Я был самым обычным менеджером среднего звена, ничем не выдающимся. Постоянно в спешке, постоянно пьяный на выходных. Старенький японский авто, потребительский кредит, компьютер в кредит, телефон в кредит. В общем, настоящая финансовая кома, из которой выход был только ногами вперед под звуки траурного марша. Мне кажется, что со временем ничего ровным счетом не изменилось бы. Не спорю, что трава раньше была зеленее, а небо чище, но этот класс менеджеров среднего звена, казалось существовал с самого Сотворения Мира. Наверное, даже в Раю есть Ангелы среднего звена, которые постоянно спешат, постоянно опаздывают, ничего фактически не решают. У них крылья купленные в кредит, и мечты о собственном уголке рая, хотя бы «двушка в спальном районе» Эдема, ну а если Новострой – то вообще великолепно.
День не предвещал ничего нового, да и по сути, начался он ровно так же как и тысячи других дней. Я опять старательно делал вид, что работаю, как и все среднее и высшее звено компании. Правда высшее звено, так называемый топ-менеджмент более «мотивированы» делать это более качественно и искусно. Бумаги, звонки, дешевый кофе из аппарата, глупые шутки коллег, в общем, ничего нового. В тот день, когда одиночество, совсем уже взяло за горло мертвой хваткой питбуля, я решил, что хочу выехать за город и послушать тишину. Я не хотел упускать момент, ведь снежная погода стала редкостью, и все чаще вместо снега – белесая грязь с намеком на снег. Я представлял, как заеду на заснеженный холм, как заглушу мотор, открою дверь, и на меня снаружи обрушится холодная тишина. Тишина, от которой, кажется, можно оглохнуть. Начинаешь слышать звук снега, звук собственного дыхания и пульс. Наступает момент прояснения мыслей. Это была моя медитация, потому другого способа снять напряжение я не представлял, да и позволить себе этого не мог. Странно, но будучи рожденным в бетоне и асфальте, я всегда любил и стремился быть ближе к земле. Наверное, где-то глубоко в подсознании, я понимал, что есть законы природы, по которым живет все в этом Мире. Понимал, но не мог никак это выразить словами. Это была некая тонкая материя, энергия, которую я чувствовал, но не понимал.
В моменты, когда я находился на природе, я слышал себя, слышал свой голос, свое подсознание. Это было похоже на тот самый момент перед сном, когда вокруг тишина и только твой собственный голос, который заглушить невозможно. Он говорит всю правду, все как есть. Этот суд приходит каждый день и заглушить этот голос невозможно, даже если я мертвецки пьян. Этот голос трезв. Он говорит холодно и сухо, говорит свысока, потому что знает всю правду. Знает, как ты ее пытался выкрутить в свою сторону, пытаясь договориться с совестью. Он выше совести, ведь ее тоже можно убедить в своей правоте, ведь я же не мог поступить иначе в тех условиях, но голос знает, что ты мог и говорит об этом громко, чтобы уснуть было невозможно. Голос эхом разносится в голове, сжимая мертвой хваткой диафрагму… В тишине, наедине с природой он тоже приходит, но говорит он мягче, ведь ты сам приехал поговорить и попросить совета. Наедине с природой, этот голос снимает судейскую мантию, садится рядом с тобой на капот, молча, по-отцовски обнимет. Обнимет очень тепло, так как обнимают отцы своих взрослых сыновей, с которыми они могут общаться, не произнося ни слова. Когда двое мужчин понимают друг друга просто, с прикосновения и дыхания. Двое взрослых мужчин, которые никогда не дают слабину, становятся одним большим сгустком нежности и тепла. Это особенная материя, особенная энергия, которая есть только у отцов и сыновей. Голос обнимет, и как же хочется положить ему голову на плечо и сказать: «Я запутался и устал». Он подскажет верный путь, ведь он знает все, он знает как правильно… Мужчины не плачут, нет. Они опираются на теплый капот своего автомобиля, смотрят на горизонт или на небо. Внутри воет волк, потому что мужчины не плачут… ну разве что иногда, когда волчий вой становится невыносимо громким. Мужчины не плачут, это все морозный ветер виноват. Голос сказал, что все будет хорошо, а значит, ему нужно верить, ведь он никогда не обманывает.
