В темной комнате Глеба раздался чрезвычайно противный звук. Это был телефон. Он гудел своим протяжным монотонным ревом. Однако Глеб продолжал лежать, широко раскинувшись на кровати. Ему было холодно, одеяло, по-видимому, сползло после того, как он заснул. Потерев глаза левой рукой, Глеб бросил расплывчатый сонный взгляд на электронные часы на стене, чьи белые цифры сияли в кромешной тьме. Сейчас было без четверти пять, время, когда все и еще… и уже… спят. Тем временем телефон проревел уже раз десять. Глеб был бы рад, если бы он сейчас же перестал звонить.
– Кто же это может быть? – Прошептал сам себе Глеб. Ему стало интересно и он, сняв трубку и сказав «алло», снова распластался на кровати.
В трубке было чье-то дыхание.
– Да, я слушаю, – пробормотал Глеб, – черт знает что… – он положил трубку на кровать и сказал сам себе, – если что, услышу что-нибудь. Он не знал, почему сразу не повесил трубку. Просто, может, кто-нибудь что-нибудь да скажет. Но в трубке по-прежнему слышалось дыхание. Это дыхание было спокойным.
– Да ну и ладно. – Глеб положил трубку теперь уже на петли телефона и закрыл глаза. Сон не заставил себя долго ждать, учитывая, что Глеб сегодня ночью лег только в половину четвертого утра: до трех часов что-то праздновал с друзьями. Но, как обычно, к концу гуляний, всем было абсолютно все равно, что они там отмечали и зачем столько выпили. В головах была одна мысль: добраться до дому, если была вообще. Сейчас он был пьяным, уставшим, даже изможденным и легко уснул.
Ему приснилась какая-то девушка, которая через миг оказалась его любимой. Она тихо лежала на постели, спокойно дышала, прислонив к уху трубку телефона, откуда слышались невнятные слова Глеба. Его взгляд немного отдалился. Она лежала на постели, укрытая тонким шелковым одеялом. Тусклый свет ночника освещал мягкие контуры ее лица и тела. Но вот почему-то комната ее была без окон и без дверей. Но обращать на это внимание не хотелось. Во сне мучила совесть, хотя любимая и знала, где он и с кем.
Столкнув случайно рукой подушку на пол, Глеб проснулся. Его голова все еще гудела, но уже меньше. Из окна на ноги Глеба падали косые лучи согревающего золотисто-желтого света.
Глеб встал и сунул ноги в нагретые солнцем сланцы. Несмотря на несильную головную боль и сухость во рту, настроение было на редкость хорошее.
Он встал с кровати и отправился в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок. Как только он вошел туда, в зеркале за раковиной ему предстал двадцативосьмилетний мужчина. Глеб встретился с ним взглядом, провел рукой по своей щетине и произнес: «Ну, доброе утро. А ты еще даже ничего! – Глеб потрогал шрам на виске, полученный еще в детстве, в результате неудачной игры, или падения с велосипеда – Хотя здесь следовало бы отрастить бакенбарды».
Он умылся, тщательно выбрился, почистил зубы, вытерся полотенцем, сделал еще кое-какие личные дела, не стоящие описания, и вышел из ванной взбодренный.
Он жил один, но временами в его доме обосновывались его друзья, девушки, хотя довольно давно, и, однажды, даже страховой агент, обратившийся за помощью, однако на этот раз в доме не было никого, кроме его самого.
Пройдя обратно в спальню, он взглянул на настенные часы и весьма удивился, что было только девять часов. Сегодня у него был выходной. Он сам для себя так решил, потому что был писателем и сейчас не был настроен, так как чувствовал, помимо легкого похмелья, еще и отсутствие желания что-либо писать. Недавно он завершил работу над психологическим романом под названием «Кусок», не имевшим определенной сюжетной линии. Он написал его от нехватки ощущений и сомневался, что «Кусок» понравится здравым умам России. Это был роман о многом: о неспокойной жизни, о веселье в клубах, связанных с массовостью, о своей теории стержня, пронизывающего всю нашу жизнь каким-то одним символом и прочее. В принципе, если считать его урбанистической философией, тогда он будет отлично продаваться как представитель своего замысловатого жанра.
Глеб щелкнул пальцами, – так я и сделаю!
Он включил компьютер, стоящий в зале, чтобы послать по Интернету «Кусок» и за одно записать его как урбанистическую философию.
– Письмо? – Он открыл электронный почтовый ящик и увидел там одно послание. Дата отправления значилась сегодняшняя, даже время 10:00. По-видимому, письмо пришло только что. Он открыл его. Ничего. Чистый, пустой документ. На секунду Глеб задумался: что бы это могло значить? Но вскоре вернулся к осуществлению своего плана.
Отправив «Кусок», Глеб выключил компьютер и направился в кухню. Сегодня он хотел отдохнуть от столь активной жизни, посидеть дома, хотя бы до семи вечера, выпить на мансарде чашку горячего кофе, любуясь неровными зелеными холмами, покрытыми дачами, домами, протянувшимися до горизонта и освещенными летним солнцем. Да! Вот чего ему сейчас хотелось.
Он жил в небольшом одноэтажном особнячке (коттедже, если угодно), белого камня с плоской крышей – мансардой. По ее краям стояла условно мраморная балюстрада. Сам дом располагался на окраине Смоленска, среди других частных коттеджей. Достался он Глебу совершенно недавно, от богатого дяди, у которого не было своих детей за что, собственно говоря, ему спасибо. Далеко не каждому перепадает такая удача. Нет, дядя не умирал, как вы сначала подумали, он просто купил дом своему любимому племяннику, а уж откуда у дядюшки водятся такие деньги, Глеб не знал. Да и зачем ему это, как говорится: меньше знаешь – крепче спишь.
Глеб решил позвать кого-нибудь, чтобы с ним разделить радость свободного дня. Он, к тому же, просто не хотел надолго оставаться наедине с самим собой. Как я уже говорил ранее, это его всегда мучило.
На мобильном он набрал номер своего друга Алика Манукяна.
– Да! – Ответил звонкий голос в трубке. – У аппарата Алик.
– Что это еще за «у аппарата…»? – Спросил Глеб.
– Да, ничего, бывает.
– Ну да ладно… Здорово! – Перебил его Глеб, – давно не виделись, старина. Приезжай ко мне, пообщаемся.
– Да, согласен, давно. И я даже приеду, вот только знаешь, – у Алика был армянский акцент, да и, откровенно говоря, он и сам был армянином. – Э… Знаешь, у меня тут в городе дела, я приеду спустя часа два, еще вина возьму.
– Вина? – Почесал затылок Глеб, – думаю, не стоит. Что-то не хочется сегодня. Третий день подряд все-таки. – Сегодня хочу сделать себе выходной от работы и от этого дела тоже.
– Мы по граммуличке… К тому же, это же вино…
– Не, не траться.
– Хорошо, как скажешь, друг, наше дело – предложить. Жди!
– Ну, давай, жду. – Глеб завершил вызов, небрежно обронив телефон на стол, запустил руку в кухонную конторку, достав бутылку коньяка, отхлебнул оттуда и, ощутив приятный пряно-шоколадный вкус согревающей жидкости, поставил обратно. Затем он посмотрел на кофеварку, убедился, что там еще есть кофе и ушел немного вздремнуть; как ни странно, он не был голоден.
Звонок в дверь разбудил Глеба, как он и рассчитывал. Он, немного повалявшись, встал и пошел открывать. Послышался другой звонок – телефона на тумбочке в спальне позади Глеба. Он распахнул входную дверь. Там, на пороге, стоял человек суровой внешности примерно тридцати лет, кавказской национальности, с волосами черными как смоль, и карими глазами. Он имел коротенькую жиденькую бородку вертикальной полоской. Лицо у него было вытянутое, узковатое и смуглое. Одевался он всегда весьма приметно: оранжевая кепчонка, далеко не дешевая оранжевая футболка, бежевые легкие брюки.
– Ах, знаешь, я с пустыми руками, неудобно… – Сказал человек, улыбаясь.
– Да все в порядке, Алик, проходи. Сначала в кухню. – Ответил ему Глеб и поспешил в спальню, ответить на телефонный звонок.
– Ну, хорошо… – Алик цокнул языком, – войду просто так.
– Алло. – Поднял трубку Глеб.
Там было слышно чье-то спокойное дыхание.
У Глеба пробежал будоражащий холодок по спине. На этот раз вздохи были… близко… Глеб огляделся, не произнося ни слова. Он чувствовал, будто это дыхание здесь, в спальне. Глеба охватил панический ужас. Он стал искать что-то глазами в этой комнате. Он бегло смотрел, ни на чем не задерживая взгляда. Он не мог знать, что вызвало его страх. В его голове промелькнула мысль: набрать номер АТС и узнать, кто ему только что звонил. Но он боялся. Просто боялся взглянуть в глаза правде, какой бы она не была. Его взгляд метнулся на часы и не уловил ни одной цифры, что горели на них, затем устремился на Алика, который стоял в дверном проеме, замерши в ожидании.
– Эй, Глеб, с тобой все в порядке? – Спросил он и этим привлек его внимание, – что говорят?
Глеб опомнился, он больше не чувствовал дыхания в комнате, он лишь слышал его в трубке и немедленно бросил ее на петли телефона.
– Так что сказали? – Повторил Алик, захлопывая за собой входную дверь. – Что-то случилось?
– Да ты проходи, чего стоишь! – Глеб словно выдохнул дух страха. – Ничего… В том то и дело.
– Ну, ничего – значит балуются. Или… Алик сделал вид, что задумался… – У тебя появилась тайная поклонница.
– Поклонницы… Они-то всегда были. – Глеб прошел в кухню разливать кофе и его голос тихим эхом прокатился по двум небольшим коридорам.
– Нет… – Алик встал в проеме кухни, опершись спиной об дверной косяк. – То были поклонницы твоего творчества, знаешь ли…
– Я не хочу говорить об этом, – перебил Алика Глеб.
– Хозяин – барин, – ответил Алик; он ждал, когда же Глеб перестанет возиться с кофе.
– Кофе? – Глеб взял поднос с чашками.
– Не откажусь. Я же ценитель хорошего кофе, знаешь ли.
– Знаю…
Они прошли на мансарду, и сели на плетенные белые стулья, исполненные на манер французских меблировщиков девятнадцатого века.
– Кстати, о тайных поклонницах… – Глеб поставил поднос с чашками на бежевый столик, взял одну и отклонился на спинку стула, предвкушая приятное расслабление, – как у тебя дела?
– Да так… Как-то так… – Алик тоже взял чашку и отхлебнул глоток кофе.
– Никак; Маришка уехала куда-то неделю назад, Соня вечно занята.
– Ну а те подружки? Те, помнишь?
– А, ну да… Две Лены. Да что с них возьмешь, сам понимаешь, настоящие лесбии.
– И как только ты их всех запоминаешь? – Иронично покачал головой Глеб.
– Привычка. Необходимость такая, знаешь ли… А не то может случиться апломб. Даже знаю такой случай…
Вот что нравилось в Алике Глебу: у него всегда находилась история в тему. Нравилось, но не сегодня.
– …Гарика Симонова знаешь?
– Нет. – Бросил Глеб и отпил кофе с пенной кофейной гущей.
– Ну, шустрый такой, мы с ним в школе вместе учились, он из нашей параллели был, знаешь ли…
– Да… Кажется, что-то смутное вспоминается.
– Ну вот. Он шустр и быстр, остер на язык, за это его и любили барышни. Да и жена у него есть еще, как ни странно. Впрочем, потом жалел, что женился, до сих пор жалеет, а сказать не может, знаш ли… Привычка, и все такое. Ну вот, все он от нее налево бегал. Вернулся, значит, поздно домой, да еще и спьяну назвал ее не тем именем, начал в панике оправдываться, окончательно заврался. Затем понял, что совсем тонет. Да и взгляд у женушки недобрый стал, он взял, да и прыг… – Алик так разразился хохотом, что вместе с ним засмеялся Глеб, правда, больше с него, чем с истории. А Алик продолжил, – да и прыг в окно. Сам, со второго этажа. Хорошо, хоть ничего не сломал. Пьяным как-то все по… Но протрезвел, поразмыслил, вернулся к жене и все выдал. Пришлось, знаш ли… Вот я и помню всех.
– Ясно, – Глеб, залпом допив кофе, поставил чашку на поднос… – А я так не могу. Хоть мне и многие симпатичны, но быть я могу… проводить время только с одной.
– Знаешь, это принцип. – Алик тоже допил кофе и поставил чашку. – И от него следует избавляться, если тебя это не устраивает, знаш ли…
– Нет, не принцип, это… я так устроен… Тоже своего рода привычка.
– Н-да, у всех по-разному, понимаю. – Он развалился на стуле, положив ногу на ногу и цокнув языком. Такая у него была привычка – цокать языком.– А у тебя как?
– Не знаю. У нас с Евой все потихоньку. Недавно предлагал ей снова переехать ко мне.
– И что она говорит?
– Что пока мы еще не можем… по ряду обстоятельств… жить вместе.
– А зачем? Зачем ей переезжать к тебе?
Глебу этот вопрос показался странным.
– Ну… Просто мне не хватало ее это время, пока она занята была, глубоко личными проблемами. Да и я ее люблю.
– Тха! – Морщась, бросил Алик, – любовь… бред. Это банальная химия, физика… физиология.
Он пошарил по карманам и закурил.
– Эх, не знать тебе, ты, наверняка, никогда не любил, – возмутился Глеб.
– Ну да, не отрицаю; да и вообще, мне кажется, любовь – это так, если и есть она, то не стоит того, чтоб переживать, страдать и болеть и все тому подобное.
– Это невольно происходит. Любовь к каждому приходит… рано или поздно. Это ты сейчас так говоришь… Любовь, честно говоря, паршивая штука, если тебе не отвечают взаимностью… Но…
– Да знаю. – Усмехнулся Алик, вставая со стула, подошел к фигурной балюстраде мансарды.
Неизвестно, что сдерживало их дружбу. Время? События? Все это не имело значения. Дружбу не измерить ни временем, ни делами, ничем. Если она и измеряется, то только тем, вспомнишь ли ты человека, и если да, то как быстро и какое чувство у тебя появится от этого.
Свет, отраженный от его оранжевых кепки и футболки, ярко заиграл на его смуглом лице.
– Как-то мне не по себе, – уже более уныло выговорил он.
– Что-то случилось? – Глеб тоже подошел, глядя на кривой рельеф зеленеющих холмов вдали.
– Верно, Глеб. – Алик цокнул языком. – Иногда вот так живешь, занимаешься чем попало, а затем – бац! И тебя нет. И никто уже о тебе не вспомнит, не скажет доброго слова (кроме как на твоих собственных похоронах), а если и вспомнит, то особенно не задумается.
– Чем попало? Раньше ты так не говорил никогда… Но ведь все умирают. Так скажет тебе любой человек.
– Не любой, а тот, кто вовсе не задумается над сказанным. Подумай, знаш ли, я много об этом думал, но не понял одного: что там, за границей жизни?
– Я не знаю. У меня есть много версий. Но, скажи, к чему это ты клонишь, дружище?
– Говорят, что люди чувствуют свою смерть задолго до нее самой, просто не могут понять – что это за сигнал?
– А это сигнал – изнутри? – Спрашивал Глеб, пытаясь выяснить, что Алик хочет сказать, потому что просто так он о таких вещах не говорил бы.
– Я скоро умру, отброшу копыта.
Глеба охватило мокрое удивление, его бросило в пот. Это волнение нарастало и через секунду уже стало чем-то неудержимым, стихийным.
– Что? Ты с кем-то связался? – Спросил он, пытаясь заглянуть Алику в глаза.
– Нет. – Он выдохнул дым и кинул окурок вниз, на дорогу.
– И что же ты чувствуешь?
– Меня мучают какие-то необоснованные повседневной жизнью кошмары. – Наконец-таки признался Алик. – Я вижу кровь. Но не просто кровь. Мою, понимаешь? Мою кровь! Она течет по мне багровыми разводами… по груди, животу… я чувствую ее на своем лице. Она липкая… знаешь, как жидкий деготь. Я пытаюсь ее смыть водой, а она все равно течет из неведомо где находящейся раны… я испуган… я пытаюсь стереть ее с себя полотенцем, а она только больше липнет и я понимаю, что ее еще больше, чем было секунду назад. Ее все больше и больше. Она капает… капля липнет к полу… и я просыпаюсь в холодном поту.
Алик умолк и взглядом, каким смотрят старые мудрецы, снова посмотрел на травяные холмы вдалеке.
Никогда еще Глеб не видел Алика таким. Он опасался за него и мысленно дал себе обещание, что будет звонить другу чаще, чтобы он не чувствовал себя одиноким.
Некоторое время они молчали. Глеба взбудоражил этот рассказ. В попытке прийти в себя, Глеб задал вопрос, первый пришедший в голову.
– И это повторяющийся сон?
– Да. Этот сон снится мне уже энную ночь, я уже со счета сбился. И он константен, каждый раз я вижу его как впервые.
Глеб подумал немного.
– Не понимаю, с чего бы это. Тебя что-то беспокоит? В реальной жизни у тебя все хорошо?
– В том то и дело, что вроде как да.
– О семье пока не думаешь? Может, пора уже. Вот и снится всякая ересь.
– Может быть. – Без особого интереса ответил Алик.
– Ты устаешь на своей работе?
– Ладно… Извини, не бери в голову. – Сейчас Алик был как-то по-странному спокоен, либо подавлен, как никогда, словно он – не он. – Это просто кошмары.
– Но ведь должна же быть причина. Просто так ничего не случается. Может, какие-то твои сомнения в чем-либо?
– Знаешь, я знать не знал о том, чтобы о чем-то всерьез париться… до снов… жил себе одним днем… работал, как все… встречался с девушками… никаких запар. Просто жил… а тут: на тебе! Сны, в которых я вижу собственную кровь… и пошло-поехало… вот тут я уже и запарился всерьез. Просто мне такое никогда не снилось… мне вообще всегда снились сны, как и всем. Я так полагаю.
– Наверное, тебе нужно попробовать сменить образ жизни. Отдохнуть на выходных от этой суеты. Мы с Евой собирались в субботу или воскресенье съездить куда-нибудь. Хочешь, поехали с нами, возьми эту… как ее? Извини, не помню ее имени… ну ты понял.
– Хорошо… Кажется, ты прав. – Бросил Алик. Он явно был не очень доволен доводом Глеба, но и продолжать эту тему ему не хотелось. Наверняка он сейчас корил себя за то, что это говорит. – Все проходит, вот и это пройдет. Расслабься, у тебя, кажется, сегодня выходной. Кстати, как там твоя работа? Продвигается? – Поинтересовался он, переводя тему.
– Да. Сегодня отправил новую книгу, которую назвал «Куском».
– Куском чего? – Усмехнулся Алик, словно ничего только что и не говорил.
– Просто: «Кусок», – вяло отозвался Глеб.
– Ясно. Ладно, извини, старик, мне надо езжать-бежать на работу. Мне надо быть там в четыре. И… спасибо за кофе. Редко, кто в России, помимо ресторанов, может его варить так, как ты.
