Ардашевы проснулись около восьми, когда под самыми окнами отеля торговец фруктами принялся кричать во всю силу своих лёгких: «Персики, абрикос, инжир, персики, абрикос, инжир!».
После лёгкого завтрака в ресторане супруги заказали билеты до Сочи и через полчаса их принесли прямо в отель. Первый класс обошёлся почти в двадцать три рубля. Теперь можно было и прогуляться по городу. «Батум» отходил в четыре часа пополудни с остановками в Геленджике, Джубге, и Туапсе. Прибытие в Сочи ожидалось ранним утром следующего дня. Ни в один из портов «Батум» не заходил, останавливал машины на рейде (правда, в светлое время суток и в тихую погоду суда с малой оснасткой вполне свободно приставали к Туапсинскому молу).
Новороссийск днём выглядел не таким чистым и ухоженным, каким показался ночью. Оказалось, что только центральные улицы вымощены речной галькой или отсыпаны щебнем. Около дверей бесчисленных кофеен крутились греки, армяне, турки и грузины. С утра до вечера они пили турецкий кофе, обсуждали местные новости, играли в кости прямо у дверей и иногда тут же заключали взаимовыгодные сделки.
– Почти как в Константинополе, – указывая на мужчин, воскликнула Вероника Альбертовна.
Клим Пантелеевич улыбнулся и кивнул в ответ, хотя в целом, город напоминал, скорее, Ставрополь. Те же одноэтажные дома, широкие улицы, городовые на перекрёстках, полное отсутствие таксомоторов и множество садов. Но в отличие от степного Ставрополя здесь было море. Оно не только кормило горожан, но и являлось главной внешней артерией южной части империи. А родной город Ардашева, к сожалению, находился на своеобразном транспортном отшибе, и железнодорожная ветка, подведённая к нему, представляла собой тупиковый отросток Владикавказской железной дороги.
У входа в Городской сад на тумбах пестрели ярко-красные афиши «Опереточной труппы Альберта Фукса», приехавшей на гастроли из Москвы. Представления проходили в летнем театре по пятницам, субботам и воскресеньям.
В газетном киоске присяжный поверенный купил «Новое время» и две местные газеты. Лёгкий, едва заметный утром ветерок усилился и уже грозил сорвать головные уборы, а потому супруги поспешили зайти в ближайшее кафе.
Две чашки кофе, бутылка сельтерской, эклер и кусочек торта улучшили настроение.
Наслаждаясь любимым напитком, Ардашев принялся просматривать новости. Пятикопеечная «Черноморская газета» рассказывала о закладке новых виноградников в окрестностях Новороссийска. По словам автора статьи, местные высокие сорта вин – сотерн (семильон), каберне и рислинг – ничем не уступали заграничным, а здешнее шампанское завоёвывало всё большую популярность в России. «Только за прошлый год из имения Абрау-Дюрсо в Петербург было поставлено 117 800 бутылок и 46 750 в Москву. На заводе воздвигнуты казармы для сезонных рабочих, сооружена водокачка, действует больница, церковь, построены квартиры для служащих. Тоннели и подвалы, вырубленные в каменных скалах, вмещают до 200 000 вёдер вина»… Газета «Черноморское побережье» сообщала о подключении к электричеству новых улиц губернского Новороссийска. Отмечалось, что «это стало возможным только благодаря строительству электростанции». Отложив местную прессу, Ардашев взялся за столичное «Новое время». Но стоило ему открыть вторую страницу, как лицо адвоката помрачнело, и середину лба разрезала напряжённая морщина.
– Что-то случилось, Клим? – негромко спросила Вероника Альбертовна. – Ты чем-то огорчен?
– Да, вот послушай: «В минувшую среду, 26 июня, около восьми часов вечера в редакции «Петербургской газеты» произошёл пожар, в результате которого погиб первый секретарь Сырокамский П.П. Как сообщают очевидцы, из-за починки электрических проводов в тот вечер было отключено освещение на всей улице. О планируемом ремонте объявили заранее. Имея неотложные дела, первый секретарь издания решил воспользоваться фотогеновой лампой, однако из-за неисправности она взорвалась и причинила пострадавшему смертельное поранение (по словам полицейских, её металлические осколки найдены как в сгоревшем трупе, так и на месте пожара). Кроме того, огонь уничтожил многие рукописи авторов, приготовленные к изданию. Редакция «Нового времени» приносит свои искренние соболезнования семье погибшего и всем коллегам «Петербургской газеты».
– Сырокамский, получается, помогал Толстякову?
