля замялась. Откуда ей было знать, что если Фреда начинает копать, то роет до центра Земли.

– Ну… э-э… он сказал, что у тебя характер такой… прямой и искренний.

– Трепло. Представляю, как это звучало! – отрезала Фреда, и где-то в пространстве на Витяре нарисовался громадный крест.

– А я кто? – спросила Рина.

– Ты Рина, – ответила Оля почти не задумываясь, потому что она уже снова писала.

– А меня ты как узнала? Тоже характер прямой и искренний?

– Нет. По веснушкам, – ответила Оля. – А Сашку я узнала, потому что он всегда рядом с тобой. Ты же Сашка?

– Александр, – сказал Сашка строго. Неужели все, чем он знаменит, это то, что он всегда рядом с Риной?

– Отлично, Александр! Тогда держите для Витяры записку! А вот это отдайте или ему, или сразу Суповне. Она же у вас цветы любит?

Оля оглянулась, проверяя, не смотрит ли на них кто чужой, и, сунув руку в боковой карман рюкзака, достала запотевший изнутри пластиковый контейнер. Придирчиво осмотрела его и, буркнув «Халтуру делают… течет…», открыла его. На ладонь к ней скользнул плоский камешек. Форма камешка была сглаженная, а множество мелких отверстий, похожих на оспины, были заполнены глиной. Из одной из оспин прорастал маленький белый цветок. Его центральная часть, состоящая из четырех приподнятых лепестков, была алой, а сердцевина ярко-желтой.

– Вот… Суповне передайте! И осторожнее там! Чтобы не попало сами знаете к кому. Уж больно плотно на меня насели, у себя оставлять боюсь. Можно, конечно, на берегу прикопать, да они все равно, если схватят, всю правду из меня вытянут. Я же не девочка-герой.

Оля перебросила камень с цветком Сашке. Сашка поймал его, опасаясь повредить растение.

– Не боись! Ничего ему не будет! Вот смотри! – Оля с силой дернула цветок за стебель, точно собиралась вырвать его из камня. Рина вскрикнула, однако ничего не произошло.

Рука Оли прошла насквозь. Ни один лепесток даже не шелохнулся. При этом цветок совершенно определенно был живой и материальный. Назвать его призрачным Сашка не рискнул бы. Напротив, в нем угадывалась та плотность, какая бывает лишь в последние мгновения перед нырком, когда пег несется к земле и мир вокруг кажется серым, выцветающим и картонным, менее реальным, чем твое преображающееся тело и грива пега. Запястью вдруг стало горячо. Сашка потянул рукав. На нерпи проступил череп.

– Закладка? – спросил Сашка. – Нет, не похоже. Хотя на что-то же он реагирует?

Оля отвернулась:

– Ну я потопала! А то Амфибрахия еще кто-нибудь засечет! Там глубина в два кошачьих хвоста, никакого эхолота не надо. Записку Витяре не забудьте передать!

Она спеша сложила все в рюкзак, сунула под мышку один непоместившийся ласт и зашагала к Копытово. Лицо у Оли было такое, словно она размышляла уже о чем-то другом.

«Не попрощалась!» – подумала Рина, и тотчас, махнув рукой, Оля, не оборачиваясь, крикнула:

– Ах да! Всем пока!

Сашка, Рина и Фреда постояли еще немного на лугу и, изменив планы, повернули к ШНыру. Нужно было посоветоваться с Кавалерией, отдать Витяре записку и Суповне камень. Всю дорогу до ШНыра Сашка держал в руке шнеппер. Что-то подсказывало ему, что цветок может представлять ценность не только для Суповны.

Уже у забора ШНыра Фреде пришла эсэмэска. Она лениво взглянула на экран и, пожав плечами, спрятала телефон в карман.

– От мамы? – спросила Рина.

– Да нет, знакомая одна сообщение написала.

– Какое?

– Ну такое… Эмоционального содержания, – ответила Фреда рассеянно.

Эсэмэски эмоционального содержания она принципиально не запоминала.

