Виен, Астурия. Вилла «Альбатрос»
Рина
В библиотеке было прохладно и сумрачно. Откуда-то Ринка знала, что именно там – в дальнем, старом шкафу – хранится то, что ей нужно. Ключ в родной мир.
Она шла меж стеллажей, заполненных сокровищами. Старыми и новыми, толстыми и тонкими, бумажными и пергаментными, в деревянных, кожаных, тканевых и даже, кажется, чешуйчатых обложках. Словно в библиотеке Хогвартса! И все это волшебство – теперь ее!
Остановившись, она вытащила наугад том в алой бархатной обложке, открыла его…
И обиженно закрыла. Строчки прыгали, буквы расплывались, и казалось, сейчас сложатся во что-то очень неприличное и ругательное.
– Поставь на место, – проворчала книга. – Нос не дорос.
– Извините, – машинально ответила Ринка и поставила книгу на место. – Я не знала, что у вас характер.
– У всех характер, – менторским тоном пояснил кто-то с верхней полки. – Просто у некоторых особенно вредный. Некоторые… хм… не советую, фрау.
Ринка отдернула руку от соседнего фолианта с солидным коричневым, с золотым тиснением, корешком.
– Она кусается? – спросила она, задрав голову и пытаясь понять, кто теперь с ней разговаривает.
– Ни в коем случае. Только съедает мозги маленьких наивных девочек, которые забрели, куда их не звали, – сказал тот же голос.
– Не слушайте его, прелестное дитя, кхе… – на другой полке завозились, и оттуда вылетел клуб пыли. – Кхе! Вот уж бывают глупые книги! Даже среди такого уважаемого собрания…
– Вы несете ересь, неуважаемый, – раздался третий голос.
А за ним четвертый, и пятый … Книги спорили, предлагали Рине самой прочитать и убедиться, требовали не трогать руками, сыпали пылью и цитатами, светили мудростью и напускали туману, взывали к древним авторитетам и новейшим исследованиям, а Ринка, тихонько – чтобы никого не обидеть, а то вдруг правда укусят? – пробиралась к дальнему шкафу. Оттуда никто не ворчал и не пылил, но Ринка чувствовала: там ее ждут. Настороженно и с любопытством.
Вот только опутывающие шкаф остро-серебристые нити Ринку смущали. Они очень походили на оголенные электрические провода. Наверное, это сигнализация, и если она тронет нить – завоет сирена, прибежит полиция, и ее… а что с ней сделают? Это же ее библиотека! Ее? Хм… не совсем ее, но почти. По крайней мере, ей никто не запрещал брать отсюда книги!
– Вы не совсем правы, хотя и в своем праве, кхе-кхе, – на Ринку опять дунуло пылью. – Вы герцогиня, а значит, согласно уложению от две тысячи триста пятого года… кхе! Кхе!
От пыли у Ринки все сильнее щекотало в носу, и так захотелось чихнуть, что она даже не обратила внимания на «герцогиню». А еще хотелось заткнуть уши и не слышать книжных споров – до ужаса напоминающих ученый совет на защите папиной диссертации. Ринка с бабулей тогда ходили с ним вместе и подслушивали под дверью, потому что нельзя было оставить папу одного «на растерзание старым маразматикам».
Ринка почти добралась до заветного шкафа. Кто же ей сказал, что именно тут – ключ? Неважно! Осталось всего ничего, только протянуть руку…
Остро-серебристые нити распутались, сложившись в красивый узор, напоминающий одновременно чешую и крылья, вспыхнули, и дверцы шкафа раскрылись сами. Внутри лежал всего один фолиант. Большущий, обтянутый перламутрово-зеленоватой кожей, похожей на змеиную, с массивными золотыми застежками, украшенными немыслимых размеров камнями. Даже в библиотечной пыли они сияли, словно новогодняя гирлянда. И притягивали, манили, обещали…
В носу нестерпимо засвербело, словно в лицо попал кошачий хвост. Даже на языке почувствовался вкус шерсти. Ринка потерла нос, но это не помогло, свербело все сильнее и сильнее…
– Апчхи!
