Спешка – враг всего сущего на земле. Мне это прекрасно известно, поскольку с раннего детства мама и бабушка неустанно повторяли в унисон: «Санечка, если не хочешь никуда опаздывать – учись бережно обращаться со временем. Собирайся заранее, выходи из дома с запасом». И так – изо дня в день, из года в год. Вот только не пошла их наука мне впрок – я все равно не научился искусству приходить куда-то вовремя. То есть – иногда мне это удается, но какой ценой! Растрепанные волосы, учащенное дыхание и красные щеки – вот обычный результат моих забегов на короткие, средние и длинные дистанции. Как сказал бы мой приятель Павел, я выгляжу так, словно только что кого-то… Ну, вы поняли.
Да кабы так, то еще ничего, мне бы не так обидно было. Это и вспомнить приятно, особенно если женщина была красивая. Да шут с ними, с воспоминаниями, тут даже сам факт того, что красавицу вот так, на ходу, между прочим… Самооценка до небес взлетит. Проще говоря – это причина, которой можно не стыдиться. А у меня что? Как правило, это поиски свежей или хотя бы не слишком мятой сорочки, а также попытки обнаружить в квартире местонахождение смартфона, вот типовые причины того, почему я всегда опаздываю. Это даже не следствие моей безалаберности, это просто фигня какая-то. Я даже иногда думаю – может, меня кто-то проклял?
И если уж совсем честно – на кой ляд я сдался очень красивой женщине? Кто я такой есть? Среднестатистический клерк со всеми прилагающимися к этой общности людей характерными чертами, то есть – с намечающимся от сидячей работы и сухомятки животиком, зарплатной картой, на которой постоянно нет денег, и перманентно сонными глазами.
Да еще и с дурацкой привычкой везде опаздывать, а особенно на работу. И налетать за это на штрафы.
В довершение всего, недавно у нас на работе турникеты установили, те, к которым личные карточки надо прикладывать. И теперь в начале каждого месяца подводится эдакий баланс – кто на сколько опоздал, кто как часто курить бегал, ну и так далее. Начальник службы безопасности Силуянов лично все проверяет, и в эти дни из глубин третьего этажа нашего здания, из того отсека, где «безопасники» сидят, раздается его демонический смех. Я как-то его слышал, когда к ним документы на визирование относил. Очень страшно. Серьезно.
Впрочем, это рвение легко объяснимо. «Безопасникам» этот турникет надо как-то окупать, и делается это за наш счет. Штрафы – они такие штрафы, и никого они не минуют. А особенно – меня.
Просто мне от службы безопасности перепадает больше, чем остальным. Силуянов меня отчего-то сильно не любит, причем этого даже не скрывает. В чем причина – неизвестно, но факт есть факт. Если к кому-то, вроде Пашки Винокурова из казначейства, он иногда благоволит, закрывая глаза на более-менее несерьезные проколы, то все мои «косяки», даже мельчайшие, непременно актируются и превращаются в служебные записки, которые идут на стол к руководству. Я иногда уже чихать боюсь, серьезно. А вдруг обвинят в том, что сознательно собираюсь заразить особо злобным вирусом гриппа всех-всех-всех сотрудников нашего банка, а это уже диверсия. Или даже хуже того – теракт. Накатает особо злобную «телегу» председателю правления, выведут меня во внутренний двор и, даже не дав сказать последнего слова, расстреляют. Единственный плюс в этом – попробовать перед словом «Пли!» все-таки высказать этому блюстителю порядка все, что я о нем думаю. Выкрикнуть: «Гад ты плешивый!» и принять в грудь град пуль, а после красиво завалиться на бок, пятная кровью асфальт.
Тьфу, какая чушь в голову лезет сегодня. Хотя – когда о подобной ерунде размышляешь, то дыхание от быстрой ходьбы, почти бега, не так сбивается.
