После плотного обеда, сопровождаемого обильными возлияниями отдельных гостей (особенно отличились архитектор Солодков, журналист Бельмов и незабвенный Глеб Сергеевич Аметистов, разумеется), все отправились к бассейну. Бассейн находился за домом и был снабжен всеми атрибутами роскоши, приличествующими загородной резиденции крупного бизнесмена. Была даже маленькая вышка и трамплин, на который тотчас восторженно вскарабкался молодой архитектор Солодков.
– Фил, будь осторожен, – предупредила разохотившегося благоверного его жена Лена. Она была очень похожа на свою старшую сестру Эвелину – такая же изящная, стройная, хоть и несколько ниже ростом, – но черты лица ее, тонко очерченные и правильные, не носили печати той отстраненности, а красивые темные глаза смотрели открыто и ясно, не превращаясь в пугающие привалы тьмы. Так, как у ее сестры…
– Погоди меня, Фил! – Долговязая фигура Бельмова, путаясь в собственных несоразмерно длинных нижних конечностях, начала карабкаться на трамплин. На трамплине веселая парочка раскачалась, планка выскользнула из-под ног двоих подвыпивших молодых людей, и с уханьем и воплями они плюхнулись в бирюзовые воды бассейна.
Я, прикрывшись рукою от уже начинающего садиться солнца, посмотрела на барахтающийся дуэт. Удивительно везет мне на паясничающих буффонов, работающих в тесной концессии!
– Че, теплая вода? – крикнула я им.
– Угу… – булькнул Фил и скрылся под водой. Через десять секунд его голова со слипшимися длинными волосами показалась под вышкой, и он продолжил:
– Теплая-претеплая! Да лезьте все, чего там стоять!..
Я осмотрелась: прямо за оградой, в тридцати метрах от бассейна, начинался густой лес. Он должен был продолжаться до самого берега Волги, где резко обрывался отвесной кручей. Так, по крайней мере, утверждал Баскер.
«В самом деле Баскервиль-холл, – подумала я, – тут тебе и болото, и кладбище, и лес стеной… Я не удивлюсь, пожалуй, если здесь водятся и какие-нибудь мрачные существа из серии „Исчадия ада“ модификации „Проклятие рода Баскервилей“. Или Баскеров, кому как угодно. А уж Соловьев был бы куда как хорош в роли Стэплтона!»
– Это же элементарно, Ватсон! – неожиданно громко сказала я и нырнула в бассейн, не обращая внимания на вытянувшееся лицо Андрея Карловича.
Нашли же такое место, да где – в центре Поволжья!..
Тем временем на краю бассейна появился господин Аметистов, в халате, купальной шапочке и с сотовым телефоном. Его сопровождала Анна в весьма откровенном бикини и внушительных габаритов молодец в шортах и майке с надписью «Chicago Bulls».
– А! Бульдожку на прогулку вывели, – раздался у меня под ухом чей-то насмешливый голос. Я повернулась в воде и увидела Бельмова на надувной резиновой лодке и с бутылкой пива в руке. Я ухватилась за бортик лодки и, положив на него подбородок, увидела на дне еще несколько бутылок – как пустых, так и еще не тронутых.
– Какого бульдожку? – поинтересовалась я. – Аметистова, что ли?
– Ну да, – ответил он, – гляди-ка, как животик наглаживает. Это он для активизации процесса пищеварения. Ай, муси-пуси, хырашо-то как! – подделываясь под ленивый баритон Глеба Сергеевича, продолжал он. – «А теперь, понимаешь ли, и купнуться не в падло, братаны!» – прогнусавил он, воздев к небу «веерные» пальцы. – А мымра у него ничего, дас ист фантастиш, как говорят в старой доброй немецкой «порнухе».
– Ну, всех охаял! – не выдержала я.
– Еще не всех, – ответил он и засмеялся. – У меня профессия такая – хаять, порицать и критиковать.
Баскер развалился в шезлонге на краю бассейна и мирно потягивал коктейль. Рядом за пластмассовым столиком сидели две девушки из «Атлант-Росса», в купальниках, солнечных очках и шлепанцах. Судя по их оживленным, счастливым лицам, они продолжали обсуждать завидные качества Александра Ивановича Тимофеева. Рядом притулился второй охранник Глеба Сергеевича, который то и дело плотоядно косился на щебечущую парочку.
В этот момент громкий всплеск воды привлек общее внимание: это почтенного главу фирмы «Парфенон» наконец угораздило неуклюже свалиться в бассейн. Причем брызг и шуму было больше, чем при падении Бельмова и Солодкова с трехметрового трамплина.