* * *

В ШНыре Рина отправила Сашку к Кавалерии, а сама, забрав у него камень, пошла искать Суповну. Суповна обнаружилась быстро. Она сама шагала Рине навстречу. Правая ладонь у нее была обмотана тряпкой.

– Я обожглась! – сообщила она мрачно. – Идем, девка! Я сегодня не работник!

И, прежде чем Рина показала ей камень, Суповна решительно затащила ее на кухню. На разделочном столе были навалены огромные карпы. Рядом стояла кухонная девушка Надя с ножом в руке и тряслась мелкой дрожью. Только что она попыталась почистить одного из карпов, посчитав его уснувшим, а тот внезапно ожил и, подпрыгнув, хлестнул ее по лицу хвостом.

– Давайте, девки! Разберитесь с ними шустренько! Кишки и чешую в одну кастрюлю, головы в другую. Мне обед запускать надо! – сказала Суповна и пошла лечить руку.

Надя продолжала трястись.

– Я не могу! Не могу! – бормотала она. – Лучше убей меня!

Убивать ее Рина не стала, а отправила чистить картошку. Сама же тайком наполнила таз и пустила карпов в воду. Даже хлеба накрошила: карпы хлебом не интересовались, полулежали на боку – на морде пена, на чешуе пузырьки воздуха.

Минут через десять на кухне вновь возникла решительная Суповна. Надя повизгивала из-за ширмы, продолжая притворяться ветошью. Это она страховалась на случай, если ее снова начнут грузить. Суповна заглянула в таз.

– Детский сад! Только что бантиков им не завязали! – сердито гаркнула она. – Все приходится самой! А ну-ка, девки, отвернулись! Мне что, на каждую рыбу похоронки заполнять, а?

В левой руке у Суповны появился нож. Как-то сам собой, точно вспыхнул. Рина не удивилась бы, узнав, что в юности Суповна занималась ножевым боем. Не задумываясь, Рина схватилась за русалку. Кратко полыхнуло, и таз опустел. Только плавал накрошенный хлеб.

Кожа Суповны изменила оттенок, дрейфуя от цвета моркови к цвету свеклы.

– Где? – спросила Суповна ужасным в своей тихости голосом.

– В пруду! – ответила Рина. – Теперь не достанете!

В следующий миг она уже удирала от Суповны по всей кухне. Надя с криком «Убивают!» выскочила из-за ширмы и кинулась в двери. Гоша залез на холодильник.

– Гошу не трогать! Он в домике! – вопил он сверху.

– Погоди, девка! Чего сказать хочу! – кричала Суповна вслед Рине, приманивая ее.

Но Рина не рискнула останавливаться. Она обхитрила Суповну фальшивым поворотом и, нырнув на четвереньках под стол, по короткой дороге прорвалась к двери. Запахло спасением, но вдруг ее настигла пущенная со страшной силой поварешка. Прежде чем Рина вскочила, могучая рука схватила ее за плечо и перевернула. Над ней нависла Суповна. Старуха отдувалась. Лицо ее от бега стало еще краснее.

– Молодец, девка! Меня не испугалась! – сказала Суповна и, подняв Рину, стиснула ее в объятиях.

Гоша, пораженный таким финалом, рухнул с холодильника и сидел теперь на полу, шепотом совещаясь сам с собой:

– А Гоша ушиб ножку. Может, ему уйти на больничный, если бабушка сегодня добрая?

Суповна молча протянула ему швабру. Гоша взялся за ее край и мгновенно был поднят на ноги могучим рывком. При этом швабра почему-то была оставлена у него в руках. Гоша подозрительно посмотрел на швабру, пытаясь осознать, насколько этот предмет случаен. По лицу Суповны определялось, что не случаен. Гоша вздохнул и поплелся мыть столовую.

– Гоша думает, что в этом мире нет справедливости! – произнес он громко.

Рина вспомнила о незавершенном деле.

– Утешительный приз за карпов! Глаза можно не закрывать, а вот руку лучше протянуть! – сказала она Суповне, вкладывая ей в ладонь камень с цветком.

В кухню влетела Кавалерия, сопровождаемая визжащей Надей.