Не знаю, сколько времени я просидел в окружении снега на теплом капоте. Я вернулся в реальность, когда уже стемнело. Колючая вьюга быстро отрезвила, острые порывы ветра перехватывали дыхание, будто бы воздуха вокруг не осталось. Я закутался в шарф, пытаясь оценить ситуацию, которая усугублялась с каждой секундой. Машину с одной стороны уже начинало заметать. Лопатку, топор и трос из багажника я переложил в салон. Полный горячего чая термос тоже занял почетное место на переднем сидении. В бардачке лежало огниво, так что мой автомобиль был готов к непредвиденным ситуациям на дороге. Включив всю возможную иллюминацию, я включил полный привод, воткнул первую передачу и моя мечта люберецкой братвы 90-х, кряхтя, стал выбираться из снежной лежки. Я чувствовал, как мой коротыш с трудом топает по сугробам, пытаясь вытащить нас из этого негостеприимного места. Мотор рычал и, казалось, что через сугробы, переваливаясь с боку на бок, передвигался механический медвежонок. В такие моменты автомобиль становится другом, братом и самым близким существом в этом мире. Мы как единый механизм боролись со снежной бурей, пытаясь пробиться к шоссе, до которого оставалось около километра. Мы изо всех сил старались пробиться по своим следам, которые практически замело, и остались еле различимые намеки. Вьюга усиливалась, и перед глазами уже рябило, казалось, что из телевизора выдернули антенну и перед глазами лишь черно-белая рябь. Глаза слезились от напряжения. Мы уверенно приближались к шоссе, на которое была единственная надежда. Медвежонка заносило, но мы держались, мы должны были пробиться к шоссе, которое было совсем рядом. Интуиция подсказывала, что мы уже рядом, и мы стали набирать скорость, чтобы подняться на этот рубеж, который представлял собой всего лишь небольшой подъем на насыпь. Всего лишь каких-нибудь пять метров. Я предполагал, что въезд уже порядком замело, поэтому давил на газ, стараясь набрать скорость, ведь если мы не осилим этот подъем, с первого раза, то откопать его у нас шансов практически не будет, учитывая снежную бурю, которая только набирала обороты. Это была игра Ва-Банк! Перед нами из ниоткуда выросла снежная стена, которая щедро одарила нас мощным ударом. Мотор, надрываясь, рычал. Коротыш был похож на тяжелоатлета, который пытался установить Олимпийский Рекорд. Он рычал, напрягая из последних сил свои механические жилы. Казалось, что еще немного и он уронит штангу, но он рычал, раздувая щеки, рычал и тянул! И вдруг рычание усилилось, Медвежонок качнулся… Я задержал дыхание… Вес Взят! Рекорд Установлен! Он вытянул нас. От радости я стал кричать вместе с ним, хлопал по панели приборов, словно это плечо моего механического брата. Эйфория и радость накрывали волнами, казалось, что нам весь мир по плечу. Я быстро осмотрел машину на предмет повреждений. Все было в порядке, и мы могли продолжать путь. Эйфория улетучилась так же быстро как и накрыла, шоссе заметало с катастрофической скоростью. Я включил радио, переключаясь между каналами в поисках новостей. Наконец-то я услышал бархатный женский голос, который говорил о штормовом предупреждении и просил всех водителей воздержаться от поездок, а так же не покидать пределы населенных пунктов. Приятные новости, особенно, когда до населенного пункта километров 40, а шоссе заметает прямо на глазах и уже видны сугробы, которые захватили обочины и очень быстро отвоевывают территорию у асфальта. Мы бежали изо всех сил в сторону города, глаза слезились от этой белой ряби, машину раскачивало порывами ветра. Но он вез, тянул нас обоих, спотыкаясь о сугробы, вез домой. Вдруг посреди всего этого белого визуального шума я увидел моргающий оранжевый свет. Фонари были в стороне от шоссе, занесены снегом. Автомобиль был занесен снегом и напоминал беспомощное животное, которое застряло в ловушке. Буря резала открытые участки кожи потоком битого стекла, казалось, что щеки уже расцарапаны до крови. Я провалился по пояс в сугроб, ощутив холодные объятия. Активно помогая себе лопаткой, я пробрался к автомобилю и стал стучать в стекло. Оно опустилось и в окне показалось лицо женщины. Если вы хоть раз задавали себе вопрос, что такое надежда, то ее глаза были той самой надеждой – большие темные глаза, которые цеплялись, кричали и просили о помощи. Это были глаза матери, глаза женщины, которая, не говоря ни слова, не издавая ни звука, глазами просила о помощи. Я не знал, что надо говорить в таких случаях и как надо себя вести.
– С Вами все в порядке? Вы не ранены?
– Все хорошо, помогите мне вытянуть машину, очень вас прошу! Я с ребенком.
Я посмотрел на заднее сидение и увидел мальчишку лет трех-четырех, который был укутан в мамину шубу.
– Я не смогу вас выдернуть! Буря усиливается! Бросайте машину, я отвезу вас в город! Иначе все тут останемся.
Женщина была в замешательстве, потому что он стала суетливо щелкать кнопочки и тумблеры. Я протянул руку в салон, потянул за кнопку стеклоподъемника, и стекло поползло наверх. Откопав дверь, я потянул за ручку и сгреб оставшийся снег в сторону. Она передала мне мальчишку и мы, с ним продираясь через мой любимый сугроб, добрались до Коротыша. В салоне было очень тепло, я посадил мальчишку на заднее сидение, его мама уже боролась с сугробом, пытаясь выбраться из него. Я протянул ей руку и выдернул из сугроба. Она была вся в снегу, я снял с себя шапку и отряхнул ее от снега и посадил в машину.
Медвежонок стал покрываться снежной шубой, и устало заскрипел колесами. Понимаю, как он устал и замерз, но он боец, он везет нас. Я дал женщине свою куртку. Она, стесняясь, укрылась, что ни говори, а холод мужчина суровый.
– У вас под ногами термос, там горячий чай, попейте с мальчишкой – согрейтесь.
Она смотрела в окно, наверное, пытаясь запомнить место, где она оставила автомобиль.
– Не волнуйтесь, машину точно никто не украдет, как минимум три дня сюда никто не проедет.
– Да уж.
Он налила чай из термоса и протянула мальчишке, который дрожал от страха и холода, но упорно пытался делать вид, что он спокоен, и что все в порядке, потому что он мужчина, а мужчины, как известно, не боятся и не плачут.
– Али, пей чай, грейся. Испугался, малыш?
Я смотрел в зеркало на мальчишку, который пытался взглядом успокоить маму и всем видом показывал, что он не малыш, а уже взрослый мужчина.
Ее звали Мириам, на вид ей было около чуть больше тридцати. Сколько достоинства было в этой женщине. Голова ее была покрыта, а глаза излучали спокойствие и стать. Есть что-то особенное в восточных женщинах, чего нет в европейских женщинах. Она пила чай, практически не говоря не слова. В восточных женщинах есть какая-то особенная грация. Они не кричат громко о себе, они понятны без слов. Все что ты хочешь узнать о ней ты узнаешь по глазам, ведь ее взгляд завораживает и многое может рассказать о той в чьи глаза ты смотришь. Она немногословна и никогда не будет нудить «Нууу кууупиии…» Ты сам захочешь положить весь мир к ее ногам, потому что ты рядом с ней – настоящий мужчина. Восточные женщины, они настоящие, они не вызывают похоть, они загадочны, но не навязчивы в своей загадке. Эту загадку ты будешь разгадывать всю свою жизнь. Восточная женщина не будет устраивать сцен при зрителях, ведь она знает, что такое достоинство, она подождет момента, когда она останется наедине с ним и выскажет ему все, что ее беспокоит, и чем она недовольна. Они умеют ценить мужчину, поэтому получают почет, уважение и заботу.
Мириам пыталась найти телефон в своей сумочке, но она оставила его в своей машине, а возвращаться за ним не представлялось возможным. Не говоря ни слова, я протянул ей свой телефон, чтоб она могла позвонить и предупредить родных, что с ней и ребенком все в порядке, и она едет в город. Она долго пыталась вспомнить номер, несколько раз меняя комбинации цифр на экране телефона. В конце концов, она решилась сделать ставку и нажала на зеленую кнопку вызова. Она сообщила собеседнику, что с ней и с ребенком все хорошо, сделав это именно по-восточному без истерик, не повышая голоса, будто бы для нее это обычная ситуация.
Али тем временем согрелся и уснул заднем сидении. Буря замела шоссе и оставалась только небольшая полоса дороги, по которой изо всех сил вез нас Коротыш. Мне не хотелось расспрашивать обо всем мою попутчицу, нам было о чем помолчать. Иногда молчание может сказать гораздо больше, чем миллионы слов. Мы еще по сути своей близки к природе, поэтому сохранили эту способность общаться без слов на уровне энергии. Технологический прогресс беспощадно лишает нас этого и вместо того, чтобы обмениваться энергией, мы обмениваемся короткими текстовыми сообщениями. Как часто нам проще написать сообщение, щедро приправленное кучей смайликов, которых сейчас великое множество на любой вкус и для любого случая жизни. Человек лишается Слова, не приобретая при этом Молчания. Того самого Молчания, когда мы понимаем все лишь по глазам, лишь по малейшему движению губ, по искорке, по легкому ветерку. Молчание – это общение на самом тонком уровне. Так могут общаться только люди, в которых есть что-то, нет, не дар телепатии, а которые просто умеют слышать и видеть душой. Это то, что красиво называют «Читать между строк». А ведь в моменты, когда мы молчим, но понимаем друг друга – ангелы разговаривают между собой. Наши Ангелы-Хранители общаются между собой, наверное, им тоже есть о чем поговорить друг с другом, просто мы им не даем выходных и отпусков. Ушедший в отпуск Ангел-Хранитель часто может вернуться уже на другое рабочее место. О чем они говорят? Наверное, как и все делятся трудностями своей работы, курьезными историями, ну или дают друг другу профессиональные советы, как вовремя повернуть голову своему подопечном. Многие думают, что Ангелы не могут обсуждать такие темы, ведь они Ангелы, а значит им чуждо все человеческое. Проведя столько времени с людьми, они принимают наши привычки и нравы, а может и мы их тоже. Неосознанно, словно приходит какая-то идея, или мысль, мы тоже учимся у них. Наши Ангелы знают, когда и что нам нашептать, а мы с уверенностью выдаем это за свою идею. Они не ищут славы, или признания, вот тут они уж на самом деле отличаются от людей. Ангелы-Хранители просто хотят, чтобы с нами все было хорошо, жертвуя собой. Когда мы говорим им всего лишь одно слово благодарности, всего лишь одно слово перед сном, они могут обнять нас и, наверное, даже пустить слезу. Только им одним известно, сколько опасностей нас обошли стороной и сколько мыслей принесли они в нашу голову. Они по-настоящему бескорыстны. Нашим Ангелам-Хранителям уж точно было о чем поговорить сегодня. Я и Мириам оказались в очень сложной ситуации, наедине со снежной бурей, поэтому они, наверное, так отчитывали нас за нашу опрометчивость и только Ангел маленького Али просил их говорить тише и гладил его по головке, только бы он не проснулся.
Вдруг снежный шум стал окрашиваться красным, синим и оранжевым. Мы подъезжали к городу, на обочине дежурили экипаж полиции и спасатели, которые ждали таких вот опрометчивых путников, а может просто тех, у кого не было выбора, кроме как ехать и сражаться со стихией. Полицейский остановил нас и спросил: откуда мы едем, и был ли кто-то еще на шоссе. К нему подошел спасатель и спросил о ситуации на шоссе. Я описал масштабы стихии и сугробы, которые отвоевали у гладкого асфальта территорию и плотно укрыли снежными барханами полосу, по которой всего несколько часов назад автомобили летели со скоростью ветра. Быть может, бросив вызов ветру, они тем самым его разозлили, и он щелкнул по носу зазнавшиеся металлические коробки, изрядно потрепав нас, но, все же дав нам возможность доехать до дома. Буря пожалела маленького Али, ведь она же женщина. Буря – она, и ничего женского ей не чуждо. Мы проехали пост и, казалось, за нами захлопнулись тяжелые металлические ворота, которые откроются только весной, когда растает снег, а может и не растает, ведь столько снега я не видел никогда, даже в детстве, когда этот снег был белее и вкуснее.
Зазвонил телефон, вернув меня в реальность. Номер был мне не знаком, и я показал его Мириам. Это оказался ее собеседник, которому она сказала, что с ней и малышом Али все в порядке. Она сказала, что мы въехали в город, буквально несколько секунд назад. Вдруг среди снежной бури, которая стала оранжевой, я увидел, что на обочине фарами сигналила машина. Мириам попросила остановить около нее.
К нам подошел мужчина, с очень острым взглядом и бородой, которая моментально стала белой из-за снега, который облепил ее за секунды. Его звали Хасан. Я встречал человека с подобным именем впервые, я слышал его в тех сказках «Тысяча и одна ночь», которые мне читал дедушка. Почему-то уже тогда Хасан мне представлялся именно таким. Мужчина лет пятидесяти пяти, может немного больше. Острые глаза, которые цепляют сразу и не отпускают. Такие глаза умеют слушать, поэтому с ними всегда интересно разговаривать, ведь они слушают очень внимательно своего собеседника. Заостренные скулы на худощавом лице придавали ему больше какой-то правильной мужской злости. Нет, это была не агрессия, а именно мужская злость, та, с которой он борется за достижение своих целей, за свою семью, за свою женщину и за своих детей. Злость не тупая и разрушительная, а острая как шашка, которая может стать и оружием в искусных руках воина и предметом, который может нанести тяжкие увечья тому, кто эту шашку в руки взял. Всем своим видом Хасан говорил, что он искусный воин, который умеет держать шашку в руках и применить ее только по ее назначению при этом очень искусно. Лицо его было сухим, как бывает сухим лицо у настоящих воинов, но это была не болезненная худоба, а худоба, которую оставила на лице жизнь, худоба, которая говорила о житейской мудрости этого человека. Его борода, которая сейчас выглядела немного комично, развеваясь на ветру, покрытая замерзающим снегом. Он помог Мириам сесть в его машину, я помог ему тихо перенести Али, чтоб он не проснулся. Я думаю, что испуг сделал свое дело, поэтому он спал крепко, пытаясь забыть этот вечер. Единственное, что он запомнит навсегда – это приходить на помощь. Хасан очень тепло обнял меня и много раз поблагодарил меня за то, что не бросил Мириам с ребенком, ведь это его семья, это его все, смысл его жизни. Казалось, что Хасан не способен настолько тепло обнять, и так от души поблагодарить, ведь первое впечатление создается о нем, как об угрюмом и неприветливом мужчине. На самом деле, он умеет открыто обнять, очень тепло и с благодарностью.
Доехав благополучно до дома, я все еще был под впечатлением от Хасана, который за минуту смог преобразиться. Горячий душ согрел меня, вернее отогрел меня настолько, что я почувствовал, что вернулся к жизни. Я заварил чай и стал думать о произошедшем и стихии, с которой пришлось столкнуться лицом к лицу. Странная штука, когда мы в опасности, мы не отдаем отчет в опасности происходящего, поэтому действуем холодно и трезво. Наверное, присутствие Ангела-Хранителя помогает почувствовать себя в подобных ситуациях увереннее и спокойнее. Он делится с нами потом, когда Ангел понял, что мы в безопасности. Он рассказывает нам, что могло бы случиться и от таких рассказов стынет кровь в районе диафрагмы. Нам кажется, что тогда к нам приходит осознание всей опасности, в которой мы были. Я тоже стал осознавать всю опасность. Меня удивлял тот факт, что я думал о том, если бы не заметил аварийку в кювете. Мириам с Али с большой долей вероятности бы просто погибла, ведь топливо рано или поздно закончилось бы, а Хасана не выпустили из города. Спасатели бы тоже к ним пробились только под утро, в лучшем случае. Тем временем чай стал согревать меня изнутри, и я начал засыпать. Тепло от горячего чая – медленно грело от желудка в ноги. Тепло от него разносилось постепенно по всему организму, будто бы чай нагревал кровь, которая очень медленно текла по венам и сосудам. Делает она это медленно, заботливо обогревая каждый уголочек организма. Тепло неизменно ведет за собой сон. Эти два товарища всегда идут вместе. Тепло пришло, и сон не заставил себя долго ждать.
Всю ночь мело, не прекращая. Огромная снежная пушка Планетарного масштаба сломалась, заклинил механизм, который эту огромную пушку поворачивает и теперь она нагоняла снег только в нашем направлении. Снегоуборочные машины отчаянно старались справиться с тем потоком снега, проезжая в боевом порядке, по улицам города, ковшами пытаясь разогнать весь снег, который щедро дарила нам эта огромная снежная пушка, которую никакие силы не могли ни выключить, ни повернуть. Город уже посреди ночи был парализован и к утру его никак не расчистили бы, ведь не было известно, когда справятся с пушкой. Ближе к утру метель прекратилась, но снег сыпать не перестал. Снег укрывал острые снежные барханы, которые намела буря за всю ночь. Снегопад ласково укрывал, сглаживая остроту, будто бы мать укрывала своего ребенка, который наконец-то спокойно уснул после лихорадки. Мама спокойно выдыхает, ведь самый пик прошел и теперь ее ребенок спит, ровно посапывая носиком. Снежная лихорадка прошла и теперь вся острота сглаживалась, и пейзаж перестал походить на стихийное бедствие. Воцарилась та самая тишина, которая возможна, только когда земля укрыта снегом и ее дыхание не слышно.