7. Несущий кровь и тьму
Идти в купальни Николас отказался, заявив, что его устроит ванная. Вообще-то вода сегодня подавалась плохо, но спорить Айден не стал и отправился в купальни сам.
Как оказалось, когда они открыты, массивные двери ярко освещались зачарованными лампами, так что Айден увидел вырезанные барельефы, изображавшие мифических харгарадских львов с человеческими головами.
Внутри оказалось многолюдно и шумно. Знакомых лиц с курса Конрада Айден не увидел, хотя были и студенты постарше, и много младших, а вот их курс уже вовсю обсуждал спарринг.
Похоже, Байрона побаивались, считая его, ну, слегка отбитым. Поэтому с любопытством наблюдали, как они с Николасом схлёстывались. Каждый раз это было волнительно и совершенно без каких-либо обозримых границ. Такое обожали.
Разговаривать с кем-либо Айден не стал, а к нему самому не лезли. Он понимал, что в нем видят прежде всего принца – а теперь ещё и наследного. Конрад тоже был таким, но он прошёл три года лицея, потом еще два года Академии, учился бок о бок с этими людьми. Айден был новеньким. И не только новеньким, но и тем, кто однажды встанет во главе империи, будет раздавать этим самым дворянским детям титулы – и наказания. К нему присматривались.
И опасались.
Это Айден заметил после ритуалистики. Он показал свои тени, выпустил магию, которая закончилась кровью Николаса. Никому не приходило в голову, что он это всё не контролировал. Все решили, он сделал специально.
Опасный принц с тенями, несущий с собой кровь и тьму.
Айден понимал, что со стороны выглядит нелюдимым и замкнутым. Конрад говорил, что это зачастую пугает людей, которые с ним не знакомы – то есть практически всех. В отличие от карих глаз братьев, у него были совсем тёмными, почти чёрными, под стать магии теней. Вместе с бледной кожей он сам казался посланцем Безликого. Тем, кто не задумываясь распластает магией и заберёт сначала кровь, взрезав ритуальным ножом, а потом и саму суть своей магией.
Учитывая, как плохо Айден контролировал тени, это было недалеко от правды. Даже в храме его побаивались и сторонились – потому что он отчуждён, он принц и его взгляд тёмен, как мрак пустоты под капюшоном Безликого.
Обычное суеверие, но даже жрецы делали защитные знаки при виде черноглазых людей.
Айден замечал взгляды украдкой, которые бросали другие студенты. Храмовый мальчик, наследный принц, о котором никто ничего толком не знает.
Они считали его монстром. И, возможно, были не так уж не правы.
Отплыв подальше, Айден повернулся к небольшой нише, куда заходили по одному. Под льющейся из жёлоба водой он смыл пот и – хотя бы частично – дурные мысли, и выбрался на плитки. Ему нравилось, как они холодили босые ноги, он любовался мозаиками, которые отличались от остальной Академии в чисто имперском стиле. Наверняка сюда позвали художников из южной Керавии, они славились своими инкрустациями. Да и растительные узоры с обилием лазури для них характерны.
Народу в купальне поуменьшилось, ещё предстояли занятия второй половины дня. Между колонн и над водой вилась лёгкая аура смерти чужих потерь, но Айден даже не обратил бы на неё внимания, если бы не начал прислушиваться к ощущениям специально. Многие студенты кого-то теряли и несли с собой эти отпечатки. Хотя никого с такой же сильной аурой, как у Милтона.
Переодевшись, Айден тоже поспешил обратно к комнатам за книгами к следующим занятиям.
Николас предпочитал запирать дверь, когда он или оба находились внутри, но сейчас Айден всего лишь отлучился в купальню, так что замок был открыт. В гостиной никого не было, и Айден вошёл в спальню.
Николас сидел на своей кровати без рубашки и пытался извернуться, чтобы намазать наливающийся синяк на лопатке. Вздрогнув, резко обернулся и посмотрел на Айдена так, будто тот застал его за чем-то неприличным.
– Стучаться не научили? – грубовато осведомился Николас.
Принцы не извиняются, даже если не правы.
– Мои манеры храмового мальчика. Я всегда жил один.
Николас простонал:
– Упаси Безликий знать о твоей маленькой каменной келье.
– Комната больше этой и со всеми удобствами.
– А вот теперь я начинаю завидовать.
Айден взял баночку с мазью от синяков и ушибов. Такая имелась в аптечном шкафу каждой комнаты и регулярно пополнялась. В храме Айден делал такие снадобья.
– Повернись, – проворчал Айден. – Сам не дотянешься.
– От синяков ещё никто не умирал.
– Мне нужно, чтобы ты был в форме на завтрашней ритуалистике. Я всё ещё не знаю, как мы будем её сдавать.
– Преимущественно молча. Я надеюсь.
