Понедельник, 21 мая
Босх проснулся в своем сторожевом кресле около четырех утра. Засыпая, он оставил раздвижную стеклянную дверь на крыльцо открытой, и теперь ветры с Санта-Аны трепали занавески, которые, вздуваясь, парили над комнатой подобно неким призракам. От теплого ветра и тяжелых видений он вспотел во сне. Затем тот же ветер высушил влагу на теле, которая засохла, будто соляная корка. Босх вышел на крыльцо и, облокотившись на деревянное ограждение, стал смотреть вниз, на огни Долины. Прожекторы Юниверсал-Сити давно погасли, и со стороны идущей через перевал автострады не слышался шум движения. Откуда-то издалека, возможно из Глендейла, донесся рокочущий звук вертолета. Босх поискал глазами и увидел движущийся далеко в низине красный свет. Он не кружил, и не было луча прожектора. Это был не полицейский вертолет. Затем Гарри показалось, что он улавливает легкий, но отчетливо горький запах малатиона.
Он вернулся в дом и задвинул стеклянную дверь. Подумал было о постели, но понял, что в эту ночь больше не уснет. С Босхом такое бывало нередко. Сон приходил рано, но длился недолго. Или не приходил до самого рассвета, пока выплывающее солнце не начинало мягко окрашивать подернутые утренним туманом вершины гор.
В свое время Гарри лежал в клинике при Министерстве по делам ветеранов, в Сепульведе, лечился по поводу расстройства сна. Но психиатры не смогли ему помочь. Они сказали, что он не может выйти из цикла. Что его мучительные сны будут переходить в длительные, подобные трансу периоды глубокого забытья. За этим будут следовать месяцы бессонницы, когда разум дает защитную реакцию на те ужасы, которые поджидают во сне. Днем ваш разум, сказал врач, подавляет те страхи и тревоги, которые вы испытываете по поводу пережитого на войне. Прежде чем перейти к спокойному сну, вы должны утихомирить эти чувства в часы бодрствования. Невозможно заклеить раненую душу лейкопластырем.
Гарри принял душ и побрился, потом некоторое время внимательно смотрел на свое лицо в зеркале, думая о том, как немилосердно оказалось время к Билли Медоузу. Волосы Босха начинали седеть, но они были густыми и кудрявыми. Если не считать темных кругов под глазами, лицо было гладким и по-мужски привлекательным. Он стер с лица остатки крема для бритья и надел бежевый летний костюм с голубой рубашкой. На крючке в шкафу он нашел довольно чистый и немятый галстук – красновато-коричневый, с рисунком в виде маленьких гладиаторских шлемов. Он закрепил его с помощью серебряного зажима, прицепил к поясу пистолет и вышел в предрассветный сумрак. Он поехал к центру, чтобы съесть омлет, тосты и выпить кофе в кафетерии «Пэнтри» на Фигероа-стрит. Заведение было открыто двадцать четыре часа в сутки еще со времен, предшествовавших Великой депрессии. Вывеска хвастливо заявляла, что заведение с тех пор не провело ни одной минуты без клиента. Сидя за стойкой, Босх обвел глазами зал и увидел, что в данный момент он в одиночку вытягивает этот рекорд на своих плечах. Иными словами, он был здесь единственным посетителем.
Кофе и сигареты подготовили Босха к трудностям грядущего дня. После этого по Голливудской автостраде он двинулся из центра обратно, проезжая мимо застывшего моря из встречных машин, уже борющихся за то, чтобы попасть в центр города.
Голливудское отделение полиции находилось на Уилкокс-авеню, всего в паре кварталов к югу от Голливудского бульвара, поставлявшего местным копам бо́льшую часть их работы. Он припарковался с парадного входа, потому что собирался заскочить лишь ненадолго и не хотел в час смены дежурства оказаться зажатым на стоянке позади здания. Проходя через маленький вестибюль, он увидел женщину с подбитым глазом, которая плача заполняла заявление под руководством офицера за конторкой. Но в находящемся за поворотом детективном отделе было тихо. Должно быть, ночной дежурный был на вызове или же спал в так называемом номере для новобрачных, чулане на втором этаже, где имелись две койки – кто подсуетился, тот и занял. Извечные гул и суматоха, царящие в детективном отделе, на время сменились мертвой тишиной. В помещении никого не было, подлинные столы, закрепленные за отдельными видами уголовных преступлений: кражами со взломом, ДТП, правонарушениями несовершеннолетних, грабежами, убийствами, – все были завалены бумагами. Сыщики могли находиться в помещении или за его пределами – бумажный вал оставался всегда.
Босх прошел вглубь комнаты, чтобы сварить кофе. При этом заглянул через дверь в дальнем конце, выходящую в задний коридор. Там размещались камеры предварительного заключения и просто скамейки для задержанных. В коридоре, на полпути к КПЗ, сидел белый парень с прической из косичек, прикованный наручниками к скамье. Несовершеннолетний правонарушитель – лет семнадцати, не больше, прикинул Босх. По калифорнийским законам не полагалось содержать их в настоящих арестантских камерах, вместе со взрослыми. Что было примерно то же, как если бы сказать: для койотов опасно находиться в одной клетке с доберманами.
– Чего глазеешь, козел? – выкрикнул издали парень.
Босх ничего не ответил и высыпал пакет кофе в бумажный фильтр.
Из кабинета дежурного офицера в дальнем конце коридора высунулась голова полицейского в форме.
– Я тебе сказал! – крикнул юнцу полицейский. – Еще звук – и я затяну наручники на метку туже. Через полчаса твои руки занемеют. Как будешь тогда подтирать задницу в сортире?
– О твою харю придется!
Полицейский шагнул в коридор и, топая тяжелыми черными ботинками, угрожающими шагами двинулся к парню. Босх сунул сделанный в форме чаши фильтр в кофеварку и запустил аппарат. Отошел от задней двери и подошел к столу секции убийств. Ему не хотелось видеть, что происходит с парнем. Он вытащил свой стул из-за стола и подтащил к одной из стоявших в отделе пишущих машинок. Образцы и бланки находились в узких гнездах на полке над кофеваркой. Он вставил в пишущую машинку бланк, предназначенный для занесения результатов осмотра места преступления. Затем достал из кармана записную книжку и раскрыл на первой странице.
Два часа непрерывного щелканья по клавишам и курения с одновременным поглощением скверного кофе – и Босх наконец завершил заполнение несметного числа форм, которые неизбежно сопровождают расследование дела об убийстве. Потом поднялся и размножил их на ксероксе, стоявшем в заднем коридоре. При этом отметил, что парня, который сидел, прикованный к арестантской скамейке, там уже нет. Затем, открыв при помощи своей идентификационной карточки шкаф с канцелярскими принадлежностями, достал оттуда новый синий скоросшиватель и нацепил на три его колечка один комплект отпечатанных отчетов. Другой комплект спрятал в старый скоросшиватель, который держал в своем картотечном ящике и на котором был ярлык с названием одного старого нераскрытого дела. Когда со всем этим было покончено, Босх перечитал написанное. Ему понравилась та стройность и упорядоченность, которую придало делу надлежащее изложение на бумаге. По опыту многих предыдущих расследований он взял себе за правило каждое утро перечитывать рабочий журнал. Это помогало выстраивать гипотезы. Запах нового пластикового скоросшивателя напомнил Босху о других делах и вызвал прилив воодушевления. Он снова почувствовал себя охотником. Отчеты, которые он напечатал и поместил в папку, были, однако, неполны. В «Хронологический отчет следователя по делу» он не внес несколько моментов из второй половины своего вчерашнего рабочего дня. Детектив не стал включать туда выявленную им связь между Медоузом и ограблением Уэстлендского банка. Он также опустил описание своих визитов в ломбард и в «Таймс», к Бреммеру. Соответственно отсутствовали и беседы с ними. Был только понедельник, второй день следствия. Босх не хотел включать эту информацию в официальный отчет до тех пор, пока не побывает в ФБР. Сперва он хотел как следует уяснить, что происходит. Это была мера предосторожности, которую Босх принимал в каждом деле. Он покинул свой отдел прежде, чем кто-либо из других детективов успел явиться на работу.
