Юноша сидел на скамейке в парке Победы. Влажная майская ночь крапала с кленов, скамейка покрылась серебристым налетом и блестела в свете фонаря. Воздух парил и мерцал, медленно двигаясь, теплой росой оседал на лице; одежда немного липла к телу, юноша зажег последнюю сигарету, идти ему было некуда.
Юноша обладал тонкой, почти женской внешностью: шея в обрамлении пышных слегка вьющихся волос казалась еще нежнее, большие грустные глаза смотрели в никуда, линия губ рисовала печальный эскиз, долго теряясь в припухлых уголках рта. Длинные хрупкие пальцы, держащие сигарету, продолжались в капризную кисть, в нервное запястье, среди линий не было ни одной лишней; худое тело, ломкие щиколотки, узкие ступни в легких кедах. Одежда его была, впрочем, вполне мужской, обычной: темная футболка, ветровка с капюшоном и джинсы с прорезями – так ходят тысячи парней – но на нем все это смотрелось слишком элегантно, он казался жителем другой, более красивой, чем наша, планеты.
-Молодой человек, у вас сигареты не будет?
Миле недавно исполнилось тридцать шесть. Она любила гулять с Бимкой заполночь, когда парк безлюден и печален, когда бредешь от фонаря к фонарю, мимо пустых скамеек, мимо безвредных бомжей, неторопливо шарящих в помойках; сядешь покурить, и Бимка завалится у ног; вон ёжик в траве пробежал, а Бимка дурак и не заметил, а сверху ковш большой медведицы. Тихо, но не совсем, все же город – где-то машина едет, по соседней дорожке компания молодежи прошумела. Мила не любила совсем уж кладбищенскую тишину – тогда страшно, какие-то люди вокруг все же нужны – она, вообще, любила людей и не боялась.
Зонт, шурша, задевал за нависшие ветви, дождь был несильный, но все же капал. Скамейка, где сидел мальчик, была укрыта от дождя густой кроной, но мальчик, судя по всему, сидел тут довольно давно и местами промок.
-Извините, девушка, я бы угостил, но у меня последняя.
За девушку Мила была ему страшно благодарна. Хотя, она и так, конечно, знала, что не выглядит на свои годы. Было бы удивительно, если б выглядела – даром, чтоли, все эти спа-салоны, элитная косметика, плюс ездить на работу через полгорода в потной маршрутке ей тоже не было необходимости, а такие вещи, согласитесь, старят.
-Ты здесь уже давно сидишь, да?
-Давно. А как вашу собаку зовут?
-Бим, Бимка. Он не кусается.
-Порода какая?
-Беспородные мы. Дворяне. А пошли сигарет купим. Я, вообще, не курю, но чет захотелось. Вечер такой романтический. Тебе же не надо еще домой идти?
-Домой? Неа.
-Тогда вперед.
На краю парка работал круглосуточный магазин. Мила привязала собаку к велосипедной стойке.
-Бим, место. Сиди, мы сейчас придем. А давай еще вина купим? Бутылочку. Хочу испанское, риоху, тут есть, наверное.
-Вас как зовут? Я Валентин, Валя.
-Мила.
Она протянула Валетину руку, -Валик?
-Пожалуйста, не называйте меня так. Уж лучше Валя.
-Валя это скучно. А можно … Тин? Был такой бог, божок, не помню, у какого народа. Тин. Красиво же.
-Тин? Классно. Меня так никто еще не называл. Хорошо, Тином можно. У вас интересная фантазия.
Они стояли у стойки с вином. Мила со знанием дела выбирала. Взяв очередную бутылку, она внимательно осматривала этикетку.
-Это в Украине разлито. Бордо. Бурда а не бордо. Надо, чтобы наклейка была с переводом. Так. Риохи моей что-то нет. Погоди, сейчас я найду настоящее. О! Вот, нашла. Лангедок. Ну, пусть будет Лангедок. Ты был во Франции?
-Неа. Я только в Кракове был разок, и все. Четыре дня.
-Лангедок это область такая, там река Гаронна, слышал?
-Хм. Может, и слышал. Я только Сену знаю.