Итак – с самого начала, а то я опять бегу впереди паровоза. Впрочем, это моя отличительная черта – я все время спешу, даже в рассказе о себе. Меня зовут Александр Смолин, я работаю в одном из московских банков в службе финансового мониторинга. Мне двадцать четыре года, я не женат… Уже не женат. Хотя, по здравому размышлению, назвать браком шесть месяцев непрерывных скандалов, первый из которых грянул сразу после росписи, а последний завершился в аккурат после получения свидетельства о расторжении брака, трудновато. Для меня самого загадка – зачем я тогда в ЗАГС направился вообще? Точнее – мы направились. Ведь с самого начала было понятно, что это попытка с негодными средствами. Впрочем, это вопрос, на который ответ не будет дан никогда. Если бы хотя бы половина мужчин смогла ответить на него, то одной извечной тайной бытия стало бы меньше.
Нет, на самом деле все было не так уж и плохо сначала. Мне иногда кажется, что если бы мы со Светкой не завершили «конфетно-букетный» период так стремительно, то все могло бы быть по-другому. Хотя – нет. Ее мама все равно приняла бы деятельное участие во всем происходящем.
Не стану скрывать – процентов на пятьдесят я виню в нашем разводе эту старую… Леди. Думаю, вы поняли, какое слово я имел в виду, да? Там нет никакого носа крючком и седых патл под платком, напротив – Полина Олеговна очень за собой следит, тратит кучу мужниных денег на процедуры и, подозреваю, даже делала пластику. Но все равно она… Да ведьма она, чего уж.
Ладно, все. Ведь давал же себе слово забыть и о Светке, и о ее мамаше. Что было – то прошло. Как там у нас в корпоративном уставе написано? «Мы команда единомышленников, уверенно смотрящая в будущее». Ну слово «команда» следует заменить на «террариум», а так все верно. Позитив и уверенность – вот что следует излучать сотруднику преуспевающей компании. Нет-нет, тут никакой иронии, пока все так. Мы даже проверку ЦБ благополучно прошли, по нашим временам это серьезный показатель успешности.
И это, бесспорно, заслуга всего коллектива.
Черт.
Прав был Винокуров, через какое-то время мы все начинаем думать и говорить казенными штампами, фразами из должностных инструкций и рекламных буклетов. Даже в быту. Даже с самими собой. Я думал, он шутит, но похоже, что нет.
Я мчался по Гоголевскому со скоростью чайки, летящей над бушующим морем к берегу, мой «самсонайт» хлопал меня по боку. А может – успею? Что там осталось? Семь минут? Точно успею – сейчас на переход, и вот он, Сивцев Вражек.
Наш славный «СКД-Банк» расположен отменно, это частично компенсирует не самую большую по столичным меркам зарплату, периодическое помешательство высшего руководства, выражающееся в генерировании изначально невыполнимых идей, и придирки Силуянова.
Сивцев Вражек – это очень уютная московская улица, которая умудрилась сохранить свое лицо даже в наше стремительное время. В ней есть какое-то очарование той Москвы, которую теперь все чаще называют «старой», причем имея в виду не восемнадцатый и девятнадцатый век, а середину-конец двадцатого.
Девяностые годы, понятное дело, ее все-таки потрепали, несколько зданий перестали существовать, но все-таки эта улица сумела уцелеть. Вроде вокруг центр, с его круглосуточным шумом большого города, слева Остоженка, справа – Новый Арбат, и при этом на Сивцевом Вражке всегда тишина и покой.
Плюс – до «Кропоткинской» недалеко. Или – до «Смоленской», хотя туда топать подальше будет. Это очень удобно, когда разные ветки метро рядом. Наша жизнь такая – никогда не знаешь, куда тебя вечером занесет.
Хотя меня редко куда-то заносит в последнее время. И сам не хочу, да и, если честно, – не зовут никуда особо. Да и раньше не звали, еще в институте. Это Винокуров у нас фейерверк, вокруг него даже воздух искрит. Шутки, прибаутки и все такое прочее, включая восхищенные взгляды девчонок из кредитного и даже операционного. Просто последних чем-то удивить сложно, они с клиентами работают, а это полностью отбивает все чувства – от удивления до отвращения. На «текучке» сидеть – это, я вам скажу, еще то удовольствие.
Так вот – он такой, а я… Я не умею вот так создавать вокруг себя праздник. И рад бы, да не получается так, как у Пашки. Хотя, что врать – хотелось бы.
Нет-нет, я тюфяком никогда не был, но и в заводилах сроду не ходил. Не хватает мне для этого чего-то. Чего именно – не знаю. То ли напористости, то ли уверенности в себе, то ли еще чего. Например – харизматичности.