– Да. Первый секретарь – это помощник редактора Аверьяна Никаноровича Кривошапки. На нём вся газета держалась. Работа с верстальщиками, авторами, репортёрами, общение с властями… С тех пор как Сергей Николаевич увлёкся написанием «Истории танца» вся ежедневная рутина легла на Сырокамского. Кривошапка не очень-то утруждал себя заботами. Сам Толстяков, числится главным редактором. Он оставил себе для всего два вопроса: распределение прибыли и окончательное решение по новым авторам, печатать или нет. Рукописи ему присылает Кривошапка по почте. Но согласись, какая нелепая смерть! И за что ему так? А ведь неплохой был человек. Помню, как-то привёз ему тетрадку первого сборника своих рассказов, а он, не то чтобы отделаться от меня и выпроводить скорее, а наоборот – усадил, предложил чаю. А сам, тем временем, всё глазами бегал по строчкам. Минут через десять оторвался от бумаги, улыбнулся и говорит: «Мне нравится, как вы пишите. Я бы с большим удовольствием уверил вас, что мы эти рассказы напечатаем в ближайших номерах. Но, к сожалению, моё слово здесь не первое. Всё зависит от главного редактора. А он у нас слишком большой привереда и считает, что все должны писать как Толстой, Чехов или Горький». А потом пожал плечами и добавил: «Со своей стороны могу обещать одно: озвучу начальству свою положительную рецензию. А там уж, что скажет Сергей Николаевич. Но вы позвоните мне через недельку-другую. Думаю, к этому времени всё будет ясно». А когда я позвонил, и он мне с радостью сообщил, что уже к концу месяца выйдет мой первый рассказ. Вот так…Очень жаль, что не стало Петра Петровича. Хочешь не хочешь, а невольно подумаешь, что кто-то там, на самом верху, уже давно за всех всё решил: кому на этом свете оставаться, а кому пора отходить в мир иной…А мы тут крутимся, суетимся, бегаем как муравьи и не знаем, что в любой момент наши минуты на этой земле могут оказаться последними.
– Ой, Клим, не пугай… Хорошо, что я велела Варваре отправить Толстякову телеграмму о нашем приезде. А то, глядишь, и разъехались бы. Мы в Сочи, а Сергей Николаевич – в столицу на похороны.
– Не думаю, что из-за этого он помчался бы в Петербург. Он давно мечтал уехать к морю и закончить редактуру «Истории танца». А что касается газеты, то, как говорится, свято место пусто не бывает. Наверняка, там целая очередь кандидатов на освободившееся место. Да и редактор Кривошапка не даст упасть тиражам, побоится гнева хозяина. – Ардашев щёлкнул крышкой золотого Мозера и сказал: – Нам пора, дорогая. Через час пароход отчалит от пристани, а наши чемоданы ещё в отеле.
Кроме неожиданной печальной новости настроение портил и неприятный суховей, грозивший перерасти в «бора» – ураганный «норд-ост», срывающий крыши, ломающий телеграфные столбы, как спички, и с лёгкостью Гулливера переворачивающий железнодорожные вагоны. Клим Пантелеевич слышал про это стихийное бедствие, но жену пугать им не стал, надеясь, что на этот раз судьба будет к ним благосклонна, и плавание пройдёт спокойно.
Свободный фаэтон нашёлся сразу, стоило только выйти на улицу. Ветер становился всё сильней, и полог коляски опустили. Извозчик, довольный, что не придётся возвращаться в порт пустым, цокал языком, подгоняя лошадок, и подёргивал вожжами.
Не пошло и получаса, как Вероника Альбертовна и Клим Пантелеевич уже подъезжали к порту.
Ярко-синяя бухта сияла на солнце большим голубым блюдом. Благодаря восточному и западному молу ветер почти не волновал море. Было жарко. Пахло просмоленным канатом, свежей масляной краской и паром. Где-то впереди, на рейде, стоял военный корабль.
На крайней пристани РОПиТа[2] царила обычная суета. У парохода «Батум» толпился народ: дамы в элегантных шляпках, несколько пехотных офицеров в белоснежных кителях, какие-то инженеры, монахи в скуфьях с посохами и крестьяне. Погрузочная паровая лебёдка вытягивала длинную шею и склонялась, точно огромный журавль, то над трюмом, то над пристанью. Было слышно, как цепь, гремя кольцами, гусеницей ползла по барабану. Рабочие вешали сетки с багажом на крюк лебёдки, который проходил над их головами, поворачивался и зависал над палубой.
– Майна помалу! – кричал кто-то из чрева трюма.
Груз опускался, отцеплялся и укладывался в нужное место.
– Вира! – раздавалось оттуда, цепь теперь ползла вверх и кран поднимался.
Рядом с Ардашевыми суетился носильщик, и вскоре оба жёлтых глобтроттера, уложенные в сетки, поплыли в воздухе.
Не прошло и двадцати минут, как приём багажа закончился. Трюм закрыли и пассажиров пустили на борт.