К девяти часам Босх уже приехал в Вествуд и находился на семнадцатом этаже Федерал-билдинг на бульваре Уилшир. Приемная ФБР была аскетически суровой: извечные крытые пластиком диваны, исцарапанная столешница кофейного столика «под дерево» с набором старых экземпляров бюллетеня ФБР. Босх не озаботился тем, чтобы присесть или почитать. Он стоял перед огромными, от пола до потолка, окнами и сквозь белоснежные занавеси любовался открывающимся видом. Можно было обозревать панораму от Тихого океана на восток, вдоль линии гор Санта-Моника, и далее – до Голливуда. Занавеси были чем-то вроде слоя тумана поверх смога. Почти уткнувшись носом в мягкую газовую ткань, Босх смотрел вниз, через Уилшир, на кладбище ветеранов. Одинаковые белые надгробия торчали из ухоженной лужайки, как ровный ряд детских зубов. Неподалеку от входа проходили похороны, вытянулся по стойке смирно почетный караул в парадной форме. Но скорбящих на церемонии было немного. Дальше, к северу, на склоне холма, где не было надгробий, Босх увидел, как несколько рабочих переворачивают дерн и мотыгами вскапывают длинный клин земли. Он время от времени возвращался взглядом туда, наблюдая, как идут у них дела, но при этом так и не смог разобрать, чем они занимаются. Расчищаемый участок земли был слишком длинен и широк для могилы.
К половине одиннадцатого похороны бывшего солдата закончились, но кладбищенские рабочие все продолжали вкалывать на холме. А Босх все еще ждал у занавесей. Наконец за спиной раздался женский голос:
– Эти могилы… Такие ровные, аккуратные ряды… Я стараюсь никогда не смотреть в это окно.
Босх обернулся. Женщина была высокая и гибкая, с волнистыми каштановыми волосами примерно до плеч, с вкраплением обесцвеченных светлых прядей. Приятный загар и мало косметики. Она выглядела крепким орешком. Пожалуй, немного уставшей для столь раннего времени суток – вид, характерный для женщин-полицейских и проституток. На ней был коричневый деловой костюм и белая блузка с шоколадно-коричневым галстуком в виде строгого узкого банта. Он заметил несимметричный изгиб ее бедер под жакетом. На левом боку она носила какой-то маленький предмет, возможно «ругер», что было необычно. Босху всегда попадались женщины-детективы, которые носили оружие в сумочках.
– Это кладбище ветеранов, – сообщила она.
– Я знаю.
Босх улыбнулся, но не этим словам. Просто он ожидал, что специальный агент Э. Д. Уиш окажется мужчиной. К такому ожиданию не было никаких иных причин, кроме того, что большинство агентов ФБР, прикомандированных к расследованию банковских ограблений, были мужчинами. Женщины были частью новейшего имиджа Бюро, и их не часто можно было встретить в оперативных группах. Последние представляли собой людские сообщества, составленные в значительной степени из так называемых динозавров – людей старой закалки, ныне морально устаревших, – и отпетых парней-изгоев. Словом, из таких людей, которые не могли или не хотели вписываться в новый профиль ФБР. Современное Бюро помешалось на борьбе с аферами в сфере крупного бизнеса, шпионажем и наркотиками. Времена федерального агента Мелвина Пёрвиса[13] почти что канули в Лету. Ограбление банка больше не являлось чем-то экстраординарным. Большинство банковских грабителей ныне не были профессиональными ворами. То были наркоманы в поисках поживы, которая помогла бы им продержаться недельку. Конечно, кража из банка по-прежнему оставалась в федеральной юрисдикции. Но это была единственная причина, почему Бюро об этом еще беспокоилось.
– Конечно, – сказала она. – Вам положено это знать. Чем могу быть полезна, детектив Босх? Я агент Уиш.
Они обменялись рукопожатием. Уиш не сделала никакого движения к двери, из которой только что вышла, но та за ней закрылась, и замок защелкнулся. Босх помедлил секунду, а затем сказал:
– Что ж, я дожидаюсь все утро, чтобы вас повидать. Это касается банковского ограбления… Одного из тех дел, которыми вы занимаетесь.
– Да, я знаю, вы так и сказали в приемной. Извините, что заставила вас ждать, но мы заранее не договаривались, и у меня было неотложное дело. Было бы лучше, если бы вы сначала позвонили.
Босх понимающе кивнул, выражая полное согласие, но по-прежнему с ее стороны не последовало приглашения войти. Не срабатывает, подумал он.
– У вас там, за дверью, есть кофе? – спросил он.
– Э-э… мм… да, думаю, есть. Но не могли бы мы поскорее все закончить? У меня действительно важные дела.
«А у кого нет?» – подумал Босх.
С помощью электронной карточки она отперла дверь, открыла и учтиво придержала для него. Внутри она повела его по коридору, где у дверей на стене были прикреплены пластиковые таблички. Бюро не имело такого же пристрастия к говорящим аббревиатурам, как полицейское управление. На табличках значилось: «Группа 1», «Группа 2» и так далее. Пока они шагали, Босх пытался идентифицировать акцент Уиш. Она произносила звуки слегка в нос, но не так, как это делают в Нью-Йорке. Филадельфия, решил он. Возможно, Нью-Джерси. Выговор явно не южно-калифорнийский, пусть даже он и сопровождается таким загаром.
– Вам кофе черный? – спросила она.
– С сахаром и сливками, пожалуйста.
Она толкнула дверь и вошла в комнату, которая была обставлена, как кухня. Здесь были кухонная стойка и шкафчики, кофеварка на четыре чашки, микроволновка и холодильник. Здешнее заведение напомнило Босху адвокатские конторы, в которых он бывал, чтобы давать письменные показания под присягой. Красиво, аккуратно, дорого. Она протянула ему пластиковую чашку с черным кофе и предложила добавить в него сливок, если у него есть. У нее таковых не имеется. Если это призвано было послужить сигналом к тому, чтобы он ощутил неловкость, то сигнал достиг цели. Босх почувствовал себя надоедой, а отнюдь не добрым вестником. Помехой в большой игре важных людей. Он последовал за ней обратно в коридор, и они вошли в следующую дверь, на которой была надпись «Группа 3». Здесь размещалось подразделение по борьбе с банковскими ограблениями. Комната была размером примерно с магазинчик, работающий допоздна. Это было первое рабочее помещение опергруппы ФБР, которое Босх видел в своей жизни, и сравнение с его собственным рабочим местом было нерадостным. Мебель здесь была новее, чем в любом подразделении лос-анджелесской полиции. Здесь имелся ковер на полу и почти на каждом письменном столе стояли пишущая машинка или компьютер. В комнате было три ряда столов по три в каждом, и все они, кроме одного, были пусты. За первым столом в среднем ряду сидел мужчина в сером костюме, держа у уха телефонную трубку. Он не поднял глаз при появлении Босха и Уиш.
Если не считать фонового шума от устройства громкой связи на картотечном шкафчике в глубине комнаты, помещение могло бы сойти за риелторскую контору.
Уиш опустилась на стул за первым столом в первом ряду и жестом пригласила Босха присесть сбоку. Таким образом, он оказался прямо между Уиш и Серым Костюмом на телефоне. Босх поставил чашку с кофе на стол и с ходу понял, что Серый Костюм только притворяется, что разговаривает по телефону, хотя и повторяет каждую секунду: «Угу… угу…» или «Мм… э-э…». Уиш выдвинула ящик, достала оттуда пластиковую бутылку с водой и отлила немного в бумажный стаканчик.
– У нас было ограбление в ссудно-сберегательном банке в Санта-Монике, почти все наши на выезде, – пояснила она, заметив, как он обводит глазами пустую комнату. – А я отсюда осуществляла координацию. Вот почему вам пришлось подождать в приемной. Извините.
– Ничего страшного. Взяли его?
– Почему вы думаете, что это именно «он»?
Босх пожал плечами:
– Статистика.
– Что ж, вообще-то, их было двое: он и она. Да, мы их взяли. Вчерашнее ограбление в Реседе. Женщина вошла в банк и занималась делом непосредственно. Мужчина ждал с машиной. По десятому и четыреста пятому шоссе они добрались до международного аэропорта Лос-Анджелеса. Там оставили машину перед небоскребом на Юнайтед, поднялись по эскалатору на этаж для прибывающих, сели на пригородный автобус до аэровокзала Флайэвэй в Ван-Найсе, а затем на такси вернулись обратно. До Виниса. До тамошнего банка. По нашей просьбе всю дорогу за ними следовал вертолет полиции Лос-Анджелеса. Но те двое даже ни разу не посмотрели вверх. Когда женщина вошла во второй банк, мы поспешили ее взять, пока она еще стояла в очереди к кассиру. А его захватили на автопарковке. Оказалось, что она собиралась просто положить в банк добычу из первого банка. Так сказать, межбанковский перевод, только нетрадиционным способом. Видите, что за болваны действуют в этом бизнесе, детектив Босх? Итак, чем могу вам помочь?
– Можете называть меня Гарри.
– Но что при этом я должна для вас делать?
