Хозяйка, как могла, объяснила, где находится дом Проктора Жеаля, и пообещала отворять двери лишь в том случае, если Кнерц – ему она до сих пор доверяла более остальных – постучит по-особому, для чего отвела его в сторонку и показала, как именно требуется стучать.
Старичок алхимик уверил ее, что так и поступит, после чего троица отправилась к Жеалю пешком. Нанять экипаж не стоило и надеяться – улицы были пустынны, лишь в отдалении, в северной части города, слышны были чьи-то беспорядочные крики, да кто-то пробежал сломя голову по мостовой чуть впереди.
– Долго ли еще будет тьма? – спросил Кнерц. – Ведь не навсегда же она.
– В пророчестве сказано, что будут «три дня и три ночи как ночь едина». Стало быть, обождем, а там, может, и рассветет, – сказал Рос Патс.
Еще не так давно город проснулся, как и всегда, но утра не обнаружил; многие занялись привычным ремеслом, полагая, что сие есть неприятный, но не опасный природный катаклизм наподобие солнечного затмения, другие легли спать, рассудив, что как наступит утро, тут и время работать… Но когда начали происходить вещи страшные и непонятные, когда разлагающиеся тела поползли из трупохранилища у реки, когда на крюках у мясников задергались свиные туши и страшно вскричал разрезываемый мертвец под ножом у адъюнкта в анатомическом театре, все бросились спасаться, стремясь укрыться в своих жилищах и не показываться более, пока мир не примет привычного вида.
Посему безлюдные улицы не удивили наших путников, пускай и не знавших в деталях всех предшествующих событий. Противу ожидания, никто не бросался на них из темных подворотен, да и мертвец встретился лишь один: он полз через дорогу, судорожно кривляясь и дергаясь. Патс хотел было ударить его выдернутой из забора палкою, но Бальдунг велел не отвлекаться, сказав, что мертвец довольно безобиден и не стоит тратить на него времени.
Что вызывало куда большее удивление, так это количество кошек. Зверьки эти появлялись отовсюду, восседали на заборах, на ветвях деревьев, выглядывали из-под оставленных у парапета набережной повозок, пробегали туда-сюда с видом столь деловитым, что не сыщешь у иного судейского. Старичок Кнерц отметил это, однако нюклиет не сказал в ответ ничего, а молодой Патс лишь улыбнулся.
– Кошка – животное скорее дружественное, нежели вредное, – сказал он.
– Позвольте, но не кошка ли всегда была верным спутником и соратником дьявола? – возразил Кнерц с видом знатока.
– Тогда как объясните вы сие? – спросил молодой человек, указывая на мертвеца, что, шатаясь, выбрел из темного проулка. Что это именно мертвец, было видно сразу – тело истлело так, что челюсть вовсе отпала, а волосы и кожа с лица слезли и висели безобразными клочьями. Но привлекло внимание Патса вовсе не это, а с полдюжины кошек, увлеченно набросившихся на нежить и терзавших ее со всех сторон. Мертвец никак не реагировал на их укусы и когти, но кошки не оставляли своего занятия, более того, все больше их набрасывалось на страшилище, пока наконец своим весом они не повалили его наземь.
Алхимик ничего не ответил, к тому же совсем скоро они добрались до дома Проктора Жеаля. Стучать в двери и дергать шнурок звонка пришлось, напротив, довольно долго, пока не появился сонный слуга и не сказал, что младшего хире Жеаля дома нет, а старший почивает, ибо чрезвычайно немощен после страшной смерти возлюбленной своего сына.
Сия история оказалась неизвестной прибывшим, и слуга, получив несколько монет, тут же поведал ее самым красочным образом, заламывая притом руки и делая жуткие глаза. Когда же дверь закрылась, опечаленный Патс промолвил:
– Кажется, мне ведомо, куда они отправились. После описанных событий…
– Куда же? – спросил Кнерц.