– Кого убивают? Никого? Что, наврали? – крикнула она и застыла, точно завороженная глядя на цветок. Потом бережно взяла у Суповны камень.

– Бывшая закладка, да… Цветок, проросший на закладке! – пробормотала она, сопоставляя это с рассказом Сашки.

Кавалерия вначале бережно ощупала камень, а затем, помедлив, попыталась коснуться цветка. Ей, как и Оле, это не удалось. Палец проходил насквозь. Лишь на коже вспыхивали слабые белые искры.

– Никак… странно… очень странно…

В окно кухни влетела большая, цвета древесной коры бабочка. Села на цветок и распахнула крылья с двумя черными глазами внутри красных кругов. Не обращая ни на кого внимания, развернула длинный хоботок. Бабочку не смущало, что к цветку нельзя прикоснуться. Она сидела на нем как ни в чем не бывало и хоботок запускала тоже без всяких усилий.

Рука Кавалерии, державшая камень, задрожала.

– Это бабочка из Межгрядья! – сказала она.

– Как из Межгрядья? Вы имеете в виду Зеленый лабиринт? – переспросила Рина.

Кавалерия не ответила. Рука ее продолжала дрожать. Все смотрели на бабочку. Немного погодя рядом что-то забурлило.

– Вода в баке кипит! – сообщила Надя.

– Так выключи! Нас-то чего дергать? – огрызнулась Суповна.

Надя подошла к плите. Постояла и вернулась. Вода продолжала кипеть.

– Не выключила?

– Под ней огня нет. И еще она холодная, – тихо сказала Надя.

– Что? Вода?

Надя кивнула, испуганно глядя то на Суповну, то на свою руку, которой она трогала воду.

Они поспешили в Зеленый лабиринт. Первой, прижимая к себе камень, вышагивала Кавалерия, за ней держались Суповна и Рина. Замыкали шествие Надя и Гоша со шваброй на плече, которую он нес торжественно, точно швейцарец свою алебарду.

У входа в лабиринт стояла Алиса и ласково, точно кота, ласкала пальцами самшит. В том, как она прикасалась к нему, угадывались любовь и нежность. Молодые, этого года прироста веточки оплетали ее ладонь и ластились к ней как живые. Застигнутая врасплох, Алиса бросила гладить листья и, оглянувшись, пнула кустарник ногой.

– Разросся тут, понимаешь! Стричь пора! А лучше – бензопилой и под корень! – заявила она.

– Проведи нас к фонтану! По самому короткому пути, – сказала Кавалерия.

Она редко обращала внимание на настроения Алисы, отчего с Кавалерией Алиса и не позволяла себе особенных настроений. То, что она сейчас пофыркивала и презрительно кривилась, больше относилось к Рине и кухонной Наде.

– А что, самим никак? – буркнула Алиса и уверенно двинулась сквозь кустарник.

На привычные проходы она не обращала никакого внимания. Они были ей не нужны. Непонятно, как она вообще определяла, где можно пройти, а где нет. Порой они почти застревали, но потом все же прорывались. Барбарис, жимолость, лох серебристый, колючая облепиха, акация. Арки, обвитые виноградом. Всюду жужжат пчелы. Крупные медлительные осы, которые на самом деле не осы вовсе, а маскирующиеся под ос мухи, неспешно лезли прятаться в сплетения шаровидной туи.

– Стой! – приказала Кавалерия, голосом удерживая Алису на месте. – Как ты это сделала?

– Что?

– Только что! Как мы прошли? Там же на шиповнике были прошлогодние ягоды! А ты сама говорила, что если ягоды, да еще подсохшие, то идти через шиповник – верная смерть.

– Ну да, – отозвалась Алиса. – Так и есть. Скелеты берсерков, некоторые совсем рассыпавшиеся, я по большей части в шиповнике находила. Да только здесь лавровый лист рядом рос. Вот я и предположила, что их корни наверняка переплетаются.

– А если бы не переплетались? – испуганно спросила кухонная Надя.

– Не надо думать о печальном, – отозвалась Алиса и, выудив из зарослей повисшего вниз головой богомола, посмотрела на его брюшко.