-Ну Тулуза. В общем, юг Франции. Там, знаешь, можно ездить по винодельням и вино у них пробовать. Из бутылок. Какое понравится, они эту же бутылку обратно закрывают специальным таким не штопором, а наоборот. И можно купить. Очень приятный край, едешь, едешь, и везде объявления, продаем вино. На каждом километре винодельня, -они шли мимо стеллажей, -мы там кучу этих вин набрали, я Диме говорю, хватит уже, мы ж так сопьемся до Лиссабона, а он такой, все, это последнее, и – опять куда-то заезжаем.
-Дима?
-Дима это муж. Тин, а ты умеешь открывать вино без штопора?
-Да я, вообще, не особо пью. Если честно, и штопором ни разу не открывал.
-Какой ты. Трогательный. Восемнадцать-то есть?
-Есть. С половиной.
Мила внимательно посмотрела на мальчика. Он даже красивее, чем я, подумала она, и откуда такие берутся. Этого Тина ей хотелось поить родниковой водой и, в общем – целовать.
Штопора в магазине не продавалось, Мила попросила охранника открыть вино – у них в подсобке, разумеется, был штопор. Мила не забыла купить пластиковые стаканчики.
Дождь тем временем кончился. Мила вытерла скамейку бумажным носовым платком, случайно найденным в кармане джинс. Закурили.
-Тин, ты ж учишься наверное ещё? Завтра на пары?
-Вообще да. Но завтра я на пары не пойду.
-А чё? Кризис?
-Еще какой.
-Детского возраста?
-Очень остроумно. Кризис не у меня. У мамы.
-В смысле? Давай-ка свой стакан. Да ты пей, не стесняйся. Если надо будет, мы ещё возьмём. Рассказывай.
Мила пописывала стихи и малую прозу, вела блог в фэйсбуке, две тысячи подписчиков. Поиск интересных сюжетов вошёл в привычку, Мила давно заметила, что литература интереснее жизни, она неустанно наблюдала за собой и иногда ей казалось, что она живёт больше для того, чтобы ей было о чем написать. Получалась этакая жизнь за лайки, ну и что, чем это хуже жизни за царя или ещё какого-нибудь кровопийцу. Впрочем, большинство ее подруг жили вообще за инстаграмм, вернее, это он жил за них.
-Вам в самом деле интересны проблемы моей семьи?
-Интересно, раз спрашиваю. Слушай, Тин, давай-ка на ты. Не такая уж я старая.
-Мама выгнала меня из дома три часа назад. Нет, уже четыре.
-Да не гони. Куда? В парк? За что?
-Я не знаю, как ты на это среагируешь. Я уже боюсь это говорить.
-О Господи. Я, вроде, догадываюсь. Ты гей и сказал об этом маме. Да?
-Фига себе. А что, я так прям похож?
-Ну, есть немного. Мама тоже могла бы догадаться.
-Мамы и мужья узнают последними. Я и в детстве в куклы играл. Она, может, где-то догадывалась, но гнала мысль.
-Так что, Тин, она прямо так взяла и из дома выгнала? Родного ребенка?
-Ну как ребенка. Уже не ребенка. Пришлось резко повзрослеть. Она сначала стала меня душить, шарфом. У нее прямо приступ начался. Невменяемая какая-то. Вот вас, мадам, когда-нибудь душила шарфом любимая мама?
-Погоди. А зачем ты ей сказал, раз она такая у тебя непредсказуемая? Сказал бы когда-нибудь уже потом, когда самостоятельно жить начнешь.
-Ну, Мила, я ж такого-то от нее не ожидал. Думал, поругает, заплачет, я не знаю, объявит мне бойкот. А она прямо с ума сошла. Душила и била со всей силы.
-Пиздец. Чтобы я свою Соньку душила. Это я не знаю даже что ж она такого должна будет сделать. Честно, не знаю. Не представляю себе.
-Я тоже не представлял. А вот.
-Ну, Тин, ты не думай, она все же мама. Отойдет и назад позовет. Никуда не денется.
-Да я, как-то, уже назад и не хочу. Проживу сам. Завтра пойду официантом устроюсь. Прорвёмся.
