Оксана сунула дискету в пакет и выключила компьютер. В понедельник мальчики из отдела рекламы распечатают ее дипломную работу, а во вторник она ее отнесет. Защита в пятницу, так что возвращать «на доработку», надо полагать, не будут. Вот как она все хорошо рассчитала. А если что – придумает еще десяток страниц, что ей, жалко, что ли. И перегонит все другим шрифтом и другим форматом. Чтобы пачка листов была раза в два толще. Фигушки кто осилит дочитать до середины. Ничего, все защищаются, и она защитится. Страшновато вообще-то. Надо было послушаться Марка и сделать как все: настричь кусков из литературы-макулатуры, слепить все это под проходным названием, а в конце – список первоисточников страниц на двадцать. Но самолюбие заело. И-е-е-эх, дура ты, Ксюха. Не считая того, что ужасно умная. «Не считая того» – кто так говорит? Алексей так говорит. Леший. Друг Марка. Откуда у Марка такой друг? Тетя Надя рассказывала, как они у нее вместе жили сто лет назад. Учились на экономическом. Дрова пилили. Любили красивую девушку Ларису.
Как-то странно все это. Оксана могла представить все это по отдельности. Марк учится на экономическом. Алексей пилит дрова. И любит Ларису. Марк женится на Ларисе, тоже вполне логично. Но Марка, пилящего дрова, или Алексея, сидящего в аудитории, Оксана представить себе не могла. И уж тем более – Марка, влюбленного в Ларису, пусть даже и очень красивую. Оксана вздохнула и потерла глаза кулаками. Поздно уже. Куда эти часы все время деваются? Ага, вот они. Но стоят. Опять завести забыла. Наверное, час ночи. Или два. Ну и что? Какая тебе разница, – упрекнула она себя за суетное любопытство. Чтобы сказать потом Лерке, что вот, мол, за пару часов закончила диплом печатать, да еще и по страницам разбросать успела… Хвастунишка. Дохвастаешься. Не защитишь – и красней тогда…
Пойти в гамаке покачаться, что ли?
Оксана надела халат, стянула волосы резинкой в хвост, сунула ноги в домашние шлепанцы и отправилась заниматься любимым делом – валяться в гамаке, привязанном за стволы двух старых яблонь, и мечтать о том, как она будет выбирать дом для бабушки и дедушки. Самый лучший дом. С самым роскошным садом. С самым удобным гамаком в том саду. Она будет приезжать в гости к бабушке и дедушке, валяться в гамаке и придумывать, что бы такое им еще подарить…
В темноте она чуть не наступила на развалившегося в неположенном месте Буксира, споткнулась, потеряла шлепанец, наклонилась, шаря в траве, и сердито зашептала, отталкивая мокрый собачий нос:
– Животное ты, вот ты кто! А если бы я тебе лапу отдавила? Небось, плакал бы, да? Небось, меня бы обвинил? А сам под ноги лезешь… Ну, кто ты после этого, я тебя спрашиваю! Отвечай немедленно, нечего мне тут коленку слюнявить…
– Да не ответит он, – донесся из-под яблонь тихий низкий голос, в котором слышалась улыбка. – Он сегодня что-то неразговорчивый.
Оксана замерла, вцепившись в шерсть на спине Буксира, от страха забыв дышать. И только через несколько секунд вспомнила, что в доме сегодня гость: ну да, это же Алексей, кто же еще здесь может быть, да и Буксир чужого не пропустил бы… Но коленки все еще дрожали, и она всхлипнула, с трудом переводя дыхание. Все это было очень похоже на тот случай – ночь, сад и чужой голос из темноты. Только собаки тогда с ней не было.
– Ксюш, ты что это? Испугалась?
Он вдруг оказался совсем рядом, его силуэт закрыл рисунок ветвей на фоне чуть светящегося неба, и на нее пахнуло жарким ароматом большого загорелого тела, какой-то сухой травы и ее любимых абрикосовых косточек.
– Нет… немножко…
Она с трудом выпрямилась, все еще дрожа, и неловко отступила, напоровшись голой ступней на какую-то колючку. Зашипела от боли сквозь зубы, непроизвольно схватилась за его протянутые к ней руки и вдруг поняла, что сейчас заревет.
