Вечером Стивен, как и обещал, пошел навестить Шеридан. Обычно он делал это дважды в день и, хотя старался не задерживаться и вел себя сухо-официально, ждал этих визитов с нетерпением. На его стук в дверь ответа не последовало. Он снова постучал – молчание. Значит, и горничной там нет или же она заснула, несмотря на его строгий приказ ни на минуту не оставлять девушку одну. Но куда подевалась сама больная? Стивен был вне себя от волнения. Неужели она поднялась с постели, упала, а рядом не оказалось никого, кто мог бы ей помочь? Или же она не отвечает, потому что снова потеряла сознание?
Распахнув дверь, он буквально ворвался в комнату, но никого не увидел. Постель была аккуратно застелена. И эта маленькая глупышка, и горничная, обе решили пренебречь его указаниями! Вдруг до него донесся легкий шум. Стивен быстро обернулся и застыл на месте.
– Я не слышала, как вы вошли, – сказала девушка, появившись из гардеробной. На ней был белый, чересчур просторный для нее халат, в руке – щетка для волос, на голову небрежно наброшено голубое полотенце. Босая, она как ни в чем не бывало стояла перед ним, видимо, не испытывая ни малейших угрызений совести из-за того, что нарушила его запрет и встала с постели. Переволновавшись, Стивен в первый момент испытал раздражение, но тут же почувствовал облегчение и даже повеселел, заметив, что халат у нее подпоясан золотистым шнуром, наверняка снятым ею с гардин. С едва видневшимися из-под халата босыми ступнями и светло-голубым полотенцем на голове она напоминала босую Мадонну. Только у настоящей Мадонны на губах играла безмятежная, чарующая улыбка, а у этой выражение лица было одновременно смущенное, укоризненное и ужасно несчастное.
– Либо вы совершенно ненаблюдательны, милорд, либо плохо видите.
В полном недоумении Стивен осторожно сказал:
– Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
– Мои волосы, – с убитым видом произнесла она, ткнув пальчиком в то, что скрывалось под полотенцем.
Видимо, даже после наложения швов из раны продолжала сочиться кровь, и волосы от нее потемнели, подумал Стивен.
– Это смоется, – заверил он ее.
– О, не думаю, – многозначительно произнесла она. – Я уже пробовала.
– Не понимаю…
– Я вовсе не шатенка… – пояснила она, сорвав с головы полотенце и с отвращением поймав одну прядку. – Взгляните! Я рыжая.
В голосе ее звучало отчаяние, зато Стивен буквально онемел, не в силах оторвать взгляд от роскошной огненной копны сверкающих волос, низвергшихся каскадом на ее плечи, грудь и спину. Девушка выпустила прядку, которую держала, и она заструилась между ее пальцами, как расплавленное золото.
– Иисусе!.. – выдохнул он.
– Они такие… рыжие-бесстыжие! – жалобно произнесла она.
Только сейчас Стивен осознал, что, будь он настоящим женихом, не пришел бы в восторг от того, к чему по идее должен был давно привыкнуть, и перестал созерцать это потрясающее зрелище.
– Бесстыжие? – переспросил он, сдерживая смех.
Она кивнула и с досадой убрала с лица это роскошное покрывало из волос.
– Значит, они вам не нравятся?
– Конечно, нет. Недаром вы от меня скрыли, какого они цвета.
Стивен кивнул, ухватившись за этот предлог, и снова впился глазами в ее волшебные волосы, великолепно оттенявшие тонкие черты лица и мраморную белизну кожи.
Заметив, что Стивен в восторге, Шеридан изумленно спросила:
– А вам нравятся?
Стивену они нравились. Ему нравилось в ней все. И он не задумываясь ответил:
– Очень. Полагаю, рыжие волосы редко встречаются в Америке.
– С чего вы взяли? – Шеридан собралась ответить, но запнулась. Потом сказала: – Насчет Америки не знаю, а вот в Англии они наверняка редкость. Я заставила признаться в этом горничную. Она сказала, что никогда в жизни не встречала таких волос, и была очень удивлена.
– Чье мнение для вас важнее? – спокойно спросил он.