– Нет-нет… еще рано об этом. Лучше всего нам вернуться домой к хире Бофранку и ждать.
– Чего?
– Возвращения этого вашего Бофранка, чего же еще, – сварливо произнес Бальдунг. – Если он вернется и если он не наделал глупостей. Похоже, пророчество-то оказалось правильным! Люциус Фруде – или Марцин Фруде, как кому угодно, – не обманывал, когда говорил, что его вера единственно истинная. Где же бог, хотел бы я знать? Где епископы?
– Оставим этот спор, ибо он бесполезен, – оборвал нюклиета Рос Патс. – Хочу сказать об ином: не кажется ли вам, что зловещее пророчество о мертвецах, кои восстанут, оказалось на деле не таким уж страшным? Я вижу, что восстают лишь те мертвецы, что не были захоронены; прочие же, вполне возможно, ворочаются и бьются в своих гробах и склепах, но выбраться наружу просто не могут, да и как может двигаться скелет, не облеченный мышечной плотью? Не будем оставлять надежды, что и другие пророчества Люциуса окажутся не столь устрашающими. В противном случае нам ничего не поделать, даже коли вернется хире Бофранк со своим Колоколом.
– Может быть, пришло время обратиться к грейсфрате Баффельту? – робко спросил Базилиус Кнерц, ковыряя тросточкою мостовую.
Старичок выглядел несколько напуганным и растерянным, к тому же встреча с нюклиетом Бальдунгом отнюдь не добавила ему уверенности в себе. К сожалению, молодой Патс не имел понятия о том, что Бальдунг и Кнерц знавали друг друга в былые времена и, как выяснилось, были даже непримиримыми противниками. Тем не менее поправить он ничего не мог и оставалось лишь не давать старикам ссориться да спорить по мелочам, не имеющим отношения к печальным событиям реальности.
– К Баффельту обращаться мы не станем уже хотя бы потому, что грейсфрате недосягаем. Он не хуже нас знает, что несет пророчество Третьей Книги, и посему мог спрятаться в одном из наиболее укрепленных монастырей, а мог покинуть столицу морем или сушею, – пояснил молодой человек. – Меня куда более волнует отсутствие патрулей и бездействие армии. Пресветлый король давно должен был вывести их на улицы для обеспечения порядка и спокойствия… Да и горожан не видно – попрятались, наверное, по домам и молятся в ожидании конца света.
Словно опровергая слова Патса, послышался цокот копыт и мимо проскакал небольшой отряд конных латников, настроенных, судя по воздетым пикам, весьма решительно.
– Вот видите, все налаживается, – сказал с облегчением Кнерц.
– Кто пригодился бы нам, так это старый Фог, – пробормотал нюклиет, не обратив внимания на слова старичка принципиал-ритора. – Да и ваша супруга пришлась бы ко времени, молодой хире. Лучше бы Держаться нам вместе; кто знает, что случится через миг.
– Гаусберта прибудет сюда очень скоро, – сказал Патс – Я надеюсь, она уже завершила расшифровку некоторых трудов, что я привез ей; как только все станет ясно, она приедет к хире Бофранку, посему лучше всего нам ожидать ее там.
Молодой человек не мог знать, что, едва они отошли от дома Хаиме Бофранка, как к нему подъехала небольшая крытая повозка, запряженная одной лошадью. Из повозки выбрался тучный человек в одежде священника и постучал в двери посохом.
Хозяйка, которая ожидала условного стука, назначенного стареньким принципиал-ритором в отставке, отворять не стала, но выглянула в окно второго этажа, осветив вновь прибывшего лампою.
– Хириэль! – воскликнул священник, заметив ее толстое лицо. – Скажите, это ли дом, в котором проживает хире Бофранк, чиновник Секуративной Палаты?
– Да, фрате, вы правильно приехали, – отвечала хозяйка, которая успокоилась, увидев священнослужителя. – Но хире Бофранка нет дома!
