Чужой мир - читать онлайн

Глава 1

– Прости, что так долго. – Лиди поставила передо мной поднос с заказом, и я оторвалась от наладонника, на котором печатала все это время. Подруга плюхнулась на соседний стул. – Предупреждаю, кофе ужасен. Старый поставщик отказался с нами работать, а новый задрал цены до потолка. Теперь приходится покупать плохонький товар за те же деньги.

Я улыбнулась и придвинула к себе огромную пузатую кружку с дымящимся напитком. Рассеянно сделала глоток (мыслями я все еще была не здесь) и поперхнулась – кофе явственно горчил на языке жжеными зернами.

– А я говорила… – мрачно протянула подруга и устало откинула с высокого лба каштановую челку. – Надеюсь, это временно.

– Конечно, – кивнула я и, отодвинув кружку с кофе, потянулась к сэндвичу.

– Угу, если санкции снова не продлят.

Мы обе замолчали, понимая, что продолжать бессмысленно. С тех пор как ввели санкции, разговоры о них заводили постоянно, и эти бесконечные пересуды успели порядком поднадоесть. Правительство то делало послабление, то затягивало удавку потуже – все уже привыкли к дискриминации, она не вызывала протеста, только какую-то животную усталость и желание продержаться еще немного. До лучших времен. Единственная проблема – никто не знал, когда они наступят.

Я задумчиво надкусила сэндвич (на вкус он оказался на порядок лучше кофе), слизнула с губ кисло-сладкий соус и вновь уткнулась в наладонник. На этот раз пальцы не набирали текст, а, наоборот, удаляли. Можно было очистить экран одной кнопкой, но я предпочла удалять вручную, наблюдая за тем, как буква за буквой медленно исчезали слова.

Вот так. Мои героини не должны наводить уныние на читателя. Непростые времена требуют одного – надежды.

– О чем в этот раз пишешь? – Лиди заинтересованно заглянула через плечо, но я быстро погасила экран.

– Ты же знаешь, я не даю читать, пока не допишу до конца.

– Знаю, – разочарованно протянула та. – Просто думала, что для меня сделаешь исключение.

Лиди обиженно тряхнула челкой, и я снова улыбнулась. В такие моменты она напоминала мне пони – миленькая, крепенькая, с задорным нравом. Лиди редко дулась, но если это все же случалось, то в ее позе всегда было столько обаяния, что злиться в ответ было решительно невозможно.

Карие глаза с чуть загнутыми ресничками, грива каштановых волос с непослушной челкой, которую Лиди вечно сдувала со лба, – нет, подружка и правда напоминала очаровательного пони. Если я правильно помню, как они выглядят… Все-таки семнадцать лет прошло с того момента, как я гладила последнего.

– Сделаю, – мягко согласилась я и, дождавшись, когда подруга окинет меня победным взглядом, добавила: – Но в другой раз.

Лиди одобрительно хмыкнула – ей нравились люди, не поддающиеся манипуляциям, – и перескочила на другую тему.

– А что редактор сказал насчет твоей книги?

Я чуть не поперхнулась кофе: не вовремя сделала глоток. Нет, Лиди тоже умела показывать зубки. Знала, что наступила на больную мозоль!

– Я зайду к нему после обеда. Пока не было времени.

– Поня-я-ятно, – протянула та и быстро выпалила, словно ударила наотмашь: – Они никогда не опубликуют книгу землянки. Ты же знаешь.

Знаю, но какое-то глупое упрямство, свойственное всей нашей семье, толкало меня вновь и вновь подавать заявку на публикацию. Я уже сбилась со счета, сколько раз атаковала электронный адрес редактора своими рассказами, сказками, повестями, романами. Я давно перестала систематизировать свои работы – понимала, что причины отказов, скорее всего, носят политический характер, а потому работу над ошибками можно провести лишь условно. В хаотичном беспорядке я чередовала свои работы, настойчиво подсовывая различные жанры и стили, благо любила эксперименты в творчестве. Три раза я подходила к редактору лично – все-таки я работала в издательском доме и видела своего начальника каждый день, но ни одна моя попытка не увенчалась успехом. Впрочем, Данишевские, если уж закусили удила, то шли до конца. Победного.

«Или чужого конца. Смерть врага если не означает твою победу, то немного утешает в поражении», – как говорил мой брат.

Вспомнив жесткую улыбку Алекса, всегда сопровождающую эти слова, я вздрогнула, а по спине отчетливо пробежали мурашки. Пришлось покрепче обхватить горячую кружку с кофе – захотелось избавиться от холодка если не в душе, то хотя бы в теле.

– Майя, ты здесь? – Лиди защелкала пальцами перед моим лицом. – Снова связь с космосом словила?

Я очнулась и быстро моргнула.

– Прости, задумалась.

– Да ладно… Вам, творческим личностям, оно простительно. – Лиди отмахнулась, а затем замялась. – Ты же не обиделась на то, что я сказала?

– Нет, конечно нет!

– Просто… Знаешь, я не хочу, чтобы после очередного отказа ты неделю ходила как в воду опущенная.

– Я вовсе не… – но поспорить мне не дали.

– Что вообще эти эрийцы понимают в литературе? У них же отвратительно грубый язык!

– Он просто лаконичный, – по привычке поправила я. – В алфавите всего пятнадцать символов, но их комбинации…

– Избавь меня от лекции по лингвистике! – гневно фыркнула Лиди. На ее лице читалось отвращение к предмету дискуссии. – И не оправдывай тех, кто уничтожает наше наследие. Ты знаешь, что всеобщим запретили пользоваться на улицах?

До недавнего времени никто не покушался на родной язык землян, но, видимо, даже серая полоса осталась в прошлом, и началась новая эра, окрашенная в еще более мрачные тона. Я спрятала руки под стол, сложив их на коленях. Сейчас начну теребить браслет на правом запястье, а этого делать не стоит. Сестра Алекса Данишевского не может показывать свое смятение окружающим. Даже если эти окружающие – близкие друзья, которых она знает уже лет десять.

– Я в курсе, – по возможности спокойно ответила я. – Приказ проходил через издательский дом.

Лиди какое-то время сверлила меня взглядом, словно ожидая какой-то другой реакции, затем вздохнула и отвернулась. И в этом жесте мне почудилось разочарование.

Я сглотнула. Тяжело быть пятном позора в безупречном роду Данишевских.

«Пацифистка от рождения», – кажется, именно так отозвался Алекс обо мне в одной из наших бесед. Вряд ли это было комплиментом.

– Нам запретили пользоваться нашим языком, так что едва ли твою книгу опубликуют. Даже если ты напишешь ее на эрийском и возьмешь псевдоним. – Лиди вновь повернулась. В глазах уже не было горечи, только смирение – то, что я видела каждый день вокруг себя.

Это еще хуже.

– Я же Данишевская. Я не могу прекратить пытаться. – Фраза почему-то прозвучала не оптимистично, а почти трагично. Не умею я шутить по поводу собственной фамилии.

Но Лиди неожиданно улыбнулась, словно услышала нечто забавное, и уже открыла рот, чтобы что-то добавить, но я ее опередила. Не хотелось вступать в диалог касательно своей наследственности. Сыта этим по горло.

– Сегодня так тихо, – я демонстративно покрутила головой. В зале и правда было почти безлюдно. Двое мужчин торопливо доедали свой обед. Софи неодобрительно поглядывала на них поверх очков – мама Лиди не любила, когда ее стряпне не отдавали должное.

– Десять дней до зарплаты, – передернула плечами подруга. – Людям не на что даже чашку кофе купить.

Собственный заказ встал поперек горла. Чувство вины опалило щеки и уши. Далеко не всем землянам повезло с работой так, как мне. Впрочем, разве это моя заслуга? Алекс – как всегда, дело в нем…

Лиди не заметила моего приступа самоуничижения или сделала вид, что не заметила. Кажется, в ее голове бродили другие мысли.

– В любом случае пока так тихо, можно решить кое-какие проблемы. Отец поехал разговаривать с новым поставщиком, а мама, – кивок в сторону Софи, – пересчитывает наше меню. Надо каким-то образом снизить цены, иначе к нам просто перестанут заходить посетители. Ты же знаешь, у наших, со всеми этими санкциями, деньги испаряются, как роса в жаркое утро.

Под «нашими» Лиди подразумевала землян, наших соотечественников. Впрочем, а кого еще? Не эрийцев же. Те никогда не заходили в заведения землян – брезговали, видимо. Земляне тоже никогда не заглядывали к эрийцам, но дело тут было в другом – цены кусались. Уровень доходов первых и вторых был несопоставим.

Я вздохнула. Вот так всегда. Даже в мыслях я называю эрийцев – эрийцами, а своих соотечественников – землянами. Я редко думаю такими категориями как «свои», «чужие», «мы» и «они». Может быть, в этом все дело? Поэтому я словно неприкаянная в этом мире?

