Первые десять дней Аля была просто в трансе. И в соплях тоже.
Это в Элкиных книгах, ежели герой или героиня попадают в другой мир, то либо у них четко прописаны цели и задачи, либо они просто такие бесчувственные скоты, что им все хвостом. И никто не нужен. Ни родители, ни друзья… в том мире, из которого они пришли, они ведь тоже не из яйца вылупились?
Но они бодро пожимают плечами и идут перекраивать новый мир под себя. А чего?! Мы наш, мы новый мир построим! И все у них ну так легко получается.
Аля в это решительно не верила. И Элкины книги даже не читала. Так, иногда пролистывала на ночь, чтобы спалось крепче. Помогало.
Но сейчас она жалела, что не читала про всяких попаданцев (корень тут явно – попа, в которой и оказывались несчастные). Хоть знала бы, с чего начинать.
А так – ноль!
Одним словом, десять дней девушка провела в депрессии и прострации. Единственное, что она потребовала, – заменить все белье, и принимала ванну два раза в день. Ее постоянно преследовала навязчивая мысль о вшах и блохах. Уж про что, а про золотые блохоловки французских дам была наслышана.
И при одной мысли ей тошно становилось. В детстве у нее были вши, которые вывелись только керосином. А тут-то еще нет продуктов перегонки нефти! И как быть?!
Одним словом, чистое белье и ванна два раза в день. Тщательное исследование волос вредных насекомых не обнаружило. И это уже было счастьем.
И все же…
Аля пролежала бы в кровати и дольше. Намного дольше. И даже не ругала себя. Во-первых, она морально расклеилась. Действительно – попала ведь.
Во-вторых, тело просто зверски болело. Даже прием ванны обходился недешево. Все тело сводили судороги, пот катился ручьями, голова кружилась…
В-третьих…
Аля почти все время проводила в каком-то полусумрачном состоянии.
Не ее мир. И не ее тело. И вот с этим были связаны самые разные побочные эффекты.
Например, те же судороги. Или она начинала истерически рыдать. Причем разумом она понимала, что рыдать не с чего, а слезы катились горохом. А то вообще…
Ей снились странные сны.
Яркие, цветные…
О маленькой девочке.
Вот она сидит за столом, и смутно знакомая женщина уговаривает:
– Ложечку за маму, ложечку за папу…
– Не хочу, – капризничает девочка. – Няня, отвяжись!
Каша летит в одну сторону, ложечка в другую… Няня, вместо того, чтобы надрать уши противной девчонке (Аля бы точно так сделала), подбирает ее и принимается уговаривать дальше:
– Ну, Лилечка, ну, родненькая…
Картинка плывет, меняется, Лиля, уже сегодняшняя, смотрит сон, словно действие происходит на экране телевизора.
Та же девочка в возрасте пяти лет, семи, десяти… Капризничает, примеряет новые платья, ругается, что-то требует, хлещет по щекам лакея, кричит на пожилого усталого человека – откуда-то Аля знает, что это ее отец.
Смотреть на все это Але было не слишком приятно, но отвести взгляд тоже не удавалось.
Еще одна картинка, удивительно яркая. Все всплывало в памяти, словно из темного омута:
– Дочь моя, вашей руки просил граф Иртон.
– Граф?!
– Да. Я решил дать свое согласие.
– А мое мнение в расчет не принимается? Он старик или урод?!
– Граф молод и весьма красив.
Девушку – и весьма луноподобную (в плане форм) – это не останавливает. Она ругается и швыряет чем-то вроде вазы. Но переубедить отца ей не удается.
И опять картинка.
Помолвка. Удивительно красивый молодой человек. Черные пряди волос, ярко-голубые глаза, мускулистое тело… И выражение отвращения в самой глубине глаз. Он склоняется, протягивает цветы, говорит какие-то слова, а сердце бьется. Бьется так сильно, что готово выскочить из груди.
Неужели это – мой муж?!
И мы с ним навсегда, и в горе, и в радости, и вообще…
Губы красавчика касаются полной руки, – и девушка ощущает, что щеки подозрительно теплеют. А его глаза все так же холодны и спокойны. Ему просто… все равно.
Безразличие.
Вот что страшно.
А еще пугает первая брачная ночь.
И когда она наступает, Лилиан гасит все свечи.
Молодой супруг натыкается на что-то в темноте, долго ругается, потом зажигает свечу.
– Не надо, – просит Лиля. Но куда там…
– Вы что, думаете, в темноте станете приятнее на ощупь?
Лиля мертвеет. А молодой муж продолжает убийственным тоном:
– Вы у меня желания не вызываете ни при свете, ни в темноте. Но я вынужден дать вам ребенка, а себе наследника. Так что лежите молча, дорогая супруга, и не двигайтесь. Так меня, может быть, не стошнит.
Дальше Лилиан почти ничего не помнит. Только унижение. И резкую жгучую боль внизу живота, которая повторяется при каждом визите мужа.
Племенная кобыла не самого лучшего качества.
Не человек. Не любимая. Даже не жена.
Всего лишь сосуд для наследника.
Всего лишь…
И черное ледяное отчаяние.
Аля не сразу поняла, что это за сны. А когда поняла…
Человек состоит из трех компонентов. Тело материально. Разум мыслит. Душа дает… что она дает, науке не ясно, но, видимо, что-то важное.
Тело – Лилиан Иртон.
Разум и душа… Алины. Но мозг-то в этом теле – Лилиан. Ее воспоминания, знания, навыки, ее моторика, ее рефлексы…
Происходило слияние двух личностей в одну. И Аля, поскольку была сильнее, живее, да просто привыкла поглощать и обрабатывать громадный объем информации, осваивала память Лилиан Иртон.
Несчастной толстушки, которая просто очень хотела обычную семью. Детей. Восхищения в глазах любимого. Но получала холодное презрение.
Аля мысленно пообещала себе, что супруг за все заплатит. И попыталась опять погрузиться в сновидения.
Номер не прошел.
Ночью десятого дня у нее был сон. Она с отчетливой ясностью увидела ту аварию. Грохот, столб пламени, взметнувшийся к небу, горящий остов их машины…
А еще увидела родителей. Владимир Васильевич в парадной форме и Татьяна Викторовна, молодая и нарядная, смотрели на нее укоризненными взглядами. И явно были ею недовольны. Аля расстроилась. А потом поняла…
Ее воспитывали не так, чтобы она складывала лапки и помирала. Разве этого они от нее хотели?
Нет.
Они умерли.
Аля – жива.
Чудом ей дан еще один шанс. И прожить эту жизнь надо так, чтобы родителям было не стыдно за свою дочь. Да, здесь нет Лешки.
И что?
Здесь вполне можно найти его реинкарнацию. Кто сказал, что она не может еще раз влюбиться?! Да еще как может! И можно родить детей. Верная Марта уверяла, мол, доктор сказал, что это просто несчастный случай, а детей она нарожать может хоть взвод…
Вот и будем!
Одним словом, вечером в кровати лежала одна женщина. Которая хоть и не понимала, что происходит, но старалась кое-как собрать данные, понять, где она оказалась, разобраться…
А вот утром там оказалась совсем другая особа. Которая в любимом стиле Владимира Васильевича решила: «Если не прыгать, то и думать не надо!».
И принялась осуществлять свою мини-программу.
Аля изучала мир, в котором оказалась. По ночам она разгуливала по дому, определяя, что и где. И прячась при первых же намеках на опасность. С утра отсыпалась. Смотрела сны из жизни Лилиан Иртон, которых становилось все меньше. Они выцветали, блекли, уходили в небытие, как и сама женщина. Ближе к вечеру Аля слушала рассказы верной Марты. И ночью опять шла на разведку.
Постепенно Аля узнала, что Иртон – это поместье, куда ее забросило. Так назывался и дом, Иртон-кастл, построенный в форме буквы «Н», положенной набок. Двухэтажной буквы.
Выглядело это так. Центр «Н», то есть центральная перекладина, была самой большой и жирной. И отводилась на первом этаже под здоровущий холл, бальный зал, малый зал и столовую. В правом верхнем крыле были библиотека, кабинет хозяина дома, музыкальная комната для дам, охотничья комната для мужчин, комната для игр в плохую погоду, там же был выход в сад с огромной веранды… одним словом, все для развлечения гостей. В правом нижнем крыле располагалась кухня. На первом этаже были так называемые рабочие комнаты, например, комната для рукоделия. Там же располагались вход в погреб, все кладовки и склад самого ценного. Тканей, мебели… На втором этаже жили слуги. Левое нижнее крыло было поделено между галереей портретов, рыцарским залом, оружейной на первом этаже и комнатами для гостей на первом и втором этажах. Левое верхнее крыло было полностью отдано семье. И первый, и второй этажи. Крылья дома не соединялись между собой. А на второй этаж вели четыре массивные лестницы из дерева, с красивыми перилами и очень удобные. Пожалуй, к ним не придрался бы даже английский лорд.