– Межведомственное сотрудничество, – ответил он. – Примерно как сегодня утром между вами и нашим вертолетом. – Босх отпил кофе и сказал: – Ваше имя указано в бюллетене, в разделе нераскрытых преступлений, на который я вчера наткнулся. Дело годичной давности, ограбление банка в деловой части города. Оно меня интересует. Я работаю в секции убийств в Голливудском от…
– Да, я знаю, – перебила его агент Уиш.
– …делении.
– Дежурный в приемной показал мне вашу карточку. Кстати, отдать вам ее обратно?
Это был дешевый выпад. Он увидел свою непрезентабельного вида визитку на ее чистеньком зеленом рабочем блокноте. Визитная карточка провалялась в его бумажнике не один месяц, уголки обтрепались и завернулись. Это была одна из стандартных карточек, которые их департамент выдавал своим детективам. На ней был вытиснен полицейский значок и телефон Голливудского отделения, но не было имени. Вы могли купить себе штемпельную подушечку, заказать печать и в начале каждой недели, сидя на своем рабочем месте, штамповать по паре десятков таких карточек со своим именем. Или могли просто ручкой написать свое имя на линеечке и поменьше раздавать их. Босх предпочел второе. Уже ничто из того, что делалось его родным ведомством, больше не могло поставить его в неловкое положение.
– Нет, можете оставить у себя. Кстати, а у вас есть аналогичная вещь?
Быстрым, нетерпеливым движением она открыла средний верхний ящик стола, взяла карточку с маленького подноса и выложила на стол возле локтя Босха. Он отхлебнул еще кофе и одновременно скосил глаза на кусочек картона. Буква «Э.» означала «Элинор».
– Ну вот, теперь вы знаете, кто я и откуда, – начал он. – А я кое-что знаю о вас. Например, то, что вы расследуете или расследовали прошлогоднее ограбление, при котором злоумышленники проникли в банк через подземный ход. Подкоп под Уэстлендский национальный банк.
Босх увидел, что при этих словах она оживилась, и ему даже показалось, что Серый Костюм тоже на миг затаил дыхание. Он закинул удочку в нужном месте.
– Ваше имя значится в нескольких бюллетенях. Я расследую убийство, которое, уверен, связано с вашим делом, и хотел бы знать… В двух словах: хотел бы знать, что у вас есть по этому делу… Могли бы мы поговорить о возможных подозреваемых? Может оказаться, что мы ищем одних и тех же людей. Думаю, мой клиент мог бы оказаться одним из ваших грабителей.
Некоторое время Уиш задумчиво молчала, поигрывая карандашом на своем блокноте. Обратным его концом она задумчиво гоняла по зеленому прямоугольнику визитную карточку Босха. Серый Костюм по-прежнему делал вид, что разговаривает по телефону. Гарри посмотрел на него, и их глаза на краткий миг встретились. Он кивнул, и Серый Костюм отвернулся. Босх догадался, что перед ним тот человек, чьи комментарии по делу приводились в газетных сообщениях. Специальный агент Джон Рурк.
– Вы могли бы придумать что-нибудь и получше, не правда ли, детектив Босх? – произнесла наконец Уиш. – Я имею в виду, что вы вот так запросто приходите сюда, размахиваете флагом сотрудничества и ждете, что я прямо сразу открою вам наши досье. – Она трижды постучала карандашом по столу и покачала головой, словно укоряя нашалившего ребенка. – Может быть, вы назовете имя? – сказала она. – Может, представите какое-то подтверждение той связи, о которой говорите? Обычно такого рода запросы мы пропускаем через все официальные инстанции. У нас есть специальные посредники, которые оценивают просьбы от других правоохранительных организаций поделиться нашими материалами и информацией. Вам это известно. Я думаю, лучше всего, если…
Босх вытащил из кармана сложенный бюллетень ФБР с фотоизображением браслета, полученным от страховой компании. Он развернул его и положил на зеленый журнал записей. Потом вынул из другого кармана поляроидный снимок, сделанный в ломбарде, и также бросил на стол.
– Уэстлендский национальный, – произнес он, постучав пальцем по бюллетеню. – Этот самый браслет полтора месяца назад был заложен в ломбард в центральной части города. А заложил его мой клиент. Сейчас он мертв.
Она не отрывала глаз от поляроидного снимка, и Босх подметил в них узнавание. Значит, ее в достаточной степени занимало это дело.
– Его имя Уильям Медоуз. Был найден вчера утром в трубе на Малхолланд-дэм.
Серый Костюм наконец стал сворачивать свой телефонный монолог:
– Большое спасибо за информацию. Я должен идти, мы сейчас завершаем дело об ограблении. Угу… Спасибо, тебе того же, пока.
Босх не смотрел на него. Он не спускал глаз с Уиш. Ему показалось, он уловил, что она хочет обменяться взглядами с Серым Костюмом. Она метнула взгляд в ту сторону, но затем быстро перевела его обратно на фото. Что-то здесь было не так, и Босх решил пока не болтать лишнего.
– Давайте кроме шуток, агент Уиш. Как я понимаю, вашей группе так и не удалось обнаружить ни единой украденной вещи: ни акции, ни монеты, ни ювелирного изделия, ни золотого браслета с нефритом. У вас нет ничего. Так что бросьте вы эту туфту насчет инстанций и посредников. Я хочу сказать, так мне это видится. Мой парень сдает этот браслет в ломбард, потом оказывается мертвым. Почему? У нас здесь имеются две параллельные линии расследования, вам не кажется? А более вероятно, что это одно и то же расследование.
Его слова не возымели никакого действия.
– Мой покойник либо получил этот браслет от ваших преступников, либо украл у них. Либо, что тоже вероятно, сам был одним из них. Могло быть так, что браслету еще не приспело время объявиться. Больше ведь ничего не объявилось. А этот человек нарушил договоренность и заложил вещь. Поэтому те его прикончили, а потом вломились в ломбард и похитили браслет снова. Не важно, по какой причине. Вот и выходит, что мы ищем одних и тех же людей. И мне нужна ориентировка, с чего начать.
Некоторое время она молчала, но Босх уловил, что в ней зреет какое-то решение. На этот раз он ждал, когда она его выложит.
– Расскажите мне об этом умершем, – сказала она наконец.
Он рассказал. Про анонимный звонок. Про тело. Про квартиру, которая была кем-то ранее обыскана. О спрятанной за фотографией квитанции. А затем – о своем визите в ломбард, где обнаружилось, что браслет украден. Босх умолчал о том, что прежде знал Медоуза.
– Что-нибудь еще было украдено из ломбарда или только этот браслет? – спросила Уиш, когда он закончил.
– Конечно было, да. Но только для прикрытия. Истинной целью был именно браслет. Как мне кажется, Медоуза и убили из-за этого браслета. Его пытали, прежде чем убить, потому что хотели узнать, куда он его дел. Они узнали, что хотели, убили его, потом пошли и забрали драгоценность из ломбарда. Не возражаете, если я закурю?
– Возражаю. Что может быть такого важного в одном браслете? Этот браслет только капля в море из всего того, что было украдено, но так и не проявилось.
Босх уже думал над этим и не имел ответа.
– Я не знаю, – сказал он.
– Если его пытали, как вы говорите, почему же тогда вы нашли квитанцию? Почему им пришлось взламывать ломбард? Вы предполагаете, что он рассказал им, где находится браслет, но не отдал квитанцию?
Об этом Босх тоже думал.
– Я не знаю. Возможно, он знал, что его не оставят в живых. Поэтому открыл им только часть, а что-то утаил. Это был ключ для следствия. Утаил ломбардную расписку в качестве ключа.
Босх подумал о преступном сценарии. Впервые он начал складывать все воедино, когда перечитывал свои отпечатанные записи и отчеты. Он решил, что настала пора выложить еще одну карту.
– Я был знаком с Медоузом двадцать лет назад.
– Вы знали жертву, детектив Босх? – Она возвысила голос, и в нем слышалось обвинение. – Почему же вы не сказали об этом сразу же, когда пришли сюда? С каких это пор Управление полиции Лос-Анджелеса позволяет своим детективам заниматься расследованием смертей своих друзей?
– Я не сказал, что он мой друг. Я сказал, что знал его. Двадцать лет назад. И я не просил, чтобы мне поручали это дело. Просто наступила моя очередь выезжать на место преступления. Звонок поступил в мое дежурство. Это было просто…
Ему не хотелось произносить слово «совпадение».
– Все это очень интересно, – сказала Уиш. – Но одновременно идет вразрез со всеми нормами и правилами. Мы… я не уверена, что мы сможем вам помочь. Я думаю…
– Послушайте, когда я его знал, он состоял в армии США. Первый пехотный полк во Вьетнаме. Хорошо? Мы оба там были. Он был так называемой туннельной крысой… Вам известно, что это такое?.. Я тоже был таким.
Уиш ничего не ответила. Она опять смотрела на браслет. Босх совершенно позабыл о Сером Костюме.