Я покосилась в сторону Софи. Уткнувшись в экран старенького нетбука, видимо, привезенного еще с Земли, она задумчиво тарабанила пальцами по столешнице. Грива таких же роскошных, как и у дочери, волос, правда, ярко-рыжего цвета, была забрана в аккуратный пучок на макушке и оставляла открытым лоб, на котором пролегла глубокая складка – Софи хмурилась. Она резким движением сняла с носа очки и, похоже, хотела отбросить их, но в последний момент передумала. Вместо этого лишь устало потерла переносицу. Я поспешила отвести взгляд: быть непрошеным свидетелем чужой слабости мне казалось неприличным.

Я всегда уважала семью Лиди за упорство и смелость (чтобы вести дела с эрийцами, одного упорства было бы мало), но, похоже, даже у них заканчивалось терпение.

– Перемен требуют наши сердца, – пробормотала я полузабытую строчку из старой песни.

– Что?

– Да так, мысли вслух, – проговорила я и, посмотрев на часы, загромыхала стулом – скрип ножек по чисто вымытому кафелю заставил меня поморщиться. – Спасибо за кофе, я побежала. До завтра!

Я чмокнула Лиди в щечку, помахала рукой Софи и заспешила к выходу, нервно накручивая длинный ремешок сумочки на запястье – опаздывать не хотелось, а время уже поджимало. Со мной вечно так. Я никогда не просыпала, но вот заболтаться, задуматься, увлечься чем-то и забыть, где находишься, – это было в моем стиле.

Хорошо еще, что работа находилась в паре минут ходьбы от кафетерия Лиди.

– Беги, но не упади с таких огромных каблуков!

Привычное напутствие не вызвало даже улыбки. Хорошо ей шутить! У нее-то рост метр семьдесят три. Не то чтобы слишком большой, но, во всяком случае, он позволяет не чувствовать себя козявкой рядом с двухметровыми эрийцами.

Мне с моими метром шестьдесят об этом оставалось лишь мечтать.

На улице было привычно пасмурно. Я подняла воротник пальто, хотя дождя не было. На грязно-сером небе среди многочисленных туч холодно поблескивали два светила – бледно-оранжевое и тускло-желтое.

Я тут же вспомнила, что забыла с утра принять таблетки, и чертыхнулась.

Толку от наличия у планеты сразу двух звезд было чуть: света они давали мало. Мне, как и всем землянам, приходилось принимать мультивитаминные комплексы, без которых появлялась острая нехватка витамина D и сопутствующая ей депрессия. Интересно, а ведь идея бесплатной раздачи лекарств принадлежала эрийцам, то есть поначалу о санкциях никто и не думал. Когда же начались притеснения и явная дискриминация землян?

Задумавшись, я ловко перепрыгнула через лужу и, балансируя на тонких каблуках, чуть не упала на эрийца. Тот развернулся и хотел было сказать в мой адрес что-то нелестное, но я быстро пролепетала извинения и юркнула за угол. Угнаться за мной было невозможно – я в совершенстве освоила искусство бега на каблуках.

Уже зайдя в здание, вспомнила о серой руке с длинными тонкими пальцами и невольно задалась вопросом: если мы проживем на этой планете один век, будет ли у наших следующих поколений такая же серая кожа? Впрочем, что за глупость! Расовые особенности индивида нельзя путать с приобретенными. Вот если бы произошло смешение генов…

Возможно, будь перспектива общего потомства реальной, я бы рано или поздно узнала ответ на этот вопрос, но гены землян и эрийцев оказались несовместимы друг с другом.

«Так же, как и их владельцы», – хмыкнула я и постаралась как можно незаметнее проскользнуть в кабинет корректоров. Это мне удалось, и, усаживаясь на свое рабочее место, я с облегчением выдохнула: «Успела!»

Раздавшийся сигнал по внутренней связи заставил меня подпрыгнуть. Я поспешно активировала окно на панели рабочего стола своего компьютера.

– Дани… – Я терпеливо переждала бульканье, обозначающее у эрийцев звук «ш». В памяти всплыла недавняя пародия Лиди на эрийцев, неспособных в силу строения речевого аппарата воспроизводить шипящие, и я с трудом подавила улыбку: лицо редактора на экране не располагало к шуткам, – ая, – с трудом закончил начальник. – Зайдите ко мне.

Экран мигнул и погас. В душе так же мигнул на мгновение свет и воцарилась темнота. Я не обладала экстрасенсорными способностями, но и без них могла сказать, что мне не стоило ждать ничего хорошего.

Я медленно встала, по возможности незаметно вытерла вспотевшие ладошки о собственный пиджак и направилась в кабинет к редактору.

– Садитесь, – приказным тоном распорядился он, как только я перешагнула порог его святилища.

Назвать эти владения иначе у меня не поворачивался язык: везде, куда падал взор, были развешены награды и фотографии моего начальника с известными людьми. Все это напоминало алтарь для поклонения самому себе. Кажется, вон в том углу висит награда за лучший костюм на карнавале в начальной школе. Впрочем, отсюда слишком плохо видно, не могу говорить наверняка.

Я молча опустилась в кресло для посетителей и сложила руки на коленях. Пальцы слегка подрагивали, так что пришлось сжать их в кулачки.

– Я ознакомился с файлами, присланными вами. Со всеми десятью, – недовольно добавил он. Начальник говорил подчеркнуто нейтрально, опуская обращение по фамилии, что можно было трактовать как проявление неуважения или даже скрытой агрессии, но я уже давно не обращала на такие мелочи внимания. – К сожалению, ни одна из работ не может соответствовать понятию «эрийской литературы». Это обычный ширпотреб, не более. Издательский дом отклоняет вашу заявку.

Сердце ухнуло куда-то в колени, а затем поднялось и застряло где-то в горле: еще ни разу мне не отказывали так жестко.

– Возможно, если вы поясните, что именно не устроило вас в работах, то их изменение позволит исправить ситуацию, – я тоже опустила обращение по фамилии, предписанное по законам этикета. Сделала это осознанно, и, судя по дернувшейся щеке собеседника, мой маневр не остался незамеченным.

Не знаю, зачем это сделала. Видимо, вскипела горячая кровь Данишевских.

– Ваши работы, даже переписанные заново, не могут претендовать на высокое звание эрийской литературы. Уж вы, с вашей-то фамилией, должны это понимать.

Эта ремарка настолько выбила меня из колеи, что несколько мгновений я тупо смотрела на побледневшее (хотя куда уж больше бледнеть!) от гнева лицо начальника и совершенно не к месту размышляла, почему при относительной внешней схожести эрийцы и земляне имеют столько внутренних противоречий? Ведь сидит же передо мной классический представитель эрийской расы – двухметровый мужчина с серой тонкой кожей, изящным, даже хрупким строением тела, с удлиненными по сравнению с параметрами землян руками и ногами. Да, у него немного иное, чем у меня, строение ушных раковин, а волосяной покров отсутствует в принципе (включая и ресницы на глазах), но ведь в остальном он не так уж отличается от землянина. Почему же с ним невозможно договориться? Неужели враждебность идет еще на генном уровне из-за несовместимости ДНК?

– Я понимаю, – слова даются с трудом, но на ноги встаю я достаточно уверенно. – Но если вдруг я напишу что-то достойное…

– Не трудитесь. Вы можете принести пользу обществу на ниве корректуры. У вас идеальный эрийский, будто вы родились на нашей планете.

– Благодарю.

– Не стоит. Знание языка не делает вас обладателем тех сокровищ, которые он хранит. Я про культурное наследие. Вы же понимаете? Что вы, землянка, можете предложить нашей высокоразвитой расе? Ничего.

Я мысленно насчитала три оскорбления в этой короткой речи, после чего перестала ее анализировать. У меня была задача поважнее – не разреветься и не вспылить. Я даже не знала, чего мне в данный момент хотелось больше.

– Я могу идти?

– Конечно. И впредь не беспокойте меня по пустякам. Вы хорошо работаете, но на ваше место много претендентов. Не позволяйте себе отвлекаться.

Все-таки вспылить хочется больше. Пришлось больно укусить себя за язык, чтобы промолчать, а затем, кивнув на прощание, покинуть кабинет начальника.

– На вашем месте я бы подумал о том, чтобы сменить фамилию, – эти слова нагнали меня уже в коридоре, и у меня возникло чувство, что сделано это было специально: чтобы невольные зрители, если таковые найдутся, услышали, как ловко их начальник ставит на место зарвавшуюся землянку.

Я проигнорировала столь многозначительное напутствие, но перед глазами поплыл белесый туман. Медленно переставляя ноги, доковыляла до своего рабочего места и буквально упала на стул. Открыла первый попавшийся документ и уткнулась в него, не видя абсолютно ничего.

Впервые мне настолько открыто отказали, ссылаясь на мою расовую принадлежность. Впервые мне завуалированно угрожали. Впервые намекнули, что от моей фамилии сплошные беды.

Мне надо было подумать.

«Алекс, что же ты затеял на этот раз?!»