Но Аля придралась. По ее мнению, чтобы оценить всю красоту дома, надо было сначала хорошенько отмыть его. А то занавески не стираны, пыль витает, пауки вообще благоденствуют. И что с того, что потолки в пять метров высотой? Что, приставные лестницы еще не изобрели? Изобретем.
А еще потолки в вековой копоти, стекла грязные и мутные, а из темных углов подозрительно попахивало сортиром. То ли кто-то не добежал, то ли и бежать не собирался.
Свинарник королевских размеров. И по-другому тут не скажешь.
А когда Аля добралась до местного туалета – ее вообще чуть не стошнило. Комната с дырой в полу. И все. Ни системы слива, ничего…
Просто дыра в полу – и каменная труба, выведенная в ров. Или в сад. В общем, наружу. Кошмар!
Она и нашла-то комнату по запаху. А запах был такой, что мухи на лету дохли. И девушка тут же пометила себе ликвидировать этот бардак.
Первое, что понадобилось Але, была библиотека. Благо до замков и запоров тут особо не додумались. Единственный амбарный замок висел на двери коридора, в котором располагались склады и кладовки. И выглядел так, что девушка чуть не перебудила весь Иртон диким хохотом. Тоже мне – преграда. Да такой замок школьник шпилькой откроет!
Единственная проблема – не уронить эти пять кило металла себе на ногу. А то до конца жизни хромать придется.
Но кладовки ей были совершенно не нужны.
А вот библиотека…
Аля отлично понимала значение образования. И знала – без понимания местного письма и счета кто угодно обведет ее вокруг пальца. А это непозволительная роскошь. Поэтому найдя библиотеку, она вздохнула с облегчением. Но ненадолго.
Открыв одну из книг, она чуть не завизжала от ужаса.
Вторую.
Третью.
Они же все рукописные!!!
И все – на пергаменте!!! Вот все, блин!!!
Аля мысленно записала в свою программу бумагу и печатный станок, пусть даже самый примитивный. С наборными литерами и медленной скоростью. Ничего. Сойдет. И принялась обшаривать библиотеку, проглядывая все книги, попадающиеся под руку. Сначала на одной полке, потом выше, потом еще выше – насколько достанет. Стопка пергамента порадовала. Гусиное перо с чернильницей огорчили. Надо будет найти кузнеца. Обязательно.
А еще неожиданно порадовало открытие. Не Америки, но…
Она могла читать на местном языке. Не идеально, нет. На уровне второго класса начальной школы. А то и первого. Но могла. Это главное.
Очередная книжка порадовала названием в три строчки:
«Подробное землеописание, а также житие, обычаи и нравы народов мира, составленное скромным дворянином Калериусом из Ативерны».
Отлично. Главное, чтобы это не оказалось приключениями Гулливера местного разлива. А то будет прикол… но вроде как что-то у Лилиан в мозгу было?
Учиться толстушка не любила, разве что вышивать золотом и гладью, но уроки ей все равно давали. В любом случае Аля хозяйственно прибрала книжку в сторону. Почитаем, посмотрим, подумаем… И положила в нее несколько листков пергамента. Много брать не решилась, чтобы не заметили.
Девушка еще покопалась на той же полке. Но везение закончилось на землеописании. Ладно. Нельзя же ждать от жизни слишком многого. Хотя бы можно узнать то, что не расскажет служанка. Попробовать читать и писать. Освоить местную систему счета. Какая-то база в этом мозгу есть, осталось стырить и принести…
Что самое печальное, Аля даже не могла сильно осуждать «своего» супруга. Разум Лилиан Иртон был достаточно убогим.
Ни чтения, ни письма, ни разговоров… молитвы – да. Те она могла оттарабанить по-любому. Хоть ночью распихай. И все.
Зато сто двадцать кило живого веса!!!
Ну и кто из мужчин такое выдержит?
Как говорится, если все мужики козлы, срочно смотрись в зеркало, вдруг там отражается коза?!
Можно полюбить и стопятидесятикилограммовую красотку. Можно! Но красотка должна быть личностью! Яркой, живой, умной, чтобы через полчаса все забыли про фигуру и наслаждались общением. А вот если есть только попа… ну тут хоть разорвись. Толку не будет.
А с другой стороны, из Золушки можно сделать принцессу. И средство тут – любовь. И самая страшная крокодилица начнет меняться.
А вот если поступить с ней, как с Лилиан Иртон…
Руки женщины сжались в кулачки.
Да будь ты хоть трижды граф!
А по морде я тебе при встрече настучу. Еще до развода. Вот!
А пока – за дело!!!
Писать Аля решила угольками. Камин у нее в комнате топили так, что быка можно было зажарить. Найти пару угольков поудобнее – и вперед. Чем завязываться с перьями, которые постоянно надо очинивать, заменять…
На фиг! Пометка. Не забыть изобрести карандаш.
Так Аля прожила две недели.
Книга оказалась просто сокровищем. Неведомый товарищ подробно описывал существующие в этом мире страны. И рассказывал о народах, которые их населяют.
Врал наверняка, где мог. Но хоть география – и за то спасибо!
По уровню жизни здесь царило натуральное средневековье. Даже порох еще не изобрели. Аля его состав, конечно, помнила. Чего там думать? Сера, уголь, селитра! Она и нитроглицерин могла приготовить, но решила не заморачиваться с этой прелестью. Чем позже люди цивилизуются, тем лучше для планеты. Факт.
Как говорил один из ее любимых писателей, техническое развитие не должно опережать морально-этическое. Иначе такой армагеддец наступит, что Бога сметет и чертям хвосты поотрывает.
Стекло стоило столько, что никому еще не пришла в голову мысль делать из него зеркала. Да и качество у него было не очень. А приличных стеклорезов и вообще пока не водилось.
Аля мечтательно улыбнулась. Есть же и такой прогресс, который не приведет к войнам. И вещи, которые люди не приспособят для убийства. Ей надо будет очень тщательно отбирать то новое, что она может принести в этот мир. Хотя может она очень и очень немногое. Медицина…
Главное, что она знает и умеет, это медицина.
До хирургов ее уровня тут не дорастут еще лет пятьсот. Или тысячу пятьсот.
Воевали здесь по старинке – с баллистами, катапультами, луками и арбалетами. Раненых бывало много. И умирали многие. От ран, которые на Земле могли даже и не заметить. Полежать недельку в госпитале – и забыть навеки.
Это не радовало. Но то, что врач всегда найдет себе место, успокаивало. Даже если в графьях кормить не будут, благодарные пациенты помереть не дадут.
Промышленность здесь тоже находилась почти на нуле. Почти натуральное хозяйство. По морям плавали парусные корабли, по земле ездили исключительно на лошадях. Имелись, конечно, кареты и телеги. Но, по мнению Али, они жутко походили на гробы. Только побольше и на колесах. Такое слово, как «рессоры», здесь не знали.
Хотя не Але было спорить. Она-то про рессоры знала только, что они есть. А вот в какой части телеги они должны размещаться и как выглядеть…
Не учат в мединституте таким вещам. Не учат.
Одним словом, все обеспечивали себя почти самостоятельно. Это Але решительно нравилось. Ни заводов, ни фабрик… И в то же время…
Были свои минусы и здесь.
Грамотных людей практически не имелось. И Аля твердо знала, она вплотную займется вопросом создания школ на своей земле. Хотя бы четырехлеток. Хотя бы только для обучения счету и письму. И только зимой. Летом-то в крестьянской семье каждые руки на учете. Мелочь – и та вся при работе. А зимой можно.
А в остальном…
Барщина. Что есть, то есть. Господские поля и крестьянские. И каждая семья два дня в десятинку обязана отработать на господском поле.
Отдельная каста – домашние слуги. Их здесь, в этом доме, восемь штук.
Ее личная нянюшка и служанка – Марта. Судя по обмолвкам и оговоркам, Марта с ней с самого рождения. И любит Алю, как родную дочь. А за это ей многое можно простить. Именно из ее разговоров почерпнуто все то, что Аля знает об этом мире.
Три горничные, они же служанки, они же уборщицы. Мэри, Сара и Илона. Девчонки крутятся по дому целый день. Только чистоты от этого не прибавляется. Печально, но факт. Домашняя прислуга – Жан, Питер и Алекс. Отдельно, не входя в домашнюю прислугу, – три конюха. Жак, кстати, родной брат Жана, Клаус и Рене.
Кого она еще забыла?
Есть (была) еще кухарка. Тара. Она – жена управляющего. Готовит, кстати, из рук вон плохо.
Сам управляющий. Этор. Не маловато ли для такой громады?
Явно маловато. Но порядок она еще наведет. Чуть позднее.
А пока читаем и еще раз читаем.
Карту товарищ приложить не удосужился. Но Аля и так кое-что поняла. На материке (одна штука, естественно, земля-то плоская) существует восемь государств.