Светка говорила, что я просто не умею в нужный момент подать себя соответствующим образом и проявить необходимую гибкость и предприимчивость. Ну это я красиво завернул, так-то она меня просто «тюленем» называла. Но смысл-то этот?
Ну да, не умею. Дома решаю вечером – пойду и потребую. А на работе как-то не выходит реализовать задуманное. То не ко времени, то еще что. Или просто ежедневная карусель закружит, и вспоминаешь о задуманном только по дороге домой.
Потому, наверное, и сижу на своей должности уже третий год без повышения. Не скажу, что меня это сильно расстраивает, но все-таки немного обидно, что Людка Кузнецова, пришедшая через год после меня и у меня же обучавшаяся, уже заместитель начальника отдела, а я все так и роюсь в проводках предыдущего дня, отыскивая среди них сомнительные операции.
Успокаивает только то, что я не один такой. Имя нам – легион. И успокаиваем мы друг друга на перекурах фразами вроде:
– Зато нам любая проверка пофигу. Отдуваться-то начальникам, а мы свое дело сделали – и домой.
Сомнительное утешение, но лучше такое, чем никакого.
Вот так, за размышлениями, я пробежал половину Гоголевского бульвара и был совсем рядом с переходом, за которым начинался Сивцев, но тут меня остановил женский оклик:
– Молодой человек, вы не поможете? Тут дедушке плохо, надо его хотя бы поднять, что же он так лежит? А нам не справиться.
Я посмотрел налево – и верно, на скамейке боком лежал тучный старик с багровым лицом, а около него суетились две женщины. Как видно – молодые мамы, поскольку рядом с ними стояли прогулочные коляски с карапузами, с интересом наблюдавшими за происходящим.
– Не можем поднять, – жалобно посмотрела на меня одна из женщин, миниатюрная брюнетка. – Очень он тяжелый. «Скорую»-то мы вызвали уже, да пока она сюда доедет.
– Может, тогда лучше и не трогать? – резонно предположил я. – Пусть себе лежит. Пошевелим его, а в голове дедушки какой сосудик лопнет, еще хуже все станет.
Не скажу, что мне было трудно им помочь, но мне эта идея не очень понравилась. Сейчас я его подниму, он, не дай бог, крякнет, и быть мне крайним.
– Надо, – с уверенностью человека, который превзошел все тайны медицины, сказала брюнетка. – Я читала. И у Малышевой видела в программе. Или не у Малышевой? В общем – надо.
Ну раз у Малышевой – тогда конечно. Да и что теперь? Остановившись рядом со скамейкой, я все равно опоздал и тем самым обрек себя на очередную объяснительную. И штраф.
Я перекинул ремень «самсонайта» через шею, чтобы сумка не мешала, и посмотрел на старика.
Глаза у него были плотно закрыты, он трубно сопел красным широким носом, чем-то напоминая закипающий чайник, на виске дергалась жилка. Как видно, ему и впрямь было лихо.
Под мышками белой, в мелкую клетку, рубахи у него расплылись темные пятна, что и неудивительно – утро выдалось жарким, благо июнь на дворе, а масса тела у деда изрядная. Еще подниму ли, что-то я в этом засомневался.
– Ну-ка, отец, – я чуть присел, подхватил его под руки, чуть поморщившись от ударившего в нос запаха старости и пота. – Что же это тебя так растопырило-то?
– Так годы, – заставив меня вздрогнуть, басом ответил дед. – Дожали, проклятые.
Напрягая все свои скромные силы (я не спортсмен от слова «совсем») мне удалось усадить старика. Сделав это, я плюхнулся на скамейку рядом с ним.
– Дедушка, может, вам таблетку? – спросила у него сердобольная брюнетка. – У меня, правда, нитроглицерина нет и валидола тоже, но есть «ношпа».
– Что мне твоя таблетка? – так и не открыв глаза, спросил у нее старик. – Все уже, пора мне за кромку. Тут лекарства не помогут, тут другое надо.
