Чисто летнее преступление - читать онлайн

Таинственный мистер Кин

XII. Улица Арлекина[10]

Мистер Саттерсуэйт так никогда и не понял, что привело его к Денманам. Они совсем не относились к его кругу, в который входили представители света и художественной богемы. Они были обыкновенными обывателями, да к тому же еще и скучными. Впервые мистер Саттерсуэйт познакомился с ними в Биаррице, принял их приглашение погостить, чуть не умер от скуки – и, как это ни странно, стал появляться у них снова и снова.

Так почему же? Мистер Саттерсуэйт задавал себе этот вопрос двадцать первого июня, удаляясь на своем «Роллс-Ройсе» прочь от Лондона.

Джону Денману было около сорока лет, и он был человеком уважаемым в деловом мире. Его друзья не были друзьями мистера Саттерсуэйта, который ни в коем случае не разделял его идеи. В своей области мистер Денман был достаточно умен, но во всем остальном был начисто лишен всякого воображения.

«Почему же я это делаю?» – вновь и вновь задавал себе один и тот же вопрос мистер Саттерсуэйт. Единственный ответ, который приходил ему на ум, был настолько смутным и настолько заведомо нелепым, что он чуть не отбросил его в сторону. Потому что он касался того факта, что в одной из комнат дома (удобного и хорошо ухоженного) находился предмет, который подогревал его любопытство. Это была собственная комната отдыха миссис Денман.

Комнату трудно было назвать зеркалом ее индивидуальности, потому что, по мнению мистера Саттерсуэйта, индивидуальность у нее начисто отсутствовала. Он никогда не встречал женщину более невыразительную, чем миссис Денман. Насколько мистер Саттерсуэйт знал, она родилась в России. Джон Денман приехал в Россию в начале Европейской войны[11], воевал с русскими, с трудом спасся в пламени революции и привез с собой в Англию нищую беженку, ставшую его женой. Он женился на ней, несмотря на сильнейшие возражения его родителей.

Комната миссис Денман ничем особо не отличалась. Она была монументально обставлена хорошей мебелью в стиле Хеппелуайта[12], которая создавала скорее мужскую, чем женскую атмосферу в комнате. Но в этой комнате был один невероятный предмет – китайская лаковая ширма, выдержанная в кремовом и бледно-розовом тонах. Она сделала бы честь любому музею. Ширма была воистину коллекционным предметом, редким и прекрасным.

Она совершенно не смотрелась на солидном английском фоне. В действительности ширма должна была быть центром этой комнаты, а вся остальная обстановка – подбираться под нее. И при этом у мистера Саттерсуэйта язык не поворачивался, чтобы обвинить Денманов в недостатке вкуса – вся остальная обстановка в доме была подобрана совершенно безукоризненно.

Мистер Саттерсуэйт покачал головой: жизнь, тривиальная сама по себе, всегда занимала его. Он был уверен, что именно поэтому он вновь и вновь возвращается в этот дом. Возможно, что эта ширма была просто данью женскому капризу, хотя такое объяснение его не удовлетворяло, как только он вспоминал миссис Денман, спокойную женщину с твердыми чертами лица, которая говорила на таком правильном английском, что в ней трудно было заподозрить иностранку.

Машина подъехала к цели его путешествия, и он вылез из нее, все еще размышляя над проблемой китайской ширмы. Имение Денманов называлось «Эшмид» и располагалось на пяти акрах земли в Мелтон-Хит, местечке в тридцати милях от Лондона, на высоте пятисот футов над уровнем моря, в котором жили в основном люди, которые «могли это себе позволить».

Мистера Саттерсуэйта встретил учтивый дворецкий. Мистера и миссис Денман в настоящий момент нет – они на репетиции, но хозяева надеются, что мистер Саттерсуэйт будет чувствовать себя как дома.

Мистер Саттерсуэйт кивнул и последовал этому совету, пройдя в сад. Внимательно изучив цветочные клумбы, прошел по тенистой аллейке, которая привела его к двери в стене. Дверь была открыта, и через нее он попал на узкую улочку.

Мистер Саттерсуэйт посмотрел направо и налево. Очаровательная улочка, тенистая и зеленая, с высокими растительными изгородями – типичная деревенская улочка, которая изгибалась по-старомодному очаровательно. Он вспомнил почтовый адрес Денманов: ЭШМИД, УЛИЦА АРЛЕКИНА, а потом ему вспомнилось и местное название этой улицы, о котором однажды говорил Денман.