Остаток рабочего дня прошел спокойно. Я настолько увлеклась корректурой рассказов двух совершенно бесталанных, но неимоверно популярных сейчас авторов, что забыла о времени. Даже мысли о брате удалось выкинуть из головы. Наверное, я действительно люблю свою работу.

В метро, как всегда, было людно и шумно, но мне по счастливой случайности удалось прошмыгнуть на освободившееся сидячее место – в небольшом росте есть и свои преимущества. Во всяком случае, поднырнув под высокого эрийца, я опередила того в погоне за желанным местом.

Устроившись поудобнее и проигнорировав недовольного соперника, коршуном нависшего надо мной, я уткнулась в наладонник. Желания творить не было совершенно (хотя я частенько печатала в метро, если вдохновение настигало в дороге), поэтому я открыла новостную строку.

С детства мне внушалось, что знание – сила. В моей семье был целый ритуал, когда за утренним кофе просматривались все доступные новости. Отец тщательно анализировал разные источники, где одно и то же событие преподносили под разным соусом.

Я была еще мелкая, поэтому со мной новости не обсуждали, но вот Алекса отец нередко звал к себе в кабинет и экзаменовал на предмет того, сколько же тот сумел понять, собирая разрозненные кусочки пазла.

Иногда отец одобрительно хмыкал, но чаще я, прижавшая ухо к двери папиного кабинета, слышала совсем иное:

– Алекс, ты разочаровываешь меня. Как ты мог позволить манипулировать своим сознанием? Посмотри, если сравнить информацию здесь и здесь, становится очевидным…

Что именно становилось очевидным, я редко дослушивала. Это было уже неинтересно. Почему-то для меня имела значение только победа брата в этом словесном поединке, и если такого не происходило, я, разочарованная, уходила к себе.

Все-таки хорошо, что Алекс старше меня на десять лет. Уверена, я бы не ответила ни на один вопрос отца. В каком-то смысле даже лучше, что он так рано покинул нас.

Я вздохнула. Мне никогда не хватало собранности, чтобы изучать новости за завтраком (да и завтрака у меня как такового не было, вместо этого я вечно как бешеная носилась по квартире в попытке собраться поскорее), но читать новости по вечерам или перед сном вошло у меня в привычку. Возможно, это была дань уважения памяти отца.

Первый же новостной сайт выдал мне огромную пафосную статью, посвященную семнадцатой годовщине со дня спасения землян от ужасной смерти:

«В тот момент, когда раса Земли погибала, достигнув своего техногенного кризиса…»

«Ядерная катастрофа, спровоцированная землянами по собственной недальновидности…»

«Непоправимый экологический ущерб…»

«Взрыв, превративший обитаемую планету в безжизненную пустыню…»

«Эрийцы, благородно предоставившие кров нескольким тысячам спасенных землян…»

«Эскадрилья эрийцев, взявшая себе на борт беженцев…»

И прочее бла-бла-бла. Каждый год одно и то же. Хоть бы обновили штампы.

Я заскользила пальцами по экрану, пролистывая бесполезную пропаганду и выискивая действительно важные новости. И нашла.

Правда, пришлось воткнуть наушники и включить видео. Текстовой информации на этот счет почему-то не было.

Эриец на чистом эрийском, настолько чистом, что даже я едва успевала анализировать его речь, лишенную характерной растянутости звуков, говорил о найденных на севере залежах полезных ископаемых, которые считались полностью использованными пару десятилетий назад. Он с излишним пафосом перечислял те преимущества, что подарит эта находка его соотечественникам, а заодно, между делом, упомянул, что тела эрийцев не могут выдержать столь аномально низких температур. Роботы, к сожалению, тоже оказались непригодны к этой работе: слишком несовершенны, а потому почетная миссия по эксплуатации новеньких шахт возложена на землян. Рабочие группы будут сформированы в ближайшее время. Естественно, всем добровольцам правительство снизит количество санкций и…

Дальше я не слушала. Рывком выдернула наушники и резко выключила наладонник.

Первой, о ком я подумала, была Лиди. Ее парень, Макс, наверняка попадет в разряд «добровольцев». Физически развитый, не имеющий проблем со здоровьем и законом, он попадет в первую же волну. Конечно, возможно, правительство пойдет менее агрессивным путем и будет добиваться своего экономическим давлением: исчезнут все вакансии, прокатится волна сокращений, люди останутся без работы. А ведь налог на тунеядство никто не отменял. Если ты не работаешь – плати штраф. Если не в силах это сделать – добро пожаловать в тюрьму. Ну а оттуда уже в колонию, поближе к залежам ископаемых, чтобы обществу польза была от твоей персоны.

Я закрыла глаза. Прав был Алекс, когда говорил, что введение подобного налога – это последний гвоздь в крышку гроба землян.

«Теперь у тебя не будет даже иллюзии права выбора. Ты будешь соглашаться на любую работу».

Я тогда испугалась, но предпочла об этом не думать. Как и большинство. Возможно, стоило воспротивиться уже тогда?

Шагая по темным улицам, я думала о Максе, о Лиди и не знала, как им помочь. К беспокойству примешивалась еще и борьба с маленьким отвратительным червячком – с чувством облегчения. У меня-то парня нет, мне не придется провожать его на север и бояться, что он не вернется, ведь если бы там было безопасно, эрийцы и сами бы занялись разработкой.

У меня же только Алекс. Ну, этот и сам сможет за себя постоять.

Последнюю фразу я чуть не произнесла вслух, когда после долгой возни с ключами оказалась в маленькой прихожей собственной квартиры.

Прихожая вела в гостиную, которая была одновременно и спальней, поэтому незваного гостя я увидела сразу – в полутьме, озаряемой лишь светом раскрытого нетбука и парой ночников в углах, на стареньком кресле уютно расположился Алекс и, скрестив стройные ноги в лодыжках, копался в уже упомянутом нетбуке.

Моем нетбуке.

– Добрый вечер, Майя, – спокойно откликнулся этот негодяй. – Ты опаздываешь. – Он бросил демонстративный взгляд на наручные часы. – На пятнадцать минут.

– В городе пробки, – мрачно буркнула я, скидывая верхнюю одежду и переобуваясь в домашние тапочки.

– Ты на метро, – педантично поправил тот.

– Ты кто, чертов Мерлин?! – Наверное, день выдался слишком тяжелым. Обычно я не позволяю так быстро вывести себя на эмоции. Впрочем, это же Алекс…

– Мерлин? – заинтересованно переспросил братец и даже оторвался от экрана нетбука. – Тот, что из легенды про короля Артура?

– Тот, что из мультика «Меч в камне», – мрачно отрезала я и выдернула из рук брата свое сокровище, весьма пафосно захлопнув при этом крышку устройства. – Тебе не говорили, что копаться в чужих вещах неприлично?

– Я помню эту лекцию. Кажется, она шла сразу после «веди себя хорошо, иначе попадешь в ад». Я счел ее нецелесообразной.

Я злобно посмотрела на Алекса, восседающего с ленивой грацией принца, и промолчала. В такие моменты мне безумно хотелось позаимствовать у него волос и сдать на анализ ДНК, чтобы проверить наши родственные связи. Снова. Предыдущих двух иногда мне мало.

– Впрочем, ты зря злишься, Майя. Нетбук лежал открытым. Если ты хотела сохранить что-то в тайне, не стоило оставлять его без пароля, да еще и в спящем режиме.

Я чертыхнулась сквозь зубы. Действительно, с утра я убегала в такой спешке, что забыла выключить нетбук, на котором работала полночи – писала рассказ для субботней встречи нашего литературного кружка. Хорошо, что утром мне не пришла в голову идея погладить пиджак – спалила бы весь дом.

– Ладно, ты прав. – Мне всегда было легче уступить Алексу, чем спорить с ним. Сложно спорить с тем, у кого IQ превышает твой собственный показатель интеллекта сразу на пару десятков пунктов. – Кофе будешь?

– Конечно, – мягко улыбнулся брат, давая понять, что конфронтация подошла к концу и мою строптивость простили.

– А его нет, – мстительно откликнулась я, но тем не менее отправилась на кухню. – Я ждала тебя только через неделю.

Алекс навещал меня раз в месяц, и к его приходу я всегда покупала хороший кофе. В обычные же дни предпочитала более бюджетный вариант – черный чай. Зеленый по стоимости равнялся кофе, и меня душила жаба приобретать его за эту цену.

– Посмотри на верхней полке шкафчика, – невозмутимо донеслось из комнаты.

Распахнула дверцы, зависла на пару секунд, потаращилась на банку элитного кофе, а затем молча достала ее.

– Мог бы просто оставить на столе.

– Во всем должен быть порядок, – равнодушно заметил Алекс, появляясь в дверях кухни с нетбуком в руках. Видимо, снова взял его, когда я вышла из комнаты. – К тому же иначе это бы выглядело как подарок. А я не делаю подношений.

Я пожала плечами. Часто я не успевала за логикой Алекса, поэтому просто принимала как неизбежное зло большинство его привычек.

