Мы с Аверьяновой ехали на моем автомобиле в морг. Раз представилась возможность узнать о жертве преступления больше, я использовал эту возможность и задавал Екатерине вопросы. Не обошлось и без главного вопроса, которым задаются сыщики, как частные, так и состоящие на государевой службе – я имею в виду следователей.
– Были ли у вашего супруга враги, которые желали бы ему смерти? – спросил я, еле двигаясь в плотном потоке автомобильного транспорта.
Зеркало заднего вида в машине было панорамным, поэтому я хорошо видел реакцию Аверьяновой, которая покривила рот, выражая таким образом недоумение.
– Нет, откуда было взяться врагам? – сказала она с нотками удивления. – Он обычный молодой мужчина, никогда не был замешан в каких-либо криминальных делах, никогда и никого не обижал, ни с кем не ссорился. Увлечений особых не имел, за исключением разве что фотографии. Настоящий мастер, многие заказывали ему свои портреты. Так что понятия не имею, кто бы мог желать моему покойному супругу смерти…
– Родители у него есть? – поинтересовался я, прибавляя скорость – движение, кажется, возобновилось в обычном режиме – возникшая неизвестно из-за чего пробка так же неизвестно из-за чего рассосалась.
– Только мама, – ответила дамочка, стрельнув глазами в зеркало заднего вида, и, столкнувшись в нем с моим взглядом, поняла, что я слежу за отражающимися на ее лице эмоциями, и напустила на себя строгий вид, соответствующий печальной теме разговора. – Арсений единственный сын, и горе матери безгранично, как, впрочем, и мое, – добавила она смиренно.
– А у вас родители есть? – задал я очередной вопрос и надавил на педаль акселератора, вырываясь из потока машин на простор дороги.
– Да, – ответила Аверьянова, стараясь не показывать, что она знает, что я наблюдаю за ней посредством зеркала, и постаралась придать своему лицу одухотворенность, как если бы находилась сейчас не под взглядом всего лишь одного скромного тренера ДЮСШа, а под объективами телекамер. – Но они живут отдельно, вернее, я живу отдельно, – поправилась дамочка.
– А кому принадлежит квартира, в которой вы живете? – задал я коварный вопрос.
Аверьянова, глянула в зеркало заднего вида и тут же отвернулась. И чего это она вдруг заволновалась?
– Квартира досталась Арсению в наследство, призналась дамочка. – Его бабушка умерла пару лет назад и завещала квартиру ему.
– Значит, теперь вы наследница жилья своего покойного супруга? – поинтересовался я невинно. – Или его мама?
– Я, – неожиданно растерялась молодая женщина. – Квартиру Арсений сразу переписал на меня, потому что он является владельцем и той квартиры, в которой живет его мама, а платить за две квартиры невыгодно, и Арсений и его мама решили сделать собственником этой квартиры меня.
Я с понимающим видом кивнул и задал очередной вопрос:
– А вторую квартиру кто наследует?
– Ну, здесь дело понятное, – пожала плечами Екатерина. – Конечно же, его мама. Она там и прописана, и муж ее покойный тоже был прописан там… Нам налево! – указала женщина на возникшее впереди пересечение улиц.
Как раз загорелся зеленый свет, я въехал на перекресток и, пропустив встречную машину, свернул налево.
– А скажите, Екатерина Арэтовна, этот парень, Дима, что сейчас работает на месте вашего мужа… вы с ним познакомились до смерти Арсения или позже?
Аверьянова повернула ко мне вдруг вспыхнувшее лицо и с нотками возмущения воскликнула:
– На что вы намекаете, Игорь Степанович, что я… я… и Дима… что мы… – она округлила глаза и чуть не задохнулась от переизбытка чувств.
Я знаю, что перебивать даму неприлично, но тем не менее перебил, а то еще действительно задохнется от возмущения.
– Да ни на что я не намекаю, Екатерина Арэтовна, – сказал я, поморщившись, давая понять Аверьяновой, что говорит она ерунду. – Просто надо же выяснить, какая обстановка сложилась вокруг вашего покойного супруга и что за люди его окружали.
– Но я ни в чем не виновата, Игорь Степанович! Что за глупости? Я… я… – не находя слов, молодая женщина отвернулась от меня и, уставившись в окно, засопела. – Зачем бы я тогда нанимала вас?! – наконец справившись с охватившими ее чувствами, произнесла Аверьянова.
