Некоторых юношей и девушек считать постоянными внештатниками было ещё рановато, но они охотно выполняли различные поручения. Нельзя ли их как-то поощрить? Объявили читательский конкурс на значок «Активист «МК». Лучшие из проектов были опубликованы в газете. Но на выпуск какого-либо из них редактор не решился.
Подготовка потенциальных авторов – одно из главных направлений работы. Я всегда обязательно организовывал, читал и правил материалы внештатников. Не прибегая к помощи отделов, подготовил из накопившегося полосу, которая, как надеялся, может постепенно превратиться в читательский клуб. Аверин похвалил и опять сказал, что занимаюсь не тем, лучше бы побольше внимания на штатников обратить.
Несмотря на симпатии друг к другу, общий язык мы найти не могли, пока не уяснили, что работаем в общественно-политическом издании. Такая формулировка напоминала двуглавого орла на гербе дореволюционной единой России. А раз так, пусть, условно говоря, одна голова (Женя) отвечает за политику, а другая (я) за «общественную составляющую». Между нами воцарились полное взаимопонимание и мир. Продолжая образные сравнения, мы почувствовали себя как бы двумя разными полюсами одного магнита, разъединить которые невозможно.
Ларчик просто открывался
Евгений Аверин – человек комсомольско-партийной закваски. Он начинал свой путь рабочим на инструментальном заводе, продолжал – первым секретарём Первомайского РК ВЛКСМ, окончил МВТУ имени Баумана. Придя в молодежную газету, Аверин долго не понимал, что для читателей политика лишь часть общественной жизни, хотя и очень важная. Самая популярная из написанных им статей называлась «Овёс растёт по Гегелю» и носила философско-пропагандистский характер.
Женя был энтузиастом. Сейчас это слово как-то обветшало, затаскано артистами-пародистами. Но я родился и вырос на Шоссе энтузиастов, и ещё со школы зазубрил термин в его истинном значении. Это слово греческого происхождения обозначает людей, горячо преданных какой-нибудь цели. Они отдают ей все свои силы, работают с высоким душевным подъёмом. Таким оказался и Аверин.
Душа энтузиаста
Энтузиастом движет душевный порыв. Душа Жени Аверина прикипела к делу, и в тоже время он был очень чуткий, восприимчивый ко всему окружающему. В трудный для «МК» период Аверин перенёс утренние заседания редколлегии на час или даже на два раньше, но, увидев мозговую заторможенность полусонных собравшихся, извинился и восстановил прежний порядок.
В компании Женя брал в руки гитару или пел веселые деревенские частушки. Он был хорошим товарищем, скорой помощью для попавших в беду, заботился о здоровье подчинённых, а о своём как-то забывал. Работал до изнурения, будто знал – если остановиться, мир разрушится. Силы поддерживал крепким кофе и такими же сигаретами – с утра до вечера.
Это был абсолютно бескорыстный человек. Как-то, собираясь закончить статью дома, он положил в тощий портфель несколько чистых листков и сказал: «Знаешь, у меня такое ощущение, будто я бумагу у редакции ворую…». Женя – единственный человек, у которого я как-то занял деньги до получки и забыл отдать. Он напомнил о долге, но судя по смущенному виду, чувствовал себя чуть ли не грабителем с большой дороги.
Дальнейший путь в прессе сложился для Аверина удачно. Он успешно трудился в разных изданиях, стал главным редактором газеты «Книжное обозрение». Его отношение ко мне полностью изменилось, и однажды, со свойственной ему прямотой Женя сказал: «Теперь я понял, ты – настоящий журналист». Я с грустью подумал, что уже ничем не могу ему помочь.
«Обозрение» Аверину нравилось, а вот внутри коллектива то и дело возникали проблемы. Я ещё в прежние годы дважды сталкивался с этим еженедельником, и впечатление осталось хуже некуда. Первый раз принёс туда рецензию на какую-то хорошую книжку. Её опубликовали, но гонорар не заплатили, да ещё пришлось поставить бутылку, чтобы напечатали. Второй раз, во время перестройки, узнал, что когда-то Корней Чуковский написал своеобразный комикс про Вавилонскую башню, и решил его издать. Меня пригласили в редакцию «Обозрения», и какой-то пышущий юностью и здоровьем сотрудник без обиняков объяснил, что он якобы представляет интересы наследника и сделать этого не позволит.
Когда Женя неизлечимо заболел, и дни его были сочтены, своим преемником он видел меня. Но издатели, намеревавшиеся сделать «Книжное обозрение» золотой жилой рекламного бизнеса, с ним не согласились. Ну и пусть! Зато Аверин помог мне примерить доспехи изокритика, опубликовал получивший большой резонанс лучший из написанных мною материалов – подарок неоценимый (см. следующую главу).
Красное и зелёное
Почему я не стал живописцем?
Ребёнком я часто бывал в гостях у дедушки и двух папиных братьев. Они жили в районе Таганки на Трудовой улице недалеко от Рогожской заставы, которую тогда называли «Заставой Ильича». В старом деревянном доме три семьи Шпагиных занимали маленькую, без удобств квартирку. В крохотной восьмиметровке ютился без пяти минут лауреат двух Сталинских премий дядя Леша с женой и двумя дочерьми. В проходной комнате размещались дедушка с бабушкой, а комнату чуть побольше занимала семья дяди Володи с тремя детьми.
К дяде Лёше я заглядывал лишь на мгновенье, – полюбоваться книгами на полках, занимавших всю стену напротив двери. Подойти ближе и раскрыть украшенные «золотым» переплёты теснота не позволяла. В проходной постель скрывала старинная ширма, у окна тянулся к солнцу вечнозелёный лимон, стояли зингеровская швейная машинка с ножным приводом и манекен – бабушка была портнихой. Но главное – на стене висели работы Куликова – большая акварель «Машуха», изображавшая красивую крестьянскую девушку в цветастом платке, этюды, незаконченный портрет дедушки. Афанасий Ефимович – выпускник Императорской академии художников, ученик Репина, с 1919 года, работал в Муромском художественно-историческом музее, который теперь носит его имя.
