Я бежал по коридору что было сил. Стук моих каблуков эхом отражался от высоких стен.Яркий прямоугольник открытого дверного прохода, ведущего на улицу, был уже совсем близко, а за ним я слышал шум – это был шум дождя и, кажется, он начался лишь только что, словно по чьему-то приказу.
Наконец я выбежал за дверь и оказался на низком каменном крыльце. Кстати, я ошибся – тут был не дождь, а самый настоящий ливень: серая стена воды преградила мне путь, с яростным шипением стуча по мощёной дороге прямо у моих ног. Я стоял под козырьком, так что капли не попадали на меня, а лишь создавали непроглядную завесу прямо передо мной. В следующий миг я услышал натужный скрежет метала, сквозь пелену дождя ко мне быстро приближалась огромная тёмная фигура, я хотел было рвануть в сторону, но в тот же миг что-то с нечеловеческой силой ударило меня в грудь, и я полетел назад. Ударившись затылком о стену или, возможно, об дверной косяк, я потерял сознание…
***
– Он до сих пор жив? – удивился один из воинов стоящий возле человека, висевшего на высоком четырёхметровом кресте. Его ладони и ступни были пробиты железными гвоздями и привязаны к деревянному распятью верёвками, удерживая его тело. Человек на кресте смотрел в даль, словно ожидая кого-то. Казалось, он не обращал никакого внимание ни на воинов, ходящих внизу у его ног, ни на увечья, нанесённые его конечностям, ни на нещадно палящее солнце, жарящее его кожу.
На этом холме, стоящем неподалеку от города с небольшими одноэтажными, покрытыми глиной, домами, кроме креста, на котором висел человек, стояло ещё пять таких же, но сейчас они были пусты.
– Отец, – вдруг заговорил человек, обращаясь к небу. Голос его был спокоен, а взгляд устремился в безоблачное небо, – неужели ты не придёшь и сейчас? Ты оставил меня, своего сына, сходить с ума от проклятья, которым ты наказал меня – ребёнка, не имевшего никакой вины ни перед тобой, ни перед кем-либо ещё. Ты позволил матери страдать, в бессилии наблюдая, как её сын пытается ужиться с тем, с чем ужиться невозможно…
– Закрой свой рот! – проревел один из воинов, поднимая копьё. – Ты висишь тут пятый день, поганая мразь! Тебе давно пора подохнуть, чтобы мы смогли снять тебя с этого чёртова креста, бросить в яму к другим отбросам, и отправиться, наконец, по домам!
– Но вопреки всему, я научился жить с оставленным тобою проклятьем, – продолжил говорить человек на кресте, не обращая никакого внимания на злобно кричавшего на него воина. – Я пытался обратить его в дар. Пытался помогать другим. Пытался изменить этот мир к лучшему. Но как бы я ни старался, этот дар вновь и вновь оборачивался проклятьем…
– Я с кем тут вообще разговариваю?! – возмутился воин. – Думаешь, если тебя уже распяли, то я не смогу сделать твой день ещё хуже, и меня можно игнорировать?!
С этими словами он резким движением вонзил острие своего копья в живот висящего на кресте человека.
Человек на кресте закричал. Но это не был крик боли – скорее вопль бессильной ярости. Его взгляд был всё так же устремлён в небо. В глазах стояли слезы.