– Вот именно! – поддакнул я с улыбкой, стараясь разрядить накалившуюся вдруг в машине обстановку. – Вас никто ни в чем не подозревает. Но вы не ответили на мой вопрос…
Дамочка вновь засопела.
– Я знаю Диму давно, – выдала она, бросив на меня косой взгляд. – Но между нами ничего не было и нет, если это вас интересует. Только отношения работодателя и работника. – Голос ее чуть смягчился. – Поверьте, Игорь Степанович, он в самом деле очень хороший работник.
– Никто и не сомневается, – проговорил я как человек, который задал безобидный вопрос и теперь недоумевает, с чего это вдруг его собеседник раскипятился.
– Нам сюда! – буркнула Аверьянова, указывая на появившееся впереди шестиэтажное здание больницы сталинской постройки. – Вернее, чуть дальше. Вон, видите, справа автостоянка?
Я свернул туда, куда указывала Екатерина, и припарковался на крохотной придорожной стоянке рядом с забором, за которым располагалось невзрачное приземистое одноэтажное здание морга. Вот так в жизни человека и бывает: рождается он в светлом просторном здании роддома, а заканчивает свой путь в сером невзрачном здании на задворках какой-нибудь больницы.
Первое, что бросилось в глаза, когда я вместе с дамочкой покинул автомобиль, это расположенный напротив морга через дорогу мясной магазин, реклама на котором громадными буквами гласила: «МАГАЗИН МЯСНОВ: ВСЕГДА СВЕЖЕЕ МЯСО». Да уж, для рубрики «черный юмор» нарочно не придумаешь. Конечно же, на этот прикол я Екатерине указывать не стал, она и без того стала мрачной, видимо, накатили воспоминания, связанные с недавними событиями, когда Аверьянова забирала из морга своего покойного мужа.
Миновав калитку, мы приблизились к зданию и, поднявшись всего лишь по двум ступенькам крыльца, вошли в пустынный холл морга. Да-а, мрачное место – один только запах, свойственный таким заведениям, чего стоит… Пол и стены в кафеле… Стала понятна фраза: холодно, как в морге. В холле действительно было прохладно, но эта прохлада не действовала умиротворяюще, как действует на человека после жаркого дня прохлада помещения, а как-то пронизывающе, навевая мысли о том, что прохлада здесь предназначена не для комфортного пребывания живых, а для сохранения на некоторое время в законсервированном состоянии мертвых.
Что и как узнать в морге, я понятия не имел, но не зря же приехали… И я шагнул к окошечку, за которым сидела в белом халате медсестра лет под сорок, с лицом зловредной мымры, причем в очках. Черт, даже не знаешь, как вести себя с медсестрой в подобном заведении. Не будешь же подключать к голосу и улыбке имеющееся у тебя обаяние, и тем не менее с бархатным тембром голоса проговорил:
– Здравствуйте! У меня к вам один вопрос.
Медсестра, писавшая что-то в журнале, закончила заполнять какую-то графу и только после этого подняла ко мне свое некрасивое, с плотно сжатыми тонкими губами лицо и ничего не сказала, только посмотрела вопросительно.
– Извините, пожалуйста, – проговорил я тоном попавшего в затруднительное положение человека, который очень надеется, что его пожалеют и помогут. – Вы бы не могли подсказать, кто проводил вскрытие тела Аверьянова Арсения в прошлом месяце числа… числа… – Я повернулся к дамочке, стоявшей рядом со мной: – Когда это было, Катя?
– Двадцать пятого, – с ходу поняв, что мне требуется, подсказала Аверьянова.
Я снова повернулся к медсестре и продублировал:
– Двадцать пятого.
Глупо было рассчитывать так вот с ходу в подобном заведении узнать ответы на интересующие меня вопросы. Но кто знает, может быть, повезет? Однако чуда не случилось.
– А зачем вам это нужно? – наконец-то разлепила свои плотно сжатые губы медсестра.
«Действительно, хороший вопрос!» – подумал я уныло и, не зная, что ответить, начал мямлить:
– Э-э-э, у нас кое-какие вопросы возникли к патологоанатому, ну, в плане наследственных заболеваний… хотелось бы поточнее узнать, чем болел Аверьянов, потому что у его брата, э-э, тоже начались подобные же проблемы с сердцем.