– Зря вы так, – вступила в беседу вторая женщина, в отличие от своей подруги – блондинка. – Я вот недавно в журнале читала, что наша жизнь зависит от нас самих. Если говорить себе, что ты здоров, то и будешь таким. Если в это по-настоящему верить, имеется в виду. Нет, медицину со счетов списывать не следует, это само собой, но эмоциональный настрой, постоянный позитив очень многое решает.
– Ну да, ну да, – расхохотался дед, показав на редкость хорошие для своего возраста зубы. Может – вставные? – Скажешь – не болят кишки, вот они и пройдут сами по себе.
Смех, похоже, подкосил его окончательно, поскольку он сразу же закашлялся, хрипло задышал и приложил руку к правому боку.
– Плохо, – сообщил старик нам и наконец открыл глаза. – Не поможет мне вера, вот какая штука, девки. Не может помочь то, чего нет.
Женщины поджали губы, как видно, слово «девки» им не сильно понравилось.
Судя по всему, дед был плох, но прямо сейчас богу душу отдавать не собирался, потому я счел свою миссию выполненной. Я не медик, что мог – то сделал.
– Пойду, – я встал со скамейки. – Просто мне на работу пора.
– Спасибо тебе, парень, – прогудел старик, повернув ко мне голову. – За помощь – спасибо.
Я пересекся с ним взглядом и немного опешил. Это у него линзы, что ли? Просто до того я не видел у людей такого радикально-зеленого цвета глаз. Я вообще не очень хорошо разбираюсь в их цветах. Кто-то вот различает карие глаза и голубые, а по мне все они на одну колодку. Но тут все было очень уж ярко выражено.
– Да не за что, – я глянул на экран смартфона, который достал из кармана, и убедился, что точно опоздал. – Все мы люди, все мы человеки.
– Спорный вопрос, – заметил старик, закашлялся, а после вытер рот рукавом рубашки. – Можешь мне поверить. Да постой, куда собрался? Скажи, ты из городских?
– В смысле? – не понял вопроса я.
– Родом из города? – уточнил старик.
– Ну да, – меня, если честно, он начал раздражать.
Ну вот какое ему дело до того, где я родился? И потом – не люблю я откровенничать с незнакомыми людьми.
– А родители твои – тоже городские? – настырничал он.
– И родители, и родители родителей, – добавив в голос сарказма, ответил я. – Дедушка, я пойду, извините. Времени совсем нет.
– Да и нам пора, – сообщили почти в унисон женщины с колясками.
– Плохо, – пожевал губами старик. – Городской, да еще и обормот, похоже, изрядный. Вон рубашка-то из штанов торчит. Иэ-э-эхх… Ладно, парень, держи руку, что уж теперь.
Я не понял сначала насчет рубашки, но, бросив взгляд вниз, сообразил, о чем говорит странный дед – вылезла она немного из-под ремня. Тоже мне, модный критик. Бывает. Не из ширинки же?
Заправив ее, я заметил, что дед так и не опустил руку, протянутую мне. Мало того – он внимательно смотрел на меня, явно ожидая ответного жеста.
Надо пожать – пожму, ничего такого здесь нет. Может, после этого он от меня отстанет, и я наконец-то с чистой совестью отправлюсь на работу?
Широко улыбнувшись (люди это любят) я сжал его широченную ладонь. Точнее – попробовал это сделать.
– Тонковат в кости. Эх, городские! – просипел дед, сжимая мою руку. – Ладно, ничего. Главное, чтобы стержень внутри был, чтобы сдюжил. Чтобы, значит, не пропало…
Что он имел в виду под словом «не пропало», я так и не понял. Да и когда? Дед закрыл глаза, его рука сжалась как клещи, сдавив мою ладонь так, что я даже взвыл от боли, но это были еще цветочки.
Ягодки начались через пару секунд. Меня как молнией от головы до пят пробило, это точно был электрический разряд, его ни с чем не спутаешь. В детстве я как-то мамину шпильку в розетку засунул, так что ощущения помню прекрасно. Как вообще меня тогда не убило, до сих пор голову ломаю.
Вот и здесь было то же самое. Меня пару раз тряхануло, я попробовал вытащить свою руку из железного захвата старика, но сделать этого не удалось. А потом в голове что-то бумкнуло, перед глазами рассыпался яркий пучок искр, и я потерял сознание.