– Могу ли я обождать его? – спросил священник, едва удерживая лошадь, выказывавшую немалое беспокойство. – Дело в том, что я – родной брат хире Бофранка, аббат Тристан Бофранк!
– Кажется, хире Бофранк рассказывал о вас, фрате, – сказала хозяйка. – Обождите, я спущусь и открою дверь. Лошадь привяжите к коновязи у крыльца.
Тристан Бофранк только было собрался это сделать, как животное встало на дыбы, вырвало у него вожжи и рвануло прочь, увлекая за собой грохочущую повозку. Махнув рукою, священник дождался, когда хозяйка откроет дверь, и вошел внутрь.
– Где же ваша лошадь, фрате? – в изумлении спросила хозяйка.
– Испугалась и ускакала вместе с повозкою.
– Неудивительно – видите, что творится у нас в столице? Как же вам теперь найти ее?
– Оставим это, – махнул рукою Тристан. – Думаю, привяжи я лошадь к коновязи, она была бы в меньшей безопасности, нежели предоставленная самой себе.
– И то верно; однако ж вы, верно, издалека; скажите, то же самое происходит и у вас?
– Боюсь опечалить вас, хириэль, но кажется мне, что весь мир погрузился во мрак, и сие есть кара господня за неразумные деяния наши, – скорбным тоном отвечал Тристан Бофранк. – Могу ли войти я в комнату брата моего, дабы дождаться его там?
– Вот ведь… – сказала хозяйка, освещая ему путь. – Уже несколько человек спрашивали сегодня хире Бофранка! Вы, коли не ошибаюсь, будете четвертый.
– Кто же еще искал брата? – спросил аббат, стараясь не выказать особенного любопытства. Но хозяйка, и не дожидаясь вопроса, тут же поведала:
– Вначале пришел старичок – весьма милый, учтивый, прилично воспитанный. Затем – сразу двое: молодой человек, который мне также показался очень приятным и образованным, а с ним мерзкий старик, грязный и страшный, коего я не пустила бы в дом, не будь с ним достойного провожатого; коли вы хорошенько принюхаетесь, то еще учуете вонь, оставшуюся после него. Откушав, они отправились искать хире Бофранка – который уехал совсем рано и не сказал мне, куда именно, – к его другу, хире Жеалю. Если вам угодно, я могу указать, как найти его дом.
– Не стоит, хириэль. Я, пожалуй, подожду здесь, ибо устал после долгой дороги и всяческих лишений… Отоприте мне комнату брата, я буду ждать там. Но отчего здесь, помимо старческой вони, столь омерзительно пахнет гарью?
– О, это еще одна ужасная история сегодняшнего утра, фрате Бофранк. Поверите ли, из комнаты вашего брата выскочил мертвый его слуга и набросился на меня, желая растерзать! Слава господу, я ударила его лампою, и пролившееся масло обожгло его до смерти.
– Неверно тут говорить «до смерти», коль уж он и без того был мертв, – наставительно сказал Тристан. Когда они вошли в комнату Хаиме Бофранка, аббат попросил немного горячего чаю с белыми сухариками, и хозяйка удалилась.
Аббат меж тем сноровисто обшарил полки, ящики стола и обнаружил на камине забытый Бофранком конверт. Вынув оттуда письмо, он поднес его к пламени свечи и прочитал шепотом, шевеля толстыми губами:
«Любезный наш хире Бофранк!
Получив ваше письмо, уверились мы, что события складываются самым дурным образом. Предначертания, кои известны вам от нас, несут за собою последствия непоправимые. С тем чтобы стать подмогою в вашей многотрудной борьбе, я, Рос Патс, отправляюсь сегодня в некое место, где тщусь изыскать известного вам Бальдунга. Силы его ограничены, но никого другого поблизости не сыскать, а всякое промедление играет на руку врагам нашим».