– Да не за что. Это кофеварка варит кофе. Тебе спасибо, что заглянул.
– Тебе спасибо.
Алик спустился по лестнице, за ним Глеб. Перед тем, как закрыть дверь, Глеб упомянул, что сны не снятся, если получить физическое утомление. Алик пообещал, что разберется.
– …Не парься. Чушь все эти… сны. Созвонимся.
Когда он опускал металлическую защелку на двери, снова раздался телефонный рык.
Глеба охватил страх. Удушливая волна трепета подкатила к его горлу, а сердце резво забилось без определенного ритма. Он сглотнул. Стало намного труднее дышать: воздух словно сгустился. Или как будто на шее сильно затянули галстук. Опять? Глеб медленно направился к телефону на тумбочке в спальне. Он был виден отсюда, из коридора. На миг у Глеба возникла мысль, что открытая дверь в спальне и звонящий телефон – приглашение. Но к чему?
– Черт, почему я так боюсь? – Спросил себя Глеб, ровно дыша и пытаясь успокоиться. – Неизвестности? Вдруг, что-то хорошее. – Он подумал, что там может быть что угодно, в том числе и издатель, и агент. А телефон все ревел и ревел, отбрасывая гулкое эхо по дому и в голове Глеба. Страх стал приобретать характер паранойи. Глеб, не в силах больше терпеть, дотронулся до трубки и, медленно сняв ее, выдохнул. Почему бы просто не положить ее снова? Нет, там может быть кто угодно…
– Да. – Ответил Глеб, готовясь услышать что угодно, но только, как ему казалось, не это.
– Глеб, привет, что так долго-то трубку не брал? – Послышался мягкий женский голос.
Глеб облегченно вздохнул. Каждая клетка его мышц так расслабилась, что он, дрожа от слабости в коленях, сел на кровать.
– Э… Был занят. Как же я рад тебя слышать, Ева, ты не представляешь! – Глеб стер со лба маленькие крупицы влаги.
– С тобой все в порядке? – Спросила она. – Ты какой-то нервный.
– Не-а, я не нервный, все в порядке. Давай встретимся сегодня… В Болонье.
– Надоело мне Блонье… – Скучно произнесла Ева.
– Встретимся там, потом решим, куда пойти.
– Ну, Блонье – так Блонье, – согласилась Ева.
– Славно. – Глеб потянулся, как будто только что спал. Но потянулся он от снятого напряжения. – Как у тебя дела?
– Кажется, все в порядке. А ты как?
– Да, тружусь в поте лица, – соврал Глеб и, взглянув на часы, лег, не убирая ног с пола. Была уже половина третьего, – почти закончил. Вдохновение.
– Ну ладно, свидимся…
В последнее время их общение сводилось к таким обрывочным фразам. И Глеб понимал, что с этим нужно что-то делать.
Глеб сидел на скамейке нагретой солнцем, склонявшимся к горизонту. Ветер был слаб. Он лениво шевелил листья тополей, или каких-то других деревьев, изуродованных пилами работников по благоустройству города. Это был приятный летний денек. По тропинкам неторопливо гуляли молодые некрепкие пары, старики с тросточками.
Вдали, меж деревьев мелькали разноцветные силуэты скейтеров и конькобежцев, катающихся по аллее недалеко от драмтеатра. Шумные компании толпой сидели на прогибавшихся под ними скамейках, держали в руках бутылки пенного пива, играли на гитарах и дышали воздухом, раскаленным от их горячих историй и ненормативной лексики.
Может, сегодня какой-то праздник?
Сейчас было восемь вечера. А Глеб сидел и размышлял о сегодняшнем дне: о своей работе, о странных звонках, o пустом e-mail, что пришел сегодня утром, о страхе, возникающем у него. Сидел, осматривал людей и теребил влажной от испарины рукой шелестящий букет цветов.
Внезапно он заметил в толпе человека, опершегося спиной на дерево, приблизительно в двадцати – двадцати пяти метрах от Глеба. Это был седовласый мужчина с круглым, но не толстым, словно добрым лицом, пересеченным неглубокими морщинами. (Хотя, «добрый» или «недобрый» – две вещи глубоко относительные, как и все в этом несовершенном мире). Можно даже сказать, что он не старик, но уже и не столь молод. Все бы ничего, если бы человек не улыбался едва заметной улыбкой, а его синие глаза, близко посаженные к носу, не смотрели бы на Глеба.
– Глеб! – Окликнула Ева, севшая рядом с Глебом на скамью, – куда так смотришь, меня не замечаешь?
– Прости. – Глеб отвел взгляд от странного мужчины и надолго прильнул к ее губам. – Просто у меня был нелегкий день, задумался. – Он посмотрел туда, где только что стоял мужчина, но там его уже не было. Очевидно, тот ушел. Глеб вручил Еве букет цветов.
– Спасибо! – Хоть у нее и было неплохое настроение, стало заметно, что оно улучшилось. – Если я спрошу: в честь чего это?
– Захотелось тебя порадовать.
– Может, сегодня у нас что-то особенное?
– Нет же. Просто так! – Взбунтовался Глеб.
– Ладно, ладно. – Успокоила его Ева.
Она выглядела, как всегда, замечательно. Ей были присущи изящество и особая, едва уловимая грация.
– Я, если честно, забыл, какие цветы тебе нравятся больше… – Начал было Глеб.
– Глебушка, ты угадал, – перебила Ева случайно. И погрозила пальчиком. – Давно не дарил ничего.
Он промолчал и лишь нежно взял ее за руку.
– Как дела, книга? «Кусок»? – Спросила она, улыбнувшись. По-видимому, она не воспринимала эту книгу всерьез. Да и кто будет воспринимать книгу с таким названием серьезно. А между тем это серьезная психологическая драма. Может, стоит сменить название? Нет… Кажется ирония в драме урбанистической философии очень нужна, просто необходима, так что название все-таки подходит.
– Похоже, в порядке, насколько я могу знать. Сегодня отправил ее своему издательскому агенту. Жду ответа, надо будет позвонить ему сегодня вечером.
– Шанс-то на успех есть всегда.
– Еще я скучаю по тебе…
– Не волнуйся. Видишь, какая я счастливая?
– Не сказал бы что очень, но… – честно ответил Глеб. – И не в дурном настрое.
– А это значит, теперь все будет как раньше. Почти все уладила. Потом расскажу.
– Расскажешь. Надеюсь, это правда. Знаю, куда мы поедем. В кофейню.
– Угу, мы там давно не были. Можно и заглянуть, – ответила Ева.
Солнце уже не виднелось, оно скрылось где-то за старинными домами. Парк укрыли длинные густые тени, еще час-другой и зажгутся фонари своим неярким бледно-желтым светом.
Они неторопливо продвигались к цели.
– Сегодня неплохая погодка, в меру прохладно, мне такая по душе. – Глеб вспомнил поговорку: если разговор зашел о погоде, значит – говорить не о чем. Он взглянул вверх. Там, сквозь густые кроны деревьев, просматривалось хмурое небо с зияющими в нем просветами лазурной синевы.
…Ева и Глеб сели за первый стол, солидарно заказав кофе с булочками. Они часто молчали. Иногда просто не хотелось говорить. Ведь времени много, далеко не у всех так. Сейчас молчали – не потому, что нечего сказать, а просто потому, что можно понять друг друга без лишних слов. Глеб терпеливо ожидал рассказа и некоего откровения. Молчанье – золото.
Девушка принесла поднос с кофе и маленькими булочками – круасанами, поставила его на край и тихо удалилась в глубь зала. Глеб проводил официантку то ли презрительным, то ли ленивым взглядом и снова взглянул на Еву. Он отпустил ее руки, и отпил ароматного кофе сорта арабики с корицей.
Глеб подумал, что не хватает ему в отношении с ней какой-то изюминки. Не сколько совместного проживания и спокойствия, сколько… Хоть она и была ему самым близким человеком, всегда старалась понять его, поддержать, все же чего-то не хватало.
Все же, воистину, чего-то не хватало.
Руки Глеба были в карманах. На голове – балахонный капюшон. Шел сильный дождь. И этот дождь уже успел изрядно промочить Глеба, и капюшон липким блином бессмысленно был прибит к его голове. Какая была необходимость закрывать кофейню так рано, когда на улице льет, как из ведра? Глеб уже провел Еву до ее дому, что был недалеко отсюда. И сейчас он возвращался к своей машине, оставленной на обочине, недалеко от книжного магазина. Съежившись от холодной сырости, Глеб вспоминал Еву, вечера, проведенные с ней, неожиданно перешел на веселые пьяные кутежи с друзьями дома или в других местах, а потом и уже где-то на улице. И вдруг с отвращением вспомнил странные звонки по телефону и дыхание, пугающее его.
Вскоре дождь стал совершенно ледяным, одежда промокла насквозь и стала очень тяжелой. Глеб даже ощущал, как по его спине потоками струилась дождевая вода, и кашлянул. В его голове невольно пронеслась мысль что, провожая девушек и возвращаясь домой замерзая, молодые люди… болеют. Но, эта мысль куда-то сгинула, когда взгляду Глеба предстал мужчина с добрым лицом, которого он видел, сидя на лавочке в ожидании Евы. Несмотря на проливной дождь, этот мужчина стоял в тонком матерчатом и, безусловно, мокром плаще. Его жидкие седые волосы на голове чуть вздрагивали при ударах по ним тяжелых капель дождя. Мужчина спокойно смотрел на Глеба, поджидая его.
– Закурить не найдется? – Крикнул человек. И его голос был еле слышен от шума дождя.
Глеб заинтересовался, остановился возле него, пошарил по карманам, для виду, и ответил:
– Э… Простите, нет.
– Да и я не курю. – Человек улыбнулся и протянул Глебу какой-то конверт.
– Что это? – Спросил Глеб недоверчиво.
– Возьмите это. – Этот человек мало походил на почтальона при том обстоятельстве, что почтальоны не доставляют почту в руки прямо на улице, предварительно выслеживая получателя из-за дерева или из-за угла.
Глеб, не колеблясь, взял. Он просто спешил добраться до машины. Раздался оглушительный гром; где-то вдали сверкнула яркая, слепящая молния.
– Это пригодится вам, – сказал человек. Глеб волновался от нехватки ответов на накопившиеся вопросы и загадки. Кроме того, у него был интерес.
– Кто вы? – Глеб кашлянул.
– Потом… мне нужно идти, да и вам тоже, Глеб. Простудитесь еще. – Человек развернулся и пошел по дорожке, в сторону кофейни.
– Глеб? – Глеб удивился. Он взглянул на конверт, размышляя о том, что в нем может быть, положил в мокрый карман балахона и двинулся дальше, к автомобилю.
Ему казалось, что вокруг него формируется нечто странное и непонятное. Он словно ощущал вокруг себя упругую петлю заговора.
– Ух… Точно. – Он вздрогнул от холода и, открыв дверь своей машины цвета баклажана, сел в нее, захлопнул дверь и включил свет. Ему хотелось посидеть в ней немного, прежде чем поехать. Он прокашлялся и снял с себя вымокший до нитки балахон. Затем положил его на сидение справа. На заднем сидении должна была лежать чистая сухая футболка, но Глеб не оборачивался, он замер. Ему казалось, что сзади кто-то сидит. Он, затаив дыхание, уставился бессознательным взглядом вперед на улицу. Справа колыхались деревья с густой бушующей листвой, слева вознеслись бесцветные тусклые в ночи дома с ярко-желтым светом из больших окон; впереди в глубине улицы на дороге носились невзрачные автомобили, изредка мелькавшие яркими фарами. На этой улице машин не было: здесь, рядом с парком, как известно, проезд был запрещен.
Глеб не решался посмотреть даже в зеркало заднего вида. Ему стало чудиться, будто он слышит чье-то мерное дыхание сзади. Да! Он, несомненно, его слышит. В мышцах чувствовалась пульсирующая нервная слабость. Его руки, несмотря на нее, сами вцепились в руль. Он продолжал сидеть, не смея взглянуть назад. Дыхание стало громче и как будто в микрофон, точно с перегрузкой.
– И что вам нужно? – Болезненно отчеканил Глеб.
Ему никто не ответил. Что же, он того и ожидал. Может это и к лучшему. Лишь кто-то позади него продолжал громко дышать. У Глеба появилось неопределенное желание оглянуться, или хотя бы посмотреть в зеркало заднего вида. Его пустой взгляд скользнул к нему, но не достиг. Боковое зрение, казалось, уловило какое-то движение в зеркале. Рефлекс взял свое: Глеб посмотрел в зеркало… На сидении… На бежевом… Небрежно висела серенькая футболка. Глеб все-таки обернулся. То же зрелище. Он облегченно выдохнул и вытер с теплого лба то ли пот, то ли воду. Дыхание, которое Глеб слышал, растворилось в воздухе, став его собственным.
– Что это может значить? Простыл, должно быть. – Глеб протянул ослабшую от испуга руку к футболке, схватил ее, одел на голый торс и поехал домой. Дорогу освещали скучные фонари, словно задремавшие стражи, опершись на алебарды.
Конверт! Конверт в балахоне! Одним движением Глеб рукой нырнул в карман и достал оттуда мокрый и слегка мятый конверт, осмотрел его. Мучаясь в догадках, открыть его не решился.
– Может, завтра? – Приглашающим тоном спросил себя Глеб, словно спрашивал «Чай? Кофе?» или «Может, вина, сэр?» Но это спокойствие было лишь снаружи. Внутри же, его терзало чувство зреющего против него заговора, которое было похоже на чувство, что за ним следят.
Глеб захотел немного отвлечься. Поглядывая на блестящую от воды дорогу, отражающую свет фонарей, он достал из кармана мокрых джинсов мобильник. Пальцы безропотно заскользили по клавиатуре телефона, светившегося ярким синим светом, точно неоновой, подсветки. Недолго думая, он набрал рабочий телефон Игоря. Игорь вовсе не был его другом, даже приятелем считался с трудом. Он был его агентом, которому утром он отправил «Кусок». Пошли бледно-желтые гудки, мерно прерываемые серой тишиной. Именно такие ассоциации появлялись в голове Глеба, когда он слышал сигнал вызова. Прошло пять-шесть таких бледно-желтых гудков, прежде чем Игорь принял вызов.
– Слушаю, дорогуша, – сказал Игорь.
Глеб не стал спрашивать, что это еще за «дорогуша». Он уже привык к постоянным бзикам этого излишне импульсивного женоподобного агента. Кстати, Глеб все пытался найти другого агента. И дело тут было вовсе не в голубизне. Но, к сожалению, не мог найти никого.
– Алло, здравствуй, Игорь, – выдавил из себя Глеб.
– Хорошо, что ты позвонил. Знаешь, почитал бы сейчас твой «Кусок», но, знаешь, еще раньше пришла с рукописью Ирочка, понимаешь?
«Вечно эта Ирочка!» – Подумал Глеб, не слушая быструю болтовню Игоря. – «Куда же еще раньше-то? Небось, прибежала к нему домой вчера вечером как всегда! Впрочем, нашему Игорьку, безусловно, нравятся романчики, которые по-быстрому пишет эта пресловутая Ирочка! Нет! Агента точно надо менять!»
– …А она мне и говорит… – Продолжал Игорь с неприятной задорностью. – Представляешь? Говорит: чур, я сверху, но она-то не знает, что не в моем вкусе…
«Что?! – Возмутился мысленно Глеб. – Стоит отвлечься, подумать о чем-то своем, как он уже рассказывает подробности своей интимной жизни!!! Не уж то я ему нравлюсь?..»
– Э… Ничего, ты главное не торопись с «Куском», чем медленнее – тем внимательнее. – Перебил Глеб. – Я уже привык, что эта Ирочка все время перехватывает у тебя мое время.
Игорь вздохнул.
– Ну, ты же видишь, какая ерунда получается: с самого утра носу из бумаг не высовываю…
– Пока, Игорь! – Растянул Глеб таким тоном, словно что-то объяснял. – Почитаешь, когда будет время, бывай! И знай: это – шедевр!
– Ну, давай, а я вот…
Глеб отключился. Агента точно надо менять! Определенно.
Наконец, увидев свой дом на холме, первый, в ряду других домов, Глеб прибавил газу. Ему хотелось домой: согреться, расслабиться.
Дверь хлопнула за ним. Он стряс с ног мокрые туфли, хаотично развалившиеся в прихожей у шкафчика с одеждой. Дома пахло… домом. Этот домашний запах обычно чрезвычайно неуловим. Мы можем чувствовать запах чужого дома, зайдя к знакомым или незнакомым в гости, но запах своего дома уловить куда труднее. Но все-таки можно: придя домой после хорошей прогулки по свежему воздуху. Этот неопределенный запах и кажется нам родным.
Футболка и мокрые джинсы Глеба легли на узорчатую спинку кровати, но через несколько секунд футболка сползла на пол. Глеб вдруг вспомнил, что мокрый балахон и мобильный телефон с севшей батареей он оставил в машине. Сказать, что забыл, было бы неправдой. Он просто не хотел их брать. Несмотря на несколько чашек кофе, выпитых в кафе, Глеб хотел спать. Он отключил телефон, рьяно выдернув из него кабель, потому что не хотел, чтобы звонили всякие Анонимные Дышатели в трубку. При этом он отметил, что конверт тоже остался в машине. Глеб выключил свет в комнате и лег спать. Утром, как он рассчитывал, все уладится само собой…
– Ты еще не помер? – Чьи-то руки в ожидании сомкнулись на чьей-то груди.
– С чего это я должен помирать? – Ответил я вопросом. Вокруг было глухо, как в сортире.
– Ты же сам собирался.
– С чего это ты взял? Я жить хочу, вообще-то…
Сон прервался в семь часов утра, Глеб решил включить телефон: может кто-то позвонит и это к чему-нибудь приведет. А привести это могло к чему угодно. Догадываться к чему приведет Глеб не захотел, после того, как яркая картина предстала у него в голове: убийца с окровавленным ножом или топором звонит ему, сидя где-нибудь в темном углу, дышит в трубку. Его, конечно, поймают с поличным и с трупом у ног. А потом менты выяснят, куда в последний раз звонил убийца. Начнутся допросы и Глеб, несмотря на то, что будет все отрицать, выйдет заказчиком. Затем будет суд и женщина-судья вынесет приговор.
Впрочем, уже жаря себе яичницу с колбасой, Глеб понял, что подобный разворот событий хоть и возможен, но несколько абсурден и больше походит на сюжет триллера, тем более что маньяк, в воображении, представляется в хоккейной маске, или в противогазе, или, по-крайней мере, в резиновой маске дракона.
– Фу! – Вздохнул Глеб, садясь за стол и разрезая яичницу на ломтики, удобные для захвата вилкой.
