Несколько мгновений Саша ждала, что старушонка сейчас дрыгнет ножкой и затрясется от смеха, радуясь безобразной своей шуточке. Вместо этого Галка подняла к подруге бледное лицо и выговорила, заикаясь:
– С-сашка, она м-м-мертвая!
Стриж присела на корточки над покойницей и проверила пульс. Последняя надежда на то, что Елизавета Архиповна порадует ее слух хихиканьем, растворилась бесследно.
– М-м-мертвая, – повторила ошеломленно Исаева.
«Конечно, мертвая! – чуть не рявкнула Стриж. – Какой же ей быть, когда ты ее и прикончила!»
Вместо этого Саша тряхнула подругу за плечи:
– Как это случилось? Как?!
Галка помигала непонимающе и вдруг вышла из ступора. Долю секунды Саше казалось, что сейчас по черепу достанется и ей.
– С ума сошла?! – заорала Исаева шепотом. – Думаешь, это я ее?.. Я три минуты назад здесь оказалась! Выхожу на поляну – а она тут! Мертвая! И вообще, захоти я ее убить, я б ее прямо за столом солонкой и отоварила!
Отчего-то именно последний довольно нелепый аргумент убедил Сашу в том, что подруга не врет.
– Не убивала? – на всякий случай переспросила она.
– Господи, Стриж! Нет, конечно!
– Но отчего-то же она умерла!
– От старости!
– Шла, шла, раз – и скончалась от старости? – подозрительно сощурилась Саша.
– Может, перенервничала? – предположила Галка.
– Перенервничала?! Она-то? Если от нервов помирают, здесь мы все должны лежать посиневшие и тихие. Кроме нее. Меня чуть кондратий за столом не хватил. А мне ведь она никаких гадостей не сказала.
– Просто не успела, – утешила Галка.
Обе женщины уставились на покойную старушку.
– Ты точно никого не видела?
– Говорю тебе, я вышла – а они тут лежат с гномом!
– Каким гномом? – непонимающе спросила Саша.
– Вот с этим же! – прошипела Исаева и ткнула вниз пальцем. – Стриж, включи башку, если не хочешь рядом валяться!
Саша Стриженова не только не хотела валяться рядом, но всей душой желала быть как можно дальше и от соснового леса, и от Елизаветы Архиповны, и даже от своей подруги Галки Исаевой.
– Ты в «Скорую» позвонила? – спросила она, доставая телефон.
– Ты что? Какая еще «Скорая»?
Саша уставилась на подругу.
– Шавловская. Какая тебе еще нужна?
В глазах Исаевой сверкнул недобрый огонь.
– Вот что, Стриж, никому мы звонить не станем. Ясно?
– То есть как?
– А вот так!
– Галка, ты сдурела? – осторожно поинтересовалась Саша.
– Стриж, послушай! У меня судьба решается! Мне нужно еще два часа выдержать этот проклятый ужин!
– Какой еще ужин?! Галка, человек умер!
– Так себе человек был, по совести говоря.
Саша на секунду потеряла дар речи.
– Да какой бы ни был! – выдохнула она наконец. – Все, я звоню в «Скорую».
– Стой!
Галка вскочила, отпихнула жизнерадостного гнома в сторону и в два прыжка оказалась возле Саши.
– Стриж, я тебя умоляю! Два часа! Дай мне два часа! Она все равно скончалась, ей уже не поможешь ничем!
– Галка, что ты несешь? А вдруг она не совсем умерла?
– Как это не совсем? – изумилась Галка. – Местами, что ли?
Саша потрогала старушку за руку.
Пульс не прощупывался.
– Вдруг у нее летаргия? Или эта… каталепсия.
– Идиотия, – припечатала Галка. – У тебя. Короче: мне нужно время. Давай будем считать, что у нее летаргия. Пусть она пару часов полетаргирует в уголочке, а когда ужин закончится, мы ее достанем.
– Это ты меня достала! – взвилась Стриж. – Галка, так нельзя!
Щеки Исаевой вспыхнули лихорадочным румянцем.
– Два часа, – повторила она шепотом. – А потом хоть меня сдавай в полицию.
– Да что они изменят, эти твои два часа? – заорала тоже шепотом Саша.
– Чертов ужин закончится! Для Олега это важно, понимаешь?
– Нет! Не понимаю и не хочу понимать!
– У них традиция… Примета… Я тебе говорила! Эта вечеринка важнее свадьбы!
– Галка, иди к лешему!
Галя схватила ее за руки, и Саша чуть не вскрикнула от ее горячечного прикосновения.
– Все наперекосяк, – забормотала она. – Кристина, Григорий, старуха со своим бесплодием… Но еще можно все исправить. Если только ничего не случится.
– Но уже случилось!
– Только мы об этом знаем! И будем молчать!
– А я не буду! – разъярилась Саша. – Галка, ты совсем свихнулась со своей последней любовью. Иди к черту! Групповое помешательство – не для меня.