Вода закипела мгновенно, и я бросила в турку пару ложек перемолотых в порошок зерен из банки, пожадничав и захватив даже больше, чем нужно. Почти сразу по маленькой кухне поплыл божественный аромат свежесваренного кофе.

– Так интересно? – Я кивнула на все еще открытый нетбук.

– Неплохо, – сдержанно похвалил тот. – Интрига имеется.

Я удивленно приподняла бровь.

– Раньше ты не отзывался столь тепло о моих работах.

– Раньше я их не читал.

– Это многое объясняет. – Несмотря на смущение, мне было приятно, что Алекс прочитал хотя бы один мой рассказ. Его мнение было важно для меня.

Я никогда не обижалась на то, что он не интересуется моим творчеством. Как вообще можно предъявлять такие претензии Алексу Данишевскому – главе земного совета, представителю оппозиции в составе парламента эрийцев? Хорошо, что у него есть время навещать младшую сестру и спать хотя бы четыре часа в сутки.

Я искоса посмотрела на брата: залегшие тени под ярко-синими глазами говорили о том, что он снова пренебрегает ночным сном. И дневным заодно. И вообще снова испытывает себя на прочность.

Сердце сжалось – я переживала за Алекса. Несмотря на все наши разногласия, он был моей семьей. Он был тем, кто заботился обо мне: квартира, пусть небольшая, в не самом престижном районе, но своя – немыслимая вещь для одинокой землянки; работа – та, что приносила мне деньги и чувство удовлетворения. По сравнению со многими я была хорошо устроена. Насколько это возможно в моей ситуации.

Алекс был не просто братом для меня, он… Наверное, легче рассказать с самого начала.

Мне было десять, когда в результате техногенной катастрофы бо́льшая часть землян погибла и лишь нескольким тысячам удалось спастись. Тогда на помощь пришли эрийцы – союзники, недавно обнаруженные в космосе. Они предоставили убежище выжившим на то время, которое понадобится планете на восстановление ресурсов. То есть на очень-очень долгий срок.

Я мало что помнила из детства. В памяти не осталось паники, ужаса или отчаяния. Только огромный желтый взрыв, пронесшийся по планете – так выглядела катастрофа в окне иллюминатора космического корабля. Мой отец, известный политик, позаботился о том, чтобы спасти всю свою семью – маму, брата и меня. Я не знаю, страшно ли мне было, наверное да, но в воспоминаниях навсегда отпечаталось мертвенно-бледное лицо мамы и стеклянный взгляд Алекса. По его щекам тогда катились слезы, но вряд ли он понимал это. Больше я ни разу не видела брата плачущим.

По прилете на новую родину отец развил бурную деятельность. Конечно, вся его энергия была направлена на политику. Он уходил рано утром, приходил поздно вечером и постоянно что-то говорил о совете землян и общем парламенте. Но я так и не успела разобраться в его идеях – он умер, когда мне было одиннадцать.

Мама стойко перенесла случившееся несчастье, но и ее несгибаемость оказалась лишь маской.

В тринадцать лет я осталась фактически сиротой – у мамы случился срыв, последствия которого оказались непоправимы. Вот уже четырнадцать лет она лежит в палате реанимации, находясь между жизнью и смертью. Каждый год мы с Алексом подписываем прошение о продлении систем жизнеобеспечения. Этот год станет последним. Если мама так и не придет в себя, врачи отключат аппараты.

При мысли об этом мне почти не больно. Я уже давно похоронила ее. Еще тогда, в тринадцать лет.

У меня остался только Алекс.

Наверное, ему было страшно остаться с младшей сестрой на руках. В двадцать три года такие вещи пугают. Да даже в двадцать семь, в моем возрасте, такая ответственность заставляет испуганно сжиматься сердце, что уж говорить про брата. Но если он и боялся, то ни слова не сказал об этом.

Я училась в пансионе закрытого типа, вместе с эрийцами – немыслимое дело для землянки. Брат забирал меня лишь на выходные и тогда уделял мне столько внимания, сколько мог.

Он подолгу разговаривал со мной, ведя пространные беседы о политике, подсовывал книги по психологии и затем со сдержанным интересом узнавал, как много я подчерпнула из них. Он проверял мои домашние задания с пугающим рвением, и зачастую его беспощадная оценка моих способностей заставляла обиженно глотать слезы. Его холодные слова, привычка держаться отстраненно и нежелание высказывать одобрение моим действиям ранили сильнее, чем чьи-то чужие хлесткие комментарии, и вскоре я отрастила толстую шкурку, позволившую относиться к любой критике весьма флегматично. Я никогда не спорила с братом – сначала попросту не находила в себе сил для отпора, а потом поняла, сколько всего на него свалилось, и не хотела стать еще одним его разочарованием.

Он упорно работал, до полной потери рассудка, до состояния, когда приходил и падал на кровать (я сама это видела). Я смутно понимала, чем он занимался, знала только, что продолжает дело отца. Этого было достаточно.

Я уважала, любила брата до беспамятства и в то же время боялась – знала, мне никогда не стать такой, как он. Уже тогда я догадывалась, к чему это приведет – к разрыву наших отношений. Эта мысль причиняла мне боль. Я старалась. Ох, как же я старалась соответствовать!

В институте, куда поступила тоже благодаря влиянию брата, я изучала те дисциплины, которые выбирал он. У меня была явная склонность к языкам, поэтому я выбрала специальность лингвиста. Конечно, с подачи Алекса. Сама я боялась и шаг сделать в сторону без его согласия.

Я не спорила, когда после окончания учебы он пристроил меня работать в межрасовый центр сотрудничества, но сбежала оттуда уже через полгода. Я просто не могла и дальше шпионить, юлить, участвовать в интригах и находиться в клубке змей, называемом политикой.

Тогда Алекс не поверил, что я могу отказаться от места в его команде. Он даже не сразу прибег к манипуляциям, уверенный, что одной его просьбы будет достаточно.

Несмотря на все его ухищрения, я так и не вернулась в центр. Напрасно братец взывал к чувству долга, к памяти предков, к ответственности, которую накладывает фамилия Данишевских…

Впервые в жизни я проявила упорство и отстояла право на жизнь. На свою собственную жизнь, какой бы бессмысленной она ни казалась.

Пожалуй, это единственный поступок, которым я горжусь. И, как мне иногда кажется, единственный, вызывающий пусть капельку, пусть совсем немного, но уважения у Алекса. Забавно, да?

Задумавшись, я упустила момент, когда кофе вскипел пенкой и ринулся на плиту. Торопливо сняла турку с огня и под неодобрительным взглядом брата разлила кофе по кружкам. Достала сахар и демонстративно положила себе два кубика. Алекс понимающе поднял уголок губ, но на провокацию не поддался – он никогда не подслащивал напитки. Эстет.

– Как мама?

Я ждала этого вопроса, но все равно вздрогнула. Поспешно пригубила из кружки, обожглась и, поморщившись, ответила:

– Все так же. Не приходит в себя. Я поменяла в вазах цветы и повесила в палате новые шторы – старые выглядели непрезентабельно.

Алекс кивнул. Я уверена, он осведомлен о состоянии мамы не хуже моего, но не подает вида. Такие расспросы стали нашим ритуалом – способом напомнить, что я тоже часть семьи Данишевских. Только я никогда не знала, кому Алекс таким образом освежает память: себе или мне?

– У отца истерлась табличка на надгробном камне. Хорошо бы поменять.

– Пришли мне счет, – тут же предложил Алекс. – Я оплачу.

В этот раз кивнула уже я, потому что если на цветы и шторы я могу найти деньги, то на новую табличку буду копить пару-тройку месяцев. Металл снова подорожал.

– Ты слышал новость об открытии месторождения на севере?

Обычно я избегаю всяких разговоров о политике, во всяком случае с Алексом, но в этот раз не удержалась: слишком сильно я беспокоилась о Лиди.

Мне думалось, братец улыбнется своей жесткой улыбкой и заверит, что у него все под контролем, возможно, выскажет два-три варианта развития событий, но вместо этого он кивнул и кратко откликнулся:

– Да, я в курсе.

Я подождала еще немного, но Алекс задумчиво пил кофе и не намеревался продолжать разговор. Вот тут я уже занервничала по-настоящему.

– И что ты думаешь предпринять? Ты же будешь что-то делать?

– Откуда вдруг такой интерес к «грязной закулисной игре»? – Алекс по памяти процитировал мое определение политических интриг и криво усмехнулся: – Ты и без меня понимаешь, что происходит.

Так, не теребить браслет, не теребить!

– Это начало конца, Майя, – он произнес это спокойно, даже обыденно, как будто делился прогнозом погоды на завтра.

Я не заметила, как в его руках появилась монетка, обычная железная монетка, привезенная с Земли и оставленная в качестве памятной вещички. Она не стоила абсолютно ничего, но Алекс бережно хранил ее. Я предполагала, что для него этот маленький кусочек металла нечто вроде талисмана. Зачем на самом деле ему эта монетка, я не могла сказать – никогда не спрашивала.