Фыркая, как тюлень, Глеб Сергеевич медленно поплыл к центру бассейна.
Солнце уже почти зашло, когда накупавшиеся гости решили вернуться в дом. Вернее, это предложил Баскер, а Аметистов согласился, и остальные – из деликатности ли, из опаски или просто потому, что их намерения совпадали с желаниями хозяев жизни, – решили последовать их примеру.
Решение прекратить купание застало Фила и Бельмова на трамплине, где они пили пиво и между делом по очереди сигали вниз. Лена, жена Фила, тоже попробовала прыгнуть, но у бюстгальтера ее, и без того скудного в плане размеров купальника, лопнули тесемки, и теперь она в короткой маечке сидела на краю бассейна, искоса посматривая на веселящегося муженька, и болтала ногами в воде.
Девушки из «Атлант-Росса» купались с охранниками Аметистова, а сам шеф развалился в шезлонге, подставив свое волосатое брюхо и грудь лучам майского солнца. Рядом «топлесс», то бишь без верхней части купальника, загорала безмятежная Воронкова, а резвящиеся рядом амбалы ее покровителя то и дело косились на ее внушительные прелести и яростно пускали по воде пузыри.
В этот момент произошло нечто, заставившее забыть Солодкова и Бельмова о пиве и трамплине, Глеба Сергеевича – о солнце, а его охранников – о девушках из «Атлант-Росса» и обнаженных формах Воронковой.
Возле бассейна появились Эвелина Баскер и Соловьев. Впрочем, появления Соловьева почти никто не заметил, потому что все взгляды обратились на Эвелину. На ней был купальник мини-бикини, лишь чисто символически прикрывавший ее изумительное тело. Ничтожно малые, едва ли не с детскую ладонь, треугольнички черного бюстгальтера не скрывали, а скорее подчеркивали роскошные полушария груди, микроскопические черные трусики только обозначали свое присутствие, сведясь до двух полосок спереди и разветвляющейся буквой «Т» полоски сзади. А на поводке, который она удерживала в руке, вертелся умилительный, черный как смоль щенок мастино неаполитано.
– Эвелина… – растерянно пролепетал Баскер, косясь на схватившегося за плавки шефа. – Разве ты сегодня хотела купаться?..
– Почему бы нет, – ответила та и походкой манекенщицы пошла к воде. Впрочем, нет, манекенщицы едва ли вызывают на дефиле хоть десятую долю тех эмоций, что заставили глаза всех мужчин вылезти из орбит, а челюсти опуститься в район грудной клетки.
Щенок рыкнул и залился негодующим лаем: вероятно, ему не понравилось, что хозяйка передала поводок Соловьеву и направилась к вышке.
– Да ты что, Виля! – крикнул Баскер, видя, как жена поднялась на трехметровую высоту с намерением прыгнуть. – Олег, а ты что ее отпустил? Она ведь ничего по-человечески не делает!
Глеб Сергеевич изумленно сглотнул, не отрывая взгляда выпученных бычачьих глазок от почти совершенно обнаженной женской фигуры. Если у него раньше были сомнения по поводу выбора Баскера – женился, понимаешь ли, на полоумной бабе! – то теперь он совершенно уверился, что лучшего Баскеру и нельзя было желать. Потому что лучше не бывает.
Эвелина постояла на краю вышки и вдруг, пружинисто оттолкнувшись, сделала в воздухе двойное сальто и четко вошла в воду.
– Чер-р-рт! – вырвалось у Баскера. Он подошел к бортику бассейна и увидел в прозрачной воде Эвелину. Он сразу понял, что она плывет на большой глубине у самого дна шестиметрового бассейна. Секунда шла за секундой, а женщина и не думала подниматься. Прошло не менее двух минут, прежде чем ее черноволосая голова показалась на поверхности воды – у противоположного края бассейна, под трамплином.
Бельмов и Солодков принялись аплодировать, при этом последний оступился и с шумом и брызгами свалился в воду прямо на голову мадам Баскер. Ее лицо и задница веселого архитектора разминулись буквально в полуметре.
– Ну, понимаешь ли, – оживленно жестикулируя, возопил Глеб Сергеевич, уставя свое брюшко в лицо присевшего от волнения на корточки Баскера, – еще попробуй сказать, что у нее слабое здоровье!
– По-моему, я и сам многого о ней не знаю, – пробормотал Андрей.