– Вот кто сей гнусный старик, – пробормотал себе под нос аббат. – Мнится мне, миссия моя может усложниться.
«Я же, Гаусберта Патс, – продолжал он читать далее, – останусь в поселке и займусь расшифровкою некоторых трудов, которые могут оказаться полезными. Сие займет не день и не два, но как только все будет закончено, я прибуду в столицу и надеюсь застать вас в обычном месте проживания вашего».
– Не хватало еще и этого! – возмутился Тристан. – Остается надеяться, что мерзкая колдунья не успеет…
«Из того, что мне уже известно, сообщаю наиглавнейшее: пребываю в надеждах, что поверженный вами враг еще не скоро вернется в мир людской, но тем не менее знайте, что искать его надо в местах, где в земле – кровь.
И еще одно. Надеюсь, что подарок, оставленный мною, вы покамест не использовали. Если же использовали, знайте, что делать сие в вашем состоянии и положении можно не более трех раз. Не стану описывать, чем может обернуться злоупотребление, но прошу поверить мне на слово, ибо никогда не желала вам зла».
– Что еще за подарок она подсунула моему братцу? – вопросил сам у себя аббат. – Верно, какую-нибудь богомерзкую пакость, что еще ожидать от нее…
«Напоследок о главном. Будьте осторожнее с чревоугодником! Слова его словно мед, честность его напоказ, но в мыслях его нет добра к вам!
С почтением, Рос и Гаусберта Патс».
– Что же за подарок? – повторил аббат, пряча письмо обратно в конверт. – Вот с кем знается мой безумный брат – для чего ему это?! Чревоугодник… кто есть сей? Не я ли снова? Ах, грешен я, грешен… Благодарю вас, хириэль!
Последние слова обращены были уже к хозяйке, принесшей чай и блюдце с сухариками и печеньем и не обратившей внимания на письмо, что Тристан держал в руке. Сделав несколько глотков, аббат спросил у женщины, которая не спешила удалиться:
– Скажите, хириэль, не оставил ли мой брат для меня записки или устного послания?
– Хире Бофранк не оставил, но оставил его приятель, премилый старичок по имени Базилиус Кнерц, – отвечала хозяйка без какой-либо задней мысли. – Будь вы чужой человек, я, верно, не сказала бы вам об этом, но коли вы родной брат хире Бофранка…
Сказав так, она подала аббату записку Кнерца. Возблагодарив бога, что обстоятельства пока что складываются столь удачно, Тристан прочел и ее, на сей раз про себя. Хозяйка дождалась, пока он закончит, и спросила в волнении:
– Не разъясните ли, фрате Бофранк, что сие означает?
– Так вы прочли записку? – с возмущением воскликнул аббат.
– Был грех… Но зачем же пишет хире Кнерц, что вы, дескать, вовсе не то, что о вас разумеет хире Бофранк?
Тристан тотчас понял, что женщина чрезвычайно глупа, коли у него самого о таком спрашивает, и поспешил успокоить ее:
– Грех в том, что вы прочли письмо, не велик, ибо кто из нас порою не любопытен; что же до упомянутых строк, то мне неизвестен хире Кнерц и я не могу судить, зачем он обо мне так пишет, хотя вижу, что пишет вздор. Кстати, благодарю вас – печенье ваше превкусное, хириэль.
В рассеянности оставив аббату и второе письмо, хозяйка удалилась к себе, а Тристан Бофранк еще раз обыскал те места, до которых не добрался прежде, ничего более не обнаружил и уселся в кресло, дабы поразмыслить, как вести себя в будущем. Он не опасался Кнерца, ибо ведал, что старичок не может знать его в лицо, как не могут знать и остальные, кроме разве отсутствующей здесь Гаусберты, посему аббат был уверен, что исполнит данное ему поручение со всем возможным тщанием.
Мне колебанья не к лицу,
Я смерть считаю высшим благом
И подвигаюсь шаг за шагом
Вперед, к счастливому концу.