Я зашёл на спортплощадку и первым делом прыгнул на турник. Удалось подтянуться три раза. Мог бы и четвёртый, но не стал перегружать мышцы. Спрыгнул на землю, подошёл к друзьям-товарищам.
– Салют, пацаны, – поздоровался.
– О, Гуня!
– Привет, Гуня!
– Ты как, нормально?
– Гуня, в рамку встанешь?
– А давай, – согласился я.
– Ура!
Все тут же разделились шесть на шесть, я занял место в ближних к школе воротах, и началась игра.
Не помню, играл ли в футбол Серёжа Ермолов. Скорее всего, играл, но так – на запасных ролях. Типа в рамке постоять вместо третьей штанги. В надежде, что случайно получится отбить мяч-другой.
А вот Кемрар Гели играл, и весьма неплохо. Причём играл как раз в воротах.
Игра называлась цвинти весьма напоминала футбол.
Цель та же, что и в футболе – забить мяч в ворота противника и не допустить, чтобы в твои ворота влетел мяч. Руками, кроме вратаря, играть нельзя. Даже положение «вне игры» действовало и там, и там.
Правда, в цвинт играло восемнадцать человек (по девять в команде: один вратарь и восемь полевых игроков), на поле меньших размеров, три тайма по тридцать минут и с более жёсткой силовой борьбой. Но это мелочи. По набору технических приёмов игры были практически идентичны. Даже тактические схемы на поле похожи. В цвинт обычно играли в три защитника, два полузащитника и три нападающих. Иногда в три полузащитника и два нападающих. В футболе, насколько я успел вспомнить и узнать, была принята расстановка четыре-два-четыре, хотя играли и по другим схемам.
Мини-футбол отличался некоторыми правилами, скоростями, размером игрового поля и ворот, но в целом был той же игрой, что большой футбол и цвинт: если ты полевой игрок, – умей отобрать мяч у соперника, отдать и получить пас, обработать мяч, обвести соперника и точно пробить. Если вратарь, – умей руководить своей защитой, быстро реагировать на удар, предугадывать действия игроков противника, полёт мяча, ловить его или отбивать, падать и быстро вставать, не бояться выхода «один на один», угловых и штрафных ударов, столкновений, травм и вообще ничего, что может случиться на поле. А главное, помнить, что ты – последняя надежда команды. Если не выручишь, то уже не выручит никто.
В команде соперников самым шустрым, техничным и опасным оказался Данатар. Правда, как быстро выяснилось, он терпеть не мог отдавать мяч товарищам по команде, но в остальном был неплох.
Первые два мяча, пробитые им точно в ворота, я легко поймал.
Третий отбил ногой.
А вот для того, чтобы взять четвёртый, пришлось падать.
Однако взял намертво.
Перекатился через плечо, вскочил на ноги, профессионально прижимая мяч к груди и оглядываясь, кому отдать. Увидел открывшегося Тимака, точно бросил.
Тимак принял мяч, обвёл защитника, и с ходу пробил.
Есть!
Один-ноль, мы ведём.
Два тайма по пятнадцать минут пролетели быстро. Как ни старался Данатар и другие, ни одного мяча я не пропустил (это было легко, учитывая уровень игры), а вот мы забили три.
– Тебя, Гуня, как подменили, – тяжело дыша и упираясь руками в колени, помотал головой Женька Данатаров, когда игровое время вышло. – Был один Гуня, стал другой.
– Так бывает, – сказал я. – Работал над собой помаленьку. И вот результат.
– Ага, – сказал Данатар. – А то, что без очков стал играть, тоже работа над собой?
– Тоже. Есть специальные упражнения, чтобы зрение исправить. Я их делал. Ну и витамин «А» помог. В моркови его много.
– Так ты морковку жрёшь? – засмеялся Данатар. – Был Гуня, стал Кролик. Эй, Кролик! Кролик, Кролик!
Я молчал. Остальные тоже. Новая кличка явно не прилипала.
– Умей проигрывать, Данатар, – сказал я. – Полезное качество.
Откуда-то слева пронзительно свистнули.
Спортплощадка была окружена проволочным забором, который держался на металлических столбах. Которые, в свою очередь, были вделаны в бетонный фундамент.