Галя перестала сжимать ее и отодвинулась. Лицо ее утратило исступленное выражение и стало собранным и волевым.
«Вот теперь пора всерьез бояться», – поняла Саша.
Боялась она не за себя, а за Галку. Внешняя нервозность Исаевой никогда ее не обманывала: Саша отлично понимала, что это всего лишь оболочка. Сковырни трясущийся студень – и внутри обнаружится танк на гусеничном ходу. Кажется, герой фильма «Чародеи» говорил: «Видеть цель, верить в себя, не замечать препятствий». Галка замечала препятствия. Надо же ей было знать, что предстоит уничтожить.
– Ты что там задумала?
Исаева сосредоточенно кусала ноготь.
– Галка!
– Не мешай.
– Галка!
Исаева поднялась и посмотрела на нее сверху вниз.
– Сашка, я его люблю, – сухо сказала она. – И он меня любит. Но вот именно сейчас все висит на волоске. Я это чувствую. И не вздумай говорить мне, что браки заключаются на небесах. Если б это было так, то когда я выходила за Сеню, там бы половина ангелов передохла от смеха. Молчи!
Саша вообще ничего не говорила. Она с оторопью смотрела, как румянец на острых исаевских скулах разгорается все ярче. Отблески внутреннего пламени сверкали и в ее глазах. В эту минуту перед Стриженовой стояла не Галка, когда-то рыдавшая у нее на кухне о том, что три года жизни впустую потрачены на прожорливое ничтожество, а стенобитное орудие таран. И это орудие готовилось нанести удар.
– Ей, – Галка кивнула на старушку, – уже ничем не поможешь.
– Может, ты ее с собой заберешь и за стол посадишь?
– В общем, так: я сделаю вид, что ничего не произошло, – железным голосом отчеканила Исаева. – Вернусь, закончу это проклятое празднование – а там будь что будет.
Саша посмотрела на Елизавету Архиповну. Потом на Галку. Потом снова на Елизавету Архиповну.
Исаева скрестила руки на груди.
– Галь, ты ничего не замечаешь? – осведомилась Саша.
– Что?
– Серьезно, ничего?
Галка даже огляделась. Только ее недоумевающего вида Саше и не хватало, чтобы ее терпение окончательно лопнуло.
– Труп, например! – заорала она. – Думаешь, ты можешь так просто оставить тут Елизавету Архиповну и надеяться, что на нее никто не наткнется? Или ты ждешь, что она сойдет за фрагмент рельефа? Мол, разбросал тут кто-то мертвых старушек, бывает, не обращайте внимания!..
Она закашлялась от переполнявшего ее возмущения.
– Разумеется, нет, – отрезала Исаева тоном глубокого превосходства. – Я не собираюсь ее здесь оставлять.
– Вот и правильно! То есть подожди, – спохватилась Саша, – что значит не собираешься оставлять?
– Господи, Стриж, не будь идиоткой! Ну конечно, я собираюсь ее спрятать.
Саша бежала, спотыкаясь, по тропинке, и непечатно ругала про себя всех твердолобых идиотов обоих полов. Ей срочно требовался Макар Илюшин, поскольку она не понимала, что ей делать.
Совершенно не понимала.
Саша Стриженова привыкла рассчитывать на себя. Она была самостоятельная женщина, профессионал своего дела, ответственный квартиросъемщик, заемщик в банке и прочие статусы, из которых собирается, как из конструктора, взрослая личность. В данную минуту эта взрослая личность хотела только одного: перевесить решение на кого-нибудь другого, еще более взрослого.
– Макар!
Как же трудно кричать вполголоса! А громко нельзя. Набегут Сысоевы, станут спрашивать, все ли в порядке, что это вы тут орете как оглашенная, Александра, и кстати, не встречалась ли вам наша любимая прабабушка Елизавета Архиповна?
Представив такое развитие событий, Саша похолодела.
– Макар!
Куда же он делся?
Саша добежала до калитки и остановилась, вглядываясь в сгущающиеся сумерки. Окна сысоевского дома светились желтым, внутри громко разговаривали, хлопали дверями, чем-то звенели и стучали. Неужели Илюшин с ними?
«Макар, там невеста прячет мертвую старушку, я не знаю, что мне делать, срочно пойдем со мной и отберем у нее труп».
Блестяще.
Саша прислонилась к калитке и закрыла глаза.
Истина заключалась в том, что она даже не знала, что говорить Илюшину. Однако при этом со свойственной влюбленным женщинам последовательностью ни секунды не сомневалась, что Макар поможет.
Пять минут назад Галка Исаева взгромоздила на себя маленькую легенькую Елизавету Архиповну и, сопя, направилась прочь. Сашины вопли о месте преступления были проигнорированы. «Я… должна… ее спрятать! – прокряхтела Галка. – Потом положу на место».
На место. О господи.
Стриженову разрывало от необходимости хоть что-нибудь предпринять.
«Я в полицию звоню!» – бессильно пригрозила Стриж вслед Галке.