– Ну, если вы так ставите вопрос… – сказала она, оробев, взволнованная его ласковой улыбкой. До чего же он красив, этот загорелый, сильный мужчина, глаз не отведешь. Просто не верится, что всем женщинам своей страны он предпочел ее. Очарованная его обаянием и тонким юмором, она каждый раз с нетерпением ждала его появления. Но он был так сдержан и немногословен во время своих визитов, что ей не удавалось ничего узнать ни о себе, ни о нем, ни об их отношениях в прошлом. Ей стало невмоготу пребывать в неведении. Ведь неизвестно, когда к ней вернется память.
Она понимала, что лорд Уэстморленд беспокоится о ней и всячески ее оберегает, но сейчас она поднялась с постели, приняла ванну, вымыла волосы и надела халат. Пусть граф увидит, что она в состоянии задавать вопросы и выслушивать ответы. Ноги у нее были как ватные, то ли от слабости после перенесенной травмы, то ли в результате нервного напряжения, порой испытываемого ею в присутствии графа.
– Присядем? – Она кивнула на обитые шелком диванчики неподалеку от камина. – Я так долго валялась в постели, что ноги не держат.
– Почему вы сразу не сказали? – нахмурившись, спросил Стивен, пропуская ее вперед.
– Не знала, разрешено ли мне сидеть.
Она удобно расположилась на софе, подвернув под себя ноги и аккуратно расправив полы халата.
Видимо, она забыла, подумал Стивен, что хорошо воспитанные молодые леди не принимают посторонних мужчин у себя в спальне. Впрочем, и сам он нарушил приличия, раз находится здесь. Но поскольку он не мог отказать себе в таком удовольствии, то решил проигнорировать оба эти соображения.
– Вы сказали, что не знаете, разрешено ли вам сидеть. Как это понимать?
Она в смятении отвернулась к камину. Какая жалость! Теперь нельзя любоваться ее лицом, и он возликовал, когда девушка снова повернулась к нему:
– Я поняла из слов Констанцы, горничной, что вы граф.
Она взглядом молила Стивена опровергнуть этот факт, что делало ее в его глазах самой удивительной женщиной на свете.
– Ну и что, что граф? – спросил он.
– А то, что мне следует называть вас «милорд», – ответила она и, когда он вопросительно посмотрел на нее, призналась: – Насколько мне известно, в присутствии короля запрещено садиться без разрешения.
С трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, Стивен возразил:
– Но я не король, а всего-навсего граф.
– Да, но я не была уверена, что не следует вести себя точно так же по отношению к графу.
– Не следует. Кстати о горничной. Где она, черт побери? Ведь я приказал ни при каких обстоятельствах не оставлять вас одну.
– Я отослала ее.
– Из-за реакции на ваши волосы? – спросил он рассерженно. – Тогда я прослежу, чтобы…
– Нет, она была со мной с раннего утра и выглядела совсем измученной. Комнату она прибрала, а принять ванну я могу и сама, не маленькая.
Стивен удивился, и тут на него один за другим посыпались сюрпризы, пока последний не сразил его окончательно.
– Я приняла несколько решений, – с немалой долей уверенности заявила она.
– И что за решения, позвольте узнать? – улыбнулся он, не приняв всерьез ее заявление, однако говорить ей об этом не стал.
– Я решила относиться к потере памяти как к временному неудобству и прошу вас последовать моему примеру.
– Отличная идея.
– Но прежде мне нужно вас кое о чем спросить.
– О чем же?
– Да о самых простых вещах, – ответила она, едва не рассмеявшись. – Сколько мне лет? Каково мое полное имя?
Выстроенные Стивеном оборонительные рубежи не выдержали такого натиска. Он с удовольствием посмеялся бы над тонким юмором этой удивительной, мужественной девушки, но с еще большим удовольствием стащил бы ее с дивана, запустил руки в копну ее сияющих волос и запечатлел на ее губах долгий поцелуй. Она была столь же привлекательна, сколь и нежна, и даже в этом огромном халате, подпоясанном шнуром от гардины, выглядела куда сексуальнее, чем разодетые и даже голые куртизанки, которых он знавал немало.
«Берлтон, должно быть, умирал от желания лечь с ней в постель, – думал Стивен. – Поэтому и собирался жениться на ней на следующий же день после ее прибытия…»
Но тут на Стивена снова нахлынуло чувство вины, и душу стал точить червь стыда. Это Берлтон, а не он должен был сейчас наслаждаться ее обществом и смотреть, как она босая свернулась калачиком на диване. Это Берлтон имел право мысленно раздевать ее, мечтая с ней переспать. А что он мечтал именно об этом накануне ее приезда, Стивен не сомневался.
Но вместо того чтобы наслаждаться, ее пылкий возлюбленный лежит в гробу, а убийца приятно проводит время с его невестой. Мало того, вожделеет ее.
Это переходит всякие границы. Какое-то безумие. Если он хочет поразвлечься, любая женщина в Европе к его услугам, самая красивая, на выбор: искушенная или наивная, легкомысленная или серьезная, смелая или робкая, блондинка, брюнетка, рыжая, нет проблем. Но ему, видите ли, подавай только эту женщину, он просто влюбился, как мальчишка, как старый распутник.
Ее спокойный голос вывел Стивена из этих мучительных раздумий, однако он по-прежнему презирал себя.
– Не важно, что это было, – не то в шутку, не то всерьез заявила она, – но надолго оно здесь не задержится.
– Простите? – уставился на нее Стивен.
– Вы что-то пристально разглядывали за моей спиной целую минуту, – пояснила она. – Так вот, я полагаю, у этого «что-то» есть ножки и оно быстро бегает.
Он невесело усмехнулся:
– Простите. Я просто задумался.
– О, пожалуйста, не извиняйтесь! – нервно рассмеялась она. – По крайней мере не мои вопросы испортили вам настроение, а что-то другое. Даже на душе стало легче.
– Боюсь, я напрочь забыл, что за вопросы.
– Мой возраст? – напомнила она, приподняв свои тонкие брови. – Мое имя?
Тон у нее был беззаботный, однако он видел, что она пристально наблюдает за ним, и чувствовал себя очень неловко, пытаясь сосредоточиться на ее вопросах. Она вздохнула, нарушив воцарившуюся тишину, и, строго глядя на него, сказала:
– От доктора Уайткомба я узнала, что моя болезнь называется ам-не-зия и что она незаразная. Так что не притворяйтесь, будто тоже потеряли память, не огорчайте меня, я хочу быть единственной в своем роде. Ладно, начнем с самых простых вещей. Не будете ли вы любезны сказать, как вас зовут и сколько вам лет? Не торопитесь, подумайте, прежде чем ответить.
Стивен обязательно рассмеялся бы, не презирай он себя за притворство.
– Мне тридцать три, а зовут меня Стивен Дэвид Эллиот Уэстморленд.
– Вот теперь все ясно! – не переставала она шутить. – Столько имен сразу не вспомнишь.
С трудом сдерживая улыбку, Стивен, напустив на себя суровый вид, произнес:
– Вы забываетесь, дерзкая девчонка! Я требую к себе уважения!
Она склонила голову набок и без тени раскаяния с любопытством спросила:
– Потому что вы граф?
– Нет, потому что я выше ростом.
Она рассмеялась так звонко и заразительно, что Стивену стоило немалых трудов сохранить непроницаемое выражение лица.
– Итак, после того, как мы установили, что я дерзкая, а вы ростом выше меня, – сказала она, бросив на него из-под ресниц лукавый взгляд, – есть ли у нас основания полагать, что вы старше меня?
Боясь рассмеяться, Стивен лишь кивнул.
Она тотчас ухватилась за это:
– И намного?
– Да вы просто назойливая девчонка! – воскликнул он, не то потешаясь, не то восхищаясь ее хитростью и умением повернуть разговор в нужное ей русло.
Вдруг посерьезнев, она устремила на него полный мольбы взгляд.
– Прошу вас, скажите, сколько мне лет, и назовите мое полное имя. Но может быть, вы не знаете?
Он не знал. Не знал даже возраста и имени тех женщин, с которыми делил постель, не говоря уже об этой девушке. И он решил, что безопаснее и вообще во всех отношениях лучше сказать ей правду, тем более что она так мало времени провела со своим женихом.
– Признаться, у нас и разговора об этом не было.
– А моя семья – какая она?
– Ваш отец вдов, – вспомнил Стивен слова дворецкого Берлтона, радуясь, что хоть это ему известно. – Детей у него больше нет. Вы единственная дочь.
Она кивнула и с улыбкой задала очередной вопрос:
– А как мы встретились?
– Думаю, ваша мама представила вас ему вскоре после вашего рождения.
