Дорога, выложенная серым камнем, бежала между полями, вскоре их сменили виноградники, повозка переваливалась на ухабах, а я смотрела на карету, что маячила прямо перед глазами, и все пыталась понять, для чего герцогу понадобилось брать меня с собой. В доме достаточно служанок, есть и расторопнее, и красивее, и надежнее. Зачем ему именно я? На душе было неспокойно. Не верила я в чужую доброту. События двухлетней давности навсегда отучили меня кому-либо доверять, и теперь я никак не могла расслабиться, все ждала подвоха. Ужасное состояние. Лучше уж занять голову чем-то другим. Взгляд упал на золотой герб, покачивающийся перед глазами. Два меча, скрещенные над короной, – символ процветающего семейства Абьери, одного из самых могущественных и богатых в Ветерии. Если верить слухам, большую часть этого богатства принесла работорговля. Правда, сто лет назад рабство в Верейской империи отменили и семье Абьери пришлось искать другие источники дохода. Ветто говорил, что в каменоломнях Аруцци, принадлежащих герцогу, добывают драгоценные магические кристаллы. А стоят они немало. Да и производство веранского стекла приносит в казну герцогства достаточно золотых динаров.
Никколо, флегматично управляющий парой лошадей, тянущих нашу колымагу, громко чихнул, заставив меня отвлечься.
– Далеко еще? – устав от однообразия прекрасных пейзажей, спросила я у него.
– Видишь пригорок? Вот как за него завернем, там перекресток будет, а дальше через лес проедем – и мы на месте, – ответил кучер и снова уставился на задок кареты.
– А как называется имение ньора герцога?
– Ишь ты, хоть и чужачка, а любопытная какая! – хмыкнул Никколо. – Вилла «Томалли», одно из самых уединенных владений хозяина. Остальные все больше по городам, а тут, в Адуе, кроме птиц и зверья, никого больше нет.
– А люди?
– Да какие люди, говорю ж, никого. Только Винченцо с женой за имением приглядывают, а ближайшая деревня в нескольких стадиях от дома. Ньор герцог раньше любил в «Томалли» бывать, охота в этих местах уж больно хорошая, да только в последние годы что-то подостыл хозяин к фазанам и оленям, давненько людей не собирал.
– А его лицо… Он всегда ходит в маске?
Я задавала этот вопрос многим слугам, но все они только мялись и ничего не могли ответить. Как будто на них проклятие немоты наложили.
– Что говоришь? Устала? – спросил Никколо, то ли не расслышав моего вопроса, то ли не желая на него отвечать. – Ничего, уже недолго осталось.
Странно, что слуги не говорят о внешности хозяина. Может, привыкли? Или боятся?
Кучер дернул вожжи и снова замолчал, а я смотрела на его толстый, обтянутый зелеными штанами зад и раздумывала над сказанным. Выходит, раньше герцог в «Томалли» на охоту ездил. Но ведь для охоты нужны помощники, всякие там доезжачие, егери и прочие. А Абьери взял с собой только меня и двух кучеров – Никколо и Витто. И что мы будем там делать? Вернее, что будет делать герцог?
– Слышь, Алессия, а ты сама откуда? – повернулся ко мне Никколо. Его круглое лицо лоснилось от пота, длинные волосы слиплись сосульками, а маленькие глазки светились любопытством и той особой житейской хитростью, что была присуща большинству деревенских жителей, перебравшихся в город.
Я попыталась прикинуть возраст кучера, но сделать это оказалось непросто. Тридцать пять? Сорок? Или больше? Толстый живот и лоснящиеся бугристые щеки сбивали с толку. Увы, за два года я так и не научилась определять возраст местных жителей. В Ветерии взрослели рано, и дородная матрона, похожая на мать большого семейства, вполне могла оказаться восемнадцатилетней девушкой, а крупный усатый мужчина – вчерашним мальчишкой.
– Издалека небось? – не дождавшись ответа, уточнил Никколо.
– Из Саритии.
– Ишь ты, куда от дома забралась! А город какой?
– Калон.
– Из столицы, значит? А родные там остались?
– Нет.
– Что ж ты такая неразговорчивая, обычно ньоры все поговорить горазды, а из тебя каждое слово тянуть приходится, – хмыкнул Никколо. – А ребятенок чей? Муж был или так родила, без брака? – не унимался он.
Я промолчала.
– От полюбовника, значит, – сделал вывод кучер. – Ну, девка-то ты красивая, оно понятно, молодая, опять же.
Он о чем-то задумался, а я невесело усмехнулась. Молодая… Иногда, в минуты отчаяния, казалось, что мне не двадцать шесть, а все сорок и что в жизни уже не будет ни любви, ни счастья, ни долгожданного возвращения домой. И что все мои усилия, все надежды напрасны. Нет, это бывало нечасто, так, временами, когда отчаяние хватало за глотку холодной рукой и жизнь поворачивалась совсем уж темной стороной. Но потом я смотрела на Беттину, и тоска отступала, сменяясь надеждой. Я справлюсь, у меня получится. Ради Бетти…
Вспомнилось вчерашнее прощание, маленькие ручки, обнимающие меня за шею, бледные щечки, похудевшие за время болезни, большие темные глаза, в которых светился недетский ум. И жалобный плач, доносящийся из домика ньоры Арелли. Каждый раз, когда я уходила из него, этот плач переворачивал мне душу. Беттина не хотела меня отпускать, цеплялась крохотными пальчиками, что-то лопотала, по ее лицу горошинами катились слезы, а я собирала их губами и не могла заставить себя оторваться от своей крохи.