Вдруг откуда ни возьмись, на причал принеслась запоздалая пролётка. Из неё почти на ходу выпрыгнул морской офицер и побежал по трапу. За ним с чемоданом, едва поспевая, торопился кучер. Поднявшись по трапу, офицер сунул извозчику деньги, и тот вернулся на берег.
Ударил судовой колокол, и трап с визгом вкатился на палубу.
«Батум» издал гудок и медленно отвалил от пристани. Заворачивая широким полукругом, он покинул бухту. Оба гребных винта вспенивали синюю воду, оставляя за собой белый пузырчатый след. Выйдя в открытое море, пароход пошёл вдоль побережья. Морем до Сочи 120 морских миль или 208 вёрст. За восемь часов можно было бы спокойно преодолеть весь этот путь, если бы не три остановки: в Геленджике, Джубге и Туапсе. И только потом – Сочи. Ардашевы так и остались стоять у вант, любуясь уходящим от них городом.
Товаро-пассажирский двухпалубный пароход «Батум», несмотря на средние размеры имел грузоподъёмность в девятьсот шестьдесят тонн. Две вертикальные паровые машины тройного расширения в тысяча сто лошадиных сил позволяли развивать скорость до десяти с половиной узлов. Построенный в Англии в 1896 году, он брал на борт сорок два пассажира в каютах 1-го и 2-го классов и триста человек в помещениях 3-го класса. Экипаж состоял из тридцати четырёх моряков. РОПиТ арендовало его у Русского общества Азовского пароходства одиннадцать лет подряд и только в прошлом году выкупило в собственность. За рубеж «Батум» не ходил и эксплуатировался только на Крымско-Кавказской линии.
Устав от долгого созерцания прибрежных красот, супруги спустились в каюту. Если не принимать во внимание отсутствие прямых углов, она напоминала собой вполне сносный номер гостиницы. Ужин в ресторане был назначен на семь часов, и ещё оставалось время для короткого отдыха. Но заснуть Клим Пантелеевич так и не смог. Он вновь и вновь перечитывал статью из «Нового времени» и никак не мог понять, что в ней его смущает. Мысли никак не укладывались в привычную стройную цепочку. Они путались, мешали друг другу и напоминали собой рассыпанные по земле бусы, которые, на первый взгляд, совсем невозможно было отыскать и нанизать на нитку.
Вероника Альбертовна тем временем была поглощена чтением женского романа. Теперь её героине, вероятно, везло, и жена, сладко улыбаясь, жадно перелистывала страницы.
Совсем незаметно подошло время ужина. Покинув каюту, Ардашевы поднялись в ресторан.
Пассажиры первого и второго класса обслуживались за одними и теми же столиками, но второй класс платил по счёту, а ужин первого входил в стоимость билета. Меню не было столь разнообразным, как в обычном ресторане, но всё же Вероника Альбертовна заказала совсем недурные блюда: суп из курицы с фаршированными сморчками, Новороссийское жаркое из баранины и парфе из земляники. Клим Пантелеевич горячее брать не стал и обошёлся разварной говядиной с хреном, солёными груздями, варёным картофелем и небольшим графинчиком «Смирновской»; на десерт велел подать кофе по-турецки.
Примерно через час разомлевшая от сытного ужина публика потянулась наверх.
Отлогие берега, постепенно сменились крутыми скалами. Вдали показались заросшие лесом горы. Подул ветер, и началась небольшая качка. Луна уже стояла в небе и едва выглядывала из-за туч. Незаметно опустились сумерки, и безбрежное море утонуло в густой темноте. На палубе зажглись огни, и теперь казалось, что пароход ожил – у него появились черты лица. Но двигатель стучал испуганно, точно сердце приговорённого перед казнью, и будто боясь завести пассажиров на самый край тихой бездны – туда, где встречаются два мира: земной и небесный.
Вскоре разговоры на палубе стихли, и все разбрелись по каютам.
Среди ночи Ардашев проснулся. Разбудил скрежет корабельной лебёдки. Машины застопорились и бросили якорь. Выглянув в иллюминатор, он увидел, как к пароходу пришвартовывались турецкие фелюги с керосиновыми фонарями на носу и корме. Пассажиры спускались в них по верёвочным лестницам. Вдали огнями горело какое-то селение. «Геленджик – первая остановка» – рассудил присяжный поверенный и опять провалился в мягкий, как пух, сон. Вероника Альбертовна всю ночь сладко спала и ничего не слышала.
Ни Джубгу, ни Туапсе адвокат не видел и открыл глаза лишь в тот момент, когда в каюту постучал стюард и предупредил о скором прибытии в Сочи.
Минут через тридцать супруги, как и большинство пассажиров первого и второго классов, уже стояли на палубе рядом со своим багажом. Публика заметно волновалась за чемоданы, которые следовало опустить в фелюгу и без помощи носильщиков принять и не уронить в воду.
«Батум» плавно скользил по гладкой поверхности моря, оставляя за собой бирюзовый след.
С моря дул лёгкий ветерок. Солнце уже выглянуло из-за вершин и озарило их снежные пики розовым светом. Тёмная зелень горы Ахун казалась совсем близкой. Длинная цепь хребтов скользила вдоль берега и терялась в густой синеве неба. Ниже, на покрытых бурной растительностью склонах, белели дачи. А чуть поодаль устремилась ввысь колокольня храма Святого архангела Михаила, сверкающая золоченым куполом. У самого моря непотопляемой скалой смотрелся маяк. Отчётливо виднелись огромные здания «Кавказской Ривьеры» – лучшего отеля Сочи.
Пароход остановился. Бросили якорь. Подплыли фелюги с новыми пассажирами, которые с помощью турок-гребцов забирались на борт по верёвочной лестнице.
Наконец, настала очередь опускаться в фелюги вояжёрам, прибывшим в Сочи. Вероника Альбертовна, следуя за мужем, благополучно перебралась в лодку, отчалившую от «Батума». Багаж спускали на лебёдках. Услужливый турок сам перехватил чемоданы у Ардашева. Присяжный поверенный одарил его целковым.
Турки-гребцы работали слажено. Минут через пять фелюга зацепила дном берег.
Бросили сходни, и публика, осторожно ступая, перебралась на сушу.
– Ну вот, слав богу, на этот раз нам повезло, – обращаясь к адвокату, проговорил невысокий господин в котелке и костюме лет пятидесяти с небольшим.
– Повезло? И почему?
– При высокой волне пароходы РОПиТа проходят мимо Сочи до самого Адлера. И уже оттуда бесплатно доставляют пассажиров обратно дилижансами. А при сильной буре корабли иногда плывут без остановок аж до Сухума. Вот и возвращайся тогда! Как ни печально, но в таких условиях находятся все пункты пароходных остановок на Черноморском побережье кроме Новороссийска, Туапсе и Батума, где имеются гавани. Поти, хоть и имеет гавань, но в шторм пароходы туда стараются не заходить. Так что трижды надо подумать, прежде чем решиться добираться морем в Анапу, Геленджик, Сочи, Адлер, Гагры, Гудаут, Новый Афон или Сухум, где, как вы изволили убедиться, высаживают прямо на рейде в эти турецкие лодки.
– Согласен, удовольствие не из приятных, – кивнул присяжный поверенный, ставя чемодан на землю. – Теперь, как я понимаю, нам следует найти фаэтон.
– Не волнуйтесь. Эти прощелыги извозчики не заставят себя долго ждать. Они работают только утром и днём. После девяти вечера совсем не хотят никуда ехать и, чтобы добраться в порт, приходится обращаться к городовым. Только их они и боятся.
– А вон и экипажи! – указывая на приближающие пролётки и ландо, обрадовано воскликнула Вероника Альбертовна.
Попутчик тут же махнул рукой первому извозчику, забрался в коляску и отъехал.
Следом остановилось четырёхместное ландо на резиновых шинах. Из него вышел сухопарый господин лет пятидесяти с густыми усами и бритым подбородком, с добрым и открытым лицом.
– Здравствуйте, дорогие мои! Я так рад, так рад! – рассыпался в любезностях встречающий. – Супруга ждёт вас. Мой собственный экипаж к вашим услугам.
Немолодой уже извозчик погрузил багаж и, дождавшись, когда все усядутся, тронул лошадок. Толстяков на правах местного чичероне рассказывал гостям о городе:
– Сочи расположен в устье одноимённой реки и состоит из двух частей: Верхней и Нижней. В Верхней – дачи, сады и парки. В Нижней, по которой мы сейчас едем, – базары, пароходные и страховые конторы, мастерские, магазины, кофейни… Жизнь, здесь, как видите, бьёт ключом с самого утра. Вообще-то, зимой в городе проживает пять тысяч человек, летом – около десяти. Есть две библиотеки, Народный Дом, два театральных зала, постоянная труппа, две газеты. Как видите, не густо. С вашим Ставрополем, наверное, не сравнить да?
Вероника Альбертовна язвительно хмыкнула, собираясь что-то сказать, но, глянув на мужа, передумала.
– Ставрополь не такой уж большой, но как губернский центр имеет всё, что нужно. По числу жителей я бы, наверное, сравнил его с Новороссийском. Минусом нашего города является полное отсутствие водного сообщения. Ни судоходной реки нет, ни выхода к морю. Жизнь оживится, когда закончится строительство Армавиро-Туапсинской железной дороги, проходящей через наш город.
Имение Толстякова находилось в трёх верстах от города, и ландо добралось туда довольно скоро.