Она рассмеялась, полагая, что он шутит. Однако Стивену было не до шуток. Не говоря уже о том, что подобных вопросов он не ожидал, любой его ответ оказался бы ложью.
– Я имею в виду как мы встретились с вами?
– Как это обычно бывает.
– То есть?
– Нас представили друг другу. – Избегая взгляда ее больших проницательных глаз, он поднялся и подошел к буфету, где еще раньше заметил хрустальный графин.
– Милорд?
Наливая бренди в бокал, он оглянулся через плечо:
– Да?
– Мы по-настоящему любим друг друга?
Стивен пролил на золотой поднос добрую половину бренди и, чертыхнувшись про себя, подумал, что независимо от того, как он ей ответит на этот вопрос, она потом, когда к ней вернется память, почувствует себя обманутой и возненавидит его как виновника гибели ее возлюбленного. Но не настолько, насколько он сам себя сейчас ненавидел за то, что собирался сделать. Подняв бокал, он проглотил оставшийся в нем бренди, повернулся и, глядя ей прямо в глаза, сказал:
– Это Англия, а не Америка. – Он знал, как низко падет в ее глазах после этого, но у него не было выбора.
– Да, знаю. Доктор Уайткомб говорил мне.
Стивену стало не по себе. Ведь это он, а не доктор должен был ей сказать, где она находится.
– Это Англия, – повторил он. – И когда в высшем обществе вступают в брак, то руководствуются главным образом соображениями целесообразности. Не то что некоторые американцы, у которых сердца нараспашку, а на языке вертится слово «любовь». Это пошлое чувство – удел бедняков и поэтов.
Она была ошеломлена, словно ей дали пощечину, и Стивен, сам того не желая, со стуком поставил бокал на место.
– Надеюсь, я не огорчил вас своей прямотой, – сказал он, чувствуя себя последним ублюдком. – Уже поздно, вам пора отдыхать.
Он слегка поклонился ей, дав понять, что разговор окончен, подождал, пока она поднимется с дивана, и вежливо отвернулся, когда распахнулись полы халата и появилась изящная ножка.
– Милорд?
– Да? – не оборачиваясь, спросил он, уже взявшись за ручку двери.
– Но оно у вас есть, ведь правда же?
– Что?
– Сердце.
– Мисс Ланкастер, – начал было он, проклиная судьбу за то, что оказался в таком ужасном положении, повернулся и увидел, что девушка стоит в ногах кровати, грациозно опираясь на стойку.
– Меня зовут… – она помедлила, и чувство вины снова захлестнуло его при мысли, что лишь ценой невероятных усилий ей удалось вспомнить собственное имя, – Чариз. Прошу вас, называйте меня так.
– Конечно, – сказал он, вовсе не собираясь этого делать. – А теперь извините, я должен идти. Дела.
Как только дверь за ним захлопнулась, Шеридан почувствовала головокружение и тошноту и обеими руками ухватилась за стойку, чтобы не упасть. Затем осторожно опустилась на шелковое покрывало. От охватившей ее слабости и страха сердце колотилось, как бешеное.
Что она за женщина, если согласилась связать свою жизнь с таким мужчиной? Что он за человек? У нее засосало под ложечкой при одном воспоминании о его холодном взгляде и странных, мягко выражаясь, рассуждениях о любви.
О чем она думала, вверяя ему свою судьбу? Зачем сделала это?
Ответ пришел сам собой: ее очаровала его ласковая улыбка.
Но сегодня он даже не улыбнулся ей на прощание, раздосадованный разговором о любви. Завтра она извинится перед ним. Или же поведет себя так, будто этого разговора вовсе не было, и попробует развеселить его какой-нибудь пустой болтовней.
Она забралась в постель и натянула одеяло до самого подбородка. Однако уснуть не могла – хотелось плакать – и лежала, устремив взгляд на балдахин. Нет, она не позволит себе лить слезы, ничего страшного не произошло. В конце концов они помолвлены. Да и вряд ли для него так уж важны ее взгляды на любовь. Но стоило ей вспомнить свой дурацкий вопрос, есть ли у него сердце, как рыдания стали душить ее с новой силой.
Утром случившееся будет выглядеть в ином свете, утешала она себя. А сейчас она очень устала. Слишком много всего: купание, одевание, мытье головы. Завтра он придет, и все будет по-прежнему.