– Улица Арлекина, – негромко повторил мистер Саттерсуэйт, – интересно…

Он завернул за угол.

Не в тот самый момент, а чуть позже он задумался, почему же на этот раз он совсем не удивился, встретив своего неуловимого друга, мистера Харли Кина[13]. Мужчины пожали друг другу руки.

– Так вот вы где, – произнес мистер Саттерсуэйт.

– Да, – ответил мистер Кин. – Я остановился в том же доме, что и вы.

– Остановились?

– А вас это удивляет?

– Нет, – медленно проговорил мистер Саттерсуэйт. – Хотя… но ведь вы нигде не останавливаетесь надолго, не так ли?

– Только по необходимости, – серьезно ответил мистер Кин.

– Понятно, – сказал мистер Саттерсуэйт. Несколько минут они шли в полном молчании.

– Эта улица… – начал мистер Саттерсуэйт и замолчал.

– Принадлежит мне, – закончил за него мистер Кин.

– Я так и думал, – сказал мистер Саттерсуэйт. – Почему-то я был в этом уверен. Ведь у нее есть еще одно имя – местное. Ее называют Аллеей Влюбленных. Вы слышали об этом?

Мистер Кин утвердительно кивнул.

– И я уверен, – мягко сказал он, – что такая Аллея Влюбленных есть в каждой деревне.

– Думаю, что вы правы, – ответил мистер Саттерсуэйт с легким вздохом.

Неожиданно он почувствовал себя очень старым и старомодным – маленький, высохший человечек. Справа и слева от него располагались высокие растительные ограды, очень зеленые и очень живые.

– Интересно, а где заканчивается эта улица? – неожиданно спросил он.

– Здесь, – ответил мистер Кин.

Они завернули за последний поворот. Улица кончалась площадкой заброшенной земли, а прямо у их ног зияла большая яма. Она была полна консервных банок, блестевших на солнце и других, слишком ржавых, чтобы блестеть, использованной обуви, обрывков газет и массы другой ерунды, ни на что уже не годной.

– Мусорная яма, – воскликнул мистер Саттерсуэйт и глубоко и с возмущением задышал.

– Иногда в мусорных ямах можно найти очень интересные вещи, – заметил мистер Кин.

– Знаю, знаю, – воскликнул мистер Саттерсуэйт и непроизвольно процитировал: – «Принеси Мне самое ценное, что ты найдешь в этом городе, – повелел Господь…»[14] Вы помните, чем все закончилось, а?

Мистер Кин кивнул.

Мистер Саттерсуэйт посмотрел на остатки небольшого коттеджа, прилепившегося к почти отвесной скале.

– Такой вид сложно назвать приятным, – заметил он.

– Мне кажется, что в то время здесь не было мусорной ямы, – проговорил мистер Кин. – Насколько я помню, Денманы жили там сразу после женитьбы. Они переехали в большой дом после того, как умерли старики. Коттедж разрушили, когда собирались сделать здесь каменный карьер, но дальше этого, как видите, дело не пошло.

Они повернулись и двинулись в обратную сторону.

– Полагаю, – усмехнулся мистер Саттерсуэйт, – что масса влюбленных прогуливалась по этой аллее теплыми вечерами.

– Думаю, что вы правы.

– Влюбленные, – повторил мистер Саттерсуэйт. Он произнес это слово задумчиво и без малейшего смущения, столь свойственного англичанам – сказывался эффект присутствия мистера Кина. – Влюбленные… В прошлом вы для них много сделали, мистер Кин.

Его собеседник молча склонил голову.

– Вы ведь спасали их от мук, да что там от мук – от самой смерти. Вы всегда были защитником самих мертвых.

– Вы сейчас говорите о себе – все это делали вы сами, а не я.

– Это одно и то же, – сказал мистер Саттерсуэйт. – И не спорьте со мной, – продолжил он, видя, что его собеседник молчит. – Просто вы действовали через меня. По каким-то своим причинам вы никогда не действуете сами, напрямую.

– Иногда такое случается, – возразил мистер Кин.

В его голосе появились незнакомые нотки. Мистер Саттерсуэйт вздрогнул против своей воли. К вечеру, подумал он, становится прохладно, хотя солнце светит все так же ярко.