-Пошли. К нам пошли. Не ночевать же тебе тут.
-Да нет, спасибо. Это очень мило, Мила, с вашей, с твоей стороны, но я как-нибудь сам. Я у тетки поживу. Наверное. Не надо. Она просто дежурит сегодня.
-А ты уверен, что тетка тебе рада будет? Может, она такая же, как мама. Короче, пошли со мной. У нас поспишь, а потом решишь с тетками и с дядьками.
Мила разлила остатки вина по стаканчикам.
-Давай, пей. Пьем, курим и вперед. У нас места хватает, есть комната для гостей.
Они выбросили пустые стаканчики в урну, Мила схватила Валентина за руку и решительно повела за собой. Он не сопротивлялся.
Квартира и вправду была просторная. Богатый ремонт, пол из лиственницы – пожалуй, Валентин еще никогда не видел таких дорогих квартир. Мила разогрела ему котлеты с пюре, «не из ресторана, сама готовила, кушай, я люблю готовить»; говорили они тихо, в доме спали.
Валентин долго не мог уснуть в комнате для гостей, в глазах стояло разъяренное материнское лицо, в ушах гремели крики, «извращенец, позор какой, уж лучше б не рожала, убила бы, лучше б аборт сделала, тьфу ты господи». Во сне он вздрагивал, крутился рывками и что-то бормотал.
Проснулся Валентин часов в одиннадцать. В туалет выходить было страшновато, там же этот Дима, непонятно, что за мужик и как отнесется. Из коридора он услышал детский голос и потом голос Милы, -Сонька, тихо, у нас гости, разбудишь. Потом Мила, наверное, догадалась, что ему страшно выходить, и постучала.
-Тинка, айда завтракать. Тебе сколько яиц?
-Два.
-Помидоры кушаешь?
-Кушаю. Да ладно, я в кафе поем. У меня есть деньги.
-Заткнись. Давай вставай, мы тебя ждем. Яичница готова через пять минут. Вперед.
На кухне за столом сидел в майке небритый мужик за сорок. Он ел гречневую кашу из внушительной тарелки. Под столом у его ног свернулся калачиком Бимка.
-Мила, дай еще масла.
Мужик увидел Валентина и протянул ему руку, не прерывая процесса еды.
-Дима. Можно на ты. А ты, значит, Тин?
-Очень приятно. Да, Валентин.
-Да ты присаживайся. Будь, как дома. Каши хочешь?
-Дим, молодежь твоих каш не ест. Я им с Сонькой яичницу варганю.
-А я люблю гречневую кашу.
-Че, реально? Да ты молодец! А ты любишь зеленую? Вот эту, видишь у меня? Ну, не жареную. Она пахнет по-другому совсем.
-Вы знаете, вот да. Именно такую и люблю.
Мила по-бабьи всплеснула руками:
-так что, не будешь мою яичницу? Каши положить? Да без базара, я просто не думала, что ты эту кашу есть будешь.
Где-то зазвонил телефон.
-Соня, принеси папе телефон. Соня! Ты слышишь? На столе у папы в кабинете, -Дима говорил громко, почти кричал.
Валентин услышал топот детских ног. На кухню вбежала девочка лет шести, в платьице с рюшечками, в маленьких ручках она держала айфон.
-Вот молодец дочурк, давай скорее. Але! Да, я слушаю. Селитры? Три вагона. Нет, пока три. На следующей неделе больше возьму. Да, границу я беру на себя, с границей мы уж как-нибудь разберемся. Что вы сказали? Сколько? Нет, пятнадцать это много. Подождите, я щас подойду к компьютеру.
Дима вскочил с места и быстро ушел, видимо, в кабинет.
Минут через семь он вернулся с озабоченным видом, быстро доел свою остывшую кашу.
-Ну что, народ. У меня тут сделочка наметилась. Футболки мне соберешь? Дня на два. Или на три. Бритву не забудь. Прям щас.
Дима унес чай к себе, по дороге набирая что-то в телефоне.
-Вот. Опять уедет папка наш.
Мила поставила перед Валентином тарелку с кашей. -Вот кушай – зеленая, как ты любишь. Соня, ты мыла руки?