Эвелина вышла из бассейна и, накинув на плечи протянутое Соловьевым полотенце, пошла в дом. Перед ней на поводке, повизгивая, бежал щенок.
Глеб Сергеевич, поспешно закутавшись в халат, засеменил за ней, потеряв при этом оба шлепанца. Я четко видела, как они, эти синие с черным – и с белым трилистником – «адидасовские» шлепанцы, слетели с его ног и остались у бассейна, когда Глеб Сергеевич, как слепой кутенок, налетел на столик, за которым незадолго до этого сидела я.
Все остальные, включая охранников, двинулись мимо, не замечая забытой у столика обуви шефа «Парфенона». Я тоже направилась в дом, потом обернулась. Шлепанцев Аметистова у столика уже не было.
Впрочем, присмотревшись, я увидела один у самого края бассейна. Второй же исчез.
«Кто-то спихнул в бассейн, наверно», – подумала я и прошла в дом.
– Болота ждут вас, господин президент, – обернувшись, с чарующей улыбкой, обнажающей все тридцать два жемчужно-белых зуба, сказала Эвелина.
– Она называет «болотами» нашу сауну, – пояснил Баскер, – а гостиную, где мы обедали, Гримпенской трясиной…
– А Соловьева Стэплтоном? – ехидно влез Бельмов.
Соловьев, слышавший эти слова, поднял брови, а Эвелина бросила на мужа короткий пронизывающий взгляд из-под свесившихся на лоб мокрых волос. «Нет, – отчего-то подумала я, – она имела в виду не сауну».
– Но ели-то мы не овсянку? – не унимался болтливый журналист.
– Вот сейчас тебе ее и подадим на ужин, чтобы меньше болтал, – поддела его Эвелина, и виртуоз пера тут же поспешил заткнуться.
– Фил, хочешь, познакомлю тебя со своими друзьями, они сейчас здесь, на даче неподалеку, а? – протянул Бельмов.
В связи с переходом на вечерний режим одежды бравый писака переоделся в потертые серые джинсы и красно-черный балахон, исписанный маленькими белыми буквами – очевидно, колонками каких-то текстов – и с надписью на спине и на груди: «Green Day». На нос он водрузил очки, одно из стекол которых было треснутым, и стал похож на Фагота, он же Коровьев.
– Да куда еще идти? – пробурчал Солодков, вопросительно глядя на жену. – Темнеет уже…
– Да мы быстро, тут минут десять идти. Через час вернемся. А тебе что, с бульдогом в сауне париться хочется?
– Да не хочется мне… Я с ним на одном гектаре, как говорится, акт дефекации производить не буду, – замысловато отвечал архитектор.
– Ну и пошли!..
– В самом деле, Фил, я не прочь прогуляться, – поддержала Бельмова Лена, жена архитектора.
– Как раз пройдемся по болотам, где разгуливают светящиеся черные псы Вили Баскер, – мрачно пошутил Солодков.
– А уж не к Кузнецову с Казаковым ли вы собираетесь? – вступила в разговор я.
– И к Суворику с Пидерманом, – взглянув на меня, ответил Бельмов. – А ты что, знаешь этих артистов?
– Казакова-то с Кузнецовым? Да еще с прошлой осени, когда я расследовала дело со «светлячками», то бишь наркоманами такими, это со взрывом лаборатории было связано. Ты же журналист, ты должен знать!
– Так ты Татьяна Иванова, что ли? – спросил он и ухмыльнулся. – Наслышан о тебе. Ну что, пойдешь в гости к своим гадательным Костям?
«Гадательным Костям» – это тоже в свое время выдумали Кузнецов и Казаков.
– Глаза б мои их не видели! – ответила я и взялась за блестящую ручку двери. – Пойду, конечно, куда ж от них деваться. Но только недолго, потому что я знаю, каково длительное общение с этими друзьями и чем оно обычно кончается.
…Узнав о том, что Фил, Лена, Бельмов и я идем через болото в гости к друзьям, Эвелина внезапно разволновалась и стала уговаривать нас оставить свою нелепую, по ее мнению, затею.
– Чего блуждать там по ночам? – говорила она. – Упаси боже, собьетесь с тропы, а там и утонуть можно.
– В самом деле, – поддержал ее Соловьев, – место для прогулок не самое удачное.
– А для чего оно удачное? Сам же и выбирал с Эвелиной, Олег! – язвительно парировал Солодков. – Ничего с нами не случится, еще светло, а обратно, если задержимся, вернемся через холм, где кладбище.