Медсестра посмотрела подозрительно.
– А кто вы?
– Я Игорь Гладышев, – проговорил я с таким гордым видом, будто мои имя и фамилия были известны всем и каждому в нашем городе. – А-а это супруга Аверьянова, – кивнул я в сторону Екатерины.
– Впрочем, это не важно, – сказала суровая медсестра и категоричным тоном добавила: – Мы никаких справок не даем. Все вопросы через полицию. Если оттуда к нам поступит запрос, мы на него ответим. Трупы могут быть криминальными, потому мы о них кому попало сведений не раздаем. Извините! – И женщина, давая понять, что разговор окончен, вновь взялась за ручку и журнал.
Из произошедшего с медсестрой разговора следовало, что никаких интересующих меня сведений об умершем Арсении Аверьянове я в морге не узнаю. Неужели зря притащился? С разочарованным видом отошел от окошечка, за которым сидела медсестра. Следовавшая за мной по пятам Аверьянова тоже казалась расстроенной.
– Что же теперь будем делать? – невесело спросила молодая женщина.
– Не знаю, – в тон ей ответил я. – Будем думать.
Екатерина хотела что-то ответить, но в этот момент ее необычной красоты лицо напряглось, глаза сузились, как у человека, который пытается что-то припомнить, а затем на ее губах возникла блуждающая самодовольная полуулыбка.
Я обернулся, проследив за взглядом молодой женщины. Из коридора в холл ступил одетый в голубой медицинский халат и в синие, выглядывающие из-под него джинсы мужчина лет сорока, выше среднего роста, худой, загорелый – очевидно, недавно приехавший из отпуска с моря – сезон отпусков был в самом разгаре. Он был довольно приятной наружности: густые вьющиеся волосы темного цвета, большие, с каким-то блеском, глаза, высокий лоб, прямой нос, подвижные губы. Наверняка такой джентльмен пользуется успехом у слабого пола, о чем свидетельствовало лицо Аверьяновой, выражение которого стало блаженным. Однако я ошибся – молодая женщина смотрела так не потому, что ей понравился мужчина, а потому что она что-то вспомнила.
– Игорь Степанович, а я этого человека знаю! – проговорила она как-то обрадованно, когда мужчина прошел мимо нас и скрылся в другой части коридора, проходящего через холл и из конца в конец здания. – Это врач-патологоанатом. Именно он проводил вскрытие тела Арсения. Честно говоря, у меня вылетел из головы произошедший со мной эпизод месяц назад, а вот сейчас, увидев врача, я его вспомнила. Когда оформляла документы, чтобы забрать тело покойного супруга, то разговаривала с этим мужчиной. Тогда еще думала, что у Арсения действительно отказало сердце, и я, дожидаясь, когда врач подпишет справку, случайно столкнулась с ним в холле. На него мне указала одна из медсестер. И я сказала ему, что меня гложет мысль о том, что не была в момент смерти Арсения рядом с ним. Спросила, могла ли я что-либо изменить, если бы находилась рядом. Он ответил, что, увы, Арсению ничем помочь было нельзя, сердце остановилось внезапно, и даже если бы с ним рядом находился опытный доктор, он вряд ли бы что-то смог сделать.
Пока Екатерина говорила, голос ее креп, уверенности в нем прибавлялось все больше и больше, и наконец она твердо закончила:
– Да-да, это был именно тот человек!
Я воспрянул духом.
– Отлично! – воскликнул я радостно и чуть было не потер руки, да вовремя вспомнил, что нахожусь в таком заведении, где бурно проявлять чувства не принято, и, погасив эмоции, спросил: – А как его фамилия, имя, отчество, вы не помните?
– Нет, – с сожалением ответила Аверьянова и, подкрепляя свои слова жестом, развела руки в стороны.
– Жаль, – произнес я несколько потускневшим голосом, но не отчаиваясь. – Но ничего, мы его и так разыщем. Главное, знаем патологоанатома в лицо.