– У вьетнамцев были под селениями подземные ходы, – сказал Босх. – Некоторым было по сто лет. Эти ходы вели от хижины к хижине, от деревни к деревне, от одних джунглей к другим. Они проходили под некоторыми из наших военных лагерей, повсюду. И нашей задачей – задачей туннельных солдат – было спускаться в эти лабиринты. Это была совершенно особая, подземная война.
Босх вдруг осознал, что, помимо психиатра и группы психологического тренинга при Министерстве по делам ветеранов в Сепульведе, он никогда никому не рассказывал о подземных туннелях и о своей войне.
– А Медоуз, он был очень хорош в своем деле. Он мог спускаться сколько угодно раз в эту черноту только с одним фонариком и пистолетом сорок пятого калибра – да, он это делал. Когда мы ходили в эти туннели, порой это занимало часы, бывало даже – дни. А Медоуз… он был единственным из всех, кого я знал, кто не боялся спускаться под землю. Его скорее пугала жизнь на земле.
Она ничего не сказала. Босх бросил взгляд на Серый Костюм, который теперь писал что-то в желтом блокноте – Босху было не видно, что именно. Он услышал, как кто-то докладывает по громкой связи, что транспортирует двоих задержанных в городскую тюрьму.
– Таким образом, сегодня, через двадцать лет, у вас имеется крупное ограбление банка, совершенное через подземный ход, а у меня – мертвый спец по туннелям. И у него обнаружена драгоценность, похищенная во время вашего ограбления. – Босх пошарил в кармане в поисках сигарет, потом вспомнил, что она запретила ему курить. – Нам надо начинать работать над этим делом вместе. И как можно скорее.
По ее лицу Гарри понял, что его тирада не подействовала. Он допил остатки кофе и приготовился встать и уйти. Он слышал, как Серый Костюм снова поднимает трубку и набирает номер на кнопочном телефоне. Сейчас Босх больше не смотрел на Уиш. Вместо этого он неловко уставился на сахарный осадок в чашке. Он терпеть не мог сахар в кофе.
– Детектив Босх, – начала Уиш, – мне жаль, что вам пришлось так долго прождать сегодня в холле. Мне жаль, что этот ваш однополчанин, Медоуз, мертв. Пусть даже вы были знакомы двадцать лет назад, я все равно сожалею. Я сожалею по поводу того, что вам пришлось пережить вместе… Но я также сожалею, что ничем не могу помочь вам на данный момент. Мне придется действовать согласно принятой процедуре и поговорить сначала с моим начальством. Я свяжусь с вами. При первой возможности. Это все, что я сейчас могу для вас сделать.
Босх бросил пластиковую чашку в мусорную корзину рядом с письменным столом и протянул руку за поляроидным снимком и страницей из бюллетеня.
– Не могли бы вы оставить фото? – спросила агент Уиш. – Мне нужно показать его моему начальнику.
Но Босх забрал снимок. Он встал, шагнул к столу Серого Костюма и несколько секунд подержал снимок у мужчины перед носом.
– Он его увидел, – бросил Гарри через плечо, направляясь к выходу из офиса.
Заместитель начальника управления Ирвин Ирвинг сидел за письменным столом, сжимая и разжимая зубы, играя желваками, которые при этом делались похожими на твердые резиновые шарики. Он был взбудоражен. Впрочем, это сжимание и скрежетание было его привычным занятием – будь он во взбудораженном или, напротив, в тихом, созерцательном настроении. В результате челюстная мускулатура сделалась наиболее ярко выраженной чертой его лица. Если посмотреть анфас, то контур челюсти Ирвинга в ширину заходил дальше линии ушей, которые плотно прилегали к его гладко выбритому черепу, формой при этом напоминая крылья. Все вместе придавало Ирвингу жутковатый, если не противоестественный вид летящей челюсти, которая вдобавок своими мощными коренными зубами может дробить камни. И Ирвинг делал все, что было в его силах, дабы усилить этот образ хищного бродячего пса, который может вонзить зубы в плечо или в ногу и выдрать кусок мяса величиной с футбольный мяч. Потому что этот имидж помогал Ирвину Ирвингу преодолевать единственную помеху в своей карьере лос-анджелесского полицейского – его дурацкое имя и способствовал продвижению к давно намеченной цели: кабинету начальника управления на шестом этаже. Так что Ирвинг попустительствовал своей эксцентричной привычке, несмотря на то что каждые полтора года приходилось выкладывать две тысячи долларов за новый комплект зубных имплантатов.
Заместитель начальника потуже затянул на шее галстук и провел рукой по своему сияющему черепу. Потом дотянулся до зуммера селектора. Хотя после этого он мог легко нажать кнопку громкоговорителя и пролаять команду, однако дождался ответа своего нового адъютанта. Это была еще одна из его привычек.
– Да, шеф?
Ирвингу нравилось это слышать. Он улыбнулся, потом наклонился вперед, пока его внушительная челюсть не оказалась от селекторного громкоговорителя на расстоянии двух дюймов. Он был из тех, кто не доверяет технике.
– Мэри, принесите мне личное дело Гарри Босха. Оно должно быть в активах. – Он проговорил по буквам имя и фамилию.
– Сию минуту, шеф.
Ирвинг откинулся на спинку, улыбнулся сквозь стиснутые зубы, но потом почувствовал какую-то несообразность и подумал, что, пожалуй, регулировка несколько сбита. Он провел языком по заднему нижнему коренному зубу слева, выискивая на его гладкой поверхности дефект – быть может, небольшую трещинку. Ничего не обнаружив, открыл ящик стола и вытащил оттуда маленькое зеркало. Открыл рот и вгляделся в задние зубы. Потом убрал зеркальце обратно, вынул бледно-голубой блокнот и записал памятку позвонить дантисту, договориться насчет профилактического осмотра. Он задвинул ящик обратно и вспомнил, как он однажды, обедая с членом муниципального совета из Вест-Сайда, резко надкусил печенье с афоризмом на счастье. Нижний задний коренной зуб с правой стороны треснул от черствой выпечки. Хищный бродячий пес предпочел проглотить обломки развалившегося зуба, чем обнаружить свою слабость перед членом совета, чья поддержка ему может однажды очень пригодиться. Дело в том, что во время трапезы он обратил внимание члена муниципального совета на тот факт, что племянник указанного чиновника, работающий водителем в Управлении полиции Лос-Анджелеса, является скрытым гомосексуалистом. Ирвинг упомянул, что он делает все, что в его силах, дабы защитить этого племянника и предотвратить его разоблачение. УПЛА же, объяснил Ирвинг, преисполнено ненависти к голубым не меньше, чем какая-нибудь церковь в Небраске, и если хоть слово просочится в рядовой и сержантский состав, то человек может распрощаться со всякой надеждой на повышение. Кроме того, будет подвергаться грубым притеснениям со стороны прочих традиционно ориентированных служащих. Не было нужды упоминать о неминуемых последствиях публичного скандала. Даже в либеральном Вест-Сайде это не будет способствовать члену муниципального совета в его устремлениях сделаться мэром.
Ирвинг все еще улыбался при этом воспоминании, когда в дверь постучали и в кабинет вошла офицер Мэри Гроссо с дюймовой толщины папкой в руке. Она положила ее на письменный стол Ирвинга со стеклянной столешницей. На его сверкающей поверхности больше не было ничего, даже телефона.
– Вы были правы, шеф. Оно все еще находилось в активах.
Заместитель начальника, ответственный за службу внутренних расследований, подался вперед и сказал:
– Да, я уверен, что не отдавал распоряжения перевести его в архивы, потому что у меня было чувство, что мы еще не получили полного представления о последнем периоде деятельности детектива Босха. Дайте взглянуть… я думаю, этим займутся… Льюис и Кларк. – Он раскрыл папку и прочитал запись условными знаками на внутренней стороне корочек. – Да, Мэри, попросите ко мне Льюиса и Кларка.
– Шеф, я видела их в отделе. Они готовились к заседанию КП. Я не могу сказать точно, по какому делу.
– Что ж, Мэри, им придется отменить Комиссию по правам, и, пожалуйста, не объясняйтесь со мной этими сокращениями. Я обстоятельный, педантичный полицейский. Я не люблю срезать пути. Вам придется это запомнить. А теперь эти Льюис и Кларк… я хочу, чтобы они отложили слушания и предстали передо мной незамедлительно.