Повернувшись спиной, Николас замер, и Айден видел, насколько напряжены его плечи. Николас не любил раздеваться при посторонних, и Айден почти ожидал увидеть шрамы или что-то ужасное. В храме был один служка, который стеснялся купаться в реке: у него на боку красовался отвратительный ожог от неудачных прыжков через костёр в детстве.
Кожа Николаса на спине была гладкой и белой с маленькими точками родинок, только на лопатке растекался синяк от удара Байрона да на правой руке тоже красовались многочисленные следы спарринга. Зачерпнув густой мази, пахнущей травами, Айден осторожно коснулся кожи кончиками пальцев, ощутив, как вздрогнул Николас и напрягся, словно его тыкали раскалённым прутом.
– Этот Байрон тот ещё придурок, – заметил Айден. – Хорошо, он не вызвал меня.
– Он бы тебя раскатал. Уж извини, но фехтуешь так себе.
– Ты не видел меня в спарринге.
– Я видел тебя на занятиях.
Синяк не выглядел слишком ужасно, Айден решил не усердствовать, раз Николасу не нравится. Вытер руку о приготовленную тряпку и завернул крышку.
– Услуга за услугу? – предложил Айден.
Он сам не знал, что на него нашло. Может, обычное любопытство. А может, он хотел узнать о своём соседе побольше. Учитывая, что тот уже в курсе самых страшных тайн Айдена.
Николас натянул рубаху и повернулся:
– М?
– Я рассказал тебе об ауре смерти вокруг Кристиана, как ты и хотел. Как насчёт того, чтобы рассказать кое-что взамен?
Айден был готов, что Николас опять ответит язвительно, но тот потёр затылок:
– Валяй.
– Ты даже в купальне не снимал рубаху. Почему? Я думал, ты что-то прячешь.
Взгляд Николаса казался скорее усталым, чем раздражённым, и ответил он честно:
– Ничего не прячу. Всего лишь чувствую себя неуютно. Небезопасно.
– Поэтому не пошёл в купальню?
– Нет. Потому что голова болит.
Айден счёл за лучшее не углубляться в расспросы. Он и так узнал гораздо больше, чем мог рассчитывать. И он понимал. Не совсем, но отчасти. Ему тоже не нравилась уязвимость.
Пока Айден собирал книги и переодевался в форму, попутно отправляя разбросанную соседскую одежду поближе к его шкафу, Николас что-то читал, то и дело массируя виски, потом вполголоса выругался и достал из аптечного шкафа обезболивающее зелье.
– Может, тебе к лекарю? – спросил Айден.
– Нет. У меня иногда бывает, что болит голова. Ещё вопросы или уже пойдёшь своими делами заниматься?
Когда Айден собирался выходить, Николас снова пробормотал ругательства, морщась от боли, и забрался в постель, накрывшись одеялом.
– Ты не собираешься на занятия?
– Нет, – буркнул Николас. – Что ты вообще пристал?
– Мы с тобой делим общее жилое пространство.
– Безликий, мне достался самый занудный в мире принц.
Покачав головой, Айден скрыл усмешку.
На завтра поставили ритуалистику и всего несколько других предметов, освободив оставшуюся часть дня, чтобы студенты занимались самостоятельно. Сегодня же после фехтования стояла ещё куча предметов. Прибавились занятия по искусству и литературе, которыми так славилась Обсидиановая академия: после того как отказались от чисто военного уклона, бывший в то время директор добавил предметов на свой вкус. Он был известным художником, наверняка некоторые масляные пейзажи в коридорах – его рук дело.
Айден видел их, пока шагал по галереям и анфиладам комнат, утопающих в тяжёлых тканях. Занятия по искусству проходили в другой части Академии, и здесь царила атмосфера лёгкой разболтанности и пахло сладковатым парфюмом – или скорее это были зелья из аудиторий алхимии.
Художественная мастерская располагалась сразу за длинной каменной галереей с арками окон, из которых открывался вид на осенний сад. Комната чем-то напоминала оранжерею: окна от пола до потолка, часть крыши тоже стеклянная. Рядом располагалась обсерватория, но блок занятий по практической астрономии стоял во втором полугодии.
Мольберты убрали в сторону, и молодая бойкая преподавательница не столько учила рисованию, сколько травила байки из жизни известных художников. Айден видел во дворце людей искусства, но принцам преподавали не так много, больший упор делался на историю, стратегию, политику.
Конрад не интересовался подобными вещами, даже после начала учёбы в Академии. А вот Роуэн сильно увлёкся искусством, нарушая планы родителей на то, что он займётся военной карьерой. Роуэну повезло, что он был младшим. Отец, конечно, злился, но мать заявила, что не одной политикой славятся принцы. А в империи давно пора развивать искусство.
Да уж, думал Айден. Его дед после смерти жены помешался на религии, он каждое утро начинал с молитвы Безликому. Бог смерти и без того всегда был главным в империи, но тогда его влияние ещё возросло. Остальные боги в тени его плаща, ведь что может быть сильнее смерти?