С этими словами я развернулся и двинулся в коридор, в ту часть его, где исчез мужчина в голубом халате, но тут навстречу вышел охранник, который, видимо, куда-то отлучался по своим делам от места несения службы из холла, где, только сейчас я заметил, стоял скромный стол, очевидно, рабочее место охранника. О, господи, и здесь охранник! Такое впечатление, что у нас половина города состоит из «чоповцев». Но здесь-то, в морге, что охранять?!! Трупы?
– Сюда нельзя! – произнес нерусской внешности мужчина в униформе.
– Мне бы с врачом поговорить! Вон он пошел! – сказал я, пытаясь миновать «чоповца», но тот преградил путь.
– Я же говорю, туда нельзя! – строго и категорично произнес мужчина. – Там служебные помещения. Да и рабочий день давно окончен! Приходите завтра!
– Я на минутку! – попробовал настаивать я, но охранник разозлился.
– А кто вы вообще такой? Ваши документы, пожалуйста!
Э-э, нет, после разговора «по душам», который у меня должен состояться с врачом, светить документы не стоит. Еще в полицию обратятся, а мне с ней не очень-то хочется встречаться. Но, похоже, если я отсюда не уйду, мне с ней придется встретиться через несколько минут – медсестра со злым выражением лица, сидевшая за окошком, неотрывно глядя на меня, сняла с телефонного аппарата трубку. Точно ведь вызовет! Пора сматываться! Я поднял перед собой руки, как человек, который сдается, и, отступая, примирительно сказал:
– Ладно-ладно, вы меня уговорили, встречусь с врачом в другой раз.
Развернулся и, схватив за руку Аверьянову, которая зазевалась, потащил ее к выходу.
На улице свежий воздух пьянил. Я постоял немного, соображая, что делать, потом сказал спутнице:
– Вы идите, Екатерина, в машину. Подождите меня в ней, а я скоро приду.
Отдал молодой женщине ключ от автомобиля, а сам повернулся и двинулся в обход морга.
С обратной стороны его был черный вход, видимо, чтобы забирать усопших, не таскаясь с гробами по всей территории больницы. Двери были широкими, двустворчатыми, одна дверка оказалась неплотно прикрытой. Я приоткрыл ее и заглянул внутрь. Здесь был предбанник довольно просторный, при желании в нем могла поместиться легковая машина или половина грузовой. Для чего это было сделано – не знаю, возможно, для скрытой от любопытных глаз погрузки и разгрузки тех же трупов. Дальше вверх были три ступеньки, небольшая площадка и еще одни двери. К моей радости, и они оставались открытыми. Очевидно, оплошность охранника, выходившего недавно перекурить, а может быть, никто и не думал, что через «задний вход» в морг могут пробраться смельчаки, и никому и в голову не приходило закрывать двери. Что ж, тем лучше.
Войдя, оказался в небольшом коридоре, миновав который попал в прямоугольный, довольно-таки просторный зал с мраморным столом посередине, но не с ровной поверхностью, а вогнутой и желобком, ведшим в канавку, окаймляющую стол по периметру на полу. Над столом была установлена осветительная лампа, как в операционной. Когда понял предназначение этого сооружения, то невольно содрогнулся: стол анатомический… На мое счастье, на столе не лежал исследуемый материал. Казалось, что трупный запах здесь источали сами стены. Я быстро выскользнул в коридор. Было пустынно, рабочий день уже закончился, и все работники морга покинули здание, в нем оставались лишь медсестра, охранник, возможно, санитар и тот самый врач-патологоанатом, на которого мне показала Аверьянова.
В коридоре, в котором я оказался, находился ряд дверей, по обе стороны. Недолго думая, я стал дергать за ручки… Вскоре наткнулся на дверь с табличкой: «Киселев Алексей Владимирович». Толкнув дверь, обнаружил за нею нужного мне человека.
В крохотной комнате, в которой едва уместились стол, обычный книжный шкаф и шкаф медицинский, стеклянный, за столом сидел тот самый мужчина, что прошел мимо нас с Аверьяновой в холле и исчез в коридоре. Перед ним на столе стояли монитор, клавиатура и мышка, а рядом – стакан, на четверть наполненный темноватой жидкостью и, судя по аромату, перебивавшему стойкий трупный запах, врач-патологоанатом пил дорогой коньяк. Осуждать мужчину за то, что он пил на рабочем месте, я не мог, как иначе здесь работать…
– Здравствуйте! – сказал я, добродушно щерясь, и мимоходом еще раз глянул на табличку на двери с фамилией, именем и отчеством врача. – Алексей Владимирович. Разрешите?