Он напряг свои челюстные мышцы; твердые и упругие, они напоминали теннисные мячи в натуральную величину. Гроссо пулей выскочила из кабинета. Ирвинг расслабился и стал листать дело, заново знакомясь с Гарри Босхом. Он отметил военный послужной список Босха и его быстрое продвижение по службе в полицейском департаменте. За восемь лет – от патрульного полицейского до детектива, а затем – до следователя элитного отдела ограблений и убийств. Потом, после взлета, падение: прошлогодний административный перевод из отдела убийств и ограблений детективом в Голливудский участок. Жаль, что не уволили, сокрушался Ирвинг, изучая пункты карьеры Босха в хронологическом порядке.
Покончив с послужным списком, Ирвинг просмотрел экспертный отчет, касающийся психологического портрета Босха. Экспертная оценка была произведена в прошлом году и имела целью вынести заключение, может ли данный полицейский быть допущен обратно к своим обязанностям после убийства невооруженного человека. Психолог полицейского ведомства писал следующее:
«За время своего военного и полицейского опыта, существенным образом подразумевающего упомянутое применение огнестрельного оружия по живым мишеням, субъект в сильной степени сделался бесчувственным к насилию. В продолжение всей жизни он изъясняется в терминах насилия, либо аспект насилия является неотъемлемой частью его повседневности. Таким образом, маловероятно, что все выявленное ранее будет действовать в качестве психологического сдерживания в том случае, если он снова будет помещен в обстоятельства, где ему придется действовать с беспощадностью ради защиты себя или других. Я уверен, что он вновь окажется способен действовать без промедления. Он окажется способен спустить курок. При этом внешне его разговор не выявляет никаких пагубных последствий от привычки стрелять по людям. Разве что явная удовлетворенность результатом происшествия – смертью подозреваемого – представляется неуместной».
Ирвинг закрыл папку и постучал по ней ухоженным ногтем. Затем приподнял пальцами со стеклянной крышки своего письменного стола длинный темно-русый волос – офицера Мэри Гроссо, должно быть, – и выбросил в стоявшую рядом мусорную корзину. Гарри Босх – это проблема, подумал он. Да, он хороший коп, хороший сыщик… В сущности, Ирвинг завистливо восхищался его успехами в расследовании убийств, в частности его умением обезвреживать серийных душегубов. Но по своему длительному опыту замначальника департамента Ирвинг знал: чужаки плохо приживаются в этой системе. Гарри Босх чужак и навсегда им останется. Он не часть семьи УПЛА. А сейчас в поле зрения Ирвинга попало самое скверное. Босх не только находился вне семьи, но, похоже, оказался вовлечен в некие действия, которые могут прямо навредить семье, поставить ее в неловкое положение. Ирвинг решил, что надо действовать уверенно и без проволочек. Он крутанулся на стуле и посмотрел в окно, на здание мэрии по ту сторону Лос-Анджелес-стрит. Затем его взгляд, как всегда, обратился к мраморному фонтану перед Паркер-центром. Это был мемориал в честь полицейских, погибших на боевом посту. Вот она, семья, подумал он. Вот она, честь семьи. Он стиснул зубы – мощно, веско, торжествующе! Именно в этот момент дверь отворилась.
В кабинет широким, уверенным шагом вошли и предстали перед лицом начальства детективы Пирс Льюис и Дон Кларк. Ни один не произнес ни слова. Они могли бы сойти за братьев. У обоих были коротко подстриженные каштановые волосы, неуклюжие туловища тяжелоатлетов с мощными руками. Оба одеты в консервативные серые костюмы: Льюис – в тонкую угольно-черную полоску, Кларк – в красно-коричневую. Оба скроены широкими и приземистыми – для лучшего перемещения тела в пространстве. Тело у каждого было слегка наклонено вперед, как если бы они вброд пробирались через воду, принимая на себя удары прибойной волны на манер волнорезов.
– Господа, – обратился к ним Ирвинг, – у нас проблема, причем первоочередная, с одним полицейским, который прежде уже переступал порог нашего отдела. Это тот полицейский, с которым вам двоим уже доводилось, не без успеха, работать.
Льюис и Кларк переглянулись, и Кларк позволил себе маленькую, быструю ухмылку. Он не мог догадаться, о ком шла речь, но любил охоту на закоренелых штрафников. Они были такими безнадежно-отчаянными.
– Речь идет о Гарри Босхе, – уточнил Ирвинг. Он подождал несколько мгновений, чтобы это имя хорошенько уложилось в их головах, а затем сказал: – Вам придется предпринять небольшой рейд в Голливудское отделение. Я хочу немедленно возбудить против него служебное расследование. Истцом будет Федеральное бюро расследований.
– ФБР? – удивленно переспросил Льюис. – Что же он у них натворил?
Ирвинг сделал ему замечание за употребление аббревиатуры вместо полного наименования Бюро и велел присесть по другую сторону стола. Следующие десять минут он потратил на подробное изложение телефонного звонка, который получил несколько минут назад из ФБР.
– В Бюро говорят, что слишком уж много здесь совпадений, – заключил он. – Я с ними согласен. Он вполне может быть сам замешан, и Бюро хочет, чтобы его отстранили от дела Медоуза. В лучшем случае получается, что он в прошлом году вмешался, чтобы помочь своему бывшему товарищу избежать тюремного срока. А вполне возможно, и затем, чтобы тот мог совершить это ограбление. Было ли Босху заранее известно о готовящемся преступлении, или он только потом оказался вовлечен – этого я не знаю. Но нам предстоит выяснить, что сейчас замышляет детектив Босх.
Здесь Ирвинг опять сделал паузу, чтобы довести свою мысль до сознания слушателей, и с особой силой сжал челюсти. Льюис и Кларк имели достаточную выучку, чтобы его не перебивать. Затем Ирвинг продолжил:
– Эти обстоятельства открывают перед нашим департаментом возможность осуществить в отношении Босха то, что не удалось полностью осуществить прежде. А именно – удалить его. Вы будете докладывать непосредственно мне. Да, и еще: я хочу, чтобы копии ваших ежедневных отчетов передавались непосредственному начальнику Босха лейтенанту Паундзу. Негласно. Но я от вас жду не только письменных отчетов. Я требую, чтобы вы, кроме этого, дважды в день отчитывались передо мной по телефону, утром и вечером.
– Мы сейчас же приступаем, – сказал Льюис, поднимаясь со стула.
– Дерзайте, джентльмены, но будьте осторожны, – наставлял Ирвинг. – Детектив Гарри Босх уже больше не является той знаменитостью, что был прежде, но тем не менее не дайте ему сорваться с крючка.
Босх спускался на лифте с семнадцатого этажа Федерал-билдинг. Растерянность оттого, что агент Уиш так бесцеремонно от него избавилась, сменилась злостью и разочарованием. Они ощущались как некий упругий ком у него в груди. В лифте он был один, поэтому, когда запищал пейджер на поясе, Гарри, вместо того чтобы его отключить, позволил ему отзвонить положенные двадцать секунд. На смену гневу и обиде пришла решимость. Выйдя из кабины, он посмотрел на номер телефона, высветившийся на цифровом дисплее. Перед ним стояло число 818 – код Долины, но сам номер он не узнал. Детектив подошел к группе платных телефонов во внутреннем дворе здания и набрал нужные цифры. «Девяносто центов», – произнес электронный голос. К счастью, у него нашлась мелочь. Босх опустил монеты в щель, и через полгудка трубку снял Джерри Эдгар.
– Гарри, – начал он с ходу, пренебрегая приветствием, – я еще здесь, в Министерстве по делам ветеранов, и толкусь без толку, дружище. У них нет никаких материалов на Медоуза. Сначала сказали, что мне надо обращаться прямо в Вашингтон или принести ордер. Я сказал им, что знаю о существовании досье – понимаешь, на основании того, что ты мне рассказал. Я говорю: «Ладно, хорошо, я поеду за ордером, но не могли бы вы просто посмотреть и удостовериться, что эта папка существует?» И вот они поискали некоторое время и наконец приходят и говорят: да, файл у них был, но теперь его нет. Сказать тебе, кто в прошлом году явился с судебным постановлением и забрал его?
– ФБР.
– Похоже, ты лучше меня все знаешь.
– Я тоже не на хвосте просиживал. Они сказали, когда именно Бюро его забрало и зачем?
– Им не объяснили зачем. Просто пришел агент ФБР с ордером и забрал. Оформил получение в сентябре и с тех пор так и не вернул. Не объяснял никаких причин. Хреновы федералы не обязаны это делать.
Некоторое время Босх молчал, обдумывая информацию. Значит, они там всю дорогу были в курсе. Уиш знала и о Медоузе, и о туннелях, и обо всем прочем, что он ей толковал. Все это был просто спектакль.
– Гарри, ты меня слышишь?
– Да. Послушай, они не показывали тебе копии бумаг о передаче или, может, знают имя агента ФБР?
– Нет, они не смогли найти подтверждение получения ордера, и никто не помнит имени агента. Только то, что это была женщина.