В этот момент они увидели девушку, которая вышла из-за угла впереди них. Она была очень хорошенькая, светловолосая, голубоглазая и одетая в розовое хлопчатобумажное платье. Мистер Саттерсуэйт узнал в ней Молли Стэнуэлл, которую уже встречал раньше.

Она помахала им рукой в знак приветствия и крикнула:

– Джон и Анна уже вернулись! Они знали, что вы приезжаете, но никак не могли пропустить репетицию.

– Репетицию чего? – поинтересовался мистер Саттерсуэйт.

– Ну, этого… вроде маскарада – я не знаю, как это точно называется. Там будут песни и танцы, и все такое прочее. Мистер Мэнли – вы его помните? – у него хороший тенор, и он будет Пьеро, а я Пьеретта. А из города приедут двое танцоров – знаете, танцевать Арлекина и Коломбину. А потом еще большой хор девочек. Леди Росхаймер так любит учить сельских девочек пению… Она просто от этого сходит с ума. Музыка премиленькая, но очень современная – так что иногда мелодии совсем не разобрать. Написал Клод Уикэм – может быть, знаете?

Мистер Саттерсуэйт кивнул – как мы уже говорили, его хобби было знать всех и вся. Он знал все об этом восходящем гении Клоде Уикэме и о леди Росхаймер, которая была толстой еврейкой со страстью к молодым людям с артистической жилкой. Он также знал и о сэре Леопольде Росхаймере, который хотел, чтобы его жена была счастлива, и, в отличие от других мужей, позволял ей самостоятельно это счастье искать.

Клод Уикэм пил чай с Денманами, жадно пихая в рот все, что ни попадалось ему под руку. Говорил он очень быстро и энергично размахивал длинными руками, у которых, как казалось, было в два раза больше суставов, чем у обычного человека. Его близорукие глаза смотрели сквозь большие очки в черепаховой оправе.

Джон Денман, прямой, с красными прожилками на лице и едва заметной склонностью к полноте, слушал композитора с обреченным вниманием. Когда в комнате появился мистер Саттерсуэйт, музыкант перенес все свои усилия на него. Анна Денман сидела рядом с чайными принадлежностями, тихая и невозмутимая, как всегда.

Мистер Саттерсуэйт искоса бросил на нее взгляд. Высокая, сухопарая, очень тонкая, с кожей, сильно натянутой на скулах, черными волосами, разделенными на прямой пробор ровно посередине, и обветренной кожей – было видно, что она привыкла жить на природе и совсем не задумывается о косметике. Не женщина, а голландская кукла – деревянная, безжизненная и в то же время…

Такое лицо должно нести какую-то смысловую нагрузку – и в то же время ее нет, размышлял мистер Саттерсуэйт. Вот это-то и неправильно. Именно неправильно.

– Простите, что вы сказали? – вслух сказал он Клоду Уикэму.

Композитор, который обожал звуки собственного голоса, начал все сначала.

– Россия, – сказал он, – это единственная страна в мире, которой стоит интересоваться. Они постоянно экспериментируют. Если хотите – экспериментируют с жизнью и смертью. Потрясающе! – Одной рукой он запихнул в рот сэндвич, а другой добавил туда же кусочек шоколадного эклера, который держал кончиками пальцев. – Возьмите, например, русский балет, – сказал он с полным ртом, и, вспомнив, что хозяйка дома русская, он повернулся к ней: а что она думает о русском балете?

Было очевидно, что этот вопрос – просто прелюдия к самому главному, к тому, что сам Клод Уикэм думает о русском балете, но ее ответ прозвучал столь неожиданно, что полностью сбил говорившего с толку.

– Я никогда его не видела.

– Что? – Уикэм уставился на нее, открыв рот. – Но не могли же вы…

– Дело в том, что до замужества я сама танцевала… – Ее голос был таким же спокойным и лишенным эмоций, как и всегда. – Так что…

– Она досыта наелась этими танцами, – заключил ее муж.

– Танцы, – женщина пожала плечами. – Я знаю все их тайны, и они меня больше не интересуют.

– Ах вот как!

Клоду понадобилось какое-то время, чтобы былой апломб вернулся к нему. Он замолчал.

