Такси подъезжает быстро. Мы выходим из машины одновременно: Мир жмёт мне руку, прощается и растворяется в ночной туманной мгле, оставляя меня наедине со спящей девчонкой.
Я открываю багажник и достаю старое стёганое одеяло, заботливо положенное туда мамой. Несколько лет оно лежало без дела, а сегодня послужит уютной постелью для псов. Устраиваю собакам спальное место на заднем сидении и сажусь за руль.
«Снегирево… Снегирево, как же туда ехать?» – забиваю название посёлка в навигаторе. Двадцать девять километров по федеральной трассе в северо-западном направлении.
Бросив взгляд на часы, вспоминаю об Аллочке. Новость о небольшой аварии не расстроила Аллу, мне кажется, любимая вздохнула с облегчением потому, что не придётся врать маме. Мы тепло прощаемся, обменявшись милыми комплиментами.
Сбрасываю звонок и погружаюсь в атмосферу глубокого сна, воцарившуюся в салоне. Я слышу, как дышит Алиса, и сопят на заднем сидении псы. Устанавливаю любимую радиоволну и трогаюсь с пустынного пятачка в сторону трассы.
Снегоуборочная техника плавно ползёт вдоль улиц, собирая непрерывно падающий снег в большие грязные кучи. Машин на дороге мало. Я еду по городу, освещенному вывесками и светящейся рекламой, искоса поглядывая на Алису: меня не покидает надежда, что девчонка проснётся. Решаюсь позвонить Боголюбову:
– Мир, сколько таблеток было в блистере?
– Три. – Отвечает Боголюбов сонно. – Рябина, она не проснётся до утра, не надейся. Все, друг, я спать, завтра на работу.
Чертыхнувшись, сбрасываю звонок. Странный день… Странная ночь… Сегодня я сделал предложение одной девушке, а ночь провожу с другой.
«Казус экстраординариус», если говорить медицинскими терминами Мирослава.
Я быстро еду по почти пустой трассе. «Через 900 метров поверните налево» – сообщает приятный голос девушки из навигатора. Освещённый участок дороги заканчивается, она сужается и петляет между высоких елей. Включаю дальний свет, напряжённо вглядываясь в окружающую туманную мглу. Луч фар скользит по указателю с надписью Снегирево.
«До пункта назначения четыре километра» – сообщает навигатор. Я паркуюсь на обочине, возле монумента с названием и гербом посёлка, выхожу из машины и закуриваю. «Снегирево» – буквы на каменной скульптуре выкрашены в ярко-синий цвет, выпуклые колосья хлеба – в желтый. И в самом низу памятника год основания посёлка – 1716.
Алиса и ее верные псы спят. Запоздало возникает мысль заночевать в машине, но я быстро ее отбрасываю.
Саврасова – переулок Степной – Калинина – Озёрная… Навигатор исправно ведёт по незнакомым улицам. Скольжу фарами по темным окнам одноэтажных домов, стоящих вдоль узких дорог с плохим освещением.
Улица Озёрная, дом 16. «Вы прибыли к пункту назначения». Улица освещается единственным фонарём, стоящим в пятидесяти метрах от дома Алисы. Я оставляю фары включёнными.
Одноэтажный кирпичный домик Алисы высится за низким, покрашенным коричневой краской, забором. Из криво приколоченного к калитке почтового ящика, торчат уголки газет. В высоких деревянных окнах прячется темнота. На крыльце, перед входной дверью – большая куча снега.
Обледеневшая ручка калитки поддаётся моему напору, дверь скрипит и упирается в крупный сугроб внутри двора.
Я толкаю ее изо всех сил, цепляясь за остатки веры в то, что дома кто-то есть. Что этот «кто-то» рано ложится спать и не чистит двор, не забирает почту… Черт!
Калитка открывается лишь наполовину. Я протискиваюсь через узкую щель и попадаю во двор. Ослепительный свет фар старины Бэна разделяет темноту, позволяя мне рассмотреть участок. Перед крепким кирпичным домом торчат верхушки хвойных кустарников, густо засыпанные снегом. Хрустальные ветки поблескивают в свете луны и фар. Убедившись, что во дворе нет собаки, я прохожу дальше, вглубь территории, засаженной плодовыми деревьями.
Дом не кажется мне заброшенным: в углу деревянного крыльца замечаю лопату для снега и веник, возле колодца в глубине сада – белое эмалированное ведро.