– Запиши номер телефонной будки, где я нахожусь. Вернись к ним в архив и спроси другое досье, просто проверь, там ли оно. Мое досье.
Он дал Эдгару телефонный номер платного таксофона и свои координаты, особенно тщательно проговаривая по буквам первое имя.
– Мать честная, это тебя так назвали? – подивился Эдгар. – А для краткости, значит, Гарри. Как твоей мамаше такое в голову пришло?
– У нее был сдвиг насчет художников пятнадцатого века. Подобрала имя к фамилии[14]. Давай сходи, проверь мой файл, потом перезвони мне. Я буду ждать.
– Да я даже не смогу это произнести, старина.
– Рифмуется с «анонимом».
– Ладно, я попробую. А ты где, кстати?
– В платном таксофоне, возле ФБР.
Босх повесил трубку прежде, чем его партнер успел спросить что-нибудь еще. Он зажег сигарету и привалился к стене будки, наблюдая, как маленькая группа людей вышагивает по кругу по длинной зеленой лужайке перед зданием. В руках они держали самодельные плакаты, выражающие протест против предложения поставить новые нефтяные вышки в заливе Санта-Моника. Гарри видел лозунги «Скажи нефти „нет“», «Неужели залив еще недостаточно загажен?», «Соединенные Штаты „Эксона“»[15] и тому подобные.
Он заметил на лужайке пару теленовостных бригад, которые снимали эту акцию на пленку. «Вот он, ключ», – подумал Босх. Внимание прессы. Появление на публике. Покуда телевизионщики будут толочься поблизости и показывать это в шестичасовых новостях, демонстрация будет иметь резонанс. Пусть даже в виде краткого упоминания по телевизору. Босх заметил, что того, кто, по всей видимости, являлся вожаком этой группы, интервьюирует перед телекамерой женщина, в которой он узнал репортершу с Четвертого канала. Лицо оратора тоже показалось ему знакомым, но он не мог сообразить, откуда его знает. Понаблюдав несколько минут, как мужчина непринужденно распинается перед камерой, Босх вспомнил его. Парень был телеактером, игравшим некогда пьяницу в популярной комедии положений, из которой Босх видел пару серий. Хотя мужик все так же походил на пьянчужку, продолжения сериала не было.
Прислонившись к будке, Босх курил уже вторую сигарету, и дневная жара начинала одолевать его, как вдруг, посмотрев на стеклянные двери здания, он увидел, что из них выходит агент Элинор Уиш. Взгляд ее был устремлен вниз, она рылась в сумочке и потому не заметила его. Быстро и не успев понять, зачем это делает, Босх юркнул за ряд таксофонов и, используя их в качестве прикрытия, стал перемещаться позади них, прячась, пока она проходила. Как выяснилось, в сумочке Уиш искала очки. Шагая мимо демонстрантов, она была уже в очках, впрочем не бросив в их сторону ни единого взгляда. По авеню Ветеранов она держала путь к бульвару Уилшир. Босх знал, что гараж федералов находится под зданием. Уиш шла в противоположном направлении. Значит, куда-то поблизости. Зазвонил телефон.
– Гарри, твой файл тоже у них. В ФБР, я имею в виду. Что происходит?
Голос Эдгара звучал взволнованно и настойчиво. Он не любил осложнений. Он не любил загадок. Он был на сто процентов из тех, кто работает только от звонка до звонка.
– Не знаю, что происходит, они мне не сообщают, – ответил Босх. – Поезжай в офис. Поговорим там. Если доберешься туда раньше меня, я хочу, чтобы ты связался со строителями подземки. Узнай в отделе кадров, работал ли у них Медоуз. Попытай также счастья с фамилией Филдз. А потом садись за оформление бумаг по убийству на телевидении. Как мы договорились. Доведи дело до конца. Встретимся на месте.
– Гарри, ты сказал, что знал этого парня, Медоуза. Может, стоит сообщить «шеф-повару», что здесь конфликт интересов и что лучше передать это дело в городской отдел убийств или кому-то еще из наших?
– Мы обсудим это позже. Ничего не делай и ни с кем не говори, пока я не приеду.
Босх дал отбой и зашагал к Уилширу. Он увидел, что Уиш уже повернула на восток, по направлению к Вествуд-Виллидж. Он сократил расстояние между ними, перешел на другую сторону улицы и двинулся следом. Он соблюдал осторожность, чтобы не подойти слишком близко, так чтобы в какой-нибудь магазинной витрине, куда она заглядывала, не возникло его отражение. Когда Уиш достигла бульвара Вествуд, то повернула к северу и, перейдя Уилшир, оказалась на той же стороне улицы, что и Босх. Он нырнул в вестибюль банка. Через несколько секунд он вышел обратно на тротуар – ее уже не было. Он посмотрел в обе стороны, а затем поспешил к углу и заметил ее в полуквартале впереди входящей в Вествуд-Виллидж.
Уиш замедлила шаг перед какой-то витриной, затем остановилась перед магазином спорттоваров. В витрине стояли женские манекены, одетые в спортивные шорты и рубашки цвета лайма. Прошлогодний писк моды. Уиш некоторое время взирала на эти наряды, затем двинулась прочь и не останавливалась, пока не оказалась в театральном районе. Там она свернула в «Стрэттонз».
Следуя по противоположной стороне улицы, Босх, не заглядывая внутрь, миновал ресторанчик и дошел до следующего угла. Он остановился перед «Брюн», под старым театральным шатром, и оглянулся. Она не выходила. Он подумал, нет ли в том заведении задней двери. Взглянул на часы. Было чуть рановато для ланча, но, возможно, она любила опережать толпу. Может, она любит есть в одиночестве. Гарри перешел дорогу и встал у противоположного угла, под навесом театра «Фокс». Отсюда открывался обзор через витрину ресторана «Стрэттонз», но ее не было видно. Он прошел через автостоянку перед рестораном и вошел в задний переулок. Он увидел с той стороны другую дверь, доступную для входа и выхода публики. Означало ли это, что она заметила его и воспользовалась рестораном, чтобы ускользнуть? Прошел уже немалый срок с тех пор, как Гарри в одиночку сидел у кого-то на хвосте, но ему показалось, что она его не заметила. Он прошел по этому переулку и вошел в заднюю дверь.
Элинор Уиш сидела одна за выгороженным столиком, в ряду таких же деревянных столиков-кабинок, что тянулись вдоль правой стены зала. Как и всякий осмотрительный коп, она сидела лицом к парадной двери, поэтому не заметила Босха, пока он тихонько не опустился на скамью напротив нее и не взял меню, которое она уже просмотрела и бросила на стол.
– Никогда здесь не бывал. Что, приличное место?
– Что это значит? – вопросила она с явным удивлением на лице.
– Не знаю, я подумал, может, вам нужна компания.
– Вы что, за мной следили? Вы следили за мной.
– Во всяком случае, я этого не скрываю. Знаете, вы допустили ошибку, там, в офисе. Вы были слишком хладнокровны. Вы переборщили с невозмутимостью. Я прихожу с единственной ниточкой, какая у вас появилась за девять месяцев, а вы заводите разговор о каких-то официальных инстанциях и прочей ерунде. Что-то здесь было не так, но я не мог сообразить, что именно. А теперь знаю.
– О чем вы? Впрочем, не имеет значения, мне это неинтересно.
Она сделала движение, чтобы встать и выскользнуть из кабинки, но Босх протянул руку через стол и твердой рукой сжал ее запястье. Ее кожа была теплой и влажной от быстрой ходьбы. Она застыла, обернулась и так сердито полыхнула на него взглядом своих карих глаз, что с помощью этого взгляда можно было, вероятно, выжечь его имя на надгробии.
– Пустите. – Судя по голосу, она еще владела собой, но чувствовалось, что еще немного – и сорвется.
Он отпустил.
– Не уходите. Прошу вас. – Она на миг замешкалась, и он не упустил момент. – Все в порядке. Я понимаю причины того, что произошло. Того холодного приема, который я встретил, – вообще всего. Я хочу сказать, что на самом деле вы проделали хорошую работу. Тут мне не в чем вас упрекнуть.
– Босх, послушайте… Я не понимаю, о чем вы. Я думаю…
– Я знаю, что вам уже было все известно о Медоузе, о туннелях, обо всей этой штуковине. Вы подняли его военное досье, подняли мое досье, вы, вероятно, подняли досье на каждую «туннельную крысу», которая выбралась оттуда живой. В деле ограбления Уэстлендского банка непременно должна была быть связь с тамошними туннелями.
Она посмотрела на него долгим взглядом и уже почти собралась заговорить, когда подошла официантка с карандашом и блокнотом.