Откуда это дыхание, и уж тем более, параноидальный страх, слуховые галлюцинации? На нервной почве? Да! Еще и человек с добрыми глазами, мокнущий под дождем в парке. Он дал Глебу конверт. Сегодня Глеб был настроен вполне рассудительно. Даже по-научному рассудительно. Хотя, по правде говоря, что значит быть научно-рассудительным, Глеб не знал. Едва доев завтрак, он сбегал за конвертом, мобильником и вернулся в дом. Мобильник он кинул на кровать, да и сам с конвертом плюхнулся туда же. Что же в нем? Лотерейный билет? Письмо от внучки или дочки того пенсионера? Рекламная акция, вроде «десять талонов на такси бонус 50 рублей»? Но какой идиот будет раздавать рекламу в конвертах? Глеб не спешил вскрывать подозрительный конверт. В наш век терроризма внутри конвертика вполне мог располагаться какой-нибудь порошочек. Вроде пакетика индивидуального назначения. Споры сибирской язвы? Тем более, что конверт был совсем тонким. Глеб положил его рядом с собой. Нет, время язвенного терроризма как-то вроде, прошло… А все же. Кто знает, сколько таких пакетиков, тьфу! Конвертиков раздал вчера этот добрый господин. В другое время Глеб бы вообще не стал вскрывать такой конверт. Просто выбросил бы и забыл, но если бы не обстоятельства, при которых конверт попался ему в руки.
Глеб схватил конверт. А может просто воображение разыгралось? Нетерпение взяло верх. Глеб вскрыл конверт и оттуда выпала… Ну что оттуда могло выпасть из конвертика такой толщины? Что угодно: от крупной купюры в пять тысяч рублей, до Самой Смерти в простейшей ее форме. А выпала оттуда обыкновенная бумажка – фантик от конфеты «Пiвденна нiч».
Глеб почувствовал себя сапером, который пытался разминировать обычный тостер и заглянул внутрь конверта, но ничего не обнаружил. Развернув фантик, он посмотрел на него с тыльной, блестящей стороны. Да. Тут кое-что было нацарапано. Глеб встал, чтобы прочитать на свет.
Указан адрес Александра Петровича.
– На кой черт мне дался этот Александр Петрович? – Бросил бумажку Глеб и отправился в ванную комнату принять прохладный бодрящий душ. – Тьфу! Черт знает, что такое!
Сделав себе кофе, Глеб подумал, что слишком им злоупотребляет. Может, вот она – причина? Да нет, таких причин сколько угодно у всех, но никто почему-то от этого с катушек еще не съехал. Из окна кухни открывался вид на холмистую местность с обильной растительностью за десятком дач и коттеджей. Может, уже давно стоило продать дом и переехать в центр? Он неторопливо попивал кофе с маленьким круасаном.
Сколько на свете бывает подозрительных звонков и дедушек, просящих закурить? Полно. А молчаливых звонков с дыханием и дедов в проливной дождь просящих сигарету и при этом раздающих свой адрес? Чуть меньше, но все же, если такое случается, значит, где-то тоже есть. Глеб глотнул кофе: в груди словно защекотало чем-то острым и мокрым. И на этот раз это было не волнение. Глеб просто простыл. От этого чувства он снова прокашлялся, едва не пролив кофе. Горькая, но с приятным сладким вкусом жидкость наполнила его рот, затем пролилась по пищеводу. Чем Глебу сегодня заняться? Писать ему не было смысла. Он всегда ждал, когда придет этот смысл. Стоит ли ему вообще этим заниматься или нет? И он приходил, надо было только отдохнуть.
Может, рванем сегодня с друзьями в бар или куда-нибудь еще? – Спросил себя Глеб и, выпив кофе быстрым залпом, шумно поставил (скорее ударил) чашку. – Расслабить нервы, оторваться, напиться, чтобы эта паранойя меня больше не преследовала? А?
А может, сходить за пивом и завалиться с Максимом Горьким на диван? Тоже неплохая идея.
Обрадовавшись такому банальному плану по решению проблемы, Глеб плюхнулся на кровать. Он любил доспать до обеда тем более, что работы он не предусматривал. Новости посмотреть, что ли? Нет, пусть ящик смотрят домохозяйки и пенсионерки, живущие телесериалами, в которых кипят сухие страсти повседневного бытового существования, – так сказал бы, наверное, Горький, если бы дожил до сегодняшнего дня… – с этой мыслью Глеб укрылся одеялом и закрыл глаза, – на улицу мерзко выходить.
Пасмурно.
Так почему же нельзя хотя бы до обеда полежать, помечтать о
чем-нибудь несуществующем, укутавшись в одеяло? Пусть на улице идет начавшийся еще вчера дождь. Пусть мочит вышедших на утреннюю пробежку бегунов, обласканных и избалованных домашних собак и их хозяев в спортивных костюмах, с зонтиками, толком не выспавшихся, которых разбудили эти же их любимые псы, трескучие будильники и супруги. Пусть дождь бьет по многочисленным зонтам граждан и обывателей, носящихся по городу по своим очень и не очень важным делам. Пусть потоки грязной воды рекой стекают в решетчатый сток, либо разливаются лужами у тротуаров. Пусть спешащие водители безжалостно обливают из этих луж всех вышеперечисленных людей с зонтиками и без.
Пусть.
Сейчас Глеба ничего не касается. Для начала дня ему хочется отдохнуть. Ему хочется – он отдыхает. Если бы все так же думали и поступали, мир бы не изменился. Точно-точно. Все равно от дел, которые человек делает нехотя, мало кому становится лучше. И он снова отключился.
Сон и кофе. Кофе и сон. Может, этот кофе с клофелином, а не с кофеином?
Мерзкий звонок телефона дребезжащей волной прокатился по телу Глеба, разбудив его в половину двенадцатого. Этот звон всегда мерзок спросони, не говоря уж о том, что вряд ли хорошие новости могут ждать там, по ту сторону телефонного кабеля. По ту сторону радиоволны. Тем более: это могло быть то, чего Глеб больше всего сейчас боялся. Он вскочил с постели, зажмурил глаза, открыл их и… наполовину взбодрился, уставившись на телефонный аппарат.
А что, если он не возьмет трубку? Что если он просто не возьмет трубку? Сделает вид, что его нет дома. Вышел куда-нибудь.
– Давай же! – Зачем-то сказал Глеб. Очевидно он надеялся, что там не будет этого дыхания. Он нервно взял трубку.
– Да. – Резко гаркнул он. Ответил все-таки!
В трубке послышалось дыхание, как Глеб и ожидал. Однако уже через секунду он понял, что это не то дыхание. Из динамика донеслось даже некое смущение.
– Михаил… Миша? – Послышался голос женщины лет сорока.
– Нет, вы ошиблись. – Глеб быстро положил трубку, перед хлопком услышал: «А Мишу можно?»
Глеб облегченно вздохнул. Снова зарычал телефон.
– Да что такое! – Глеб стукнул по тумбочке кулаком так, что телефон подпрыгнул и звучно брякнул.
– Да. – Ответил Глеб, чуть не срываясь на крик, и понял, что надо заставить себя успокоиться.
– Мишу можно? – Повторил тот же женский голос.
– Нет здесь Миши! – Гневно отчеканил Глеб. – Вы ошиблись номером! – Он ударил трубкой об настрадавшуюся тумбочку, а уж затем несколько раз с такой же силой об петли телефона.
Глеб бросил взор в потолок. Над головой муха усердно протирала себе глаза. Ей, видимо, нет дела до ее сожителя.
– Черт, что на меня нашло… – тихо сказал Глеб. Телефон снова загудел своим протяжным монотонным рыком.
Глеб быстро схватил трубку.
– Я же, кажется, сказал: нет здесь никакого Миши! – Почти рефлекторно закричал он.
Но в трубке не спешили отвечать. Глеб хотел также кинуть трубку, как вдруг понял: это не была та женщина. Однако, это была и не полная тишина. Это было то, чего он боялся. Боялся больше всего. Это было дыхание. То самое. Словно оно было записано на пленку и воспроизводилось где-то по ту сторону волны. Мысль об этом его взволновала еще больше. Глеб попытался собраться.
– Чего вы хотите? – Тихо сказал он.
Дыхание это было спокойное, но основательно пронизывающее холодом. Глеб вздрогнул и осознал, что дыхание слышалось у него в комнате. Да. Оно доносилось из большого тисового шкафа с узором – цветком, вроде тюльпана. Глеб кинул трубку на петли телефона и уже пожалел, что не сделал это сразу, но будто какая-то сила заставляла его слушать это. Он едва стоял на ногах. Они подкашивались. Он не мог понять, о чем конкретно думал. И о том, кто или что может быть в его шкафу, и о том, как это попало к нему в шкаф, и о том, что у него галлюцинации. Глебу было очень страшно. Это громко дышало. Это дыхание было уже не спокойным. Это было уставшее дыхание кого-то загнанного, но с долей истерии. Глеб остолбенело глядел, вытаращив глаза на тисовый шкаф. Он понимал, что с этим надо что-то делать. Он с трудом заставил свое оцепенелое тело двинуться с места. И, как только у него это получилось, он метнулся на кухню и взял нож-тесак. В другую руку он взял самый длинный нож и ринулся обратно в спальню. В воздухе, казалось, чувствовался запах его напряжения и еще какой-то тяжелый угнетающий запах, несшийся из шкафа. Глеб приблизился к нему. Его рука с ножом коснулась ручки. Он искренне надеялся, что ему не придется применить оружие. Эта мысль ему не понравилась, и он ее перефразировал: «чтобы кому-то или чему-то, что находится там, не пришлось применить своего оружия».
Дыхание, казалось, было уже в ушах Глеба; к нему прибавилось быстрое сердцебиение. Такое гулкое. Оно доносилось из шкафа… или из груди Глеба? Не в силах ждать и гадать, он конвульсивно распахнул тяжелую дверь шкафа и нервно вздохнул. Тайна открылась. Он напрягся и, испугавшись еще больше, отшатнулся. Там, в шкафу, под висящими костюмами, брюками, куртками, уже частично окровавленными, сидела и истерично дышала нагая девушка. Она была перепугана и изувечена. Завидев в руках Глеба ножи, она бросилась рыдать. Глеб откинул их в сторону. Они звякнули о стену и упали на ковер.
– Я – друг. – Словно рефлекторно пробормотал Глеб. Однако он не знал, так ли это. Друг или враг?..
Девушка была изрезана. Из ее длинных, местами глубоких ран, сочилась кровь. Кажется все было в крови. Даже по ее светлым волнистым и, вместе с тем, растрепанным волосам стекала кровь. Слегка скуластое, но худощавое лицо было тоже в ранах и царапинах. Раны были по всему телу: рваные, резаные, прижженные. Также были многочисленные синяки, ушибы и кровь, кровь. Глеб несколько секунд с ужасом смотрел на это, опершись на дверь, чтобы не упасть. У него не было мыслей, был страх и непонимание. Он увидел, что нескольких пальцев на ногах у нее нет, на правой руке – указательный и средний пальцы – отрезаны аж в районе костяшек. Некоторые раны были прижжены. Он не знал, что делать. Скорая! Глеб схватил телефонную трубку. И понял, что ничего не сможет объяснить милиции. Ему ничего не оставалось, как молчать об этом. Он с таким же рвением положил трубку.
Он осознавал, что девушке необходимо помочь немедленно. Глеб дотронулся до нее. Девушка не подавала признаков враждебности, наоборот, она поддалась, и Глеб смог ее взять. В душ! Он понес ее в ванную комнату.
– Что… – Отрывисто прошипел Глеб, глядя в ее дрожащие глаза, и понял, что вопросы следует пока оставить. Он поставил ее в ванну, сделал, чтоб из душа била теплая, даже слегка прохладная несильная струя воды, и направил ее на девушку. Воистину, ее вид был чрезвычайно жалок. Она стояла и дрожала. Ее сухие губы то смыкались, то разлипались, словно она хотела что-то сказать. Но она молчала.
Почему душ? Глеб подумал, что ее раны надо будет продезинфицировать, а пока нужно смыть кровь. Наконец, она открыла рот достаточно широко, так, что Глеб еще раз ужаснулся: язык был короток, похоже срезан и прижжен. Да, у бедняжки не было языка. Он был урезан где-то на 2—3 сантиметра. Вдруг, она оперлась на кафельную стену ванной, ее взгляд помутнел, в глазах выступили крупные капли, и она заплакала, тихо заплакала. Лишь слегка был слышен ее низкий, очевидно посаженый или сорванный от криков голос.
Кажется, кровь была смыта. Глеб ненадолго испытал необычное чувство смеси страха, жалости, смущения и непонимания. Он выключил душ и, найдя самое чистое и большое полотенце, обмотал ее им. Вынес на руках из ванной комнаты и положил на кровать. Она лишь также напряженно дышала, а некоторые ее раны кровоточили.
Глеб кинулся на кухню, к аптечке. Чем бы продезинфицировать раны? Его дрожащие руки раскрыли створки кухонного серванта. Разбавив перекись водорода водой и, не без труда, найдя лейкопластырь, он ринулся обратно в комнату. Честно говоря, он с трудом представлял, как будет это делать. Но, как гласит старая пословица: глаза боятся, а руки делают. Глеб протирал каждую рану. Каждое прикосновение к открытым мышцам бросало его в дрожь. Девушка терпела, учащенно дыша от боли, но не вскрикивая. Самая жуткая боль все же была позади.
Волнение поглощало Глеба целиком, мысли кишели, несколько раз темнело в глазах, кружилась голова. Но, наверняка, девушке было куда хуже. Глеб хорошенько заклеивал лейкопластырем с ватой каждую рану. «Врача бы» – вспыхнула одна из мыслей у него в голове, за ней всплыла фраза из фильма: «смерть и боль – понятия неразделимые», сразу за этим другая мысль: «а симпатичная… бедняжка, она столько пережила, что же с ней произошло? Что вообще происходит?!». Мысли в его голове бурлили кипящей лавой. Глеб старался от них избавиться. Он пытался ровно дышать этим тяжелым запахом увечий, страданий и боли. «У них, оказывается, есть запах» – Вспыхнула в голове очередная мысль.
Девушка перевернулась на живот, она, по видимости, понимала, что Глеб помогает ей, и он продолжил. На секунду он взглянул в окно. Через тонкую сетку тюли было видно голубое небо и кучевые облака, подсвеченные полуденным солнцем, едва проглядывающим через плотные тучи. Таким образом, он хотел успокоиться, взглянув на что-нибудь вечное, но это не помогло. Глеб начал чувствовать нервную усталость и, как следствие – мышечную тяжесть.
Наконец он закончил приводить ее в порядок и засуетился, подыскивая ей вещи, среди своих. Теперь ему стало весьма неловко перед ней за ее наготу. Но видно ей сейчас было не до неловкости.
Хоть она уже и не дышала так быстро, все же в ней виднелось некое ощущение боли и истерии. Он нашел в стиральной машине полувысушенные рубашки. Одну он кинул на кровать рядом с девушкой. Еще он дал ей чистые спортивные штаны, не самые последние, и помог ей одеться. Она снова легла. Глеб немного успокоился. Разве что – «немного». Он медленно мерил комнату тихими шагами, стараясь обдумать происшедшее. – «Так… я поднял трубку, услышал дыхание, открыл дверь шкафа – изувеченная девушка… Нет, что-то не то. Так, снова… я поднял трубку телефона, услышал то же самое дыхание, затем оно словно перенеслось в шкаф, открыл двери шкафа – изувеченная девушка, истекающая кровью. Но как же она оказалась в шкафу? А может, ее положили туда, когда меня не было дома?» – Глеб заглянул в шкаф. Дно его было залито свежей кровью. Закрыв шкаф, Глеб задумался еще раз. – «Нет, она точно появилась сама собой, свалилась на мои плечи откуда-то. Все это странно. Мне кажется, все это связано – мужчина в парке, то есть этот Александр Петрович, и эти звонки по телефону. Может, все-таки прав был этот дедуля, что мне пригодится этот его фантик с „Пiвденной Нiчью“. Съездить к нему, что ли?» – Глеб посмотрел на девушку и, будто спрашивая у нее взглядом, подумал. – «Она может ходить? Да… хотя, пока что незачем».
Девушка лежала, раскинувшись на постели. Иногда она вздрагивала, резко втягивая в себя воздух, покрывалась крупинками пота, точно в этот момент испытывала резкую колющую или иную боль. Пока она не подавала признаков просьбы чего-либо. Ее мокрые светлые волосы беспорядочно расползлись по подушке. Она смотрела в окно на небо и облака, или, по крайней мере, было похоже, что она смотрела туда и моргала, роняя слезы, которые являлись ненавязчивым отражением боли и страха за пережитое. Глебу захотелось обнять ее, утешить, тихо шепнув ей на ухо нечто вроде «Ну, же, успокойся, все позади – я же с тобой…». Это было глупее некуда. И вместо этого он лишь тихо буркнул себе под нос.
– Надо что-то делать.
Девушка медленно отрицательно закивала, не отрывая головы от подушки и не отводя взгляда от окна.
И все-таки что-то действительно надо было делать…
Глеб достал из ящика стола, стоявшего в зале, старый ноутбук. Он давно им не пользовался, потому что давно никуда надолго не выезжал. Включив его, он вернулся в спальню, запустил текстовый редактор и поставил ноутбук перед девушкой.
– Я Глеб, – неловко начал он, – а ты?..
Девушка медленно большим и безымянным пальцами правой руки напечатала несколько слов. Глядя на то, как она печатает, Глеб чувствовал, как его сердце словно провалилось куда-то и билось бойко и гулко, а по спине пробежал холодок. Еще у нее было что-то с мизинцем. Почему-то Глеб понял, что с пальцем что-то не то. Глеб взял ее руку и взглянул. Срез двух пальцев был прижжен, а вот мизинец… На нем был надрез. Выжженный надрез. Может, кто-то порезал сухожилия на мизинце. Глеб взял левую руку девушки и внимательно ее осмотрел. На среднем, указательном пальцах и мизинце были похожие надрезы. Странно, что Глеб не обратил на них внимания, когда обрабатывал раны. Он вздохнул и медленно, слегка дрожа, опустил ее руки и взглянул на экран ноутбука. Там было напечатанное ею «Я – Анна. А это, похоже, Земля?»
– Земля? Конечно Земля, а ты что с Луны?.. – В непонимании возмутился Глеб. – И вообще, как ты сюда попала? – Уже спокойнее произнес Глеб. Он понимал, что она и так много пережила и лишняя нервотрепка ей ни к чему. Поэтому мучить Анну он не хотел, но это вырвалось как-то само собой, рефлекторно. Анна хотела было напечатать что-то, она уже занесла руку над клавиатурой, но, похоже, передумала.
Глеб закрыл ноутбук. Единственное, что понимал Глеб, так это состояние Анны.
– Хочешь есть? Пить? – Спросил Глеб. Вид у него был хоть и довольно спокойный, но какой-то обремененный, озабоченный. Он потер лоб, отчего его челка приподнялась вверх.
– Эи… Пии, – выдавила Анна. Видно было, что попытки говорить доставляют ей большой дискомфорт. Еще бы! В конце концов, она могла бы просто кивнуть. И Глеб с мухой отправились на кухню приготовить что-нибудь.