– Ну вот, гляди, сейчас через лес проедем, а там до виллы рукой подать, – вернул меня в настоящее голос кучера.
Карета свернула с широкого тракта на узкую лесную дорогу, Никколо причмокнул, понукая лошадей идти по ней, и наша повозка покатила между старыми, высокими соснами.
Я посмотрела по сторонам и подняла глаза к виднеющейся между темными кронами полоске неба. Она была яркой, синей, с белыми барашками облаков. И в душе при виде бескрайней красоты проснулось что-то давнее, забытое, беззаботное. И остро захотелось вернуться туда, где не нужно было тяжело работать, чтобы получить свой кусок хлеба, где жизнь воспринималась если не легкой, то хотя бы понятной и привычной.
Лес расступился неожиданно. И так же неожиданно впереди показалась небольшая вилла. Она стояла посреди выложенной каменными плитами площади, окруженная исполинскими дубами, и на стеклах ее окон весело блестели солнечные блики. Справа от особняка белело здание конюшни. Над яркой клумбой в центре двора беззаботно кружили разноцветные бабочки, а в воздухе стоял запах скошенной травы и тонкий аромат растущих чуть в стороне от дома олеандров.
– Вот и приехали, – сказал Никколо и натянул вожжи, останавливая лошадей.
Карета герцога подкатила к самым ступеням и тоже остановилась. Я видела, как из нее выскочил Гумер, следом за ним спрыгнул с подножки Абьери и, быстро взбежав по лестнице, потянул на себя дверь.
– Ты долго сидеть собираешься? – заставил меня оторваться от наблюдения насмешливый голос Никколо. – Иди, ньор герцог ждать не любит.
Я еще раз окинула внимательным взглядом дом, подхватила узелок и спустилась на широкие, нагретые солнцем плиты.
Внутри особняка оказалось темно, и после яркого солнца, брызжущего за окнами, в первый момент мне почудилось, что я ослепла. А потом зрение вернулось, и я разглядела небольшой холл, старые фрески на стенах, потрескавшийся мрамор пола, бронзовую люстру с оплывшими свечами – совершенно простую, немагическую. Обычно в домах богатых ветерийцев много всяких приспособлений, будь то кристаллы для подогрева воды или вечные светильники, но вилла «Томалли», похоже, жила глубоким прошлым, в котором не было места магическим и механическим изобретениям.
Я повернула голову, рассматривая остальную обстановку. Резные консоли вдоль стены, потрескавшееся зеркало в позолоченной фигурной раме, огромный темный портрет пожилого мужчины в длинной черной мантии. Я подошла ближе, рассматривая надменное лицо и пытаясь отыскать в нем сходство с Абьери, но не нашла его и перевела взгляд дальше. Большая кадка с пальмой, небольшой плетеный коврик в центре, резной деревянный шкаф. На противоположной от портрета стене висело большое распятие, а под ним стоял бронзовый подсвечник с толстыми витыми свечами. В воздухе едва ощутимо пахло ладаном и воском.
– Чего на пороге встала? Проходи давай, – послышался из-за моей спины резкий скрипучий голос.
Я оглянулась. Прямо передо мной стояла невысокая сухонькая старушка с пышными седыми волосами, собранными в низкий узел, и с тонкой кружевной шалью на плечах. Черные глаза ньоры смотрели въедливо, тонкие губы были сердито поджаты, а маленькое сморщенное лицо напоминало печеное яблоко.
– Чего застыла? – прищурившись, спросила старушка и цапнула маленькой, похожей на птичью ручкой сверкающий на темной ткани платья крест. – Ты с ньором герцогом? Служанка? Устала с дороги?
Я отрицательно качнула головой, не зная, на какой вопрос отвечать.
– Ну, иди за мной, комнату покажу, – сказала ньора и посеменила к боковому коридору. – Меня ньора Ноэлья зовут. А ты кто?
– Алессия.
– Ишь ты, защитница, значит? Хорошее имя. Сильное. Что ж, женщинам сила нужна, без нее никак.
Старушка шустро неслась вперед, мимо закрытых комнат, и ее черные юбки тихо шуршали в такт шагам. Выкрашенные охрой стены были пустыми, их разбавляли только темные деревянные двери и редкие канделябры с оплывшими свечами.
– Тут будешь жить, – толкнув одну из дверей, заявила ньора. – Места хватит. Пустовато, конечно, давно никто не останавливался. Где-то у нас на чердаке старое кресло было, я сейчас Винченцо пошлю, он от ньора герцога вернется и найдет. Винченцо – это мой муж, – пояснила она. – Мы с ним, почитай, больше полувека вместе прожили, семерых сыновей на ноги поставили. Все как один красавцы, – с гордостью сказала ньора Ноэлья и распахнула решетчатые деревянные ставни, впуская в комнату солнечный свет.
Я огляделась. Обстановка была скромной. Узкая кровать, маленький коврик, у противоположной от кровати стены – старый облупившийся комод, на котором стояли кувшин и таз для умывания. Окна закрывали легкие батистовые занавески. Что ж, обычная комната. Вот только отчетливый запах ладана казался здесь неуместным, как и большое распятие, висящее прямо над изголовьем.
– Что-то ты худая какая, – ворчливо сказала ньора Ноэлья, окидывая меня быстрым взглядом. – Хворая, что ли?
– Нет, я не болею.
– Так ты еще и чужачка? И откуда?
– Из Саритии.