– Помер он, – именно это было первое, что я услышал, когда пришел в себя. – Не дышит. А твой?
Мне на лицо полилась какая-то жидкость.
– Вроде живой, – неуверенно произнесла брюнетка, голос которой я узнал.
– Живой, – недовольно сказал я и открыл глаза. – Все-все, не лейте больше!
Представляю, что стало с воротником рубашки. Да что с воротником, с моим внешним видом в целом. Лежание на земле, пусть даже она и находится на облагороженном и аккуратненьком Гоголевском бульваре, не способствует сохранению опрятного внешнего вида.
Что это было-то? Что меня дернуло так, что я даже сознание потерял? Ерунда какая-то.
– Ну хоть этот в порядке, – обрадовалась вторая женщина и испуганно посмотрела на деда, который так и сидел на скамейке, снова закрыв глаза.
Хотя – нет, не так. Проглядывала в его облике какая-то неуловимая деталь, безоговорочно свидетельствующая о том, что этот человек не спит, не думает о чем-то, а мертв. Какая-то фатальная расслабленность была видна сейчас в позе старика, слишком уж умиротворенное лицо, у живых такого не бывает.
Говорят, что раньше, в старые времена, люди мертвецов боялись. Не в мистическом смысле, ходячие трупы бывают только в фильмах ужасов, а просто – не любили люди вида смерти. Такое уж свойство есть у человеческой природы – живое живым, мертвое мертвым. Нет, есть отдельные личности, которым Смерть сестра, подружка и сфера деятельности, но это скорее исключения из правил. Понятно, что медикам и полицейским без этого никуда, но остальные люди, с более мирными профессиями, старались держаться от мертвых подальше. Ясно, что совсем уж отстраниться от этого у них не получалось, но одно дело свой мертвец, дедушка там, или бабушка, и совсем другое – совершенно незнакомый тебе покойник.
Три последних десятилетия отучили горожан, по крайней мере московское народонаселение, бояться подобного. «Ревущие девяностые», с их постоянными перестрелками и утренними трупами на улицах, в результате отбили у людей привычку с воплями шарахаться от мертвых тел. Как, впрочем, и без особой нужды их трогать, чтобы не нажить себе лишних проблем. Одно время было так – кто нашел покойника и о нем сообщил куда следует, тот и есть злодей-убийца. Циничные же «нулевые», в которые я рос, в свою очередь выработали дополнительный защитный рефлекс при виде чужой боли, бед и смерти, добавив людям некую толику равнодушия. Что поделаешь – люди смертны. И потом – все там будем. Со своими бы проблемами разобраться.
Говорят, что на периферии народ душевней, мимо не пройдет, поможет незнакомому человеку, даже если тот не просит о помощи. Хорошо им там. У нас такого давно нет.
Вот и сейчас – вроде бы что-то не то происходит, один человек, похоже, помер, второй валяется на земле и его поливают водой, а люди знай проходят мимо. Бросят любопытный взгляд, блеснут глазами – и бегут дальше. Все так, все верно – пока к ним не обратились, лезть не стоит. От греха.
Нас это не касалось, мы уже по самые уши вляпались в ситуацию. Нет, дед, который еще пару минут назад кхекал, говорил странные вещи и трубил носом, а сейчас безмолвно раскинулся на скамейке, бесспорно вызвал у нас троих чувство жалости – все-таки живой человек был. Но почти немедленно к жалости примешалось и раздражение, по крайней мере у меня.
– Новое дело, – я встал на ноги и отряхнул брюки. – Он еще и помер. Ну все, теперь точно прогул заработаю. Пока полиция приедет, пока протокол составят… Еще и в отделение небось потащат.
– Мы не можем в отделение, – переглянулись женщины. – Нам скоро есть и спать. У нас режим.
– Вы спортсменки, что ли? – изумился я.
– Да нет. Нам – это в смысле им, – брюнетка показала на серьезного малыша в коляске и звонко рассмеялась, но тут же осеклась, испуганно посмотрев на покойника. Ну да, рядом с мертвым телом как-то неловко хихикать. – У вас просто детей нет, а то бы поняли.
– У вас режим, у меня работа, – я снял сумку и поставил ее на скамейку, после стянул с себя пиджак. – В результате ни мне, ни вам не видать желаемого. Черт, черт, вся спина угваздалась!