Ативерна. Кстати, где она живет. Родина, елки!!!
Уэльстер и Ивернея – два ближайших соседа.
Авестер граничит с Ивернеей. Эльвана – соседка Уэльстера и Авестера. Эльфы там не живут, не стоит обольщаться. Просто такое название. Почему? А может, основателю королевства яблочко на голову упало? Теперь-то не спросишь!
Дарком – сосед Авестера и Эльваны. Неподалеку от Ативерны существует островное государство Вирма. Аля так поняла, что это аналог страны викингов в ее мире. А климат, кстати, меняется очень интересно. На Вирме он хуже всего. Ативерна тоже не слишком отстает. Холодная четырехмесячная зима, не слишком жаркое лето, не особо плодородная почва…
Уэльстер и Ивернея чуть получше, но не намного. В Эльване и Авестере значительно теплее. Почему – сложный вопрос. И заканчивается континент, действительно большой, Варийскими пустынями. Там тоже процветает государство, Варийский Ханганат.
Своего рода кочевники. А что им еще делать? В пустыне земледелием не позанимаешься.
Восьмое государство было отделено горами, и туда товарищ дворянин не добрался. Просто упоминал, что Эльвана с запада ограждена неприступными горами и говорят, что за ними тоже люди живут, но врут много… сам грешен.
Также упоминался здоровенный остров Лорис где-то в районе Ханганата, но где и как? Пустота… Эх, где вы, спутниковые технологии…
Освоив книгу по географии, Аля опять навестила библиотеку и выбрала себе церковную литературу. Зачем?
Да узнать, во что тут верят. А здоровущий том, переплетенный в красный бархат, с красивым названием «Книга Сияющего» оказалась аналогом Библии. И не слишком плохим.
Аля долго чесала затылок, но потом решила, что человеческая глупость во всех мирах одинакова.
Если человек не может поверить в то, что его судьба в его руках, он выдумывает себе доброго небесного папочку, который то дает конфетку, то дает а-та-та по попке.
Оно и понятно, кто ж добровольно признается, что сам дурак? Проще – Господь наказал, грехи мои тяжкие. Красиво звучит!
Сказки, кстати, оказались редкостно похожи на ветхозаветные. Такой же карающий светлый бог, такой же его антагонист: светлого бога звали Альдонай, его вечного оппонента – Мальдоная, и ради разнообразия это было существо женского рода. Оно и понятно.
Где бы чего ни говорили – все равно. Все зло от баб!
Поэтому место женщины тут было… между лошадью и коровой. Хорошо хоть к животному не приравняли.
Отдельно стояли аристократки.
Вроде как и имущество, но способное распоряжаться своими землями и людьми. Это Алю очень сильно порадовало.
Но в этом мире у женщины было четыре вида деятельности. Максимум – пять.
Дочь, жена, мать, вдова и шлюха.
Все. Больше ничего не предусматривалось.
Никаких «свободных и независимых», никакого феминизма, никакой самодостаточности. Не нравится? Да ты, я вижу, ведьма?! И посохом поперек хребтины. До полного перелома. Не посоха.
Ведьмы здесь тоже явно были. Но не в почете. Аля нашла в книге пару историй, как с ними боролись. Считались они служанками Мальдонаи, и отношение к ним было почему-то невежливое. На костер там или притопить.
Особенно повеселила одна история о том, как женщину человеком признали.
Достала одного праведника жена, ну тот к богу. Мол, товарищ Альдонай, стерва, гадина, дура… короче, сущая тварь. А мы ее человеком считаем. Нельзя ли ее… того-с? Признать животным типа крысы?
Подумал товарищ Альдонай и ответствовал: мол, терпи, сын мой. Ежели сейчас я ее крысой признаю, так ведь ты скотоложцем будешь. А заодно и все остальные мужчины. И рождаться вы тогда будете от скотины. И прелюбодействовать с любым домашним скотом… и настанет на земле безлепие и непорядок…
Пророк впечатлился и заткнулся. Женщина осталась человеком. Аля только пальцем у виска покрутила. Психбольные[8].
Но – ладно. Зато теперь Аля была подкована в религии, знала, как креститься – кстати, здесь этого не делали, здесь очерчивали круг перед лицом посолонь и касались сначала губ, а потом лба. Вполне осознанно повторила и затвердила молитвы. Почитала несколько житий святых, такие тоже нашлись в библиотеке.
Лучшее оружие в споре – знание. Аля прекрасно осознавала, что не усидит на одном месте. Что будет внедрять что-то новое, да просто для своего удобства. Что ее поведение резко отличается от поведения местных женщин, поэтому лучше подстраховаться.
Тебе: «Дитя мое, так не делают. Ты, часом, не ведьма?»
А ты в ответ: «Товарищ пастор, а вот святая Марильда наложением рук лечила. Святая Евграстия путешествовала. А святая Ридалина вообще в публичном доме проповедовала. Так что не надо ля-ля, это на меня натурально святой дух ка-ак снизошел… не верите? Сейчас и на вас снизойдет. Я только что потяжелее найду, и вы мигом узрите ангелов с крылышками!»
К тому же жития святых порадовали Алю кое-чем другим.
Они были написаны на свитках. Пергаментных. Серьезных таких.
Двусторонних.
Самое милое дело, чтобы очистить их и начать записывать, что сама знаешь.
Аля отлично понимала, что быстро она тут практиковать не начнет. А знания выветриваются. Это подтвердит каждый студент.
Так что… как только начнет наводить порядок в своем доме… пока она не решалась начинать писать. Но свитки себе уже присмотрела и пометила.
Лучше фармакология, чем житие святой Ридалины. Идиоток много везде, а до холинолитиков, холино– и адреноблокаторов тут если и дойдут, то очень не скоро.
А мышцы?
Нервы?
Скелет человека, между прочим, выученный до последней паршивой косточки!!!
Да на одну анатомию столько бумаги надо!!!
Аля вздохнула.
Да, человек знает очень много. И в то же время очень мало.
Она сейчас может навскидку вспомнить, а то и переписать кучу классических романов. От «Тараса Бульбы» до «Идиота». Но при этом получить обычную бумагу для нее непосильная задача. А хотелось бы. Можно даже серенькую, туалетную, а то лопушки – они все-таки… не соответствуют высоким аристократическим запросам.
Хорошо хоть профессия такая, с ней не пропадешь. Врач – это вам не юрист с экономистом, которых в последнее время развелось… или хуже того – менеджер по продажам всего и всем. Оченно нужные профессии! Особенно там, где половина народа читать не умеет… да что половина! Девяносто процентов подписываются крестиком, споры решаются с помощью чего потяжелее или поострее, а понятие «двоичная бухгалтерия» понимают в том смысле, что управляющий ворует.
Кстати – а ведь точно ворует, гад.
Ночами Аля продолжала изучать замок.
Во двор она не выходила по практическим соображениям. Вдруг там какой-нибудь барбос бегает? Нет уж, обойдемся. Жир сбросить надо, но это уж слишком радикальное решение. Позволить выкусить из себя кусок? Ага, щаз-з-з!
И понимала – воруют.
Слишком уж все было старое и ветхое. Да, Лиле не было никакого дела до большей части дома. К ней никто не ездил, а больше шести комнат женщине обжить не удалось. Но судя по словам верной Марты, по кое-каким признакам, по своим воспоминаниям…
Ладно. С ворами Аля разобраться могла.
Еще одной проблемой стала еда.
Простите, хотелось не есть. Не кушать.
Жрать!!!
Стокилограммовая (ну там побольше, но, может, после болезни похудеть удалось?) тушка требовала прежнего режима питания. А питание было… хотелось ругаться и шипеть.
Аля невольно вспоминала Ивана Васильевича.
Почки заячьи верченые, головы щучьи с чесночком и прочий скромный стол. Пока она болела, ее кормили куриным бульоном и красным вином. И то неплохо. И еще что-то вроде гренок. А вот стоило Але начать вставать…
В первый же день на завтрак у нее на столе оказалось здоровущее блюдо, в котором она насчитала не меньше десятка яиц. Сваренных вкрутую, очищенных, размятых и залитых чем-то вроде вина. Два вида каш. Что-то вроде овсянки с грибами и пшеничная каша с ягодами. Кусок ветчины весом так на полкило. Такой же кусок сыра. Каравай горячего пшеничного хлеба. Масло, мед, варенье в розетках, напоминавших больше тарелки. В каждой помещалось грамм по триста продукта.
Запивать все это предлагалось пивом, вином или сидром.
Желудок радостно взвыл.
Следом за ним взвыла Аля.
– Это что?!
– Госпожа, завтрак…
Я же столько не сожру… или сожру? Нет, раньше Але хватило бы этого на неделю. Да еще бы и подруг угостила. Но сейчас…
Она морщила нос, глядя на яйца в вине, а желудок распевал боевые песни зажранца.