– Мадонна, как же тебя так далеко от дома занесло?
Старушка всплеснула руками и уставилась на меня острым, совсем молодым взглядом, а я невольно повела плечом. Знала бы ньора, насколько далеко меня занесло.
– Ладно, поживешь у нас в Адуе, на природе да на свежем воздухе, обязательно поправишься. Козьего молока тут вдосталь, через пару дней такие щеки наешь, что приятно посмотреть будет.
На тонких губах появилась улыбка.
– Приводи себя в порядок и приходи на кухню, я тебя покормлю. Вот только дармоедов этих спроважу, и покормлю.
Под дармоедами ньора Ноэлья, видимо, подразумевала герцогских кучеров.
– Пусть на ферму к Ларетти едут, нечего тут животы набивать, такие знатные зады отъели, что форменные штаны по швам трещат, – пробормотала старушка, подтверждая мои догадки. – А ты не задерживайся, – посмотрела она на меня и взялась за фигурную бронзовую ручку.
Я кивнула, ньора Ноэлья проворчала что-то неразборчиво и вышла из комнаты.
Через десять минут, когда я успела умыться с дороги, в дверь постучали, и она тут же распахнулась, чтобы пропустить внутрь высокого худощавого старика в коричневой верте и выглядывающей из-под нее белой рубахе. Черные шерстяные штаны ньора были заправлены в легкие кожаные сапоги, на поясе болталась связка ключей.
– Ты, что ли, Алессия? – подслеповато щуря темные глаза, спросил старик. Его морщинистое лицо казалось добрым и беззащитным, как у ребенка. – А я Винченцо, тутошний смотритель. Мебель тебе принес. Ну-ка, придержи дверь.
Я выполнила просьбу, а старик затащил в комнату деревянное кресло и поставил его рядом с комодом.
– Теперь будет где отдохнуть вечерком, – довольно улыбнулся в седые усы. – Ты вот что, Алессия, хозяин велел к нему зайти, как устроишься.
– Вы меня проводите?
– А чего ж не проводить? Разбери свой узелок, да и пойдем.
Винченцо дождался, пока я сложу вещи, и повел меня к Абьери.
– Давненько хозяин в «Томалли» не показывался, – идя по коридору, говорил старик. – Почитай, только раз в год и заглядывает. В прошлый его приезд еще Фабриццио у нас жил. Сынок наш младший, – пояснил старик и добавил: – Недавно женился, своим домом заправляет. Уже и пополнение ждет. Как время-то летит. Кажется, только недавно в одной рубахе бегал, а теперь… Вот и пришли, – остановившись у одной из дверей, сказал Винченцо и тихо постучал.
– Войдите, – раздался негромкий голос.
Слуга подтолкнул меня вперед.
Я вошла и уже привычно уткнулась взглядом в широкую спину. Герцог стоял у дальнего окна, разглядывая старое раскидистое дерево, растущее у самого дома. А может, только делал вид. Два других окна закрывали ставни, оберегающие комнату от дневного зноя. Гумер лежал рядом с креслом, и на его морде застыло привычное недовольство. Странный пес. И глаза у него странные – черные, как темнота ветерийской ночи, и такие же опасные. Уж на что я любила собак и умела с ними ладить, но с Гумером общаться даже не пыталась. Этот «песик» был слишком себе на уме и не признавал никого, кроме своего хозяина.
– Как устроилась? – не поворачиваясь, спросил Абьери.
Похоже, ньор предпочитал не смотреть на собеседников. Уже в который раз мне доводилось «общаться» с его спиной. Что это, нежелание видеть прислугу или герцог не хочет показывать прикрытое маской лицо?
– Хорошо, ньор герцог.
– Комната понравилась?
Странный вопрос. Какой хозяин спрашивает у прислуги, нравится ли ей комната?
– Она в порядке, ньор герцог, – уклончиво сказала в ответ.
– В порядке? А вот в моих покоях его нет. Слишком пыльно, – в голосе герцога послышалась усталость – странная, безнадежная, даже отчаянная какая-то. – Ты должна здесь убрать.
Ньор сложил руки за спиной, снова воскресив в памяти образ отца, и я тихо вздохнула. Вспоминать прошлое и свой мир было невыносимо больно, поэтому я старалась глушить любые мысли о нем, останавливаясь на том, что происходит сейчас, в данную минуту. И вот именно в данную минуту герцог заставил меня снова вернуться назад, оглянуться на прежнюю жизнь. И это вызывало боль.
– Поняла?
– Да, ньор герцог.
– Можешь приступать.
Я окинула оценивающим взглядом просторную темную спальню, стоящего у окна Абьери и невольно подумала о том, что герцог выглядит весьма неплохо. Настоящий красавец, если не брать в расчет закрывающую лицо маску. Впрочем, она только добавляла ему привлекательности. Если бы еще разгадать ее тайну…
Святая Лючия! Просто наваждение какое-то! Вместо того чтобы думать о камне, я постоянно размышляла о загадочном хозяине Навере и никак не могла отделаться от желания заглянуть под черную завесу призрачной маски.
– Ты чего-то ждешь? – негромко спросил Абьери.
– Простите, ньор герцог. Мне нужно сходить за всем необходимым для уборки.
– Иди. И скажи Ноэлье, что я не буду обедать, пусть не суетится.
– Хорошо, ньор герцог.
Я выскользнула за дверь, быстро добежала до кухни и передала Ноэлье распоряжение герцога.