– Будьте здоровы, – отозвалось сразу несколько голосов…
– Молчать, – оборвал их другой голос. Низкий, глубокий, бархатный. Как будто бы знакомый, но кто это?
Книги мгновенно притихли и притворились обычными, не волшебными. А Ринка внезапно осознала, что стоит босиком, в одной только шелковой сорочке. Длинной, по щиколотку, но сверху – на тонюсеньких бретельках и едва прикрывающей грудь. По спине щекотно пробежали мурашки, пальцы на ногах поджались. А вот свербеть в носу перестало, как будто пыль исчезла.
С трудом отведя взгляд от перламутрово-зеленой обложки, Ринка начала оборачиваться – медленно, ужасно медленно, словно фолиант не отпускал ее. Даже сделала еще один крохотный шажок вперед, к шкафу.
Серебристые нити вновь зашевелились, натянулись, и Ринке показалось, что они превратились в сеть – и все равно она была не в силах устоять на месте. Даже о том, что кто-то пришел в библиотеку, и она хотела обернуться, почти забыла…
Горячие сухие ладони легли ей на глаза, и тот же самый голос приказал:
– Место! – и непреодолимое желание взять в руки фолиант исчезло, а из шкафа послышался разочарованный не то рык, не то вздох.
Одновременно с этим Ринку обдало колкой прохладой, словно порывом ветра с нее сорвало теплый и ласковый кокон. Но ведь сорочка осталась на ней, а больше ничего и не было? Как странно!
– Ты очень неосторожна, – шепнули позади Ринки, и на смену прохладе пришло тепло мужского тела и горько-терпкий, знакомый и обещающий что-то хорошее запах. Но она все равно невольно вздрогнула, не столько от неожиданности, сколько от обостренного ощущения чужого тепла и собственной почти-наготы. – Все хорошо, – сказали ей, едва касаясь дыханием и губами ее уха, но так и не убрав ладоней с ее глаз.
Она бы поверила, если бы могла понять – кто это? Почему она согласна, что незнакомец имеет право обнимать ее, и почему ей кажется правильным прижаться к нему спиной и склонить голову, подставляя шею под поцелуи?
И пока она гадала, тело сделало все само – и прижалось, и подставило шею. А незнакомец тут же провел по ней губами, рождая внутри Ринки волну предвкушения и заставляя ее сердце биться быстрее. А еще у нее почему-то образовалась слабость в коленях, и безумно захотелось схватиться за надежную мужскую руку… или плечи… или что-то еще… И понять, наконец…
– Кто ты? Я хочу видеть!
Мужчина вместо ответа потерся об нее бедрами, так и не убирая ладоней с ее глаз, и Ринка тихоньки вскрикнула, таким ярким и неожиданным было удовольствие. Просто от того, что она почувствовала его возбуждение.
– Чш, ты увидишь меня чуть позже. Пока нельзя.
– Чуш-ш-шь! – пошелестело где-то рядом и вокруг, и Ринки как будто коснулась паутина. – Мош-ш-шно! Все мош-ш-шно! Он лш-ш-шет!
Мужчина позади Ринки на миг оторвался от ее плеча и тихонько рыкнул – как большой зверь, совершенно нечеловеческим звуком. Паутина исчезла, а Ринке внезапно стало весело, словно внутри забурлили пузырьки от шампанского.
– А почему нельзя? Ты превратишься в тыкву?
На миг мужчина опешил.
– Почему в тыкву?
– Потому что в детстве надо сказки читать, – тут же ворчливо отозвались с книжной полки, – а не забивать голову всякими глу…
– Р-разговор-рчики, – снова рыкнул мужчина, и ворчливый голос осекся, зато кто-то неподалеку тихо-тихо захихикал. – А ты, получается, читала сказки?
– Ага.
Ринка смущенно повела обнаженными плечами; она знала, что их окружают всего лишь говорящие книги, но все равно… подглядывают же! Она никогда не занималась этим… ну… она даже целоваться на публике стеснялась. А тут сразу целая библиотека, а она почти голая, а мужчина не на шутку возбужден, и чем это все закончится… ой… она очень-очень хорошо представляла себе, чем. И от этих картинок смущалась еще больше.