Часто то, что происходит с нами, мы воспринимаем как нечто само собой разумеющееся. Представьте, например, что люди едят, или питаются, не три-четыре раза в день, а, скажем, один раз в месяц. Особое событие? Особое. И относиться мы будем к нему по-особому, как к празднику. А что вы скажите, если генеральную уборку в квартире мы будем осуществлять не раз в неделю, или в месяц, или даже в год, а каждый день. Не удобно, верно? Но вскоре мы привыкнем и станем и к этому относиться как к само собой разумеющемуся. Слишком глупые примеры… А вот, если каждый день на нас будут валиться неприятности (не приведи, Бог, если ты есть!), это была бы не жизнь, а кошмар! Но и к этому мы привыкли бы может, пусть не через неделю, не через две, но привыкли бы. Однако есть кое-что, к чему человек привыкнуть не сможет – к страху. Это то, что терзает человека днем и ночью, доходит и до того, что проникает в подсознание, снится, видится и слышится его самое жуткое воплощение. В конце концов, находясь на истощении сил, эмоций и гормонов страха, человек попросту сходит с ума…
Глеб пока что не был ни на полном истощении сил, ни на истощении гормонов страха. У него еще было довольно много и сил, и эмоций в запасе, который все же сбавлялся. Сейчас он наблюдал, как Анна жадно поглощает рисовый суп, только что сваренный им. Суп был горяч, однако, это ее не остановило. Она неуклюже держала ложку двумя пальцами. Настолько было ее жалко, что Глеб даже хотел покормить ее, но счел это лишним. Не хотел показать, что ее ему жаль. Людям не нравится чувствовать себя жалкими. Он не знал, чувствует она вкус или нет, но ела она явно с аппетитом.
– Еще? – Спросил Глеб, когда тарелка опустела, а Анна, второпях проглатывая суп, по-волчьи, с какой-то дикостью в серых глазах, смотрела на Глеба. Это ощущение подчеркивали мокрые патлы, нависавшие на глаза.
Она закивала, и Глеб налил ей еще супа. Анна принялась так же жадно его есть.
– Ты не ела, наверное, дня два-три. – Предположил Глеб, облокачиваясь на стену, скрестив руки на груди. Девушка проигнорировала замечание. Да и чем она могла ответить? Она опустошила еще одну тарелку, обернулась, взглянула на кастрюлю с супом, встала и, прихрамывая, отправилась в спальню, прилегла на кровать. Неловко открыв ноутбук, Анна принялась что-то печатать, кропотливо подыскивая каждую клавишу с нужной буквой.
Глеб, шедший следом за ней, остановился в дверном проеме. Девушка закончила печатать и призывающе взглянула на него. Он подошел и посмотрел на экран ноутбука.
«Спасибо вам за ваше гостеприимство. Меня не будет здесь никто искать. Я должна восстановить силы и отдохнуть. Выполните мои две большие просьбы: первая – Молчите обо мне, вторая – Мне нужен врач, но только для левой руки – восстановить сухожилия».
Прочитав это, Глеб задал вопрос.
– А ты не подумала, что обо всех ранениях врачи обязаны докладывать в милицию? Как ты думаешь, мне нужны проблемы? – Он сменил тон на более мягкий. – Хотя, что я говорю? Тебе ведь нужна помощь, пока сухожилия не приросли к плоти.
Глеб задумался, глядя куда-то вниз и потирая щетину на подбородке.
– Придется дать врачу взятку? – Спросил себя Глеб. Слово взятка почему-то показалось Глебу каким-то слишком тривиальным. Наверное, в будущем, введут закон о запрете на слово взятка. Так сейчас казалось. – Иного выбора нет.
Конечно же, он свозил ее в частную клинику.
В маленькой приемной никого не было, кроме чаморошной секретарши с губами-варениками и притупленным взглядом, если не сказать большего. Здесь было довольно уютно: дорогие дизайнерские кресла, бежевый журнальный столик далеко не самый дешевый, шершавые бежевые обои на стенах. На конторке у секретарши лежали бумажки, какие-то смятые записки, в рамках стояли две лицензии и какие-то грамоты. Глядя на них, можно было бы поверить во все. Такая уж эта вещь – бумага. Словами говори, сколько влезет, а все получится по-разному. А бумага молчалива и лаконична. На ней свидетельство встречи людей. Попробуй описать все словами.
Кроме потрепанной секретарши, все выглядело дорого и просто, что казалось многообещающим. Впрочем, кто знает, может секретарша была довольно компетентна, несмотря на ее внешний вид и стервозно-приторможенное поведение.
Да что я так много о ней думаю! – Глеб вздохнул.
Главное – никаких бешеных медсестер – объемом талии в дверной проем, никаких карточек, никаких очередей, скрупулезных студентов, подсчитывающих дни своих болезней, дотошных бабушек, жалующихся на дурной слух, зрение, на колики в животе, суставах и мышцах каждому встречному врачу, медсестре и прочим! Никаких… В общем, это же частная клиника.
На «совковую» поликлинику государственного обеспечения не стоило и надеяться. А вот на частную – хоть и дорого, зато быстро и по-тихому.
Ну, не совсем быстро. Глебу пришлось потрудиться, втолковывая секретарше о том, что врач должен принять Анну без записи и сейчас же. В конце концов, не выдержав натиска Глеба, секретарша сдалась, но сообщила, что у Санова прием. Однако, доктора Санова долго ждать не пришлось. Через минут пятнадцать после прибытия Глеба и Анны из кабинета вышел пациент с рукой в гипсе. Стоя в дверях, он благодарил доктора, а при выходе из клиники заплатил секретарше.
Увидев в стеклянных дверях клиники, выходящих на улицу, как двое людей в белых халатах поднимались по лестнице в приемную и вели пациента, клюющего носом, Глеб и Анна поспешно прошли в кабинет.
Здесь было чисто, стояло несколько операционных столов, по-видимому, разного назначения. В углу, стоя у стеклянного медицинского серванта, вытирал руки невысокий доктор. Он резко обернулся. Это был мужчина наполовину восточной внешности, лет сорока, с черными волосами, поблескивающими кое-где сединой и с маленькими аккуратными усиками. Однако, каким-то образом можно было определить, что он всю жизнь прожил в России.
– Регистрироваться будем? – Сразу выдал он.
– Нет. – Коротко ответил Глеб. – Этот визит должен остаться тайной.
– Рад, что нашел людей, которые понимают тяжбы налогового бремени. – Он улыбнулся и его узковатые глаза сузились еще больше. – А точнее это они нашли меня. Что у вас?
В ответ Глеб нервно стянул с левой руки Анны вязаную перчатку.
– У нас… сухожилия… – Глеб подумал и добавил. – И еще язык.
Анна этого не ожидала и резко бросила взгляд на Глеба. Но все равно открыла рот.
– О-о, – уныло растянул Санов, завидев увечия, – не беспокойтесь, я не стану ничего разглашать. Сухожилия сделаю, а вот язык – не знаю, посмотрим.
– Буду вам признателен, – ответил Глеб.
Доктор запер двери и прикрыл окна шторами: на всякий случай.
– Значит что-то произошло, что заставило вас пойти к частнику?.. Молчу… – Санов выбросил руки вперед, перед Глебом, словно толкая невидимую стену. – Прошу сюда. – Он указал на кресло – смесь родильного и стоматологического, только с широкими подлокотниками. – Восстановление сухожилий? Знакомо. Делывали мы и такое.
У Анны был довольно спокойный вид, но все же, она взглянула на Глеба, словно говоря «не оставляй меня», и села в кресло, положив руки на подлокотники.
– Честно говоря, впервые такое вижу, – задумчиво сказал доктор, закатывая Анне рукава.
– Да, я тоже, – отмахнулся Глеб, садясь на соседний операционный стол.
– Это ужасно. – Продолжил доктор и натянул упругие резиновые перчатки. – Я, конечно, понимаю, что это не мое дело, но, Господи, кто же мог сделать такое?
– На бедняжке будто лица не было, когда я нашел ее, сам очень испугался, – вздохнул Глеб, – больше я ничего не знаю. Мне не нужны новые проблемы.
– Да, это я понимаю… – Доктор готовил шприц, – операция будет относительно сложная. Я вколю ей гексенал. Нарушения функции печени и почек есть?
Девушка неуверенно отрицательно покачала головой.
– Лихорадочные состояния есть? – Продолжил врач.
– Лихорадочные состояния? – Переспросил Глеб.
– Ну, их, похоже, нет, – ответил Санов, – нет симптомов, а воспалительные процессы в носоглотке?
Девушка отрицательно хмыкнула.
– К чему все это? – Удивился Глеб.
– Это противопоказания.
Глебу это и в голову не пришло… Бывает.
– Очень хорошо, – сообщил доктор. Хотя, даже при всех этих обстоятельствах, ничего хорошего не было.
Девушка внимательно наблюдала, как по ее венам заходила холодная вата, а затем как вошел шприц и влил ей прохладную жидкость. Через некоторое время в глазах у Анны все поплыло и она обмякла. Услышав еще несколько слов, она и вовсе отключилась.
– Сухожилия повреждены только на пальцах. Виден толстый разрез, – причитал Санов, тщательно осматривая руку, затем открыл Анне рот, заглянул туда, – язык сокращен с хирургической точностью, возможно раскаленным резаком, мне понадобятся ассистенты, – он встал, прошелся по операционной до двери, ведущей во вспомогательное помещение и заглянул внутрь.
– Жора, Света, быстрее. У меня все готово, – окликнул доктор и, вернувшись к Глебу, произнес, – сядьте в углу, на кушетку, мы начинаем.
Доктор – беспробудный оптимист.
Глеб сидел, расслабившись на мягкой кушетке. После шока, перенесенного им сегодня, это было первое расслабление. Конечно, нервные клетки не восстанавливаются, этого никто не отрицает, но мышечное напряжение, обмякнув на удобном диванчике цвета хаки, снять можно. Он сидел и слушал, как переговариваются медики, окружившие небольшое кресло.
Каково содержать собственную клинику, тем более хирургическую? Какие деньги зарабатывает здесь доктор Санов? И как иногда, безусловно из необходимости, подделывают отчеты о доходах? Эти вопросы сейчас приходили в голову к Глебу, но все же меньше всего его интересовали. Он слышал короткие фразы, вроде «скальпель» – доктор протягивал руку и получал инструмент, «нить, игла».
Не секунду Глебу показалось, что он сидит в автомастерской. Грязный механик, ковыряясь под капотом машины обменивается короткими фразами с помощником: «ключ на шестнадцать» – и получает инструмент, запачканный машинным маслом.
Глеб тут же опомнился, выбросив бредовые мысли-галлюцинации по поводу автомастерской из головы; затем задумался обвиняя свое подсознание в том, что оно связало мастерскую и операционную.
Он взглянул на часы, мерно и тихо отстукивающие ритм времени. С начала операции прошло уже более полутора часов, а Глеб сидел на кушетке, словно в забытьи.
– Эй… – Шепнул доктор и Глеб проснулся.
– Глеб, – поздно представился Глеб, – просто Глеб.
– Да, Глеб. Ваша… девушка хорошо перенесла операцию, но ей нужно отдохнуть от наркоза, поспать часок-другой. У нее проявляется побочное действие – несильное угнетение дыхания.
– А есть какие-то стимуляторы?.. Или это неопасно?
– Есть анабазина гидрохлорид, но это больше для курильщиков. А вообще, ничего не надо, это пройдет скоро.
– Я отвезу ее домой, там и поспит, – уверенно сообщил Глеб, – а с языком что-нибудь сделали?
– Да, кое-что… Она сможет говорить, но плохо, впрочем, ее можно будет понимать. Но только через некоторое время, когда заживет язык. Инъекция в язык его ненадолго парализовала. Да, еще… первое время ей нельзя есть ни холодное, ни горячее.
– Так сколько я вам должен? – Глеб слегка наклонился вперед, доставая портмоне из узкого заднего кармана на джинсах.
Врач быстро буркнул сумму.
Глеб не был поряжен. Если учесть, что в оценке сложности операций он ничего не смыслит, то он даже и не подозревал, во сколько ему обойдется эта операция.
– И какова доплата за конфиденциальность? – достав кредитку, спросил Глеб.
– Ноль, – принял Санов, положил в карман халата и развел руками, – это же мои налоги…
– Ну да, – усмехнулся Глеб и покосился на Анну, лежащую в кресле с перебинтованной левой рукой, – она может идти?
– Нет, она еще спит, отвезите ее домой. Вам помочь донести ее на носилках?
– Э… не надо, – почему-то отказал Глеб, – спасибо.
Доктор удалился вместе с ассистентами во вспомогательное помещение.
– До свидания, – бросил он и хлопнул дверью.
– Ну, дорогая Анна, пойдем к машине, – вздохнул Глеб, взял девушку и понес ее к машине.
Глеб вспомнил муху, что сейчас сидит дома. Каково ей живется своей мушиной жизнью? И откуда потом вылетят ее дети?
До дома оставалось ехать считанные метры. На этой широкой дороге никогда не было слишком много машин. Конечно, это же окраина. Мимо проехали темно-синяя Субару, такси, Лада-калина и маршрутка с рекламой пельменей на боку. В это время – три часа дня, это могли быть таксисты, люди, взявшие выходной на работе, или попросту лодыри, которым нечем заняться, школьники, безработные, безработные жены и еще куча народу. Глеб не относился ни к тем, ни к другим, ни к третьим. Но сколько еще людей сейчас разъезжают на баклажановой Волге-люкс с незнакомой изувеченной девушкой на заднем сидении? К кому он относился, он пекся меньше всего.
Ему не терпелось поскорее все узнать у Анны. Но как уговорить ее все рассказать? Вдруг Глебу вспомнился тот дедушка в парке, под дождем. Как его звали? Глеб напрягся, вспоминая фантик «Пiвденной нiчи». Там было имя и отчество, дальше… улица… Глеб не имел понятия, есть ли в Смоленске такая улица. Но если написано – значит есть.
– Александр Петрович, – вспомнил Глеб вслух, – может, Анна его знает?
Пока Анна спала, Глебу пришлось выйти в Интернет, чтобы посмотреть карту Смоленска и схему проезда до улицы, которую указал этот Александр Петрович. Глеб никогда специально не старался запомнить улицы, он с трудом вспомнил бы название улицы, на которой живет мать. Просто ездил к ней – и все.
Сейчас он твердо решил поехать.
Может, он разъяснит в чем дело?
Глеб оставил Анне записку
Глеб подумал, что обо всем, что может понадобиться Анне, он написал и торопливо вышел из дому, сел в машину. Он поехал к Александру Петровичу, который столь странным образом дал ему конверт. Глеб, конечно же, подозревал, что Александр Петрович и тот человек в парке – разные люди, но что толку от этих необоснованных подозрений?
Машина Глеба ехала по дороге, иногда подпрыгивая на небольших рытвинах. Как сказал Салтыков-Щедрин, «В России две беды: дороги и дураки». Ну что же, время идет, дороги в России из разбитых постепенно превращаются в менее разбитые; а дураки – их не так уж и много: в силу нынешних тяжелых времен дураки не выживают, а фраза «дуракам везет!» давно перестала иметь силу. Но все же, к слову хочется добавить, что пропорция между дураками и плохими дорогами осталась та же. Ну, или почти та же.
Глеб все думал, позвонить ли Еве. Он хотел, но она каким-то образом все равно поняла бы, что что-то не так. Он взял в руку телефон, подумал немного, и положил, решив пока с этим повременить. Нежелание, чтобы она знала, что происходит нечто нехорошее, побороло желание слышать ее.
Слева и справа от дороги мелькали дома разной даты постройки. Фигурировали дома старинные в три-четыре этажа, высокие из-за высоких потолков. Их потрескавшиеся от времени и воды стены, хоть и стояли еще, но уже давно перестали реставрироваться. Вскоре Глеб попал и на саму улицу, указанную на фантике. Он увидел дом Александра Петровича и остановился на обочине дороги.
Обойдя дом со двора, он отметил, что никого нет. Нет ни дедушек, по старой памяти играющих в домино, ни детей, резвящихся на детской площадке, ни подростков, с хмурым видом сидящих где-нибудь в удобной для них позе, ни даже бабуль, злостно перемывающих кости вселившимся в их дом молодоженам. Глебу казалось, что все это должно быть в каждом дворе, тем более, что дождя уже не было и все успело высохнуть от влаги, лишь серое небо густыми тучами продолжало нависать над городом.
Пусто и пасмурно.
Он зашел в первый подъезд, подошел к двери третьей квартиры и понял, что ему снова стало страшно. Страшит и неожиданность, и угроза, которая, возможно ожидает там, по ту сторону двери. К тому же, это был хмурый день, начавшийся свалившимися на голову Глеба проблемами, напастями и страшными неожиданностями. Уж не бросился ли Глеб на амбразуру, своим приездом сюда? Как бы то ни было, теперь уже наивно было бы ждать от этого дня чего-то хорошего. По всему телу от этих мыслей выступили крупицы пота. Но Глеб смирился, нервно вздохнул подъездным воздухом, полным запахов готовящейся еды, курева и мочи, и нажал на звонок у двери. Обычной деревянной двери без глазка, выкрашенной в красный цвет.
Дверь открылась. Сделав шаг вперед, Глеб очутился в полутьме. Однако, эта полутьма не пугала, наоборот, в нее хотелось погружаться еще глубже, ощущая ее объемную мягкость. Погружаться, словно в мягкое уютное одеяло. Глеб медленно, смакуя каждый шаг в этой полутьме, продвигался вперед по коридору с мягкими обоями. Он увидел впереди затененного, коренастого человека в рубашке нараспашку.
Глеб вгляделся сквозь полутьму. Этот человек был седой, по его морщинистому лбу, ровному и широкому носу, по старческому подбородку, покрытому белесой щетиной, ровно ложился свет от приоткрытого окна, вписанного куда-то далеко в комнату, что была слева от него.
Глеб опомнился. Полутьма медленно отпустила его, как мягкая рука. Этот седой человек был тем самым, с которым Глеб встретился в парке. В миг коридор с мягкими обоями стал совсем обычным коридором, а полутьма, казалось, скрылась куда-то в темные уголки квартиры.
– А… Александр Петрович? – Промямлил Глеб, держась за голову, затем буркнул едва слышно себе под нос. – Нервы шалят, что ли?
– Нет, это не нервы, – сказал человек, – проходите в гостиную, я вам все расскажу. По крайней мере все, что знаю сам. – Он протянул Глебу руку приветствия, когда тот подошел ближе. Они обменялись крепкими рукопожатиями. – А вы – Глеб, вас уже ищут. Они знают о вас все. – Он улыбнулся. Не по-злому: это не была издевательская злорадная улыбка. Это была какая-то приятельская улыбка сочувствия.
– Кто? – Спросил коротко Глеб, вытирая пот с лица.
– Проходите, – спокойно пригласил Александр Петрович, кланяясь, – чувствуйте себя как дома.
Несмотря на излишнюю внешнюю доброжелательность, в Александре Петровиче что-то не устраивало Глеба. «Одно „…как дома“ чего стоит!» – Размышлял Глеб, проходя в уютную гостиную классического стиля.
В гостиной было довольно уютно. Не столько красиво, сколько чисто и аккуратно. Гладкие покрывала, словно накрахмаленные, ровной площадкой лежали на строгих креслах и диванах. На тумбочках (их было две: у древнего телевизора «Березка» и у одного из кресел), также ровно лежали узорчатые салфетки. Пожалуй, слишком ровно!