Ее мутило от одного вида несоленого овечьего сыра, а руки сами тянулись запустить в него ложку и слопать полкуска.
От напитков сводило зубы, а пальцы, обретя свою волю, сжимали кувшин с вином.
Так, вот еще алкоголизма не хватало.
Аля решительно отставила все, кроме тарелок с кашами.
– Марта, на завтрак мне подавать только каши. И больше ничего.
– Лилюшка, ты ж изголодаешься…
– Няня, это не подлежит обсуждению.
В голосе Али лязгнул металл. И Марта неожиданно для себя кивнула. Если ее девочка просит… да и добавку всегда можно принести с кухни…
Так же Аля расправилась с обедом и ужином.
Из двенадцати обеденных блюд остались только два. Суп и какое-нибудь мясо. Не жирное. Не жареное.
С ужином пришлось поступить крайне жестоко. Распорядиться, чтобы подавали только рагу из овощей. И овощи во всех видах. Никакого мяса, сыра, хлеба… вообще ничего такого! Вино из рациона убрать к чертовой матери. Сидр? Оставить.
Пока я вас компот варить не научу и кастрюли мыть перед готовкой. Лучше уж пить то, что естественно убивает микробов, чем загнуться от аппендицита или дизентерии. Аля сильно подозревала, что здесь такое не вылечат. Окончательно она в этом убедилась через пару недель, когда вынужденное затворничество сильно надоело, но выйти на люди мешал какой-то иррациональный страх.
Аля все понимала.
Ругалась. Обзывала себя тряпкой и соплей.
Не помогало ничего.
Ей казалось, что стоит выйти на люди, и в ней тут же распознают иномирянку, заорут «держи ведьму!!!» или что-нибудь еще, такое же неприятное. И она тянула, сколько могла, отговариваясь от самой себя привычным «я же изучаю этот мир! По книгам, ага!»
Реальность вторглась жестко.
Марта осторожно поскреблась в дверь, скользнула в комнату и доложила:
– Лилюшка, прибыл докторус Крейби.
Аля даже и не подумала встать с кровати.
– И что?
– Но как же! Он же не может тебя вот так осматривать! Тебе надо одеться…
Аля даже не шевельнулась. Во-первых, было неохота, во-вторых, у нее под одеялом как раз лежала поспешно спрятанная книга. И выбраться, не засветив свой «источник знаний», было невозможно.
– Нянюшка, пока я была без сознания, он меня одетой осматривал?
– Нет, Лилюшка…
– Вот и пусть приходит. Все, что можно, он уже видел. Я жду.
Марта вышла из комнаты, не решаясь возразить, а Аля поспешно перепрятала книгу под кровать. Судя по количеству пыли, туда уже лет двадцать не заглядывали и еще столько же не заглянут. Так что тайник был в полной безопасности.
Было немного страшно. Все же доктор… чему-то он учился? И полным дураком он быть не может.
Это не Марта, которая так рада здоровой «девочке», что на странности ее поведения внимания не обращает.
Страшновато.
Аля привычно подтянула чуть повыше поросячье-розовое одеяло и поежилась.
А, ладно!
Семи смертям не бывать, одной не миновать.
И дверь распахнулась. Даже не постучался, свин.
Докторус Крейби порадовал душу Али-Лилиан зрелищем обтягивающих коричневых штанов в сочетании с морковного цвета туникой. Довершали это великолепие сапоги до колена из кожи нежно-голубого цвета (грязные до безобразия), здоровенная сумка через плечо и короткая накидка поверх туники. Тоже коричневого цвета.
Аля сделала вывод, что это и есть традиционный мужской костюм. И перевела взгляд на волосы доктора. Тоже длинные, стянутые сзади оранжевой лентой и обильно засыпанные чем-то вроде пудры. Да так, что ее следы оставались и на плечах мужчины. Мода-с…
– Добрый день, госпожа графиня, – поздоровался докторус.
– Добрый день, – кивнула Аля.
Руку для поцелуя не протянула. Перетопчется. И вообще ему придется на кровать лезть, чтобы дотянуться, а в сапогах это неудобно.
– Как вы себя чувствуете?
Алю так и подмывало сказать «не дождетесь». Но пришлось ограничиться кратким:
– Хорошо.
– Нет ли болей? Кровотечения? Резей или жжения? Не возвращалась ли лихорадка?
– Нет. Не возвращалась.
Аля была краткой и спокойной. Сейчас – ее первый экзамен. Если доктор заметит что-либо неладное…
Но Крейби (имя это или фамилия?!) расплылся в улыбке.
– Я очень рад! Я знал, что ваше тело справится с болезнью. Надо было только, как говорил мой учитель, выпустить дурную кровь и дать промывательное и прочистительное. И все будет замечательно. Я всегда знал, что мой учитель удивительно умен.
У Али словно пелена с глаз упала. Внезапно под пудрой и напускной важностью она увидела обычного мальчишку лет двадцати – двадцати пяти. Такого же раздолбая, как и ее сокурсники. Но в отличие от них…
– Учитель тебе говорил, что женщине с выкидышем надо пускать кровь, давать рвотное и ставить клизмы? – тихо спросила она. Пока тихо, опасаясь сорваться.
Увы. Аля никогда не отличалась выдержкой. А добила ее самодовольная улыбка на губах этого безмозглого щенка.
– Но вы ведь живы! Все я правильно сделал. Если…
Пуф!
Одна из подушек врезалась ему в лицо и упала на пол. Следом за ней пролетела вторая, но эта, ударившись о преграду, лопнула. и осыпала докторуса дождем из перьев.
– Еще раз увижу – прикажу собак спустить! Пошел вон, болван! – рявкнула Аля, забывая к чертовой матери и про осторожность, и про конспирацию, и про первый опыт. К черту!
Урод!
Придурок жизни, осколок унитаза!
Ур-р-р-рою!
Но когда влетела Марта, Аля была уже более-менее спокойна.
– Это – убрать, – указала она на докторуса в перьях. – И больше ко мне не пускать.
Марта не стала охать, ахать и что-либо восклицать. Она просто вытащила докторуса из комнаты, а еще через десять минут появились две хихикающие девицы, которые начали собирать перья.
Аля одарила их людоедской улыбочкой.
И на волне дурного настроения принялась раздавать задания. Вымыть окно. Снять все занавески и балдахин и постирать. Убрать пыль под кроватью и шкафами.
Ее приказания выполнялись безупречно. Аля какое-то время просто глядела на девушек. А потом решила, что пришло время вставать и выходить из подполья. Пора.
Тем более что нянюшка не нашла в ее поведении ничего удивительного. Да и девицы слушались.
Но поскольку после визита доктора началось дикое сердцебиение, время было к пяти часам вечера (по солнцу, исключительно по солнцу…) и вообще важные дела начинать лучше с нового дня (не считая понедельника), Аля решила начать все завтра.
Вернуть сегодня на место книгу, обдумать, что надо сделать, – и приступить.
Наступить кое-кому на вольности…
Анна Уэльстерская подошла к зеркалу, поправила волосы, разгладила складки платья на груди…
– Анелюшка, погоди минутку…
Старая камеристка заколола ей выбившийся из прически локон и подтолкнула к двери.
– Батюшка ждать не будет.
Анна поежилась, но медлить не стала.
Отца она боялась и ненавидела. И было отчего.
Гардвейг Двенадцатый.
Его величество король Уэльстера.
Правил Гардвейг уже лет двадцать, отличался вспыльчивым характером, жестокостью и расчетливостью. Был женат семь раз и не собирался останавливаться на достигнутом. Вообще-то Светлый Престол не разрешал разводы, но ради Гардвейга им пришлось смириться. Еще бы.
Ты ему: «Сын мой, это против закона божьего», а он тебе: «Я король – а на земле это не меньше бога. У меня свои законы».
Ты ему: «Сластолюбцы служат Мальдонае», а он тебе: «Хочешь лично удостовериться у Альдоная? Сейчас обеспечу палача».
Ты короля предаешь анафеме, а он тебе в ответ: «А я тебя сейчас казни предам».
В общем, Гардвейг победил по очкам. Ругать его ругали, но за границей. А в родном Уэльстере лишний раз старались не вякать, помня, что жалобы от покойников принимает лично Альдонай и в суд дела не передает.
Так что Гардвейг мог жениться, разводиться и даже казнить своих супруг сколько его душе угодно. Жалованье гвардии платил вовремя, солдаты за него стояли горой, а простонародье даже гордилось – мол, какой у нас король мощный! Да и не все ли равно, что он там делает? Сеять и урожай убирать, оно важнее.
Мать Анны была его второй женой. Кстати, казненной. С первой женой Гардвейг развелся – старая. Вторую казнил за измену. Но Анну признал и услал на воспитание подальше от столицы. С третьей женой тоже развелся – одних девок рожает, так что у Анны были четыре сестры, которые воспитывались вместе с ней. Кстати, сестренки терпеть друг друга не могли.