Главное – и он это понял. Замер на мгновенье, сжимая большими шершавыми ладонями ее локти, чертыхаясь шепотом сквозь зубы, а потом совершенно неожиданно подхватил ее на руки и понес… Куда? Оксана дернулась, пытаясь высвободиться, но он только крепче прижал ее к себе, бормоча что-то успокаивающее и даже укачивая, как ребенка. И тут же опустил в гамак, отошел на шаг в темноту, повозился там и вновь оказался рядом. В руке его снопиком слабого света вспыхнул электрический фонарик, и Алексей быстро мазнул лучом по съежившейся в гамаке фигурке.
– Где? Покажи… Где поранилась? Чем? Как? О, господи… – в голосе его была такая тревога, что Оксана совсем перестала сдерживаться и откровенно заплакала, по-детски хлюпая носом и вытирая обильные ручьи слез длинными рукавами халата. Он тут же плюхнулся в гамак рядом с ней, обхватил ее большими сильными руками, поднял, посадил к себе на колени и крепко прижал к своей широкой твердой груди, гладя по голове и бормоча в ухо:
– Ну, что ты, маленькая? Ну, что случилось? Ну, не плачь… Все будет хорошо, вот увидишь… Ну, что мне сделать? Ты только скажи…
Оксана свернулась клубочком, вцепившись руками в его рубашку и уткнувшись мокрым от слез лицом в его широкое теплое плечо, и плакала в три ручья, и не могла остановиться, потому что она так давно не позволяла себе плакать… И потому, что ей никогда еще не попадалось такого подходящего для этой цели плеча. И потому, что было темно, и никто не видел ее покрасневшего носа и опухших глаз. И потому, что ей было уютно и спокойно в его объятиях.
Он все гладил ее волосы, все шептал спокойные нужные слова, и она постепенно успокаивалась, затихала, впадая в оцепенение, – ни горя, ни страха, ни ожидания, одно большое теплое спокойствие с оттенком усталости.
– Я устала, – сипло сказала она, отрываясь от его плеча и пытаясь освободиться из его теплых рук. – Я вообще никогда не плачу, а тут вдруг… Я, наверное, просто устала.
Он тут же посадил ее рядом, выпустил из объятий и слегка качнул гамак.
– Еще бы, – согласился он серьезно. – Днем – сельхозработы, ночью – сочинение диплома… Кто угодно устал бы.
– А, ерунда все это, – отозвалась она слегка раздраженно и топнула ногой, качнув гамак. – Какая это работа… Я вообще устала. От всего. От жизни.
– Это бывает, со мной сто раз так было… – Алексей не особенно задумывался над тем, что говорить. Ему просто хотелось, чтобы она сидела рядом. Ему хотелось слушать ее чуть осипший от слез голос, и угадывать в темноте ее прелестную заплаканную мордашку, и вдыхать волшебный запах ее волшебных волос. – Это со всеми так бывает. Кажется: ну все, никаких сил больше нет. А потом: раз – и вдруг все меняется. И опять жить интересно.
– Интересно? – Оксана саркастически хмыкнула и шмыгнула носом. – Это что же такое должно измениться, чтобы жить стало интересно?
В ее голосе слышалась горечь. И злость. Алексей помолчал, борясь с острым желанием опять взять ее на руки и укачать, как ребенка, вздохнул и сказал:
– Ну, мало ли… Защита диплома, например.
Она хмыкнула еще саркастичнее и еще сильнее качнула гамак.
– Или, скажем, изменение семейного положения, – продолжал он там же ровным тоном. Она уперлась в землю пятками, затормозив движение гамака, и буркнула:
– Поздно уже. Я спать хочу.
– Или, например, крупный выигрыш, – не обращая внимания на ее слова, продолжал Алексей.
Она опять качнула гамак и подтянула ноги, устраиваясь рядом с ним теплым уютным комочком.
– Вам тетя Надя сказала?
– Нет, Марк.
– А-а… И что мне теперь делать? – В ее голосе слышался искренний интерес.
– Знамо дело, что, – авторитетно ответил Алексей. – Потратить все поскорей, чтобы голова не болела.
– А на что? – Она даже наклонилась к нему, пытаясь в темноте увидеть его лицо.
– Да на что хочешь! Ведь ты же хочешь чего-нибудь?
– Я хочу дом купить. Бабушке и дедушке, – мечтательно сказала Оксана. – Самый лучший.
– Со всеми удобствами? – озабоченно поинтересовался Алексей.
– Со всеми, – решительно подтвердила Оксана. – Но за городом. И чтобы сад был. Большой. Или даже огромный. Это дорого?