– Да как же без обеда? – возмутилась ньора. – А для чего я весь день у печи простояла? А цыплята в соусе? – всплеснула она руками. – Остынут же! Нет, ничего не знаю, не хочет в столовой обедать, так я тебе поднос дам, отнесешь в покои. И смотри, чтобы ньор герцог все съел!
– Мне бы метелку для уборки…
– А потом и уборка, – быстро собирая на большой поднос тарелки, ответила ньора. – Вот, горячее все, – приговаривала она. – Неси, из твоих рук уж наверняка поест.
В этом я сильно сомневалась, но деваться было некуда. Одного взгляда на деятельную старушку хватило, чтобы понять, что она не отступит.
– Ну, иди, – сунув мне в руки поднос, велела ньора Ноэлья. – И улыбайся, нечего хозяину аппетит кислым лицом портить.
«Улыбаемся и пашем», – всплыла в памяти забытая фраза, но я сцепила зубы и запретила себе вспоминать. Слишком больно. Потом наступит откат, и я не смогу держать себя в руках. Нет. В моем положении подобная слабость недопустима. Лучше думать о Беттине. Через две недели моей девочке исполнится год. И я уже знала, что подарю ей на первый в ее жизни день рождения. Настоящую покупную игрушку. Не тряпичного уродца, а самую настоящую деревянную лошадку. Маленькую, раскрашенную разноцветными красками, с красивыми бубенчиками и смешной гривой. В лавках такие стоили три динара, но на ярмарке можно было сторговаться за полтора.
Мысль о том, как обрадуется Беттина, заставила меня улыбнуться, и в покои герцога я вошла, не успев стереть эту улыбку со своих губ.
Абьери все так же стоял у окна, но смотрел не во двор, а прямо на меня.
– Что это? – резко спросил он, кивнув на злосчастный поднос.
Тьма на его лице заволновалась, почернела еще больше, распространилась до самого подбородка, слившись с черным бархатом верты.
– Обед, милорд, – ровно сказала в ответ.
Если герцог решил меня запугать, то зря. Меня таким не проймешь.
– Я же ясно выразился, что не собираюсь обедать. Почему ты ослушалась? Что это еще за самовольство?
– Простите, ньор герцог, но вам необходимо есть, – я говорила так, словно уговаривала капризного ребенка. – И это вкусно. Ньора Ноэлья старалась.
Я опустила поднос на стол и принялась расставлять тарелки.
– Старалась, говоришь?
Абьери оказался за моей спиной так близко, что я почувствовала на шее его дыхание. Сердце забилось быстрее.
– Да, вы только попробуйте. Хотя бы немного.
В душе смешались два совершенно разных чувства. С одной стороны, мне хотелось оправдать надежды Ноэльи, но с другой – почему-то стало важным накормить герцога. Я сама не знала, откуда взялся этот извечный женский инстинкт, заставляющий помочь и обогреть, и даже не хотела об этом задумываться.
– Вот, все готово.
Я обернулась и наткнулась на внимательный взгляд.
– Тебя предупреждали, что я не люблю своеволия прислуги?
Герцог положил ладони на спинку стула, чуть наклонился вперед, и я невольно вздрогнула, ощутив холод призрачной тьмы, которая оказалась совсем рядом.
– Да, ньор герцог. – Мой голос звучал ровно. Я твердо встретила пристальный взгляд.
– И все же ты рискнула навлечь мой гнев. – Абьери говорил так, словно рассуждал сам с собой. – Интересно, почему?
Кто бы мне самой объяснил…
– Вчера вы не ужинали, сегодня почти не притронулись к завтраку, – я заглянула в глубокую синь глаз и добавила: – Если вы не будете есть, то ослабеете.
Герцог еле слышно хмыкнул. А потом резким движением отодвинул стул и сел.
– Что ж, хорошо.
Абьери, не отрывая от меня взгляда, взял с тарелки куриную ножку. А я невольно уставилась на унизанные кольцами пальцы. Странно. Обычно герцог надевал только два – рубиновый символ родовой власти и еще один, с ярким синим сапфиром. А сегодня на его руках переливались четыре камня, среди которых выделялся крупный черный бриллиант.
Я прислушалась к себе. Может, один из этих драгоценных камней и есть тот, что мне нужен? Увы. Сердце молчало.
– Налей перне, – приказал Абьери, и, когда вино доверху заполнило бокал, он, словно невзначай, накрыл мою руку своей. Это прикосновение откликнулось внутри горячей волной, окатило низ живота, опалило щеки.
Я замерла от неожиданности. Только этого не хватало! Неужели герцог принял обычное человеческое сочувствие за что-то другое?
– Простите. – Я осторожно выдернула руку, поставила бутыль и отступила на шаг назад. Не нужны мне знаки внимания. И Абьери не нужен.
В комнате повисла тишина. Тяжелая, горячая. Казалось, еще немного, и в воздухе затрещат электрические разряды. Грудь сдавило, воздух куда-то исчез, и я с трудом вдохнула раскаленную лаву, заменившую собой кислород.
– Можешь убирать, – голос Абьери прозвучал глухо, и мне почему-то стало не по себе. И сердце тоскливо защемило, как будто я была не права.
«Глупости все это. Не нужны мне лишние осложнения, хватит и тех, что есть».