Четвертая жена умерла в родах вместе с ребенком. Девочкой, так что Гардвейг не огорчился. Пятая, еще до того как забеременеть, попалась на измене и была казнена. Шестая два года пыталась подарить королю наследника, а потом бросилась Гардвейгу в ноги и стала умолять развестись. Мол, сына она, видимо, дать не может, поэтому грехом будет и дальше оставлять короля без любви, а престол без наследника. И Гардвейг пошел ей навстречу. Тем более что ради разнообразия ходатайство к Светлому Престолу было от имени его жены. Там поворчали, но пожалели бедную женщину и развод подтвердили. Седьмая жена Гардвейга, впрочем, оправдала все, что пророчило счастливое число.
Милия Шельтская, тихая сероглазая баронесса с толстой каштановой косой, нежно любила своего тирана-мужа. Она окружала постаревшего (сорок лет не шутка) Гардвейга заботой, следила, чтобы он вовремя питался и не переедал, а кроме того, родила ему двух сыновей и опять ходила беременная. Так что Гардвейг наслаждался последним браком и ни о разводе, ни о казнях не думал. Вроде бы.
Хотя Анна точно знала: если отец узнает о ее шашнях с учителем, казнит. Не задумываясь. И Милия не поможет.
Мачеха, приехавшая с отцом, Анне вообще не слишком нравилась. Какая-то она была… наседка. Все время хлопотала вокруг мужа, поправляла подушки, подносила вино, пока король не приказал ей отдохнуть. Тогда ее увели. Но было видно – Гардвейг ею доволен.
А вот Анной…
Нелюбимая дочь от казненной жены…
Только бы в монастырь не упекли…
Анна поскреблась в дверь, дождалась окрика и скромно замерла на пороге.
Его величество изволил отдыхать у камина. Бокал вина, блюдо с закусками, верный шут на ковре – Анна не помнила, когда рядом с отцом не было этого маленького человечка с удивительно умными ясными глазами и морщинистым лицом…
– Ваше величество. – Анна присела в реверансе.
– Ну заходи чего пол подметаешь…
Анна, повинуясь кивку отца, опустилась на скамеечку у его ног, почти рядом с шутом, и замерла, опустив глаза долу.
– Ну-ка в лицо мне смотри. – Жесткие пальцы вздернули ее за подбородок, и Анна подавила в себе желание зажмуриться. – А ничего так девка выросла, а, Харви?
– Грудаста больно…
– Сиськи мужикам нравятся.
– Сиськами парня не удержишь.
– Да как сказать. Рик пока мальчишка, может и повестись…
Рик?! Кто такой Рик?!
Мысли метались в голове Анны вспугнутыми птицами. И, видимо, Гардвейг заметил это, потому что пояснил:
– Ричард Ативернский. Едет с визитом и посольством. А на самом деле папаша собирается женить сынка, так что ты по возрасту подходишь. Внешне вроде как не страшна, на мать похожа… Алия такая же была, темненькая.
Сам Гардвейг отличался густой гривой золотых волос и ледяными серыми глазами. Анна же была темноволоса и темноглаза, как мать, которую она знала только по портретам.
– Лишь бы не дура была. Ни с кем еще не спуталась? – Голос шута был спокойным и… изучающим.
Анна вспыхнула. Но сквозь растерянность прошло холодное: «уничтожат…», и с губ само собой сорвалось:
– Да кому я нужна без копейки приданого! Платья – и те по шесть раз перешиваем.
– Дура, – сверкнул глазами Гардвейг. – Ты что думаешь, твое приданое – это тряпки с монетками? Сопля!
Анна шарахнулась назад, упала со скамеечки на попу и некрасиво раскорячилась, но Гардвейг продолжал греметь набатом:
– Ты – принцесса! Может быть, будущая королева! Твое приданое – это не юбки, а связи! Земли! Союзы! А юбками и побрякушками ты награждать будешь, если понравишься Рику. Ативерна богата, а мне нужен Эдоард в союзниках. А потом и Рик. Так что если выйдешь за него замуж – не обижу. Дам в приданое провинцию Бальи.
Анна кое-как оправила юбки и села под насмешливым взглядом шута. И спросила уже другим тоном:
– Ваше величество, я должна его очаровать?
– Да. Потом он еще поедет в Ивернею. Но это – потом. Ты будешь первой и должна стать для него единственной.
Анна кивнула. А перед глазами проносились видения балов, бриллианто, кавалеров – и тонкой короны на ее голове. Короны принцессы. Будущей королевы.
Черт!
Зачем она только спуталась с Лонсом?!
Гардвейг несколько минут смотрел на нее. А потом кивнул:
– Иди, прочухайся. А завтра поговоришь с Милией. Пусть она тебе платья какие пошьет, чтобы сверкала. Я ей скажу. Свободна.
Анна кое-как сделала реверанс, раскланялась и вышла вон.
Она не знала, что королевский шут покачал головой:
– Ох, не знаю, Гард. Жадная она. И дура.
– Вся в мать.
– Может, кого еще предложить?
– Не получится. Старшей двенадцать лет, сам знаешь. Этой хоть шестнадцать скоро будет. А те вообще. А Эду надо сопляка женить в ближайшие год-два.
– М-да. А в Ивернее Лидия.
– Та шерстяной носок. Восемнадцать лет девке, а она ни о чем, кроме книг, не думает. Перестарок.
– Милии за двадцать было, нет?
– Так Милия и вдовой была… повезло мне с ней.
Шут только кивнул. Жену Гардвейга он не уважал. Не за что. Но ценил. Видел, как она любит короля, как старается окружить его заботой… курица-наседка, да. Но для пожилого короля – не худший вариант.
Не злая, не гадина, не интриганка, власть ей не нужна, только гнездо и дети. Ну и сыновей она, конечно, родила. Что хорошо. Гард ведь вообще с ума сходил без мальчишек…
– Ладно. Если ты думаешь, что эта соплячка – то, что надо, я с ней еще поговорю. Разрешишь?
– Когда я тебе что запрещал?
Мало кто знал, что шут был молочным братом короля. Что двое мужчин дружили с детства. И что неистовый, капризный, вздорный и злобный Гардвейг на этой земле любил только своего брата. И брат всеми силами старался оправдать его доверие.
А шутовство?
Почему бы и нет?
Чем-то же заниматься надо в свободное от интриг время?
Анна, пританцовывая, возвращалась к себе.
Принцесса!
Принцесса!!!
А может стать королевой, надо только правильно повести игру!
Она красива. Умна. И образование получила – Лонс позаботился… гримаска скривила пухлые губки.
Мальдоная!
Ну почему она не подождала еще пару лет?
Но хотелось всего и сразу.
Денег! Танцев! Любви! Жизни!!!
Танцев и денег не досталось, Лонс и сам беден как церковная крыса, а вот любви… Анна едва не облизнулась, вспоминая про руки Лонса, его губы, его тело, и вдруг в растерянности остановилась.
А ведь она уже замужем…
Вот это проблема. И серьезная. Но что же делать, что делать…
Ясно было только одно – отцу признаваться нельзя.
Джес Иртон, между прочим, настоящий граф, красавец-мужчина и отличный боец, смотрел на ревущего в три ручья ребенка. И совершенно не знал, что делать.
– Маленькая моя, ну не надо… котик, солнышко…
Ребенок ревел вдохновенно.
– Миранда Кэтрин Иртон, прекратите немедленно водоразлив!
Не помогало. Разве что в хлюпаньях носом прорезалось:
– Уезжаешь, бросаешь и покидаешь…
Джес только взъерошил волосы.
Дочку он любил до безумия. Пятилетняя малышка это отлично понимала и вила из отца веревки.
Но сейчас выбора просто не было. Взять с собой малышку он не мог. Предстояли дела, заботы, балы, турниры, интриги… как тут потащишь за собой ребенка, если даже не знаешь, где будешь жить? После предложения поехать к Лилиан Миранда впала в настоящую истерику. Стала биться, задыхаться… Джес даже испугался. И капитулировал.
– Малыш, ты поедешь в Иртон и поживешь там зиму. А весной я за тобой приеду. Хорошо?
О том, что пока только конец лета, он благоразумно умолчал. Но дочка все равно разревелась. И ее пришлось долго и упорно успокаивать.
И заодно сочинять в уме длинное письмо к Лилиан.
Да, истеричка. Дура. Но не гадина же! И не обидит малышку.
Главное, ее предупредить и напугать. Хорошенько напугать…
И успокоить ребенка…
Когда часов в двенадцать следующего дня пришла Марта, Аля стояла посреди комнаты и старательно приседала. Получалось плохо. Сделано не было и десятка приседаний, а пот лил ручьями. И колени подозрительно ныли.
– Что это ты делаешь, Лилюшка? – ахнула няня.
Аля одарила ее веселой улыбкой.
– Нянюшка, милая, распорядись насчет ванны. И поищи мне какое-нибудь платье. Пора вставать с кровати. Пора!