-Мила, а ты сказала ему про меня?
-Сказала. Да ты не бойся его. Он совершенно спокойно относится. Слушай, Тинчик, мне надо на пару часов в салон съездить, и Дима так вдруг чалит… ты посидишь с Соней. Сходите с Бимкой погуляете. Оки? А то мне ее придется маме отвозить, потом забирать. Тогда я быстренько вернусь и поедем куда-нибудь покушать.
-Я не хочу-у-у с ним сиде-е-еть.
-Соня. Тин покажет тебе новую компьютерную игру. Тебе не надо с ним вот прям сидеть, вы можете играть, гулять, читать. Доедай давай!
-Да, конечно. И посидим и погуляем. Я люблю детей.
Соня оказалась вполне простым ребенком. К сентябрю ее готовили к школе, она уже знала буквы и немного могла считать. Она показала Валентину свои игрушки, игрушки были дорогие, огромные кукольные дома, целая коллекция Барби и Кенов, клетка с живыми шиншиллами. Вернее, как объяснила Соня: это не шиншиллы а чилийские белки Дегу. Или бразильские, она забыла. Они выпустили этих белок на кровать, белки бегали по рукам, забавно все нюхали. Потом Валентин ходил с Соней и Бимкой гулять в парк.
Мила вернулась часам к трем, посвежевшая и умиротворенная.
В таких длинных и новых мерседесах Валентин еще не ездил. Кожу на сиденьях и дверях приятно было трогать. В ресторане Дача на Французском бульваре он тоже еще никогда не был. Зато Сонька чувствовала себя там, как дома, знала наизусть все тамошние вкусности и, если б не мама, набрала бы полный стол десертов. А вечером они ели в ресторане Рыба, там бегали официанты, и столы были уставлены до отказа, людей было много, все хорошо одеты, и все ели, ели, ели. Заказывать Валентин мог все, что угодно, Мила в конце взглянула мельком на чек и заплатила карточкой. Валентин прикинул, что они проели примерно треть маминой зарплаты, и ему стало немного неприятно. Они с мамой жили не то, чтобы бедно, но довольно скромно. Ему казалось, что он делает что-то не очень хорошее, обедая здесь так дорого, что лучше было бы взять деньгами и отдать их маме, чтобы она взяла недельку за свой счет, немного отдохнула от своей бухгалтерии. Он уже не злился на маму так сильно, как накануне и, почему-то, чувствовал виноватым себя. Еще ему было неудобно перед Милой, перед этим Димой, совершенно чужими, казалось бы, людьми, которым он теперь как будто бы должен. Он ведь не просил кормить себя так дорого. Впрочем, все эти мысли заплывали ему в голову небольшими серыми тучками, а в остальном небе светило солнце, Мила что-то рассказывала о своем косметическом салоне (оказывается, это был ее собственный), улыбалась, спрашивала, откуда у Валентина такие длиннющие ресницы, почти как у коровки – от папы или от мамы – он отвечал, что все девочки об этом его спрашивают, вот подстригу и вопрос отпадет; он рассказывал Миле про свой компьютерный колледж, что ему там совсем неинтересно доучиваться, но надо уже получить диплом.
Когда Соня уснула, Мила принесла из кладовки бутылку вина.
-Смотри, это Руби, видишь, этикетки нет, прямо краской нарисовано. Мы в Порту покупали. Тебе понравится, оно сладкое и очень ароматное. Но учти, это крепленое вино, закусывай, а то быстро опьянеешь.
-Мила, а ты что, каждый день пьешь?
-Ну не каждый, а вечером бутылочку сухого часто выпиваю. Это для Европы совершенно нормально. Вот Дима виски любит. У него там пару ящиков стоит. Хочешь, украду для тебя? Ты наверное не пробовал хороший виски. Мужской напиток! Хочешь? Да он не заметит.
В холодильнике нашлась початая бутылка односолодового шотландского виски. У них началась дегустация.
Опьянели они оба. Курили в вытяжку, Мила трогала волосы Валентина, водила пальцами по его щекам.