– Ну что ж, отец… – человек на кресте закрыл глаза, чтобы остановить поток хлынувших из них слёз. – Я не оставлю попыток обернуть своё проклятье благом для каждого существа, живущего на свете… И я никогда не перестану искать тебя… Пусть я не нужен тебе, как и все они не нужны тебе тоже, но я найду тебя и получу ответы…
В следующий миг воины почти одновременно отшатнулись от креста. Багровая кровь, ручьями льющаяся из раны висевшего на кресте человека, вдруг уступила место белой жидкости. Сначала она текла так же, как и кровь, но вскоре один ручеёк потёк вверх по груди человека, вопреки законам физики. Затем к нему присоединился ещё один, а потом появлялись всё новые и новые, растекаясь во все стороны и окрашивая тело человека в причудливый белый цвет, который был скорее белой пустотой, нежели просто белым цветом: он убирал все изъяны кожи, все мелкие черты, все детали, но при этом, каким-то невообразимым образом, оставлял основные формы объектов отлично различимыми человеческим глазом… Вскоре белый цвет перекинулся на крест за спиной человека, а затем, достигнув земли, устремился в сторону воинов, и ещё через несколько секунд их испуганные крики сменились истошными воплями нестерпимой боли…
***
– Эй, любезный! – услышал я чей-то голос.
Голова страшно болела. Пронзительный металлический скрежет, появившийся вместе с незнакомым голосом, отражался неприятной вибрацией в моих висках. Чёрт возьми, меня уже второй раз за день бьют тогда, когда я этого не ожидаю: я знал, что Старый Город опасное место, но если бы мне сказали, что тут меня будут избивать до потери сознания за каждую сотню пройденных метров… Я бы настоял на удвоении аванса…
Кто-то с силой толкнул меня в плечо. Я не мог заставить себя открыть глаза и теперь – слишком уж болела голова, да и едва ли по ту сторону век меня ждёт что-то приятное…
Последовал увесистый удар в грудь чем-то твёрдым и явно тяжёлым. От него у меня спёрло дыхание.
Так… Сначала будили голосом, потом толкали, теперь вот от всей души врезали чем-то… Я никогда не был слишком уж тупым, так что сразу разглядел в этих событиях некую геометрическую прогрессию, и пришёл к выводу, что следующая попытка привести меня в чувство закончится если не моей смертью, то как минимум переломом пары-тройки костей.
Взвесив все преимущества смерти против того, что может ждать меня в дальнейшей жизни, я понял, что не могу умереть, так и не узнав, что за хренота издаёт этот мерзкий скрип, от которого у меня съёживаются глаза в глазницах…
В общем, я сделал над собой титаническое усилие и поднял «шторы», позволив этому жуткому неприветливому миру потоком хлынуть в умиротворяющую тьму моего сознания, неся с собой безрадостные перспективы одной лишь боли и новых страданий.
Сначала я решил, что надо мной возвышалась какая-то самодельная шаговая машина высотой с дом. Но в тот момент я почему-то считал, что я стою на ногах. Как только я осознал, что на самом деле я, словно пьяная блудница после тяжёлой ночной смены в графском загородном поместье, распластался на каменном крыльце – мой разум провёл необходимые перерасчёты и уменьшил «шаговую машину размером с дом» до роста очень высокого человека.
Но человека не простого. Этот человек был облачён в самодельную броню на мышечном усилении: грубо скованная бесформенная тяжёлая кираса, кривые куски проржавевшего металла небрежно и совершенно бесталанно скреплены по какой-то кустарной технологии в защитный, отдалённо напоминающий по форме прямоугольник, шлем с мутным исцарапанным забралом из толстого стекла, закрытого кривой проволочной сеткой. Из сильно выпуклого нагрудного панциря вытянуты ленты мышц, уходящие в массивные металлические наплечники, которые шарнирами скреплялись с металлической перчаткой на левой руке и с большим прямоугольным ящиком, который то ли заменял воину правое предплечье и кисть, то ли он использовал его для хранения своего полевого обеда, хотя я склонялся к варианту, что этот корявый металлический ящик служил человеку чем-то вроде молота – наверное, именно его ударом он отправил меня в нокаут. Ноги бойца так же защищала массивная самодельная броня на стальном внешнем скелете. Из-под панциря мышцы тянулись и к ней…
Когда-то я всерьёз увлекался изучением защитной брони с мышечным усилением. Её не использовали уже очень давно, но в прошлом, во времена гражданских войн, она была крайне популярна… Подобная броня усиливала физическую силу носителя за счёт дополнения собственной мышечной силы инородной, и наличия поддерживающего внешнего стального скелета, снимающего лишнюю нагрузку с собственных костей и мышц солдата-оператора. Как правило для усиления использовалось одно-два животных средних размеров, чаще всего шимпанзе, но известны случаи эффективного использования совершенно монструозных экземпляров защитной брони, которые скорее были средствами передвижения, нежели бронёй, и назывались «Шаговыми машинами» – эти исполины приводились в движение силой мышц нескольких горилл.