– Лилюшка, а докторус…
– Пусть держится от меня подальше. Целее будет. Нянюшка, я же здесь с ума сойду. И вообще, я и так слишком долго занималась только собой. Так что там насчет ванны?
Марта покачала головой, но спорить не стала. И молча вышла.
К ее возвращению Аля успела сделать: двадцать приседаний, двадцать наклонов, сорок прыжков на месте, тридцать упражнений на пресс. Это таких, где ты лежишь на спине и пытаешься приподняться к согнутым коленям.
Получалось не просто плохо.
Омерзительно.
Раньше для Али это было мелочью. Тьфу – и забыть. Раньше, в своем мире, она бы и не почесалась. Зато сейчас…
Ощущение было такое, словно она весь день вагоны с цементом разгружала.
Ну да ладно. Три дня эти упражнения именно в таком количестве будут выполняться три раза в день. А лучше – пять. А через три дня количество подходов увеличится. И будет не по двадцать приседаний, а уже по тридцать. И так далее, и в том же духе. А что будет тяжело…
А кому сейчас легко?!
Одним словом, ванну принимала весьма решительно настроенная особа. И она же, отодвинув портьеру (розовую, естественно, в золотых розах, блин!) прошла за няней в гардероб, который раньше как-то не осваивала. Зачем? В ночнушке удобнее, да и за привидение себя выдать можно, если что. Где и сказала одно-единственное слово:
– Крестец!
Этим емким словечком студенты-медики заменяли матерщину. А что, крестец ничем не хуже, чем похожее по звучанию. Разве что на одну букву больше. А так… Если кто не знает, где у человека крестец, может в анатомическом атласе посмотреть.
Поймет, почему студенты его полюбили.
У Али просто не нашлось других слов. Комната, размером не меньше спальни, была сплошь завешана платьями. Роскошными. Отлично сшитыми. Шикарными.
Шелк. Парча. Кружево. Атлас. Бархат.
И все, абсолютно все, розовое с золотом.
И как тут не материться?
Аля повертелась и ткнула пальцем в самое простое на вид платье. С минимумом оборок. И поклялась про себя найти хоть кого-то, кто спорет с платьев все это сусальное золото с бантами. Можно и самой, но это сколько ж трудиться?! Озвереешь!
Шить, вязать, вышивать крестиком и даже шить бисером Аля умела. И очень неплохо. Но кто сказал, что она это любила? И вообще, не затем она в другой мир попала, чтобы тут белошвейкой заделаться. Вот!
Самое простое платье отличалось скромным, почти без выреза, кроем, тремя рядами золотых оборок по подолу и неожиданно простеньким материалом. Простой крашеный лен.
Все было бы хорошо, но под него нужны были еще и три нижние юбки (Лилюшка, да разве ж без них можно?! Пастор проклянет и блудницей заклеймит!), панталоны на завязках с разрезом на самом интересном месте, нижняя сорочка с кучей грубоватых кружев, которые выглядывают в вырез, и нательная рубашка из чего-то вроде батиста.
А еще что-то вроде толстенных шерстяных чулок. Но от них Аля решительно отказалась. И влезла в розовые туфли из мягкой кожи. Хорошо хоть обувь приличная. Туфли типа чешек завязываются лентами на лодыжках. А к чешкам девушка привыкла. Когда в свое время пыталась танцами заниматься… года два.
Одним словом, через два часа Аля была готова к выходу. И ощущала себя розовой капустой. Брюссельской. Гадость!
А кто бы ее спрашивал?
Комната отворила двери – и выпустила девушку в коридор. Темный и пыльный. А в конце коридора начиналась лестница.
Одним словом, Аля решила начать с того же, с чего начинала ее мать при переезде на новое место. А именно – с генеральной уборки. И в процессе этого пересчитать, запомнить и построить всех, кто тут живет. Если она – хозяйка дома (на время отсутствия мужа), она и будет тут хозяйничать!
А знания – знания приложатся.
Дверь кухни Аля распахнула с грохотом. И нежно улыбнулась сидящим за столом слугам. Четыре женщины и семь мужчин прекрасно проводили время. Попивали вино из больших стаканов, пересмеивались, болтали о всякой ерунде… Троих она уже видела, когда они корыто тащили. И горячую воду. А остальных – нет.
Но занимались они явно чем-то не тем. Аля отлично знала, сколько приходится прилагать хлопот, чтобы содержать в порядке двухкомнатную квартиру. А тут такая махина, и все сидят? А один нахал вообще лапает служанку за коленку? Интересно, тут слугам декретный оплачивают? Или как?
Аля вдохнула и рявкнула командирским тоном, припомнив прапорщика Свириденко, который способен был построить любое количество курсантов:
– Что, бездельники, разгильдяи, ротозеи, не ждали?! А зря!
Она, словно сканером, проходила глазами по лицам слуг. Вот самая толстая и старая. Наверное, кухарка. А этот типус, роскошнее всех одетый, то есть единственный не в розовом, а в чем-то синем, наверное, управляющий. Девчонки, по лицам видно, служанки. Та, ухваченная за коленку, аж вся покраснела. Еще немного, и чепчик вспыхнет. Вот эта троица, которые все в соломе и шикарно воняют навозом, точно конюхи. А эти – домашние слуги.
Жаль, она не знает, кого как зовут. Но разве это мешает разносу? Вот и прапорщик Свириденко начинал знакомство с салагами с разноса. Хоть ни одного парня в лицо не знал. Что ж не попользоваться полезным опытом?
– Распустились тут, пока я болела? Значит, так. Я встала на ноги. И увиденное меня не порадовало. Всюду грязь. Пыль. Паутина. Скоро ткать и продавать будем. Конюхи! Встать!
Рявк получился настолько командирским, что трое парней вскочили на ноги раньше, чем осознали, что Аля вообще-то женщина. И в это печальное средневековое время место ее где-то за плинтусом.
– Вам, бездельники, сегодня повезло! У вас есть еще один день! И завтра конюшни должны сиять и сверкать. Навоз выгрести, паутину вымести, лошадей вычистить. Завтра приду – проверю. И упаси вас бог не послушаться. Языком каждой лошади ж…у вылижете!!! Шагом марш убираться! Брысь!
Вообще-то язык чесался скомандовать: «Равняйсь, смир-р-р-рна!!!», но Аля кое-как сдержалась. И обратила свой взгляд на кухарку.
– Так, дорогуша. Мне твоя кухня определенно не нравится. По тем же причинам. Кастрюли не мыты, столы не выскоблены, слуги сидят, вино на работе попивают, да еще и развратом тут занимаются. Ты, голубь сизокрылый, ладошку-то блудливую убери, пока я ее тебе не оборвала вместе с головой.
Слуга (позднее Аля узнала, что это был Жан, а служанка – Мэри, дама на редкость облегченного поведения) покраснел и ладошку отдернул. Аля наградила его ядовитой ухмылкой.
– Девочка, – подчеркнуто ласково обратилась она к служанке. – На тебе и нашей дорогой кухарке сегодня кухня. Я даю вам время до вечера и вечером проверю, сколько вы сделали. Чтоб вся посуда блестела. Печи вычистить. Этим займешься ты. – Она ткнула пальцем в другого слугу. – И на тебе камины по всему дому. Чтобы были чистые, как совесть нашего управляющего.
Судя по тому, как дернулся управляющий, совесть там была решительно нечиста. Но его Аля оставила на закуску. И еще раз пристально поглядела на кухарку.
– Я. Не. Позволю. Разводить. Бардак. В. Своем. Доме.
Вышло как раз то, что надо. Увесисто и конкретно.
– Еще раз такое увижу, выгоню, – и перевела взгляд на полы. – Солому вымести. Плиты вычистить до блеска. Сегодня все обходятся без обеда. Одним ужином. На ужин сваришь кашу с мясом. В большом количестве. Обойдемся без перемен блюд и разносолов. Теперь вы двое. Берете свое оружие – ведра и тряпки – и идете со мной. Будете мыть комнаты. И начнете с моей. Еще раз вымоете все, что не домыли вчера. Я видела, кто из вас ленился! Мужчины… один, вот ты, идешь с нами. А ты приставлен к колодцу. Таскаешь воду, сколько и кому потребуется. Греть ее будете на кухне, в самом большом котле.
– Дрова, – вякнула кухарка.
– Сама и принесешь, – припечатала Аля. – Невелика ноша. А не сделаешь – готовься убраться отсюда завтра же.
– Госпожа, – подал голосок управляющий. До сих пор он сидел тихо, но, когда задели его жену, душа поэта не выдержала. – Ваш супруг на время отсутствия…
Аля развернулась к нему. С ее размерами выглядело это весьма внушительно.
– Я разрешала меня перебивать?
Голос прошуршал, как змеиный хвост по листьям. Щас как цапну, команда медиков с литром противозмеиной сыворотки не откачает!!!