– Кстати, о жизнях, – вступил мистер Саттерсуэйт, – и экспериментах над ними. Эти эксперименты дорого достались русской нации.

Клод Уикэм резко обернулся к нему.

– Я знаю, что вы собираетесь сказать, – воскликнул он. – Харсанова! Бессмертная и единственная в своем роде Харсанова! Вы видели ее в танце?

– Трижды, – ответил мистер Саттерсуэйт. – Дважды в Париже и один раз в Лондоне. Этого я не забуду никогда. – Он говорил благоговейным голосом.

– Я тоже видел ее, – сказал Клод Уикэм. – Мне было десять лет. Меня взял с собой дядя. Боже! Это было совершенно незабываемо! – Он яростно бросил кусочек булки в клумбу.

– В Берлинском музее есть ее статуэтка, – продолжил свой рассказ мистер Саттерсуэйт. – Совершенно потрясающая. Это впечатление хрупкости, как будто вы можете сломать ее ногтем большого пальца. Я видел ее в роли Коломбины, в «Лебеде» и «Умирающей нимфе». – Он замолчал и покачал головой. – Она была гениальна. Пройдет немало лет, прежде чем родится ей подобная. И она ведь была еще очень молода. И вот – так глупо и бессмысленно погибла в самом начале революции…

– Идиоты! Дикари! Сумасшедшие! – выкрикнул Клод Уикэм и поперхнулся чаем.

– Я училась с Харсановой, – сказала миссис Денман, – и хорошо ее помню.

– Она была потрясающа? – спросил мистер Саттерсуэйт.

– Да, она была потрясающа, – быстро ответила хозяйка дома.

Наконец Клод Уикэм ушел, и Джон Денман выдохнул с большим облегчением, на что его жена рассмеялась.

– Я знаю, что вы сейчас думаете, – кивнул мистер Саттерсуэйт, – но этот мальчик пишет настоящую музыку.

– Пожалуй, я соглашусь с вами, – заметил Денман.

– Можете не сомневаться. А вот сколько это будет продолжаться – этого никто не скажет.

– Вы хотите сказать, что… – Денман с любопытством взглянул на мистера Саттерсуэйта.

– Я хочу сказать, что успех пришел к нему очень рано. А это всегда опасно. Очень опасно. – Он взглянул на мистера Кина. – Вы не согласны со мной?

– Вы всегда правы, – ответил тот.

– Давайте пройдем наверх, ко мне, – предложила миссис Денман. – Там будет поприятнее.

Она прошла вперед, и они последовали за нею. У мистера Саттерсуэйта перехватило дыхание, когда он увидел китайскую ширму. Подняв глаза, он увидел, что миссис Денман наблюдает за ним.

– Так что же, человек, который всегда прав, – сказала она, медленно кивая головой, – что вы можете сказать о моей ширме?

Он почувствовал в ее словах вызов и ответил сбивчиво, слегка запинаясь:

– Что здесь скажешь – она прекрасна. Более того, она уникальна.

– Вы правы. – Денман подошел и встал у него за спиной. – Мы купили ее вскоре после того, как поженились. Заплатили за нее десятую часть ее реальной стоимости, но даже это было для нас неподъемной суммой. Целый год мы отказывали себе во всем – помнишь, Анна?

– Да, – ответила миссис Денман, – помню.

– Честно говоря, мы не могли позволить себе такую покупку, и уж точно не в то время. Сейчас совсем другое дело! Недавно у «Кристи» продавались очень неплохие китайские лаковые предметы. Как раз то, что необходимо для того, чтобы эта комната стала идеальной. Здесь должны быть только китайские вещи – все остальное на выброс. Так вы можете себе представить, Саттерсуэйт? Моя жена и слышать об этом не хочет.

– Мне эта комната нравится такой, какая она есть, – заметила миссис Денман.

На лице у нее появилось странное выражение. Мистер Саттерсуэйт снова почувствовал себя так, как будто ему бросили вызов и победили. Он оглянулся вокруг и впервые заметил, что в комнате нет ни одной личной вещи: ни фотографий, ни цветов, ни безделушек. В ней не было ничего женского. Если отбросить не совместимую с другой мебелью ширму, то комната вполне могла сойти за образец обстановки в большом мебельном магазине.

Мистер Саттерсуэйт заметил, что женщина улыбается, глядя на него.