Все вокруг безупречно чисто и ровно, словно вопило: «не смей прикасаться ни к чему!»
Но Александр Петрович, несмотря на это ощущение точности, безупречности, любезно предложил присесть и сел сам на одно из этих кресел старого стиля, выглядевших, как новые. Глеб не стал отказываться, предполагая, что разговор предстоит долгий. Он сел на диван и будто поломал тонкий слой ровного покрывала: оно с трудом прогнулось под ним.
– Успокойтесь, вы дрожите, – твердо сказал Александр.
– Вовсе нет, – напряженно, преодолевая упругий ком в горле, произнес Глеб.
– Вы не первый, кто чувствует это.
– Что вы имеете в виду? – Также сковано спросил Глеб. К его горлу подкатила волна удушья. Строго поклеенные обои на безупречно-ровных стенах с ужасающей силой давили на него все грубее.
– Все, кто приходили сюда, испытывали самые разные чувства, причем чувства, меняющиеся с удивительной быстротой. Одним казалось, что вся моя квартира – огромная клетка, – говорил Александр Петрович, – они то бились о стены, то раздирали на себе кожу до крови, то вдруг бросались в окна. А я хватал их и держал, чтобы они успокоились. Другие думали, что попали в сказку своей мечты, где текут кисельные реки, где можно строить замки из сахара. Их тоже приходилось вразумлять. Ну а третьим, к примеру, казалось что они в огне, кричали, испытывая неудержимую агонию! Им и вправду казалось, что их кожу съедает адское пламя, они дико кричали. Мне даже соседи стучали в стену…
Вдруг Глеба словно прижало к дивану. Он ощутил, как по его спине пробежал мороз, затем его охватил жар. Он сжал свою шею – дыхание затруднялось. Бежать! Бежать из этой квартиры! Но ноги словно оцепенели, впились в деревянный пол.
– …Но они не понимали, что это всего лишь иллюзии, – спокойно продолжал Александр Петрович, – и вы тоже ощущаете это, – он умолк и вдруг закричал, видя, что паранойя Глеба сейчас перерастет в большее. – Закройте глаза! Это иллюзия!
Глеб послушался. Его веки сомкнулись в судорожном оцепенении. Жар ушел. Сердцебиение восстановилось. Холодный пот заструился по телу.
– Теперь откройте глаза, – Александр Петрович говорил спокойно и убедительно.
Веки Глеба разомкнулись, руки и ноги обмякли. Он осмотрел все вокруг.
– Что вы видите? Что чувствуете? – Спросил Александр.
Это была самая обычная гостиная, выполненная по запросам, вполне сходным с возрастом Александра Петровича. Салфетки на тумбочках лежали чуть мятые, пожелтевшие от времени, небрежно свесившие свои кружева вниз. Диван, на котором сидел Глеб, был мягок. Покрывало пластично щекотало ладони рук своими скатавшимися мягкими и сравнительно крупными катышками. Слегка выцветшие, кое-где отошедшие от стены обои теперь радовали глаз своей нормальной, можно даже сказать, здоровой запущенностью.
Ком в горле больше не волновал Глеба, но после него в горле стало сухо. Он спокойно вдохнул воздух немного запыленной комнаты, где пахло старой древесиной мебели и медленно выдохнул.
– Так, значит, иллюзии? – Угрюмо спросил он.
– Да. Не спрашивайте. Я все расскажу сам, я живу один. Знаете, уже не те годы, когда я мог бы бегать за компанией. Теперь мне только в домино во дворе играть с другими дедами. Так что, я люблю поговорить. Чай? Кофе? – Расслабленно сказал Александр.
– Коф… э… нет, спасибо, можно лишь воды. В горле пересохло.
Александр Петрович вышел из гостиной и вернулся через секунд десять со стаканом воды в руке.
– Вы, наверное, теперь готовы принять правду, как она есть? – Александр передал Глебу граненый стакан прохладной воды.
– Да. После всего, что произошло, я готов к небольшому рассказу, – Глеб выпил воды и поставил стакан на низенькую тумбочку со старой салфеткой, – спасибо.
– Тогда, с вашего дозволения, я начну…
Александр Петрович отклонился на спинку кресла и начал свой рассказ.
– Это моя квартира. По закону. Но это не только квартира. Это храм. Не обычный религиозный храм, разумеется. Я не какой-нибудь сектант, проповедующий смерть во имя жизни в ином мире. Тут другое дело, пусть даже иной мир здесь – это два мира, связанных с Землей посредством Промежуточного Пространства…
Глеб открыл рот, чтобы спросить, что такое Промежуточное Пространство, он уже начал: «…Что тако…», но Александр Петрович его перебил.
– Я же сказал, что сам все расскажу. Терпение, – многозначительно сказал он, – эта квартира – храм, служащий переходом в Промежуточное Пространство. Нельзя где попало входить и выходить из Пространства. Можно только в храмах.
– Их много? – Вставил-таки свое слово Глеб. – Почему люди о них не знают?
Александр Петрович сделал серьезное лицо, показывая, чтобы Глеб его не перебивал.
– Их достаточно. – Продолжил он. – А люди об этом не знают, потому что им и дела до этого нет.
– Как? Это же нечто иное?.. Им должно быть интересно.
– Большинство людей так приземлены, что и допустить не могут существование других миров. Им кажется, что это сказки, что такого не может быть, и забывают. Или же просто не вдаются в подробности. О чем это я?..– Задумался Александр и продолжил. – Ах, да… Это Пространство малоизученно, поскольку ученые не должны знать о переходах между мирами. Они сообщат всему миру об этом. Некоторые из них стали писаками. Другие, поняв, что им не донести истин до ушей народа, завязывали с этим. Бывали такие случаи, когда их запугивали, упекали в психиатрические лечебницы, а если это не помогало, то ссылали в Промежуточное Пространство и считали на родине без вести пропавшими или усопшими… Впрочем, важно другое: храм – место, где магнитные поля миров искажаются. Это частично вызывает галлюцинации. Как у вас, как только вы вошли сюда. Все, кто переходил отсюда в Промежуточное Пространство, проходили через эти галлюцинации. В большей или меньшей степени. Но если верить, что это неправда, верить, что это иллюзии, то они перестанут иметь силу над человеком.
– Можно спросить? – У Глеба был вид прилежного и послушного ученика, тянущего руку с вопросом к учителю: такой же нахмуренный лоб в сочетании с невинным выражением лица.
– Да, – вздохнул Александр Петрович.
– Так что же такое это «Промежуточное Пространство»? – Поинтересовался Глеб.
– Это место, являющееся переходным между смежными мирами. Нельзя перейти из одного мира в другой сразу же. Это Промежуточное Пространство – как в лифте, между этажами. Между Промежуточными Пространствами и смежными мирами существуют входы и выходы. Некоторые храмы служат входами, другие – выходами, но чаще – у выходов храмов нет, то есть многие выходы не определены. В этом храме… квартире есть и вход и выход. Понимаете, Глеб?
– Вроде да… – Как объяснить состояние Глеба? Вроде бы понял, вот только как понять или вообще поверить в такую невероятицу? Но с другой стороны – все это так ново и необъяснимо свалилось на голову Глеба, что он даже не мог сказать точно: понял он или нет. У него возникло странное чувство. Оно не было ни на что похоже. Подобное Глеб уже чувствовал вчера, например. Это было какое-то чувство заговора.
– Так зачем вы меня пригласили? Что со мной-то происходит? – Задумчиво произнес Глеб. – И… кто эта Анна? Что за дыхание я слышу в трубке?..
– Я отвечу только на первый вопрос, – вздохнул Александр. Все это время он сидел почти неподвижно. Что было, как казалось Глебу, немного неестественно.
– Ответьте хоть на один, – хмурясь, попросил Глеб.
– Видишь ли, Глеб… Ты … – Александр Петрович сразу перешел на «ты», как только речь зашла о цели визита своего собеседника. – Тебе грозит опасность. Кто-то ищет тебя. Кто-то извне, не с Земли, понимаешь?
– Но зачем? – Возмутился Глеб. – Я жил своей жизнью, своей спокойной жизнью! Как вдруг все это свалилось на меня. У меня были свои планы! У меня был… – Разошелся он…
– Я знаю, Глеб, успокойся. Я не знаю зачем ты им, но они за тобой охотятся. Сюда, из Промежуточного Пространства переходили люди, спрашивали про тебя. И вот тогда, я узнал о тебе. Я решил помочь тебе, предупредить. Понимаешь? – Александр Петрович вопросительно поднял брови в надежде услышать слова понимания.
– И что они сделают со мной? То же, что с Анной? Зачем? – Глеб, дрожащими руками медленно потер лоб.
– Кто эта Анна?
– Она каким-то образом вся изувеченная оказалась у меня в шкафу, как раз когда я слушал это дыхание в трубке телефона.
– А может раньше? – Намекая, спросил Александр.
– Что вы имеете в виду? Вы хотите сказать, что ее кто-то положил ко мне в шкаф, когда меня не было дома? – Пробормотал Глеб. Ему показалась одна загадка насчет Анны наполовину решенной. Но хмурый тон Александра Петровича словно поставил Глеба на свое место: на место непонятливого ученика.
– Нет. Вы, похоже, не поняли ничего, – кратко ответил Александр Петрович и покачал головой, затем встал, тихо кряхтя, обошел диван и, подошедши к окну, остановился, глядя куда-то на улицу, перевел руки за спину, – отвратительная погодка уже второй день. А ведь синоптики предсказывали другое!
Глеб глядел на него, сидя на диване в пол-оборота. Почему Александр Петрович не отвечает на его вопрос?..
– А знаете почему? – Александр обернулся к Глебу.
– Не погодит. Синоптики часто ошибаются. Вот почему. – Автоматически произнес Глеб.
– Эх, – вздохнул Александр Петрович и снова повернулся лицом к серому дождливому пейзажу за высоким окном, – нет, не поэтому, Глеб. Дождь и серость оттого, что изменение электромагнитного поля привело к частичному изменению атмосферного давления. От давления, как известно, появляется ветер. В Смоленске изменилось давление, следовательно – ветер в нашу сторону нагнал тучи, которые первоначально двигались в противоположную сторону. Отсюда и пасмурно. Это не значит, что обязательно будут дожди, может быть и жара. Изменение климата в этом районе всегда случается, когда кто-то проходит из Пространства сюда, или в него отсюда. Они пришли сюда из Мекситты: из мира по ту сторону нашего Промежуточного Пространства и ищут тебя. То есть, скорее всего, уже нашли. Знаете, в жизни каждого человека рано или поздно наступают переломные моменты. Будь это свадьба, поступление в университет, перемена места жительства, похороны. Но человек постепенно привыкнет и к супругу, к учебе, к новому дому, к утрате. Но только не к постоянному преследованию. – Александр Петрович Повернулся к Глебу и увидел в его глазах страх и осознание грядущего. – Правильно! С этой мыслью нельзя свыкнуться. Я понимаю, какой это стресс для тебя, ты уж прости. Это и есть для тебя твой переломный момент, который, как раз-таки, многое изменит в твоей жизни.
– Чего они хотят? – Обреченным тоном спросил Глеб, и Александр отметил, что его взгляд пуст и не направлен ни на что. Сейчас он думает, переживает, выдвигает в голове нелепые версии…
– Я не знаю. – Александр Петрович прошел обратно и сел в кресло, а Глеб все так же сидел в пол-оборота и смотрел в сторону окна. Александр продолжил:
– Они воздействовали на меня психологически, может даже посредством гипноза. Они спрашивали про тебя… Я все никак не мог понять сколько их было: их могло быть от четырех до двадцати. Они были в темных рясах, какие-то расплывчатые. Я не знаю. Не знаю… – Было видно, как Александр напрягается, вспоминая события как страшный сон. – Все было словно в тумане. Ну, чтобы перейти в Пространство, нужно потерять сознание, иначе не перейдешь. А они даже были в сознании, когда оказались здесь… Со мной такое впервые. Обычно люди входят в Пространство и выходят: все четко. Я всегда узнаю кто они, сколько их, цель их визита, что они транспортируют… А тут… Поэтому я взялся помочь тебе с этим, – закончил Александр.
– Так что с дыханием в трубке? – Спросил Глеб. Его глаза совсем стали такими пустыми, словно он ослеп. Они были пустыми и… уставшими. – Что это вообще? Что эта за Анна? Она появилась словно из ниоткуда…
– Из Промежуточного Пространства, – пояснил Александр, – а насчет дыхания в трубке… – Он ненадолго умолк. Его губы вздрогнули, будто в этот момент с них упало какое-то беззвучное слово. И резко ответил. – Мы пока не можем объяснить этот феномен.
– Феномен? – Глеб стал более-менее сознательно выглядеть. Он не знал, что этим вопросом он щекочет нервы Александру, заставляя его вспоминать нечто ужасное, что случилось при нем когда-то.
– Да, это происходит не только с тобой… Словом, ты не первый. – Александр будто выдавил из себя дрожащую улыбку, которая, продержавшись секунду, нервной волной сошла с его лица. – Был тут два года назад один случай. С одним парнем, потом он без вести пропал. Ему все время слышались стуки шагов, дыхание в трубке и другие, пугающие его, звуки. Вызывал даже милицию, с целью установить место, откуда звонят. Установили, – Александр Петрович почему-то покосился на пасмурный вид за окном и продолжил, словно набрав духу, – это был не телефон… Я был там. По спине тогда у меня тек холодный пот ужаса, преодолевая препятствия в виде мурашек. Даже меня, опытного майора милиции, поразило увиденное. До сих пор я вспоминаю это с горькой дрожью… Это был человек… Человек, из которого вынули некоторые внутренние органы и многие кости. Самое ужасное это то, что когда мы приехали, он был еще жив, хотя и без сознания!.. Он спокойно дышал своими рваными легкими, а из его распоротого живота торчал телефонный кабель… Черт, как сейчас вижу! – Он опустил голову. – Я не знаю, каким образом передавался сигнал… И… – Александр тяжело вздохнул, одолевая удушливую волну, что подкатила к его горлу. Его правдивая история заинтересовала Глеба, ему стало жалко Александра. И Глеб постарался скорее отделаться от этого чувства. А мужчина посмотрел на Глеба и, теперь прочитав в его глазах внимание, продолжил:
– Человек был жив только потому, что его резали чем-то горячим, он не терял крови и умер только при нас. Никаких улик… Ничего, кроме загадок, кроме того, еще одна добавилась, когда врачи выяснили, что последние разрезы были сделаны за считанные секунды до нашего появления. Но никого не нашли… К тому же, по близости не нашлось ничего, что могло бы так резать и прижигать. Плюс ко всему у него не было документов и его никто не опознал. В этом есть связь с другим миром.
– А вы были в других мирах?
– Нет, мне нельзя, я же ключник. Но когда-нибудь я побываю в тех мирах.
– Так вы из милиции? – Спросил Глеб, в надежде немного разбавить тематику.
– Был… После того случая я ушел. На пенсию… Теперь я ключник… Словно лифтер, но только тот, который не ездит на лифте, а лишь нажимает на кнопки снаружи.
– Так что мне делать? – Попросил совета Глеб.
– Езжай домой, не отвечай на звонки. Это, наверное, поможет. Пользуйся автоответчиком. Ведь он у тебя есть, верно?
– Да… Я куплю такой телефон.
Александр Петрович встал, за ним Глеб.
– Давайте я вас провожу, – бойко сказал Александр. Они прошли до двери, – если что – я свяжусь с вами.
Но как я свяжусь с вами? – Осведомился Глеб, выходя на подъездную лестничную площадку.
– Моя фамилия Чехов. Посмотрите в справочнике, – Александр доверительно посмотрел на Глеба, закрывая дверь. Последнее тихое, доброе слово вылетело из квартиры в тонкую щель, – удачи.
Глеб стоял на площадке в странном изумлении. Своеобразный человек, этот Александр Петрович. Какой-то бывалый, похоже, не злой, бескорыстный.
– Удачи? – Усмехнулся Глеб – поигрывали нервы. – Спасибо. Лишь с ума бы не сойти.
Все упало на плечи Глеба так неожиданно. К тому же, ему нельзя было никому ничего говорить. Сочтут, что он болен. Оденут в смирительную рубашку, упекут в психбольницу.
– Уф… – Вздохнул Глеб, нескоординированным движением заводя мотор своей машины. – Кто знает, а может там безопаснее?
Его тело резко вздрогнуло. Зазвонил мобильный телефон. Глеб посмотрел на экранчик. Там светилась безмятежная надпись: «подавитель» звонит. Глебу посоветовали не отвечать на звонки. А вдруг это Игорь? Мать? Ева? Кто-то из друзей? Алик, в конце концов!
Глеб сглотнул тяжелый острый ком подкатывающего страха. Он решался. Ева и Алик умеют обращаться с телефонами, и они бы не стали скрывать номер, звоня Глебу. Игорь? С чего бы это… Мама? Она все время что-то путала в телефоне, может это она?
Глеб стер со лба пот. Его палец нервно дрогнул и сбросил вызов… Больше не звонили. Глеб ждал, но звонка не было. Он рефлекторно нажал на газ и помчался домой, перебивая страх скоростью. Его пульс словно сотрясал воздух с каждым новым ударом. Все тело было в поту. Глеб взглянул в мини-зеркало и сам поразился своему виду. Безусловно, он был страшен. Покраснение вокруг глаз, взбухшие подушки под ними, взъерошенные от пота и психозного хватания руками за голову волосы. Да что там! То, что творилось у него внутри было куда страшнее!
Кто знает, что еще впереди ждет его?
– Почему? – Глеб сморщился, едва не плача от обиды на самого себя. Он боялся. – Почему это происходит со мной?! Надо успокоиться. – Он задышал, искусственно восстанавливая дыхание и сердцебиение. На секунду в его голове пронеслась мысль что его дыхание схоже с тем самым дыханием.
Глеб снова нервически вздрогнул.
Телефон зазвенел снова. Глеб схватил его и посмотрел на экран. «Алик звонит» – прочитал Глеб и ответил.
– Да.
– Глеб… – Послышался в трубке странно-спокойный и медленный голос Алика. Так он никогда не говорил. – Забавно выходит, приятель…
– Что? Что выходит? – Засуетился Глеб.
– Все были так добры со мной, не давили на меня… – Алик тяжело выдохнул воздух. Да, приятель, я был… прав…
– В чем, Алик? В чем? Кто они? – Глеба пронзило чувство нервной жалости. Он бы даже заплакал, если бы смог.
– Они… – Прохрипел Алик. – Я был прав, забавно так выходит.
– Алик, я сейчас приеду, держись.
– Не надо, Глеб… Они еще здесь… – Он кашлянул и вяло, не как обычно, цокнул языком. – Я был прав, помнишь, я ска… зал тебе, помнишь… Я умираю… друг. – Он снова кашлянул.
В трубке у Глеба стало глухо: словно телефон плюхнулся в воду и, то ли утонул, то ли плавал на ее поверхности. Но это Глеб уже расслышал плохо, так как бросил телефон на соседнее кресло и ошеломленно впился в руль руками. Он не понимал и негодовал.