Алекс крутанул монету, и она завертелась на месте. На мелькающей серебристой стороне можно было увидеть выбитую дату выпуска – две тысячи сорок пятый, год техногенной катастрофы на Земле.

– Когда что-то запускают, Майя, остается всего два варианта: либо оно остановится само, выполнив свою задачу, либо его остановят. – Алекс резко накрыл монетку ладонью, и та замерла, застыв между его пальцами.

– Интересная лекция по движению физических тел в пространстве, – осторожно заметила я, с опаской поглядывая на Алекса. Братец к чему-то вел, и, судя по долгому предисловию, мне точно не понравится то, что он задумал.

– Тебе нужно уехать.

Вот так просто. Я исподлобья посмотрела на Алекса, тот встретил мой наверняка настороженный взгляд совершенно невозмутимо. Монетки в его руке уже не было – спрятал во внутренний карман пиджака.

– Далеко?

– Достаточно, на Цинф. Язык не забыла?

– Подожди-подожди! – Я потрясенно замотала головой. – У эрийцев с цинфийцами давняя вражда, холодная война в любой момент может перетечь в полноценное противостояние!

– Верно, – спокойно подтвердил Алекс. – У эрийцев с цинфийцами действительно не самые теплые отношение. Но какое тебе, землянке, до этого дело? Или ты снова забыла, к какой расе принадлежишь?

Я сглотнула и вцепилась в столешницу. В голосе Алекса не было ни намека на угрозу, казалось, он действительно просто напоминал мне очевидное, но почему же стало так страшно? Чертов братец с его не менее чертовой харизмой! Иногда мне кажется, что он с легкостью поведет за собой толпу в любую нужную ему сторону. Было что-то по-настоящему завораживающее то ли в его несгибаемом, почти деспотичном характере, то ли в ярко-синих глазах, в которых отражался не только ум, но и жесткая хватка.

Глаза, кстати, у нас были одинакового оттенка. От мамы достались. Пожалуй, на этом сходство между нами и заканчивалось.

Я снова искоса посмотрела на брата. Крепкий, высокий (на полторы головы выше меня), он каким-то образом внушал опасение даже тогда, когда улыбался. Улыбка у него была замечательная! Но и она вызывала ассоциации с хищником – не львом, не тигром, а скорее… с коршуном. Тонкие черты лица не могли сгладить это впечатление, наоборот, они казались излишне заостренными, а потому лишь подчеркивали едва уловимое сходство. Темно-русый оттенок волос, словно финальный мазок, завершал его образ.

Я молчала, скользя взглядом по лицу брата. Голова раскалывалась от хоровода бешено кружащихся мыслей.

– Тебе не идет этот хвост, – неожиданно ляпнула я. Тонкая, куцая косичка спускалась с затылка до середины правого плеча Алекса и заканчивалась традиционным узлом из трех разноцветных резинок – цветов всеобщего флага землян.

Такую же прическу носил мой отец, но ему она шла. Алекс же с ней смотрелся слишком вычурно. Надо же, только сейчас заметила!

– Я знаю, – пожал плечами он. – Сбрею, когда придет время. Теперь ты готова к разговору?

Алекс подался вперед и положил локти на стол, я же откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.

– Зачем мне лететь на Цинф? Там опасно.

– Не больше, чем здесь, – поморщился Алекс. – Все твои знания о цинфийцах пропущены через фильтр пропаганды эрийцев. Пояснить, что это значит?

Я покачала головой.

– Зачем? – Мой вопрос можно было трактовать двояко, и я уточнила: – Зачем я тебе на Цинфе?

– Мы подошли к финишной прямой, Майя. Сейчас все завертелось с такой скоростью… – перед моими глазами вновь возникла монетка, запущенная в бессмысленный танец чьей-то рукой. Мне даже почудились блики на столе от серебристой поверхности этого металлического кругляшка, и я моргнула, приходя в себя.

– Прости, что ты сказал?

Алекс посмотрел на меня так, будто я заставила его признаться в чем-то противозаконном, но покладисто повторил:

– У меня нет больных мозолей и ахиллесовых пят, на которые можно было бы надавить. У меня одна слабость – ты, Майя.

Теплая волна, похожая на южный ветерок, пронеслась по телу и осела легким покалыванием в немного подрагивающих пальцах. Я положила ладони на колени и сжала их в кулаки. Не хотела, чтобы Алекс заметил мое волнение.

Я и в первый раз отлично все расслышала, но хотелось убедиться, что слух не подвел меня. А еще я с трудом подавила глупое, детское желание сбегать в комнату за диктофоном и попросить братца повторить свое признание. Чувствую, в следующий раз нечто проникновенное он скажет лишь на моих похоронах, а потому жаль упускать момент.

Вместо этого я кивнула:

– Продолжай.

– Я не могу допустить, чтобы тебя использовали как рычаг давления на меня. Тебе нужно скрыться.

– В городе легко затеряться.

– Нет, тебя найдут. На Цинфе будет безопаснее.

Я помолчала, обдумывая вопрос.

– Цинфийцы… Они… Ты считаешь их союзниками?

– Я еще не решил. – Алекс покосился на наручные часы. – Майя, формулируй свои мысли быстрее, у меня осталось десять минут.

Я злобно фыркнула. Десять минут на то, чтобы я могла определиться – жить мне, убегая словно крыса, или умереть героем, воспетым в национальных песнях. Ладно хоть право выбора предоставляет. Мог бы просто запихнуть на корабль и отправить посылкой на Цинф.

Постойте-ка…

Я замерла, ошарашенная догадкой. Затем сощурилась и с подозрением уточнила:

– Это все?

– Не понял.

– Мой побег на Цинф – лишь часть плана, верно?

– Наконец-то ты начала задавать верные вопросы, – удовлетворенно и даже с каким-то облегчением, словно сомневался, что до этого дойдет, откликнулся братец. – Если все пойдет, как я задумал, мы добьемся гораздо большего, чем надеемся, но и в случае пессимистичного прогноза мы выполним задачу-минимум – обеспечим твою безопасность. Эрийцы не достанут тебя на Цинфе.

– Какова же задача-максимум?

Алекс улыбнулся.

– Издать твою книгу.

Если бы я не обвила в этот момент ножки стула ступнями, то точно бы сползла под стол.

– Алекс! Издеваешься?!

– Пять минут… – со вздохом прокомментировал брат, снова покосившись на циферблат наручных часов. Вид при этом имел самый несчастный – с таким учитель начальных классов в двадцатый раз повторяет нерадивому ученику, что дважды два – четыре. – Нет, вовсе не издеваюсь. Если я смеюсь над собеседником, то делаю это более изощренно.

– Если ты не объяснишь все человеческим языком, я тебя ударю, – на полном серьезе пообещала я. Терпение было на исходе.

– Лучший способ что-то спрятать – выставить на всеобщее обозрение. Если будешь на виду, никто не посмеет на тебя покуситься.

– Отлично. При чем здесь моя книга?

– На Цинфе одной из самых востребованных отраслей считается масс-медиа. Проще говоря, в развлекательный блок вкладываются огромные деньги. Сериалы, фильмы, книги, игры – все это пользуется бешеной популярностью, каждая новинка получает свою долю внимания. Тебе достаточно вызвать интерес, а затем напоминать о своей персоне. А что может интриговать сильнее, чем книга писательницы-землянки, прилетевшей на планету с дружеским визитом? Ах да, книгу надо будет перевести на цинфийский. Ты язык помнишь?

– Я учила его в институте! – мрачно напомнила я. – Естественно, большую часть уже забыла.

– Значит, освежишь в памяти, – распорядился Алекс. Он положил на стол флешку и придвинул ко мне указательным пальцем. – Здесь информация о планете. Не могу сказать, что сведения секретные, но после просмотра лучше бы их удалить. Только извлеки языковую программу.

– Не идиотка, догадалась бы.

– Мало ли… – пожал плечами Алекс и, проигнорировав мое гневное сопение, продолжил: – Твоя задача – удержать на себе внимание цинфийцев и по возможности создать у них в головах благоприятный образ землян. Детали прописаны в инструкции. – Он кивнул на флешку. – Вопросы?

– Э-э-э…

– Я так и думал. Тогда встретимся через неделю, когда ты вспомнишь язык и ознакомишься с учебными материалами, – с этими словами Алекс легко поднялся, уже стоя сделал последний глоток давно остывшего кофе и шагнул к выходу.

– Я еще не соглашалась!

– Хорошо.

– Мне надо подумать!

– Буду иметь в виду.

Алекс стоял на пороге квартиры и тянулся к дверной ручке, а я запаниковала по-настоящему.

– Я не смогу перевести книгу на цинфийский за неделю!

– Майя, – все-таки терпение покинуло братца, и он закатил глаза. – Естественно, одна ты это сделать не успеешь. Над переводом поработает моя группа. И не беспокойся, я уже выбрал книгу.