Выходит, Алиса живет здесь одна? Я бездумно шагаю по глубоким сугробам, не замечая, как промокли джинсы и ботинки. Растерянность овладевает мной, расползаясь внутри, как гадкая слизь, но я отбрасываю дурные мысли и заставляю себя мыслить трезво. Я не оставлю девчонку в доме одну, просто не смогу…
Поднимаюсь по обледеневшему крыльцу, держась за мерзлые шершавые перила и с силой дергаю входную дверь. Глупо надеяться на то, что она окажется открытой…
По обе стороны от двери стоят большие глиняные горшки с землей, из которой торчат острые голые ветки. Включаю фонарик айфона и опускаюсь на колени.
Надежда обнаружить ключи угольком тлеет в душе. Шарю рукой под резиновым чёрным ковриком и днищами горшков. Ничего…
– Их нет там! – гремит за спиной чей-то голос. – А теперь медленно повернись и подними руки.
Слышится звук взведенного курка. Я поворачиваюсь, встречаясь глазами с крепким высоким стариком.
Дуло охотничьего ружья смотрит прямо на меня. Мужик сканирует меня подозрительным взглядом из-под седых кустистых бровей.
– Послушайте, это не то, что вы думаете. – Громко произношу я. – Я не вор.
– А кто же ты, если явился без приглашения? – прищуриваясь, гремит он в ответ. Ночной ветер треплет полы его потрепанного овчинного тулупа.
– Я привёз Алису. – Говорю я, плавно опуская руки.
Мужик топает ногой, обутой в высокий чёрный валенок, и вскидывает ружьё выше. Я возвращаю руки на место и делаю шаг назад.
– Алису, говоришь? Почему же она не выходит из твоей мажорской тачки и сама не открывает дверь? – тоном, полным иронии, произносит он.
– Опустите оружие, и я все объясню вам. – Вздыхаю я.
Мужик храбрится и пытается унять беспокойство за девчонку. Ноздри его раздуваются от напряжения, подбородок дрожит. В ожидании моих объяснений он нервно топчется с ноги на ногу, отчего вздернутое ружьё колышется в разные стороны.
– Алиса случайно выпила снотворное, приготовленное для смертельно больной пациентки.
– О-о-ох…
– Она просто крепко спит, не волнуйтесь! – спешу я успокоить деда. – Вы ее дедушка?
– Не совсем. Но… можно и так сказать! Опекаю ее. – Утвердительно говорит он.
– Нужно открыть дом и прогреть его. – Говорю, не сводя глаз с наставленного на меня оружия.
– Звать как? – требовательно произносит дед.
– Меня? Богдан.
– А по батюшке?
– Романович. – Отвечаю я.
– Так ты хахаль Алискин, что ли? – улыбается он, опуская ружьё.
– Нет, мы едва знакомы. – Спешу разуверить старика. – Я женюсь через месяц.
– На Алисе?
– На своей невесте Алле. – Отвечаю сухо.
– Сначала покажи Алису. Мне нужно удостовериться, что ты не врешь.
Шаткой походкой дед поднимается на крыльцо и ставит ружьё в угол рядом с веником и лопатой. Затем протягивает мне лопату и просит расчистить проход к калитке. При каждом шаге старик тяжело дышит и покряхтывает. Мы вместе спускаемся с крыльца к калитке. В считаные минуты выполняю его просьбу и полностью распахиваю калитку.
Старина Бэн освещает фарами двор Алисы, разбавляя морозную тишину урчанием двигателя. Мы идём по хрустящему снегу к машине, а звук шагов отражается эхом от стен домов и сливается с завыванием холодного ночного ветра.
Я распахиваю переднюю пассажирскую дверь. Дед охает и молитвенно складывает руки на груди, склоняясь над девчонкой.
– Алиса… Алисонька… Проснись, девонька… – бормочет он дрожащим голосом, тряся ее за плечо.
– Мой друг работает врачом в областной больнице. Дозировка безопасная, но проспит она до утра. – Успокаиваю я деда.
Собаки просыпаются, услышав незнакомый голос, и начинают злобно рычать.
– Твои? Ишь ты… Разбрехались! – Усмехается старик, хлопая глазами и отмахиваясь от падающего снега.
– Нет, не мои. Алиса гуляет с чужими собаками. Странно, что вы не знаете. – Считаю нужным указать «дедушке». Он упирается руками в бока и, топнув валенком, отвечает:
– Отчего же не знаю? Знаю! Просто забыл… – дед виновато прячет глаза.
– Открывайте дом и включайте отопление. – Мягко прошу я, прикрывая пассажирскую дверь.
– Пошли со мной, Богдан Романыч. Поможешь старику.