– Шесть сегментов. Самка. Значит, проходить можно, – сообщила она и смело шагнула в кажущиеся непроходимыми заросли. Затем отошла в сторону и присела на корточки.

– Прошу! Фонтан Зеленого лабиринта! – произнесла она равнодушным тоном экскурсовода, в десятый раз за день вошедшего в давно надоевший ей зал.

У камня со сбегавшими по причудливой резьбе каплями воды пышно цвели хризантемы. Но Рину сейчас больше интересовала трещина. Она хорошо запомнила место, до которого трещина дошла в прошлый раз. Да его и несложно было запомнить: трещина упиралась в одну из канавок с белым приметным вкраплением. Сейчас же край трещины опустился почти на палец. Кавалерия озабоченно посмотрела на нее, однако ничего не сказала.

Вместе с Суповной она подошла к хризантемам и, вооружившись лежащей неподалеку лопатой, начала пересаживать один из разросшихся кустов, освобождая место. Рина хотела помочь, но до внутренней клумбы так и не добралась. Незримая сила фонтана помешала ей приблизиться. Несколько утешало то, что и Надя, и Гоша не продвинулись дальше нее. Хотя они и не пытались. Надя выпутывала из волос листья и сдувала с одежды муравьев. Гоша же странно ухмылялся.

– А Гоша швабру потерял! В кустиках застряла. Ай-ай-ай! Как же я теперь буду полы мыть? – издевательски причитал он.

– Ручками! – ответила Суповна, не оборачиваясь. Улыбка сползла у Гоши с губ. Он знал, что Суповна никогда не забывает своих обещаний, за исключением тех, которые касаются отгулов и поездок в Москву.

Куст был выкопан и перенесен подальше от закладки. На освободившееся место Кавалерия поместила камень с цветком. Суповна бережно присыпала его землей, но не больше, чем он был присыпан прежде. Граница легко просматривалась по прилипшей к камню почве.

Закончив, Суповна поднялась и, отряхнув колени, отодвинулась на шаг. На цветок слетались бабочки. Сотни бабочек. Не помещаясь, они переползали друг по другу, ковром покрывая и соседние хризантемы, и каменный фонтан. Тут же были и осы, и золотые пчелы, и тяжелые шмели. Казалось, ими управляет не голод, а желание прикоснуться к цветку – или хотя бы к тому, кто прикоснулся к цветку до них.

– Я слышала о нем от своего учителя. Очень давно, когда только попала в ШНыр, – сказала Кавалерия. – Это Цветок Трех Миров. Говорят, он способен вызывать циркуляцию закладок и переносить их силы из одного мира в другой.

– Что? Прямо камни перетаскивать? Как ураган такой маленький? – удивилась Рина.

– Нет. Камни остаются на своих местах. Но стоит цветку прикоснуться к камню, который в другом мире является закладкой, сила камня перейдет из мира в мир, – объяснила Кавалерия.

– А почему его нельзя потрогать?

– Тут все очень просто. Он опережает наш мир на одну сотую секунды.

– Всего лишь? – воскликнула Рина.

– Всего лишь?! – возмутилась Кавалерия. – Сразу видно, что у тебя не все в порядке с логикой вещей! Как можно прикоснуться к цветку, который ускакал по временной спирали вперед тебя? Ведь прикоснись ты к нему – получилось бы, что ты уже сделала одну сотую секунды назад! А этого не произошло. Поэтому и видим мы не цветок, а лишь его отблеск в прошлом.

Рина беспомощно посмотрела на Суповну. Та истолковала ее взгляд просто и верно.

– Низя его трогать! – добродушно пробасила она. – Просто ручки в карманы спрячь, если чешутся.

– А почему бабочки могут садиться? – спросила Рина ревниво.

– Потому что они из Межгрядья. А может, и из-за Второй гряды. Не исключено, что время там универсально или его вовсе нет, – тихо отозвалась Кавалерия.

Она стояла и с отепленным радостью лицом смотрела на ковер из множества насекомых, покрывавших цветок до такой степени, что и цветка уже было не разглядеть.

Загрузка...