– Послушайте, – начала она, наклонившись вперед. На какой-то момент миссис Денман стала гораздо больше похожа на иностранку, чем на англичанку. – Я попытаюсь объяснить, потому что, мне кажется, вы поймете. Мы купили ширму, заплатив за нее не только деньгами, но и нашей любовью. Любовью к ней, потому что она прекрасна и уникальна, и нам пришлось отказаться от других, гораздо более нужных вещей, которые нам действительно были необходимы. А все остальные китайские вещи, о которых говорит мой муж, мы можем просто купить за деньги, и нам не надо вкладывать в них частичку себя.

Мистер Денман рассмеялся.

– Делай, как ты считаешь нужным, – сказал он, однако в его голосе слышалось раздражение. – Но этот английский антураж здесь совсем не смотрится. Это хорошие вещи, надежные, оригинальные, не поддельные, но – обычные. Простой и ничем не примечательный Хеппелуайт.

Женщина согласно кивнула.

– Хорошие, солидные, оригинальные и совершенно английские, – негромко добавила она.

«У этих слов есть какой-то второй смысл», – подумал мистер Саттерсуэйт, пристально посмотрев на нее. Английская комната и бросающаяся в глаза красота китайской ширмы… мысль опять промелькнула и исчезла.

– Я встретил мисс Стэнуэлл на улице, – сказал он для того, чтобы хоть что-нибудь сказать. – Она сказала мне, что в постановке сегодня вечером будет играть роль Пьеретты.

– Да, – подтвердил Денман, – и у нее это отлично получается.

– У нее неуклюжие ноги, – заметила Анна.

– Глупости, – ответил ее муж. – Все женщины одинаковы, Саттерсуэйт. Не могут слышать, как в их присутствии хвалят других женщин. Молли очень симпатичная девушка, поэтому каждая считает своим долгом бросить в нее камень.

– Я имею в виду танцы, – пояснила Анна Денман, в ее голосе слышалось легкое удивление. – Она очень хорошенькая, но двигается неуклюже. И не надо ничего мне говорить, потому что я знаю о танцах все.

– Насколько я понимаю, вы привозите из города двух профессиональных танцоров, – тактично вмешался в спор мистер Саттерсуэйт.

– Да, именно для балета. Князь Оранов привезет их на своей машине.

– Сергей Оранов?

Этот вопрос вырвался у Анны Денман. Ее муж повернулся и посмотрел на нее.

– Ты его знаешь?

– Когда-то знала – в России.

Мистеру Саттерсуэйту показалось, что мистер Денман разволновался.

– И он тоже тебя знает?

– Да. Он меня знает.

Анна рассмеялась. Низким, почти триумфальным смехом. Теперь в ней уже не было ничего от голландской куклы. Она подбадривающе кивнула своему мужу.

– Сергей Оранов. Так, значит, это он привезет танцоров… Он всегда любил танцы.

– Я помню.

Это последнее замечание Джона Денмана прозвучало резко. Повернувшись, он вышел из комнаты. Мистер Кин последовал за ним. Анна Денман подошла к телефону и назвала номер. Жестом руки она остановила мистера Саттерсуэйта, который хотел последовать за мужчинами.

– Могу я поговорить с леди Росхаймер?.. А, так это вы! Говорит Анна Денман. Князь Оранов уже прибыл? Что? Что-о-о? Боже мой! Какой ужас…

Она слушала еще несколько минут, а потом повесила трубку, после чего повернулась к мистеру Саттерсуэйту.

– Произошла авария. Меня это не удивляет, когда за рулем Сергей Иванович. Он совсем не изменился за все эти годы. Девушка пострадала не сильно – ушибы и порезы, но она в шоке и танцевать сегодня не сможет. У мужчины сломана рука. Сам Сергей Иванович не пострадал. Дьявол хранит своих приспешников.

– Что же будет с сегодняшним вечером?

– В этом-то весь вопрос, друг мой. Надо что-то делать.

Миссис Денман села и задумалась. Наконец она посмотрела на мистера Саттерсуэйта.

– Простите меня, но я плохая хозяйка. Совсем вас не развлекаю.

– Уверяю вас, в этом нет никакой необходимости. Хотя, миссис Денман, мне бы очень хотелось узнать одну вещь.

– Какую?

– Как вы встретились с мистером Кином?