– Какую? – пискнула я.

– «Снег в июле». Она мне понравилась больше остальных.

– Но когда ты успел… – Алекс сухо чмокнул меня в щеку и вышел за дверь. Заканчивала фразу я уже в одиночестве: – Ознакомиться с моими книгами?

Минуту я таращилась на опустевшую прихожую, словно в полусне. Затем на автомате щелкнула замками и проковыляла в комнату, где рухнула на незастеленную с утра постель. Если бы у меня было домашнее животное, я бы заговорила с ним, но питомца я так и не завела.

– Все страньше и страньше, – пробормотала я и коснулась ладонью скользящей поверхности нетбука. Она была теплой – нагрелась за время работы. Не кошка, но все же… – Как же нам с тобой поступить?

Поглаживая крышку нетбука, я думала о предложении брата. Конечно, это больше походило на приказ, но мне не впервой было поступать по-своему. Конечно, я хотела бы, чтобы мою книгу прочло как можно больше людей – земляне, эрийцы, цинфийцы, не важно. Но я четко понимала одно: книга – лишь ширма для куда более серьезных вещей. Я стану куклой, которую будут дергать за веревочки. Готова ли я к этому?

Я спустила ноги с кровати и медленно подошла к большому зеркалу в прихожей. Склонив голову набок, я задумчиво посмотрела на свое отражение.

Невысокая, стройная, но не до худобы, изящная, как говорила раньше мама.

Мама.

От нее мне достались синие глаза, такие же, как у брата, и русые волосы, которые я все собиралась остричь до плеч, согласно местной моде, но все время откладывала – казалось, что мама бы не одобрила. А вот черты лица папины: широкие дуги бровей, красиво очерченные скулы, правильной формы нос и немного тонковатые губы.

Я прислонилась горячим лбом к прохладной зеркальной поверхности. Я – Данишевская. Их плоть и кровь. Так похожая на них внешне, неужели я могу отличаться внутренне?

– Я – слабость Алекса.

Сказанная вслух, эта фраза больше не казалось приятной, наоборот, она горчила на языке, как прокисшие сливки. Я не хотела быть его слабостью.

Закрыв глаза, я снова взвесила все за и против. Да, я боялась оказаться разменной монетой в политической игре брата, но еще больше я страшилась навредить ему. Я любила Алекса гораздо больше, чем он мог себе представить.

– Никто не сможет манипулировать моим братом.

Я бы хотела стать силой, опорой Алекса, но знала – это мне не по плечу. Достаточно того, что я просто перестану отрицать очевидное: я – Данишевская, и никуда от этого не деться.

На следующее утро первым делом я позвонила на работу и сказалась больной. Мне холодно напомнили, что, согласно последнему декрету о санкциях, отсутствие сотрудника на рабочем месте более трех дней по любой причине (уважительной и не очень) влечет за собой увольнение. Я вежливо поблагодарила за предупреждение и заверила, что склерозом не страдаю.

Что ж, в издательский дом мне уже не вернуться при любом раскладе. Ладно, не будем оглядываться на сожженные мосты – вспыхнувшее зарево может ослепить и деморализовать, а на рефлексию сейчас совершенно нет времени.

Я сварила кофе, на секунду склонилась над любимой кружкой с едва заметной щербинкой на боку и, блаженно прикрыв глаза, полной грудью вдохнула крепкий густой аромат бодрящего напитка. Кофе – это первая ступенька на лестнице, ведущей к счастью, и если он не в силах примирить вас с действительностью, то ничто не сможет. Размышляя подобным образом и все еще держа в одной руке кружку, другой я открыла кухонный шкафчик и нащупала завалявшуюся пачку с солеными крекерами. Довольно хмыкнула и вытащила печенье. В день, когда я переборю лень и приготовлю полноценный завтрак, на город обрушится как минимум торнадо, ведь мировая гармония – штука тонкая, любая мелочь может ее нарушить. Возможно, именно так Дороти и улетела в страну Оз – из-за вовремя непогашенного приступа хозяйственности у какой-нибудь ленивой девицы с высоким творческим потенциалом и низкой социальной ответственностью.

Похрустывая крекерами, я вернулась в комнату и удобно устроилась в кресле: поджала ноги и положила нетбук на колени. Открыла крышку, потянулась к лежащему рядом пледу и не глядя нажала на кнопку «пуск». Экран мигнул, запустилась программа приветствия. Флешка Алекса уже чернела в гнезде разъема. Я быстро щелкнула мышкой, выискивая нужную папку, а затем углубилась в чтение.

Файл представлял собой сборную солянку из разрозненных сведений касательно разных областей жизни цинфийцев. Имелась и краткая справка о самой планете, которую я быстро пробежала глазами, освежая в памяти подзабытую за ненадобностью информацию.

«Цинф вращается вокруг желтого карлика HR 772883 – звезды, по своим характеристикам схожей с Солнцем. Данная звездная система находится на расстоянии почти пятидесяти миллионов световых лет от Земли, в спиральном рукаве Щита-Кентавра галактики Млечный Путь, и долгое время считалась необитаемой.

Климатические условия планеты схожи с земными и подходят для жизни человека: атмосфера полностью пригодна для дыхания, более половины суши занято водой. Цинф вращается против часовой стрелки. Полный оборот планеты вокруг своей оси составляет двадцать восемь часов. Периодичность вращений вокруг звезды – триста восемьдесят дней, равных цинфийскому году, в котором местные жители выделяют пять сезонов.

Флора и фауна достаточно разнообразны. Среди них встречаются опасные для человека виды, но таковых с каждым годом становится все меньше. Технический прогресс позволил местным жителям освоить ранее непригодные для жизни территории.

В настоящий момент численность цинфийцев постоянно растет, и в случае сохранения тенденции можно будет говорить о перенаселении планеты и недостатке природных ресурсов.

Раса цинфийцев относится к разумным гуманоидам. Параметры тела соответствуют параметрам человека. ДНК цинфийца и человека практически тождественны. Высока вероятность совместимости и появления общего потомства».

Я оторвалась от экрана и задумчиво куснула губу. Не помню, чтобы на вводных лекциях по культурологии Цинфа нам говорили о чем-то подобном. Конечно, такая информация больше относится к биологии и медицине, а с этой точки зрения Цинф мы вообще не рассматривали. Да и преподавал нам не коренной житель планеты – носитель языка, а эриец, который не поощрял проявления любопытства. Как-то я попросила побольше рассказать о местном укладе жизни – и получила выволочку и контрольный тест вне плана. Тогда меня это озадачило, но я все списала на дурной нрав преподавателя. Сейчас же подумала, что, возможно, дело не только в нем.

Я нахмурилась, отмахнулась от какой-то зудящей в голове мысли-догадки, которая пока только формировалась, и щелкнула по ссылке, открывая изображение.

С фотографии на меня смотрел типичный цинфиец. Признаться, он мало чем отличался от землянина. Разве что лицо имело немного заостренную форму с ярко очерченными скулами. Крупные острые уши вызывали легкую улыбку и навевали ассоциации с литературной трилогией Толкиена – кажется, тот в своем творчестве уделял много внимания этому мифологическому народу с симпатичным дефектом ушной раковины.

Я защелкала мышкой, извлекая все новые фотографии цинфийцев. Смуглые, кареглазые и темноволосые, они определенно имели с землянами больше общего, чем эрийцы. Я задумчиво сделала глоток и даже не поморщилась, когда холодная жидкость липко прокатилась по горлу и оставила неприятный осадок – хуже остывшего кофе может быть только неправильно приготовленный.

Закрыв вкладку с изображениями, я вновь вернулась к тексту. Краткая справка подошла к концу, и теперь на меня посыпались разрозненные сведения, с ужасающей небрежностью надерганные из разных источников, как морковка с чужих грядок, и систематизированные лишь частично.

«С каждым годом численность населения продолжает расти, что приводит к многочисленным проблемам. С этого отчетного периода введены штрафы на наличие в семьях более одного ребенка, что породило лишь новое недовольство среди взбудораженной общественности.

Все растущая конкуренция за рабочее место приводит к социальной напряженности, которая непременно выльется в организованный конфликт, если правительство не предпримет существенных шагов по решению давно наболевших проблем».

Хм. Похоже на статью, возможно, даже цинфийскую. Интересно… А здесь у нас что?

Я вновь заскользила взглядом по экрану.

«Безработица, влекущая за собой финансовые проблемы, вынуждает цинфийцев ютиться в общежитиях, предоставляемых правительством. В подобных местах можно бесплатно получить крышу над головой и минимальный набор продуктов, а также, в случае необходимости, медицинскую помощь. Общежития представляют собой многоэтажные дома с просторными комнатами, заставленными кроватями. На этаже всегда в наличии ванная комната и столовая.