– Скажите, – блондинка качнула коляску. – А вы отчего в обморок упали?
Ее подружка немедленно с интересом уставилась на меня.
– Не знаю, – я постучал рукой по пиджаку и поморщился при виде пыли, которая из него полетела. – Сам не понял. Но вообще он мне руку очень сильно сжал, чуть не раздавил.
– Наверное – болевой шок, – со знанием дела сказала брюнетка. – У Малышевой про такое рассказывали.
– И у доктора Комаровского тоже, – поддержала ее подруга.
– Девушки, милые, – я натянул пиджак и закинул сумку на плечо. – Давайте я вам оставлю свой телефон и пойду, а? Мы же взрослые люди, понятно, что дед помер сам по себе, скорее всего от инфаркта, медики наверняка это подтвердят. А если у «ментов» будут вопросы, то я подъеду куда надо и дам показания.
Вообще-то это было не очень правильно, в подобных ситуациях лучше разбираться на месте, но очень мне не хотелось заработать прогул. Силуянов его точно не проморгает, накатает докладную и отправит ее наверх. Не скажу, что у меня служебное положение шаткое, но кто знает? Лишний «косяк» никому не нужен.
Впрочем, можно будет у полиции справку выпросить, они вроде такую выписывают. В конце-то концов – я гражданский долг выполнял, помогал ближнему своему.
– Нет-нет, – посерьезнела блондинка. – Оставайтесь с нами. Мало ли что?
– И вообще, правильней будет, если мы уйдем, а вы останетесь, – поддержала ее брюнетка. – Вы, в конце концов, мужчина, вам и разбираться. У меня вот муж…
Что там у нее с мужем, я так и не дослушал, поскольку заметил полицейский наряд, который неспешно шествовал по бульвару, как видно, совершая свой будничный обход.
– Господа полицейские! – зычно крикнул я и помахал рукой. – Можно вас?
Немногочисленные прохожие с большим интересом стали окидывать нас взглядами, но все так же шествовали мимо.
– Сержант Синицын, – козырнул один из полицейских, когда наряд подошел к нам. – Что у вас слу… Опа. Жмурик.
– Ага, – вздохнул я, показывая на старика. – Меня вот женщины окликнули, сказали, что деду плохо, он даже на скамейку завалился. Мы его подняли, он с минуту поговорил, руку мне пожал, вроде как вместо «спасибо», и того… Вот и вся история.
– Инфаркт, – со знанием дела сказал второй, безымянный полицейский. Он осмотрел тело, оттянул веко, пытаясь что-то увидеть в мертвом глазу старика, и сейчас деловито и умело лазал по его карманам. – Саш, документов нет. Свезло нам, получили мы неопознанный труп.
– Он вам никак не представился? – с надеждой поинтересовался у нас сержант Синицын. – Может, фамилию свою назвал или хотя бы имя?
– Нет, – покачал головой я. – Ничего такого не было.
– Я так думаю, он деревенский был, – неожиданно подала голос блондинка. – Речь у него была не городская. Нас девками назвал. Не в смысле – девки из сауны, а так, как в деревнях говорят.
– Да-да, – подтвердила брюнетка. – Так и было.
– Час от часу не легче, – вздохнул безымянный полицейский. – Ладно, надо труповозку вызывать. Скоро тут солнце будет, дед тучный, начнет еще оплывать. Да и детей скоро прибавится, ни к чему им на такое смотреть.
– Мы «скорую» вызвали, – поделилась с ним брюнетка. – Минут как пятнадцать уже.
– Молодцы, – одобрил сказанное сержант Синицын. – Давайте-ка я пока ваши данные перепишу. Скорее всего, вам придется подойти к нам отделение, дать показания.
– Но это не сегодня? – с надеждой спросил я. – Не сейчас?
– Нет, – обрадовал меня сержант. – На неделе. Следователь с вами свяжется. Да тут дело ясное, не переживайте. Пожилой человек, грузный, перепады температур, вот и… Сами посудите – пять дней назад жара, три дня назад чуть ли не минусовая температура, а сегодня опять пекло. Такое не всякий молодой легко перенесет. У меня вот голова болит не переставая.