– Пока один кофе, черный, и один стакан «Эвиана». Спасибо, – произнес Босх прежде, чем Уиш или официантка успели открыть рот.
Официантка удалилась, делая пометки в своем блокноте.
– А я думала, вы любитель сахара и сливок, – сказала Уиш.
– Только когда меня пытаются раскусить.
Тут ее глаза как будто смягчились, но лишь самую малость.
– Детектив Босх, послушайте, я не знаю, с чего вы решили, что вам что-то известно, но я не намерена обсуждать с вами уэстлендское дело. Именно так я и сказала вам в Бюро. Я не имею права этого делать. Извините, мне действительно жаль.
– Может, мне следовало обидеться за эту проверку, но я не обиделся. То был логичный шаг в вашем расследовании. Я бы сделал то же самое. Вы берете всех, кто соответствует данному профилю – профилю «туннельной крысы», – и просеиваете сквозь сито имеющихся улик.
– Вы не являетесь подозреваемым по делу, Босх, с вас довольно? Так что все в порядке, забудьте.
– Я знаю, что я не подозреваемый. – Он издал короткий принужденный смешок. – Я был временно отстранен от должности и отбывал этот вынужденный отпуск в Мексике, могу доказать. Но вы и так знаете. Поэтому в том, что касается меня, я плюну и забуду. Но мне нужно получить то, что у вас есть на Медоуза. Вы забрали его досье со всеми материалами еще в сентябре. Вы, очевидно, провели полную разработку Медоуза. Внешнее наблюдение… его связи, окружение, биография. Возможно даже – готов поспорить, – вы вызывали его к себе и допрашивали. Все это нужно мне сейчас, сегодня, а не через три-четыре недели, когда какие-нибудь инстанции поставят на этом какие-нибудь визы.
Вернулась официантка с кофе и водой. Уиш придвинула к себе стакан, но пить не стала.
– Детектив Босх, вы отстранены от дела. Я сожалею. Не мне следовало сообщать вам об этом. Но это так. Когда вернетесь к себе в офис, то узнаете. После вашего ухода мы сделали один звонок.
Босх держал чашку обеими руками, поставив локти на стол. Он осторожно поставил ее на блюдце на тот случай, если руки начнут дрожать.
– Что вы сделали? – переспросил он.
– Мне очень жаль, – сказала Элинор Уиш. – После вашего ухода Рурк… помните, тот человек, которому вы сунули под нос фотографию? Так вот, он позвонил по номеру, который был написан на вашей карточке, и поговорил с лейтенантом Паундзом. Он рассказал о вашем сегодняшнем визите и высказал предположение, что налицо конфликт интересов, поскольку вы расследуете смерть своего бывшего друга. Он и еще кое-что прибавил и…
– Что именно?
– Послушайте, Босх, я многое о вас знаю. Я признаю, что мы подняли на вас материалы, мы вас проверяли. Черт, для этого нам даже не требовалось ваше досье – достаточно было почитать тогдашние газеты. О том вашем деле Кукольника. Так что я хорошо понимаю, чего вы уже натерпелись от людей, проводивших внутреннее расследование. Нам не стоило так поступать, но то было решение Рурка. Он…
– Что он еще им сказал?
– Он сказал правду. Сказал, что в ходе расследования всплыли оба имени: ваше и Медоуза. Сказал, что вы знали друг друга. И попросил, чтобы вас отстранили от дела. Так что все это теперь не имеет значения.
Босх смотрел в сторону, за перегородку кабинки.
– Я хочу услышать от вас ответ, – сказал он. – Я подозреваемый?
– Нет. По крайней мере, вы им не были, пока не явились к нам сегодня утром. А теперь уже не знаю. Я стараюсь быть откровенной. Попытайтесь взглянуть на дело с нашей точки зрения. Некий человек, к которому мы приглядывались в прошлом году, приходит к нам и заявляет, что он расследует убийство другого человека, к которому мы приглядывались еще пристальнее. И этот первый говорит: «Дайте мне ваши материалы».
Ей не было никакой выгоды так много ему рассказывать. Он понимал это и понимал, что она, видимо, сознательно ставила себя в трудное положение, вообще рассказывая что-либо. Несмотря на все дерьмо, в которое он угодил или был кем-то впихнут, Гарри Босх начинал проникаться симпатией к холодной, неуступчивой, трудной в общении Элинор Уиш.
– Если вы не хотите говорить о Медоузе, скажите кое-что обо мне самом. Вы сказали, что сначала ко мне приглядывались, а потом оставили в покое. Каким образом вы сняли с меня подозрения? Вы ездили в Мексику?
– Это и другое. – Она некоторое время смотрела на него, прежде чем продолжить. – Вас довольно быстро реабилитировали. Поначалу мы, конечно, заволновались. Я имею в виду, мы просматривали досье людей, имевших туннельный опыт во Вьетнаме, и вдруг там оказывается знаменитый Гарри Босх, детектив-суперзвезда, по следственным делам которого написана пара книжек, снят сериал. И этот парень, чьим именем полнились все газеты, вдруг оказывается в центре скандала. После месяца внутренних расследований его звезда рассыпается вдребезги и из элитного отдела ограблений и убийств его переводят… – Она осеклась.
– На помойку, – докончил он за нее.
Она уставилась в стакан и продолжила:
– Поэтому Рурк тотчас начал строить умозаключения: а что, если вы именно так провели этот вынужденный отпуск – роя подкоп в банк? Из героев – в мерзавцы. Такой вот способ вновь заявить о себе… нечто безумное, вроде этого. Но когда мы стали изучать вашу подноготную и нынешние обстоятельства, то узнали, что этот месяц вы провели в Мексике. Мы отправили одного из своих людей в Энсеньяду проверить. Вы оказались чисты. Одновременно в Министерстве по делам ветеранов мы затребовали ваши медицинские документы… О, так это вы там сегодня наводили справки, не правда ли? – Босх кивнул. Она продолжила: – Ну так вот, в тамошних медицинских картах были отчеты психиатра… Простите. Это звучит таким грубым вторжением в частную жизнь.
– Я хочу это знать.
– Терапия для переживающих посттравматический синдром. Я хочу сказать, что функционально вы вполне соответствуете. Но у вас порой случаются проявления посттравматического стресса в форме бессонницы и некоторых других вещей – клаустрофобии, например. Однажды врач даже написал, что вы никогда больше не сможете спуститься под землю. Так или иначе, мы подвергли ваши личностные характеристики проверке в нашей лаборатории поведенческой психологии при Академии ФБР в Куантико. Они списали вас со счетов как подозреваемого. Сказали: невероятно, чтобы вы перешли черту ради финансовой выгоды.
Она помолчала, чтобы придать сказанному вес.
– Эти медицинские дела из Министерства ветеранов старые, – сказал Босх. – Вся эта история давнишняя. Я, конечно, не собираюсь сидеть здесь и представлять доводы, почему меня можно считать подозреваемым. Но те материалы старые. Я не обращался к психиатру – при клинике ветеранов или любому другому – уже пять лет. А что касается моей клаустрофобии и боязни труб и туннелей, то я только вчера залезал в одну такую, чтобы посмотреть на Медоуза. Как вы думаете, что бы написали об этом ваши психиатры из Куантико?
Гарри чувствовал, как его лицо краснеет от досады и смущения. Он знал, что наговорил много лишнего. Но чем больше старался сдерживаться, тем больше кровь устремлялась к лицу. Широкобедрая официантка выбрала именно этот момент, чтобы вернуться и подать ему свежий кофе.
– Готовы сделать заказ? – спросила она.
– Нет, – ответила Уиш, не отрывая глаз от Босха. – Пока нет.
– Уважаемые, сейчас в обеденный перерыв сюда нагрянет толпа народу, и стол понадобится тем, кто голоден. Я зарабатываю на тех, кто ест, а не на тех, кто слишком зол, чтобы есть.
Она отошла, оставив Босха с мыслью, что официантки, пожалуй, лучше разбираются в людях, чем большинство копов. Уиш сказала:
– Мне жаль, что все так получилось. Вам надо было позволить мне уйти сразу, как только я собралась.
Смущение Босха прошло, но гнев остался. Он уже больше не смотрел в сторону от стола. Он смотрел прямо на собеседницу.
– Вы думаете, что разобрались во мне по каким-то бумажкам из досье? Вы меня не знаете! Расскажите, что вы знаете!