– Он часто здесь бывает, – медленно ответила женщина. – Кажется, у него здесь какие-то земельные владения.

– Да-да, вы правы. Он сказал мне об этом сегодня, – подтвердил мистер Саттерсуэйт.

– Он… – Она замолчала и встретилась глазами с мистером Саттерсуэйтом. – Мне кажется, что вы знаете о нем гораздо больше меня, – закончила она фразу.

– Я?

– А разве не так?

Мистер Саттерсуэйт почувствовал приближение беды. Его аккуратная маленькая душа видела в этой женщине угрозу своему спокойствию. Эта женщина хочет завести его туда, куда он не готов идти, хочет заставить его сказать то, в чем он еще не готов признаться даже самому себе.

– Вы знаете, – сказала Анна. – Мне кажется, что вы знаете почти все, мистер Саттерсуэйт.

Это походило на фимиам, но почему-то лесть не произвела на него никакого впечатления. Он покачал головой с притворной смиренностью.

– Что может человек знать? – Риторический вопрос. – Только самую-самую малость.

Женщина согласно кивнула и заговорила странным успокаивающим голосом, не глядя на него:

– А если я вам что-то скажу, вы не будете надо мною смеяться? Мне кажется, что нет. Тогда предположим, что для того, чтобы развиваться в жизни, в искусстве, в своей профессии, человек решил использовать свою фантазию – придумать для себя что-то, чего на самом деле не существовало, придумать определенный персонаж… Это просто фантазия, выдумка, и ничего более. Но вот в один прекрасный день…

– Я слушаю, – сказал мистер Саттерсуэйт, который был искренне заинтересован происходящим.

– Фантазия становится реальностью! И та вещь, которую придумали – невероятная, не могущая существовать в реальности, – становится этой реальностью! Сумасшествие? Скажите же мне, мистер Саттерсуэйт. Это сумасшествие или вы тоже готовы в это поверить?

– Я… – Странно, но мистер Саттерсуэйт не мог произнести ни слова. Казалось, что все слова застряли у него где-то в горле.

– Ерунда, – сказала Анна Денман. – Полная ерунда.

Она выпорхнула из комнаты и оставила мистера Саттерсуэйта наедине с его так и не произнесенной исповедью.

Когда он спустился к обеду, то увидел, что Анна Денман занята с гостем – высоким, черноволосым мужчиной средних лет.

– Князь Оранов – мистер Саттерсуэйт.

Мужчины поклонились друг другу. У мистера Саттерсуэйта было ощущение, что своим появлением он прервал какую-то беседу, которая теперь уже не возобновится. Хотя никакого неудобства он не ощущал. Русский легко и изящно беседовал на темы, наиболее близкие мистеру Саттерсуэйту. Он был человеком с прекрасным художественным вкусом, и очень скоро они выяснили, что у них масса общих знакомых. Когда к ним присоединился Джон Денман, беседа перешла на более практичные темы. Оранов выразил сожаление по поводу произошедшей аварии.

– Я здесь не виноват. Признаюсь, люблю ездить быстро, но я хороший водитель. Это просто Судьба, Случай, – он пожал плечами, – который управляет всеми нами.

– Это в вас говорит русский, Сергей Иванович, – заметила миссис Денман.

– И эти слова нашли отклик в вашей душе, Анна Михайловна, – быстро среагировал князь.

Мистер Саттерсуэйт внимательно осмотрел всех троих: Джон Денман, светловолосый, замкнутый, настоящий англичанин, и двое других, темноволосых, худых и чем-то неуловимо похожих друг на друга. В его голове возникла какая-то мелодия – что это? Ах да, теперь он вспомнил. «Валькирия», первый акт. Зигмунд и Зиглинд, такие похожие, и непохожий на них Гундинг. У него стали появляться кое-какие догадки. Так в этом была причина появления мистера Кина? В одном мистер Саттерсуэйт был абсолютно уверен – появление мистера Кина означало, что вскоре разыграется драма. Неужели она присутствует и здесь – в виде банального, старого, как мир, треугольника?

Он был слегка расстроен – его всегда интересовали более запутанные интриги.

– И что же теперь делать, Анна? – спросил Денман. – Мне кажется, что придется отменить весь праздник. Я слышал, как ты звонила Росхаймерам.

Женщина покачала головой:

– Нет, отменять ничего не будем.

– Но ведь без балета не обойдешься?

– Ты прав, арлекинада невозможна без Арлекина и Коломбины, – сухо согласилась Анна Денман. – Что ж, я станцую Коломбину, Джон.

– Ты? – Он был поражен и, как показалось мистеру Саттерсуэйту, встревожен.

Она кивнула.

– Не волнуйся, Джон. Я не подведу тебя – ты забыл, что когда-то это было моей профессией?

«Какой все-таки потрясающий инструмент – человеческий голос, – подумал мистер Саттерсуэйт. – То, что произносится, и то, что замалчивается, и тот смысл, который может иметь молчание… Хотелось бы мне знать…»

– Ну что ж, – ворчливо произнес Джон Денман, – в этом случае половина проблемы решена. А как насчет второй половины – где ты найдешь Арлекина?

– А я уже его нашла – вот он!

И она жестом указала на открытую дверь, в проеме которой только что появился улыбающийся мистер Кин.

– Боже мой, Кин, – удивился Джон Денман, – а вы в этом что-нибудь понимаете? Мне такое и в голову не могло прийти.

– За мистера Кина отвечает эксперт, – сказала его жена. – Мистер Саттерсуэйт гарантирует его мастерство.

Она улыбнулась мистеру Саттерсуэйту, и маленький человечек неожиданно для себя пробормотал:

– О да. Я отвечаю за мистера Кина.

Мистер Денман переключился на другой вопрос:

– Но ведь после этого должен быть какой-то бал в маскарадных костюмах. Жуткая заморочка… Нам придется вас загримировать, мистер Саттерсуэйт.

От такого тот решительно отказался.

– В мои годы такое не пройдет… – Неожиданно ему в голову пришла отличная идея; он повесил салфетку себе на руку. – А вот и я – пожилой официант, знававший лучшие дни. – И он весело рассмеялся.

– Интересная профессия, – заметил мистер Кин. – И позволяет многое увидеть.

– А мне придется надеть эти глупые вещи Пьеро, – мрачно сказал Денман. – Хорошо хоть на улице прохладно. А вы? – Денман посмотрел на Оранова.

– У меня есть костюм Арлекина, – ответил русский, и на секунду он перевел взгляд на лицо хозяйки.

Мистер Саттерсуэйт не мог понять, возникло ли между ними мимолетное напряжение или это ему показалось.

– Могло бы оказаться, что Арлекинов трое, – рассмеялся Денман. – У меня ведь тоже есть старый костюм, который жена сделала для какого-то вечера сразу после нашей женитьбы. – Он помолчал, глядя на свою широкую грудь. – Правда, сейчас я, наверное, в него просто не влезу.

– Да, – произнесла его жена, – сейчас ты в него просто не влезешь.

И опять в ее голосе прозвучало нечто большее, чем простое согласие. Она посмотрела на часы.

– Если Молли не появится в ближайшее время, то пойдем без нее.

Но в этот момент доложили о приходе девушки. На ней уже было надето бело-зеленое платье Пьеретты, в котором она выглядела просто очаровательно – так, по крайней мере, показалось мистеру Саттерсуэйту. Молли была взволнована и полна энтузиазма в ожидании представления.

– Я жутко нервничаю, – объявила она за кофе, который подали после обеда. – Уверена, что мой голос будет дрожать и я забуду слова.

– Ваш голос просто очарователен, – успокоила ее Анна. – На вашем месте я бы совсем не волновалась.

– А я волнуюсь. Вот танцы меня совсем не беспокоят. С ними все будет в порядке. Ну сами подумайте, разве можно что-то сильно напутать со своими ногами?

Она обращалась к Анне, но та ей не ответила. Вместо этого она предложила:

– Спойте что-нибудь для мистера Саттерсуэйта. Вот увидите, он вас поддержит.

Молли прошла к фортепьяно. Ее голос, свежий и полный волнения, зазвенел в старой ирландской балладе:

Она допела до конца, и мистер Саттерсуэйт яростно закивал в знак одобрения.

– Миссис Денман права – ваш голос просто очарователен. Вероятно, он не очень хорошо поставлен, но он изумительно естественный и обладает необъяснимой прелестью молодости.

– Согласен с вами, – вставил Джон Денман. – Не стесняйтесь, Молли, и пусть на вас не давит страх сцены. А теперь нам надо поторопиться к Росхаймерам.

Все разошлись по своим комнатам, чтобы забрать верхнюю одежду. Ночь была великолепна, и они решили идти пешком, благо дом Росхаймеров располагался всего в нескольких сотнях ярдов.

Мистер Саттерсуэйт оказался рядом со своим другом.

– Странная вещь, – сказал он, – но эта песня заставила меня вспомнить о вас. Темный парень, он-то оплачет меня… В этом есть какая-то тайна, а когда я думаю о тайне, то всегда вспоминаю вас.

– Я что, такой таинственный? – улыбнулся мистер Кин.

Мистер Саттерсуэйт яростно закивал:

– Вот именно. Вы знаете, до сегодняшнего вечера я и не знал, что вы профессиональный танцор.

– Неужели? – переспросил мистер Кин.

– Вот послушайте, – сказал мистер Саттерсуэйт и тихонько напел любовную тему из «Валькирии». – Эта мелодия не оставляла меня в течение всего обеда, когда я смотрел на тех двоих.

– На кого именно?

– На князя Оранова и миссис Денман. Разве вы не видите, как она изменилась сегодня вечером? Как будто неожиданно распахнулись ставни таинственного замка, и вы увидели сияние глубоко внутри.

– Да, – согласился мистер Кин, – возможно, вы и правы.

– Все та же старая, как мир, история, – продолжил мистер Саттерсуэйт. – Согласитесь, что я прав. Эти двое подходят друг другу – они из одного круга, одинаково думают, видят похожие сны… И мне очень понятно, как все случилось. Десять лет назад Денман, должно быть, был очень красивым молодым человеком, лихим и полным романтизма. И он спас ей жизнь. Все совершенно естественно. А сейчас – в кого он в конце концов превратился? В хорошего парня – успешного, состоятельного и очень обычного. Образчик доброго английского обывателя – очень напоминает гарнитур Хеппелуайта наверху. Такой же английский и ординарный, как эта хорошенькая англичаночка со своим свежим, но абсолютно не поставленным голосом. Улыбайтесь сколько хотите, мистер Кин, но вы не можете отрицать, что я прав.

– А я ничего не отрицаю. Более того – в своих наблюдениях вы всегда правы. И все-таки…

– Что «все-таки»?..

Мистер Кин подался вперед. Его темные, полные меланхолии глаза нашли взгляд мистера Саттерсуэйта.

– Неужели вы так мало знаете жизнь? – выдохнул он.

Харли Кин оставил мистера Саттерсуэйта полным дурных предчувствий. Когда тот очнулся, то увидел, что остальные не стали дожидаться, пока он выберет себе шейный платок, и ушли вперед. Мистер Саттерсуэйт прошел через сад и, как и днем, подошел к двери на улицу. Она была залита лунным светом, и, стоя на пороге, он увидел пару, замершую в объятиях друг друга.

На долю секунды ему показалось…

А потом он четко увидел: Джон Денман и Молли Стэнуэлл. До него донесся хриплый и взволнованный голос Денмана:

– Я не могу без тебя. Что же нам делать?

Мистер Саттерсуэйт повернулся, чтобы уйти тем же путем, которым пришел, но чья-то рука его остановила. Рядом с ним стоял кто-то еще – некто, тоже видевший эту сцену.

Ему стоило бросить только один взгляд на ее лицо, чтобы понять, как сильно он ошибался в своих рассуждениях.

Она не давала ему двигаться до тех пор, пока те двое не прошли по улице и не скрылись из вида. Как будто со стороны мистер Саттерсуэйт слышал, как говорит с ней, произнося ничего не значащие успокаивающие слова, которые совершенно не соответствовали той агонии, которую он наблюдал. За все это время женщина заговорила только один раз.

– Прошу вас, – произнесла она, – не оставляйте меня одну.

Эти слова показались мистеру Саттерсуэйту странно трогательными. Наконец-то он кому-то понадобился. И он продолжил говорить ничего не значащие вещи, инстинктивно понимая, что это лучше, чем простое молчание. Так они дошли до Росхаймеров. Время от времени ее рука сжимала его плечо, и он понимал, что она рада его присутствию. Она убрала руку, только когда они дошли наконец до дома. Она остановилась – прямая, с гордо поднятой головой.