– Безумно дорого. Миллиона на два потянет.
– Ух, здорово, – обрадовалась она. – Тогда я еще хочу лошадь, собаку и пистолет.
– Лошадь у меня есть, – похвастался Алексей. – А собак аж четыре штуки, не считая бродячих. Все бродячие всегда почему-то возле моего дома пасутся.
– А пистолет есть? – затаив дыхание, шепотом спросила Оксана.
– Охотничье ружье есть. Старинное. Отец подарил.
– Ружье – это тоже хорошо, – задумчиво сказала она. – А почему тебя Лешим зовут?
Алексей не удивился внезапному обращению на ты, но волна горячей радости обдала его с такой силой, что он даже дыхание задержал и зажмурился.
– Почему? – Она еще ближе наклонилась к нему, задев его плечом.
– Потому что я в лесу живу, – хрипло сказал Алексей. – Потому что я дикий человек, нецивилизованный. Серый и неграмотный. Небритый и нестриженый. И таким желаю предстать.
Оксана тихонько засмеялась, совсем так же, как смеялась, когда слушала Жванецкого. Алексей положил руку ей на плечи, слегка притянул к себе и, наклонившись, близко заглянул в лицо. Почувствовав, как она вдруг вся сжалась, быстро чмокнул в нос и отпустил. Оксана вздохнула, опять коротко засмеялась и с интересом спросила:
– Ты все мои косточки съел?
– Что? – удивился он. – Какие косточки? А-а… абрикосовые. Нет, не все. Половину тебе оставил. Я щедрый.
Она опять вздохнула и сказала теплым голосом:
– Знаешь, мне кажется, я тебя тыщу лет знаю.
– Это ты такая старая? – ужаснулся Алексей, утопая в новой волне горячей радости.
– Не считая того, что я такая мудрая, – гордо сказала Оксана. – По-моему, вот-вот светать начнет. Или мне так кажется? – Она вдруг ахнула, резко наклонилась вперед и свалилась на землю. Не успел Алексей испугаться, как она засмеялась, завозилась под гамаком и встала. – Буксир, скотина бестолковая… Чуть до смерти не напугал. Тапку мою нашел, принес и на ногу мне надеть хотел. Не на ту!
– Действительно, бестолочь, – согласился Алексей. – Я бы обязательно на ту ногу надел. Я умный.
– Ты правда умный, – подтвердила Оксана. – Даже удивительно, откуда у Марка такой… – Она вдруг замолчала, вздохнула и сказала скучным голосом: – Я же просплю все царствие небесное. Мне завтра постирать нужно, книги библиотечные собрать, починить кое-что… И еще в этот китайский кабак неизвестно в чем идти. Ужас какой-то… Пойдем спать, да?
– Пойдем.
Алексей поднялся, взял ее за руку и повел в дом, хотя никакой необходимости в его руководящей деятельности не было – уже и правда светало. Не считая того, что Оксана, судя по всему, могла бы найти дорогу и сама, даже в полной темноте.
На внутренней закрытой веранде они остановились, улыбнулись друг другу и разомкнули руки.
– Спокойной ночи, – сказал Алексей, не двигаясь с места.
– Где ночь? Какая ночь? Не вижу никакой ночи, – сказала Оксана, тоже не двигаясь с места.
– Виноват. Исправлюсь, – покаялся Алексей. – Спокойного утра.
– То-то… – Оксана потерла кулаками припухшие от слез глаза и сладко зевнула. – И впредь чтобы не повторялось. Спокойного утра.
Они опять улыбнулись друг другу и разошлись в разные стороны: он – в отведенный ему гостевой закуток на застекленной веранде, она – в свою крошечную темную комнатку, пропахшую абрикосовыми косточками.
Марк говорил, что абрикосовые косточки пахнут синильной кислотой. В первый раз при мысли о том, что она нарушает очередной запрет Марка, Оксана не ощутила чувства вины или страха, ставших уже привычными за последние месяцы. Она вообще ничего не ощутила, если не считать легкого раздражения и внезапной необъяснимой жалости к этому взрослому, серьезному, надежному, красивому, богатому, преуспевающему… – что там еще? – человеку. Ее жениху. А она – его невеста. Свадьба почти через месяц. В душе шевельнулось знакомое чувство паники, но тут же она вспомнила, что Леший будет здесь еще целых две недели, и мгновенно уснула.