«Звони! – прокряхтела Галка, скрываясь за деревьями. – Вонзай нож в беззащитную спину».
И исчезла в сумраке вместе с покойной Елизаветой Архиповной на горбу. А Саша осталась на оскверненном месте происшествия. Она сделала было шаг вслед Галке, наткнулась на что-то и чуть не вскрикнула от неожиданности: из зарослей черники ей милостиво улыбался садовый гном.
А через минуту из кустов бесшумно выступил рыжий кот, уселся рядом с гномом и принялся вылизываться, время от времени заинтересованно поглядывая на Сашу.
– Берендей, тут все сошли с ума! – шепотом поделилась Стриж.
– Мр-р, – согласился кот.
Саша осознавала, что самое правильное – обратиться в полицию. Отчего же, интересно, именно правильные решения сплошь и рядом вызывают тошноту и отвращение?
Они с Исаевой провели три года вместе. Дурацкое времечко! Половину времени хохотали до слез, половину плакали до икоты. Одни колготки на двоих, так что никаких свиданий одновременно. А туфли! Одна-единственная бесподобная Сашкина пара – серебристые, как роса, на каблучке-рюмочке: подарок родителей. Конечно, она разрешала носить их Исаевой, благо размер позволял. Однажды Галин ухажер в ссоре обозвал ее дурой. Галка сняла туфлю и лупила его до тех пор, пока от обуви не отвалился каблук. Рассматривая вечером безвременно погибшую туфлю, Саша посоветовала: «В следующий раз двумя лупи, по очереди. На плоской подошве бегать удобнее». А Галка вдруг заревела и кинулась прощения просить, дурында.
Пустяки какие-то вспоминаются. Однокурсница Лариса, девица безмерной, прямо-таки космической глупости, как-то сообщила напыщенно, что решила назвать своего сына Цитрамоном. Мол, редкое имя, и мальчик будет красавчик. «Ты откуда его взяла, это редкое имя?» – давясь смехом, спросила Саша. Древнегреческое, отрезала Лариса. «Ибупрофеном назови! – серьезно посоветовала Исаева. – Всех известных философов так звали. Уменьшительное – Проша». «Аспирином Валерьяновичем можно», – прошелестела Саша. «А если девочка, то Люголь». «Люголь Евгеньевна!» «Можно и Люголь Борисович!» И хохотали, повалившись на подоконник и дрыгая ногами от счастья.
Лариска, кстати, потом наябедничала на них в секретариат, что курят за институтом. Хотя Сашка не курила, только сигарету вертела в пальцах за компанию.
А драка с пьяными пэтэушницами в парке за качели! А украденная у обеих в один день стипендия (обе тут же нашли работу и потом врали друг другу, что родители присылают денег. Стриж строчила на машинке какие-то трусы в холодном подвале, а чем занималась Галка, она так и не выяснила толком).
Исаева давно вписала себя в Сашину биографию красными чернилами. И подчеркнула для верности.
Но пес бы с ней, с биографией! Мало ли кто там плавает, как муха в борще. Не это объединяло Исаеву со Стриженовой, по правде говоря.
Ощущение сопричастности другу другу – вот от чего никуда не деться. Галка была родной. Ангелы, что ли, ставят печати, маркируя тех, кто попадет после рождения в одну когорту. Ты не видишь печать, но ощущаешь шестым чувством. По ней узнаешь своих, даже если встретились на пять минут в прокуренном тамбуре плацкарта «Москва – Томск» и сразу же разбежались навсегда.
Куда бы и на сколько лет Галка ни пропадала, Саша всегда знала, что Исаева где-то рядом. Встретившись после долгого перерыва, они начали разговор с того же места, на котором оборвали его восемь лет назад.
Саша никогда не задумывалась над тем, какая из нее получилась подруга. Но в табеле о рангах дружбы ее чин был бы не ниже штаб-офицерского.
События неслись стремительно и непредсказуемо, как пьяный лыжник под гору, и задержать их не было никакой возможности. Саша подозревала, что близок миг, когда на пути у лыжника окажется и Галина. Достаточно ей наткнуться, скажем, на отца жениха. «А что это вы такое тащите, Галочка?» И все. Десять лет за предумышленное.
А если Петруша Сысоев, узрев застывший в окончательной насмешке лик Елизаветы Архиповны, схватится за сердце и приляжет на травку с инфарктом, то и все двадцать.
– Мака-ар!
Пока Саша металась вокруг дома, Макар Илюшин уходил все дальше и дальше от участка Сысоевых. К уху он прижимал сотовый телефон и время от времени бурчал в него что-то неодобрительное.
Едва ему позвонили, он сразу понял: разговор вырисовывается не самый приятный, а главное – требующий полного внимания. Общаться же в доме, где каждую минуту кто-то орал, хохотал, звал с ним выпить или просил смастерить арбалет вместо лука, было немыслимо. Поэтому Макар тихо исчез.
– Ты уверен, он так и выразился? – спросил он в трубку. – «Ваш друг вернулся»?