И, не дожидаясь позволения войти, ступил в кабинет. При моем появлении мужчина дернулся было к стакану, чтобы спрятать его, но было уже поздно, и мужчина сделал вид, будто потянулся к клавиатуре, чтобы поправить ее.
– Кто вы и что вам здесь нужно? – произнес он удивленно и настороженно, соображая, что за личность притащилась к нему в кабинет в тот самый момент, когда он решил приложиться к коньячку.
Раз не возражает против имени и отчества, которыми я назвал врача, значит, мужчина и есть тот самый Киселев, чьи данные и указаны на табличке на двери.
– У меня только один вопрос к вам, Алексей Владимирович! – сказал я вкрадчиво. – Месяц назад, двадцать пятого числа, вы проводили вскрытие Арсения Аверьянова и дали заключение, что он умер от сердечной недостаточности. Скажите, ваше заключение соответствует действительности или Аверьянов умер насильственной смертью?
– Кто вы и что вам здесь нужно? – снова повторил Киселев, и его подвижные губы несколько раз дернулись, а красивые блестящие глаза (блестящие от хорошей дозы коньяка) стали зло буравить меня.
Я несколько раз невинно хлопнул глазами, не такими, правда, красивыми, как у Киселева, а обычными, серого цвета.
– Игорь Степанович, я частный сыщик! – проговорил я радостно, как Санта-Клаус, пришедший поздравить ребенка с Рождеством. – А то, что мне нужно, я вам уже сказал: своей ли смертью умер Аверьянов или его убили?
Патологоанатом, по-видимому, вначале опешивший от внезапного вторжения чудаковатого посетителя, пришел в себя. Он побагровел и рявкнул:
– Во-первых, я не помню никакого Аверьянова, а во-вторых, выйдите отсюда вон!
Я вздохнул:
– Ладно, попробуем поговорить по-другому! – с этими словами я прикрыл за спиной дверь, повернул на замке защелку и угрожающе двинулся к патологоанатому.
– Эй, эй! Вы что себе позволяете? – вытаращив глаза, воскликнул мужчина и подался назад вместе со стулом, ножки которого, проехав по кафельному полу, отчаянно скрипнули.
Я перестал разыгрывать простодушного Санта-Клауса, принесшего подарок, наоборот, постарался придать себе зверский вид монстра, пришедшего отобрать самое ценное – жизнь.
– Вопрос задал, жду ответа.
Не зря я постарался придать себе грозный вид, потому что своего добился – мужик порядком струхнул.
– Вы понимаете, что нарушаете закон? – спросил патологоанатом, и его подвижные губы на сей раз затряслись. – Вас за это судить могут!
Я сделал к Киселеву еще полшага и навис над ним.
– Судить будут тебя за то, что дал в полицию фальшивое заключение!
Я, конечно, блефовал, и если Аверьянов умер своей смертью, то меня могут привлечь к ответственности, но…
Мужик, видать, был интеллигентом, к мужским играм в виде кулачного боя, бокса или борьбы непривычным, а потому, уже не на шутку перепугавшись, пошел на попятную.
– Ну, хорошо, помню, помню я тот случай, – пробормотал он, стараясь сохранить остатки достоинства. – Все в порядке там было. Умер этот ваш Аверьянов от сердечной недостаточности, сердце у него остановилось. Обширный инфаркт…
Что ж, раз начал совершать глупые поступки, значит, нужно совершать их и дальше, добиваясь своего. Главное, следов побоев на теле патологоанатома не оставлять, чтобы потом меня не привлекли за них к уголовной ответственности за нападение на должностное лицо при исполнении служебных обязанностей. А коль не будет синяков и ссадин, пусть «трупный доктор» докажет, что я применял к нему физическую силу – свидетелей-то нет.
– А если хорошенько подумать?! – предложил я со зловещей улыбкой, потом схватил выставленную вперед для защиты руку Киселева за запястье, быстро и ловко заломил ее ему за голову. Затем стал одной рукой тянуть его руку за запястье к себе, а другой давить на голову патологоанатома в другую сторону, применяя довольно-таки болезненный болевой прием.