К моей великой радости, все закончилось довольно быстро. Сержант Синицын записал в блокнот наши данные, для проверки набрал телефонные номера, убедился, что они действительно существуют, и наконец сказал:
– Все, граждане, больше не задерживаю. С вами свяжутся.
Я распрощался с женщинами, которые тоже были невероятно рады тому, что все закончилось, и поспешил к переходу.
Уже перейдя дорогу, я зачем-то обернулся и увидел, что к полицейским, присевшим на лавочку рядом с трупом, подошла парочка – молодой парень в светлой куртке и невысокая девушка, чьи рыжие волосы ярко блеснули в лучах утреннего солнца.
Интересно, это кто? Ну не сердобольные же граждане? Хотя – чего гадать? Какая мне теперь разница? У меня теперь другой вопрос на повестке дня стоит – как в банк пройти.
Дело в том, что для сотрудников у нас есть отдельный вход, где как раз и стоят вышеупомянутые турникеты, которые фиксируют время прихода и ухода. Но кроме него, естественно, есть еще и парадный вход для клиентов, большой и красивый, отделанный мрамором и с дверями на фотоэлементе. Иногда серьезно опоздавшие сотрудники именно через него умудряются проскользнуть на работу, но тут все не так просто. Во-первых, многое зависит от того, какая смена охранников несет вахту. Есть ребята, которые прикроют и промолчат, а есть такие, которые непременно заложат, да еще и подтвердят это видеокадрами с камер наблюдения. Во-вторых, тут может возникнуть некая коллизия – турникет не отметит того, что ты вообще пришел в офис, то есть тебя вроде как и нет. Но при этом по факту ты есть, и это все подтвердят. Силуянов поймет, в чем дело, и затаит зло. В-третьих, самое неприятное – если тебя на подобном прищучат, то неприятности будут куда более серьезные, чем если ты просто опоздаешь. Одно дело – нарушение трудовой дисциплины, другое – попытка умышленного обмана службы безопасности и руководства банка. Это не я такую фразу придумал. Это так Ленку Денисенкову недели две назад честили на «разборе». Ее как раз на подобном прищучили и по этой причине почти полчаса в кабинете начальника отдела по работе с персоналом препарировали, мозг чайной ложкой не торопясь выедали.
Впрочем, она легко отделалась, штрафом. Мне такое не светит, мне в подобном случае чего-нибудь похлеще впаяют. Могут даже сослать в дополнительный офис, куда-нибудь в Обнинск или Электроугли. Нет, это не каторга, и там люди работают, даже есть плюсы, например – отношения в коллективе получше. Оно и ясно – руководство-то все в Москве, отсюда и размеренность бытия, все чинно, благородно, по-семейному. Но сколько туда пилить-то каждое утро и оттуда каждый вечер? Застрелиться и не жить.
Я так и не вспомнил, кто сегодня на главном входе стоит, и решил не рисковать. Черт с ним, штраф так штраф. Будем считать, что я того неизвестного мне деда таким образом помянул.
Впрочем, уже через пару минут я об этом решении пожалел. Прямо у турникета я лоб в лоб столкнулся как бы вы думали с кем? Ну да. С Силуяновым.
– А вот и Смолин! – радостно, как-то даже по-детски обрадовался мне он и раскинул руки, как бы предлагая: «Давай обнимемся». – Голубь ты мой сизокрылый. Опять влетел?
– Не без того, Вадим Анатольевич, – хмуро ответил я, признавая очевидное. – Но у меня есть уважительная причина.
– Как и всегда, – Силуянов подошел ко мне, ухватил за плечи и немного потряс. – Как и всегда, Смолин. У тебя все дела да случаи. Но всему в этой жизни приходит конец, включая и мое терпение. Все, «дитя солнца», достал ты меня. Иди на свое рабочее место и жди моего звонка. Я вот сейчас на тебя статистику подберу, в папочку ее аккуратно положу – и пойдем к Чиненковой, там беседу продолжим.
Чиненкова – это как раз тот самый начальник отдела по работе с персоналом. Тетка она лютая и безжалостная, потому и отдел этот называют обычно не «по работе с персоналом», а «по борьбе с персоналом».
– Может, не надо? – решил все-таки попробовать выкрутиться я. – В последний раз?