Собеседник заверил, что именно так и было сказано.
– Он передал, чего хочет от меня?
– Нет, – сказал человек, которого явно тяготил этот разговор. – Он лишь просил сообщить о том, что снова здесь.
– И счел нужным поставить меня в известность, – задумчиво проговорил Макар. – Спасибо, дружище.
Он нажал на кнопку отбоя и постоял, качаясь с пяток на носки. В это время Саша Стриженова подпрыгивала под окнами, пытаясь разглядеть Илюшина в комнате, но каждый раз натыкалась взглядом лишь на выпученные в поэтическом экстазе глаза Пахома Федоровича.
– И зачем же он решил вернуться? – вполголоса осведомился Илюшин у куста лебеды.
Подскакивая на ухабах, мимо проехала машина. Фары ослепили Илюшина, и он спохватился, что пора возвращаться. Но прежде нужно было позвонить Бабкину.
– Серега, как там рыбалка?
– Фигово, – пробасил Бабкин. – Кстати, у меня для тебя новости.
– У меня для тебя тоже. Начинай.
– Что скажешь о Монтекки и Капулетти шавловского разлива?
– Неужели Сысоевы?
Бабкин одобрительно хмыкнул.
– Точно так.
– А кто второе семейство?
– Долго рассказывать, давай при встрече. Как у вас там дела? Невеста удила еще не закусила?
– Даже копытом никому в лоб не дала, – заверил Макар. – У меня новость круче.
– Да брось. Ты мою еще не слышал. Монте-Кристо лежит в красном углу ринга в нокауте.
– Похоже, Михаил Гройс вернулся, – сказал Макар.
В трубке раздался долгий свист.
– Точно?
– Не точно. Но похоже на то.
– Вот старый хрыч. Чего хочет?
– Понятия не имею. Пока что предупредил нас, что он здесь.
– И больше ничего?
– И больше ничего.
Сергей попыхтел в трубку.
– И какие планы?
– Напиться и забыться, – усмехнулся Илюшин. – Вернемся в Москву – там видно будет. Ладно, пойду я праздновать.
– Весело там у вас?
– Очень! – заверил Макар. – Тебя не хватает. Может, придешь, поглазеешь? Как сиротка в щелочку в заборе?
Бабкин издевательски хохотнул и повесил трубку.
Макар вздохнул. С большим удовольствием он сгреб бы Сашу в охапку и смылся с этого дурацкого ужина.
«Скука смертная. Разве что бешеная бабка дает жару. Даже любопытно, что она еще выкинет».
Любой человек, знакомый с Валерием Грабарем, рано или поздно сталкивался с необходимостью охарактеризовать его интеллект. Обыкновенно это случалось, когда слушатель какой-нибудь истории с участием Валеры восклицал: «Он что, идиот?»
И вот тут рассказчик замолкал в смятении.
Ибо лаконичное слово «идиот» не передавало всего того огромного, безграничного простора, который существовал в Валериной голове.
Впрочем, нельзя исключать, что какой-никакой ум у Грабаря имелся. Однако он им не пользовался. В его инструментарии по освоению окружающего мира это был самый бесполезный предмет. Грабарь неоднократно имел возможность наблюдать людей, которые по общепринятому мнению являлись умными. Любого из них он отправил бы в нокаут в первые десять секунд боя.
Ну и зачем тогда тот ум?
Шуток Валера не понимал, а к людям с чувством юмора относился подозрительно. Чего смеются? Зачем смеются? Лучше бы картошку копали.
В школе он учился на удивление легко, ибо у него оказалась отличная память. По ключевым словам, произнесенным учителем, Валера без труда вспоминал весь прочитанный дома параграф. Единственным предметом, по которому он перебивался с двойки на кол, была литература. Легче было страусу переплыть Ла-Манш на спине, чем Валере написать сочинение. К тому же в отношении прочитанных книг его великолепная память отчего-то давала сбой. Возможно, Грабарь просто не в состоянии был запоминать несуществующее. Он прославился на всю школу, когда в сочинении по Тургеневу написал, что барыня утопила Герасима, причем с братской фамильярностью обозвал ее Муму.
«Постмодерн», – выразилась училка непонятно. А за сочинение все равно влепила двойку. «Выругалась, значит!» – понял Валера и с тех пор иногда, когда положение требовало крепкого словца, бранился: «Позмодерном тебя!» То есть вроде как дихлофосом, но изысканнее.
Тренер в их секции на него нарадоваться не мог: дисциплинированный, непьющий, с отличной реакцией. Красота! На ринге Валерка двигался с грацией ягуара. Он предугадывал движения противника, он хитрил, блефовал и атаковал молниеносно, как кобра. Ловкий, точный, быстрый Грабарь оказывался, наконец, в своей стихии. Ему не требовались друзья – он рад был бы довольствоваться всю жизнь одними лишь соперниками.
Рита Сысоева стала исключением.