– А-а, – попробовал было заорать Киселев, но я сильно и точно пробил под дых врача, и тот замолчал, беззвучно открывая рот и хватая им воздух, пытаясь восстановить сбитое дыхание. Я чуть ослабил давление на руку и голову, Киселев сумел сделать вдох и на выдохе с трудом выдавил: – Вы с ума сошли! Отпустите меня немедленно.
– Вопрос, – проговорил я терпеливо и вновь усилил давление на голову и руку патологоанатома: – Отчего умер Аверьянов?
– Я же сказал! – прохрипел хозяин кабинета. – От обширного инфаркта миокарда!
– А вот и нет! – произнес я тоном, не сулящим ничего хорошего патологоанатому. – Его убили, и я хочу знать правду. И если ты мне сейчас не ответишь, то я сломаю твою руку, и тогда ты не сможешь долгое время заниматься своей любимой работой и потеряешь квалификацию. Ну, я тебя слушаю.
– Хорошо, – наконец сдался Киселев с выступившими на глазах слезами. – Отпусти!
– Да не беспокойся, я не устал, могу еще подержать! – пошутил я, однако давление на оказавшиеся в моих руках части тела патологоанатома ослабил, давая ему возможность перевести дыхание и более-менее связно начать говорить.
– Его отравили… ядом… – в общем-то довольно членораздельно проговорил Киселев. – Сделали инъекцию в шею. Я обнаружил у него прокол от иголки шприца.
Вот это да!!! От изумления я чуть не ослабил хватку и не выпустил патологоанатома из рук, но вовремя спохватился и снова с силой надавил на его голову и потянул на себя руку.
– А зачем ты дал ложное заключение экспертизы? – спросил я сурово.
Вскрикнув, Киселев произнес так, будто на его грудь давила могильная плита:
– Я не могу этого сказать!
– Не только руку сломать, могу еще и шею свернуть, – пообещал я. – Так что делай выбор: оказаться со сломанной рукой и шеей или выдать тайну.
Очевидно, боль, испытываемая Киселевым, была такой сильной, что он плюнул на тайну и, как раненый зверь, проревел:
– Мне приказал заведующий моргом, а зачем это ему надо было, я понятия не имею!.. Да отпусти же меня наконец! – взмолился Киселев.
В общем-то все, что мне нужно было узнать, я узнал, мучить дальше патологоанатома не имело смысла, и я выпустил из своих рук голову и запястье «трупного доктора».
– Ладно, спасибо за интервью, – произнес я, как ни в чем не бывало. – Давайте договоримся так, Алексей Владимирович! – вновь переходя на официальный тон, сказал я, шагнул к раковине и стал, как заправский доктор после проведенной операции, мыть руки. – Я у вас ничего не спрашивал о трупе Аверьянова, вы ничего не рассказывали. И мне и вам это выгодно. Если же заявите в полицию, то я молчать не буду – скажу, что вы дали ложное заключение экспертизы.
– Дурак! – неизвестно чему ухмыльнулся Киселев и стал растирать шею, плечо и руку.
Я не стал спорить с патологоанатомом.
– Может быть, – проговорил невозмутимо, закрыл кран и вытер руки о висящее на крючке вафельное казенное полотенце. – Но все же нам обоим лучше помалкивать. До свидания!
Я шагнул к двери в тот момент, когда Киселев схватил со стола стакан и махнул примерно граммов сто коньяку.
– За то, чтобы люди умирали своею смертью и патологоанатомам не приходилось бы подтасовывать факты! – провозгласил я тост, затем, повернув защелку, открыл дверь и переступил порог кабинета. Никем не замеченный покинул здание морга.
Вернувшись в автомобиль, рассказал Аверьяновой о своей встрече с Киселевым, передал содержание беседы, опустив подробности, с помощью которых мне удалось узнать у патологоанатома интересующие меня сведения.
Дамочка ужасно расстроилась, узнав, что ее супруг умер все же от отравления, но в своей решимости найти убийцу была непреклонна. Что ж, попробуем ей в этом помочь, тем более мне самому стало интересно узнать, за что же все-таки убили фотографа.
Все, на сегодня расследование закончено. Я отвез Аверьянову домой, а сам отправился восвояси – в свою двухкомнатную холостяцкую квартиру.