Вот на этом фундаменте, как на приступочке, сидели трое взрослых парней. Двое из них курили. Третий – с плотной шарообразной шевелюрой тёмно-рыжих кучерявых волос махнул рукой.
– Эй, Очкастый или как тебя… Гуня! Иди сюда!
Я посмотрел на товарищей.
– Иди, раз зовут, – ухмыльнулся Данатар.
– Я с тобой, – шагнул ко мне Тимак.
– Звали Гуню, – сказал Данатар.
Мне показалось, он знает этих парней и не ждёт для меня ничего хорошего от встречи с ними.
– Сам разберусь, – сказал я. – Спасибо, Тимак.
Подошёл, не торопясь, остановился в пяти шагах, разглядывая всю троицу. Лет по шестнадцать-семнадцать, равнодушные лица, окурки в уголках ртов, прищуренные глаза.
Тот, что меня позвал, с тонким носом и какой-то, словно облупленной физиономией, не курил и был без головного убора. Его двое приятелей – в кепках, косо надвинутых на лбы.
– Знаешь меня? – спросил кучерявый.
– Меня машина сбила, – сказал я. – Слышали, наверное. Травма головы. Если и знал, то забыл. Извини.
– Олег, – сказал кучерявый. – Он же Пушкин.
– Сергей, – представился я. – Он же Гуня, – я понизил голос и доверительно сообщил. – Хотя я понятия не имею, что это значит. Только пацанам, – я обозначил поворот головы в сторону одноклассников, – не говорите, засмеют ещё.
– Правда, что ли, не знаешь? – удивился Пушкин.
– Правда. Может, и знал. Но… не помню.
– Гуня ты в школе, – один из парней щелчком пальцев отправил горящий окурок в полёт. – А для нас – Очкастый.
– Для вас – это для кого? – поинтересовался я.
– Для всех остальных, – ухмыльнулся парень. Выглядел он каким-то… расхлябанным, что ли. Вялая челюсть, тёмное лицо, грязно-болотного цвета глаза и шрам, тянущийся от края толстого, нечётко очерченного рта, через левую щёку. – Ты Черепа вчера завалил?
– Ну я. А что?
– Это мой брат.
– Ничем не могу помочь, – сказал я ровным тоном.
– Не понял. Ты чёщас вякнул? – болотные глаза сузились.
– Оставь его, Рваный, – сказал Олег. – Чего прицепился к пацану? Он Черепа честно завалил, один на один. Не лезь. Мы здесь не за этим. Не ссы, Гуня, – обратился он ко мне. – Никто тебя не тронет.
– Мне ссать не с чего, – сказал я. – Пусть ссыт неправый. Чего хотели-то?
– В большую рамку встанешь? Сегодня восемнадцатое. Через десять дней, двадцать восьмого, в воскресенье, мы с пехотой играем, а на ворота поставить некого.
– С пехотой – это…
– С мотострелковым полком, – пояснил Пушкин. – Первенство Кушки начинается. Первый матч, как всегда, с ними.
– То есть, это со взрослыми играть?
– Ну да, с кем же ещё. В сборную Кушки тебя зовут, Гуня, цени. Кстати, а где твои очки?
– Не нужны уже, зрение исправилось. Так что теперь я не Очкастый.
– Да нам по херу, – произнёс Рваный равнодушно и закурил новую сигарету.
– Ладно, пошли, – хлопнул ладонями по коленям третий парень (плотный, широкоплечий, с твёрдыми острыми скулами) и поднялся. – Значит, ждём тебя двадцать восьмого в воскресенье на стадионе в семь тридцать утра, – обратился он ко мне. – Если не зассышь, конечно.
– И мама с папой разрешат, – добавил Рваный.
– Буду, – сказал я. – Хорошо, что не завтра. Десять дней мне хватит, чтобы восстановиться.
– Вот и ништяк, – сказал широкоплечий. – Бывай.
Рыжий на прощанье кивнул. Рваный ухмыльнулся, сунув руки в карманы.
Троица покинула спортплощадку и скрылась.
– Что они хотели? – спросил подошедший Тимак.
– Звали в футбол играть, против мотострелков. Двадцать восьмого.
– Ого. В воротах, что ли?
– Ага.
– Сильно. А потянешь? Там взрослые парни в команде, по восемнадцать-двадцать лет. Бьют, как из пушки. Да и ворота большие.
– Значит, надо потренироваться. Готов помочь?
