Никто толком не помнил, когда и как закончился вечер, а уж о дороге домой и вовсе не имелось представления. Голодев помнил лишь то, что очень болела голова, да еще какой-то неприятный звук, сильно раздражающий. Только утром он догадался, что этот звук был голосом дражайшей супруги Ольги Васильны.
Ближе к полудню Голодев уже смог встать с постели и добраться до ванной комнаты. Самочувствие было на редкость отвратным. Перед глазами плавали клубы табачного дыма, сквозь них проступало свекольного цвета лицо князя Михаила, горючие слезы Леопольда, что-то кричащий Милетов и его крепко спящий друг.
Руки Сергея подрагивали, он никак не попадал по нужным кнопкам пульта, поэтому сначала его окатило ледяной водой, а после кипяточком. Наконец, граф совладал с проклятой техникой и с наслаждением подставил пуховую голову под прохладные струи. Вода пахла дезинфекцией, и Сергей подумал, что это должно быть опять снег топят.
– Экономят, сволочи! – проворчал он. – На всем экономят!
Выключив воду, Голодев прихватил полотенце, вышел из ванной и едва не столкнулся со Степаном. Тот терпеливо поджидал хозяина с подносом в руках, на котором стоял стакан с мутной жидкостью.
– Рассольчику-с, барин? – улыбнулся Степан, показывая желтые от табака зубы. – Капусненький.
Сергей залпом осушил стакан, после задал мучавший вопрос:
– Ольга Васильна как, в духе?
– Зверствовать изволит, – сообщил неутешительные новости Степан и добавил: – Маркиз де Ариньяк человека присылали, осведомлялись, когда за кораблем приходить.
Сергей надрывно застонал, бросил полотенце на поднос и побрел в свой кабинет. Судьба была благосклонна – супруга на пути не повстречалась.
В кабинете как обычно царил идеальный порядок, что-что, а к этому Голодев был строг. Усевшись за стол, он включил настенные экраны и набрал на пульте код фон Штоффа.
– Карл! – хрипло, несчастно пробормотал Голодев. – Карл, это я!
На экране возникло помятое, серое лицо, Голодев даже не сразу узнал фон Штоффа. Одетый в малиновый халат и шлепанцы, Барон полулежал на диване, со всех сторон обложенный подушками.
– Доброе утро, – выдавил Карл, – как самочувствие?
– Преотвратнейшее, еще от Ариньяка человек приходил, корабль надо отдавать… ох, изведет меня Ольга Васильна!
– Это да, – не мог не согласиться фон Штофф. – Ох, от чего ж мне так неможется?
– От выпитого, голубчик, я в таком же состоянии.
– Но выглядите не в пример лучше.
– Не помните, чем в ресторации вечер закончился?
– Вроде драка была, – фон Штофф нахмурился, пытаясь вспомнить, – Да, точно была драка. Кто-то на приятеля Милетова салат опрокинул и соусом случайно попал на мундир Алексею, тут и понеслось.
– Надо же, а я и не помню…
– Разумеется, голубчик, где уж вам. Вы к тому времени уже у меня на плече почивать изволили, причем считали, что я какая-то Машенька и всё облобызать меня пытались.
– Неужто? – сконфузился Голодев. – Здорово я перебрал, однако.
– Бывает, – отмахнулся фон Штофф. – А как девице Милетова в декольте приличную сумму вложили, помните?
Голодев побледнел.
– И много там было?
– Всё из портмоне достали и вложили.
Сергей закрыл глаза и захотел умереть.
– Что ж вы меня не остановили? – простонал он.
– Как вас остановишь? – развел пухлыми руками фон Штофф. – Вы меня и слушать не желали.
– Ой, что будет, что будет… – прошептал Голодев, и тут услышал приближающийся голос дражайшей своей супруги.
– Кажется, Ольга Васильна идет, – заметил фон Штофф, – удачи вам, друг мой, а я отключаюсь. Ох, отчего ж мне так неможется…
С этими словами Карл исчез с экрана, а Голодев приготовился к худшему. Двери распахнулись, на пороге возникла Ольга Васильна – располневшая дама бывшей приятной наружности.
– Серж! – рявкнула она. – Вы переходите всякие границы!
– Душа моя… – безнадежно начал Голодев, но был прерван:
– Я еще не всё сказала! – Ольга Васильна терзала любимый красный веер, это означало, что настроена она весьма гневно и решительно. – Вы явились вчера в непотребном виде – вас пилот принес! Весь ваш костюм был в вине и закусках, на лице помада, в карманах пусто! Извольте объясниться, где вы были?!
– В ресторации с фон Штоффом.
– Значит, это он вас целовал накрашенными губами?!
– Никто меня не целовал, я не помню, дорогая, – простонал Сергей. – С нами был Милетов, с Милетовым какая-то девица, может это она, случайно…
– Случайно?! – голос супруги достиг высшей тональности. Она собралась, было продолжить, но тут за ее спиной возник Степан, откашлялся и доложил:
– Там опять от Ариньяка человек пришел, любопытствует…
– Зачем пришел, в чем дело? – развернулась к нему всем корпусом Ольга Васильна.