– Вы, господин управляющий, мне еще дадите подробные объяснения, как поместье дошло до жизни такой. Я, видимо, слишком много вам позволила. А мой супруг не может вас постоянно контролировать. Поэтому идите-ка сейчас в кабинет и приготовьте мне все отчеты за последний год. Что куплено, что продано, сколько чего поступило и откуда. Вечером я жду вас в кабинете графа. Вопросы есть?
Управляющий судорожно сглотнул, но промолчал. И правильно. Вздумай он вякнуть хоть слово поперек, Аля бы точно его чем-нибудь навернула. Не из вредности. Из принципа.
Она здесь главная. И ее слово – закон. А любой, кто будет против или станет вслух сомневаться, получит по рогам. Мгновенно.
Так что управляющий правильно промолчал.
Есть, есть у воров какой-то инстинкт самосохранения.
А Аля задумалась над серьезной проблемой.
Она ведь многого не знает. Цен на товары. Зарплат слугам. Да вообще почти ничего. И Марта тут не подмога. Она добрая, уютная… но она всю жизнь при Лилиан. Не прислуга. Член семьи. Своей – и то не завела. Поэтому…
– Нянюшка, милая, а есть у нас в деревне те, кто… как бы сказать… не обязательно из крестьян?
Марта потерла лоб и сообщила, что вот, хорошая женщина, вдова Эмма Матти. Вдова бывшего управляющего. Вроде как городская, жизнь повидала…
И Аля хищно потерла ладошки.
Это было то, что нужно.
Если женщина была женой управляющего, дурой она быть не может. Или может? Судить об этом рано. Для начала надо бы с ней поговорить.
– Нянюшка, а как бы ее сюда пригласить?
Марта подумала и предложила съездить в деревню.
Аля тоже подумала. И решила – не переломится.
– Нянюшка, уборка прекрасно пойдет и без нас. А мы с тобой пока съездим в деревню. К этой самой вдове Матти. Ага?
– Да, Лилюшка, да как же… – привычно заохала Марта.
Аля оборвала ее одним движением поднятой вверх ладони.
– Надо. Едем.
– Тогда я прикажу заложить карету?
Марта вышла. А Аля еще раз обвела взглядом слуг. Построить их по всем правилам еще раз?
Обязательно!
– Если кто наивно думает, что я вернусь и все забуду и можно разгильдяйствовать, пока меня нет, – срочно передумайте. Выгоню без выходного пособия. – И поняв, что употребляет слишком сложные слова, добавила: – На конюшне запорю! Убью лентяев!!! Ясно?!
Рык вышел истинно командирский. Прапорщик Свириденко рыдал бы горючими слезами умиления. А Аля ухмылялась про себя.
Я вас тут научу сапоги чистить с вечера и утром надевать на свежую голову… раздолбаи…
Самое главное, что никто, вообще никто не нашел ничего странного в ее поведении.
Аля улыбалась. И вспоминала маму, которая была мудрой женщиной. В том числе часто говорила так: «Дорогу закрывают стереотипы».
Аля сначала не понимала. А потом спросила. Она как сейчас вспоминала тот разговор.
Они на кухне, пекут вкуснющий торт-муравейник и болтают ни о чем. Аля режет тесто, а мама запихивает противень в духовку.
– Мам, а почему ты так относишься к тете Кате?
Катерина Петровна – соседка. Мама всегда рада ее видеть, но почему-то у Али остается впечатление, что с теть Катей разговаривают, как и с ней самой. Как с ребенком.
– Потому что она зашоренная.
Мама запихивает противень и проверяет сгущенку. Банка варится.
– Катя хороший человек, но она не видит того, что выходит за пределы ее жизненного опыта.
– Это как?
– Вот так. Она привыкла к миру вокруг. Если ты девочка, то в юбке. Если мальчик, то военный. Если генерал, то всегда прав.
– А разве не так?
– Алечка, Аленький мой, запомни. Если ты говоришь, так должно быть, – ты перекрываешь себе все остальные варианты. Вот смотри. Идет по улице мужчина в юбке. Что ты подумаешь?
– Что он дурак.
– Вот. А он может быть шотландцем. Может сбежать от любовницы. Может, у него украли все штаны, и он был вынужден ее надеть. Или он актер и бежит на спектакль… понимаешь?
– Да. Я назвала один вариант.
– А их миллионы. У тети Кати он тоже только один. Не уподобляйся ей, хорошо?
– Постараюсь.
А вечером мама приносит книгу про Шерлока Холмса. И Аля буквально проглатывает ее от корки до корки. Но почему-то ей хочется стать не сыщиком, нет. А доктором.
А мама добивает:
– Хороший врач должен предусмотреть ВСЕ варианты. Вообще все. А не только самый вероятный. И не быть зашоренным.
Аля запоминает это. Накрепко.
– Госпожа?
И Аля обнаруживает, что стоит на чертовой средневековой кухне и улыбается. А служанки почему-то не шустрят с уборкой.
Марта трогает ее за локоть…
Девушка еще раз рявкает в том смысле, что заставит всех языком пол вылизывать, и выходит. К крыльцу.
Там уже стоит поросячье-розовая карета. С золотом, козе понятно. Что она из себя представляет?
Да четырехугольник. Правильный. Квадрат на колесах. Про рессоры умолчим, чтобы враги не узнали. Окна задернуты занавесками и затянуты чем-то вроде пергамента. Ну да. Стекол почти нет, кто ж их на карету переводить будет?
Четыре лошади выглядят настолько усталыми, что Але их от души жалко. Лошадей она любила. И сейчас профессионально могла осмотреть каждую.
Что и сделала.
Упс!
Как интересно.
– Почему лошадь до сих пор не подковали?
Две лошади оказываются без одной подковы каждая, у третьей язва на шее, четвертая дышит с хрипом и явно простужена.
Конюх, он же кучер, что-то мямлит про неудачи в жизни и плохие погодные условия. Аля меряет его железным взглядом.
– Где ближайший кузнец?
Выясняется, что ближайший кузнец есть в деревне. Ибо на кой сдался он в замке. Шум, гам, железяки разные…
Что ж.
Заодно надо бы и травок прикупить – на припарки и отвары.
Интересно, есть здесь знахарки в округе?
Аля вздыхает и пытается залезть в экипаж.
И тут ее настигает первый подвох.
Ступеньки не предусмотрены, а сама она ногу задрать не может. Не та пока еще растяжка. Колеса-то здоровые, ей до бедра. На помощь приходит Марта, подставляя скамеечку. И Аля утрамбовывает тушку в карету, едва не оставляя на дверце платье.
Нет, надо худеть…
Марта хочет сесть рядом с кучером. Но Аля решительно машет ей рукой – мол, в карету.
Служанка повинуется и не решается сесть на грязно-розовое, с золотом, бархатное сиденье.
Аля усаживает ее силой:
– Нянюшка, прекрати.
– Да мне не пристало…
– Ближе тебя у меня человека нет. И тебе не пристало? Глупости!
Марта бормочет что-то про честь, которую она не заслужила, но Аля обнимает няньку и целует ее в щеку.
– Нянюшка, ты мне ближе матери родной…
Слезы умиления. Занавес.
Аля впервые выехала из родимого замка. И посмотрела на него снаружи. М-да.
Ну вот если только на халяву. А лучше бы с приплатой этот кошмар вернуть продавцу!
Других слов не было. Снаружи Иртон-кастл выглядел еще хуже, чем изнутри. Камни торчали жалко, раствор явно выкрашивался, от замковой стены остались ошметки, ров… мост, кажется, даже не поднимался.
Это как?
А война? Набег? Налет? Залет?
Короче, защищаться – как?!
Или тут все срочно дали клятву не убивать?
Верилось плохо. Армии тут нет. Телефонов тоже. Службу 911 еще не изобрели. Спасать некому. А самой… значит – самой. И задача получалась двойной. Отмыть изнутри. Укрепить снаружи.
Как?
Не знаю. Главное – начать. Ввяжемся в заварушку – и по обстоятельствам, по обстоятельствам!
Аля улыбнулась про себя, не желая наружать душевный мир Марты.
Она вспомнила, как мама рассказывала эту историю. Аля была еще ребенком, лет пяти-шести, мама шла домой вечером с работы. Отец ее встретить не успевал. Напал на хрупкую женщину хулиган, ну она его немножечко и… покритиковала. Муж чему-то ж научил. Пара вывихов, несколько ушибов… главное – ввязаться в заварушку, а там по обстоятельствам. И маленькая дочь, услышав этот рассказ, наивно и громко спросила:
– Мама, а ты ему все обстоятельства отбила?
Она еще долго не понимала, почему в тот вечер так смеялись взрослые.
Что ж, главное – по обстоятельствам.
Карета не порадовала. Рессоры действительно были еще не изобретены. И Аля прочувствовала каждый ухаб дороги. Хотя… это назвать дорогой не мог даже потомственный россиянин.