Подобный минимализм развивает дух коллективизма и взаимной ответственности. Возможно, именно поэтому у цинфийцев такая активная гражданская позиция. Избирательским правом пользуется каждый совершеннолетний гражданин, явка населения на выборы всегда составляет сто процентов. Это позволяет делать выводы…»

Я не дочитала. Текст напоминал выдержку из чьей-то исследовательской диссертации – любопытно, но слишком субъективно. Ладно, поищем еще что-нибудь.

О, кажется, я нашла точку зрения эрийца. Ну-ка…

«Суровые варварские законы не делают чести этой расе. По своей природе склонные к жестокости, цинфийцы проявляют ее и в правосудии. Проблема безработицы должна была породить всплеск преступности, но этого не случилось. Любое существенное преступление: убийство, кража, изнасилование – не важно, карается мгновенной смертью. Всего несколько десятилетий назад подобная кара распространялась не только на преступника, но и на всю его семью – жену, детей, родителей. В настоящее время физическая расправа совершается лишь непосредственно над преступником, но члены его семьи подвергаются гонениям: супруг (а) получает административный штраф, сумма которого столь огромна, что выплатить его зачастую возможно лишь через несколько лет при удачном стечении обстоятельств; детям закрывается ряд возможностей, в том числе и в плане выбора профессий. Согласно закону они не могут стать врачами, юристами, политиками и военными. Подобную звериную жестокость мы можем наблюдать во многих отраслях жизни цинфийцев…»

Я сглотнула. На ум пришло что-то про кару до седьмого колена. Действительно звериная жестокость… Кажется, с фразой о том, что сын за отца не ответчик, цинфийцы не знакомы.

После прочитанного на душе стало как-то беспокойно. Я встала с кресла и бездумно направилась на кухню. Немного постояла возле буфета, то открывая, то закрывая дверцы шкафчиков. Затем спохватилась, недовольно цокнула языком от бессмысленности своих действий и присела за стол, чинно сложив руки на коленях. Не прошло и минуты, как я подскочила и подошла к окну. Браслет на правом запястье жалобно позвякивал – я вновь нещадно теребила его, даже не замечая этого.

Облокотившись на подоконник и подперев ладошками подбородок, я какое-то время молча обозревала наш двор. Обычный день в неблагополучном спальном районе. Пара смельчаков гуляет с детьми, а вон та пожилая женщина что-то кричит. Я перевела взгляд чуть левее и заметила два бегущих со всех ног силуэта с женской сумочкой в руках. Навстречу ворам шли люди, но никто даже не помыслил вмешаться в происходящее.

Надо запомнить эту картину. Едва ли она возможна на Цинфе.

Я тут же задалась вопросом о том, публичные ли у них казни, но решила подумать об этом позже.

Я не могла не признать, что немного напугана, но не хотела делать поспешных выводов. Нет ничего хуже чужих умозаключений, принятых на веру.

Немного успокоившись, я вернулась в комнату и вновь уткнулась в нетбук. Кажется, снова выдержка из диссертации.

«Цинфийцы нашли весьма любопытный способ снятия социальной напряженности. На улицах были поставлены огромные экраны, день и ночь транслирующие фильмы и сериалы. Спектр развлекательных программ так обширен, что может удовлетворить любой вкус. Возле каждого экрана собирается своя компания местных жителей, которая путем голосования решает, что именно будет смотреть.

Развитие индустрии масс-медиа обеспечило жителей новыми рабочими местами (режиссерами, сценаристами, актерами, съемочным персоналом) и частично разрядило ситуацию.

Интересно, что даже в вопросе выбора развлекательной программы цинфийцы демонстрируют активную гражданскую позицию. Проявляя живой интерес к жизни актеров и других публичных людей, они готовы на поразительную преданность кумиру, которая мгновенно испаряется, если объект восхищения совершает ошибку. Любой скандал, пятно на репутации может превратить любовь в презрение, и тогда карьере бывшего любимца приходит конец. Все проекты с ним подвергаются полному игнорированию. Изгою практически невозможно вернуть былую популярность.

Как мы видим, даже в этом вопросе четко проявляется редкое у других рас единство».

Я вздохнула. С каждым прочитанным словом я все больше понимала, что Алекс поставил передо мной крайне сложную задачку. Я не была уверена, что решу ее, поэтому иррационально злилась на цинфийцев. Чем сильнее я боялась провалить задание, тем большее раздражение у меня вызывали так называемые новые союзники землян.

– Варвары, просто варвары… – тихо пробормотала я, а потом решительно щелкнула по ярлыку языковой программы. Паниковать буду потом. На Цинфе.

Придется вспомнить цинфийский. Варвары они или нет, но язык у них, помнится, весьма любопытный.

Я недовольно косилась на экран, силясь понять, как всего одна ошибка в символе смогла безобидно-позитивное восклицание: «Какой прекрасный сегодня день!» превратить в уныло-плаксивую жалобу: «Моя любимая цапля сдохла», когда оглушительный стук в дверь заставил раздраженно оторваться от языковой программы.

– Данишевская! Майя Данишевская!! Живая или мертвая, ты сейчас же откроешь мне дверь!

Я растерянно моргнула. Это голос Лиди или мне кажется?

– Данишевская!!!

Вряд ли это извращенная фантазия перетрудившегося мозга. До разъяренной Лиди в амплуа воинственной амазонки он бы не додумался.

Судя по ударам, подруга намеревалась снести с петель и без того не особо прочную дверь. Не то чтобы я была к ней нежно привязана (к двери, имеется в виду), но лишать свой дом хотя бы видимости защиты мне не хотелось, а потому я лихорадочно вскочила с постели. Уже на бегу окинула комнату быстрым взглядом и впервые за пять дней увидела ее без белесой пленки скачущих символов перед глазами. Покраснев, я торопливо стряхнула с незастеленной кровати крошки от крекеров и накинула сверху плед. Затем покосилась на дивизию немытых кружек из-под кофе, которая обвиняюще выстроилась на полу, и мысленно махнула рукой. Как говорил Алекс, если не успела спрятать труп, сделай вид, что он сгнил задолго до твоего появления.

– Иду! – крикнула я и, щелкнув замками, распахнула входную дверь. Та с готовностью заскрипела, словно давно ждала повода и теперь с удовольствием ябедничала на противного хулигана. Вернее, хулиганку.

– Слава богу, живая! – с облегчением выдохнула Лиди и, перешагнув порог, сжала меня в объятиях.

– В новостях передали соболезнования родным по поводу моей внезапной кончины? – удивленно поинтересовалась я и махнула рукой в сторону кухни. – Пойдем, я чем-нибудь тебя угощу.

Память с вежливостью, смахивающей на издевку, напомнила, что после почти недельной добровольной изоляции угостить я могу разве что водой из-под крана.

– Ты хоть читала то сообщение, что отправила мне пять дней назад?

– А что с ним не так? – не поняла я, заглядывая в пустой буфет. На полке сиротливо стояла ополовиненная банка с кофе.

Подумалось, что на дверцах шкафчика вполне гармонично смотрелась бы надпись: «Оставь надежду всяк сюда входящий». Хмыкнув, я на автомате принялась переводить ее на цинфийский. Уткнувшись взглядом в пространство, я не сразу услышала обвиняющие нотки в голосе Лиди.

– «Некоторое время не смогу появляться в кафе. Не волнуйся. Дам о себе знать, как только появится такая возможность. Целую, Майя». Ты знаешь, что это ужасно напоминает прощальное письмо?

– Да, попахивает мелодрамой, – вынужденно согласилась я, мысленно дописывая последний символ. Затем тряхнула головой, возвращаясь к реальности, и привычно потянулась за туркой.

– Извини, неважно получилось. Хочешь, перепишу? – почти без иронии уточнила я. Работа корректора накладывала свой отпечаток.

Лиди посмотрела на меня с осуждением, выворачивающим душу наизнанку (она умела одной мимикой передавать столько эмоций, что актерам немого кино пришлось бы бороться с приступом острой зависти). Я тут же виновато замолчала и смущенно отвела взгляд. Смущенно еще и потому, что в карих глазах подруги отчетливо можно было различить нецензурные символы и восклицательные знаки.

Все, совсем заработалась. Надо делать перерыв…

Я с удвоенным рвением заколдовала над плитой, выставляя огонь нужной температуры и помешивая в турке воду со специями.

– Ладно, главное, что ты жива и относительно здорова, – вздохнула она.

– Почему относительно? – неосмотрительно поинтересовалась я, отвлекаясь от священного процесса превращения воды в кофе.

– Потому что проблемы с головой в счет не идут, – мстительно припечатала Лиди и, кажется, окончательно успокоилась. – Я тебе мамины пирожки принесла. Она сказала, что даже если ты мертва, я обязана положить их на надгробие – помянуть, так сказать.

– О, гостинцы от Софи! – радостно воскликнула я, проигнорировав ту часть разговора, где говорилось о смерти. Живот заурчал в предвкушении, словно поддерживая мое воодушевление.