– Как? Алик… – Шепотом напуганного до полусмерти спросил сам себя Глеб, – Как?
Он направился к дому Алика. Сердце забилось сильнее и начало сильно покалывать. Алик не мог так шутить. Он, конечно, бывало, разыгрывал Глеба, но не настолько. Тем более его эти сны…
– Друг… – прошептал Глеб, дрожащей рукой меняя скорость с третьей на четвертую. Он гнал так быстро, как только мог, как никогда раньше не гнал. Да и случай – переломный…
Обходя очередную машину на дороге, Глеб автоматично отметил, что эта машина отличается от других. Белая, с синей полоской на боку, на крыше мигалки. Черт, мигалки! Машина заревела сиреной, засветила своими синими коптилками и помчалась за машиной Глеба.
– Отлично! – С сарказмом воскликнул Глеб. – Давайте, всё валите на меня, спускайте на меня всех собак! – Он резко повернул руль налево. На этой улице находился дом Алика.
– Быстрее! – Закричал Глеб, завидев его дом на расстоянии полукилометра. Он располагался как раз за перекрестком. Глеб нечаянно выехал на встречную полосу и, объезжая гудящие встречные машины по тротуару на скорости в девяносто километров в час, едва не сбил двух молодых людей и ударил по тормозам. Ну все! С милицией такие шутки плохо проходят! Превышение скорости в черте города, въезд на встречную полосу, на тротуар, да еще и парковка в неположенном месте. Что за это его ждет от милиции? Уж наверняка не приз за лучшее маневрирование…
Его автомобиль остановился едва коснувшись столба. Бампер слегка погнулся. Глеб вылетел из машины и, перебежав дорогу на перекрестке, кинулся во двор дома, где жил Алик.
Двое милиционеров на машине не отставали, один даже высунул из окна красную физиономию с носом-картошкой и заорал.
– Стой, падла, задавлю!
Но страх быть настигнутым милицией еще больше толкнул Глеба вперед. Глеб влетел в подъезд дома раньше, чем автомобиль остановился. Забегая на полной скорости на четвертый этаж, Глеб ощутил, как его тело пышет жаром, а ноги заплетаются. Он споткнулся о последнюю ступеньку…
Время словно замерло. Глеб заметил, что мысли его пролетают быстрее, чем события. Он выставил руки вперед, коснувшись деревянной двери Алика. Затем подоспело и тело. Оно буквально врезалось в дверь. Больше всего досталось голове. Все поплыло, а в ушах зазвенело, вскоре пришла и боль. Глеб, наверное, сморщился бы от нее, если бы лицо не онемело.
Осознавая, что два милиционера гонятся за ним по лестнице, он поднялся и стал ломиться в дверь. Долго биться не пришлось. Дверь открылась сама собой, скрипя заржавевшими петлями. Он вбежал внутрь.
– Сюда! – Зачем-то крикнул он милиционерам, наскоро оглядевшись. Здесь не было никаких следов погрома, кроме вырванной Глебом у двери шпингалетной петли. В углу небольшой единственной комнаты аккуратно стояли коробки: Алик недавно переехал сюда и не успел толком устроиться. Телевизор, стул, журнальный столик, диван, окна с красивыми фигурными стальными карнизами, но без штор, которые теперь уже не будут повешены. Глеб заглянул в кухню: плита, рукомойник, стол, стулья, небольшой шкафчик под потолком, новый беленький холодильник «Бирюса». Глеб кинулся к ванной комнате. Там, в глубокой эмалированной ванной, лежал Алик. Его пустые глаза уставились то ли на Глеба, то ли куда-то в воздух. Ванна была до краев заполнена жидкостью темно-красного цвета. Из крана падали капли воды. Они создавали маленькие волны и рябь на поверхности. На этих волнах качался мобильный телефон Алика, едва касающийся его шеи.
– Нет! – Нервно прошептал Глеб, опускаясь на пол от слабости, что мгновенно охватила его плотно сжатой ладонью ужаса. – Алик! – Он закрыл лицо руками и, дрожа и вытянув ноги, теперь с истеричным бесслезным рыданием закричал, что было сил. – Нет! Не может… – Он вдохнул воздух. Его голос срывался. – Алик!
Алик словно стал ему родным братом. Было чувство, будто от него оторвали кусок, как бы это ни звучало. Теперь уже – мертвым.
Огромный кулак врезался в челюсть Глеба. Глеб упал ничком, затем поднял голову и резко вскричал, все так же рыдая. Ему было досадна не только его смерть, но и свое нынешнее состояние. Так или иначе, это рыдание должно было случиться. Смерть друга лишь послужила толчком к предвиденному нервному срыву.
– Нет! Алик!
«Красномордый» мент, от которого разило перегаром, так и остался с вытянутым кулаком, завидев труп. Со словами: «Хватай негодяя, Леха!» в ванную комнату влетел второй мент маленького роста, с более острыми чертами лица, с маленькими черными усиками. Увидев труп, он даже усмехнулся и буркнул что-то в рацию. Он приподнялся, потом присел и утерся рукавом рубашки.
– Извини… – сказал «красномордый». На его лице, не обезображенном интеллектом, виднелось явное замешательство.
– Что ты у него прощения просишь? – Заметил второй, с рацией. – Скорость превысил? Превысил. На тротуар въехал? Въехал. А ты перед ним извиняешься!
– Я опоздал, – прошептал Глеб, вставая, – я не знаю в чем дело. Он позвонил мне двадцать минут назад, просил приехать. Я торопился.
– Разберемся, – быстро ответил невысокий, – ах вот почему вы так летели?
«Красномордый» повел ухом, выпрямился и встал, опершись о кафельную стену.
– Да, поэтому, – прошептал Глеб и снова осел. Он истерично бесслезно зарыдал, срывая голосовые связки. – Нет! Черт знает что! Про… Ос… – Стало казаться, что у него не хватает слов.
Чья-то крепкая рука схватила его и отбросила от стены. Глеб пошатнулся и едва не упал. Это был второй, невысокий милиционер с рацией. Глебу не хотелось в психушку, он с трудом подавил в себе навязчивое желание биться и кричать. Он лишь нервно вздрагивал, всхлипывая. «Так действительно можно с ума сойти», – думал он, – «надо успокоиться, надо успокоиться».
– Успокойся, ты же мужик, а не баба! – Сказал красномордый Леха.
Глеба это раздражало, ведь мент не знал, что с ним происходит, что его ищет кто-то или что-то. Он только промямлил:
– И то… – Прерывисто вздохнул, – верно. – Дрожащими руками вытер лицо.
– Подождем наших, – пояснил невысокий недалекому.
Потери всегда тяжело входят в нашу жизнь. Потери уменьшают стремление к жизни, переламывая ее. Они заставляют думать о себе больше всех остальных проблем. Не стоит и говорить, что они выжигают человека изнутри. Часто люди теряют себя, не в состоянии побороть отчаяние. Это всегда трудно. Иногда они даже сходят с ума.
В случае Глеба эта потеря проглотила и его сознание, как крокодил того путешественника в Австралии. Он не мог больше думать ни о чем, кроме этого… Он вспоминал Алика. Того веселого, но не бойкого, а спокойного парня. Он никогда бы не пошел на самоубийство…
Сейчас в тесной ванной толпились трое милиционеров, Глеб и врач. Внезапно голос врача заставил Глеба очнуться от своих мыслей. Он услышал кусочек фразы.
– …Я думаю, смерть наступила раньше, чем началась кровопотеря. Кажется, вода в легких. Да. Определенно. Он погиб часа четыре назад, – предположил врач, – тогда как выходила кровь, если сердце к тому моменту было уже остановлено?
– Как? Ведь я только что, буквально полчаса назад… – Вступил в разговор Глеб и заткнулся. Факт есть факт. С криминалистикой Глеб не намерен был спорить… Эх, жаль. – Я хотел сказать, он позвонил мне четыре часа назад… – Он снова заткнулся, когда один милиционер протянул ему запечатанный в полиэтиленовый пакет телефон.
– Говорите так, как есть, не надо врать следствию, – деловитым и поучительным тоном заявил он, затем убедительно добавил, – посмотрите последний вызов с телефона погибшего. В половину пятого, то есть полчаса назад. Ну не загадка? А?
Глеб нашел его словам подтверждение: в последних звонках был один лишь Глеб в 17:31.
– Потом хотят, чтоб раскрываемость была лучше. – Пробурчал другой милиционер.
– Ну, такие загадки нам попадались. Всему можно найти логическое объяснение. Могли, в конце концов, переставить время, позвонить, переставить время назад, – заметил врач.
– Но ведь он звонил мне полчаса назад, время вряд ли переставляли, – ответил Глеб. – Да и у меня на телефоне значится то же время, я не менял.
– Вот что, – вмешался третий, вошедший последним, милиционер, похоже, майор, говоря властным басом, – во всем этом мы потом разберемся, а сейчас, гражданин, предъявите документы. Еще нужны документы погибшего.
– Его паспорт в тумбочке, в зале, по-моему, может, в джинсах или в пиджаке. А мой – вот, – Глеб пошарил по карманам и достал свой паспорт в черном блестящем переплете. Майор, белокурый и смуглый представился: «майор милиции Сетов Геннадий Саныч», бегло просмотрел документ и, вернув его Глебу, произнес:
– Ну что, Глеб Андреевич Яс, вы можете идти, только распишитесь в подписке о невыезде, укажите свой адрес, позже мы вам пришлем повестку; вот тогда-то вы и расскажете, что знаете.
Глеб вышел из ванной, провожая взглядом своего друга Алика, беспомощно глядящего ему в след.
– Да и… Когда мы вас вызовем, оплатите штраф за превышение скорости в черте города, выезд на встречную и на тротуар, – сказал ему вслед невысокий, с усиками, – там, внизу – наши у подъезда. Там все и оформите.
– Позаботьтесь о нем, – сказал Глеб и вышел из квартиры, – да уж, эти позаботятся: сначала морг, вскрытие… – Вздохнул Глеб и задумался: «однако легко отпустили! Странностей все больше! Милиция? Отпустила? Что же, я влип в еще одну историю, интересно, что будет дальше? Милиция поблагодарит за помощь следствию или посадит за решетку как убийцу?»
Глеб медленно спустился. На выходе со двора, написал на капоте милицейского уазика расписку о невыезде и побрел через оживленный перекресток, не дождавшись, когда на светофоре загорится зеленый человечек.
Водители сигналили ему, высовывали кулаки из окон, ругались матом, ударяя по тормозам и останавливаясь в сантиметре от него; но Глеба это пока не беспокоило. Он был разбит и подавлен, хоть внешне и был спокоен, но за этим ложным спокойствием скрывалась озадаченность, стресс и щекочущая и скребущая душевная тоска по другу. Словно в душе у Глеба опустело. Пусть говорят, что души нет. Глеб раньше и сам не верил, но теперь он знал, по крайней мере, был уверен: она есть.
Он сел в свою машину, отъехал от столба, развернулся и, вновь не обращая внимания на возмущенных его бестактным вождением водителей, поехал. Куда? Скорее всего, домой. Ему нужен отдых, да и к тому же, Анна осталась одна и с ней могло вновь что-нибудь произойти. Глеб прибавил газу.
На улицах Смоленска было немноголюдно. Вовсю разбушевавшаяся стихия дождя заставила многих скрываться где-нибудь. Две молодые щуплые студентки пробежали куда-то, бесполезно прикрываясь от ливня книжками. Мужчина в плаще, с синим зонтом быстро шел по тротуару с противоположной стороны. А кто этот сухопарый лысеющий человек в красной олимпийке и коричневых джинсах, мокрых до нитки, сидящий на ступеньках Сбербанка? Экспериментатор? Отчаявшийся? Бред. Все это для Глеба не имело значения.
Он проезжал мимо людей, не задерживая ни на ком взгляда. Мимо пролетали унылые аптеки, большие арки глубоких подворотен, бесконечные продуктовые магазины, магазинчики, ларьки. Целая гряда серых одинаковых окон города, который для Глеба некогда что-то значил.
Почему некогда? Еще только позавчера, даже вчера. Вчера еще была жизнь…
Как ему относиться к этим событиям? Как относиться к словам Александра Петровича? Поверить или забыть? Принять за правду будет верным решением, если учесть все странности произошедшие недавно, хотя такое, конечно, трудно принять за должное. А может, принять как странную досадную случайность событий? Нет. Это каким-то образом было подстроено. Вокруг Глеба образовалось нечто удушливое, не дающее жить дальше. И когда вокруг волки, нельзя оставаться овцой. Он решил бороться. Он пока точно не знал как, но лучшее средство защиты – нападение. Подготовка и борьба. Борьба с неизвестностью и страхом – в первую очередь. И теперь, как казалось Глебу, он готов был пойти на все, не гнушаясь ничем. Кто-то или что-то объявило ему войну. А на войне – как на войне. Он уже принял важнейшее на данный момент решение – вперед. И теперь ничто не остановит его.
Большие светящиеся окна кухни в доме Глеба, несмотря на то, что там осталась Анна, тревожили хозяина дома. Он вышел из машины, оглядевши безлюдную улицу, вошел в дом и слегка отряхнулся, как собака, от противного липкого ледяного дождя. Почему-то у него была какая-то неудержимая тяга поговорить с кем-либо, рассказать все и «поплакаться в жилетку». Глеб захотел позвонить именно Еве. Он устал от стрессов. Прошедши в спальню, он поддался свободному падению на мягкую кровать с высохшими каплями крови Анны на покрывале. Он прислушался. Из кухни доносились тихие звуки, вроде шелеста бумаги. Глеб был уверен, что это была Анна. Однако, необходимо было пойти посмотреть. И он, пересиливая себя в желании полежать, поплелся на кухню, прихватив разряжающийся ноутбук. В кухне, с «Российской Газетой» в руках, сидела Анна. Она как-то ошеломленно посмотрела на Глеба.
– Да, ты на Земле, – наобум ответил он, положив ноутбук на стол, – я же тебе уже говорил. А что? Может, наконец, расскажешь, в чем дело?
Анна небрежно отшвырнула газету и та, с мягким шелестом, припала к полу. Затем она открыла ноутбук и начала что-то печатать.
Глеб автоматически взглянул на кухонные часы, висящие под самым потолком. Было уже шесть часов. «Кофе выпить, что ли? – Подумал Глеб, – нет! Я и так целый день в психотропном возбуждении». – И вспомнил вдруг мельком пару комичных случаев, которые связывали его и Алика. Глеба хватил какой-то нервный удар памяти, его ноги едва не подкосились. Он вздохнул. Да, теперь Алика нет… Нет его лучшего друга.
Анна пробудила Глеба от тяжелых, давящих на психику, мыслей, повернув к нему экран ноутбука. На слегка поцарапанном и шершавом экране было видно несколько предложений и Глеб без проволочек принялся их читать.
«Сегодня был тяжелый день. Да, я забыла, как вас зовут…»
– Глеб, – буркнул он и продолжил читать.
«…Внизу, на панели управления, сноска, откройте ее».
Глеб выделил сноску, на экране показался другой документ.
– Ты напечатала это, пока меня не было?
Анна кивнула.
«Вы прочитаете это, только если вы уже были введены в курс дела».
– В курс дела? – Возмутился Глеб оттого, что Анна назвала это делом. – Да, черт возьми, я введен в курс дела.
И Глеб продолжил.
«Они сказали, когда уже сделали это со мной, что отправят меня в Эзирею. Это мир, смежный с Землей через Промежуточное Пространство…»
– Но Мекситта, кажется, смежный с Землей мир. Так мне сказал Александр Петрович, – произнес Глеб, передавая ноутбук Анне.
– Ага, – сказала Анна горлом и, набрав на клавиатуре ответ, передала ноутбук обратно. Вверху была еще дописка.
«С каждым миром связано два смежных. Таким образом, все миры образуют условный круг, кольцо. Между ними – соединительная ткань, то есть Промежуточные Пространства. И с Землей тоже связано два мира – Эзирея и Мекситта.»
– Понятно, – сказал Глеб и нашел глазами текст, который не дочитал.
«…Эзирея представляет собой безжизненную пустыню. Там мало кто живет, однако, есть город под землей, где прохладнее и есть вода. Там говорят на земных языках. Я как раз думала, что попала туда, но ошиблась, они отправили меня на Землю…»
– Кто «они»? – Спросил Глеб.
Анна пожала плечами и Глеб укоризненно ответил вопросом.
– Откуда ты это узнала? Ну, про миры и прочее…
Анна снова напечатала что-то короткое и это было «Я – ключница Промежуточного Пространства Земли и Эзиреи, обо всем я знаю не больше тебя».
– Ясно… Но я все же не понимаю. Зачем? Зачем все это? И уж тем более не понимаю, зачем они убили Алика? – Спрашивал то ли себя, то ли Анну Глеб. И вдруг задумался: с чего это он взял, что его убили они? Хотя, с другой стороны, кто? Причем так странно… Одни странности преследовали Глеба… Анна покачала головой, словно понимая его. Да и, скорее всего, так оно и было…
В кухне на стене зазвонил телефон. Анна резко на него посмотрела и передвинулась подальше от него, сев на дальний стул.
– Проклятье! Забыл купить телефон с АОНом и автоответчиком! – Выругался Глеб. – Как из головы выбило! Растяпа забывчивый!
Его рука рванулась к трубке, сняла ее с петель и плотно, словно судорожно, приложила к уху.
– Да… – Устало растянул Глеб. Почему-то он уже не боялся услышать там дыхание. Но это и было не оно.
– Глеб Андреевич Яс! – Заговорил знакомый голос. Это был голос Александра Петровича Чехова.
– Да, да, я вас узнал. Но как вы меня нашли? Я не говорил вам своей фамилии, Александр Петрович.
– Можно просто Александр… Не имеет значения как, важно другое… – Голос в трубке был скор на произношение слов и с заметно повышенной интонацией. Верно, он был взволнован, – как же я сразу не догадался, что дал тебе неправильный совет! Тебе не следует сидеть дома, надо отправиться в Промежуточное Пространство и обосноваться там. Там у тебя больше шансов спастись…
– Но, Александр! – Возмутился Глеб, будто оправдываясь. – Еще вчера у меня была своя жизнь: работа, друзья, любимая. Я и знать не знал про это ваше Промежуточное Пространство! А сегодня убили моего друга, прислали мне изувеченную ключницу. – Он на миг посмотрел на Анну, следящую за разговором по телефону. – Я не знаю к…
– Послушай, они на этом не остановятся! Пока ты здесь, они не дадут тебе покоя! Ты должен понять. Тебе лучше будет там, не на Земле!
Глеб сглотнул и осознал: Александр – прав.
– Хорошо, – сказал он тихо.
– Приезжай ко мне – я отправлю тебя туда. Возьми Анну – она нужна у себя в Промежуточном Пространстве…
Последнее слово Глеб не расслышал из-за звонка в дверь.
– Хорошо, – повторил Глеб тем же тихим голосом, – мне надо открыть дверь, я приеду. – Он положил трубку и оттуда в кухне растворились последние тревожные слова, нечто вроде: «Осторожнее, Глеб, это могут быть они!».