Известно, что в России дорог нет. Есть направления.
В Иртоне вместо дорог и направлений были две колеи.
И только.
Они могли быть глубже или, наоборот, менее глубокими. Но и все.
Пришлось Але высунуться из окна кареты и пообещать себе изобрести бричку. Каталась она в такой один раз. Та же карета, но со срезанным верхом, если кто не знает. Вот как быть с рессорами…
Аля плохо представляла себе их устройство. Но – ладно. Будет день, будет бричка. А пока она любовалась округой.
Имелись поля. Имелись луга. Имелся лес. Но самое приятное – имелась речка!
Иртон-кастл стоял, по рассказам Марты, где-то в километре от реки. Широкой и вполне рыболовной. И Аля уже настроилась на соление, копчение и вяление рыбы. А сколько всего можно из нее сделать!
Да того же карася, если правильно приготовить, королю на стол подать не стыдно!
До деревни трюхали (другого слова Аля подобрать и не могла) добрых три часа. За это время девушка вспомнила все, что она знала о земледелии.
Трехполье. Но надо было еще разобраться, какая здесь земля. Какие есть инструменты для ее обработки. Вообще, что такое натуральное хозяйство? Тоже проблема.
И что она может ему дать?
Аля не была белоручкой. Как ребенок военнослужащего, она всласть помоталась по гарнизонам. И везде, где ее мать оказывалась, она старалась развести свой огород. Зачем? Вот любила Татьяна Викторовна натуральные продукты. А когда началась перестройка, и вообще уверилась в своей мудрости. И соответственно воспитывала своего ребенка. Так что лунные календари садоводов вовсе не были для Али китайской грамотой. Только вот где их тут взять? Тут, может, и луна другая. И злаки.
По кулинарным рецептам из тех, что не требуют особенных затрат, по заготовкам на зиму разных овощей и фруктов, по изготовлению и очистке разных видов спиртного Аля вообще могла целую книгу написать. А что касается маминых настоек на различных травах и ягодах… да ими и генералы не брезговали!
А что еще она знает, кроме кулинарии?
Химию. Очень неплохо. И прикладную в том числе. В мединститут как раз ее и сдают. Не будешь знать – не пройдешь. Органика, неорганика, общая химия, да Аля спокойно могла по памяти таблицу Менделеева нарисовать. Пусть не идеально точную, но все же…
Но вот как все это выглядит в природе и чем сера отличается от старого птичьего помета – уже вопрос, геологии в медицинском не преподавали. А образцы в химкабинете… М-да.
Ладно. Этому свое время.
По домашней живности она особенно ничего не знала. Хотя умела неплохо ездить верхом, доить корову, а пару раз даже доила коз и стригла овец. Но вопросами их содержания как-то не заморачивалась. Зачем? Отправила ее мама на лето в деревню – поможем по хозяйству. А изучать всю эту сельхозиндустрию – извините. Медицина интереснее.
Вот!
Медицина – это ее главный козырь. Аля мечтала стать медиком с раннего детства. И запоем читала все, что ей подсовывала мать. В том числе и книги по лечению народными средствами. А почему бы и нет? Интересно же! Особенно когда медикаменты стали некачественными и фактически не гостовскими. Татьяна Викторовна тогда очень разозлилась на родное государство. Лекарств нет. А люди-то болеют. А она фельдшер. И как хочешь, так и лечи.
Ну и буду лечить! Всем, что под рукой найдется.
Например, малина – отличное жаропонижающее. Кофе поднимает давление. Особенно если он натуральный. Сок алоэ прекрасно подсушивает слизистую носа и снимает воспаление в горле. Кто не пробовал – попробуйте закапать при простуде. Сразу соплей меньше станет. И никаких «назолов» не надо! А что самое приятное, слизистая не пересыхает. И последствий никаких. А от кашля замечательно помогают шалфей и исландский мох. И это еще далеко не все рецепты.
Она отлично могла приготовить сироп от кашля, домашние горчичники, да вообще кучу разных полезных вещей. И Аля тоже. Для нее не было игры интереснее, чем ходить с матерью в медпункт, сидеть рядом, как взрослая, смотреть за приемом пациентов или читать толстенные книги по медицине и спрашивать: «а как это?», «а для чего?», «а зачем?».
Им с мамой никогда не надоедала такая игра.
Фармакология в институте просто углубила и расширила знания девушки. Хорошо так. Качественно. Но и народные рецепты Аля не забывала. И приезжая домой, ходила вместе с матерью в лес за корой, травой и плодами. И с удовольствием работала на семейном огороде. Почему бы нет?
Аля трезво оценивала себя. Она неплохой хирург. И не самый худший фармацевт. Одна из лучших на курсе. Причем не за счет оценок, а за счет знаний и золотых рук… Руки!!!
О, черт!
У медика должен быть дар. Талант. А если его нет?
Пусть душа в этом теле поменялась, но что, если оно будет совершенно бесчувственным? Кто-то может подобрать раз услышанную мелодию, кто-то лишен слуха. Кто-то из медсестер делает укол быстрее и легче, чем комар кусает, а от чьих-то «легких ручек» людям попу со шкаф разносит. В том мире у Али были просто золотые пальцы. Не дай бог, если эти руки окажутся слишком тяжелыми!
Вот где страх-то.
Итак. Медицина. Определенные познания в сельском хозяйстве. Что еще?
В своем родном теле Аля была прекрасной спортсменкой. Хорошо стреляла. Водила все, что движется. В этом мире ей не могло пригодиться ни то ни другое. Стрельбе из лука она как-то не обучалась. А водить здесь можно было только гужевой транспорт. То есть опять в минус.
В плюс могли пойти две вещи. Первая – Аля, как и все дети, обожала в свое время игру в ножички. И метала их вполне прилично. Да и вообще ножом владела очень даже на уровне. Хирург как-никак. Самая страшная профессия, каждый день нож поднимать на живых людей.
Вторая – ее тренировки. Но опять-таки. Школа армейского рукопашного боя – страшная штука, если все отработано, поставлено, и тело натренировано надлежащим образом. А если нет?!
Какие тут навыки боя с этой… диванной подушкой!
Аля готова была шипеть от злости. Но выбора не было. И она в очередной раз пообещала себе увеличить нагрузки. Уже сегодня. Но отлично понимала, что пока это невозможно. Новое тело надо было приводить в форму постепенно. Иначе получишь кучу болячек.
Марта привычно бубнила. Аля прислушивалась.
Хорошо было уже то, что Иртон считался местным захолустьем. До ближайшего города тут было дней двадцать пути. До столицы – больше пятидесяти. Это внушало надежду на весьма редкие визиты дражайшего супруга. И чем реже, тем лучше. Никакой любви и жалости Аля к этому типу заранее не испытывала и с удовольствием устроила бы ему несчастный случай. Из разряда «сижу я, это, чищу картошку фамильным кынджалом, а тут мой муж рядом споткнулся пятнадцать раз…» И вообще. Как можно относиться к мерзавцу, который женился на несчастной толстушке по расчету и засунул ее в глухомань, единственное достоинство которой, что она фамильная, а так – ноль!
Мало того, этот тип-осеменитель здесь и появлялся-то три раза в год. Проводил с супругой три ночи, те, в которые было наиболее вероятно зачатие, и удирал обратно в столицу. Ну не козел?
Хотя… дитя своего времени.
Если кто не знает, у каждого трубадура была прекрасная дама – одна штука. И баб штук с тысячу. А понятие «верность» они вообще знали только в теории. Как и рыцари.
Что там еще про Иртон?
Аля навострила ушки. Карты она в библиотеке не нашла. А знать, где живешь, хотелось.
Иртон был захолустьем. Большая и не особо судоходная река Ирта служила северной границей с баронством Донтер. С юга и востока располагались скалы и болота. С запада – сосновый лес и море. На редкость неудобное. И не слишком судоходное. Рифы, мели… То еще фамильное гнездо.
Как тут жить, было совершенно не ясно. Почему не использовалось море – тоже. Могли бы хоть пару рыбацких поселков на берегу устроить.
Одним словом, Аля пока слишком мало знала. А действовать надо было. Хоть как-то.
Нужен бизнес-план. Может, и зря она не экономист? А то ведь может сидеть на золоте, но не подозревать, как его использовать.
Ладно. Разберемся.
Важно другое. Она может делать в своих владениях, что пожелает. Главное – не слишком зарываться. И никто ее не остановит. Потому что она – жена графа Иртон. То есть его продолжение. Собственные мысли бабам здесь не полагаются, так что ее воля – это его воля. И никто в этом не усомнится. Только надо знать меру.
А этому ее хорошо учили. Для медиков чувство меры – главное. Иначе угробишь пациента.
М-да. Надо будет дома взять лист бумаги, выписать все, что она знает, подвести итоги и составить программу на ближайшее время. Обязательно.
С этими мыслями она и подъехала к деревне.