Самая сложная часть создания усиливающей брони – это не только обучение мышц животных нужным реакциям, но и обучение солдата, использовавшего броню, заставлять её двигаться именно так как ему нужно – усиливая его, а не сковывая. Животное, скрытое в нагрудном панцире, давало передние усиливающие мышцы, а животное, находившееся в защищённом отсеке на спинной пластине, как правило, служило ещё и генератором, либо взводной системой тяжёлых наплечных орудий. Суть действия мышечной системы сводилась к синхронному сокращению мышц животных с мышцами солдата-оператора, в соответствии с заданной им силой. Звучит просто, но на деле, на то, чтобы движения были плавными, а не дёргаными, уходили месяцы тренировок, а чтобы добиться по-настоящему точной синхронной работы, особенно если речь идёт об усиленных пальцах защитной рукавицы, где важна мелкая моторика, нужны были годы постоянной практики. Именно поэтому солдаты-операторы во все времена были на вес золота…
Я не мог не отметить, что человек, возвышавшийся надо мной, при всей убогости его кустарной брони, явно умел с ней обращаться: его руки двигались плавно, и даже пальцы левой перчатки, усиленные чужеродными мышцами, ритмично перестукивали по панцирю какой-то простой мотивчик так плавно, словно мышцы оператора породнились с мышцами животного.
– Так кто из вас, уродов, объяснит мне, что тут происходит? – недовольно поинтересовался человек у кого-то. – Может быть, ты, Змей? Ведь это ты, сука, уверил меня, что этот ушлёпок протянет ещё максимум пару часов, и клялся, что он неспособен подняться на ноги. А этот мудак не только поднялся на ноги, но и убил двоих наших ребят, причём из моего же грёбанного обезьянера…
Удобно устроившись на холодных камнях с вывернутой чёрт пойми как головой, упёртой затылком в стену, и разбросанными по сторонам ногами, я не мог не обратить внимание на окружающие меня экстерьеры:
Как я уже говорил: я отдыхал на крыльце дома. Передо мной, прямо на узкой проезжей частью, в густой грязи стоял здоровенный мужик в убогой защитной броне. За его спиной, буквально в пяти метрах над ним, возвышалось нагоняющее тоску пятиэтажное здание, с местами порыжевшей от влаги бледно-жёлтой штукатуркой, с обвалившейся над окнами и крышей лепниной, оголивший кривой кирпич кладки. Выбитые оконные рамы и тьма за ними, напоминающая мне о том, что ждёт меня после смерти.
В обе стороны от описанного мной обветшалого дома тянулся бесконечный строй таких же унылых заброшенных построек.
Пока мужик в убогой защитной броне ругался, он недовольно тряс в воздухе пальцем, тыча им в сторону от места моего вынужденного привала. Любопытство всё же взяло верх над ленью (ведь я так хорошо устроился, и менять позу мне совсем не хотелось), и я повернул голову в сторону.
В шее что-то хрустнуло, но после того как меня до смерти забили палкой, этот жалкий треск, похожий на звук расколовшегося грецкого ореха, не произвёл на меня особо пугающего впечатления, так что я предпочёл его просто проигнорировать.