Но он не послушался старика Александра и пошел открывать дверь. Анне оставалось лишь смотреть ему вслед с блеском любопытства в глазах.
– Кто это может быть? В такой ливень? – Произнес Глеб и коснулся ручки двери. Как ни странно, страха перед неизвестностью он не испытывал… Лишь легкую заинтересованность.
И тем не менее, это мог быть кто угодно: от актеров-нищих, просящих милостыню искусственно жалобными глазами и авантюристов, до страховых и рекламных агентов, в том числе рэкетиры и охотники, что охотятся за Глебом. Вопрос в другом: стали бы они вежливо звонить в дверь? Скорее всего, выбили бы дверь, или залезли бы через мансарду. Зазвонил телефон Глеб повернул ручку и распахнул дверь. Ничего угрожающего, похоже, не было. На пороге, складывая мокрый зонт, стояла Ева.
– Привет, – мягко сказала она.
Глеб, как ему показалось, был на этот раз с ней груб.
– Зайди в дом, – почти приказным тоном произнес он. Когда она вошла, он высунулся из дверного проема, огляделся, вернулся обратно в дом и захлопнул дверь.
– Ты не звонил и я решила зайти сама… – Неловко начала Ева.
– Послушай! – Резко перебил ее Глеб. – Ситуация не та.
– Что-то случилось? – Поинтересовалась она, пытаясь заглянуть то в кухню, то в спальню.
– Да. – Однозначно ответил Глеб, закрывая собой вид на проход в кухню. Он, волнуясь, продолжил. – Случилось непредвиденное. Мне надо срочно уехать из города.
– Что именно случилось?
– Я не смогу объяснить. Ты не поймешь. – Глеб рефлекторно облизал пересохшие губы. У него создалось впечатление, что он лжет, хотя он говорил чистую правду. «Была – не была! Я все равно уезжаю», – подумал Глеб. – Ладно, давай только договоримся: мы сейчас пройдем в зал, я тебя кое с кем познакомлю и уж потом все расскажу. Только ничего заранее себе не придумывай. – Глеб выдавил усталую улыбку.
– Ты меня беспокоишь.
– Проходи в зал, я сейчас, – Глеб вошел в кухню.
Зашедши в спальню, он взял трубку настенного телефона. Немного поразмыслив, набрал номер родителей. Послышались бледно-желтые гудки.
– Алё, – наконец ответила мать.
– Здравствуй, мама. Как ты?
– Да ничего. Все хорошо. А ты?
– Ой, у меня тут все просто к чертям летит. – Он захотел исповедаться матери, и начал было. – Я тут… У меня…
– Что? Что-то случилось? – В голосе матери послышался тон волнения
– Да не ладится с работой. Издатель рвет и мечет. – опомнился Глеб. Нужно уехать из города набраться новых ощущений, понимаешь.
– М… Да, понимаю, что же, хорошо, звони там.
– Обязательно, – пообещал Глеб, сомневаясь, сможет ли он это сделать оттуда, куда он едет. – Пока.
– Ну пока.
Глеб повесил трубку. Ему стало на душе еще тяжелее оттого, что не сказал обо всех подробностях. Но, кто знает, может мать подумала бы, что ее единственный сын сошел с ума? Тем не менее, Глеб посчитал, что поступил правильно, несмотря на внутреннюю душевную тяжесть.
Глеб взглянул на пустую кофеварку, похоже кофе допила Анна, что же, тем лучше, как счел Глеб: кофе только еще больше щекочет ему нервы.
В зале дома Глеба было уютно. Все было в неярких теплых тонах. Пастельных. Глеб предпочитал хранить мелкие вещи в сервантах, тумбочках, днищах и ящиках столов, поэтому в глаза бросались только небольшие белые керамические статуэтки-слоны, которыми гордился Глеб. Такие статуэтки теперь не найти, несмотря на былую их популярность. В двух углах: рядом с креслом и диваном, стояли недорогие напольные лампы-абажуры. Ну и конечно же телевизор! Как же без него? Глеб приобрел небольшой, наверное потому, что не часто смотрел его. Плюс ко всему несколько шкафчиков, полочек, на которых медленно пылились книги, которые Глеб редко перечитывал. Наверное, у каждого должно быть всего несколько книг: всего-то древняя серия «Классики и современники», уже неизвестно с какого времени оставшиеся и от кого доставшиеся, библия, Пушкин и Лермонтов. Все. И вовсе необязательно их читать. Просто это все, что должно быть у каждого. Так, для виду. Эти книги – символ того, что в доме кто-то когда-то что-то читал. Но книг у Глеба было чуть больше. Половину из них он прочел лишь чтобы повысить квалификацию…
Может, это мои предрассудки, но все же когда я кладу книгу без закладки – так, переплетом вверх, я никогда не дочитываю ее до конца. — Как-то подумал Глеб. – Нет, я ее потом читаю, но уже без интереса. Не знаю, почему так. То есть, чем чаще книга лежит переплетом вверх, тем я к ней холоднее отношусь и в итоге – не дочитываю. Таким образом я не дочитал Дина Кунца – Незнакомцы, три книги Пикуля и еще что-то. Уж и не помню. Хотя, может, и наоборот – так, подсознательно я кладу без закладки книги, которые меня не интересуют или разочаровывают. Не знаю…
Но вернемся к комнате – в общем, хозяину и его гостям нравилось: недорого и со вкусом. Глядя на все вещи, к которым привык, Глеб жалел, что ему приходится покидать дом. Однако, с каждой секундой накатывало все больше понимания бессмысленности накопленных вещей. И от этого понимания жаль уже становилось самого себя. Глеб вернулся в зал.
– У меня плохие новости. – Начал он. – Алика нет в живых.
Ева засуетилась, не зная, как ей отреагировать. Да что там, она уже реагировала: она уже ничего не понимала. Вот так, ты еще ничего не сказал, а тебя уже не понимают.
– Да ладно тебе. Над этим, вообще-то, не шутят. – Нахмурилась Ева.
– Он… Его нашли в ванной, полной кровавой воды. Он мертв, понимаешь? – Вены разрезаны, в легких – вода. Я не знаю, что это, к тому же меня преследует кто-то. Мне надо уехать. Срочно.
– Но куда? – Выговорила она. Бред какой-то, думала она.
– Это… Далеко отсюда. – Глеб боялся, что она его не поймет, но все же начал говорить правду. – Слушай, со мной что-то происходит. Меня пугает дыхание в трубке телефона, меня всего трясет, я напуган, утром у меня в шкафу очутилась изувеченная девушка, за мною охотятся. Но мне потом все объяснил один человек, Александр Петрович, бывший майор милиции. Он желает мне добра. – На секунду Глеб умолк. Он увидел в глазах Евы неопределенное чувство: то ли недоверия, то ли удивления, то ли какой-то боязни или непонимания, а, скорее всего, она чувствовала все это и сразу. Глеб продолжил. – Я хочу скрыться от этого кошмара.
– Ты никогда не ввязывался никуда. Что с тобой произошло на этот раз? – Ответила Ева. Глеб мог ожидать любой ответ, но только не этот.
– Но неприятности сами меня нашли. Я не ввязывался. Это какая-то мистика. – Ответил Глеб и грузно вздохнул. – Эх, ты не веришь. Я этого и ожидал. Да и вправду, выглядит, как полное дерьмо, чушь, околесица, быть может, но… Есть другие миры, мне рассказывали ключники. Э… Это как лифтеры. Есть Промежуточное Пространство, которое соединяет эти миры. То, чего не знают и ученые, потому что если они узнают и напишут об этом, их ссылают в Промежуточное Пространство. Представь, что я говорю правду, потому что это и есть правда. Как бы абсурдно она не звучала. Скажи, я тебе когда-нибудь лгал? Тем более о подобном?
– Я не знаю, теперь сомневаюсь. – Недоверчиво ответила Ева. – Да ты просто двинулся.
– Подожди. – Глеб встал и вышел из комнаты. – Я тебя познакомлю с той девушкой, которая так внезапно оказалась у меня в шифоньере. – Послышалось в коридоре. Через секунду он вернулся. Рядом с ним встала белокурая девушка в одежде Глеба, которая была ей явно велика. На видимых участках кожи кое-где красовались синяки, кое-где заклеенные лейкопластырем раны, а кое-где и запекшаяся кровь. Девушка кивнула Еве. Вид у нее был спокойный.
– Ева, знакомься – это Анна, ключница. Анна, это Ева – моя милая.
Она тоже приветливо кивнула.
– Может вы, Анна, мне расскажите, что происходит. – Спросила она.
Анна заметно погрустнела, хоть и была далеко не радостная. Ровно настолько, насколько может погрустнеть самый грустный человек.
– Давайте сядем. – Произнес Глеб и, подтащив небольшое кресло ближе к девушкам, сел в него. – Анна, садись на диван, рядом с Евой.
– Прости, Анна, я не сказал ей об этом, не расстраивайся.
– Сказать о чем? – Едва слышно осведомилась Ева.
– Анне отрезали язык. – Произнес Глеб.
Глаза Анны наполнились слезами. Она беззвучно заплакала.
– Ну-ну, Анна. – Попытался успокоить ее Глеб. – Кстати, врач сказал, что ты сможешь потом говорить, когда рубцы на языке заживут.
Ева наблюдала за всем этим, как за театром, хоть и весьма проникновенно. Но она не верила во все это.
– Да, я тебя понимаю, Ева. То, что я говорил, не очень похоже на правду. Я и сам с трудом верил, но это так.
И Глеб все рассказал, все, что ему говорил Александр Петрович, все, что произошло с ним в его квартире, что его преследуют кошмары. Ева напряженно и внимательно слушала, Анна смиренно и расслабленно сидела на диванчике и тоже слушала. Иногда Глеб обращался к Анне, спрашивая короткое «ведь так?», та медленно и тяжко одобрительно кивала, он возвращался к теме этого откровенного монолога. Наконец, заканчивая, Глеб, пусто устремил притупленный взгляд в пол и пробормотал.
– Ты не обязана верить, Ева. Я просто хотел, чтобы ты знала, что я уверен, что это правда, потому что случилось и так уже много странностей. Я поеду к Александру Петровичу, он перенесет меня в Промежуточное Пространство. Конечно, перед этим я еще поговорю с ним, а там посмотрим.
– Я не знаю: верить или нет. Тому, что ты рассказал, трудно найти рациональное объяснение. Неужели все это время… с какого ты говоришь века? – Замешкалась Ева.
– С тринадцатого.
– С тринадцатого века ни одного доступного народу свидетельства.
Анна порывалась что-то сказать, очевидно, по этому поводу, но поняла, что не сможет и унялась. А Ева пожала плечами и проговорила.
– Я не знаю. Может быть, в душе я верю. Я что-то последнее время… Как бы то ни было, Глеб…
Они встретились с ним взглядами.
– …Будь осторожен.
– Надеюсь что буду. Я не знаю, что меня там ждет. – Хмуро отозвался Глеб. – Мне будет трудно с тобой вот так расставаться. Я люблю тебя, Ева, я хотел бы, чтобы ты была со мной. Хоть я понимаю, что ты не согласишься. – Глеб разочарованно угрюмо усмехнулся, качая головой. Он понимал как этот рассказ выглядит в ее глазах.
– А у меня есть время чуточку подумать? – Произнесла Ева с воздушной задоринкой.
Глеб тут же посмотрел на нее, у него появилась надежда, что Ева поедет с ним. Он резво ответил:
– Двадцать минут. – Он посмотрел на Анну. Та также безропотно сидела, слушая разговор, и неторопливо глядела по сторонам.
– Я думаю, если это действительно правда, то почему не проверить в это? – Негромко вещала Ева.
– О, это подарок! – Обрадовался Глеб.
– Я поеду с вами. Я согласна.
Глеб поторопился, собирая вещи в чемодан. Естественно, он не знал: холодно там или жарко. Поэтому он собрал все самое необходимое. Глеб не понимал, почему Ева не беспокоится за свои вещи. Она просто ожидала Глеба. Несмотря но то, что, скорее всего, в Промежуточном Пространстве нет электричества, Глеб прихватил ноутбук с почти севшей батареей. Он положил в этот небольшой чемодан перочинный нож, кварцевые часы; поразмыслив немного, положил компас, ручку, карандаш и несколько листов бумаги. «Бритву брать? Фотоаппарат? – Думал он. – Какого черта? Я что, в отпуск собираюсь?! Хотя, место в чемодане еще есть, почему бы ни положить хотя бы бритву. Не электрическую, простую… и тюбик крема для бритья. Ух… – Напряженно выдохнул Глеб. – Лишь бы все удалось, а там и бритва, и все остальное!» Из одежды он взял только черную ветровку, джинсы, рубашку и другие мелочи.
Собравшись, они втроем вышли. Закрыв двери не ключ, Глеб окинул прощальным взглядом свой дом, затем вместе с Анной и Евой сел в свою машину. На бардачке лежал выключенный из-за севшей зарядки мобильный телефон.
– Надо было поехать маршруткой, потом чуть-чуть пешком пройтись. Жалко будет машину оставлять. – Пробурчал Глеб, заводя мотор. Послышалось стрекотание, а затем заработал и сам двигатель.
– Шкахэх Аэкшанггу Пекговичу шкоб похмотгеэ зха махыной, – сообщила Анна.
– Анна, если тебе неудобно, не говори. – Предложил Глеб. С трудом, но он ее понял, что она сказала. – Конечно, я так и сделаю. Спасибо.
Глеб, Анна и Ева стояли на лестничной площадке дома №2, в первом подъезде, на первом этаже. Сжимая в руке ручку небольшого черного дорожного чемодана, Глеб обратился к Еве, слегка волнуясь:
– Все, что будет сейчас с тобой происходить, не имеет значения. Это иллюзии. Ты должна будешь поверить, что это иллюзии, понимаешь? Я тебе про это рассказывал. – Свободной рукой Глеб ткнул пальцем в красную дверь с маленькой медной узорчатой табличкой в виде цифры три, затем обратился к Анне. – Ведь на тебя это не действует, верно?
– Ага. – Ответила Анна.
– Если это действительно так трудно, как ты говоришь, я могу не совладать с этими иллюзиями. – Скептически ответила Ева.
– Послушай, это серьезно… Ах, что я говорю? Сейчас сама убедишься, дорогая. – Глеб вел себя как-то резво, скорее всего нервно. Он боялся, не зная какие Еве будут чудиться иллюзии и насколько сильные. Таким же резким лихорадочным движением он, нервно облизав губы, повернулся и нажал на звонок у двери Александра Петровича.
Александра Петровича долго ждать не пришлось. Дверь открылась с тихим скрипом. От неловкости передернул плечами, потому что не ожидал увидеть на пороге еще одну, незнакомую девушку.
– Глеб, кто эта девушка? – Спросил он слегка разочаровано. – Здравствуйте.
– Эта девушка – Ева, моя подруга, хочет лететь… ехать… в общем хочет со мной.
– Но мы не можем знать, что с ней случится в нестандартном электромагнитном поле.
– Ответственность я беру на себя. – Ответил Глеб убедительно.
– Ну хорошо, входите. – Александр Петрович открыл дверь шире, а сам встал, пропуская пришедших. Когда они вошли, он захлопнул за ними дверь и прошел впереди их, показывая на прикрытую дверь в какую-то комнату.
– Проходите сюда. Извините, тут немного неубрано.
На Глеба откуда-то обрушилась тонна холодных и жгущих кожу кубиков льда. Глеб под их тяжестью сел на пол. А лед все продолжал сыпаться с потолка. Тело Глеба оказалось придавлено к полу. Он не мог пошевелиться и стал разгребать кубики руками, глядя на дрожащую и озирающуюся по сторонам Еву. Ей надо помочь, сказать, что ей все кажется. Глеб поможет ей, только разгребет этот лед. Он давит на него тяжелейшей ледяной массой. Глеб обратил внимание на размахивающего руками Александра Петровича. Тот что-то кричал, но Глеб ничего не слышал, он был оглушен обрушившимся на него льдом. «Подождите-ка! – Вдруг задумался Глеб. – Если Еве надо помочь, потому что у нее иллюзии, то у меня тоже иллюзии».
– Это иллюзии! – Крикнул Глеб и резко зажмурил глаза. – Льда нет.
Постепенно пропало ледяное ощущение, затем и оглушение. Теперь он ясно слышал, что кричал Александр Петрович.
– Иллюзии! Это тебе кажется, Ева! Кажется! Анна, закрой ей глаза.
Глеб встал. Ева билась в конвульсиях, глаза ей закрывали несколько беспалые руки Анны. Глеб кинулся к ней и обнял. Дрожь ее тела передалась ему. Он тихо, только ей слышно, прошептал на ухо.
– Ева, любимая, успокойся, это иллюзии. Мы находимся в обычной квартире. Вспомни, что я говорил тебе. То, что тебе кажется, ничего не значит сейчас.
Глеб плавно отпустил ее. Понемногу ее дрожь уменьшилась, а затем и вовсе исчезла. Анна открыла ей глаза. Ева пошатнулась и оперлась на дверь. В ее глазах по-прежнему сверкал ужас. Губы беспорядочно двигались.
– Спасибо. Спасибо. – Бормотала она, переводя дыхание.
Она крепко обняла Глеба. Ее волосы приятно защекотали ему лицо.
– Извини, что я в тебя не верила… Я… – Она пыталась еще что-то сказать, но, похоже, передумала.
– Нам сюда… – Облегченно произнес Александр Петрович, распахивая дверь в комнату. Там было пусто, пол с металлическим покрытием был в пыли и мелком мусоре. Стены с потолка до пола покрывала потрепанная фольга. Окно было плотно занавешено тяжелыми на вид шторами с потертой бахромой. Под самым потолком, который тоже был укутан тонким слоем фольги, тянулась тонкая ртутная лампа дневного света. Вскоре все оказались в этой комнате. Ева тихо и почти плачевно произнесла, склоняя голову на плечо Глеба.
– Я верю. Верю. – Ее состояние было наполнено каким-то трепещущим внутри нее раскаянием.
– Ева, ты можешь ехать домой, я не стану тебя держать. Я же хочу, чтобы с тобой ничего дурного не случилось. – Ответил Глеб, успокаивая Еву, и легонько прижал к себе. Он понимал, что она не хочет никуда перемещаться из этого мира, это было некой загадкой для нее. Загадка решена, дальше Еве не нужны такие приключения. Жаль, конечно, но придется оставить Еву здесь…
– Но я не отказалась идти с тобой. – Ответила Ева.
Глеб нежно чмокнул ее в лоб.
– Спасибо, что не бросаешь меня сейчас. – Произнес Глеб.
– Мне нужно вас предупредить. – Громогласно сказал Александр Петрович.
Все в раз обратили на него не то усталые, не то полупустые взгляды.
– Для того, чтобы я смог переместить вас в Промежуточное Пространство, вы должны потерять сознание.
– Зачем? – Вяло спросил Глеб, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся.
– Никто не перемещался в сознании. Для безопасности следует переходить в Промежуточное Пространство в бессознательном состоянии.