-Надо же. Такая кожа прям гладкая. Ни прыщичка. Ты уже трахался?
-Нет. Я асексуал.
-В смысле?
-Так. Нет влечения. Мне это не нужно.
-Тогда откуда ты знаешь, что ты гей?
-Знаю. Если бы я не был асексуален, я был бы геем.
-Погоди. Ну, это же бред. У тебя, вообще, ну, стоит иногда? По утрам, например.
-Да все у меня стоит. И по утрам и по вечерам. Гормоны есть. Но я не хочу. Не знаю, как это объяснить.
-А, скажи, ты, мастурбируешь?
-Блин да. И вот тогда я думаю о мужчинах. В эти моменты. Но в реале я не хочу этим заниматься.
-Ниче се знакомство, я таких людей еще не встречала. Сексофоб.
-Ну вот, теперь встречала.
-Тин, а сними-ка футболку. Давай-давай. У тебя, наверное, гинекомастия.
-Что?
-Ну, грудь такая, немного женская.
-В смысле? Нормальная у меня грудь. И член и все.
-И волосы?
-И волосы.
-А ну покажи.
-Не хочу.
-А ты видел вообще женскую грудь? В смысле голую. Близко. Не на скульптуре.
-Мамину. В детстве.
-Ну-ка, расстегни мне блузку. Вперед. Такой опыт тебе тоже пригодится. Давай, выпьем сначала еще, а потом будешь тренироваться.
Сладкий Руби кончился, виски еще оставался. Мила взяла пальцы Валентина в свои и стала медленно расстегивать его пальцами пуговицы у себя на блузке. Она расстегнула почти все, потом положила его руки себе на плечи и стянула блузку вниз. Вывалились круглые груди.
-Потрогай их. Возьми в руку.
Валентин взял правую грудь обеими ладонями.
-Плотная. У тебя красивая грудь.
-Силикон. Познавай жизнь, студент. Другую потрогай. Теперь пальцем по соску проведи. Видишь, он как бы встал.
-Ого. Да. Круто. Это тоже силикон?
-Вот же дурачок. А лизнуть можешь? Сосок.
Валентин вытянул изо рта кончик языка и потрогал им соски. Сначала один, потом другой. Мила тихонько застонала.
-Приятно?
-Тинка, не то слово. Хочу тебя тоже потрогать. Снимай с себя все.
-Но у меня… не получится… ты женщина. Я ж говорил. Прости.
-Встанет. Подымем. И не такие подымали. Скидай одежду. Вперед.
Мила, в одних джинсах, помогала Валентину раздеваться. Он стоял перед ней, стесняясь, в одних носках и трусах, придерживая трусы несмелыми тонкими руками с длинными пальцами. Мила потрогала его рукой через трусы и стала целовать в губы.
-О! От поцелуев он у тебя там шевелится! Это же круто!
Мила залезла рукой внутрь трусов. Вытащила мягкий член наружу, опустилась на колени и взяла его в губы, одновременно расстегивая себе джинсы, сунула в себя пальцы. Валентин стоял, закрыв глаза, и ждал, когда же это кончится. Это был первый в его жизни раз. Бимка сопел на своей собачьей лежанке, открыл на мгновение глаза, ничего для себя интересного не увидел и закрыл их обратно.
-Ну что, мужик, понравилось?
-Ну-у, так. Вообще, неплохо. Спасибо. У меня завтра зачет по информатике. Надо бы пойти. А ты часто Диме изменяешь?
-Тинчик. Жизнь сложная штука. Мы с ним давно уже не трахаемся. Он тоже не святой, дел у него там, я уверена, на пару часов, а остальное время они с друзьями отдыхать будут. Пейнтбол, девочки. У нас тайн друг от друга нет.
-Как?? А зачем же вы с ним вместе живете?
-Долго объяснять. Мы дружим. Он хороший человек. Нас так устраивает. И он отец Соньки, это тоже важно. Вот тебе ключ, завтра на зачеты свои утром пойдешь – не шуми, закрой нас, не забудь. Живи у нас пока, не думай не о чем, все ок. Ты нам не мешаешь. Я уверена, скоро мама позвонит, позовет тебя обратно.