Дядя Володя был профессиональный художник. Он окончил ВХУТЕМАС, дальнейшей карьере помешало немецкое нашествие. Всю войну дядя прослужил сапёром, но не расставался с карандашами. В минуты затишья без устали рисовал сослуживцев – запечатленными хотели быть все. Рисунки отсылали родным. Случалось, вместе с письмом, где говорилось о том, что товарищ пал смертью храбрых. Вернувшись с войны, дядя продолжал заниматься живописью, но о выставках думать не приходилось. Столярная мастерская, старинное, с колоннами здание на лесной опушке, трактирный половой балансирует с подносом пива. Всё это несозвучное эпохе либо вешалось на стенку, либо ставилось на пол к ней лицом. Но надо было ещё на что-то жить. Дядя устроился в Воениздат ретушёром. Это хорошо оплачивалось, но каждый месяц он отстёгивал часть денег работодателю.
Сколько помню, я всегда мечтал стать художником. И вот ведь парадокс – ничего для этого не предпринимал. Попросить дядю Володю чему-нибудь научить было стыдно.
В палисаднике у домика в Домодедове росла рябина. Я любовался нежным румянцем ягод среди темно-зелёной листвы. Красное и зелёное – издавна привлекавшее людей контрастное сочетание цветов, рождено самой природой. А как замечательно выглядят алые маки на фоне неярких листьев… Конечно, есть и другие цветовые контрасты, например, синий с зеленым, но они звучат не так оптимистично.
Главный художник журнала «Изобретатель и рационализатор» Игорь Лаушкин показал акварель – разрезанный арбуз. Сахарная розовая мякоть, коричневые, почти черные семечки и зелёная полосатая куполообразная корка. Говорили, что лучше Лаушкина арбузы никто не рисовал. Я увидел перед собой не аппетитную чудо-ягоду, а нечто прекрасное, загадочное и нереальное. Желудок, как ни удивительно, не проснулся, а вот душа… Выполненная с натуры акварель изменила моё отношение к творчеству абстракционистов в положительную сторону.
Доминанта живописи – цвет. Городская жизнь глаз не очень радовала: серые здания, одежда, асфальт. Первое посещение Третьяковки – праздник. Жаль, что он повторялся не часто. То же самое могу сказать про Музей изобразительных искусств имени Пушкина. Каждый поход туда заканчивался свиданием с импрессионистами. Дальше дорожка обрывается – абстракционизм у нас в стране был лишён гражданских прав. Но раз не связанное с реальностью сочетание цветовых пятен, геометрических форм и линий вызывает эмоции – путь в мой мир искусства ему открыт. Художник в этом мире играет главенствующую роль: он не воссоздаёт окружающее, а как бы моделирует его, добро и зло обретают более определённые черты, помогают зрителям лучше разобраться в окружающем. Один из таких зрителей – я, к тому же, ещё и пристрастный болельщик. Подняться на творческую ступеньку, что называется, Бог не дал.
Очень разный авангард
Многие художники носили бороды – от хемингуэевских до классических – эспаньолок. Усы – тоже в ассортименте. Наверное, благодаря усам меня поначалу принимали за своего. Но когда дело дошло до обсуждения «секретных» вопросов, кто-то громко провозгласил: «Корреспондентов просим на время отойти в сторону». Отошёл. Когда вернулся, насчет моей личности уже никто не заблуждался. Но на взаимоотношениях это никак не сказалось.
В Доме культуры ВДНХ должна была открыться выставка авангардистов. Но администрация отказалась от показа нескольких полотен. Их авторы демонстративно срывали свои работы со стен.
У бокового входа павильона участники пока ещё не состоявшейся выставки покуривают в ожидании дальнейших событий, переговариваются. Быть ей или не быть – вопрос, который волнует всех. Срывщики полотен хотят, чтобы и другие последовали их примеру. Но большинство усиленно ищет компромисс. Жужжат портативные кинокамеры, щёлкают затворы фотоаппаратов. Снимки на память? Кому-то да. А кто-то надеется потом продавать их среди своих по рублю. Один, нащёлкав несколько сюжетов, разряжает аппарат и передаёт плёнку другому. Тот скрывается в толпе. Спустя минуту вижу, как иностранный корреспондент трясёт ему руку и с довольным видом уходит. Создаётся впечатление, что интервью здесь дают даже охотнее, чем берут. Но, пожалуй, большинство художников к иностранцам относится равнодушно.
«Свободу Зеленину!..» Мусорный бак превращён в трибуну. С его крышки обращается к столпившимся одетый в хорошо отутюженное пальто один из старших участников экспозиции Оскар Рабин. Он ещё раз призывает потребовать у администрации вернуть отвергнутые работы, а заодно освободить «незаконно взятого милицией» художника Зеленина. Вскоре выясняется, что задержанный на 10 суток за нарушение общественного порядка Зеленин, в соответствии с законом, освобождён несколько часов назад. Некоторые отвергнутые работы возвращают в экспозицию.
На следующий день выставка открывается.
Моё внимание привлекает полотно Олега Панкова: на плечо могучего загорелого человека опирается античная статуя, под её тяжестью он медленно опускается в морскую пучину. Один из участников выставки Михаил Одноралов любезно разъяснил: это «Притча о художнике» – перед нами мастер, которого тянет на дно классическое наследие. Искусство должно идти вперёд.
На той же стене висит работа М. Рогинского и Ивана Бруни – «Пальто Одноралова». Действительно, самое настоящее коричневое демисезонное пальто, не сильно поношенное. С воротника свешивается красный шерстяной шарф, из кармана торчит бутылка кефира. На груди табличка – «Руками не трогать!». Вдруг незадачливый посетитель снимет одежду с крючка и заботливо снесёт дежурному по залу: «Извините, кто-то пальто оставил, потом искать будет. Как в гардероб пройти?».