– Спрашивают, когда за кораблем приходить.
– За каким таким кораблем?!
– Ох, отчего ж мне так неможется… – пробормотал Голодев, обхватывая голову руками.
Фон Штофф весьма интересовался, что же происходит у Голодевых, поэтому он позвонил Николаю Чернышеву якобы для того, чтобы осведомиться о самочувствии – ведь он тоже присутствовал накануне в ресторации, заодно и попросил зеленого, несчастного Чернышева набрать Голодевых.
– Зачем? – тихо, словно боясь собственного голоса, произнес Николай. Он сидел в кресле и страдал над пивным бокалом с тарелкой соленого рыбца.
– У них конфликт, может, Сергею помощь нужна. Слыхали, он де Ариньяку большой корабль для дальних перелетов в карты проиграл?
– Да ну? – слегка оживился Чернышев. – Нет, не слыхал. Хорошо, сейчас наберу.
– Только переключите меня на общую связь, я непосредственно присутствовать хочу.
– Хорошо.
Чернышев дотянулся до стола и взял пульт управления связью. Не испачканным рыбой мизинцем, он надавил пару кнопок, и в кабинете Голодева вспыхнул экран. Тонкой чертой он был разделен надвое – на одной половине сидел Чернышев, на другой возлежал фон Штофф. Оба с интересом уставились на семейную баталию. Увидев, что на связи господа, Ольга Васильна прекратила размахивать веером и даже нашла в себе силы улыбнуться, ловко сдув со лба выбившуюся каштановую прядь.
– Мое почтение, – сказал Чернышев, а фон Штофф ограничился учтивым кивком. – Как здоровье, Ольга Васильевна?
– Благодарствую, неплохо, – ответила она, свирепо взглянув на фон Штоффа. – А ваше?
– Спасибо, хорошо. Сегодня собираем небольшое общество, – Чернышев деликатно занавесил широким рукавом халата пиво и тарелку с рыбой, – приходите часам к семи, с дочерью вашей очаровательной, весьма рады будем.
– Придем, – чуть смягчилась Ольга Васильна.
Ее внимание ненадолго ослабло, и истерзанный Голодев получил шанс вырваться из кабинета. Дав по пути тычка разносчику дурных вестей Степану, он помчался одеваться, самому себе придумывая какой-нибудь предлог, дабы покинуть любимый дом до семи часов. И решил сходить к де Ариньяку, надо же было все-таки уладить неприятность с кораблем.
На улице по-прежнему шел снег, но это было уже мелочью в сравнении с остальными неприятностями. Подняв воротник шубы, Голодев решил прогуляться пешком, надеясь, что от свежего воздуха в голове прояснится.
Пройдя сквозь белоснежный парк, Сергей вышел на набережную небольшой давно замерзшей реки с приятным названием Раздумье. По льду, переваливаясь с ноги на ногу, ходили сонные толстые птицы.
Голодев брел, не торопясь, и зачем-то пытался вспомнить, почему именно он женился на Ольге Васильевне. Припоминал, как они познакомились – это был ее первый бал, кажется у Головиных, да, именно у них… Она вошла вместе со своей матушкой и отцом, такая юная, восторженная, робкая, и он сразу же влюбился в ее огромные васильковые глаза и нежные губы… Где же теперь эти глаза и губы, куда подевались восторженность и робость, Сергей не понимал. Их дочь Анна была копией Ольги Васильевны в юности, и Сергею становилось неимоверно грустно при мысли, что она останется этой копией и в дальнейшем.
Подойдя к дому де Ариньяка, Голодев замедлил шаг. Невольно закрались мысли – может и прав был Леопольд, вдруг маркиз вправду жульничает… Корабль было безумно жаль, тем более, недавно оббили кресла новым бархатом, а пульт управления инкрустировали позолотой. Тяжело вздохнув, Сергей остановился у дверей, потоптался немного и отправился дальше, не найдя в себе сил на эту пренеприятнейшую встречу.
Отойдя от особняка де Ариньяка на приличное расстояние, Сергей свернул к Сияющим Фонтанам. Хоть и сияли они в основном от химических добавок, не позволяющих воде замерзать, ему нравилось прогуливаться вокруг, иногда на ум даже приходили какие-то рифмованные строчки, но это еще были не стихи… Да и вообще, в обществе стихов писать и читать никто не осмеливался, потому как придворный поэт Виолант Хрустальницкий неизменно едко высмеивал любые поэтические потуги кого бы то ни было.
Сделав пару кругов вокруг фонтанов и насладившись зрелищем светящейся всеми цветами радуги воды, Голодев остановился, разглядывая сверкающие брызги. Он старался думать о чем-нибудь хорошем, вдохновляющем, но перед глазами упорно маячило разъяренное лицо дражайшей супруги.
– Отчего ж мне так неможется? – скорбно вздохнул Сергей и смахнул с ресниц осточертевшие снежинки.