Перед моими глазами у стены здания, на крыльце которого я распластался, выстроились пятеро бандитов, одетых в грязные обноски, которые нет смысла даже описывать – вы можете представить себе самого потрёпанного бродягу в самых рваных, заношенных и невзрачных одеждах и попадёте в точку. Лица всех лиходеев покрывали жуткие волдыри и грязь. Разумеется, с волдырями они мало что могли поделать, но вот помыть свои грязные рожи, чтобы не усугублять и без того депрессивную картину окружающего мира, они вполне способны.
Стояли все эти бедолаги с виноватыми лицами, не решаясь посмотреть в глаза мужику, облачённому в защитную броню. В руках они нервно теребили куски ржавых труб и палки с гвоздями, служившие им оружием. Дождь, кстати говоря, уже прекратился (по всей видимости, закончившись так же неожиданно, как и начался), но на головы несчастных до сих пор капало с козырька крыши, где успела собраться вода. От каждой капли бандиты вздрагивали, что придавало им ещё более жалкий вид.
– Босс, я не понимаю, как так получилось, – промямлил лысый мужик в изодранном кожаном плаще на голое тело. Его я узнал сразу – это он избил меня до полусмерти и именно он умолял своего товарища не рассказывать Боссу о том, что у него не было для этого хоть сколько-нибудь веских причин. – Когда мы уходили из комнаты он был едва живым…У него из черепа мозги торчали, Босс…
– Что-то не похоже, что у графинчика проблемы с черепом, – заметил Босс, ещё раз окинув меня оценивающим взглядом. – Не тянет он на доходягу… Послушай, Змей, может, вы с Пьяницей Билли решили меня нахлобучить, а? Сообщили, что свинка сдохла, освободили «туриста» на несколько часов от моего внимания, и хотели успеть раскрутить его на состояние? Господин выглядит как состоятельный столичный франт – тут у любого крыса сыграет…
Давненько меня не принимали за состоятельного франта… Помню, месяц назад меня проводили сапогом с порога магазина, где я прикорнул в ожидании его открытия. Тогда меня приняли за нищего бродягу, а ведь я был одет точно так же, разве что не был измазан кровью и грязью… И еще, надо не забыть это слово: «графинчик» – обзову так графа Александра, когда в следующий раз буду проигрывать ему в карты…
– Нет, нет, нет Босс! – почти в ужасе заверещал Змей. – Всё неправильно думаешь! Логично, да, но без поправки на верность! Ты же меня знаешь, Босс: я бы никогда против тебя фишки не поставил! Я тебе жизнью клянусь: графинчик был в глубоком минусе – ещё час-два и отъехал бы с концами! Спроси у кого хочешь – его много кто видел! Я…
– Закрой пасть, Змей! – оборвал его Босс. – В верности твоей я уже давно не уверен – ходят слухи, что ты на моё место метишь… Говорят, ты как напьёшься, каждому желающему треплешь про то, что давно бы меня порешил, но не по нутру тебе людьми командовать…
– Да ты что такое говоришь, Босс?! – глаза Змея вытаращились так сильно, что я испугался, как бы они не упали в его открытый с перепугу рот. – Я никогда…
– Да я тебя дразню, Змей! – расхохотался Босс, махнув на него своей стальной коробкой. – Можешь глаза обратно втянуть, пока за них вода не попала – коротить начнёт.
Улыбка пропала с его лица так же внезапно, как и появилась:
– Но вот по поводу неприятной ситуации со знатным господином ты меня не убедил… Так что, кажется, придётся опросить очевидцев. И начнём мы с самого главного из них…
Босс перевёл взгляд на меня. Какое-то время он молчал, продолжая пристально вглядываться в мои глаза, а затем спросил:
– Слышь, Щёголь Хитрожопый, ну-ка признавайся – ты что, сука, симулировал лопнувший череп?
