В тот вечер много мелочей и незначительных событий посодействовали тому, что позднее по ночам начало происходить с девятилетним Тимой. Впрочем, мелочами и незначительными событиями всё то могли посчитать лишь взрослые. Для ребёнка же с ещё несформировавшейся психикой и чересчур буйной фантазией это было тревожным предвестником чего-то… ужасающего, чего-то по-настоящему пугающего, что могло серьёзно навредить как ему самому, так и ничего не подозревающим родителям.
Днём недели, следовавшим за тем самым вечером, была суббота. Тиме не требовалось вставать рано утром – он мог спать, сколько ему заблагорассудится. И потому папа разрешил с ним на пару подольше посидеть перед экраном телевизора.
Минут за пятнадцать до того, как сын вышел из своей комнаты и присоединился к родителю, тот через DVD-плеер запустил фильм и потушил в гостиной свет, а сам удобно устроился в мягком, не очень нового вида, кресле.
Собственно, с фильма всё и началось.
– Что смотришь? – полюбопытствовал Тима.
На экране некий высокий парень со смугловатой кожей и в спортивной куртке за что-то ругал очкарика, что был пониже его ростом. А третий, видимо, самый младший, сидел и с нескрываемой тревогой наблюдал за ними. Кажется, все трое приходились друг другу братьями. Обстановка меняется, и вот они под бело-зелёным шатром посиживают на одной скамье, смотрят на жонглирующего небольшими горящими факелами мужчину, вместе с остальной публикой аплодируют. А старший вдруг целуется с какой-то светловолосой девушкой, так же сидящей рядом с ним, но по другую сторону.
– «Дом клоунов», – ответил ему папа. – Ты точно хочешь это смотреть?
«Дом клоунов, – мысленно повторил Тима. – Говорят, что клоуны – это всегда весело».
– Да, хочу! – радостно воскликнул он, запрыгивая на соседнее кресло.
Тем временем очкарик на экране принялся пародировать старшего брата, скрестив руки на расстоянии от груди, словно обняв и целуя кого-то невидимого. Вскоре целующиеся отлипли друг от друга. Девушка наклонилась, что-то, наверное, поправляя на себе снизу, а на юношу с нескрываемым презрением уставилась сидевшая поодаль девчонка с каре, отчего он, смутившись, отвёл взгляд. Жонглёр закончил представление, и ведущий в красном фраке и чёрной шляпе представил публике мужчин-близнецов, выбежавших на сцену. И тут вдруг самый младший из братьев приметил рыжеволосого клоуна, вынырнувшего из-под вертикально установленного огромного барабана, по кругу обклеенного пятью чёрными звездочками. Клоун, в свою очередь, уставился на мальчика и, как бы заигрывая с ним, начал манить к себе указательным пальцем, на что тот отрицательно мотал головой. А потом, повернувшись назад, малой понял, что жестами и мимикой артист общался с совсем другим мальчишкой, Тиминого возраста, а то и младше. Далее этот клоун, дунув в свисток, явно без приглашения выскочил на сцену (ведущему ничего не оставалось, кроме как представить его зрителям), за ним – ещё двое. Встревоженный малыш на экране не спускал с них глаз, и исходящая от него тревога, что усиливалась и за счёт не самой весёлой фоновой музыки, передавалась девятилетнему Тиме. Но пока он чувствовал лишь лёгкий дискомфорт, и, если бы в тот момент прекратил просмотр и вернулся в свою спальню или пошёл в кухню к маме, наутро остался бы всё тем же мальчиком. Однако, похоже, какой-то частью сознания ему нравился этот страх, прокрадывающийся в голову и сковывающий тело, ведь его источник находился за стеклянным экраном, где-то совершенно в другом мире, а Тима сидел здесь, в тёплой комнате, в мягком и уютном кресле, в полутора метрах от родителя.
Тима понял, что тройка клоунов неспроста мечутся по кругу – у них была определённая цель: вытянуть кого-нибудь на сцену. Сам он никогда не любил кривляться и вообще что-либо делать перед публикой и для публик. А потому его дискомфорт от просмотра заметно усилился, когда один из артистов внезапно схватил перепуганного мальчонку за руку и, прыгая с безумным выражением лица, пытался поднять того со скамьи.
За последующий час впечатлительный Тима пережил настоящий ужас. Когда светлые декорации сменились тёмными и зловещими, а клоуны превратились в злобных разукрашенных чудовищ (именно так теперь мальчик воспринимал размалёванных цирковым гримом мужчин), преследующих одну-единственную цель: издеваться и убивать, комната же заполнилась устрашающей музыкой и душераздирающими криками, тогда закованный в телевизоре источник страха высвободился и окутал всю Тимину сущность, намертво вдавив его в кресло.
Мама ещё за полчаса до окончания фильма ушла в спальню, пожелав и сыну, и мужу крепких сновидений, при этом не придав никакого значения тому, что смотрит её ребенок (быть может, это оттого, что к жанру ужасов она никогда не относилась серьёзно, да и нисколечко не боялась). В общем-то, и отец совершенно не беспокоился по этому поводу, ведь как такая безобидная, по его мнению, картина, которую он сам несколько раз смотрел в подростковом возрасте, могла причинить хоть сколь-либо вреда его отважному сынишке?
– А теперь, – обратился папа к Тиме, вынимая диск из проигрывателя, – умывайся – и бегом в кроватку. Уже почти двенадцать. Надеюсь, – улыбнулся он, – тебе приснится что-нибудь доброе.
Увы, как минимум на месяц Тима позабыл о крепких и добрых сновидениях. Но родителям не смел жаловаться, потому что «настоящие мальчики ничего не боятся».
Примерно через полтора-два месяца после того вечера у Тимы нормализовался сон, как и психоэмоциональное состояние в целом. Кошмары и просто тревожные сновидения перестали его мучить, синяки под глазами, образовавшиеся от недосыпов, постепенно сходили на нет, а тревожные мысли были вытеснены детскими фантазиями и заботами. Он твёрдо решил для себя, что не посмотрит больше ни одного страшного фильма, а если кто-то насильно заставит его сделать это, то просто зажмурит глаза, ладонями закроет уши и ни за что, ни под каким предлогом не откроет их до финальных титров. Либо убежит.
И вроде бы теперь всё у него было хорошо: обычный мальчишка, особо ничем не выделяющийся среди ровесников, обожающий пластмассовые игрушки с насыщенными цветами и каждодневную беготню по двору и детской площадке. Но в то же время среди очень и очень многих детей его выделял неописуемый страх перед клоунами: стоило ему увидеть оных на каких-нибудь расклеенных по городу флаерах и афишах, по телевизору или – боже упаси – по неведомым ему причинам разгуливающим по улицам, как начинали дрожать ноги, бросало в озноб и сердце билось так, будто, заточённое в грудной клетке, желало выбраться на свободу.
Когда же многим позже их класс пошёл на цирковое представление, уже двенадцатилетний Тима остался дома, притворившись простудившимся. А учителя и родители ему поверили, ведь не мог же мальчик отказаться пропустить занятия в угоду такому развесёлому мероприятию.
А спустя почти год мать с отцом впервые узнали о фобии своего дитя и по-настоящему забеспокоились о его психическом состоянии.