– Конечно. А как?
– Двое нужны, – сказал я. – А лучше трое. – Кто у нас, кроме тебя, лучше всех по воротам бьёт?
– Данатар и Тигр, – уверенно ответил Тимак.
Я обернулся, махнул рукой:
– Данатар, Тигр!
Они подошли.
– Пацаны, завтра, после школы, постучите мне по воротам на стадионе?
– Гуню в сборную Кушки позвали, на ворота, – пояснил Тимак. – Надо форму набрать.
– Ну, раз так… – протянул Данатаров. – Постучим. Только мяч где взять?
– Нужно три, – сказал я.
– На фига? – удивился Данатар.
– Трое же по воротам бить будут.
– Ага… – глубокомысленно промолвил Данатар.
– Один я в комендатуре возьму, – сказал Тимак, и я вспомнил, что его отец – пограничник, начальник кушкинскойпогранкомендатуры. Насчёт второго с физруком можно договориться. Третий – не знаю.
– Разберусь, – сказал я. – Спасибо, Тимак. Тогда завтра в пять на стадионе жду всех троих.
– Замётано.
Пока мы разговаривали, остальные, включая девчонок, разошлись по домам. Осталась только Ирка Шувалова, стояла в сторонке, чего-то ждала.
– Тебя ждёт, – сказал Тимак, перехватив мой взгляд. – Иди, ты чего? Всегда же провожал после школы.
– Действительно, – пробормотал я. – Гуня я, в конце концов, или кто?
Очередная дверца в памяти Серёжи Ермолова открылась, и я увидел, кто такой Гуня. Точнее, Гунька. Литературный персонаж. Лучший друг Незнайки из книжки Николая Носова «Приключения Незнайки и его друзей». Гунька дружил с малышками, что категорически не нравилось Незнайке. Из-за этого они даже однажды поссорились.
Понятно. Значит, Серёжа Ермолов, дружит с малышками. Точнее, с девочками. Что для его возраста необычно. Причём необычно и на Земле, и на Гараде.
Я вспомнил наш интернат с раздельным обучением девочек и мальчиков вплоть до четырнадцати лет по земному счёту. А также горячие споры, которые кипели в обществе по этому поводу лет двадцать назад, – мол, не правильнее ли будет формировать смешанные учебные классы с самого начала обучения, то есть с шести-семи лет?
Традиционалисты тогда победили, и принцип формирования остался прежним – до четырнадцати лет раздельное обучение, затем – общее. На мой взгляд, это правильно. Однако здесь считали иначе. Хотя, как помнит Серёжа Ермолов, так было не всегда, были времена, когда мальчики и девочки в Советском Союзе, а перед этим в Российской империи, обучались раздельно.
Я подошёл к Ирке. Она подняла на меня чёрные глаза, улыбнулась. Я улыбнулся в ответ:
– Привет.
– Привет. Как ты? Хотела навестить тебя в госпитале, мне не разрешили. Сказали… – она замялась.
– Что сказали?
– Сказали, что ты без сознания, в этой… как его… в коме, и тебя нельзя тревожить. А старшая медсестра, она знакомая моей мамы, так вообще сказала, что ты можешь… ну… можешь не выкарабкаться. Зачем ты бросился за этим котёнком? Я чуть с ума не сошла, когда тебя… когда машина тебя сбила.
Её глаза подозрительно заблестели.
– Тихо, тихо, – сказал я. – Спокойно. Видишь же, я живой и здоровый. Врачи ошиблись, и слухи о моём переселении на тот свет преждевременны. Ты домой сейчас?
– Домой, – она кивнула.
– Тогда пошли, провожу.
– Хорошо… Только уговор – никаких котиков! И вообще на дорогу чтобы не выходил. Идём только по тротуару.
– Ладно, ладно, – засмеялся я. – Давай портфель и пошли.
Зачем я пошёл её провожать? Девчонка, только начавшая чудесную трансформацию в женщину, не могла меня увлечь. Увлечь, как мужчину. Но я и не был теперь мужчиной в полном смысле этого слова. Я был мальчишкой с памятью и сознанием мужчины. Не просто мужчины, а мужчины из другого мира, существование которого ещё предстояло доказать. Мужчины ниоткуда. При этом память земного мальчишки тоже никуда не делась и, если честно, я не был до конца уверен в том, что его сознание, его «я» полностью покинуло своё тело.