– Я не знаю вас. Я знаю о вас, – ответила она. Она на миг умолкла, чтобы собраться с мыслями. – Вы институциональный человек, детектив Босх. Вся ваша жизнь связана с социальными институтами. Сначала приют, дома приемных родителей. Потом армия. Потом полиция. Вы никогда не выходили за пределы той или иной институциональной системы. Один ущербный социальный институт за другим. – Она отпила воды, как будто раздумывая, продолжать ли дальше. Потом продолжила: – Иероним Босх… Единственная вещь, которой вас снабдила мать, – это имя живописца, умершего пять с лишним веков назад. Но я могу себе представить, что перед реальной чертовщиной, выпавшей на вашу долю, та эксцентричная чепуха из причудливых видений, которую он писал, выглядит Диснейлендом. Ваша мать была одинока. Ей пришлось отдать вас в приют. Вы выросли в приемных семьях, интернатах. Вы сумели там не пропасть. Вы выжили во Вьетнаме и удержались в полицейском департаменте. Пока, по крайней мере. Но вы там чужой среди своих. Вы сумели продвинуться до городского отдела ограблений и убийств, но и там всегда были чужаком. Вы всегда все делали по-своему, и в конце концов вас за это выпихнули.
Она медленно допила стакан, по-видимому желая дать Босху возможность прервать ее рассуждения. Он этого не сделал.
– Для этого вам хватило всего одной ошибки, – снова заговорила она. – В прошлом году вы убили человека. Он сам был убийцей, но это не меняло дела. Согласно отчетам, вы решили, что он потянулся под подушку за пистолетом. Оказалось, что он потянулся за своим париком. Ситуация почти комическая, но служба внутренних расследований нашла свидетельницу, которая показала, будто упомянула заранее, что подозреваемый держал накладные волосы под подушкой. Поскольку она была уличной проституткой, достоверность ее показаний была под вопросом. Их оказалось недостаточно, чтобы совсем вышвырнуть вас с работы, но это стоило вам должности. Теперь вы работаете в Голливуде, в отделении, которое большинство людей в управлении называют помойкой.
Голос ее сделался тише и сошел на нет. Тирада ее изнурила. Босх ничего не отвечал, и наступило долгое молчание. Официантка курсировала мимо кабинки, но почла за лучшее не вмешиваться.
– Когда вернетесь обратно в офис, – проговорил он наконец, – попросите Рурка сделать еще один звонок. Он снял меня с дела, он может вернуть меня обратно.
– Я не могу этого сделать. Он не станет.
– Станет-станет, и скажите, что на это у него есть время только до завтра.
– А не то? Что вы можете поделать? Поймите… давайте смотреть правде в глаза. С вашим послужным списком вы к завтрашнему дню будете вообще временно отстранены. После разговора с Рурком Паундз, вероятно, сразу же позвонил в СВР, если только Рурк сам этого не сделал.
– Не имеет значения. Передайте Рурку: либо завтра утром я кое-что услышу, либо завтра же он прочтет в «Таймс» интересный материал. О том, как человек, подозреваемый в крупном преступлении – объект слежки ФБР, – был убит прямо у Бюро под носом, унеся с собой в могилу информацию о том, как было осуществлено нашумевшее подземное ограбление Уэстлендского банка. Возможно, не все факты будут точны или расставлены в правильном порядке, но они будут достаточно близки к истине. Что более важно, это будет качественный материал. И он поднимет волну до самого Вашингтона. Помимо того, что он станет шоком, он будет еще и хорошим предупреждением для тех, кто укокошил Медоуза. И тогда вам их уже никогда не найти. А за Рурком навсегда останется репутация человека, который их прошляпил.
Она смотрела на него, отстраненно качая головой, будто находилась где-то далеко.
– Не мне решать. Мне придется пойти к нему и передать ваши слова. Но будь решение за мной, я бы сказала, что вы блефуете. И открыто объявляю вам сейчас, что именно это посоветую ему сделать.
– Это не блеф. Вы же меня проверяли, сами знаете. Я отправлюсь в СМИ, и СМИ меня выслушают, и им это понравится. Пораскиньте мозгами. Вы обязаны сказать ему, что это не блеф. Мне нечего терять. А он ничего не потеряет, возвратив меня обратно.
Он встал и начал выбираться из-за стола. Потом остановился и бросил на стол пару долларовых бумажек.
– У вас есть мое досье. Вы знаете, где меня найти.
– Да, знаем, – кивнула она. Потом окликнула: – Эй, Босх!
Он обернулся.
– А та проститутка, она сказала правду? Насчет подушки.
– А разве они говорят что-то другое?
Босх припарковался на стоянке позади полицейского участка на Уилкокс-авеню и не бросал сигарету до тех пор, пока не подошел к задней двери. Раздавил бычок об асфальт и вошел внутрь, оставляя позади запах рвоты, доносившийся из зарешеченных окон с тыльной стороны участка, где находились камеры. В заднем коридоре, дожидаясь его, большими шагами прохаживался Джерри Эдгар.
– Гарри, нас срочно вызывает «шеф-повар».
– Угу, насчет чего?
– Я не знаю, но он каждые десять минут выскакивает из своего аквариума, высматривая тебя. Твои пейджер и рация выключены. А некоторое время назад я видел, как двое сильно прикинутых копов из СВР приехали из Паркер-центра и прямиком направились к нему.
Босх кивнул, не сказав, однако, своему напарнику ничего утешительного.
– Что происходит? – выпалил Эдгар. – Если мы влипли в историю, давай выкладывай, прежде чем мы туда пойдем. Это у тебя опыт в таких делах, а не у меня.
– Я сам точно не знаю, что происходит. Думаю, хотят отобрать у нас это расследование. По крайней мере, у меня. – Он произнес это небрежно, с полным равнодушием.
– Гарри, для того чтобы это сделать, не приглашают СВР. Что-то здесь неладно. Послушай, дружище, не знаю, что ты там натворил, но, надеюсь, ты не втянул в это дерьмо и меня? – Сказав это, Эдгар тут же сконфузился. – Извини, Гарри, я не то хотел сказать.
– Расслабься, пойдем узнаем, чего мужик от нас хочет.
Босх направился к помещению детективного отдела. Эдгар сказал, что пройдет через кабинет дежурного, а затем появится со стороны главного входа – так, чтобы не возникло впечатления, что они встретились и сговорились. Когда Босх добрался до своего рабочего места, первое, что он заметил, – это то, что синяя папка с делом Медоуза исчезла. Но он также заметил, что тот, кто забрал ее, упустил из виду лежавшую на ней кассету с записью телефонного звонка в службу спасения. Босх взял кассету и отправил в карман пиджака – как раз в тот момент, когда из-за стеклянной перегородки в передней части детективного отдела загремел голос «шеф-повара». Тот вопил только одно слово: «Босх!» Остальные детективы в комнате оглянулись. Босх поднялся и медленно двинулся по направлению к аквариуму – так называли кабинет лейтенанта Харви Паундза, «шеф-повара». Через стекло он увидел сидящие там же две спины в костюмах. Босх узнал в них двоих детективов из службы внутренних расследований, которые шерстили его по делу Кукольника. Легавых звали Льюис и Кларк.
Как раз когда Босх шагал к кабинету начальства, в помещение детективов через передний холл вошел Эдгар, и они зашли в аквариум вместе. Паундз с мрачным видом восседал за письменным столом. Люди из СВР даже не шелохнулись.
– Во-первых, никакого курения, Босх, понятно? – сказал Паундз. – Сказать по правде, все помещение провоняло, как пепельница. Мне даже нет нужды спрашивать, чья это работа.
Городская полиция объявила курение вне закона во всех помещениях общего пользования, к каковым относилось и помещение детективного отдела. Допускалось курение в отдельном кабинете, если это был твой кабинет или если его хозяин разрешал посетителям курить. Паундз был воинствующим борцом из новообращенных. Большинство из тридцати двух детективов, находившихся под его началом, дымили как паровозы. Когда «шеф-повара» не было поблизости, многие из них предпочитали пойти в его кабинет и там выкурить сигаретку – вместо того, чтобы выходить на стоянку, где была вероятность прозевать нужный звонок и где из окон вытрезвителя несло мочой и рвотой. Паундз взял привычку запирать кабинет даже на время коротких отлучек до расположенной в том же коридоре двери начальника. Однако любой сотрудник, знающий буквенный код, мог открыть дверь за три секунды. Лейтенант, возвращаясь, постоянно находил кабинет провонявшим. В его отсеке размерами десять на десять футов всегда стояло два вентилятора, а на письменном столе – баллончик освежителя воздуха «Глейд». Поскольку частота задымления пространства возросла с переводом Босха из Паркер-центра к голливудским детективам, Паундз был убежден, что Босх является главным нарушителем. И он был прав, но так ни разу и не застукал его на месте преступления.
– Так, значит, весь сыр-бор из-за этого? – спросил Босх. – Из-за курения в кабинете?
– Сядьте! – выпалил Паундз.
Босх поднял обе руки ладонями вверх, как бы показывая, что у него между пальцами не припрятано сигарет. Затем повернулся к парочке из СВР: