Между двух пресных пятиэтажек стоял примечательный ступенчатый дом, построенный в конце восемнадцатого века, о чем говорила гравировка на медной табличке слева от входа. Бордовые стены в неказистом районе Подмосковья выделялись на фоне архитектурной импотенции, высокие белые колонны держали массивный козырек, шесть арочных окон на втором этаже отражали оранжевый свет вечерних фонарей, утопающих в февральских сугробах, стянутых к фасаду здания, казалось, со всей улицы. Четыре широкие ступени вели к двустворчатой деревянной двери с волнистыми бронзовыми ручками и вырезанными на филенках изображениями всадников. На первом этаже были еще шесть окон по три с каждой стороны от входа. За ними теплилась жизнь, если судить по теням, бродящим за шторами из неплотной ткани.
В это время суток город спал, но жизнь в здании только оживала. Нет, люди приходили сюда и днем. Музей был открыт до семи часов вечера. Каждый последний вторник месяца после полуночи просторные залы беднели экспонатами. Администратор с помощниками прятали их в специальной комнате, за дверью с надежным, если верить китайским инженерам, кодовым замком.
Холл преображался в место встречи влиятельных людей в деловых костюмах. Пока одна часть богемы чесала языками и давила принужденную улыбку, другая умещала свои сальные задницы в удобные мягкие стулья с подлокотниками, обшитыми кожей. На невысокой сцене, собранной из четырех рыночных поддонов, стояла трибуна, к которой вскоре выйдет женщина. Как только это произойдет, входную дверь закроют на ключ и представление начнется.
Машина с желтыми шашечками на крыше остановилась неподалеку от музея. Дверца с пассажирской стороны открылась, и явился Мирон Ушаков. Он дождался, когда такси уедет, поднял высокий ворот драпового пальто и направился к музею. Время на мобильнике – полпервого, а это значило, что до начала аукциона еще тридцать минут. Постучав в дверь, Мирон потомил себя ожиданием, прежде чем по ту сторону пробасил голос:
– Закрыто!
– Серебряный подсвечник девятнадцатого века, – сказал Мирон, и дверь через секунду открылась. Он скользнул в неширокий проем между створок, и те захлопнулись с характерной замочной трелью.
Мирон снял пальто, повесил его на вешалку и с ходу хватил бокал шампанского с подноса, что проносил мимо молодой человек в форме официанта из дорогого ресторана. Сделав глоток игристого, Мирон довольно причмокнул и пошел в главный зал, где вот-вот начнется аукцион. По пути он кивал, встречая то знакомые лица, то новых гостей, либо тех, кого не знал.
– О, Мирон Геннадич! – в белозубой улыбке произнес мужчина, уважительно раскинув руки.
– О, Борис Борисыч! – в ответ засиял Мирон и обнял товарища, который по виду был не старше его.
– Рад, что ты пришел, – сказал Борис. – Надолго в Москве?
– Завтра улетаю, – произнес Мирон и заинтересованно посмотрел на высокий потолок, разрисованный фресками под картины Микеланджело. – Почти как в Сикстинской капелле. Три месяца назад этого здесь не было. Ремонт сделали?
– Смеешься? Тоже мне ремонт. Пригласили дарование из Питера, он и разукрасил потолок. Музей сносить пора!
– Ты хоть знаешь, что это за здание? – со злобой в голосе, но добротой в глазах спросил Мирон. – Снести, говорит. Здесь полстраны снести нужно, а старину оставить. Эх, Борис Борисыч, ничего святого в тебе не осталось. Ну, а ты как? Чем живешь?
– Да все тем же, как видишь. Пока есть такие, как ты, будут и покупатели. Музей, можно сказать, на этом и держится. Мы государству не нужны. Спасибо тебе, Мирон!
– Мне-то за что? – удивленно спросил Мирон. – Это тебе спасибо! Я мелкий человек в вашей хитроумной системе. – Борис улыбнулся и было раскрыл рот, чтобы вставить слово, но Мирон опередил его: – Кстати, не думали обновить коллекцию? Смотрю, на вашем сайте все то же из месяца в месяц.
– Ну, – задумался Борис. – Что не продаем, то оставляем. Но, сам понимаешь, не на каждый клад найдется свой документ. А приезжих нам всегда есть чем удивить.
– Много сегодня под молоток пойдет?
– Пять вещей, – с восхищением на худощавом лице произнес Борис. – Твой подсвечник последним лотом будет.
– Нуу… опять.
– Да ты не переживай, мы оставили его напоследок… он самый интересный. Остальные вещи… – Борис скривил рот и добавил: – Э-э-э… Лучше расскажи, где ты все это находишь?
– Ох, Борис Борисыч, тебе расскажи, сам конкуренцию мне составишь!
– Я бы и не прочь, но, боюсь, отец не одобрит.
– Бабу еще не нашел? – сменил тему Мирон. Борис смущенно увел взгляд. – Нашел? – заискрился в улыбке. – Ну, самец! Я знал, что девственником не помрешь!
Борис изменился в лице, глаза погрустнели, он выдавил:
– Слышал, Леся от тебя ушла…
– Пойдем, – перебил его Мирон. – Сейчас начнется!
Они прошли в просторный светлый зал и расположились на последнем ряду. Шум, царивший минутами ранее, плавно перетек в суетливое шушуканье, а после и совсем прекратился.
К трибуне вышла молодая девушка в серых брюках и такого же цвета жилетке, из-под которой выглядывала тщательно выглаженная рубашка. Волосы заплетены в косу, огибавшую плечо и золотистым ручейком спускавшуюся к груди. Мирон завороженно посмотрел на стройную ведущую и переглянулся с Борисом.