Пару минут спустя я выставила на стол кружки с кофе и пузатую сахарницу, которую гостеприимно придвинула поближе к подруге, а затем выложила пирожки на тарелку и тут же утащила один. Лишь надкусив теплое тесто и распробовав начинку, я задумчиво спросила, обращаясь больше к себе, чем к Лиди:

– Наверное, разговоры про пирожки на надгробии должны были полностью отбить у меня аппетит?

– Это вряд ли, – хмыкнула Лиди, делая большой глоток и тоже потянувшись к тарелке. – Кого сегодня испугаешь смертью? Кстати, отличный кофе! Откуда?

– Алекс принес.

– А ты, наверное, только этим кофе все дни и питалась. Ты заметно похудела.

Я рассеянно ощупала собственную талию и отмахнулась.

– Тебе показалось. У меня был запас крекеров, я не голодала.

Лиди поперхнулась напитком, но комментировать мою фразу не стала. Вместо этого серьезно спросила:

– Почему ты вдруг исчезла?

Я бездумно заскользила указательным пальцем по столу, выводя непонятные узоры – некстати вспомнился тот символ из цинфийского алфавита, который получался у меня хуже других. Алекс не говорил, что моя поездка – тайна за семью печатями, но я и сама понимала, что о ней не стоило болтать попусту. Впрочем, Лиди – моя подруга, и я знаю ее уже десять лет…

Как же я не люблю делать выбор! Никогда не могу просчитать все вероятные последствия.

– Готовлюсь к небольшому путешествию, – наконец уклончиво ответила я.

– Куда? – удивилась Лиди. Ее брови испуганно взлетели вверх. – Майя, ты тоже бежишь с планеты?

– Что значит «тоже»? – мгновенно насторожилась я.

– Макс подался в бега, – после паузы негромко призналась она. – Приходил вчера попрощаться. Сказал, что не хочет быть рабом на рудниках. Я не знаю, куда он отправился.

– Какой ужас… – я обхватила холодную ладошку подруги и сжала ее. – Почему ты не поехала вместе с ним?

– У меня тут родители… Я не могу их бросить.

Лиди быстро опустила взгляд, но я успела заметить блеск ее мокрых глаз. Ее ладошка осторожно освободилась из моей, словно вежливо отвергая всякую жалость.

Я растерянно смотрела на молчавшую подругу. В памяти всплыло ее лицо, не такое, каким я видела его сейчас – замкнутым, хмурым, почти жестким, а счастливым, словно изнутри озаренным светом – такое волшебное действие оказывало на него присутствие Макса.

Я вспомнила, что она почти всегда смеялась в его присутствии. Макс не обладал каким-то феерическим чувством юмора, ей просто было с ним хорошо.

Они уже год считались женихом и невестой, но из-за санкций свадьба все время откладывалась, а теперь и вовсе сорвалась.

– Я понимаю, почему он решился на побег. Я сама бы поступила так же. Он достоин большего, гораздо большего, чем… чем… – Лиди сделала судорожный вдох, голос изменил ей и явственно дрогнул.

– Тебе надо было бежать с ним, – тихо сказала я, но та затрясла головой.

– И оставить родителей? Нет, я – все, что у них есть. Только из-за меня они еще пытаются бороться. Сбежать с Максом – все равно что собственноручно выбить эпитафию на их надгробии.

– Они бы поняли…

– Ты бы бросила Алекса? – Лиди смотрела прямо, в ее лице читался вызов, и я, помедлив, покачала головой.

Окажись я на ее месте, поступила бы так же, но легче от этого не становилось.

– Я буду скучать по нему, – едва слышно проговорила, почти выдавила из себя Лиди. – Знаю, что никогда больше не увижу его, но каждый день буду встречать мыслью о нем.

Я потянулась к кружке, слепо ее нащупала и пригубила кофе, чтобы сглотнуть ком в горле. Мне хотелось сказать что-то утешительное, но любые слова прозвучали бы сейчас банально и фальшиво, поэтому я решилась на ответную откровенность.

– Я улетаю на Цинф.

Лиди подняла на меня расфокусированный взгляд. Пару секунд я терпеливо ждала, когда она поймет смысл моих слов. Ее брови медленно сошлись к переносице, а в глазах вместе с осмысленностью появилась напряженность.

– Зачем?

– Не могу сказать. Это связано с Алексом.

– Навсегда?

– Нет, на какое-то время.

– Вот как… – задумчиво протянула Лиди и без перехода резко спросила: – Данишевский понимает, во что он тебя втягивает?

– О чем ты?

– Цинфийцы – варвары, спроси любого! – С каждым словом подруга распалялась все больше. Каштановые пряди рассыпались по плечам, а на макушке воинственно затопорщились короткие волоски. – Он совсем головой поехал? Ему политика дороже сестры?

Я была готова к чему-то подобному, поэтому фраза про то, что Алекс подставляет меня, почти не причинила боли. Я только чуть отклонилась и облокотилась на спинку стула, тем самым увеличивая дистанцию между собой и Лиди.

– Ты видела хотя бы одного цинфийца? – терпеливо спросила я и уточнила: – Вживую.

– Конечно нет. Им же запрещен въезд на планету эрийцев.

– Правильно, а нам запрещено покидать ее, – кивнула я. – Так как же мы можем судить о том, варвары цинфийцы или нет?

Лиди молча открыла и закрыла рот. Растерянно отбила пальцами мотив какой-то популярной песенки и неуверенно возразила:

– Но ведь об этом все говорят. Ладно бы только эрийцы придерживались такого мнения (им давно веры нет), но ведь хвараны и карры тоже так считают…

Тут мне было сложно возразить, но все же, тщательно подбирая слова и обдумывая их на ходу, я попробовала.

– И первые, и вторые давно сотрудничают с эрийцами. У них тесная торговля и налаженные культурные связи. При этом и те и другие считают землян кем-то вроде домашних питомцев. Тебя это не настораживает?

– Сами они… Насекомые, – мрачно буркнула Лиди.

Хвараны и карры действительно напоминали огромных разумных насекомых. Возможно, из-за внутреннего неприятия их внешнего вида у землян с ними сложились весьма прохладные отношения.

– Иногда мне кажется, что человечество обречено на одиночество, несмотря на наличие других рас на планетах, – немного не к месту проговорила Лиди.

Я вздрогнула от этих слов, понимая, какой подтекст за ними скрывается, и вскинула на нее глаза. Она сидела, уставившись в опустевшую кружку, словно пытаясь что-то в ней рассмотреть, и напряженно кусала губы.

– Эй, Лиди… – мягко позвала я.

– А одному быть нельзя. В одиночестве лишь слабость, понимаешь? – торопливо, как будто я могла заставить ее замолчать, проговорила она.

– Я понимаю, – тихо согласилась я.

Встав, я обошла стол и, застыв возле Лиди, несмело раскрыла объятия. Та не спорила. Уткнулась мне в плечо и неожиданно разревелась.

– Он вернется, вот увидишь, обязательно вернется. Макс не бросит тебя.

– Ты знаешь, что нет. Теперь он вне закона, и если его поймают, то отправят в тюрьму как преступника. Майя, как преступника!

Я не умела утешать. Бо́льшую часть жизни я прожила одна, а из детства помнила только, как мама гладила меня по голове, когда я плакала, разбив коленки. Моя рука неуверенно взметнулась к волосам Лиди, и я провела по ним, как когда-то делала мама. Лиди всхлипнула сильнее и понесла совсем уж бред:

– Помнишь, в тюрьмах на Земле самой строгой мерой наказания считалась одиночная камера, где нельзя было заняться не чем иным, как размышлениями? Так вот, Майя, планета эрийцев – это наша одиночная камера!

В ответ я забормотала что-то оптимистично-бессмысленное, сама до конца не понимая, что же говорю. Неожиданно Лиди отстранилась от меня и подняла заплаканное лицо.

– Они совместимы с нами?

– Что? – я не сразу разобрала сиплый шепот Лиди и ответила с опозданием. – Да, ДНК почти тождественна земной.

– Тогда оставайся там. Присмотрись к ним. Найди свою любовь и будь счастлива.

– С варваром? – мягко вернула ее же собственное определение цинфийцев.

– Так даже лучше. Варвар лучше других сможет защитить свою женщину.

Я бы рассмеялась, но побоялась обидеть Лиди. Вместо этого хитро прищурилась, пихнула ее в плечо и деловито уточнила:

– То есть я так плоха, что ни один землянин на меня не клюнет? Остаются только цинфийцы?

Лиди усмехнулась и поддержала игру.

– Кто же по доброй воле породнится с Алексом Данишевским? Нет, Майя, послушай мой совет – выходи замуж за цинфийца. А мужа знакомь с братом на самой свадьбе.

– А лучше после? – понимающе фыркнула я.

– Это был бы идеальный вариант, – одобрила она, и мы обе с облегчением рассмеялись.

Больше к теме политики и моего путешествия мы не возвращались. Просидели до вечера и проболтали ни о чем, а после Лиди ушла, не забыв взять с меня обещание звонить ей каждый день или хотя бы через день.

Я была полна решимости выполнить нашу с ней договоренность.

Братец меня убьет.