-А про меня, ну, в смысле, про то, что сегодня было, ты тоже ему расскажешь?
-Я подумаю.
Валентин сдал зачет. Он остался жить в этой странной семье, возился с Соней, ел, пил, читал их книги, ходил в колледж, сдавал свои тесты и постоянно ловил себя на том, что ждет звонка от мамы. Но она держалась, не звонила. Валентин не решался звонить сам. Вечерами, засыпая, перед его глазами стояло мамино искаженное лицо, сыпались ругательства; мамины руки, ласковые, пахнущие кухней, хлебом, тянулись к его горлу, душили. Бывало, он плакал из-за этих видений и долго не мог уснуть. Дома оставалась одежда, футболки, кроссовки; слава богу, хоть ноут и зарядки он тогда успел кинуть в рюкзак.
Разгоралось лето. Они съездили всей компанией в Ситицентр, Бимку Мила несла на руках. Накупили шлепанец и футболок, перекусили в пиццерии. Дима оказался довольно интересным собеседником, ругал власти, говорил, что все там думают только о сегодняшнем дне, только о том, чтобы здесь и сейчас бабла урвать, мэр города оформил на родственницу строительную фирму и дает ей выгодные участки, все нечестные, всех подкупают, дальше ничего хорошего с этой страной не будет, и не ждите. Дима был по профессии психолог, но уже давным-давно занимается бизнесом. Он сказал Валентину, что тот «ну чистейший гуманитарий, за каким хером родаки послали его учиться в компьютерный колледж, непонятно».
-Тебе б на журфак, или исторический, я не знаю, на филфак прямая дорога. Или хоть медицинский. Херней страдаешь.
Конечно, если бы Валентин был его сыном, он оплатил бы ему контракт, но он не был его сыном, так что все это были пустые разговоры. Валентину, и вправду, нравились языки, его интересовала история, он писал атмосферные, грустно-мудрые комменты к своим и чужим фотографиям в ленте инстаграмма. Среди его друзей некому было это квалифицированно оценить. Дружил он больше с девочками, они хорошие и с ними клево, но постили они свои прически и разную мимимишную ерунду, не умели различать плохой текст от хорошего, а Валентин умел. Это быстро заметила Мила, она всегда внимательно слушала его мнение о своих стихах. Валентин интуитивно угадывал штампы и тавтологию, не молчал, если видел, что стихотворение разъезжается, что потеряна нить или ее не было изначально. Мила привязалась к нему. Они иногда трахались, по-настоящему, но всегда с виски. Без алкоголя Валентин никак не мог себя преодолеть. Это не был лучший секс в ее жизни, но она ничего не могла с собой поделать, хотела его, и все. Валентин воспринимал это как Милину слабость, ведь есть же у людей недостатки, как-то нужно же с ними мириться. Не то, чтобы это была плата за постой, но, да, он был Миле благодарен.
После Милы с остальными подругами Валентину было уже не так интересно общаться, она была круче. С ней было именно круто дружить, сидеть в ресторанах, обсуждать ее стихи, ездить на мерседесе на базы отдыха, где вода чище и людей меньше. Да и не в мерседесе дело, ему в их компании было не скучно. Бывало, с ними ездил Дима. Они жарили шашлыки, выпивали, Дима и Мила нюхали кокаин, Дима пел песни под гитару, даже хорошо пел, если не очень пьян, тихий плеск волны иногда попадал в гитарный такт.
-Коротки наши лета, молодые.
Скажем спасибо и этой судьбе… Знаешь, чьи стихи?
Валентин не знал.
-Окуджава. Эх, совсем пропасть между нами.
Валентину нравилось слушать. Припев они пели все вместе, держа зажженные сигареты в руках, огоньки качались в темноте, и это было тоже круто, хоть и немного по-пенсионерски – но не без драйва, какого-то особенного, приятного – в компании Валентиновых одногруппников такого единения не было.
Нюхать кокс Валентин решительно отказался. Дима часто покупал кокаин, вот Мила нюхала гораздо реже, только в клубе или на отдыхе, она очень следила за тем, чтобы не втянуться.