– Надо. Надо, – заверил меня Силуянов, улыбаясь как родному. – Тем более, что в последний раз я тебя как раз пожалел и даже дал добрый совет. Практически отеческий. Ну, вспоминай.
Я почесал затылок. Не помню. Я его тогда особо не слушал, что он нового сказать-то может? Поорал он тогда на меня, да и отпустил.
– Вот, – Силуянов ткнул мне пальцем в грудь, попав в аккурат в галстучную булавку. – Ты меня даже не слушал. А я тебе сказал – купи себе вазелину и держи его в ящике стола, скоро пригодится. Не купил? Зря. Насухую больнее будет.
– Ха-ха-ха, как смешно, – не удержался я, понимая, что терять уже нечего. – Ну если мне все равно кранты, так я пойду пока, поработаю? До экзекуции?
– Иди. Иди, родной ты мой, – Силуянов сделал некий жест рукой, показывая, что дорога свободна. – И жди звонка. Я подготовлю все быстро, у меня ты на особом контроле.
Вот чего он так на меня взъелся? Дорогу я ему не переходил, денег у него не занимал, даже за спиной гадости почти не говорил. Ну всяко меньше, чем другие. Но при этом дрючит он меня куда больше, чем остальных. Может, он из этих самых, и так мне свою любовь демонстрирует? Ну школьники понравившихся девчонок за косы таскают, а начальник службы безопасности, соответственно, знай штрафы выписывает.
Хотя, даже если он не из этих самых, то он все равно к ним относится. Если и не по сексуальной принадлежности, то духовно точно.
Такая меня злость взяла, вот только выхода у нее не было. Что я могу сделать? Да ничего. Только уволиться, но и это ни к чему хорошему не приведет, Силуянову-то от этого ни жарко, ни холодно. Больше скажу – он только порадуется, а потом мне еще и жизнь испортит. Из других мест за справкой о моем нравственном и профессиональном статусе к нему же звонить и будут. Представляю, что он наговорит.
– Чтоб тебя стошнило, – прошипел я в спину главного безопасника и побрел в свой отдел, ждать звонка и раздумывать о том, что меня ждет.
Прошел час, прошел второй – телефон молчал. Нет, звонки были, но рабочего характера. Силуянов не звонил.
Время подошло к обеду, и я, подумав немного, решил, что если он до того меня не вызвал, то и в обеденное время вряд ли это станет делать. Может, его вообще куда-то предправ услал, такое случалось. Или еще что-то произошло.
Так оно и оказалось. Произошо. Об этом рассказал мне Витек Рыжков, один из тех охранников, с которыми мы, сотрудники банка, водили дружбу. Был он нормальным парнем, на нас не стучал и на разные мелкие нарушения, из которых во многом и состоит офисная жизнь, прикрывал глаза.
– Не трухай, Саня, – сказал он мне, когда я с ним поздоровался. – Знаю, что он тебя драконил с утра и обещал к Чиненковой отволочь. Можешь выдохнуть, не будет сегодня ничего.
– Почему? – с неподдельным интересом немедленно спросил у него я.
– «Травит» его, – хмыкнув, ответил мне Витек. – Просто неимоверно как.
– В смысле? – заморгал глазами я.
Витек отслужил срочную на флоте и частенько использовал в разговоре соответствующую терминологию, которую я не всегда понимал.
– Блюет он, – Витек хохотнул. – Часа два уже, с перерывами по десять минут. Валит все на какой-то йогурт, что с утра съел, и жену материт, которая ему его подсунула. Не поверишь – мне его даже жалко стало под конец, у него в брюхе ничего кроме желчи не осталось уже, он чуть ли не воздухом тошнит.
– Есть на свете бог, – с удовлетворением сказал я. – Отлились кошке мышкины слезки. Да хоть бы его и вовсе наизнанку вывернуло, даже не пожалею.
Витек был не стукач, ему такое говорить можно было.
– Вот ведь, – покачал он кудрявой головой. – Ты пятый, кому я это рассказываю, и ни один человек его не пожалел. Это же надо так коллективу насолить?
Я кивнул с многозначительным видом, выражая свое согласие с услышанным, и пошел обедать в соседнее кафе.