– Лысый мужик обещал отпустить меня за десять тысяч лет жизни. Обещал вывести меня из Старого Города следующей ночью, – не моргнув и глазом принялся лгать я. – С ним ещё один был…
– Слышь, ты чего несёшь, требуха?! – закричал Змей и ломанулся было ко мне, но Босс остановил его одним лишь взглядом. – Босс, он всё из фантазий тащит – ничего я ему не обещал! Мы там просто…
– Закрой пасть, – спокойно оборвал его Босс, снова переводя взгляд на меня:
– Продолжайте, мисье…
– Да суть я вроде уже рассказал, – пожал плечами я (точнее попытался, в моём положении это выглядело скорее, как жалкая попытка уползти). – На их предложение я, само-собой разумеется, согласился, но потом, когда они ушли убеждать вас, господин Босс, в моём плачевном состоянии, я хорошенько всё обдумал и пришёл к выводу, что этот спектакль всего лишь один из ваших хитрых способов отбирать у своих жертв Время: пытки не всегда дают должный результат, да и жертва может их не выдержать, а вот притворившись спасителем с корыстным мотивом, можно без лишних усилий вытянуть из жертвы, увидевшей чудесную возможность для спасения, бо́льшую часть его состояния, после чего можно убить её, забрав ещё столько, сколько повезёт…
– Босс, этот скользкий червяк всё выдумал! – снова включился в разговор Змей. – Я мамой клянусь – он эту провокацию прямо сейчас спланировал! Он совсем дохлый был, все видели. Не знаю, как так вышло, может, он Дар использовал или лекарство какое-то Столичное – мало ли у них там штук, о которых мы и не знаем нихрена, но он был в состоянии «хоть на бутерброд клади». Слушай, а может это и не он, а?
Змей подошёл ближе, нагнулся ко мне и сощурился, внимательно оглядывая.
– Ой всё, – раздражённо сощурился Босс, жестом приказав Змею вернуться на своё место. – Все закройте свои пасти и не скрипите зубами: буду анализировать ситуацию…
Босс надолго замолчал. Взгляд его изредка упирался в Змея, но всё остальное время буравил лишь меня одного – он смотрел мне в глаза, надеясь, что они выдадут мою дерзкую ложь. При этом на его лице не было никаких эмоций, так что невозможно было понять, склоняется он поверить в рассказанную мной историю или же подумывает размозжить мне череп своим тяжёлым ящиком-рукой. Что ж, если он всё же решит меня прикончить, надеюсь, разделавшись со мной, он убьёт и этого лысого ублюдка (просто на всякий случай – мало ли я всё-таки не соврал)…
– Вот скажи мне, Змей, – наконец заговорил Босс. Голос его был совершенно спокоен. Слишком спокоен, как мне показалось… – Даже если он врёт, на кой хер мне держать в банде настолько тупого человека, что он не только не проверил карманы добычи на предмет наличия в них «чудодейственных столичных лекарств», но и оставил эту добычу не связанной, в незапертой комнате, с оружием и без охраны?
– Босс, да ты бы его видел! – принялся с ещё бо́льшим отчаянием оправдываться Змей. – У этого супчика руки были переломаны! А с мозгами наружу как бы он что полезное сделать смог?