Эвелина побледнела и нервно облизала губы. Я незаметно, но с возрастающим интересом наблюдала за красавицей женой Андрея Баскера.
– Приходите к ужину непременно, – наконец выговорила она, – без вас не начнем.
– А во сколько ужин?
– Часов в девять, – ответил Соловьев.
– У-у-у, сейчас еще без четверти семь, – протянул Бельмов, взглянув на свои часы.
– А двадцать минут восьмого не хочешь? – озадачил его Солодков. – Твои встали, когда ты нырнул в них в бассейн.
– Ну, или так… – Бельмов смешно пожевал губами, всем видом напоминая кадр передачи «В мире животных» под названием «Из жизни горных горилл».
– Лена, пообещай мне, что придете к ужину! – обратилась Эвелина к сестре. – На мужиков я не надеюсь, они безалаберные. Таня, и вы тоже… постарайтесь привести их к ужину. Хорошо?
На лице ее было столько трогательной заботы и тревоги, что я с готовностью кивнула:
– Ну конечно!
– А почему она так волновалась, словно мы и в самом деле идем ночью на Гримпенскую трясину, «когда силы зла властвуют безраздельно»? – по памяти процитировала я, когда мы вышли из дома.
Все промолчали, и лишь Лена, вздохнув, коротко ответила:
– Так, может, она думает, что на самом деле… На самом деле.
– Болота зовут вас! – хрипло заключил Бельмов. – Нас…
Так называемые болота мы, спустившись в низину, преодолели по гряде низеньких холмиков, по навершиям которых проходила узкая тропа. Справа, к Волге, тянулась болотистая равнина, покрытая затянутыми ряской грязными озерцами, самое большое из которых было в длину метров пятнадцать и шириной не более трех. Равнина местами поросла ивняком и имела вполне мирный и невинный вид. На самом высоком холме гряды стояли те самые два каменных столба, которые обсуждали Баскер и Аметистов. Это был обычный серый строительный камень, разумеется, искусственного происхождения. Правда, кому и зачем понадобилось водружать эти столбы высотой не менее двух с половиной – трех метров здесь, я не понимала.
Я высказала все эти соображения вслух и не услышала ни слова в ответ. Подойдя вплотную к столбам, я обняла обеими руками один из них и приложила щеку к уже остывшему камню.
– Колоритное место, – заметила я.
– Пойдем, – кивнул архитектор.
Я обогнула столбы и пошла за своими спутниками.
– Да пойдем же, – повторил Солодков.
Я обернулась, чтобы последний раз оглядеть столбы, и кровь застыла в моих жилах – от изумления и, как ни странно, от почти суеверного страха.
С обратной стороны столба на отшлифованной поверхности был четко вырезан барельеф. Изображение было необычайно искусным, а главное – невероятно живым. Это было изображение злобно оскалившегося пса, его хищный силуэт четко вырисовывался на неровной поверхности столба, и казалось, что окаменевший в немой злобе огромный пес вот-вот сорвется с холодного камня и прорежет холодеющий вечерний воздух протяжным жутким воем…
– Ты на пса, что ли, уставилась? – крикнул уже издали Солодков. – Еще успеешь посмотреть, не последний раз видишь!
Я пробурчала что-то невнятное и поспешила за бодро карабкавшейся по подъему четой Солодковых и Бельмовым.
Весь путь через болота занял у нас не более двадцати минут.
Мы без труда нашли кузнецовскую дачу. По-моему, ее обнаружил бы даже слепой, глухой и увечный инвалид, потому что какофония жутких звуков разносилась по всем окрестностям, а разноцветные салюты из ракетницы были видны издали.
Кузнецовско-казаковская компания сидела на веранде и меланхолично пожирала шашлыки. Меланхолия та охватила большую часть собравшихся, и ее причина коренилась в непомерном количестве винно-водочных бутылок, валявшихся там и сям на столе, под столом и на лужайке перед дачей. Последнее обстоятельство было справедливо и для троих молодых людей, мирно прикорнувших неподалеку.
Впрочем, остальные, особенно девушки, были бодры, и остатки алкогольно-депрессивного оцепенения не замедлили слететь с них, когда они увидели наш квартет.
– Ба! – заорал Кузнецов, спрыгивая с веранды. – Бельмов!!! А это кто с тобой? Никак Иванова? Ну точно, привет, Танька, сколько лет!..
Он полез обниматься, дыша обычным своим нервно-паралитическим перегаром, тотчас перезнакомился с Филом и Леной и сунул нам «штрафные».
Подскочил Казаков, и все завертелось…
Час пролетел, как одна минута, и, если бы не Лена, взглянувшая на часы, наше пребывание на даче старых, с позволения сказать, друзей могло затянуться.
– Ну, нам пора, – Лена поднялась, – нам еще идти долго.
– Да какое там! – возмутился Кузнецов. – Зачем идти, я подвезу!
Я посмотрела на выписывающего пассы руками и ногами Костю, но промолчала. Впрочем, мне не пришло в голову усомниться, что Кузнецов не выполнит данного обещания.
– Докуда вас везти?
– Знаешь дачу Баскера? – спросил Бельмов. – Вот мы там.
– А, знаю! – обрадовался Кузнецов. – Мы там даже в бассейне купались, когда хозяев не было!
– Там еще такая «волына» отпадная была, – влез Казаков, – я потом узнал, что это и есть хозяйка, жена Баскера. Она вроде как стулом двинутая.
– Ну да, – добавил Кузнецов, – жидким. А вы-то какими судьбами там?
– Вообще-то я строил эту дачу, я как бы архитектор, – сказал Солодков.
– А я сестра вот этой, с позволения сказать, двинутой жидким стулом, – отчетливо произнесла Лена.
В первый раз мне довелось увидеть, как Кости смущаются. Кузнецов деликатно потупил нахально поблескивающие глазки, а Казаков сконфуженно замурлыкал под нос какую-то песенку, сильно смахивающую на похоронный марш.
– Просто о них с недавних пор всякие истории рассказывают, – пробормотал Кузнецов, – всякий маразм… Вот у нас Суворик с Пидерманом, например…
– А! – недоверчиво махнул рукой Бельмов. – Им чего только не придет в голову. Про собак, что ли?..
– Ага.
– Ясно. Ну что, Кузнецов, подвези, если обещал.
– Позвольте, – вмешалась я, – это какие еще истории про собак? Тут что, на самом деле инсценируют Конан Дойла?
– Суворик, поди-ка сюда! – позвал Кузнецов и вскоре представил пред ясны очи кудрявого небритого молодого человека в очках и рваной белой майке.
– Ну, опять, что ли? – протянул он, из чего я поняла, что он рассказывает историю в тысячу первый раз.
Из неторопливого рассказа новоявленной Шахерезады я с некоторым усилием смогла уразуметь следующее.
Как-то раз, в апреле, Суворик с неким Пидерманом (надеюсь, это не фамилия) пошли прогуляться. Ночь была теплая, а так как друзья были уделанные до последней возможности – кажется, они что-то курили, – то прогулка несколько затянулась. Ну и угораздило их попасть на болото, прямо к столбам. Суворик увидел изображение этой собаки, начал загоняться… У друзей еще было с собой, вот они и сели употреблять – один спиной к первому столбу, другой – ко второму. И вдруг за спиной – рычание! Нормальный человек и не шелохнулся бы, а эти ничего не соображали и кинулись наутек. Суворика еще дернуло обернуться, и он увидел такое, что все фильмы ужасов показались ему детскими сказками.
За ними мчались, в полном смысле этого слова, исчадия ада. Три громадных черных пса с огненными глазами и кроваво-красными разверзнутыми пастями. Первый пес разинул пасть еще больше и приблизился к друзьям настолько, что стала видна слюна на огромных желтых клыках и ощутим неприятный запах из этой громадной глотки. И вдруг он как рявкнет: «Иди сюда!!!» – грохочущим, диким, басовитым, но, несомненно, человеческим голосом. Как жутко – ты бежишь по узкой тропе, а за тобой, все нарастая из тьмы, несется нечто невообразимо жуткое и чудовищное, детские кошмары о собаке Баскервилей бросаются в голову и парализуют мозг плотной клокочущей завесой страха…
– Мы бежали сломя голову до самой дачи. Только потом я понял, что за нами уже никто давно не гонится…
– А может, это были галлюцинации?
– Ну что вы… – обиженно протянул Суворик. – У нас же не ЛСД было, в самом деле…
– А насчет человеческого голоса и свечения?
– Ну, не знаю. Была луна, может, отсветы… А человеческий голос… Хозяин позвал собак, а нам почудилось…
– Ясно, – разочарованно протянула я, – в общем – чушь собачья.
– Вот именно – собачья, – резюмировал Бельмов, – все, поехали.
Кузнецов сдержал свое обещание и довез нас до виллы Баскера.