Нет, пожалуй, больше всего она смущалась от того, что не знала – кто этот мужчина, но все равно позволяла ему… и сама хотела гораздо большего… ой-ой. Кто-то здесь нехорошая девочка…
– Ты принц или чудовище? – постаралась она перевести тему, просто чтобы было не так стыдно.
– Разумеется, чудовище, – о ее затылок и шею потерлась горячая щека, а ее лопатки пощекотали шелковистые волосы. – Страшное…
– …но симпатичное, – хихикнула Ринка. – Щекотно!
– Очень стр-рашное! – не то рыкнули, не то засмеялись позади, и прикусили Ринку за холку, и тут же зализали укус, и спустились губами вниз, между лопаток…
Она задохнулась и выгнулась, чтобы не разрывать контакт с горячим мужским телом, но у нее не вышло. Он отстранился, оставив лишь ладони на ее глазах.
С трудом подавив разочарованный стон, Ринка замерла. Нет, она не боялась, что он уйдет и оставит ее одну. Она понимала, что все что она хочет – будет. Но… не была в этом уверена. И от этой неопределенности, и внезапно сладкой зависимости – от его желания, от его воли – ее ощущения невероятно обострились. И, кажется, она ему доверяла. Не зная ни его имени, ни его внешности, ничего!..
Хотя нет!
Перед глазами внезапно всплыла картинка (из фильма?): светлый зал, публика в костюмах девятнадцатого века, и в центре кадра черноволосый аристократ – элегантный, харизматичный, опасный и безумно привлекательный. Он зол, как тысяча чертей, дамы и кавалеры отшатываются от него, и сейчас что-то будет…
– Людвиг. Тебя зовут Людвиг.
Мгновение удивленного молчания, потом тихий-тихий смех и такой же тихий приказ. Нет, просьба:
– Закрой глаза. Сама.
– А… – Ринка хотела спросить, зачем, но не стала. Просто согласилась. – Ладно.
Теплые ладони скользнули по ее скулам и зарылись в волосы. Вытащили шпильку, растрепали освобожденные пряди. Погладили плечи.
Безумно хотелось податься им навстречу, как кошка подставляется под гладящую ее руку, но каким-то седьмым чувством Ринка чуяла – он ждет, что она будет стоять неподвижно. Позволит собой любоваться.
Может быть, она слышала это в его неровном, ускоренном дыхании. Или в сумасшедшем биении собственного сердца.
– Ты очень красива, – словно нехотя, словно на чужом и сложном языке, шепнул Людвиг. И взял ее за руку. – Идем со мной.
Ринка пошла с ним, не открывая глаз и не обращая внимания на недовольный шелест позади:
– Вернис-сь!
Но она даже не попыталась обернуться. Только улыбнулась и чуть сильнее сжала мужскую ладонь. Она знала, – неизвестно откуда, но это не имело значения, – что Людвигу нравится ее доверие и послушание. А самое странное, что ей самой нравилось доверять и слушаться. Новое, непривычное ощущение…
Она почти вспомнила, почему на самом деле доверять и слушаться нельзя, но тут по ее лицу снова мазнули волосы… или шерсть… или паутина… неприятные воспоминания исчезли, оставив лишь любопытство, доверие – и предвкушение. А через мгновение сильные мужские руки потянули ее к себе, и она оказалась прижатой к твердой груди. И не только груди, о да… Под Ринкиной щекой отказалось плечо, обтянутое чем-то шелковистым, вроде батиста, а ее руки словно сами собой обняли Людвига за шею.
– Рина? – одновременно с вопросом Людвиг приподнял ее голову за подбородок и, мгновение подождав (Ринка послушно держала глаза закрытыми, хотя ей ужасно хотелось увидеть его), коснулся губами ее рта.
Нежно. Словно изучая, пробуя на вкус.
Она тоже изучала и пробовала, и ей определенно нравилось – и легкий привкус шоколада, и запах чистого, здорового мужчины, и гулкое, быстрое биение его пульса под ее пальцами.
– Теперь можно? – спросила она, едва поцелуй прервался.
– Да.
Она целую секунду промедлила. Вдруг она ошиблась, и это – не Людвиг?.. а кто такой, кстати, Людвиг? Вряд ли они познакомились на съемках фильма… Но ее губ снова коснулось мужское дыхание, и она распахнула глаза. Как раз вовремя, чтобы заглянуть в его глаза, синие, как Средиземное море, и такие же манящие. И через мгновение все странные мысли вылетели у нее из головы.
Этот поцелуй был совсем иным. Жадным, требовательным, горячим. И Ринка отвечала так же горячо и жадно, недоумевая: почему это прекрасное ощущение кажется новым? Ведь это Людвиг, ее Людвиг, он был рядом с ней всегда и будет всегда!..
Она потянулась к застежке его рубашки, но не нашла ее – и требовательно дернула ворот, желая скорее дотронуться до обнаженной кожи. Кончики пальцев покалывало от удовольствия и нетерпения, внизу живота потяжелело, налилось жаром, и каждое прикосновение – его губ, его рук, даже шершавой ткани его брюк сквозь тонкий шелк сорочки – казалось невероятно ярким и необходимым. И когда Людвиг, не разрывая поцелуя, потянул с себя рубашку, Ринка радостно запустила под нее обе руки – наконец-то ощутить его, огладить напряженные тугие мышцы, рельеф спины, провести вниз по твердым костяшкам позвонков… а когда она скользнула пальцами под ремень его брюк, Людвиг вздрогнул, отстранился…
Ринка разочарованно выдохнула – нельзя, нельзя отнимать у нее это великолепное мужское тело, она еще не успела, да ничего она не успела!..
Разве что смотреть, как Людвиг торопливо расстегивает ремень, не отрывая от нее потемневшего взгляда, судорожно сглатывает, облизывает пересохшие губы – и Ринка машинально повторяет за ним, и впитывает, впитывает каждое прекрасное мгновение… каждое движение изящных пальцев, изгиб запястий, показавшуюся дорожку темных волос…
Почему она раньше не замечала, как это красиво и эротично – мужчина, торопливо снимающий с себя штаны?
Прикусив губу, она дотронулась до низа его живота, улыбнулась, ощутив его судорожный вдох, и накрыла ладонью освобожденную из плена горячую, нежную плоть.
Боже, как хорошо!.. И как хочется скорее, прямо сейчас, почувствовать его в себе! Там, где тело изнывает от нетерпения! А еще хочется…
Ринка провела обеими ладонями по его животу и груди вверх, задержавшись на ключицах, и там же, где остановились пальцы, дотронулась губами. Осторожно, вдоль косточки, лизнула плотную, чуть влажную кожу, почувствовала ее вкус и запах.
И повела плечами, помогая ему избавить ее от ненужной сорочки, прижалась всем телом, прерывисто вздохнула, когда он сжал ладонями ее обнаженные бедра…
– Кто так делает, ну кто так делает? – проскрипело откуда-то сверху. – Никакого терпения, молодежь пошла! Вот наше время… – сверху мечтательно зашелестело, а потом пустилось в воспоминания, от которых у Ринки мгновенно загорелись уши.
Она замерла, взглядом ища что-нибудь, чем можно запустить во вконец обнаглевшие книги: настольная лампа? Чернильница? Чей-то лысый бронзовый бюст? Подушка с дивана?..
Людвиг тоже на миг замер, оторвался от ее плеча, которое увлеченно целовал, и хмуро глянул на книжные полки. Оттуда что-то посыпалось, взвились клубы пыли, кто-то закашлялся, а кто-то зашикал. В точности ученый совет!
– Особо умных советчиков упокою, – он не повышал голос, нет. Но ученый совет резко заткнулся, а потом зашелестел страницами, делая вид, что они тут вовсе ни при чем.
– А мы что, а мы ничего… Никого не трогаю, примус починяю… – зашептало на разные голоса. Очень испуганные голоса. И в библиотеке потемнело.
Ринке стало безумно смешно, и в то же время – невероятно приятно и горячо. Страшное-престрашное чудовище рычит на пыльную мудрость, а та цитирует Булгакова и прячется. И чудовище – самое сильное, самое красивое, самое… самое ее, вот!
– Завидуйте молча, – сказала она, обернувшись к подернутым дымкой книжным полкам и показав им язык. Спрятались, значит. Еще бы цветочками притворились!
Словно в ответ на ее мысли дымка заволновалась, сгустилась – и перед книжными полками нарисовалась мексиканская саванна, поросшая желтоватыми кактусами с крупными лиловыми цветами. Кактусы были полупрозрачные, но на вид очень, очень колючие.
Людвиг хмыкнул, запустил руку в Ринкины волосы на затылке, погладил. И с улыбкой склонился к ее губам.
– Ты удивительно прелестна в гневе, моя герцогиня, – в его голосе насмешливые нотки мешались с хрипотцой возбуждения.
Вместо ответа – которого никто и не ждал – Ринка его поцеловала. И закинула ногу ему на бедро, потерлась о него животом… О, реакция ее восхитила: Людвиг тут же приподнял ее за бедра, развернулся вместе с ней – и усадил ее на край дивана, оказавшись на коленях между ее ног. У Ринки даже голова закружилась от такого напора. А может быть, от нетерпения. Она вся пылала, ее кожа требовала прикосновений, все ее тело дрожало и плавилось, готовое принять новую форму – его форму, вобрать его в себя, сжать…
Когда он вошел, резко, на всю глубину, Ринка застонала и откинула голову, вцепившись его плечи. Мощные, бугрящиеся мускулами. Это было так хорошо… так правильно… Только мало, мало!
И она подавалась навстречу каждому его движению, чтобы быть еще ближе, чувствовать его еще полнее, быть с ним одним целым…
Где-то на задворках сознания мелькнуло недоумение: неужели бывает настолько хорошо? Вот именно так, как нужно, как просит ее тело, с правильной скоростью, и она точно знает – он не остановится, будет двигаться именно столько, сколько ей нужно…
Да, именно так!..
Жар внутри ее рос, ширился, вытеснял случайно забредшие мысли, выжигал все страхи и сомнения – и переплавлялся в чистейшее, невероятное наслаждение. Огромное. Неудержимое. Как цунами.
И перед самым пиком, просто чтобы быть еще ближе, она запустила руку ему в волосы, потянула к себе – сильнее, ну же, сейчас!.. – и рассыпалась на мелкие осколки, на крохотные звездочки… а над ней, в ней, вокруг нее – был он, ее мужчина. Людвиг.
– Людвиг, – шепнула она, чувствуя, как он содрогается внутри нее, как отчаянно быстро бьется его пульс, и как его дыхание щекочет влажные волосы на ее виске.
И его усталую улыбку она тоже чувствовала. Вместе крепкими, надежными объятиями. И почти успела услышать, как он шепчет ее имя – нежно, сумасшедше нежно…
– Рина… Рина!
И открыла глаза.
На нее очень внимательно смотрели синие, как летнее небо, глаза с узкими вертикальными зрачками.
– Мр-рр? – сказала кошка по имени Собака и переступила лапками по Ринкиной груди. – Мр-мр!
Ринка догадалась, что это означало «хватит спать, ленивый человек, чеши!»
Чесать кошку не хотелось, так что Ринка протянула к ней руку из чистой вежливости. А хотелось обратно в сон… ох, какой был сон!..
Жар залил ее от самых ушей – и сконцентрировался сладкой тяжестью между бедер. Вот что с ней такое, а? Меньше суток знакомы с Людвигом, а она уже смотрит про него такие сны! Такие…
На этом месте слова закончились, остался один немой восторг и обида – ну почему это был всего лишь сон? Почему в реальности мужчины не бывают настолько чуткими, понимающими, сильными и уверенными! То есть бывают, но как-то по отдельности. Вот Петр всегда был уверен, что лучше знает, что ей нужно, и как-то не слишком прислушивался к ее желаниям. Влад… о том разе даже вспоминать не хотелось. Гормоны, угар первой любви, все второпях, на эмоциях, и она даже толком ничего не почувствовала… Великий Ктулху, какой она была дурой! По сравнению с Людвигом… да никакого сравнения!..
И как же трудно напоминать себе, что это был всего лишь сон! Ощущения-то самые настоящие!
Ринка снова залилась жаром и зажмурилась, вспомнив ощущение губ Людвига. Сладко-о…
– Мадам Рина, вы проснулися! – вырвала ее из грез Магда. – К вам герр Мессер пожаловали! Вам платье подать? Их светлость вам платьев назаказали, красивенные! Аж целый шкап!
– Ага, – неуверенно отозвалась Ринка.
Через мгновение ее закружил рыжий ураган, сияющий счастливой улыбкой. Причесывая и одевая ее в сливочное, вышитое букетиками фиалок домашнее платье, Магда умудрялась одновременно восхищаться красотой своей хозяйки, строгостью Рихарда, волшебным штруделем фрау Шлиммахер, виллой, мобилем герра доктора и его обходительностью, и все это с неподражаемым деревенским прононсом.
– Не так быстро, – наконец, взмолилась Ринка.
Рыжая тут же зажала рот ладошкой и сделала круглые глаза:
– Ай, простите, мадам! Вы ж только со сна, а я тут с глупостями-то со своими!.. А велите, я вам в утрешний будуар подам чаю со штруделем? Рихард говорит, в утрешном будуаре прилично принимать герра доктора! Или лучше в столовой?
В голосе Магды звенел детский восторг: ах, какой дом! Фрау Цветочнице и не снилось! А Ганс, глупый Ганс, умер бы от зависти, увидев ее здесь, рядом с настоящей герцогиней! Ринке не надо было магического дара, чтобы прочитать все это на открытом, почти детском лице… Наверняка девчонке еще шестнадцати нет.
– Хорошо, доктора приму в будуаре, а чай подавай в столовой, – вздохнула Ринка.
Она чувствовала себя хозяйкой ирландского сеттера: очень много радости, дружелюбия, энергии, рыжей шерсти и умильных глазок, но полностью отсутствующие в лексиконе слова «тишина» и «покой». И ведь на это совершенно невозможно сердиться! Особенно когда рыжая непоседа с искренним восхищением достает из коробки атласные туфельки и примеряет их на тебя:
– Вам ножку не обжало, нет? Они ж маленькие! Как на куколку! Вот свезло-то Черному герцогу… – Магда осеклась и подняла на Ринку обеспокоенный взгляд. – Вы простите, мадам, я не… ну… все так говорят. Только их светлость совсем не такие, они… они хорошие, да! А эти пусть…
Ринка засмеялась. Магда с распирающими ее сплетнями была такой забавной и трогательной! Вот точно, сеттер-уши-по-ветру.
– Ты мне все-все расскажешь, только после ухода доктора, хорошо? – улыбнулась ей Ринка.
Магда тут же закивала, да так, что косы запрыгали по плечам. Видно было, что ее распирает со страшной силой, но она держится, как партизанка на допросе.
– Беги, приглашай герра Мессера в будуар и вели накрывать к чаю.
Магда снова закивала, сияя голубыми глазищами. А Ринке очень-очень захотелось приказать: «апорт!». Но она удержалась. Нехорошо обижать девушку, пусть даже прислугу…
О Великий Ктулху! Я что, уже начала мыслить, как герцогиня? Всего лишь прислугу! Буржуйская твоя морда, Агриппина Николаевна. Давно ли сама мыла пробирки в лаборатории, чтоб протянуть от стипендии до стипендии? Аристократка из Нью-Васюков!
Магда убежала звать доктора, так что Ринка без опаски показала своему отражению язык. Отражение, кстати, было неприлично раскрасневшимся и довольным. Никакой аристократической бледности, здоровый рязанский румянец. И глаза, как у обожравшейся сметаны кошки. Кстати о!
– Кис-кис, – позвала она.
Собака тут же запрыгнула ей на колени, словно только и ждала приглашения. И замурлыкала.
Вот так, с кошкой на руках, Ринка и явилась в утренний будуар, такой же светлый, просторный и ни капельки не напоминающий замок некроманта. Правда, выглядел он нежилым, да и спальня тоже. Как будто оформлял нанятый дизайнер, а не хозяйка дома.
Впрочем, о предыдущих хозяйках она скоро все узнает. С таким-то шпионом, как Магда!
– Герр Мессер, рада вас видеть, – она улыбнулась и протянула руку для поцелуя жизнерадостному толстячку.
– Прекрасно выглядите, ваша светлость, – поставив у двери кожаный саквояж, наверное, одинаковый у всех докторов всех миров, герр Мессер приложился к Ринкиной руке, заодно прощупав пульс. – Я несказанно рад прекрасному началу вашего брака!
Ринка не совсем поняла, что именно доктор назвал прекрасным началом брака, может быть, что ее до сих пор не съели фамильные привидения? А, неважно. У нее слишком хорошее настроение, чтобы думать о всякой ерунде. Тем более что она ужасно, просто ужасно голодна!
Как всегда после хорошего секса… но… это же был сон! Так что – просто потому что завтрак был очень давно.
– Для вас – фрау Рина, доктор. Сегодня фрау Шлиммахер приготовила вишневый штрудель, вы же не откажетесь составить мне компанию?
– Божественный запах!.. Но сначала позвольте, я вас осмотрю.
– Э… мне нужно раздеться?
– Нет-нет, что вы! – доктор попятился в удивлении, а Ринка мысленно надавала себе тумаков: как можно было забыть, что здесь не двадцать первый век с его свободой нравов! – Я все прекрасно увижу и так.
– У вас все совсем иначе, чем я привыкла, – вздохнула она и похлопала ресницами: роль блондинки – спасение от любых неудобных вопросов. – Сложно вот так сразу в незнакомую культуру, не зная толком ни ваших традиций, ни взаимоотношений. Как нырнуть в реку с пираньями.
– Что такое пираньи?
– Такие зубастые рыбы. Герр Мессер, я не знаю, что вам рассказал Людвиг…
Доктор поднял раскрытые ладони:
– Ничего, ровным счетом ничего! – разулыбался он. – Ваши секреты пусть останутся при вас. Я, видите ли, очень ценю спокойный сон и рассчитываю дожить до старости. Глубокой старости. Моя забота – ваше здоровье, фрау Рина. Надеюсь, ваш супруг не будет против вопроса: атипичная реакция на проклятия – это свойство всей вашей семьи или только ваше?
– Понятия не имею, – она снова похлопала ресницами как можно наивнее. – Видите ли, до сих пор никто не пытался нас проклинать, – Ринка одарила его очаровательной улыбкой.
– У вас, видимо, крайне благоразумные соотечественники. Вы позволите вашу руку?
– Разумеется! – по крайней мере, тут она не опростоволосится. Это всего лишь рука. – А скажите, герр Мессер, вы были знакомы с фрау Эльзой Бастельеро?..
На лице доктора расплылась чисто мужская самодовольная улыбка, он кивнул и начал было говорить, но тут распахнулась дверь, и на пороге показался Людвиг.
Ринка шагнула ему навстречу, позабыв, что доктор держит ее за руку – так рада была, что супруг вернулся…
– Фрау Рина, герр Мессер.
И без того хмурый Людвиг нахмурился еще больше, от него пахнуло физически ощутимой злостью. Ринка в недоумении замерла.
– Людвиг?
– Продолжайте, не буду вам мешать, – бросил он холодно, развернулся и буквально вылетел из будуара.
Ринка перевела удивленный взгляд на доктора.
– Что это было?
– У вашего супруга очень нервная и ответственная служба. Возможно, он просто устал.
Ринке очень, очень хотелось, чтобы доктор оказался прав. Но что-то ей подсказывало, что дело гораздо серьезнее. И она совершенно не понимает, что происходит и что ей с этим всем делать! А главное, почему ей не все равно, в каком чертовом настроении явился ее чертов супруг! Она, между прочим, как приличная жена – ждала, радовалась его приходу, чуть на шею не бросилась! А он? Какого черта ему вообще надо, этому… этому проклятому некроманту?!