– Ты и с мозгами внутри башки нихрена полезного сделать не можешь… – заметил Босс. – Так что я тебе верю…
При этих словах брови Змея слегка поднялись, а глаза наполнились робкой надеждой…
– Спасибо Босс, – залепетал он, – я так тебе благо…
– Сплющи свой хобот и дай закончить, – снова прервал его Босс. – Так вот. Я тебе верю, Змей. Я вполне могу представить, как в твоей башке появляется идея оставить пленника не связанным, не запертым, вооруженным, сука, до зубов, странно, что ты, падла, ему там ещё и еды не оставил… Я отлично тебя знаю, Змей, и всегда понимал, что ты способен на любую, даже самую обескураживающую, тупость.Но при этом я совершенно не готов поверить в то, что на такую бескрайнюю тупость способен Пьяница Билли…
– Но это ведь он и предложил, Босс! – поспешил внести ясность Змей. – А я, наоборот, сразу предложил ему хотя бы коломёт твой забрать. Я уговаривал его, правда, но он сказал, что в этом нет никакого смысла…
– Ну, ты хотя бы не безнадёжен, – хмыкнул Босс. – Тебе хватило ума попытаться свалить всю вину на Билли… Знаешь, что графинчик его вальнул, и несчастный Билли уже не сможет подвергнуть твои аргументы сомнениям…
– Но, Босс! Это правда была его идея! – залепетал Змей… – Я несколько раз настаивал, что мы должны…
– Заткнись, – оборвал его Босс. – У меня нет желания продолжать этот разговор. Мне насрать, действительно ли ты хотел обокрасть меня, или ты просто безгранично тупой. Факт остаётся фактом: твои безответственные действия привели к смерти одного нашего коллеги, Пьяница Билли не в счёт – он сам виноват. Теперь говори: ты готов понести справедливое наказание за свои действия или попытаешься оспорить обвинения в честной драке со мной?
– Босс, ну пожалуйста, – взмолился Змей. – Я не хотел…
– Ответь на вопрос, ссыкливая потаскуха! – буравя Змея ледяным взглядом, потребовал Босс.
– Я… Я г… готов по… понести справ… ведливое наказание, Босс… – внезапно начав заикаться, согласился Змей. Губы его задрожали.
Другие бандиты спешно разошлись по сторонам, один из них успел забрать из трясущихся рук Змея его дубину.
– Протянешь минуту, и ты прощён… – холодно заметил Босс и направил на Змея руку-ящик. Раздался скрежет и решётка, закрывающая ящик спереди, отъехала в сторону, а в следующий миг из ящика молнией выскочило нечто и бросилось на Змея, вцепившись ему в лицо.
Я быстро сообразил, чем было это «нечто»: огромных размеров рыжим котом (или кошкой). Он (или она) утробно рычал и вгрызался в лицо Змея, в то время как сам Змей что есть силы колотил кота по бокам и пытался отодрать его от своей физиономии, но каждый раз, когда ему это удавалось, ловкий кошак яростно карабкался вверх по рукам и снова принимался рвать грязную, покрытую гнойными фурункулами, рожу своей жертвы. Кровь заливала грудь Змея, крики становились всё более отчаянными.
На шее кота был надет прочный на вид кожаный ошейник, от которого в глубь руки-короба Босса уходила толстая металлическая цепь.
Сам же Босс совершенно не следил за развитием событий – он с отрешённым взглядом смотрел куда-то в сторону, в то время как его губы еле заметно шевелились, беззвучно отсчитывая секунды наказания…
Вскоре Змей, потеряв равновесие, повалился на землю. На мгновение он в очередной раз оттянул разъярённого кота от своего лица и даже попытался отбросить в сторону, но тот крепко вцепился в руку, а в следующий миг в несколько мощных рывков добрался до изуродованного лица Змея и опять вцепился в него.
– Всё! – наконец крикнул Босс и, сделав несколько шагов в сторону распластавшегося на земле Змея, с силой дёрнул рукой.
Могучий рывок цепи сорвал кота с лица Змея и забросил его обратно в ящик-руку, а в следующую секунду крышка захлопнулась, заперев злобное животное.
Змей, закрыв окровавленное лицо руками, изуродованными глубокими царапинами (сделать ещё более уродливым его лицо не было способно даже нападение разъярённого кота), тихо выл от боли.
– Ты прощён, – коротко заметил Босс и вернулся ко мне. – Ну, а ты…
В следующий миг я выхватил из-за пазухи свой коломёт, плечи его с упругим глухим звуком расправились, ударила тетива, и болт вонзился Боссу прямо в глаз.
Я резко откатился в сторону, вскочил на ноги и бросился бежать…