Алессандро Абьери
Алессандро смотрел на стоящую напротив девушку. Он наблюдал за ней с того самого дня, как Алессия поселилась в его доме, видел, как старательно она работает, как внимательно разглядывает все вокруг, как иногда едва заметно улыбается краешками губ, и все еще не мог понять, что таится за этой улыбкой, что скрывают загадочные янтарные глаза. А главное, никак не получалось осознать, почему его так тянет к чужестранке. Что в ней особенного? Красота? В его жизни было немало красивых женщин. Тайна? Да, пожалуй, но кто сказал, что она непременно есть? Может, все дело в том, что Алессия плохо владеет языком и мало общается с окружающими и потому кажется, что она что-то скрывает?
Как говорил его старый учитель Години, у судьбы нет проходных героев. Все, кто входит в нашу жизнь и привлекает внимание, цепляет за живое, обязательно сыграют свою роль. «Какова твоя роль, чужестранка? Что ты принесешь в мою жизнь?»
Алессандро пытался прочесть ответы в янтаре непокорного взгляда, но тот надежно скрывал свои тайны – яркий, мерцающий, удивительно теплый и молчаливый. И магия на девушку не действовала. Любое его заклинание тут же исчезало, словно впитываясь в невидимую ауру Алессии. Раньше он с таким не сталкивался. В самую первую встречу, когда попытался прочитать стоящую перед ним нищенку, его тьма наткнулась на прозрачный контур, защищающий девушку от любых попыток проникнуть в ее память. И это было удивительно. Казалось, что Алессия просто впитывает его силу, растворяя ее без следа. Странный эффект. Он тогда не удержался, первой же ночью зашел в отведенную работнице комнату и попытался снова прочитать прошлое Алессии. Но все его усилия оказались напрасны. Еще и себя чуть не выдал – девушка сумела почувствовать его невидимое присутствие и забеспокоилась.
– Я могу убирать? – с сильным акцентом спросила Алессия, и он молча кивнул, а потом прошел к креслу и сел, наблюдая за тем, как служанка вышла из комнаты с подносом и вскоре вернулась с метелками и тряпками для пыли.
– Вы останетесь? Я не буду мешать?
Он только махнул рукой и взял со стола книгу, делая вид, что собирается читать, но взгляд упорно следил за служанкой, а внутри тлело неясное желание. Хотелось взять ее за руку, потянуть на себя, коснуться губ, распробовать на вкус…
Он так явственно представил, как раздвигает их языком, погружается в манящую теплую глубину, как заглядывает в расплавленный янтарь миндалевидных глаз, что тьма вырвалась из-под контроля и устремилась к девушке, и ему удалось остановить силу в самый последний момент. Мадонна! Едва не забылся…
Нет. Нельзя. Не стоит нарушать собственные правила. Как бы ни была хороша чужестранка, он не собирался с ней спать. Не хватало еще уподобиться отцу, не пропустившему во дворце почти ни одной юбки и наплодившему кучу «наследников».
Абьери резко отвернулся, чтобы избавиться от искушения, и уставился в окно, но янтарные глаза так и не исчезли. Они таинственно мерцали, тревожили душу, манили своей тайной. Не иначе, наваждение.
Он чуть повернул голову и снова посмотрел на девушку. Спокойна, сосредоточенна, работу выполняет ловко и споро, но почему-то кажется, что мыслями она далеко и от этой комнаты, и от уборки, и от него.
Тьма заволновалась. Он ощутил, как она просочилась из глаз, и на какую-то секунду поддался, позволил себе забыться и перестал контролировать силу. Темные щупальца потянулись к девушке, оплели ее шею, поползли к сердцу, и в тот же миг внутри вспыхнуло яркое видение: ночь, две женщины, бредущие по узкой горной дороге, гнущиеся от ветра деревья, полная луна, прячущаяся за их кронами. Что это? Сарития? Похоже на то. Одна из женщин обернулась, и он узнал в ней Алессию. Но что с ее руками? Откуда на них эти окровавленные тряпки? И почему ее спутница идет так тяжело, с трудом переставляя ноги? Судя по одежде, женщина принадлежала к семье небогатых негоциантов. А вот Алессия была в каком-то странном темном балахоне и с распущенными, как у ведьмы, волосами, и даже темнота ночи не могла до конца скрыть их огненную красоту. Взгляд опустился ниже и замер на босых, израненных ногах. Маленькие ступни, изящные тонкие щиколотки, сбитые крошечные пальчики. Внутри вспыхнуло нелепое желание подхватить девушку на руки, прижать к себе, облегчить боль…
Резкое движение Гумера заставило его опомниться. Мадонна! Что он творит? Гумер посмотрел на него с предвкушением, алые глаза загорелись азартом, прикрытая иллюзией морда оскалилась, обнажая огромные клыки, но он уже успел собраться, останавливая своенравную сущность.
– Все готово, ньор герцог, – послышался мелодичный голос, и Абьери очнулся.
Странный все-таки акцент у саритянки. Слишком твердые согласные. Так обычно говорят жители севера.
Взгляд прошелся по высокой груди, спустился ниже, к мягкой округлости бедер, и снова вернулся к лицу. Нет, не похожа она на жительницу соседнего королевства. Совсем не похожа. Еще и глаза эти… В самой глубине под внешней безмятежностью словно беспокойный огонь горит. И манит, манит, манит. Обжигает душу, пронзает ее острым стилетом, заставляет желать…
– Я могу идти?
В голосе служанки проскользнули странные нотки. Она словно бы торопилась сбежать и в то же время хотела остаться. Что это? Игра воображения или он снова стал считывать чужие эмоции? Но ведь это невозможно. Нет, наверное, показалось. Години сказал, что восстановить утерянный дар не получится, он ушел навсегда. Тот проклятый день коронации Филиппа отобрал у него не только отца, но и редкое умение распознавать чужие эмоции, оставив взамен черноту, почти полностью поглотившую душу, да злобного стража, безмолвной тенью вошедшего в его жизнь.
– Ньор герцог? Я могу уйти? – вторгся в его воспоминания мелодичный голос, и он вынырнул из страшных видений прошлого.
– Иди, – в груди вскипела злость. На судьбу, на себя, на девушку, что напомнила о его потере. – Уходи, – махнул он рукой, торопясь избавиться от той, что разбудила слишком горькие надежды.
– Да, ньор герцог, – прозвучал тихий ответ, и Алессия исчезла за дверью так бесшумно, словно была бестелесным духом.
Что-то он расклеился. Надо собраться. Это все Ночь Синего Сартона. Она совсем близко, влияет на его настроение, усиливает эмоции, бередит душу. Мадонна… Не время возвращаться в прошлое. Нужно подготовиться к ритуалу.
Он поднялся и достал из шкафа старый фолиант. Страницы шелестели под рукой, строчки заклинаний загорались огненными буквами, пальцы привычно выплетали сайлесскую вязь. Тьма сгустилась, легла на лицо плотной маской, стянула кожу, но ему было плевать на неудобства. Грядущий ритуал усмирит ее еще на год, загонит глубже, даст ему силы управлять своенравной сущностью. И вот тогда он сумеет разобраться и с Алессией, и с теми странными чувствами, что она пробудила в его душе.
Алессия Пьезе
Я вышла из комнаты и без сил прислонилась к стене. Голова странно кружилась. Не знаю, то ли дорога повлияла, то ли смена климата. В Навере лето было засушливым и жарким, а здесь, в Адуе, в воздухе отчетливо ощущалась влага. И земля выглядела жирной и черной, как после хорошего дождя. Бетти любила дождь. Если мы попадали в непогоду, она никогда не плакала, наоборот – подставляла лицо под падающие с неба капли и весело смеялась, а в ее крупных черных глазах блестели лукавые искорки.
Я прижала руки к груди.
«Ни о чем не переживайте, ньора Алессия, – всплыли в памяти слова ньоры Арелли. – Поезжайте спокойно, я за Беттиной присмотрю. Девочка она смирная, с ней и хлопот никаких, не то что с моим сорванцом».
Святая Лючия, только бы с Беттиной все было хорошо! Как она там одна? За все время странствий я ни разу не оставляла ее у чужих людей так надолго. Бетти всегда была со мной. Когда я работала в траттории, она спала в чуланчике в большой бельевой корзине, и на виноградники я ее брала – привязывала к себе платком, чтобы руки свободными были, или ставила корзину в тень, а сейчас… Нет, умом я все понимала, знала, что не я одна в таком положении. Вот только сердце не успокаивалось, ныло и ныло. А иногда просто заходилось от чувства вины и тоски. Как будто я бросила свою Бетти. Святая Лючия, да будь моя воля, я бы и на секунду с ней не рассталась!
«Не печалься, чарита, – вспомнился сочувствующий голос Козимы. – Это только первое время тяжело, а потом привыкаешь. Зато детки наши сыты-одеты, уж спасибо ньору герцогу, на деньги он не скупится».
Среди служанок, работающих во дворце, было много замужних, но семьи работниц жили за пределами дворца, и навещать их можно было не чаще двух раз в неделю. И всем это казалось нормальным. Странный мир…
Я провела рукой по лбу, убирая выбившиеся волосы, вздохнула и пошла на кухню. Нужно было узнать у Ноэльи, какую работу она собирается мне поручить.
– Бог с тобой, красавица, какую там работу? – всплеснула руками старушка, когда я задала ей этот вопрос. – Не нужно ничего, я с утра уже все убрала. Вот молока попей да и иди отдыхать, ужин у нас в девять, после того как ньор герцог поест.
Она замерла на секунду, задумалась, а потом вскинула на меня взгляд, и в ее глазах блеснул огонек:
– А что, Алессия, поможешь мне хозяина накормить?
– Вы предлагаете мне накрыть на стол?
– И на стол накрыть, и еду подать, – закивала головой ньора Ноэлья. – Из твоих рук он охотнее есть будет, – пояснила она, и на ее губах мелькнула лукавая улыбка.
Вот так и оказалось, что ровно в восемь вечера я стояла рядом со стулом герцога, держа в руках кувшин с вином, и внимательно наблюдала за тем, как Абьери ест. Делал он это неторопливо и изящно, без жадности и лишней суеты. Жесты его были скупыми, четкими, выверенными. Призрачная маска плотно прилегала к лицу. Мне даже показалось, что она натянулась, врезалась в кожу, слилась с ней, причиняя Абьери боль, но герцог выглядел невозмутимым, и я решила, что ошиблась.
Тишину столовой нарушал лишь стук приборов да еле слышный скрип старого буфета.
Я обвела взглядом тонущую в полумраке комнату. Фрески на стенах, изображающие райские сады, были старыми и потрескавшимися. Высокие бронзовые канделябры уныло плакали желтыми восковыми слезами, сквозь узкие окна проникал тусклый свет уходящего дня, а статуя неизвестного святого скорбно застыла в углу. Герцог сидел во главе длинного стола и казался невероятно одиноким. Мне даже почудилось, что его одиночество сродни моему – такое же горькое и безнадежное. Но потом я увидела, каким холодным огнем сверкают синие глаза, и поняла, что ошиблась. Не было между нами ничего общего, и быть не могло.