На первом этаже у самого входа внушительных размеров гнездо из веток и сухой травы, свитое Геннадием Донским, Виктором Скерсисом и Михаилом Рошалём. Теперь троица спина к спине высиживает в птичьем сооружении куриные яйца – под девизом: каждый может что-то высидеть, если захочет. У гнезда стоит закупоренная бумажной затычкой винная бутыль. Один из живых экспонатов аппетитно закусывает бутербродом с ветчиной. Милая шутка из студенческого капустника, не более.
Тенденциозность, скандальный характер и эпатажность некоторых работ заслоняют достоинства выставки, а они, спорные и бесспорные, несомненно есть.
Попадаются полотна, интересные по цвету, технике исполнения. Местами наталкиваешься на эксперименты, ещё незавершенные, преждевременные для того, чтобы выходить с ними на широкого зрителя, но тем не менее перспективные. И чем больше в таких случаях рука и глаз живут в ладу, тем обиднее за авторов.
Явно поторопились и некоторые из начинающих, для которых показ в ДК, по-видимому, «проба пера». Многие авторы «проб» откровенно тяготеют к реализму. Видимо, их привело неодолимое желание участвовать в выставке, не важно, под какими знаменами. Наконец, в иных полотнах ощущается настойчивое стремление найти свою манеру, сформировать свой серьёзный аналитический подход к жизни. Пусть попытки не всегда удаются – поиску честь и уважение.
…На выставке художников-авангардистов, состоявшейся на ВДНХ, было представлено около 700 работ 164 авторов. Большой материал о том, что я там видел и слышал, «Московский комсомолец» опубликовал на следующий день после её закрытия. Репортаж похвалили зарубежные радиоголоса, отметив, что в СССР растёт интерес к изобразительному искусству в самых разных формах. Публикацию положительно отметили в МГК КПСС. И не только там – её, полностью или частично, перепечатали несколько областных комсомольских газет.
Кирпич как произведение искусства
На выставке в ДК демонстрировалась выкрашенная в красный цвет «коммуникационная труба» диаметром побольше самоварной. Она как бы иллюстрировала услышанное от многих участников экспозиции: то, к чему прикоснулась рука художника, и есть произведение искусства. Хорошо оно или плохо – судить зрителю. Желающие должны были посмотреть через трубу друг на друга или же пусть один подставит ухо, а другой ему что-то крикнет или прошепчет. Труба якобы способствовала устранению некоммуникабельности между людьми, но воспользоваться ею они почему-то не торопились.
Попробовал мысленно стать на позицию продвинутых авангардистов. И вот что получилось. Представьте: вы нашли на улице кирпич, выставили его в музее под придуманным вами наименованием как экспонат, и среди посетителей нашёлся хотя бы один, задумавшийся о его приобретении – теперь перед вами уже не кирпич, а произведение искусства.
Рассуждение, конечно, достаточно примитивное, но чем чёрт не шутит! Решил поэкспериментировать. Главным украшением нашей домашней кухни была горка деревянных пасхальных яиц на блюде. А что если их поместить в картонный контейнер – такой, в каких обычно продают куриные яйца? Посчитал – две ячейки останутся пустыми. Может, положить в них привезенную с юга отшлифованную морским прибоем подходящую по размеру и форме гальку? Тогда и название само придёт в голову: «Испорченный праздник», «Сломанная пасха», или, скажем, философское «Несоответствие».
Эврика! Новый художник-концептуалист родился. Но материализовать оригинальный замысел, и тем более выставлять его на суд публики почему-то не захотелось. Нечто похожее со мной уже случалось. Бывало, напишу какую-нибудь «нетленку», а в редакцию её не несу. Что задумал – получилось, и это самое важное, а публикация – вопрос второстепенный.
«Теорию кирпича» я разработал, так сказать, для собственного употребления. Но, как оказалось, весьма кстати. Разраставшаяся грызня между классиками и авангардистами властям не нравилась. Обеим сторонам не мешало бы проявить побольше взаимной терпимости. Внушительная экспозиция на ВДНХ была сформирована на основе нескольких небольших, овеянных скандальной славой выставок, состоявшихся в предыдущих два года.
Дом культуры распахнул двери перед зрителями на недолгий срок с 20 по 30 сентября, причём о дне открытия СМИ сообщили только накануне. Однако лёд тронулся – в Москве открылся объединивший авангардистов горком художников-графиков. Он расположился на Малой Грузинской улице в просторном подвале нового дома, где жил Владимир Высоцкий. Но кто будет освещать деятельность только что поднимающегося на ноги горкома, писать о художниках, чьи имена пока известны лишь узкому кругу друзей и любителей? Сентябрьский «вернисаж» сыграл свою роль, выбор пал на меня.
…В наши дни российскому концептуализму семидесятых на международных выставках посвящают специальные разделы.
Меж двух крыл
Смотри и думай
В прихожей – необычный французский плакат. Сидящий за рулём современного мотоцикла молодой, улыбающийся Карл Маркс приглашает: «Садитесь, я увезу вас в коммунизм!». Хозяин мастерской – член Союза художников Эдуард Дробицкий, возглавляющий горком художников-графиков.
Эдуард любил говорить: «Не знаю, какой я друг, но враг я хороший». Друзьями мы не стали, зато стали «товарищами в борьбе». Он сообщил горкомовцам, что я много лет просидел в школе за одной партой с будущим художником Виталием Скобелевым – это было лучшей рекомендацией. А однажды, направляясь в комнату для заседаний, я задержался у полуоткрытой двери, рассматривая висевшую у входа картину. И услышал голос говорившего по телефону Дробицкого:
– Нет-нет, не уговаривай, приехать не смогу. Ко мне сейчас наш журналист придёт.
Эдуард окончил Московский архитектурный институт, но считал своими главными учителями не преподавателей, а мастеров, которые произвели на него впечатление, побудили идти вперёд. Он ярче всего проявил себя как художник, причём, в самых разных областях – графике, живописи, рекламе и скульптуре.
О Дробицком ходило немало легенд. Например, будто сам Андропов давал ему рекомендацию в партию, но он отказался: мол, будучи беспартийным, больше пользы принесу. Говорили также, что в его роду есть художники и казаки, дед был атаманом, бабушка – чеченкой. Чечены выкрали у атамана невесту, тогда он отправился в ответный набег и вернулся домой с молодой красавицей, крестил её именем первой, украденной, невесты и женился. Можете смеяться, но в эту легенду я почему-то верю.
Эдуард умер в 2007 году, в расцвете творческих сил, будучи вице-президентом Российской академии художеств, президентом Творческого союза художников России, лауреатом государственной и международных премий.
Приподняться над бушующим морем изобразительного искусства мне помогло не одно, а два крыла. И если с первым из них всё понятно, то второе крыло выросло будто «по щучьему веленью» – как только я взялся за материал о выставке на ВДНХ. Собеседник представился коротко и просто: из МГК КПСС. Он не давал каких-либо указаний, но во всём помогал, и, видимо, обладал немалой властью. Помню невероятный случай: из павильона выходит облаченный в чёрную пару толстый пожилой мужчина.
– А вот и заместитель председателя Моссовета, – говорит обрадованный незапланированной встречей мой партийный компаньон. – Расскажите, пожалуйста, корреспонденту, что вы думаете о предстоящей выставке.
Мгновенно оценивший ситуацию известный всей Москве зампред разворачивается и скрывается за дверями, не забыв их захлопнуть.
Компаньон отвечал на все вопросы, а делать выводы предоставлял мне. При необходимости остаться одному, исчезал так же неожиданно, как и появлялся.
Я прекрасно понимал, что «второму крылу» поручено мне помогать. Компаньон мечтал стать секретарём парткома Московского отделения Союза художников и надеялся, что сотрудничество со мной ему в будущем пригодится. Судьба непредсказуема. Однажды я с двумя приятелями купил в Елисеевском гастрономе бутылку водки и хорошую закуску. Застолье мы устроили в мастерской, располагавшейся в трех десятках шагов от памятника Пушкину, на чердаке старинного дома. Вдруг послышался звук поворачивающегося в замочной скважине ключа. Видимо, пришёл хозяин. Один из приятелей, его племянник, ничуть не смутился, и затянул нарочито пьяным голосом какую-то разудалую песню. Звук мгновенно прекратился, и послышались удаляющиеся шаги. Видимо, дядя всё понял… Как потом выяснилось, он и был моим компаньоном.
В подвале на Малой Грузинской стали проходить собиравшие толпы зрителей выставки.
Если придуманный мною кирпич мог уверенно рассчитывать на одного единственного зрителя, то здесь выбор оказался куда как богаче. Было немало и действительно мастерски написанных полотен, скульптура. Любители, коллекционеры договаривались о покупке приглянувшихся им работ. Я бы тоже с радостью кое-что приобрёл. Больше того – только заикнись, глядишь, еще и дарить начнут. Но покупать картины или принимать подарки нельзя. Среди художников есть и склочники, скажут –взятки брал. Так и не осталось у меня от той поры ни одного холста.
В принятом ЦК КПСС постановлении «О работе с творческой молодёжью», в частности, говорилось, что надо расширять сеть выставочных помещений. Подвал, о котором раньше можно было только мечтать, теперь казался тесноват. Поразмыслив и обсудив ситуацию с Дробицким, я открыл в «Московском комсомольце» литературный салон «Ателье художника». Рубрика выходила раз в две недели, каждый выпуск посвящался творчеству одного молодого художника. Словом – серия «персональных выставок». Доступ в ателье был одинаково открыт и классикам, и авангардистам.
Ателье художника
Передо мной самые разнообразные коты. Один с глазами, как у прокурора, другой лениво бренчит на гитаре, третий – за рулем автомобиля. Он напряженно вглядывается в дорогу. Симпатичная киска с букетом цветов не может налюбоваться своим кавалером…
Какое отношение имеют все эти нарисованные на оборотной стороне макетных листов симпатичные пушистые зверьки к рубрике «Ателье художников»? Самое непосредственное. Без них рубрика, наверное, была бы несколько другой. Хотелось разговаривать с приглашёнными без излишнего пафоса, а как его избежать, если герои дают первое в своей жизни интервью? И я придумал: пусть они перед началом беседы будут рисовать нечто такое, что позволит им немного расслабиться. Взяв в руки тушь, перо или кисть, гости рубрики нисколько не обижались. А затем начинался непринужденный разговор.
…Александр, за плечами которого было уже 15 выставок, из них 11 всесоюзных, на вопрос, кого он считает своим учителем, ответил: «Маму. Она в меня всегда верила и главному научила – труду». Оказывается, он трижды пытался поступить в кружок при Дворце пионеров. Два раза не приняли. На третий идти не хотел – мама заставила.
…Дипломной работой студентки вечернего отделения был детский портрет. «Всех детей дома перерисовала, – вспоминает она. – Увидев работы, экзаменаторы в ладоши захлопали. Как актрисе на сцене. А спрятаться – кулис нет».
Другой экзамен неожиданно пришлось сдавать в Забайкалье, на строительной площадке. «Значит, договорились, – сказал молодой рабочий, – если портрет получится непохожим – рвём на части». Портрет остался целым.
…Что такое 16 лет? Паспорт, свидетельство об окончании музыкальной школы. И – неожиданный провал при попытке поступить в консерваторию. Тогда Наташа начала рисовать. Поздно? А, может, как раз вовремя? Несмотря на молодость, она – член Союза художников, любимая техника – редко встречающаяся в наши дни монотипия – это такой вид графики, когда краски от руки наносят на гладкую поверхность формы, чтобы получить один единственный оттиск. Обожает природу, и та отвечает взаимностью. Трудно поверить, но как-то летом заяц битый час просидел на пеньке, как добросовестный натурщик, ожидая, пока художник закончит работу…
Тематика у гостей «Ателье» разная: пейзажи, портрет, труд, армейская служба. Остановлюсь на экологии. Журналистов предупреждали: защита природы – дело хорошее, но надо внимательно смотреть, чтобы защитники не мешали индустриализации. В этом смысле Анатолий Лепин и Вячеслав Савельев были совершенно безобидны, так как звали пристальнее вглядеться в скромный зелёный мир, что раскинулся буквально у наших ног. Их персональные выставки в подвале встретили самый тёплый приём.
Главный «персонаж» работ Анатолия – трава. На полотнах несметная рать былинок не обязательно зелёная, но и желтая, коричневая, а то и голубая. Временами в композициях можно увидеть бабочку или птиц, прибрежный песок, горы – они подчеркивают общую среду. Работы Лепина не просто декоративны. Они еще и оптимистичны в меру своей ненавязчивости, жизнеутверждающи. Быть может, не зовут в космос, но после их созерцания шагать по газону вряд ли кому захочется.
Одуванчики. Танцующие аисты. Солнце под водой – названия некоторых работ Савельева. Цвет – главное, чем оперирует Вячеслав. Ах, как прекрасна акварель, водные краски! И как непросто обуздать их колонковой кистью. А может, и не стоит очень стараться? Ведь потёки усиливают декоративное начало. Работы Вячеслава – своего рода «волхование». Они во многом спорны, но, вместе с тем, не лишены лиричности и драматизма – для тех, кто поддался чарам.
Нетронутый холст
Дома у одного из самых видных авангардистов Виталия Скобелева висел незаписанный белый холст в роскошной золочёной раме.
– Это будет моё лучшее творение, – говорил художник. – Когда-нибудь оно предстанет перед зрителем.
Увы, не предстало. Насколько я помню, холст остался нетронутым.
С Виталиком, Витей, Витькой мы сидели за одной партой, вместе выпускали классную стенгазету. Сосед по парте был одарённым мальчиком. Он не только хорошо рисовал, но и исполнял классические арии. А вот болтать попусту не умел. Поэтому, когда Виталик звонил знакомым девочкам, а к телефону подходили мамы, передавал трубку мне – убеждать собеседниц, что дочку надо отпустить на улицу погулять. Мамы, конечно, думали, что разговаривают со Скобелевым.
Виталий свёл меня в изостудию при клубе завода «Компрессор», где занимался сам. Я быстро научился затачивать карандаши лезвием безопасной бритвы, пользоваться «снимкой» – так называли изготовленные народными умельцами необычайно мягкие ластики. Но каждый раз, подходя к мольберту с приколотым к нему ватманом, испытывал трудно преодолимый страх.
Руководил студией профессиональный художник. Он долго рассматривал нарисованный мною бюст Вольтера и велел продолжать дальше, но как именно – не посоветовал. Девочки из расположенной напротив студии танца уговаривали: «Ты к нам иди. У нас кавалеров не хватает!». Как не согласиться! Заглянул к соседкам, познакомился с руководительницей. Но в танцевальном зале стоял такой острый запах пота! Пришлось, вернуться к Вольтеру.
Окончив архитектурный институт, Скобелев вернулся туда преподавателем живописи. Участвовал в выставках на Малой Грузинской, много работал для театра, а в 1983 году стал членом Союза художников.
Виталий давал частные уроки, пользовавшиеся большой популярностью. Один из учившихся рассказывал:
– Ходит себе между мольбертами. Может, что-то мельком поправит, а может, молча пройдёт. Кому-то скажет: «Красите? Ну, красьте». Сядет, подумает, и всем сразу: «Если вам скажут, что глаз длиннее, чем рот – не верьте!». Словом, в нашу работу он, казалось бы, почти не вмешивался, а результат получался превосходный.
Я бывал на его занятиях в МАРХИ. Они проходили примерно по той же системе. Преподаватель сидел в отгороженной части аудитории. Завидев меня, он подзывал студентку, та куда-то убегала и возвращалась с бутылкой красного креплёного вина.
В последний раз встретил Виталия на Малой Грузинской. Он зашёл в кабинет, где шло очередное бурное заседание, и, увидев меня, пригласил домой, но, окинув взглядом шумливое собрание, сказал: «Нет, подожди. Потом зайдешь. Ещё успеешь. А сейчас ты здесь нужнее». Смысл слов «ещё успеешь» я понял через несколько дней, когда узнал, что уже поздно. Помню мать Виталика, окруженную толпой соболезнующих художников. Мы так и не подошли друг к другу. Мама считала, что я мог уберечь сына от пагубного пристрастия, которое свело его в могилу, но не сделал этого. Я чувствовал себя виноватым.
На помещенной в Интернете фотографии мы видим уже не очень молодого Виталика, приложившего ухо к заморской раковине. Их причудливая, извилистая, самой природой сотворённая архитектура привлекала художника. Шум каких морей, каких веков ловит его ухо? Критики писали, что Виталий Скобелев работал в стиле метафизического реализма. Что это такое, расшифровать не берусь…
Пора остановиться?
Меж облаков летит на спине затылком вперёд элегантный до чёртиков красавец. Судя по тому, что руки вытянулись до каблуков штиблет, скорость сверхзвуковая. Перед нами гимн всемогуществу человека и одновременно пародия на набившую оскомину рекламу «Летайте самолетами Аэрофлота». Нарисованный просто и уверенно портрет бригадира вовсе не случайное соседство. В салоне на улице Вавилова проходит выставка «Молодые художники в поездках по стране». Летом 130 её участников отправились по командировкам горкома в дороги дальние, а теперь, в сентябре-октябре, делятся своими впечатлениями. Это первая выставка, организованная совместно Московской организацией Союза художников и Московским объединённым комитетом профсоюза художников-графиков. Классики и авангардисты протянули друг другу руки. Не скажу, что рукопожатие получилось очень крепким, но – оно состоялось.
– Множество самых разных подходов к теме. Нечасто такое встретишь, – говорит на обсуждении один из участников.
Обсуждение для художника – как компас, помогающий точнее определить дорогу. Вот ещё несколько высказываний:
– Чтобы искать, нужно ставить перед собой чёткие задачи. Нельзя выходить из дома, не зная, что тебе сейчас нужно – сюжет для картины или кисточка для бритья…
– Надо изображать не героев, а делать такие картины, глядя на которые человек становится героем.
– Основа искусства – вмешательство в жизнь. Зритель – объект воздействия, искусство обращено к нему.
Редактор газеты «Московский художник», по-видимому, следивший за публикациями «МК», обратился с неожиданной просьбой:
– У нас об авангардистах писать некому. Может, поможете? Вам для диссертации пригодится.
Не забывал и «куратор» из МГК КПСС.
– Пора защищаться. Надеюсь – поможете.
Я понял, – действительно, если, конечно, захочу, могу написать диссертацию себе и ему. За рубежом – океан посвящённой авангарду литературы, а у нас главным образом пропаганда и безоглядная критика. Переводами с иностранного бывший компаньон, конечно, обеспечит. Да и во время защиты будет партийная поддержка. Да, судьба не сделала из меня художника, но писать об изо, стать критиком, искусствоведом тоже счастье. Стоит только совершить решительный шаг…
А как же тогда вся остальная журналистика?
Сижу в редакции. Жду – должна появиться художница, о чьём творчестве предстоит написать. В кабинет заглядывает секретарша:
– К вам пришла девушка, вот-вот заплачет. Говорит – очень нужно.
Нет, это не художница, а вдрызг расстроенная студентка.
– В общежитие комендант пускает посетителей только после того, как они оставляют в залог паспорт. Ко мне младший брат из Вологды приехал, он паспорт ещё не получил.
Внутри что-то щёлкает. Нет, я остаюся с тобою, родная моя сторона. Не нужен мне берег турецкий…
Искусство, кажется, отодвинулось на второй план, но рецидивы ещё наблюдаются. Правда, в другой, менее опасной форме. Раздумываю, что неплохо было бы завести в «МК» постоянную воскресную рубрику, знакомящую читателей с шедеврами музея изобразительного искусства: фото плюс короткий пояснительный текст. Походы в музей оказывают прямо-таки гипнотическое действие.
Часть II Слово не воробей
Палуба для любознательных
Горизонты техники
Редакция журнала «Юный техник» располагалась неподалеку от улицы Алексея Толстого, в особняке, за которым высился высокий старинный дом. Говорили, будто до революции здесь жила хозяйка публичного дома. Здания соединял подземный ход. Позднее особнячок передали охранникам Берии. Ход ликвидировали, а в оставшуюся его часть складывали дрова для камина.
В «ЮТ» я пришёл завотделом, надеясь заниматься популяризацией для детей всю оставшуюся жизнь. Предшественник, более склонный ко взрослой тематике, стал корреспондентом, но попросил оставить ему на время прежнее «командирское» удостоверение. Мне было всё равно, тем более, что своё новое я уже получил. Как-то вместе отправились в командировку, поселились в одном номере гостиницы. Кого-то разыскивавшая милиция попросила предъявить служебные удостоверения. Мы переглянулись, но делать нечего, предъявили. Теперь переглянулись милиционеры, и нам пришлось долго объяснять, почему в журнале работают сразу два заведующих одним и тем же отделом.
Отдел науки располагался в комнате на первом этаже, окнами выходившей на улицу. Я видел каждого, кто направлялся в редакцию. Если предстояла встреча с нежелательным автором, распахивал окно и выходил на улицу – прежде чем он попадал в особняк. Главной заботой было создание крепкого авторского коллектива, а самое продуктивное время наступало, когда оба моих сотрудника уходили в отпуск. Начальство удивлялось, почему вместе, не лучше ли по очереди. А я, засучив рукава, принимался за работу. Ничего никому объяснять или что-то требовать не нужно, за месяц успевал сделать столько, что потом хоть сам в отпуск иди.
Капитан
Аббревиатура «Юного Техника» («ЮТ») для моряков целое слово, обозначающее часть палубы. Поэтому я мысленно стал называть главного редактора Капитаном. Святослав Чумаков, по натуре гуманитарий, доверил непосредственное управление кораблём своей заместительнице и ответственному секретарю. Таким образом я оказался слугой трёх господ и, поверьте, скучать не приходилось.
Морская служба нелегка. Но случается, что она даёт повод расслабиться. Помню, принёс Капитану переведённый с английского фантастический рассказ. Короткий, смешной, словом, то, что надо. Но вот беда – повествование ведётся от лица пирата, который, по мере развития сюжета, выпивает один бочонок рома за другим. Чумаков прочитал, от души посмеялся, но такое в детском журнале напечатать нельзя.
– А если поправлю?
– Да это невозможно.
И мы поспорили. Я изменил в тексте только одно единственное слово и пират вместо рома стал пить лимонад. Капитан расхохотался пуще прежнего и поставил рассказ в номер.
Не думаю, чтобы Капитан меня шибко любил, но ценил безусловно. Выговаривал за то, что часто отписываюсь дома, но не запрещал. Терпел «капризы» и незатихающие споры с другими отделами. Когда возникали сомнения, советовался. Когда я решил уйти работать в «Вечернюю Москву», Чумаков позвонил редактору газеты Семёну Индурскому – предостерёг от рискованного шага. О неожиданных последствиях этого звонка вы можете узнать из главы «Любимая газета москвичей».
Однажды осенью, отдыхая в Гагре, я неожиданно встретил Чумакова с женой. Оба они уже заканчивали отдых и завтра улетали в Москву.
– Пойдем в кафе – проводишь. И разговор интересный есть.
С первым же бокалом Святослав сделал заманчивое предложение – вернуться в «ЮТ» заведовать отделом науки.
– Других вакансий у меня пока нет, – пояснил Капитан. – А что, разве тебе у меня плохо было?
Несмотря на отдельные трения, было хорошо. Но что же случилось в «Юном технике»? Новый завотделом надежд не оправдал. Авторы, как по команде, писать перестали. Журнал как бы отступил назад. Да и неудивительно. Зав наукой как-то в Домжуре в узком кругу похвастался, что, наконец, избавился от всех шпагинских авторов. Я об этом знал и сейчас, за столом, рассказал Чумакову. Тот буквально зубами заскрипел.
Однолюб
Заведуя отделом науки, я не без интереса поглядывал на вакантное место ответственного секретаря. Поэтому, будучи вызван заместителем главного редактора Валерией Носовой, приготовился к лучшему. А вышло наоборот.
– Увы, повышение вас не ждёт. Ответственным секретарём будет Боря Черемисинов. Он здесь уже работал, ушёл на телевидение, а теперь хочет вернуться. Наверное, было бы справедливо взять его завотделом науки, однако по складу характера больше подходите вы, Черемисинов может и не справиться. Но я уверена, с Борей вы обязательно подружитесь.
Обидно! Но подумал и согласился. Ведь всё держится именно на заведующих отделами, они формируют корреспондентский и авторский состав. Ответственный секретарь приходит уже на готовенькое, и наводит порядок. Кроме того, должность заведующего представлялась более удобной творческой ступенькой, чтобы в будущем стать детским научно-популярным писателем.
Что ж, начальству виднее. И на самом деле всё сложилось, как напророчила Носова – обаятельная женщина, хорошо разбиравшаяся в литературе и балете, усвоившая тонкости внутриредакционной работы.
Мы с Борей сразу подружились. Он неплохо разбирался в журналистике. Но я верил, что любую тему можно изложить на бумаге чуть ли не ста способами. А Боря признавал только один вариант – свой собственный. Если предложенный мною и им варианты не совпадали, начинались споры, в которых истина рождалась далеко не всегда. Подобные дискуссии были интересными и даже полезными, но отнимали уйму времени. Познакомились и наши жёны. Стали ходить друг к другу в гости. Вы наверняка хоть раз видели по телевизору известного фехтовальщика на рапирах Алексея Черемисинова. Это сын Бориса. А моя жена Галя обучала молодую чету уходу за новорожденным.
Черемисинов и «ЮТ» составляли как бы одно целое. Став ответственным секретарём, Боря довёл созданную предшественниками модель до совершенства и берег её как зеницу ока. Где-то что-то оттачивал, производил мелкий ремонт. Время шло, а журнал не менялся. Объяснить ставшему главным редактором однолюбу опасность создавшейся ситуации было невозможно. Ещё не растерявшее популярность издание поджидал неизбежный закат. Впрочем, подобной участи не миновали и другие научно-популярные журналы советского периода.
Что было до…
До железных подков лошади щеголяли в «сандалиях», «башмаках» и «чулках». Их плели из лыка, тачали из кожи, материи, соломы. Уже в наши годы конская обувь на прочной синтетической подошве появилась во Франции. Поверье, что примета найти подкову – к счастью, ведёт начало от времён, когда железа не хватало. К тому же, знатные всадники в торжественных случаях выезжали на лошадях, подкованных серебром, а то и золотом.
Узнав об этом, напечатал заметку в «Юном технике». Из подобных заметочек о том, что было до – до акваланга, вилки и так далее – получилась книжка, увидевшая свет в издательстве «Детская литература». В 1996 году её в расширенном виде выпустили «Аргументы и факты».
А что было до того, как появились писатели? Вторая древнейшая профессия – журналистика. Она и проложила мне путь к литературному ремеслу. И вовсе не случайно выпущенный Союзом писателей мой сборник получил название «Новости из прошлого».
Как ни удивительно, некоторые из написанных мною коротких фантастических рассказов, гуляющих по Интернету, тоже появились благодаря прессе. И вовсе не потому, что печатались в периодических изданиях. Просто они были написаны, так сказать, в минуты отдыха за рабочим столом. Погоня за новостями из современной жизни изматывает. Ну как тут не попробовать отвлечься на час-другой от реальной жизни, окунуться в неведомый мир? Признаюсь, в минуты вдохновения писать фантастические рассказы легко и просто. Никаких тебе расследований, проверки фактов. Отпустил поводья и скачи, куда подсказывает игра разума… Сказки, вошедшие в книжку «Волшебный хлеб», тоже своего рода детская фантастика, первоначально были напечатаны в журнале «Миша».
Книжки о филателии – исключение. В детстве их автор тоже собирал почтовые марки. И благодаря им узнал о мире немало интересного. Со временем увлечение заглохло, но огромные возможности филателии для воспитания ребёнка запомнились.
Почтовый феномен
«Увлечение марками помогает узнавать мир, воспитывать (особенно в детях) такие важные качества, как опрятность, любовь к порядку, терпение, стремление к совершенству». Это академик Павлов сказал.
Ребята стояли у самых истоков филателии. А может, от них всё и пошло? По одной из версий, история этого вида коллекционирования начинается с преподавания географии в английской школе. Чтобы сделать уроки интереснее, учитель предложил ученикам украсить атласы мира, которыми они пользовались, почтовыми марками. Рядом с картами государств ребята приклеивали выпущенные ими знаки почтовой оплаты. Но прежде предстояло их где-то разыскать. Возникло соревнование, обмен. Интерес к маркам постепенно вышел за рамки школьной дисциплины, обрёл самостоятельную устойчивую форму.
Встретил как-то старого знакомого.
– Давно тебя не видел, – говорю, – сознавайся, где пропадал?
Стал знакомый пальцы загибать. Сначала на одной руке – не хватило, за другую взялся.
– Карелия, Камчатка, Горный Алтай, страна «Тюмения», зарубежье… А вот туда, где мечтал побывать ещё мальчишкой, на любимую марку глядя, никак не доберусь. Знаешь, я её до сих пор храню: ведь она мне больше чем профессию – целую жизнь подарила.
Ну как тут было не взяться за перо! Написал три карманных справочника «начинающему филателисту» (издательство «Московская правда»), брошюру, которую огромным тиражом выпустило «Знание», книжку для родителей «Ребенок собирает марки» («Педагогика») и составил в «Малыше» альбом с игровыми занятиями для детей под названием «Почтовый билет».
Неожиданную для меня самого эпопею увенчал большой тридцатистраничный очерк «Почтовый феномен», опубликованный 1987 году в альманахе «Мир приключений». Возможно, с литературной точки зрения, это лучшее из моих произведений. И не случайно в Интернете можно найти не только его название, но и узнать, где купить альманах, в котором оно напечатано.
Всесоюзное общество филателистов (ВОФ) отправило мои книжки на международную выставку. Там они завоевали серебро, однако приз и грамоту присвоило ВОФ, объяснив: «Вы представляли не себя лично, а государство».
Завязались хорошие связи с дирекцией по изданию и экспедированию знаков почтовой оплаты. Мне даже предложили занять там место руководителя. Но дальше приёма у заместителя министра связи дело не пошло. Министерству был нужен совсем другой человек. Спустя некоторое время я увидел его: шикарный костюм, яркий заграничный галстук, модная обувь, массивная золотая печатка на безымянном пальце. Понял: мне очень повезло.
Как мимолетное виденье
Ереван. Торжественное открытие 2-го всемирного форума молодёжи и студентов. Командует парадом председатель Комитета молодёжных организаций (КМО), а впоследствии вице-президент СССР, руководитель ГКЧП Геннадий Янаев. Иду в одной из возглавляющих шествие колонн. А наутро выходит газета с большим снимком на первой полосе. В самом центре – высокий европеец в хорошем светлом костюме. Рядом шагают пёстро одетые смуглые представители азиатского региона. Европеец – это я, всего лишь сопровождающий группы зарубежных гостей, а выглядел чуть ли не как главный персонаж. Янаеву фото не понравилось. Надо мной установили строгий контроль. Надо сказать, что моя группа была одной из самых дисциплинированных – никогда не опаздывала, активно участвовала во всех мероприятиях, но этого, видимо, показалось мало.
В поездке по стране нашу группу ожидал самый тёплый приём. Неформальным лидером стал смуглый и могучий депутат парламента республики Шри-Ланка, которую тогда в Европе называли «остров Цейлон». Депутат возил с собой большую бутыль крепчайшего островного виски, напоминавшего настоянный на травах самогон-первач. И мы день за днём сообща распивали экзотический напиток «по маленькой».
В Разливе, у ленинского шалаша, молодой негр (не из нашей группы) в восторге воскликнул:
– Как здесь хорошо! Столько воды и еды!
Переводчик объяснил, что выросший в засушливых краях участник форума имел в виду сочную зеленую траву и рыбу, которая водится в озере.
В Эстонии на улице подошли цыгане. Узнали, зачем мы приехали и откуда родом. Поинтересовались:
– А цыгане у вас в странах есть?
– Есть, – ответил парламентер.
– Мы везде есть, – подтвердила задавшая вопрос пожилая цыганка с серьгами-кольцами. Оба остались очень довольны.
Представитель КМО в Эстонии встречала нас цветами. Нет, не букетом, а единственным тюльпаном, красивым, ухоженным, со стеблем в наполненной водой прозрачной пластиковой пробирке. В свободную минуту попробовал заговорить с ней о литературе. Поинтересовался, читала ли она недавно изданную книгу Хемингуэя. Девушка ответила, что нет – ведь её еще не перевели на эстонский. Выяснилось: русскую классику она тоже читает только на эстонском языке.
В Ленинграде пришлось столкнуться с ненавязчивым отечественным сервисом. Утром парламентёр пожаловался, что не смог умыться – не течёт вода из крана над раковиной. Сообщил об этом дежурной по этажу. Та ответила – всё исправят. На следующее утро повторилось то же самое. Разозлившись, я отправился к директору. Тот первым делом спросил, в какой номер поселили парламентера, а узнав, побледнел:
– Там же декоративный умывальник!
«Декоративный» означало то, что он просто не подключен к водопроводу!
Самым неприятным отказался сюрприз, который преподнёс один американский учёный. Во время подготовки к форуму мне сообщили, что он находится в Москве, и предложили пригласить его выступить. Доцент, изучавший творчество русского поэта Майкова, охотно согласился и прочитал доклад, который, если не ошибаюсь, назывался: «Потеря гуманизма – кризис культуры будущего». Скандал разразился несколько месяцев спустя – вернувшись в США, учёный выступил с резкой критикой в адрес СССР.
КМО регулярно мобилизовал сотрудников молодёжной прессы для работы с иностранцами. Обычно их селили в гостинице «Юность». Если время года было холодное, приезжим из жарких стран выдавали пальто и шапки-ушанки. С питанием было сложнее. Одни не ели мясо, другим обычаи запрещали употреблять вино. При составлении меню легче всего было с коммунистами – они ели и пили всё. Сухое вино ставили на столики заранее. Иногда кто-то из «приписанных» к конкретному столу приходил раньше других и выпивал всю бутылку один. Как-то во время прогулки по Москве зарубежные гости захотели купить виски, которого, разумеется, в продаже не оказалось. Переводчик предложил взять коньяк. Но не в гостиницу же его с собой нести! Зашли в ближайшее кафе. Довольные гости раскупорили бутылку и попросили кока-колу. Находчивый официант предложил разбавить коньяк компотом, что и сделали. Всем понравилось. Переводчик пил только компот.
Любимая газета москвичей
Вы мне больше нужны…
Договорился, что выйду на работу в «Вечернюю Москву» на следующей неделе. Но буквально через полчаса позвонил редактор газеты Семён Давыдович Индурский.