Нет, никакого раздвоения личности я не ощущал. Никто не стучался в моё сознание с криком: «Пусти, гад, ты занял моё тело!», тут всё было в порядке. Но. Всегда есть «но», верно? А уж в моём фантастическом случае – тем более.
Так что должен был пойти провожать. Как Серёжа Ермолов. Должен. А дальше посмотрим.
Я благополучно довёл Ирку до Полтавских ворот (так назывался южный въезд в Кушку, где сохранились каменные столбы, на которых когда-то были навешаны широкие крепостные ворота). Мы болтали о каких-то пустяках, я старался поддерживать разговор, даже пошутил раз-другой. Уж не знаю, удачно или нет, но Ирка смеялась.
– Всё, – сказала она у ворот, забирая портфель. – Дальше мы вместе не ходим, чтобы мама не заметила.
– Ага, – сказал я. – Мама, конечно, не знает, что мы дружим.
– А мы дружим?
– А разве нет?
– Ну… можно, наверное, и так сказать, – мне показалось, что в её голосе проскользнула нотка разочарования.
Быстро всё-таки взрослеют девочки. Гораздо быстрее, чем мальчики.
Она медлила, словно ждала чего-то.
Ну ладно.
Я шагнул к Ирке, взял ладонями её лицо, поцеловал в край сочных, красиво очерченных губ.
– Ты что? – прошептала она, широко распахнув глаза. – Увидят же…
Оглянулась. Кроме нас, возле ворот никого не было, включая котиков. Ни на той стороне, ни на этой. Даже дорога, выложенная бетонными плитами, пустовала – ни одной машины.
– Пока, – я опустил руки, шагнул назад. – Увидимся в школе.
– Да, конечно, увидимся, – она коснулась пальцами губ. – Серёжа?
– Что?
– Что с тобой? Ты… ты стал совсем другой после… ну, после того, как тебя эта барбухайка афганская сбила. Я чувствую.
– Лучше или хуже? – улыбнулся я.
– Не знаю, – она покачала головой. – Другой. Старше, что ли. И не только. Знаешь… – она помедлила, – давай ты пока не будешь меня провожать.
О как, подумал я, такая маленькая, а уже женщина. Нутром почуяла чужака. Мама не почуяла, сестра тоже, а она почуяла.
– Обиделась, что я тебя поцеловал? Больше не буду, честное слово.
– Нет, не в этом дело. Просто…Просто давай оставим всё это. На какое-то время.
– Не вижу препятствий, – сказал я. – Оставим, значит, оставим.
– Вот опять, – сказала она.
– Что – опять?
– Ты сказал «не вижу препятствий». Раньше ты никогда так не говорил.
Да, подумал я, прокол. Серёжа Ермолов так не говорил. А вот Кемрар Гели говорил. Я просто сказал это по-русски. Хотя, что значит – прокол? Впереди меня наверняка ждут гораздо более серьёзные проколы. Что ж теперь, отказаться от грандиозных планов, которые уже начали понемногу складываться в моей голове? Ни в коем случае. Иначе всё вообще не интересно, и лучше бы я безвозвратно погиб там, на Гараде, в машине, спасая выскочивших на дорогу детей.
Но я вернулся. Думаю, не просто так. Должна быть какая-то цель у той силы, которая меня вернула, и думаю, это достойная силгурда и человека цель.
– Что ж, раньше не говорил, теперь говорю. Не вижу ничего странного.
– А походка?
– Что – походка?
– У тебя походка стала другая. Раньше ты ходил так, – она ссутулилась, вразвалочку, косолапя, прошлась туда-сюда. – А теперь так, – распрямила плечи, выровняла спину, и чуть ли не протанцевала по тротуару.
– Думаю, моторика изменилась после травмы, – сказал я. – Наверное, так бывает. Не знаю, я не врач.
– Моторика… – повторила она. – Слово-то какое. Ладно, я пошла.
– Пока, – сказал я.
Постоял, посмотрел ей вслед (красивая походка и обещает стать ещё лучше через год-другой), развернулся и отправился домой.
Рваный вышел из кустов, когда я срезал дорогу через аллею, ведущую к гарнизонному Дому офицеров. Я заметил его издалека, но продолжал идти, как шёл.