– Вина.
Абьери поднял бокал. Я аккуратно наполнила его до самых краев и отступила назад. Гумер, растянувшийся рядом со стулом герцога, неотрывно следил за хозяином, но, в отличие от большинства домашних питомцев, еду не выпрашивал. Он вообще вел себя с большим достоинством.
– Садись, – последовал следующий приказ. Вот только прозвучал он на саритийском.
– Простите?
Я оторвала взгляд от Гумера и недоверчиво посмотрела на герцога.
– Сядь, – снова повторил тот, и мне пришлось сесть на указанный им стул. – Возьми скарпатоне.
Я взяла с овального блюда большой, похожий на манго фрукт. Пес поднял голову и уставился прямо мне в глаза. По спине пробежал холодок.
– Ешь, – последовал очередной приказ на саритийском.
Я вопросительно уставилась на герцога. Это что, какая-то проверка?
– Ну же, чего ты ждешь?
Чернота маски сгустилась, стала маслянистой, похожей на нефть. Ах да, как же я могла забыть? Ньор герцог привык, чтобы его приказы выполняли мгновенно.
Я выбрала нож для фруктов, несколькими движениями почистила скарпатоне, порезала его на дольки и отложила в сторону большую плоскую косточку.
Герцог наблюдал за мной с непонятным интересом.
– Ты уже пробовала его раньше? – Во взгляде Абьери мелькнула какая-то эмоция.
Разумеется, я пробовала манго, вот только говорить об этом не стоило. Откуда нищая чужестранка может знать, каковы на вкус фрукты, которые в Ветерии едят одни аристократы? Правильно. Ниоткуда. Значит, лучше об этом помалкивать.
Я отрицательно покачала головой. Абьери недоверчиво прищурился.
– Ешь, – снова велел он.
Я подцепила двузубой вилкой тонкий кусочек и отправила его в рот. Перед глазами вспышкой пронеслось видение: небольшая уютная кухня в старой пятиэтажке, крошечный стол, яркие желтые ломтики манго и ананаса, веером выложенные на тарелке, чашки с недопитым кофе, сигаретный дым, горячие губы Сергея… Воспоминание оказалось таким явственным, что я неловко сглотнула и закашлялась. Проклятье! Старуха Лючия предупреждала, что ее чар надолго не хватит, но я надеялась, что успею найти камень перемен до того, как личина забвения полностью растает.
«Твои воспоминания опасны, Алессия, – говорила ведьма. – Ты должна вести себя как обычная простолюдинка. А как этого добиться, если ты свободной родилась и кланяться не привыкла? Да любой сразу поймет, что с тобой что-то не так. И опять в тюрьму попадешь. Ты ведь не хочешь в тюрьму?»
В тюрьму я не хотела, потому и согласилась, чтобы Лючия наложила на мою память магическую заплатку и заменила настоящие воспоминания выдуманными. Вот только с тех пор, как я попала в Навере, прежняя жизнь стала прорываться яркими видениями все чаще и чаще. И это было опасно.
– Возьми, – мне в руку ткнулась льняная салфетка.
– Простите, – утерев губы, посмотрела на герцога. Тот буравил меня внимательным взглядом, и мне показалось, что в нем мелькает подозрение.
– В каком городе ты родилась? – все так же на саритийском спросил Абьери.
– Аргаба, – без запинки ответила я, радуясь тому, что Джованна много раз устраивала мне «тренировочные» допросы.
– Кем были твои родители?
– Отец держал лавку скобяных товаров, но она сгорела.
– Как он умер?
– Они с мамой погибли в море. Утонули.
– Сколько тебе было?
Вопросы следовали быстро, не давая мне времени подумать над ответами.
– Девятнадцать.
– Почему ты не осталась на родине?
– Голод.
Джованна рассказывала, что три года назад в Саритии была страшная засуха, вызвавшая неурожай и голод. Многие жители тогда подались в соседние страны, пытаясь выжить, так что моя версия казалась довольно правдоподобной.
Абьери задумался. Тьма на его лице сгустилась.
Я изо всех сил старалась не показывать своего волнения. Если герцог заподозрит, что я лгу, это будет конец.
– Ноэлья! – после долгой паузы позвал герцог, а у меня внутри все сжалось.
– Да, хозяин? – Старая ньора неслышно возникла рядом со столом.
– Скажи Винченцо, чтобы подготовил все для завтрашней охоты, – не отрывая от меня взгляда, сказал Абьери.
– Хорошо, ньор герцог. Изволите послать за соседями?
– Нет. Один пойду.
Герцог небрежно откинулся на спинку стула. Лицо его выглядело неподвижным. А вот Гумер, наоборот, как-то странно подобрался, и в его глазах ярко вспыхнули алые искры, как будто пес уже предвкушал азарт охоты и легкую поживу. На миг я ощутила себя той самой жертвой, которую загоняет опытный охотник, и поежилась. Неприятное ощущение. Вот только я не жертва. Абьери ничего не добьется, он не сможет меня «загнать».
– Да как же один, хозяин? Кабанов в дальнем лесу сколько, самый сезон, одному никак нельзя, – всполошилась старушка.
– Ноэлья, – взглядом остановил ее герцог, и ньора замолчала на полуслове.
– Хорошо, ньор герцог, я все передам, – вздохнув, ответила она, а потом поклонилась и вышла из столовой.
– Ты тоже можешь идти, Алессия, – равнодушно посмотрел на меня Абьери, и я поднялась из-за стола.
Утром следующего дня герцог уехал на охоту, а я, после того как убрала комнаты и вытащила на воздух перины для просушки, получила у Ноэльи разрешение пройтись по окрестностям и отправилась к реке. Виллу «Томалли» со всех сторон окружал лес, но совсем рядом с домом протекала тихая Арна – одна из нескольких водных артерий империи. «Очень удачное расположение, – делился со мной Винченцо. – Воды у нас всегда вдосталь, ньор герцог еще десять лет назад распорядился водопровод устроить, теперь и старые колодцы не нужны».
Тропинка бежала под уклон, на ветвях деревьев весело пели птицы, и я впервые за долгое время ощутила, как отступила сжимающая сердце тревога. Здесь, в тихом уголке Адуи, воздух обладал какой-то целительной силой. Вся тоска, все страхи и воспоминания ушли без следа, и я наконец-то смогла вздохнуть полной грудью. Если бы еще Беттина была здесь, со мной… Моей девочке понравилось бы играть среди яркой травы, наблюдать за разноцветными бабочками, встречать рассвет у меня на руках.
Я так явственно представила эту картину, что на миг ощутила тяжесть маленького тела, крохотные ладошки, гладящие меня по щекам, тихое дыхание. Сердце сжалось. Поскорее бы все закончилось! Тогда мы с Беттиной снова сможем быть вместе, и я избавлюсь от постоянного страха за малышку. И мне больше не придется оставлять ее на чужих людей. Нет, ньора Арелли – хорошая женщина, честная, трудолюбивая, да и Беттина к ней привязалась, но все равно душа не на месте.
Впереди послышался легкий плеск, птицы застрекотали еще громче, тропинка сделала поворот и привела меня к реке. В этом месте Арна была не очень широкой. Берег полого спускался вниз, песок казался неправдоподобно ярким, как будто его шафраном присыпали. Растущие у самой кромки ивы тихо шептались друг с другом и задумчиво полоскали свои зеленые пальцы в тихой заводи.
Я сбежала на откос и огляделась. На противоположном берегу сплошной стеной стояли старые могучие дубы. Река блестела на солнце золотистыми бликами, весело журчала на перекатах и казалась мирной и спокойной. В воздухе отчетливо пахло влагой, слежавшейся листвой и чуть-чуть тиной. Совсем как в моих детских воспоминаниях о Щелковском парке. Мы с мамой любили гулять у пруда и кормить лебедей хлебными крошками, а папа, в те редкие минуты, когда был свободен и мог провести время с семьей, наблюдал за нами и едва заметно улыбался.
Стоило подойти к воде, как ветер подхватил юбку и потянул вперед, приглашая за собой. Что ж, я не стала отказываться: подоткнула подол и ступила на выложенное мелкими камнями дно. День выдался жарким, и контраст прохладной воды и припекающего солнца заставил поддаться возникшему искушению. Оглядевшись и не заметив ничего подозрительного, одним движением скинула юбку и верхнюю рубашку, зашла поглубже и поплыла вперед, к небольшому островку, рассекающему реку на две части.
Вода была теплой, она ластилась к телу, одаривая его невесомостью, тихо пела, жизнерадостно блестела золотыми бликами, затапливая душу тем самым покоем, которого мне так не хватало…
Я перевернулась на спину и долго лежала, глядя на проплывающие над головой облака и невольно вспоминая другое небо и другую реку. В тот день, три года назад, я впервые увидела Сергея. Он, как и я, приехал на несколько дней в подмосковный пансионат Поляны. Высокий, спортивный, с обаятельной улыбкой и крупными руками, Горчаков сразу привлек внимание отдыхающих дам, и они мгновенно «вышли на охоту». Смешки, заигрывания, намеки, глубокие декольте – в ход пошел весь арсенал женских штучек, но Сергей лишь вежливо улыбался, делая вид, что не замечает двусмысленного интереса отдыхающих дамочек, и не отрывался от телефона, отвечая на бесконечные звонки. А вечером, в столовой, сел за мой столик и попросил спасти его от навязчивого интереса местных охотниц. Помню, выглядел он таким искренним, что я не смогла отказать. Так мы и познакомились. И больше уже не расставались. Меня тогда как ураганом подхватило – страстные ночи, возвращение в Москву, встречи по выходным… «К тебе? Ко мне?» Все закружилось, и очнулась я только через несколько месяцев, когда ответила «да» на сделанное по всем правилам предложение. «Леська, я счастливчик! – надевая мне на палец кольцо, горячо шептал Сергей. – Если бы ты знала, как я благодарен судьбе за то, что она подарила мне самую лучшую девушку на свете». И я искренне ему верила…
Прохладный ветерок прошелся по лицу, заставив очнуться. Я огляделась по сторонам. Кругом тихо плескалась вода, волосы, высвободившись из стягивающего их узла, веером разошлись вокруг головы и казались диковинными рыжими змеями. Сквозь мокрую ткань рубашки просвечивали соски. Солнце припекало, оставляя на влажной коже жаркие поцелуи. Что ж, пора было возвращаться в реальность.
Я вздохнула и поплыла к берегу. А когда ступила на теплый песок, внутри шевельнулось странное чувство. Мне показалось, что за мной кто-то наблюдает.
Резко обернувшись, обвела взглядом противоположный берег, реку, островок. Нет. Никого. Просто померещилось.
Правда, желание остаться еще ненадолго бесследно пропало, и я, быстро одевшись, припустила к дому.