Увидев в клубе чернобровую деваху с тяжелым взглядом, Валера понял, что его сердце разбито. Сам он ощущал это скорее как вздутие живота, но кто такой боксер Грабарь, чтобы спорить с трубадурами любви.
Он объяснился Рите почти сразу. Это звучало как «Слышь! Пошли, по делу перетрем».
И сразу получил по морде.
Последний раз Валеру тыкали кулаком в зубы, когда ему было десять. Правда, третьего молочного по результатам скупого диалога не досчитался именно его противник (обычная развязка для всех Валериных драк).
Но на этот раз Грабарь не рассердился, а восхитился. Именно так, по его убеждению, и должна была выглядеть страсть.
«Втюрилась в меня как дура», – самодовольно подумал он про Ритку.
И начал осаду по всем правилам, с цветами и конфетами.
Рита орала на него. «Во горячая девка!» – восхищался Валера.
Рита расцарапала ему физиономию. «Ревнивая», – оценил он.
Рита заявила, что никогда не станет встречаться с таким уродом. «Гордая!» – одобрил Валера.
Рита пошла на танцы с Димоном Волковым по прозвищу Волчок. Любимую женщину Валера великодушно простил, а Волчка отметелил так, что тот при одном упоминании Ритиного имени рефлекторно закрывал голову и принимал позу эмбриона.
Валера упорно продавливал действительность под себя. И действительности ничего не оставалось, как сдаться.
Друг из Грабаря вышел на удивление заботливый. В тонкостях движений женской души Валера разбирался примерно так же, как в шумерской клинописи. Но у него имелся свод правил, свой собственный джентльменский набор. Согласно этому кодексу чести благородного рыцаря, баба вышеупомянутого благородного рыцаря должна быть: а – сыта, бэ – весела и вэ – с сухими ногами.
Поэтому Валера Риту: а – кормил, бэ – веселил и вэ – носил на руках.
Из них вышла гармоничная пара. А уж когда Валерка пристрастил подругу к боксу, стало совсем славно.
Вот только со вторым пунктом последнее время были проблемы. Рита грустила. Перед торжественным ужином и вовсе затосковала: даже влепила милому другу половником по макушке, когда он сказанул что-то под руку.
Бедная девочка!
И тогда Валерке пришла в голову гениальная идея.
Он порадует любимую ценным подарком. Рита увидит его, и на душе у нее станет тепло.
– Это что? – подозрительно спросила Ритина мать, узрев Грабаря в дверях в обнимку с какой-то гигантской синей гусеницей в полиэтилене.
– Мешок, – ухмыльнулся Валера.
– Вижу, что не авоська, – отрезала старшая Сысоева. – Ты зачем его сюда припер?
– Так это, того… Боксерский мешок! «Юниор»!
– Что?
– Сорок пять кило весит! – похвастался Валерка, похлопывая по мешку жестом крестьянина, продающего на рынке упитанного поросенка.
Нина принюхалась. От мешка отчетливо несло какой-то резиновой гадостью.
– Воняет!
– Попахивает, – не согласился Валерка.
– Унеси его отсюда!
– Ну Нинборисна! Это Ритке подарок!
– Валера, чтобы этой штуковины в моем доме сегодня не было! У нас гости! – Нина вытерла вспотевший лоб. Господи, еще не хватало дурня с его сюрпризами. – Завтра подаришь!
– Куда ж я ее дену? – озадачился Валерка. – Сорок пять кило!
– Придумай что-нибудь, – решительно сказала Нина. – Ты умный, у тебя получится.
Она не удивилась бы, если б небеса разверзлись и из них посыпались, скажем, волосатые лягушки. Все-таки не часто человеческий язык рождает настолько вопиющую ложь.
Но лягушачий дождь не пролился.
– Ага, – мрачно согласился Валерка. – Ща. Сообразим.
И ушел, волоча подарок.
Нина вздохнула с облегчением. Если б она могла предвидеть, к чему приведет ее запрет, то своими руками повесила бы боксерский мешок на хрустальной люстре в зале.
Валера мрачно влачился среди деревьев в обнимку с подарком. Как вдруг увидел вдалеке над яблоневыми шапками листвы крышу сарая. Грабарь воспрял духом. Вот он, выход! Как стемнеет, приобнять Ритку за талию, пообещать сюрприз – и отвести в сарай. А там боксерский мешок!
Валера представил лицо любимой и удовлетворенно засмеялся.
Но в сарае его радость сменилась ужасом. Небольшое помещение было забито хламом теснее, чем пиратский трюм контрабандой. Все Сысоевы мастерски умели делать окружающему пространству инъекцию бардака, но Петруша достиг в этом деле недосягаемых высот.
Если бы его поселили в пустыне, через пару недель единственный оазис был бы сметен рухлядью вроде дырявых шин, сгнивших досок и проржавевшего насквозь реликтового холодильника, помнившего рождение кинескопного телевизора.
В доме Нина строго следила за супругом. Однако сарай был полностью отдан ему на откуп. Неудивительно, что Валера глотнул спертого воздуха и бежал прочь, смутно ощущая, что его вот-вот поглотит океан космического хаоса.
