С минуту я попрыгал по клеточкам «классиков», сделав вид, что играю в эту девчачью игру с самого утра.
– Вот он! Вот он! Ах, ты!
Я обернулся, на меня налетела Ксюша и схватила за волосы:
– Отдавай!.. Говори, кто взял! Не выпущу!.. Я её, – Ксюша расплакалась, – двадцатый год ношу!
Я вырвался. Ксюша наскакивала на меня, а я отскакивал, пытаясь сообразить: в чём же дело?
Старики, забивавшие «козла», подбежали к нам с фишками в руках:
– Тихо! Тихо! Весь дом переполошите!
– Говори толком!
– Я её двадцатый год ношу! – плакала Ксюша, прислонясь к стене.
Мне её стало жалко, хотя я всё ещё ничего не понимал.
– Что двадцатый год? Кого вы носите?
– Хитрец проклятый! Чернобурку мою ношу. Вот что! А он подошёл давеча… «Подиктуй диктант», – говорит… Минут через пять смотрю, а лисы как не бывало. Я ж к ней, как к живой, привыкла. – Ксюша совсем разрыдалась. – Отвлекал нарочно!..
– Ну-ка, подойди! – сказал старик Мешков.
Я подошёл.
– Отдай лису!
– А вы докажите! – вызывающе заявил я.
– Какая наглость!
– Ты же подходил к ней. Мы сами видели! – возмутились старики.
– Отвлекал он меня… Точно отвлекал… – Ксюша высморкалась.
– Нет! Нет! – закричал я. – Я правда подиктовать просил. Честно – просил! Вы что? Я не вор!..
Тут я заметил, что из ниши вылез Гарик и, встав в стороне, ехидно наблюдает за происходящим.
– Дать ему как следует! Всё расскажет! – посоветовал кто-то с балкона.
Старики окружили меня. Я, заикаясь, сказал:
– Ребята!.. То есть… товарищи! Честное слово! Я… зачем мне лиса? Черно-бурая… и даже мёртвая?.. Что вы!
Один из них стал расстёгивать ремень, а старик Мешков возразил:
– Так не годится! Это будет необоснованная репрессия. Я такой подвергался в иные времена. Нужно разобраться.
Тогда старики подошли к Ксюше и стали её успокаивать:
– Не плачь. Лиса – не иголка.
– Вызовем участкового.
– В Голландии из музея украли картину Рубенса, и то нашли…
– А в Англии почтовый вагон с миллионами увезли…
– В Америке у певца сынишку угнали… Нашли же! А черно-бурую и подавно найдут!
Старики лучше всех во дворе знали, что творится на белом свете. Ксюша с интересом слушала и только охала.
Вокруг неё уже собралась толпа. Старики снова застучали фишками.
Я отошёл к подъезду, готовый в любую минуту смыться домой. Ко мне подошёл Гарик.
– Значит, лису можно, а клубнику нельзя? – сказал он. – И помалкивай!
Мне стало окончательно ясно, что́ это за человек, и я презрительно отвернулся от него.
А Ксюша уже немного успокоилась. Она с выражением рассказывала жильцам, как хитро я её отвлёк, а в этот момент «свистнули» лису, и что сделал это наверняка «тюремщик» Пашка, потому что он «как раз проходил мимо».