Посвящаю моей семье
ОДНИ В МОРЕ
Оранжевый спасательный плот, подгоняемый в неизвестном направлении ветром и невидимыми подводными течениями, уже трое суток скитался по морю, как потерявшийся в чужой негостеприимной и опасной стране путник.
Море было не таким, как всегда: нефть вырывалась со дна на поверхность и разлилась уже на несколько километров вокруг; обломки, оставшиеся от взорвавшейся нефтяной платформы, собирались в кучи, разносившегося по морю в разные стороны мусора.
Море будто умерло. Точнее его убили. И стоило только прикоснуться к воде, как эта смерть оставляла на руке свой черный маслянистый след.
Порывы холодного ветра каждый раз напоминали, что здесь Арктика, и даже сейчас, в августе, с неба мог повалить мокрый снег, а по ночам воздух не редко сковывали заморозки.
Сева пытался разбудить Андрея, но Андрей не приходил в себя. Иногда он что-то говорил во сне; что именно – понять было невозможно.
«Что делать?» – единственный вопрос, который не давал покоя, но также позволял не смириться со случившимся окончательно. Насколько бы все не было плохо, но пока задаешься вопросом «что делать?» – значит, еще веришь в лучшее.
Сева не заметил, как зачем-то стал считать бьющиеся о борт плота волны. Ориентироваться во времени он давно уже перестал и поэтому день сейчас или вечер Сева не знал. Одно было известно наверняка: сейчас третьи сутки, как они оказались на этом плоту в море. Потерявшиеся среди бесконечных покрытых нефтью волн и обломков нефтяной платформы; неизвестно куда несет их море и неизвестно ищет ли их кто-нибудь сейчас. Неизвестность пугала, но со временем в сознании все-таки появлялось и безразличие. Безразличие ко всему происходящему; безразличие, которое притупляло страх.
– В плоту дырка?
Андрей пришел в себя, чему Сева очень обрадовался. Он не хотел быть на этом плоту один, и поэтому даже от слабого едва слышного голоса Андрея у него появилась надежда, что все не так плохо, и возможность спастись есть. Хотя в плоту действительно была дырка.
– Ну наконец-то! – закричал обрадовавшийся Сева. – Ты спал много часов. Я пытался тебя разбудить, но твоему сну позавидовал бы и ребенок!
– Ну не знаю. Мне кажется сейчас я и сам позавидую любому ребенку, ведь детям не надо думать о том, куда и как сходить в туалет. – Андрей с трудом приподнялся. – Ты не против, если я отолью за борт?
– Мы и так делаем это уже три дня подряд. Так что валяй.
– Только тебе придется подержать меня за руку, чтобы я не свалился в воду.
– Хорошо, но только не против ветра!..
– Не переживай, я аккуратно. Говоришь, значит, я долго спал?
– Да. Я пытался с тобой говорить, пробовал привести в чувства, но все было бесполезно.
– Значит, хотел со мной поговорить как с маленьким ребенком и привести в чувства как какого-то старого пердуна.
– Не преувеличивай. Ни маленькие дети, ни тем более старые пердуны за борт так ловко не отливают, – возразил Сева, но Андрей его будто не услышал – так сильно он злился на свою собственную беспомощность.
– Вот, значит, какой я теперь: беспомощный и доставляю одни только проблемы. Меня проще утопить! Ты, кстати, об этом еще не думал? – Андрей рассмеялся назло самому себе; но с трудом – грудь будто сдавили в тисках.
– Я много о чем думал, но только не о том, что бы тебя утопить, – ответил Сева, будто обидевшись на слова друга, но уже через мгновение присел рядом с ним.
– Ну так что с плотом? – спросил Андрей, быстро настроившийся на нужный лад.
Сева посмотрел на дно плота – там местами образовались небольшие грязные лужи.
– Протекает медленно, но верно.
– Пробовал найти дырку?
– Да…
– И?..
– Не нашел.
– Надо будет попытаться еще. Если не отремонтируем плот, то продержимся здесь не так долго, как хотелось бы.
– Лично мне вообще не хотелось бы здесь больше находиться.
– Можем попытаться добраться до берега вплавь, если ты не против, конечно.
– Обязательно! Только когда потеплеет.
– Когда потеплеет, я хочу пить ром и жрать ананасы, а не практиковаться в умении ссать с плота!
Сева засмеялся, удивившись, что на это у него еще оставались силы. Но это и хорошо – что, несмотря на все, что произошло с ними за последнее время, на этом плоту еще можно было услышать смех. Особенно Сева удивлялся, как легко ко всему происходящему относился Андрей. Его здоровье оставляло желать лучшего, но и спустя три дня, что они здесь находились, Андрей, как того не хотели бы от него обстоятельства, не сдавался и говорил, что скорее отправится искать спасение вплавь, чем останется здесь и будет превращаться в бесполезное и беспомощное дерьмо.
– Что это?!
Прищурившись, Сева посмотрел вдаль.
– Что?
Андрей уперся локтями в борт плота и приподнялся насколько хватило сил.
– Корабль! – закричал Сева.
Андрей его тоже увидел.
– Заметят? – спросил он, но не для того, чтобы услышать от Севы какой-нибудь ответ. Спросил просто сам себя. Поверить в то, что мимо будет проходить корабль, до этого момента было также непросто, как и теперь было непросто поверить в то, что на корабле их кто-нибудь увидит.
Но сквозь облака иногда пробивались лучи солнца, и видимость вокруг позволяла надеяться, что оранжевый плот все-таки заметят.
– Ракеты!
Первым опомнился Сева и бросился в угол плота за спасательными ракетами.
От волнения он пару раз выронил их в заполнявшую плот воду.
– Проклятье! – разочарованно крикнул он, кинув на дно плота вторую несработавшую ракету.
– Дай.
Андрей взял у Севы последнюю оставшуюся.
Несколько секунд надежды и… ничего.
– Что-то не так. Не получается.
– Это из-за того, что они мокрые?
– Не знаю.
Не переводя взгляды ни на что другое, ребята долго смотрели вдаль на все так и не приближавшийся к ним и казавшийся крошечным отсюда корабль. Следили за ним затаив дыхание. Минуты надежды – это лучше чем ничего, но и эти минуты скоро закончились.
– Уходят? – спросил Сева, когда корабль почти скрылся за горизонтом, хотя и сам уже знал ответ на свой вопрос.
Андрей, ничего не ответив и глубоко вдохнув пропитавшийся запахом моря и нефти воздух, закрыл глаза.
Когда наступил вечер, воды на дне плота стало еще больше. Она уже не скапливалась местами в небольшие лужи, а плескалась внутри как в надувном бассейне, заполнив плот по щиколотку. Грязная, маслянистая и холодная вода была теперь их проклятием, их страхом с которым предстояло провести наступающую ночь.
НЕСКОЛЬКО ЛЕТ НАЗАД…
ПЕРВОЕ ДЕТСТВО
СЕВА (Встреча с отцом)
Стою перед крыльцом школы, двумя руками вцепившись в новенький школьный портфель. На мне темно-синяя школьная форма; челка аккуратно зачесана на правый бок. В общем, все, как и полагается для ребенка, отправившегося в первый класс.
Мои родители считают, что учеба – дело серьезное. Интересно, что бы это значило? Ведь значение слова «серьезное» я себе представляю плохо, а вот если бы мне кто-нибудь сказал, что учеба – это просто игра с определенными правилами, то, скорее всего, это заинтересовало меня куда больше. И почему иногда взрослые забывают, что главное для ребенка – это игра? Они ведь и сами не прочь поиграть, только в свои взрослые игры.
В общем, что касается моего личного мнения о школе, то кажется мне, что вляпался я по самые уши! Вот ведь как получилось! И неужели теперь придется каждое утро вставать по будильнику в принудительном порядке и с полузакрытыми глазами ползти на уроки? От таких мыслей совсем не по себе становится.
Около школы собралось много таких же как и я ребят. Некоторые из них смеются. Вот счастливчики! Наверное, кто-то им рассказал правила игры и теперь школа для них – это невероятное путешествие! Для меня же это просто серьезное дело, в котором я должен много стараться и трудиться. А мне ведь только семь…
Я утешаю себя мыслью, что все те, кто сейчас так весело и задорно смеются, возможно, делают это не по-настоящему. Притворяются. Как выброшенная из воды на берег рыба пытается поймать жабрами кислород, они, выброшенные из дома, сейчас пытаются выглядеть счастливыми! Но это агония. Дело-то ясное, и все улыбки ненастоящие, ведь там, внутри школы, также как рыбы ищут и не находят на берегу кислород, мы будем искать и не находить глоток свободы! Именно таким я сейчас все себе и представляю, и никто не сказал мне ничего, чтобы мое мнение о школе было другим.
А может быть кто-то из них действительно счастлив?.. – закрадывается в голову невольная предательская мысль.
Пришли все, как и полагается с двумя родителями, а некоторые умудрились притащить и бабушек с дедушками. Я же только с мамой.
– Мам, а папа придет скоро? – спрашиваю я ее.
– Вечером… – коротко отвечает мать и, видя мое невеселое состояние, пытается ободрить меня своей улыбкой.
– Бабушка сказала бы, что папу словно корова языком слизала!
– Ну, ты же знаешь, что у папы такая работа. Он много работает для того, чтобы ты ни в чем не нуждался.
Да, я это знал. А еще я знал, что вернется он только на месяц, после чего его снова слижет языком корова.
После того, как директор школы поздравила нас с одним из самых важных, по ее мнению, дней в нашей жизни, нас запустили в кабинеты, туда, где предстояло провести ближайшие годы жизни. Внутри школы пахло свежей краской и новым линолеумом.
Когда появившееся из-за туч солнце пригрело меня на прощанье своим лучом, мне стало совершенно ясно насколько это не справедливо – сидеть здесь в четырех стенах и нюхать дешевую не выветрившуюся краску, когда за окном такая хорошая погода! Еще, наверное, и букварь сейчас принесут, по которому учились несколько поколений, или того хуже – заставят покупать новый! А я так скажу: лучше пусть мне железную дорогу купят, и никаких букварей тогда не надо! Но тут я, наверное, уже немного вредничаю.
Мысли о несправедливости прерываются, в тот момент, когда я оказываюсь за последней партой.
Несмотря ни на что, букварь не такой и старый выдают, и мне даже доставляет определенное удовольствие процесс перелистывания его страниц, с которых на меня смотрят знакомые мне уже буквы и цветные картинки.
Знакомство с классным руководителем начинается с того, что она рассказывает нам про людей, живших на земле много лет назад. Неандертальцах. Я слушаю ее с открытым от интереса ртом. Как же это здорово! Я с огромным интересом узнаю, как на земле появился первый человек и как он стал тем современным человеком, который живет сегодня.
А может быть меня тоже возьмут в игру под названием школа?..
Потом учительница начинает рассказывать про то, чем африканские туземцы отличаются от американских, и тут я понимаю, что школа – место, где не так-то и плохо!
Кстати, африканские туземцы строили себе среднего размера хижины, в каждой из которых жила одна семья, а хижины американских туземцев были в несколько раз больше хижин африканских и жили в них сразу по несколько семей. Такой был заведен у них порядок.
Да я за всю свою семилетнюю жизнь не узнал столько, сколько я узнаю теперь за несколько дней в школе!
Потом наступил вечер.
Мы опять сидели с мамой за столом вдвоем. Отец так и не появился.
– Мам, а где папа сейчас? Он же обещал прийти!
Она посмотрела на меня с грустью в глазах. Кажется, она уже и сама не верила, что меня можно ободрить одной лишь своей улыбкой.
– Да, конечно придет! Ты же знаешь.
Но я уже не знал.
– Он же должен был уже прийти! Разве ты не говорила, что вечером он будет с нами!
– Опаздывает… – только и смогла произнести она.
Потом, видя, как сильно я расстроился, попыталась сделать еще одну попытку меня приободрить.
– Не волнуйся, Севка! Ты же знаешь как он тебя любит, но такая у него работа…
– Так зачем он на ней работает? – нахмурил лоб я.
– Для того чтобы у тебя все было.
Сколько раз я это слышал! Но всего мне было не нужно. Мне нужна была только моя семья! Я промолчал, но мама и так знала, что на душе у меня не спокойно.
Не доев ужин, я пошел в свою комнату, в которой не стал выключать свет.
День отнял много сил, но заснуть я не мог. К тому же все время мне казалось, что отец вот-вот придет. И я ждал… Ждал, и только когда прошел час или два, веки потяжелели, стали медленно опускаться на глаза, и я уснул.
Сон прервался посреди ночи, когда на щеке я почувствовал что-то колючее.
Открыв слипающиеся глаза, я увидел его. Отец ничего не говорил и выглядел уставшим.
– Пап, колючий! – радостно воскликнул я и обнял отца.
Он улыбнулся.
– Где ты был так долго?
– На работе, – услышал я его тихий уставший голос. – Из-за плохой погоды нас не успели вовремя отвезти на материк. Прости.
– А я сегодня был в школе! – не переставая радоваться появлению отца, сообщил я.
– Ого! Молодец какой! И что там было интересного? – теперь его голос, несмотря на усталость, ожил и звучал веселее.
– Узнал кое-что про американских и африканских туземцев!
– Туземцев? Вот это да! – засмеялся отец. – Неплохое начало для будущего ученого!
– Нет! Только не ученый! – сделав страдающий вид, взмолился я. – Лучше поездом управлять или… или быть капитаном корабля!
– Такая работа отнимает много времени и сил. Посмотри на то, сколько времени провожу на работе я. Ты хочешь того же?
– Точно. Я как-то сразу и не подумал.
Он опять уколол меня иголками на своей щеке.
– Или все-таки ученый?
– Нет! – закричал я смеясь.
– Хорошо, хорошо! – улыбнулся отец. – Да и вообще, если честно, ученые – люди странные. Ну, или, во всяком случае, иногда такими бывают.
– Странные?
– Ага. И становиться вторым Эйнштейном или Менделеевым тебе ни к чему.
– А это кто?
Отец снова улыбнулся, отчего морщинки в уголках его глаз стали заметней. С лица не сходила усталость.
– Эйнштейн это ученый, который доказал, что все на свете относительно.
– Это как?
– Ну… сложно сказать. Вот представь…
– Пап! – перебил я.
– Что?
– Не надо. Не объясняй. И, кажется, я знаю, почему ты не хочешь, чтобы я стал вторым Эйнштейном… А Менделеев кто?
– Это тоже ученый. Свое самое важное открытие он сделал во сне.
– А вот это мне больше нравится! Так спать хочется!
Я зевнул и посмотрел на наручные часы – часы показывали начало третьего ночи.
– Ну, тогда спи, сынок, – сказал отец, еще раз поцеловав меня в щеку и еще раз напоследок перед сном уколов своей щетиной. – И, помни, важно не только то, что тебе нравится, хотя и это тоже очень важно, но еще и то, что принесет тебе пользу. Главное определиться с тем, кем ты хочешь стать в будущем. Благодаря правильному выбору ты не будешь нуждаться в самом элементарном: жилье и еде. Ты должен стать человеком, который сможет обеспечить и себя и свою семью. Поверь, для этого нужно будет приложить немало усилий! Но будь целеустремленным и своим собственным трудом ты придешь к намеченной цели. Об этом мы с тобой когда-нибудь еще поговорим.
– Да, пап, я понял, – ответил я, засыпая, и уже через несколько секунд провалился в сон, возможно, чтобы сделать там какие-то очень важные открытия.
АНДРЕЙ (А здесь не так-то и плохо)
Сейчас, кажется, должна была раз и навсегда сломаться схема всей моей жизни, по которой я привык жить. Она была такой удобной! Да что там удобной. Идеальной! Схема назвалась: пожрать-поиграть-поспать. Да, в этой схеме были и некоторые другие моменты, но в целом она выглядела именно так, и такой она мне нравилась.
В садик я не ходил по причине того, что меня просто некому было туда водить: мама работала посменно, папа тоже иногда работал, но даже тогда, когда он этого не делал, вести меня в сад не собирался. Говорил, что кроме того, что там нечего делать, это еще и опасно. Там я только понахватаю разных вирусов, – говорил он, – больше ничего.
Со временем я настолько привык проводить время либо дома перед телевизором, либо на улице, что теперь меня пугала одна только мысль о том, что придется каждый день ходить в школу.
Еще мне не нравилось, что все здесь были одеты в одинаковые брюки и пиджаки. Зачем? Мы же еще не в армии! А как же человеческая свобода? Отец говорил о ней всегда, когда мама отчитывала его за то, что он или много выпил, или в надежде когда-нибудь быть замеченным и оцененным рассылал свои рассказы в различные издательства.
Несмотря на то, что по специальности отец инженер, он много раз пытался устроится на работу то сварщиком, то оператором станка на производстве, а один раз даже сторожем. Но долго он на этих работах не задерживался и всегда говорил, что это не для него. Иногда он еще говорил, что заработает много денег продавая и покупая какие-то ценные бумаги через компьютер, но за это всегда тоже получал от мамы и на этом его деятельность заканчивалась.
День сегодня выдался на загляденье. Это я про школу опять и про то, как туда мне не хочется идти. Я гулять хочу, а не проводить время в старых и тесных коридорах школы! Неужели кому-то здесь еще не понятно, что отсюда надо валить? Выбираться всеми силами! Из адских пещер да в райские кущи, пока эти учителя не сварили нас заживо в своих адских котлах!..
В общем-то, я и выбрался после того, как приложил некоторые усилия, – о которых сейчас расскажу, – правда, оказался не совсем в райских кущах, а точнее сказать, не в райских кущах вообще. Мне не повезло, и я угодил прямиком к директору школы.
Хотя, с другой стороны…
Для нее, как она сама сказала, это была большая головная боль, для меня – большой успех!
Да, точно! Вот в чем отныне для меня весь смысл школы! Это же успех – оказаться первого сентября напротив директрисы школы! Лицом к лицу! И все ее внимание обращено было теперь только на меня!
Таким, как и все остальные школьники я себя теперь не считал. О них не знал никто, я же был почти знаменит. И это за пару проведенных здесь часов! Нет, что-то хорошее в этих старых вонючих коридорах точно было: школа давала мне возможность показать себя с самой лучшей стороны. Я понял: школа – это возможности, которые открывались для меня теперь с этого дня! И возможности эти не имели ничего общего с теми возможностями, про которые директриса рассказывала сейчас, глядя на меня через свои круглые очки.
– Ты же понимаешь, какие возможности открывает для тебя школа? – Да, конечно, я понимал. Всеобщее внимание и популярность! Вот это возможности! – И ты хочешь лишить себя таких возможностей в первый же день, что здесь находишься? Да? Ты этого хочешь?
– Нет, – единственное, что я ей ответил, но это была правда! Таких возможностей, какие представлялись мне сейчас, я лишать себя точно не хотел.
– Ну а что тогда? Зачем разбил окно в спортивном зале?
– Я не хотел…
– Ну вот! Вы на него посмотрите! Он не хотел!
Директриса взглянула на маму.
– Значит, не хотел?
– Нет, не хотел, – повторяю я, и это была отчасти правда. Зачем мне разбивать окно в спортивном зале, если это единственное место в школе, которое мне нравилось. Да, бросил камень. Да, метился в окно. Но не в окно же спортивного зала!
Так ей и говорю, в общем.
– Не в окно спортивного зала?
– Нет.
Возникла недолгая пауза, которую прервала она же.
– А куда? – нахмурив лоб спросила директриса. Кажется, она меня изучала.
По неосторожности я рассказал то, что было на самом деле.
– К вам, – говорю, – в окно метил.
От такой наглости глаза директрисы полезли на лоб, и вся она стала похожа на напыщенную курицу.
– Вы на него посмотрите! Нет, вы на него посмотрите!
Это ее возмущение было похоже на куриное: квах-квах-квах, кудах-тах-тах!
– Андрей, ну что ты такое говоришь? Ты же не хотел бросать камень в окно, – пыталась оправдать меня мать. – Он не такой, не слушайте его – сказала она, обращаясь уже к директрисе.
А что тут вообще такого-то? Ну да, камень бросил… И что? В конце концов, в ее окно я же не попал!
– В этой школе учиться ты не будешь! Вот что я тебе скажу! – истерика продолжалась. – И ты думаешь, что тебе место среди нормальных детей?
Кто такие нормальные дети она, к сожалению, не уточнила, а я, если честно, не сильно этим интересовался, и уже потерял интерес ко всему происходящему. Мне просто хотелось домой.
– Ну, вы уж нас простите… что так получилось, – опустила глаза мама.
– Не знаю, что теперь с вами делать. Не знаю, – постучала директриса пальцами по старому рассыхающемуся столу недавно, видимо, покрытого лаком.
Мне же хотелось сказать: мам, да брось ты! Все будет хорошо! Все будет хорошо, и ничего она нам не сделает! Ты не слушай ее и не о чем не проси. Ведь ты не виновата – виноват я, в конце концов!
Теперь из сумасшедшей курицы директриса, кажется, превратилась в голодную злую кобру. И она хотела меня сожрать! Шипение этой ядовитой змеи я будто слышал сейчас перед собой.
Мама взяла меня за руку и строго сказала подождать за дверью.
Я не хотел оставлять ее здесь одну, но сейчас она казалась мне слишком расстроенной. Я не стал спорить и мне не оставалось ничего другого, кроме как выйти из кабинета, закрыв за собой дверь.
Потом, не сказав ни слова, мама отвела меня домой.
Только благодаря ей меня не выгнали из школы, в которой теперь меня многие узнавали. На все у меня было свое собственное мнение, и даже директор школы об этом знала.
ПОРА МЕНЯТЬ ЖИЗНЬ К ЛУЧШЕМУ!
Отец Севы, Сергей Викторович, был человеком практичным, трудолюбивым и никогда не сидел без дела. Он старался, чтобы во всем у него был порядок. Это касалось и дома, где Сергей Викторович не без строгости воспитывал сына, и работы, где он терпеть не мог людей, относящихся к своему делу безразлично и безответственно.
Наверное, сложно себе представить, что могло быть общего у Сергея Викторовича с отцом Андрея, Михаилом Михайловичем, человеком не приспособленным ни к какой работе, которую надо выполнять пять дней в неделю и восемь часов в день, но, тем ни менее, то ли из-за старой детской дружбы, то ли из-за чего еще, но эти двое иногда даже приходили друг к другу в гости.
Заработанных Михаилом Михайловичем денег его семье, конечно, не хватало. Жена посменно работала упаковщицей на производстве за небольшую зарплату, а сам он был способен только на непостоянные заработки, которые не сильно улучшали материальное положение семьи. Часто он писал рассказы и повести, считая это своей основной занятостью. Потом, рассылая произведения во всевозможные издательства, Михаил Михайлович ждал от них ответа, но так до сих пор и не дождался.
Иногда еще он лелеял мечту выиграть на фондовой бирже за счет удачной купли-продажи ценных бумаг. Для этой цели он купил себе старый ноутбук и установил на него необходимое для сделок приложение. Но те небольшие суммы денег, которые изредка у него появлялись, не позволяли купить сколько-нибудь серьезное число акций. Иногда то, что было на счете, шло в плюс, но чаще акции дешевели и он оставался с убытком. Конечно, потери были не такими большими, так как Михаил Михайлович приобретал акции стоимостью нескольких обедов и терять-то, по сути, было нечего, но пускай и маленькие, но неудачи все равно уменьшали его уверенность в себе. Достижению результата также препятствовало неумение целенаправленно заниматься одним делом.
Михаил Михайлович никак не хотел понять, что при игре на фондовой бирже не существует какой-то уникальной схемы, которая позволяла бы всегда выигрывать. Он пытался ее найти, верил в ее существование, но из-за того, что этим он просто обманывал сам себя, никакого успеха не было.
Так он и жил: ждал ответа от издательств и момента, когда его акции внезапно и стремительно подорожают.
Однажды, сидя на кухне у Сергея Викторович, Михаил Михайлович не выдержал и излил старому другу свою душу. В его словах была усталость и безнадежность. Он говорил, что жизнь ему надоела и он не знает, что делать дальше. Работы нет, денег тоже нет, отношения с женой разладились.
«Ты же инженер!» – сказал Сергей Викторович так громко, что Михаил Михайлович растерялся и нечего не ответил.
После того, как Михаил Михайлович с грустью сообщил, что вообще не знает правильно ли поступил, решив получить техническую специальность, с его-то, как он выразился, предрасположенностью к свободной деятельности, Сергей Викторович предложил ему работать вместе. На севере.
«На севере?» – удивился Михаил Михайлович.
«Да! Начнешь все сначала. Зарплату компания платит хорошую. Единственное что – к северу нужно будет привыкнуть».
Это был шанс, но Михаил Михайлович никак не мог решиться, чтобы им воспользоваться. Сергей Викторович подбадривал, приводил убедительные – которые были известны и самому Михаилу Михайловичу – аргументы в пользу того, чтобы товарищ согласился, но справиться с многолетней, укоренившейся где-то глубоко внутри привычкой работать от случая к случаю, Михаилу Михайловичу было не просто, хотя разум и подсказывал, что с предложением нужно соглашаться немедленно.
«Дай мне подумать. Посоветоваться с семьей» – ответил в конце концов Михаил Михайлович, хотя от безработного инженера-неудачника просьба дать время не раздумье звучала странно и неубедительно. Семье-то как-раз и не хватало именно того, чтобы он начал зарабатывать и приносить домой деньги. О чем тут можно было еще советоваться, Сергей Викторович не знал, но время подумать, конечно, дал. Было очевидно, что Михаил Михайлович просто борется с собственной ленью, и никаких других причин, чтобы не согласиться с предложением, у него нет.
Домой Михаил Михайлович пришел растерянный, но воодушевленный. Правда таким он бывал и раньше. Жена, заметив это, спросила все ли у него в порядке. Сразу он ей ничего не рассказал, – сам, наверное, не зная почему, – и отправился в комнату, где просидел около часа, обдумывая предложение Сергея Викторовича.
«Мне работу предложили» – наконец сообщил он жене, когда та сама зашла в комнату, где он находился. Сначала она подумала, что речь идет о какой-то временной и не серьезной работе за которую мало платят и на которой муж опять не проработает дольше двух месяцев, но, когда он пересказал ей разговор с Сергеем Викторовичем, на ее лице впервые за долгое время заиграл румянец. Сдержанная улыбка, которой женщина как будто то ли стеснялась, то ли пугалась, тронула ее губы.
«Обязательно соглашайся!» – сказала она, посмотрев на мужа с появившейся надеждой.
Через день Михаил Михайлович встретился с Сергеем Викторовичем и сообщил ему о принятом решении.
«И что ты решил?» – спросил Сергей Викторович, не уверенный в том, что Михаил Михайлович согласится с предложением.
Или все-таки согласится?..
Зная Михаила Михайловича уже много лет, он вполне отдавал себе отчет в том, что этот человек может быть непредсказуемым. Непредсказуем! Это было действительно так. А что если сейчас он скажет, что готов работать, а потом на буровой вышке из-за этого возникнут какие-нибудь проблемы? Ведь он совсем не опытен и ни разу не работал в подобных условиях! Только сейчас Сергей Викторович осознал, что в Михаиле Михайловиче он не уверен на все сто. В желании помочь другу, раньше он об этом не задумывался, сейчас же мысли о, возможно, неподходящей кандидатуре Михаила Михайловича начали его тревожить и постоянно заставляли задумываться, правильно ли он поступил, предложив другу работу. Но, несмотря на то, что Сергей Викторович впервые в жизни принимал решение, не задумываясь о том, к какому оно может привести результату, помощь другу он считал своим долгом.
«Я хочу работать с тобой на севере!» – ответил Михаил Михайлович. – «Надоело мне здесь. С женой проблемы, денег ни на что не хватает… Ты прав, пора менять свою жизнь к лучшему!»
Михаил Михайлович мог приступить к работе после того, как уладит все формальности с оформлением и пройдет предварительное обучение. Сергей Викторович должен был стать его непосредственным руководителем и, конечно, Михаилу Михайловичу это нравилось, ведь всегда легче начинать работу под руководством знакомого человека.
ВТОРОЕ ДЕТСТВО
СЕВА (Ссора)
Поеживаясь от холода, люди прятались от моросящих капель дождя под зонтами. Ну и весна у нас! Уроки в школе закончились, и больше всего хотелось поскорее добраться до дома, где можно было согреться и снять насквозь промокшую обувь; но все оказалось не так просто, и я лицом к лицу столкнулся с Джином. Джин – прозвище одного парня примерно моего возраста. В школе он всем известен тем, что хочет всегда и у всех быть на виду, поэтому, наверное, и я о нем уже кое-что слышал.
Коротко стриженые волосы, большой лоб и будто усмехающиеся над тобой глаза. То, что выглядел он не так, как все остальные, я отмечал каждый раз, когда его видел.
Рядом с Джином два его приятеля: один крепкий с короткими волосами, такой же, в общем, как и сам Джин, другой – рыжий, и почти на голову ниже своих товарищей парень. Похож на какого-то хлюпика, но ведет себя так же нагло и уверенно, как и его друзья.
Мой разговор с ними получился не простым.
– Что это у тебя? – Джин кивнул на телефон, который был у меня в руке, а его ладонь повисла у меня на плече.
Я молчу и хочу просто пройти мимо, не обращая на него внимания.
– Подожди, говорю! Дай посмотреть! – тянется Джин за телефоном, крепко схватив меня за плечо.
Я рванул в сторону, его рука соскользнула, правда другая при этом крепко ухватилась за рукав куртки.
– Это просто телефон? – говорю.
– Просто телефон? – передразнил Джин. – Серый, глянь. – Обратился он к одному из своих дружков. – Ты когда-нибудь видел такой просто телефон?
Серый усмехнулся.
– Нет. Такого не видел.
Я замер, а сердце ускоряло ход.
– Этот телефон слишком дорогой для того, чтобы быть просто телефоном! – продолжал Джин.
– И что? Тебе-то какое дело до того, сколько он стоит?
– Рот закрой! – рыкнул Джин. – Давай сюда. Я погоняю и верну.
– А, может быть, ты погоняешь что-нибудь другое?! – выпалил я, и оттолкнул его так, что он, поскользнувшись на мокрой скользкой земле, сел на жопу.
Быстро поднявшись, он вцепился в меня двумя руками, желая повалить в грязь. Моя куртка затрещала по швам.
Но тут же за спиной Джина я увидел нашу классную училку, бежавшую под дождем и державшую в руке бледно-розовый зонт с парой сломанных спиц.
«Как вовремя!» – подумал я.
Под давно уже непрекращающимся дождем Валентина Вениаминовна спешила под крышу школы, но… Мне показалось, или она действительно не хотела принимать участие в решении чужих проблем?.. Неужели считает, что ей и своих хватает? Вроде тех, что уже который год она не может от нас избавиться и взять классное руководство над классом отличников.
«Здравствуйте, Валентина Вениаминовна!» – поздоровались все, кроме меня, потому что я находился в недоумении.
«Здравствуйте, ребята! Ой, дождь-то какой!» – голос Валентины Вениаминовны слишком весёлый для ситуации, в которой я оказался.
«Вот коза!» – ругнулся я, сам от себя не ожидая такого.
Пройдя мимо, она еще раз мельком взглянула в нашу сторону.
Потом я почувствовал, как Серый подошел со спины, схватил за шею и стал душить.
– Телефон! – крикнул он, а я как можно сильнее сжал руку.
Серый оказался парнем крепким, и удержать телефон у меня все же не получилось.
– И лучше никому об этом не рассказывай, а то… – Джин сжал кулак, давая тем самым понять, что бы я и думать забыл о том, что здесь произошло.
Настроение у меня было теперь под стать погоде.
А еще я не сразу заметил, что за школьными воротами меня ждет отец… Как давно он там? Видел ли все, что здесь произошло?
– Привет, пап, – голос у меня – хуже некуда, а выгляжу, наверное, как побитая дворняга.
– Что это тут?
– Ничего, пап…
Он посмотрел на меня строго, будто я был в чем-то виноват.
– Если ничего не случилось, то почему ты так выглядишь?
Я опустил глаза вниз.
И правда, выглядел я сейчас не очень: порванная грязная куртка, такие же грязные джинсы, должно быть пылающие пламенем красные щеки и сбитое дыхание.
– Покажи свой телефон.
У меня не осталось сомнений в том, что отец все видел.
– У тебя что, отобрали телефон?
Я все ему рассказал.
Комок подкатывал к моему горлу, и я чувствовал себя самым беспомощным человеком в мире.
Между мной и отцом возникла неловкая (для меня) пауза, во время которой я хотел провалиться сквозь землю.
Потом отец как отрезал:
– Пойди и забери.
– Забрать?
– Ты меня слышал.
– Как мне это сделать? – спросил я тихим, почти уже даже неслышным и всхлипывающим голосом.
– Я же сказал: пойди и забери свой телефон, а как ты это сделаешь – дело твое.
Это был первый раз, когда я видел отца таким… злым.
– Но, пап…
Его ладонь обожгла мне щеку, а голос прогремел как гром.
– Я сказал!
В ушах зазвенело, а на глаза стали наворачиваться слезы.
Да пропади он пропадом, телефон этот!
Я хотел спрятать мокрые покрасневшие глаза, и боялся, что меня подведет дрожащий голос; хотел хоть сквозь землю провалиться, но выхода не было никакого, кроме как пойти и попытаться забрать свой телефон.
Готовый ко всему, хоть к самой смерти, я направился к Джину, который вместе со своими друзьями все еще стоял на крыльце школы и, кажется, никуда не спешил уходить.
Сто метров между нами превратились в бесконечность. Но когда мы оказались рядом, выяснилось, что у смерти, которую я готовился принять от рук Джина сейчас или от рук отца потом, сегодня выходной. Джин вернул мне телефон, но при этом я видел, как поменялось от злости его лицо и как загорелись адским пламенем его глаза.
– Папаше нажаловался, да? – прохрипел он. – Мы завтра с тобой еще встретимся.
***
Дома мы с отцом долго друг с другом не разговаривали, и только когда прошло какое-то время, он спросил, не видел ли я где-нибудь его электронный пропуск на работу.
Нет, я не видел, да и вообще терпеть не мог, когда он говорил со мной о своей работе. И не то, что бы мне она не нравилась – мне не нравилось, что на ней он пропадал месяцами. Из-за его работы половина моей жизни прошла без него. Без него, когда пошел в школу, в свой десятый день рождения – тоже без него.
Сколько себя помню, мама всегда хотела объяснить, что это только ради меня отец столько работает, и даже в чем-то я понимал ее слова. Без работы нельзя. Но есть же и другая работа! Неужели нельзя выбирать?! Каждый год мы видели отца дома пять, максимум шесть месяцев… Но сейчас мы были вместе. Предпоследний день перед тем, как он снова отправится на север, но вместе…
После нескольких часов молчания, я опять услышал его голос:
– Я на север послезавтра…
Что он хочет этим сказать? То, что послезавтра я его опять не увижу? Это я и так знал.
– Я вот что подумал… – Его голос вдруг стал другим – таким, каким я его и любил: приветливым и очень добрым ко мне. – Завтра в здании института будет пресс-конференция нефтяников, и я тоже приглашен. Пойдешь со мной?..
– С тобой?!
Я удивился.
– Да! А почему бы и нет? Давай последний день перед тем, как я уеду, проведем вместе? Как тебе такое предложение?
Кажется, отец пошел на примирение.
– Но ты всегда говорил, что мне нечего делать на всех этих пресс-конференциях и вообще слышать не хотел о том, чтобы твой сын имел хоть какое-то отношение ко всему, чем ты занимаешься.
– Да, так. Но давай сейчас обо всем этом забудем?
Я согласился и почему-то был рад.
– Но, – возразил отец, – я и сейчас думаю, что тебе нечего делать на всех этих пресс-конференциях и поэтому какое-то время ты побудешь в соседней аудитории, где послушаешь лекцию по физике, а я постараюсь освободиться как можно быстрей. К тому же на пресс-конференцию тебя все равно не пустят.
– Лекцию по физике?! Ты что придумал?!
– Ну, мне же нужно, чтобы ты меня где-нибудь подождал.
– А можно тебя подождать где-нибудь еще? Ну, в кафе, например. К тому же мы давно уже договорились, что я не буду ни физиком, ни математиком!
– А ты и не будешь. Да и можешь не вникать во все, что там будут рассказывать. Просто посидишь, подождешь, когда я тебя оттуда заберу.
– Значит, в кафе подождать нельзя?
– Ты так хочешь подождать меня в кафе?
Отец, кажется, готов был сдаться, но мне захотелось сделать так, как он хочет.
– А что за лекция?
Кажется, впервые за день лицо отца посветлело, а нахмуренные брови поползли вверх.
– Ну вот! Ты уже интересуешься физикой! Лекция будет о теории относительности!
– Эта та, которую Эйнштейн придумал?
– Верно. Но только не придумал, а разработал.
– А мне не рановато для таких разработок?
– Нет, умник, не рановато! И вообще мне кажется, что тебе пора идти делать уроки!
Тут я вспомнил, что домашних заданий у меня было как раз больше всего именно по физике.
АНДРЕЙ (Нагоняй от отца)
Домой я пришел насквозь промокший.
Наклонившись, чтобы снять обувь, посмотрел в большое зеркало в двух шагах от меня, и не сразу заметил в нем отражение отца. Он сидел на диване в своей комнате. Дверь в комнату была открыта. Рядом с ним я увидел полупустую бутылку коньяка. Не часто, но такое с ним бывало… Перед работой отец не пьет, но в любое другое время может.
Так завтра же ему ведь как раз на работу!
Застыв на месте, я услышал его громкий, и, кажется, совсем неприветливый голос.
– Что такой кислый?
– Да так, просто.
– Подойди! – голос отца пугает. – Подойди, подойди.
Куда ж я денусь. Иду.
Хочу повесить мокрую куртку в гардероб, но слышу, как отец кричит, чтобы я этого не делал – говорит, что незачем вешать мокрую одежду в гардероб, потому что так поступают только те, у которых плохо соображает голова или те, у которых ее вообще нет.
– Садись, – указывает он на место рядом с собой. – Скажи, Андрей, ты по жизни уже определился?
– Определился с чем?
– Я спрашиваю тебя кем ты собираешься стать в будущем.
Вообще я думал, что подобные вопросы задают людям, когда те хотя бы близки к окончанию школы, мне же еще два года учиться, поэтому отвечаю, что над этим вопросом еще не думал.
Ответ мой, кажется, не совсем отца обрадовал, а точнее – не обрадовал совсем.
– Я просто надеюсь, что мне не будет за тебя стыдно!..
– Ты о чем? – Вопрос сорвался с губ опередив мысли.
– Брось ты мне это! Все ты понимаешь! – закричал отец, и мне стало уж совсем не по себе. – Я запрещаю тебе заниматься делами, за которые стыдно будет мне! Слышишь? Если мой сын что-то делает, то он должен отвечать за это сам! Хорошее ты сделал что-то, или плохое – не важно! Важно, чтобы ты отвечал за свои поступки сам, и тогда стыдно за тебя мне не будет! Я хочу, чтобы ты запомнил это как можно лучше! И навсегда!
Я сглотнул и почувствовал в горле комок.
– Но… что я сделал?
Тут, правда, я стал кое-о-чем догадываться.
– Меньше вопросов! Ты меня понял?
Кажется, отец был слишком рассержен, и я ответил ему то, что он и хотел от меня услышать.
Потом он немного успокоился и его голос стал не таким громким, как еще несколько минут назад. Я тоже приходил в себя, но все равно не понимал, как отец обо всем узнал…
– Ладно. Если ты все действительно, как говоришь, понял, то все нормально. Я тут о другом еще… – отец хотел что-то сказать, но сразу почему-то не решился, и в нашем разговоре возникла неловкая пауза.
– Завтра… Завтра последний день перед тем, как я уеду на вахту, – подбирал слова он, – и, может быть, нам стоит повести этот день… вместе?
Такое я слышал от него впервые.
– А как же твое собрание? – спрашиваю я его до крайней степени удивленный. Не может быть, что бы он решил на него не ходить.
– Ну, собрание… Во-первых, не собрание, а пресс-конференция, а во-вторых, надеюсь, что надолго я там не задержусь.
Отец отодвинул в сторону бутылку коньяка и положил руку мне на плечо. Думаю, что оба сейчас мы вспомнили о нашей с ним дружбе: лучшим моим другом был он, а лучшим его другом – я. И так было всегда, и этим больше всего мы гордились!
ИДЕАЛЬНАЯ ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИЯ
С кафедры аудитории выступал руководитель арктического проекта по добыче нефти со дна Баренцева моря Юрий. Он рассказывал все то, что на таких пресс-конференциях и нужно было рассказывать. Сначала о самой платформе, потом об успехах на шельфе; привел несколько цифр, и хотел закончить подведением итогов, ведь так было запланировано, правда, в последний момент передумал – решил, что дотошные критики не простят, если кому-то из них он не даст возможности задать свой очередной глупый вопрос. Обязательно изобразят из себя обиженных, надуют губы, и напишут какую-нибудь гадость – подумал он, оглядев зал, в котором толпились журналисты многих телеканалов, газет и журналов – все они заполнили большую аудиторию, будто что-то здесь раздавали бесплатно.
Нет, совершенно точно, что для подведения итогов еще не время. Чуть позже. Через месяц, когда платформа сделает первую скважину – вот тогда! А сейчас пусть задают свои вопросы – решил Юрий, уже думая о том, как поскорей бы на эти вопросы ответить.
Это была первая пресс-конференция после того, как платформа начала работать. Пришел успех и все, что раньше держалось в строгой секретности, теперь было доступно чуть ли не каждому. Пришел успех; а ведь начало работ – это успех, несомненно, и о нем нужно было рассказать! Именно поэтому целый час Юрий говорил о том, как сложно было осуществить строительство этой уникальной платформы, с какими пришлось при этом столкнуться трудностями, и как все эти трудности удалось преодолеть совместными (именно совместными!) усилиями. А еще о перспективах, тема которых была его любимой, ведь в ней можно было рассказать все, что рассказать было нужно; перспективы – красивая точка в выступлении.
Но потом Юрий допустил ошибку. Одну. Он дал возможность задать свой вопрос любому присутствующему, а так не делают. Так нельзя. И он это знал. Но был уверен в себе настолько хорошо, что вопросы чрезмерно любопытных журналистов считал не более, чем просто поводом распустить свой красивый павлиний хвост. Пусть смотрят! Ведь все ответы именно к этому и сводились: он красиво говорил, как на многое все мы теперь можем рассчитывать, и как много еще можем получить в будущем. Неудобных и сложных вопросов, которые иногда запрещают задавать журналистам, для него сейчас не существовало. Сейчас он, Юрий, был победителем Арктики, и хотел рассказать об этом каждому! Он сделал то, о чем многие только говорили, мечтали. И ни одного просчета в работе. Ни одного. Об этом непременно нужно было рассказать!
Юрий ответил на вопрос о планах по бурению второй скважины, третьей, и так далее. Никаких проблем. Потом вопрос о дорогостоящем демонтаже платформы. Никаких проблем. Думать о демонтаже вообще еще слишком рано! Срок службы платформы двадцать пять лет, в конце концов!
Но, потом… кто-то задал очередной вопрос, ставший причиной неловкой паузы, заполнить которую какими-то словами, которые до этого сами слетали с губ, у Юрия получилось не сразу.
– Как и все мы, – начал один из работников компании, которому предоставили возможность задать еще один «глупый» вопрос, – я горжусь, что мы добились практически невозможного. Я готов снова и снова говорить, насколько совершенна платформа, на которой мы работаем и…
– Так в чем же ваш вопрос? Будьте добры! Мы уже заканчиваем! – перебил Юрий.
Что бы его мучали еще и какими-то своими собственными мыслями Юрий, конечно, не хотел; да и времени на это совсем не было.
Проведя рукой по седеющим вискам, он добавил:
– Как вас зовут? Представьтесь, пожалуйста.
– Титов Сергей Викторович. Инженер буровых установок, – голос спокойный, по которому совершенно ничего нельзя сказать о человеке.
– И какой у вас вопрос, Сергей Викторович? – улыбнулся Юрий, не понимая, чего нужно от него этому инженеру. Неужели решил испортить что-то в его идеальной пресс-конференции?
Сергей Викторович глубоко вдохнул душный воздух аудитории и заговорил тем же холодным и спокойным голосом.
– Как вы собираетесь обеспечить безопасность платформы и людей в условиях шторма, который будет скоро на всем северо-западе? – улыбка исчезла с лица Юрия. – Как бы не была совершенна платформа, как вы только что говорили, и как все мы знаем – она из обычного металла и обычного бетона; а шторм будет, и это знают все, кто смотрел сводки.
– Думаю, – начал Юрий после непродолжительной, но неловкой паузы, – что вы знаете также и все технические особенности платформы, знакомы с правилами безопасности и…
– Именно поэтому я и задаю свой вопрос, – теперь Сергей Викторович перебил Юрия.
– Хорошо. Я вас понял. Вы правы. Погода в Арктике действительно неспокойная, но давайте не будем забывать, что это – Арктика! И такой неспокойной и нестабильной она была всегда! Из года в год. Десятилетиями. Веками! И именно к такой Арктике мы готовились! Нашими усилиями платформа обеспечена двумя вспомогательными судами и спутниковым наблюдением. Думаю, что вы знаете все не хуже меня. У кого-то еще есть вопросы? – Юрий дал понять, что тратить больше двух-трех минут на один вопрос он не собирается. Тем более на вопрос, который идет вразрез с его представлением об идеальной пресс-конференции, в которой он все еще надеялся поставить красивую точку, но в чем уже начал сомневаться.
Сергей Викторович сел на свое место. Завтра и ему предстояло побывать на этой совершенной платформе с двумя вспомогательными судами и спутниковым наблюдением.
После пресс-конференции Юрий сел в автомобиль, который устремился куда-то в центр города – там ждали дела… Они ждали с утра до вечера, и так каждый день. Ждали с того момента, когда в шесть утра звенел будильник, и до поздней ночи. О том, есть ли у него что-то еще кроме этих дел, Юрий старался не задумываться, но, если где-то внутри такой вопрос все же возникал, он начинал работать еще больше и вопроса как не бывало. И только иногда, в те минуты, когда приходила мысль, которую Юрий боялся больше всего, он закрывался в своем дорогом доме и никого не хотел видеть; не отвечал ни на чьи звонки и никому не звонил сам. Он курил дорогие сигары, пил дорогой коньяк и устраивал благотворительные акции для детских домов – так он начинал чувствовать себя немного лучше, но лишь немного и только на время. Мысль о том, что он один, постоянно была с ним, и от нее нельзя было избавиться ни за какие деньги. Иногда ближе, иногда дальше, но мысль об одиночестве никогда не уходила совсем. Он не мог ни утопить ее в коньяке, ни заставить исчезнуть, совершив, как ему казалось, несколько добрых дел. Мысль об одиночестве не уходила, и каждый раз оставалась с ним все дольше.
Сидя на кожаном сиденье своего автомобиля, Юрий набрал номер телефона, который знал наизусть. В телефонной трубке кто-то ответил, и уже очень скоро, наверное, первый раз в жизни, отменив все дела, он сказал водителю, чтобы тот отвез его куда-то в другой конец города… Куда-то, где не было никаких офисов и никаких магазинов… Куда-то, где на краю города, будто на краю жизни, стояли лишь несколько ветхих хрущевок и один детский дом. Куда-то… но именно там он хотел сейчас быть.
***
Прослушав лекцию (а по большому счету просто проиграв в телефон на последнем ряду большой, даже огромной, аудитории института) Сева направился перекусить. Пресс-конференция, в которой принимал участие его отец, видимо, затягивалась и нужно было как-то провести оставшееся время.
Сейчас Сева испытывал по отношению к отцу неопределенное чувство: с одной стороны, он был рад, что отец впервые в жизни взял его с собой на такое большое мероприятие, с другой он был уверен, что это мало что на самом деле значит, и он как всегда уедет далеко на север, а Сева останется здесь и только будет снова ловить себя на мысли, что воспоминаний об отце в голове становится все меньше, эти воспоминания каждый день станут освобождать место другим, более новым, но не самым лучшим воспоминаниям.
В кафе Сева краем глаза приметил знакомое лицо. Он повернулся. Через стол сидел знакомый уже ему Джин. Джин его тоже увидел.
Оба старались не смотреть друг на друга какое-то время, но уходить не собирались.
Время шло, и сначала ничего не происходило.
Потом, когда сидеть молча и не замечать друг друга стало казаться глупым занятием, Джин встал со стула первым и подошел к Севе.
– Андрей, – протянул руку он.
– Сева.
Обменявшись с Севой рукопожатием, Андрей сел рядом.
– Ты здесь с отцом?
– Да.
– Я тоже.
Андрей посмотрел на Севу перед тем, как что-то сказать.
– Тогда, около школы… Я был не прав. Извини.
Сева кивнул в ответ, и, кажется, теперь между ними стало появляться какое-то подобие дружбы.
– Говорят, что там, куда отправляется мой отец… и твой…Говорят, что там сейчас погода, какой уже лет сто не было. Слышал?
– Да, – ответил Сева, но, как будто, неразвитая детская интуиция, а может быть еще и наивность, не позволяла ему осознать все это в полной мере. Для него отъезд отца был просто расставанием на несколько месяцев. Грустью уже ставшей постоянным состоянием, но не набором непонятных физических характеристик и пугающих метеосводок. Отец уедет надолго, но как всегда вернется обратно и какая разница какой на севере сейчас ветер.
– Может, тогда не отпустим их?
Серьезно предложил Андрей, но Сева усмехнулся.
– Я бы с радостью, но как?
Андрей ответил не сразу.
– Я не знаю. Можем сбежать из дома на какое-то время? Все будут нас искать, и, может быть, тогда что-то изменится.
– А что! Мысль!
Бежать решено было немедленно. Если они просто исчезнут посреди дня, то подозрений и предположений, что что-то случилось должно быть больше. К вечеру тревога усилится, все будут обзванивать друзей, знакомых, невольно будут представлять самое худшее и вряд ли догадаются, что два мальчика, ненавидящих друг друга и недавно подравшихся на улице, сбежали вместе.
БОЛЕЕ ЧЕМ ЧЕРЕЗ ТРИ НЕДЕЛИ В БАРЕНЦЕВОМ МОРЕ
От шельфового ледника, находящегося в северной части Баренцева моря, откололся айсберг, и вот уже на протяжении нескольких месяцев дрейфовал по Арктике. Ничего удивительного в этом не было, ведь хорошо известно, что в Арктике множество и других таких же айсбергов, которые периодически замечают в разных ее частях. Встречаются и небольшие, всего несколько метров в длину и ширину, ну а бывают и больше, например, пятьсот метров в ширину и двадцати пяти в высоту. Это настоящие монстры!
Масса айсбергов бывает такой же разной, как и их размеры. Обычной считается масса в сто пятьдесят-двести тысяч тонн, но то ли дело айсберги-монстры! Миллион тонн, два миллиона, и даже больше!.. Размер таких монстров доходит до немыслимого. К примеру, айсберг, отколовшийся несколько лет назад от северной части Новой Земли, был таким большим и тяжелым (а весил он более двухсот миллионов тонн), что при ударе о морское дно, вызвал землетрясение, отголоски которого дошли до континента.
Из-за того, что плотность айсберга меньше плотности воды, только небольшая его часть находится над водой (обычно это одна десятая айсберга), другая, большая часть, скрыта, и увидеть истинный размер айсберга невооруженным глазом, а точнее без специальных приборов, невозможно. Тем более в ночное время, и тем более, когда идет дождь или снег.
Айсберги – одна из проблем, которая на протяжении многих лет мешала освоению нефтегазовых месторождений в Арктике, и надо сказать, что и по настоящее время проблема эта не решена.
Айсберги всегда представляли опасность для нефтяных платформ, и всегда человек пытался с этими опасностями как-то бороться; обходить их, придумывая новые способы проведения арктических исследований. Правда, скорее всего, все это было только в теории, но, считалось, что и хорошей теории вполне достаточно. Задача по предотвращению возможного столкновения айсберга с платформой должна включать в себя мониторинг со спутника, эффективную службу реагирования и спланированные способы ликвидации последствий от возможной катастрофы. Казалось бы, все просчитано. Даже на тот случай, если случится худшее…
Для мониторинга всего морского пространства один только радиолокационный метод не подходит, так как айсберги плохо отражают радиосигналы, и остается риск вовремя не заметить глыбу льда, дрейфующую в море. На помощь тогда приходит спутниковое наблюдение. Именно спутник дает необходимое фотоизображение – как раз то, что необходимо, хотя и бесполезно, если над морем облака.
При помощи спутникового наблюдения служба обнаружения будет искать потенциально опасные айсберги, после чего к ним будет отправлено вспомогательное судно – ледокол, который отбуксирует айсберг на безопасное от нефтяной платформы расстояние.
А если вдруг, несмотря на все меры предосторожности, что-то пойдет не так, то в портах есть все необходимое для быстрой ликвидации последствий. Это и сорбенты, поглощающие нефть в случае ее разлива на воде, и самолеты, готовые распылять эти самые сорбенты, и боновые заграждения, необходимые для предотвращения дальнейшего распространения нефти. Средства для ручного ее сбора, если потребуется, конечно, тоже есть.
В полном объеме теория выглядит еще убедительней, и не найдется человека, который зная о том, что она есть, не поверил бы в безопасность Арктики. «Арктика безопасна!» – будто говорили нам с экранов телевизоров и газетных страниц! И мы верили.
***
Седьмого мая службой наблюдения было обнаружено, что айсберг, отколовшийся от архипелага Франца-Иосифа вероятно еще осенью прошлого года, под действием течений изменил направление своего дрейфа, и теперь представляет опасность для платформы находящейся на северо-восточном шельфе Баренцева моря.
При помощи спутника удалось определить, что масса айсберга примерно пятьдесят тысяч тонн. Конечно, не самый большой айсберг в Арктике, и пристального внимания он к себе не привлек. Такие айсберги здесь не редкость, и даже их появление в большом количестве не удивляло специалистов никогда. Айсберги откалываются от ледников повсюду и путешествуют по северному океану годами, иногда добираясь до портовых городов. Что тут говорить, и для жителей таких городов айсберги явление обычное.
Однако опасность для платформы мог представлять и айсберг меньший по размерам. Люди, ответственные за безопасность, это понимали, поэтому делали все, что в этом случае полагалось.
Важно верно оценить опасность, которую создает айсберг для нефтяной платформы. Стоит обратить внимание и на то, что достаточно даже не прямого, а скользящего удара, чтобы нанести платформе существенные повреждения и, возможно, совсем ее потопить. Но все возможные варианты развития событий были уже просчитаны. Если айсберг уйдет в сторону, да ну и черт бы с ним! Если будет дрейфовать по направлению к платформе, то нет никаких трудностей с тем, чтобы отбуксировать его и отправить в другом направлении. Обычного ледокола с канатом длиною в километр будет достаточно для того, чтобы спокойно отбуксировать ледяную глыбу от нефтяной платформы.
В связи с тем, что айсберг какую-никакую, но опасность все-таки представлял, было принято решение отправить из Мурманского порта ледокол, который пойдет навстречу айсбергу и, заарканив его при помощи троса, отбуксирует на безопасное расстояние.
И все получилось. Огромный ледокол массой пятнадцать тысяч тонн заарканил небольшой айсберг и изменил направление его дрейфа.
Но тем временем…
Шторм зарождался на северо-востоке Баренцева моря седьмого мая. Еще не набравший силу, он всего лишь вспенивал холодную темную воду, без злости и без свирепости, шторм только просыпался.
Волны поначалу были небольшие и с трудом раскачали бы даже старую рыбацкую лодку, но сила шторма росла каждый час, и скоро, как голодная злая собака, он готов был сорваться с цепи.
Почти за сутки ледокол преодолел расстояние от Мурманского порта до района Баренцева моря, в котором перехватил дрейфующий айсберг.
В сторону платформы айсберг, под влиянием течений Баренцева моря, свойством которых является движение против часовой стрелки, дрейфовал с запада. Холодные арктические течения несли его от земли Франца-Иосифа к Шпицбергену, а потом, по всей видимости, его подхватило теплое Нордкапское течение, и в итоге айсберг направлялся на северо-восток, фактически стремясь к месту, откуда начал свой путь.
Погода тем временем становилась все хуже, а небо давно затянуло темными свинцовыми облаками. Пошел дождь, переходящий в мокрый снег.
Видимость ограничивалась расстоянием около ста метров, не больше. Метеорологические условия становилась наихудшими для того, чтобы наблюдать за морем со спутника, и именно внезапно сменившаяся и перевернувшая все с ног на голову погода стала причиной того, что никто не заметил, как от айсберга откололся большой кусок льда, равный примерно трети его величины. С буксирующего ледокола этого тоже не заметили, так как пелена мокрого ливневого снега скрыла бы за собой айсберг и гораздо больший по размерам, да что там говорить, тут и целый континент можно было бы не заметить!
Ветер набирал силу шторма и гнал отколовшуюся от айсберга часть к северо-восточной части моря, туда, где находилась платформа…
СЕВЕРО-ВОСТОЧНЫЙ ШЕЛЬФ БАРЕНЦЕВА МОРЯ
Восьмое мая
Температура воды 1С̊
Температура воздуха -2С̊
Глубина моря около 300 метров
До ближайшей суши – западного побережья архипелага Новая Земля около 350 километров
До Мурманского морского порта около 600 километров
Здесь, в море, штормовой ветер не встречал на своем пути никаких преград, кроме огромной нефтяной платформы, хищно присосавшейся ко дну в северо-восточной части Баренцева моря. Ветер гнал высокие волны, которые бились об огромную металлическую конструкцию и, разлетаясь миллионами брызг, теряли силу.
Несмотря на свою высоту, волны не заливали водой палубу и не доставляли людям больших проблем. В отличие от ветра, конечно. Ветер бросал в лицо бусинки снега, причиняя тем самым неприятное жжение и боль.
Скоро, после завершения процедуры опрессовки, платформа отсоединится от скважины и все работы по бурению на этом месторождении будут завершены. Как и планировалось. Без опозданий и без происшествий. Когда-то об этом можно было только мечтать, но время не стоит на месте и дарит миру новые технологии, новые возможности, новые перспективы.
Эта громадина – самая надежная и современная платформа в мире, не имеющая никаких аналогов. Настоящая гордость России! Отвечает всем требованиям при работе в арктических широтах, и в число достоинств которой входит возможность обеспечения стабильного положения с помощью спутника. При бурении скважины такая система позволяет плавучей платформе оставаться практически неподвижной в любую погоду. Даже в шторм.
Раньше для стабилизации использовались якоря и сложная динамическая система, помогавшая платформе находиться в определенном месте – система, очень похожая на электронный контроль устойчивости у автомобилей, – но сейчас это было уже в прошлом, и электронный контроль устойчивости использовался не часто, уступив место спутникам.
С изменениями в нефтяной отрасли появилась и безопасность – одно из самых важных направлений в развитии, о котором так много знали и еще больше говорили.
Со спутника отслеживались все потенциально опасные айсберги, и в случае угрозы столкновения с платформой наготове всегда мощный ледокол, готовый отбуксировать айсберг на безопасное расстояние. Ну а в случае аварии платформа отсоединится от скважины и заглушит ее менее чем за полминуты, что позволит избежать выбросов нефти в море.
Платформа неуязвима, но неужели здесь никогда не случалось никаких аварий? Конечно, такие аварии случались, правда, по придуманной легенде во время учений, периодически проходивших на платформе для поддержания экипажа в полной готовности.
Все опасные работы в воде теперь выполняла техника, и людям незачем было рисковать своим здоровьем и тем более жизнью. Также не стоит лишний раз рассказывать про сверхпрочные конструкции и отлично подготовленный персонал, подбору которого уделялось повышенное внимание, а предъявляемые к ним требования уступали разве что требованиям, предъявляемым к отправляющимся в полет космонавтам.
Сейчас, в мае, полярный день в Арктике набирал силу и, несмотря на непогоду, сквозь стену снега пробивался дневной свет. Но что толку? Море штормит и уже ничего не разглядеть даже на расстоянии шестидесяти-семидесяти метров. Снег вместе с ледяным ветром обжигает не хуже огня и заставляет, пригибая голову, кутаться в капюшон, хоть как-то защищая тем самым лицо.
На протяжении многих лет метеорологи следят за погодой в Баренцевом море и хорошо знают, что, начиная с апреля, волнения на море уменьшаются, а штормы становятся явлением нечастым и непродолжительным. Но все по-другому было в эти дни.
Сорокачетырехлетний инженер Сергей Викторович работал на платформе последний день. Окончание вахты совпало с окончанием опрессовки, и уже завтра вертолет доставит его в Мурманск, откуда на поезде он доберётся до Москвы, где его ждут жена и сын.
Девятого мая, то есть завтра, пройдут испытания скважины на приток и если они окажутся положительными скважину опрессуют, а буровое оборудование демонтируют и двинутся дальше. И как же долго к этому шли! Многомилионные затраты, многолетние подготовки и испытания… А чего стоят активисты, столько раз штурмовавшие платформу! Каждый раз они требовали, чтобы прекратились все работы, но то ли с методами борьбы активисты что-то напутали, то ли были недостаточно убедительны, и цели своей так и не добились. Шума в средствах массовой информации подняли много, но каждый раз все заканчивалось одинаково: активистов снимали с платформы и отправляли в следственные изоляторы, где, продержав несколько дней и погрозив пальцем, отпускали по домам.