В саду он сел под деревом и пригорюнился. Сюрприз пропадал!
«Мозгом работай, мозгом», – посоветовал себе Валера.
Проходивший мимо Григорий случайно взглянул на его перекошенное лицо и шарахнулся в сторону. Свят-свят-свят! Нога провалилась в канаву, и Гриша смачно выругался.
Валера тут же очнулся от тягостных дум.
Кто сказал «мяу», в смысле – «вашу мать»?
Григорий торопливо ковылял прочь. Но не он интересовал Валеру, а первопричина явления.
Канава!
У канавы была драматичная история.
Когда-то Петруша Сысоев, охваченный необъяснимым помешательством, вырыл на участке четыре дренажные траншеи. Три из них Нина вскоре закопала, отгоняя лопатой вьющегося вокруг супруга. Петенька заламывал руки и кричал, что их затопит при первом же дожде. Участок Сысоевых стоял на высоком сухом склоне, поэтому Нина никак не могла взять в толк, какой взбесившийся крот укусил ее мужа.
Разгадка его сумасшествия в конце концов была обнаружена в уличном клозете. Нина, гневно ругаясь, изъяла из пыльного угла годовую подписку журнала «Строим дом сами». Петенька молил оставить хотя бы номер со статьей о подвалах. Но супруга пригрозила, что там же его и закопает, если он не прекратит строительные эксперименты.
На четвертую же канаву, выкопанную сразу за сараем, она махнула рукой.
Валера походил вокруг рва, надувая щеки. Уложил в яму мешок. В длину уместилось бы еще три, а по ширине легло так, словно под него и копалось.
Грабарь возликовал.
Он наломал за забором бесхозной калины и забросал сюрприз ветками.
Оставалось только привести любимую.
И когда Рита в расстройстве ушла с ужина, Валера понял, что час пробил.
Бритая шишковатая голова просунулась в приоткрытое окно кухни.
– Ищу тебя везде, ищу, – недовольно прогнусавила она.
– Тоже мне, поисковая овчарка! – мигом разозлилась Рита.
– А чего сразу овчарка? – помрачнел Валера. – Я тебе не кобель какой-нибудь. Я верность блюду.
Рита вздохнула. На кого она злится…
– Матери помочь надо, – проворчала она. – Иди сюда, будем салаты заправлять.
Валерка отмахнулся от заманчивого предложения.
– Слышь, чего скажу! – Таинственностью его голос мог бы соперничать с голосом феи-крестной. – Сюрприз есть.
– Какой еще сюрприз?
– Кайфовый.
Рита заправила за ухо выбившийся завиток.
– Валер, а Валер, – с тоской сказала она. – Не до сюрпризов мне сейчас.
– Крутяцкий! – настаивал Валера. – Пошли, позыришь.
Рита поняла, что возлюбленный от нее не отвяжется. Если Валера вбивал что-то себе в голову, то выбить это можно было только кувалдой и вместе с мозгами. Навыков убеждения у него было не больше, чем у дохлой моли, зато упорного занудства хватило бы на караван верблюдов. Как уже было сказано, Валера Грабарь прогибал под себя действительность. Вздумай он прокатиться на еже, несчастное млекопитающее вскоре согласилось бы считать себя ездовым, лягаться и закусывать удила.
– Далеко? – сдалась Рита.
Валера запрыгнул на подоконник и перевалился внутрь. Когда он объяснил, куда им предстоит направиться, в кухню заглянула старшая Сысоева.
– Валера, шагом марш со мной, – не терпящим возражений тоном приказала она. – Надо помочь.
– Ван момент, Нинборисна!
– Клей тебе «Момент», а не Нина Борисовна. Идем.
Валера был упорен, но спорить с Ритиной матерью не осмеливался. Он со значением подмигнул подруге напоследок: мол, шагай, ничего не бойся, – и скрылся в коридоре.
Поняв, что Илюшина ей не отыскать, Саша кинулась обратно. «Скажу, что все-таки позвонила в «Скорую» и они уже едут».
Но она опоздала. Навстречу по тропинке, вдоль которой светились фонарики, двигалась Галка с присущей ей стремительностью.
– Что, закопала? – севшим голосом выдавила Саша, вглядываясь в лицо подруги.
Как выглядит человек, перепрятывающий мертвых старушек?
Приходилось признать, что так же, как всегда. Разве что глаза блестят ярче обычного. Впрочем, при Галкиной возбудимости она практически постоянно выглядела как преступник, который только что скрывал следы содеянного.
– Да не трясись ты, Стриж! Все нормально.
– Нормально? Нормально?
– С поправкой на дурдом, – поправилась Исаева.
– О, господи… А если нас посадят за сокрытие трупов?
Галка одернула блузку, холодными пальцами взяла Сашу за запястье и увлекла за яблоню.