– Значит, никто не видел, что происходит при перемещении? А можно просто уснуть или… – Гадал Глеб. В нем зажегся легкий огонек недоверия. Зачем именно терять сознание?
– Не стоит экспериментировать. Скажи, Глеб, Мало тебе неприятностей? Сознание теряли с самого 1209-го года, когда Сара открыла возможность перемещаться.
– Сара – это кто? – Глебу казалось, что он невольно начал тянуть время, к тому же ему это было сейчас абсолютно все равно.
– Тебе потом все расскажут. А теперь слушайте: Анну я отправлю позже Вас. Ей надо в Промежуточное Пространство между Эзиреей и Землей, а Вас с… Евой я перемещу в Промежуточное Пространство Земли и Мекситты. Я не знаю, где вы окажетесь, но поспрашивайте Хенона. Это мой старый знакомый. Он раньше жил здесь, на Земле. Его звали Георгий Матвеевич Ленов. Но это было давно, сейчас помнят только Хенона. Скорее всего, вы окажитесь у Аванпоста Зиттерс. Но стопроцентной гарантии я не даю. – Видно было, как Александр Петрович волнуется. – Так. – Он куда-то вышел из комнаты.
Анна крайне холодным, прощальным взглядом окинула Глеба и вышла из этой комнаты, по-видимому, вслед за Александром Петровичем. Временами бывает лучше, когда все происходит молча, когда люди выражаются взглядами, жестами, чувства приходят быстрее. Скорее всего, это атавизм, оставшийся от далеких предков, а может и эволюция, которая ведет к новому телепатическому способу общения молча.
Вот так же молча Глеб смотрел на Еву, как и она на него.
А тем временем в комнату вошел Александр Петрович с пластиковой банкой в руках, полной розового порошкового вещества. Открыв ее он протянул ее Глебу.
– Вот. Вы должны вдохнуть это.
– Что это? – Спросила Ева. Но ответа не последовало.
Глеб подставил ладонь. На нее посыпался мягкий и пыльный розовый песок.
– Давай, Ева, и ты бери это. – Убедительно сказал Глеб и резко вдохнул порошок.
Ноги Глеба подкосились. Меркнущее зрение уловило удивленный и боязливый, даже тревожный, взгляд Евы. Глеб упал на пол. Он уже не слышал и не видел, вдохнула Ева порошок или нет. Он лишь почувствовал упругий удар своего тела о пол. Голова стала непомерно тяжела, словно наливалась свинцом. Он потерял сознание.
Громкое жужжащее эхо от гудка теплохода словно пронеслось у Глеба над головой и разбудило его сознание. Помимо этого гудка, повсюду слышались странные, пролетающие мимо крики, за которыми тянулся длинный, ощутимый шлейф эха. Воздух казался чистым. До носа Глеба донесся какой-то едва уловимый соленый, или эфирный запах. Глеб лежал ничком, так же, как и упал. Он ощупал землю рядом с собой, не открывая глаз. Земля ощущалась странно. Она была пыльная, как и обычная утоптанная почва, но какая-то более мягкая. Рука Глеба медленно проползла по этой земле и нащупала твердый угловатый предмет со слегка сглаженными углами. Чемодан? Глаза Глеба насильно распахнулись. Да, это был его чемодан. С секунду посмотрев на него, Глеб, переведя взгляд на странный пейзаж, замер. Земля, на которой он лежал, оказалась бело-розовой и теперь ничем не напоминала обычную почву. В воздухе парили небольшие призрачные светящиеся сферы разных размеров. Глеб приподнялся с земли и, ошарашено оглядевшись по сторонам, встал в полный рост. Что это повсюду? Это и есть Промежуточное Пространство?
Все также растеряно озираясь по сторонам, Глеб поднял с земли свой чемодан и, расстегнув скользкие, блестящие при свете этих светящихся шаров, застежки, достал компас. Стрелка некоторое время постояла на месте, по инерции слегка подрагивая, затем завертелась с дикой скоростью, останавливаясь всего на миг, указывая в неизвестном направлении.
– Так я и знал. – Не успел Глеб договорить фразу, как ее подхватило мощное эхо и слова превратились в хаотичный рев. – Дьявол, что происходит?! – Эти слова тоже поглотило пространство и вернуло их в виде рева, обросшего эхом.
Глеб спрятал компас обратно в чемодан, как вдруг понял, что охвачен непреодолимым страхом. Вокруг – совершенно незнакомое, пугающее место с румяной землей, эфирным запахом, странными светящимися шарами и бушующим эхом, – Промежуточное Пространство. Неизвестно, где ближайший населенный пункт! Неизвестно ничего! И самое главное и страшное – неизвестно, где Ева!.. Глеб еще раз наскоро огляделся, теперь невозможно было понять, в какую сторону он смотрел, когда только оказался в этом Промежуточном Пространстве, потому что кругом был один и тот же угнетающий пейзаж.
«Черт! Забыл сказать Александру, чтоб присмотрел за машиной! Надеюсь, Анна сказала ему… Хотя, о чем это я думаю? О какой-то машине! Где все? Где этот аванпост Зристэлс или как его там?» Меня закинули сюда! Без средств существования! На суд судьбы! Зачем мне это… – Думал Глеб. – Зачем… Зачем Александр Петрович забросил меня сюда вот так, без проводника, не объяснил ничего о том, что можно потеряться. Бросил в неизвестность. Да еще я не знаю, где Ева! Это я виноват, что с ней сейчас может что-нибудь случиться, потому что я позволил ей идти со мной!.. Что же делать?
Глеб сел на теплую бело-розовую землю. Его дыхание стало опускаться ниже, чем должно. К горлу подкатил удушливый ком печали. Его лицо исказилось в сожалении и огненной грусти. Высохшие губы хаотично задергались. Теперь печаль поглотила Глеба целиком. Он бесслезно зарыдал. Горечь наполнила рот, язык рефлекторно, даже нервно облизал губы. Руки нервозно вцепились в голову, поднимая волосы и безжалостно разрывая спутанные. Эта боль казалась сейчас ничем по сравнению с его истерическим состоянием. Его глаза замкнулись, а тело опустилось на спину. Голос, что Глеб сейчас отчаянно срывал, не был слышен из-за оглушающего эха. Глеб постарался расслабиться, но это состояние уже ничем, казалось нельзя было остановить. И он бы не удивился, увидев поблизости высохший скелет или гниющий труп такого же заблудшего, как он. Но ничего такого не было. Пустота.
Какая-то тяжесть опустилась на Глеба сверху. Заливаясь истерией, он не заметил, что вырывающийся у него из горла полусмех-полуплач превращается в оглушающий рев. Он потерял Еву… Он винит в этом себя… Столько необъяснимых событий произошло с ним за этот небольшой промежуток времени, что, казалось бы, хуже уже не будет… Однако, случилось… И, по-видимому, это еще не предел…
Эти мысли заставили Глеба содрогнуться. По спине пробежал неприятный холодок. Он истерически вздохнул. Затем вытер глаза от несуществующих слез, встал. Во всем его теле присутствовала дрожь. Надо было что-то делать. Лежать и рыдать Глеб не хотел. Однако, отделаться от истерии он не смог. Он лихорадочно засмеялся. Засмеялся над своим ничтожеством. Сейчас это его забавляло… Уж не сходит ли он с ума? Над этим Глеб тоже засмеялся. А также над тем, какой страшный звук получается в этом пространстве, когда нутро Глеба выдавливает заливистый нервный смех… Да… Глеб засмеялся еще резче. Слезы горечи наконец проступили. Но смех не прекращался. Он все тщетно рвался из горла, превращаясь в безобразный гулкий шум. Глеб схватился за голову, затем согнулся. «Что со мной? Я не могу остановиться. Надо собраться с мыслями», – Мельком пролетели в голове мысли и Глеб, хоть и перестал заливаться в истерии, но все еще нервно улыбался, стирая с лица запоздавшие соленые капли печали. Он просто стоял, спокойно глядя на бесконечные просторы Промежуточного Пространства, которое пересекали неторопливые светящиеся шары. Глеб попытался мыслить разумно: идти куда-либо почти бессмысленно, но и ждать тоже. Значит идти все же менее бессмысленно? Но вдруг Ева где-то поблизости?..
Глеб взял чемодан и снова расстегнул застежки. Достав перочинный нож, он положил его в карман джинсов. Достал часы и торопливо надел их на руку. Глеб ожидал увидеть на них нечто вроде быстро вертящихся стрелок, или еще что-нибудь. Но ничего подобного Глеб не обнаружил. Часы все-таки показывали время. На них было двенадцать часов, маленькая секундная стрелка тихо щелкала, приближаясь к отметке в сорок. Глеб не знал ночь или день, но одно было хорошо – время здесь все-таки присутствовало. Хотя, если здесь есть воздух и звуки – то и время, естественно, тоже.
Мимо Глеба пролетала маленькая, размером с кулак, одна из призрачных сфер, и Глеб, напрягши зрение, рассмотрел ее. Это светящееся явление представляло собой шарик из непонятного вещества или материала. Сфера была прозрачна. В ее центре просматривалось маленькое ядрышко, от которого отходили, ветвясь и извиваясь, тоненькие нити, чуть похожие на молнии, тянущиеся к внешней тонкой прозрачной корке. Свет исходил от них неравномерно, словно сгустками у самой сферы и разреженный поодаль от нее.
Рука Глеба невольно потянулось к ней. Она немного отпрянула от нее, скорее всего из-за воздушного потока. Пальцы коснулись ее мягкой корки, которая под давлением слегка прогнулась. Глеб охватил сферу рукой. Кисть просветилась тусклым алым светом. Глеб выпустил сферу и она медленно полетела дальше.
«Да… Интересный мир…» – Подумал Глеб. Это недолгое немое общение со сферой немного успокоило его и помогло перевести дыхание. Он сделался более здравомыслящим. Вздохнув и взяв в руки чемодан, он побрел куда-то. Иногда сферы мягко, почти неосязаемо, врезались в Глеба, но в основном лениво его облетали, встречаясь с потоком воздуха. «Почему не взял рюкзак? Приходиться нести этот неудобный угловатый чемодан». – Автоматично размышлял Глеб. Его ноги бесшумно шаркали по румяной земле. Глаза беспорядочно бегали по незнакомому миру. Притупленный разум лишь изредка буйствовал, пуская по всему телу мелкую дрожь от осколочного осознания всего того, что происходит сейчас. Время для рассудка Глеба словно растворилось. И если бы не часы, он не узнал бы, что идет не десять минут, а уже целый час.
Высокий человек в черной рясе с золотистыми вставками на подоле и на рукавах прошел еще несколько метров по пути к храму. Крупные капли ледяного и, одновременно, прожигающего кислотного дождя били по лицу и рукам этого человека. Он терпел, он мог терпеть сколько угодно, но все же одел капюшон. Была ночь. Далеко в темно-синем небе, устланном хмурыми облаками, играли вспышки белой молнии. Гулкие раскаты грома заглушали шелест кислотного дождя. В храме человек должен был войти в Промежуточное Пространство.
– Сюда нельзя! – Сказал страж: человек в красных доспехах, сделанных из здешнего особого металла, стоящий под козырьком, у входа в храм. Но эти слова не остановили человека в рясе.
– Мне надо в Пространство! – Человек быстро приближался, не останавливаясь.
– Какое Пространство? У меня приказ. Предъяви бумаги от ключника и входи.
– У меня их нет! – Рявкнул человек.
– Стой! – Крикнул страж и засуетился, доставая свое магнитное ружье и выходя из-под козырька.
Однако человек продолжал идти и, откинув подол рясы, извлек из ножен меч. Одним нажатием не гарду он включил электромагнитное поле вокруг меча, отчего тот раскалился и зашипел от дождя, испуская клубы пара.
Страж пустил в ход магнитный механизм, толкнувший со скоростью звука тонкую магнитную раскаленную стрелу. Человек в рясе сразу и не понял, куда делась эта стрела. Что-то сильно запекло у него в боку. Он опустил голову и увидел, что эта стрела прошла сквозь него. Но ему не стало хуже. Он взбесился, сильнее вцепившись в теплую рукоять своего раскаленного меча. В темноте блеснул оскал его зубов. Он прочитал страх смерти и боли в глазах стражника, судорожно передвигавшего затвор своего магнитного ружья, и срубил ему дрожащие руки вместе с оружием.
Лицо стража исказилось в непреодолимой агонии, а его голосовые связки скрипнули, издав короткий писк. Человек в рясе ухмыльнулся. Это зрелище его забавляло.
Страж, звякнув о каменную мостовую доспехами, упал на колени. Он проронил еще несколько коротких стонов-скрипов. В его глазах были слезы, а по лицу текла ледяная кислотная дождевая вода. Он посмотрел на ровно отсеченные руки с ружьем, лежащие на мостовой. Человек в рясе приложил к шее стража раскаленный дымящийся меч и стал медленно прожигать ее. Кожа вокруг прожига покрылась язвами.
– Иди! – Пропищал рыдающий страж. – Оставь меня!
Человек в рясе выключил магнитное поле меча, отчего клинок перестал дымиться и раскаляться и убрал его в ножны за подол рясы. Страж, наконец, заревел и, скрипя зубами и судорожно дергая ногами и тем, что осталось от рук, упал. А человек в рясе вошел в небольшое помещение храма, стал под куполом и расслабился. Его тело упало на пол. Вскоре, когда Промежуточное Пространство было готово его принять, он потерял сознание, дабы оно перенеслось в Пространство отдельно от тела.
Воздух вокруг тела стал несоизмеримо горяч. Это было активное движение частиц. Место, где лежало тело, изменилось, воздух остыл. Человек в рясе пришел в сознание и открыл глаза. Созвездия маленьких призрачных сфер поначалу ослепили его своим тусклым бело-серебристым светом, но вскоре его зрение восстановилось. Эти сферы были единственным естественным освещением, свойственным Промежуточному Пространству. Да, это место, где оказался человек и зовется Промежуточным Пространством.
Здесь было пусто. Это пространство и принято считать пустым, на то оно и промежуточное. Множество звуков переполняют это место, проносясь повсюду гулким эхом. Здесь – каждый звук покрывается многослойным эхом. Человек в рясе встал и побрел туда, куда ему подсказывала его безошибочная интуиция.
Он медленно, но верно шагал по бесконечной материи Промежуточного пространства. Казалось, эта материя слегка прогибалась под его усталыми, но уверенными шагами. Он шел, прикрывая лицо от светящихся призрачных шаров длинным рукавом и капюшоном. Здесь этих шаров почему—то было больше, чем где бы то ни было. Обычный тусклый свет, сливаясь с тусклым светом других шаров, образовывал яркую феерию света. Мягко ударяясь об него, эти сферы обтекали его и дрейфовали дальше, хаотично вращаясь вокруг своей оси. Какие-то страшные, порой даже слишком громкие звуки, эхом пролетали мимо человека. Они образовывались из звуков, доносившихся из смежных миров. Человек в рясе шел почти интуитивно. Он чувствовал тонкую нить курса. А эта нить была направлена к Башне Саре.
Эту башню так назвали не спроста. Свое название она получила в честь ключницы Сары, впервые открывшей восемьсот лет назад возможность путешествовать между мирами посредством Промежуточных Пространств. В дальнейшем, вокруг Башен Разлома выросли колонии и города, в которых теперь жили беглецы, изгнанные и попросту бедные люди, которых никто не ждал ни на Земле, ни на Мекситте. Кстати, если кому-то интересно, то самое заселенное Промежуточное Пространство – между Землей и Мекситтой. Башни и сами города строятся из материалов двух смежных миров, так как в самом Промежуточном Пространстве их нет, а его материя, что под ногами, имеет структуру затвердевшего эфира. Попытки пробурить этот эфир ни к чему не привели, кроме землетрясений на Мекситте и на Земле.
Башни и дома строятся на высоких сваях в три-четыре метра. То есть повыше, где больше кислорода из двух смежных миров и меньше светящихся шаров, которые в местном простонародье зовутся свешками. Эти свешки ловят, заталкивают битком в стеклянные или другие прозрачные плафоны и просто банки и таким образом делают отличные светильники. Правда, при долгом отсутствии воздуха (кислорода, азота) они гаснут и рассыпаются. Впрочем, человеку в рясе сейчас было не до истории или другой науки. Он торопился на Землю. В его боку жгла сквозная рана того самого стражника, что выстрелил в него из магнитной винтовки-арбалета. Но, кажется, не задел жизненно-важные органы, а стрела, раскаленная активным магнитным полем, прижгла рану мигом. Но тем не менее, эта пекущая пульсирующая боль не давала ему покоя. Конечно, ему было все же легче, чем тому стражнику Мекситты, но он редко задумывался о судьбе других. В основном он думал только о себе. Да и зачем думать о людях, когда у самого забот хватает?
Башня на сваях и пирамидально окружавший ее городок, приближался. До него было не больше трех-четырех километров. Его суховатые и глухие контуры слегка размывались слоем свешек, но все же были видны из-за того, что городок ими освещался.
Человек в рясе подумал, что ему надо немного отдохнуть перед тем, как взойти в город. Ему нужно восстановить силы. Мало ли, может жители не рады будут видеть вампира у себя в городке? Может ему придется прорубить себе дорогу криками и болью людской? Он остановился отдышаться. Да, ему нужно будет прорваться в башенный храм, чтобы из него попасть на Землю. Таким же образом, как он прорвался в храм в Мекситте. Только на этот раз, если узнают, что он вампир, все будет намного сложнее.
За яркой завесой лучистого света свешек показался силуэт широких свай, а также женская фигура. Приблизившись еще на несколько шагов, человек в рясе увидел в ней чернокожую коротко стриженую девушку. Еще через мгновение он рассмотрел рядом с ней веревочную лестницу. Девушка не представляла угрозы, она сама с любопытством, ожиданием и страхом на темном лице, с приоткрытым ртом с полными губками, с большими карими глазами и слегка вздернутым вверх курносым носиком, взирала на человека в рясе, уверенно шагавшего к ней. Он остановился и, прикрывая прожженную дыру от стрелы, которая недавно в него попала, произнес с легкой, искусственной ухмылкой в голосе:
– Что же вы поразводили здесь свешек? Не видно же ничего!
– What you say? – Спросила девушка, словно выглядывая из-за дрейфующей вверх свешки.
– О… понятно. – Отозвался человек в рясе. Он мало знал английский. – Can I go up? – С ярко выраженным акцентом произнес человек в рясе.
Вообще-то русский язык не является преобразовавшимся старославянским. Он пришел на Землю в 1209-ом году из Мекситты, только потом возымел широкое распространение в Промежуточном Пространстве наравне с английским.
– I think… Why not… – неуверенно промямлила девушка, – yes, you can.
– Thank you. – Поблагодарил пришелец в черной рясе, расшитой золотом, и дотронулся до веревочной лестницы, взглянув вверх.
Лестница тянулась ввысь, бесчувственно качаясь. Скорее всего, она вела в среднестатистический городок с храмом, он-то человеку в рясе и нужен был, но из-за свешек невозможно было что-либо разглядеть. Он стал неуклюже подниматься по качающейся лестнице. Вряд ли найдется хоть один человек, который будет делать это более-менее ловко.