– Послушай, я все беру на себя, – тихо, но очень твердо сказала она. – Я спрятала, мне и отвечать. Мне жаль, что ты оказалась во все это замешана, но тут уже ничего не исправишь. Если что, я попрошу, чтобы нас с тобой закрыли в одной камере.
– Шутишь, – мрачно констатировала Саша.
– Пытаюсь. Что еще остается!
И Галя усмехнулась. Это была улыбка человека, которому нечего терять.
Саша снова хотела сказать «о господи», но решила, что достаточно сегодня взывала к Всевышнему.
– Мы с тобой будем гореть в аду, ты понимаешь это? – обреченно спросила она.
– Сначала я выйду замуж! – отрезала Галка. – А потом пусть чистят свои котлы и разводят огонь.
Стриженова обернулась к дому. Где-то там по комнатам бродил Олег, искал свою невесту. А может, целовал длинноногую Кристину. Или понуро выслушивал мать. «Я же говорила! Передумай, Олежек, пока не поздно!»
– Знаешь, Галка, если вы разведетесь через год, я тебя своими руками придушу. Ты столько положила на алтарь этой свадьбы…
Саша споткнулась.
– Не разведемся, – оборвала Галка ее метания. – Дай нам только пожениться для начала.
– Тебе еще сутки до свадьбы! Кстати, ты понимаешь, что ее отменят, как только найдут тело?
– А это уже не важно, – отмахнулась Исаева. – Надо лишь закончить на радостной ноте сегодняшнюю пирушку. Поверь мне, мертвая Елизавета Архиповна для этого гораздо пригоднее, чем живая.
С крыльца донесся скрипучий голос Алевтины, извещавший, что через полчаса планируется продолжение банкета.
– Пропадай моя телега, все четыре колеса! – с отчаянной веселостью шепнула Исаева. – Высидим попойку – и в дамках! Стриж, смотри веселее! Что у тебя лицо какое похоронное!
– Как мне смотреть веселее, когда у меня бабушки кровавые в глазах? – взвилась Саша.
– Бери с меня пример!
– Тебе Олег все затмил. А мне все затмевает уголовный кодекс и соображения морали.
Галка сделала сложный жест, который должен был обозначать, что с уголовным кодексом она связываться не планирует, а против соображений морали у нее есть соображения большой и чистой любви.
– Между прочим, – нахмурилась она, – а почему ты спросила, куда я ее закопала?
– В каком смысле?
– Я ее не закапывала.
Чутье предостерегало Сашу от следующего вопроса, но удержаться она не могла.
– А что ты с ней сделала?
– Спрятала, как мы и договаривались.
– Вот чтобы больше я от тебя этого не слышала! – вздрогнула Стриж. – Не договаривались мы ни о чем! Просто ты присвоила чужой труп и сбежала с ним, поставив меня перед фактом.
– Короче, Елизавета Архиповна в надежном месте.
Саша попыталась представить надежное место на участке в пятьдесят соток. В голову настойчиво лез дурацкий детский стишок: «Утопилась тетка Смита у себя в колодце. Значит, воду через сито процедить придется».
– Чего ты там бормочешь? – подозрительно спросила Исаева. – Какое еще сито?
– Не сито?
– Что – не сито?
– В колодце.
– Стриж! Ты меня пугаешь!
– А ты меня, можно подумать, радуешь безостановочно, – прошипела Саша. – Хватит тень на плетень наводить. Куда дела покойницу?
Галка огляделась и подалась к ней.
– За сараем есть канава. Я про нее вспомнила в самый ответственный момент!
– Чш-ш-ш!
– Отличная канава, поверь! Словно нарочно для этого дела выкопана. Я даже грешным делом подумала, уж не для меня ли они ее приготовили.
– Возможно, это был бы не худший вариант, – пробормотала Саша.
– Да ну тебя. Слушай, там даже веток целая куча оказалась навалена. Старушка лежит, как дитя в колыбели. Идеальное место, Стриж! Никто ее там не найдет, поверь мне.
Рита Сысоева когда-то начала встречаться с Валерой Грабарем, рассчитывая лишь посмеяться над ним. Грабарь был не из тех, кто мстит обидевшим его девушкам. Он бы даже не понял, что его оскорбили.
Именно это в конце концов и удержало ее от всех заготовленных планов. Рита была беспечна, но не жестока, а в том, чтобы выставить назойливого боксера на всеобщее посмешище, было что-то от издевательств над ребенком.
Сначала она его вышучивала. Шутки эти были злы и колючи, но Валера не понимал и половины, поэтому издевки Рите скоро прискучили.
Тогда она стала пытаться от него избавиться. Грабарь пыхтел, мрачнел, жевал щеки и выглядел еще большим идиотом, чем был на самом деле, но продолжал бродить за Ритой неотступно.
«Не повезло парню влюбиться в тебя», – сказала однажды Нина. Рита поразмыслила, и честность заставила ее признать, что мать права. С этой минуты она начала жалеть Грабаря.
Жалость, как волшебная палочка, которой коснулись чудовища, высветила то, что прежде было скрыто грубой мохнатой шкурой. Валера был бесконечно терпелив к ней, с ее тяжелым и взрывным характером. Он готов был ради нее на все, и если бы Рита попросила, принес не один персик среди зимы, а вырванное с корнем персиковое дерево и заодно агронома. Наконец, сияние Риты освещало и тех, кто находился рядом с ней. Поэтому грубый Валера с почтением относился к ее отцу, дяде Грише и Алевтине и с благоговением – к ее матери. Он был, пожалуй, единственным человеком в целом Шавлове, который всей душой любил Сысоевых, потому что они были – Ритина семья. Рита с ее практичным умом не могла не понимать, что детей он будет обожать еще сильнее.
В конце концов, ей просто льстило поклонение такого сильного человека. Силу она уважала.
«В канаве ищи». Надо же, в канаве!
Пентюх бритый.
Рита Сысоева обогнула сарай, наклонилась и потащила на себя верхнюю ветку калины, не переставая изобретательно ругать своего приятеля.
Ветка зацепила вторую, та – третью, и внезапно все зеленое покрывало сползло в сторону.
Рита хватанула ртом воздух.
Сюрприииз! – пропел кто-то невидимый тоненько, будто комар.
Надо сказать, вид у Елизаветы Архиповны был почти довольный, словно она наконец-то нашла подходящее место и собирается пребывать здесь и дальше в тиши и покое.
Несколько мгновений Рита, в точности как Саша, ждала от старушки какой-то реакции. «А ну положь веточку на место! – отчетливо проговорил в ее голове ворчливый голос. – Уж полежать спокойно не дадут».
Но затем Рита окончательно совместила пазлы.
– Баб Лиза!
Будь Елизавета Архиповна жива, она задала бы младшей Сысоевой трепку за бесцеремонное обращение. Поэтому несколько секунд Рита возносила хвалу Господу за то, что старушка мертва и не слышит ее.
– Вот же, вашу мать, сюрприз, вашу мать, – прохрипела она, когда к ней вернулся дар речи.
Грабарь, чертов придурок!
Рита дрожащими руками вытащила сигарету и закурила.
Елизавета Архиповна безмятежно глядела в небеса.
Картина произошедшего была ясна. Валера, про которого не зря говорили, что у него в голове одна веревочка, на которой уши держатся, обиделся за свою подругу и решил отомстить старой ведьме. Елизавета Архиповна и впрямь начала выбалтывать то, чего знать не должна была. И уж подавно не имела права произносить вслух!
Итак, Грабарь разъярился, пошел за старушкой и стукнул по голове. Или придушил.
Много ли Елизавете Архиповне надо! Тюк – и нету.
Вся биография Грабаря подтверждала Ритину версию. Волчка избил? Избил. За нее готов любого разорвать и сшить из клочков вымпел? Готов: и разорвать, и сшить. Силы много? Много. Дури еще больше? Ведром не вычерпаешь.
Сильнее всего Риту поразило не убийство, а желание Валеры похвастаться делом своих рук. Вырвал, значит, старую поганку с корнем и вздумал порадовать возлюбленную.
Рита всегда трезво оценивала умственные способности своего друга. Однако психом она его не считала. Прикончить старушку – это еще полбеды! Но позвать любимую девушку насладиться видом хладного трупа – поступок, мягко говоря, экстравагантный.
«Сволочь, – с бессильной яростью подумала Рита. – Свихнувшийся сукин сын!»
Не зря мать всегда твердит: мужчины существуют для того, чтобы создавать женщинам проблемы. Вспомнить хоть отца с его канавами!
Впрочем, одна вот пригодилась.
С этой мыслью Рита закурила вторую сигарету. Стадия возмущения сменилась стадией анализа случившегося.
Логика ее была проста. Во-первых, Грабарь пошел на преступление ради нее. Во-вторых, она сама пригласила его на этот ужин. Надеялась, идиотка, что он выкинет что-нибудь эдакое. Ну и пожалуйста: дождалась.
В-третьих, с чего она решила, что Валерка хотел похвастаться? Нет же! Это был завуалированный крик о помощи. Умственных способностей Грабаря хватило лишь на то, чтобы припрятать Елизавету Архиповну. И скажите еще спасибо, что он ее в дом не потащил, с него бы сталось.
Значит, ей это все и разгребать.
К концу второй сигареты Рита уже перешла к стадии планирования. Галя Исаева, считавшая сестру Олега туповатой, поразилась бы, как быстро та соображает в критической ситуации.
Оставлять тут Елизавету Архиповну нельзя, думала Рита. По участку постоянно кто-нибудь шатается. В яблоневой рощице ей и вовсе встретилась московская пиявка (удачное все-таки словцо подобрала покойница, меткое. Насквозь людей видела, светлая ей память, стерве).
А где пиявка, там и ее подруга. Неровен час отправятся гулять, наткнутся на траншею и заинтересуются, кто это тут прилег отдохнуть в тени калиновых ветвей.