В других странах царили иные обычаи. В той же Керавии почитали богиню морей и океанов, потому что выход к морю позволял стране быть центром торговли. В Харгарадском каганате – богов войны и скотоводства. А на Новых территориях, не так давно присоединённых к империи, вообще верили в своих богов, и это считалось проблемой, которую в том числе решает Верховный жрец Безликого. Сейчас это древний старик Балор Ашкерел, старый друг деда, который рассчитывал, что средний принц станет его преемником.
Балора Айден любил. Тот хоть и крепко держал церковь Безликого, но в личном общении оставался приятным человеком. Айден сам решил сообщить ему, что уходит из храма и отправляется в Обсидиановую академию, боялся, тот разгневается. Но Балор не удивился:
– Однажды ты станешь императором. Роуэн хороший малый, но для этого совсем не подходит. Да и ты лучше меня знаешь, что жрец из тебя вышел бы так себе.
Балор усмехался, но потрепал Айдена по голове как по-прежнему пятилетнего. Похоже, Верховный жрец давно понял то, в чем Айден сам себе не признавался. В храме он оставаться не хотел, это не его место.
– Приглядись к людям в Академии, – посоветовал Балор. – Это ведь не только толпа взбалмошных дворянчиков и дворянок, которых ты друг от друга на балах не отличишь. Кто-то из них займёт важные места при дворе. Возможно, там ты найдёшь себе и генералов, и Верховного жреца, и советников.
Устроившись за мольбертом, как и другие ученики, Айден слушал рассказы о художниках, которых он не знал, и краем глаза посматривал на большие окна, по ту сторону которых расстилался сад. Рисовал Айден неплохо, хотя не особо любил это занятие. Углём пытался изобразить стены храма Безликого, в котором воспитывался. И вспоминал слова Балора.
А вот Лорена точно была на своём месте. Преподавательница её хвалила, та успела сделать аж несколько зарисовок, а остальные студенты, кажется, смирились с тем, что лучше всех здесь рисует именно она.
Сколько удивительных талантов таится в людях! Отмывая руки от угля и собирая вещи, чтобы перейти в аудиторию следующего занятия, Айден думал о том, как причудливо порой то, что кажется, и то, что есть на самом деле.
История искусства навевала скуку, возможно, из-за преподавательницы, которая зачитывала всё ужасно монотонным голосом и клонило в сон.
А вот литература Айдену нравилась. Он любил читать, в храме было неплохое собрание книг, к тому же можно было доехать до дворца и взять что-то из библиотеки.
Среди высоких полок и ароматов кожи и бумаги Айден наслаждался уютом. Иногда он читал прямо там, устроившись на пушистом ковре. Когда был маленьким, мать приводила туда его и братьев, она и научила читать. Позже, конечно, Айден не мог позволить себе надолго покидать храм.
Интересно, что было бы, соединись оба эти мира? Жертвенный обряд Безликому на том самом ковре перед молчаливыми полками. Дань не смерти, а познанию.
– Жаль, Николас пропускает, – заявила Лидия мимоходом, когда они выходили из поэтической аудитории. – Пусть на первом занятии ничего особенного, но ему нравятся стихи.
Это Айден уже понял. По бесконечным томам поэзии на столе соседа по комнате, по многочисленным листам бумаги, исписанным и скомканным, валявшимся тут и там.
При Байроне никто не обсуждал стычку, а тот ходил с невозмутимым выражением лица.
Когда пошли на обед, к Айдену прибился Милтон. С ними Айден и поделился мыслями. Неужели никто не удивлялся отсутствию Николаса? Даже вопросы не возникали.
– А, ну так все иногда прогуливают, – пожал плечами Милтон, кажется, с трудом удерживаясь, чтобы не припустить к столовой. – Николас тем более.
– Почему тем более?
Милтон растерялся:
– Ты же знаешь Николаса. Конечно, он может не явиться на занятия.
Во время обеда Милтон болтал без умолку, так что Айден кивал и старался вовремя поддакивать. Думал Айден о своём.
Николаса не считали надёжным человеком, скорее уж раздолбаем – и сам Николас активно поддерживал этот образ. Он его устраивал, позволяя, подобно Милтону, общаться со всеми, ходить по вечеринкам, но вряд ли кто-то действительно его знал.
Айден мог это понять. За все годы в храме у него сложилось сносное общение с другими служками: всех воспитывая одинаково, но его всё равно сторонились. А он и не жаждал с кем-то сближаться, у него были братья, которые понимали лучше других. Им с детства приходилось держаться вместе – из-за магии, из-за того, что они принцы.
Тени их силы окутывали их, отделяли от остального мира вязкой завесой. При взгляде на которую любой встречный отводил глаза. Иногда пугался.
Тем удивительнее было видеть, что Николас смотрел, не опуская головы. И видел Айдена за его тенями, за его статусом.
Хотя вроде бы это служкам должно было плевать, они посвящали жизнь Безликому богу. А Николас вырос среди аристократов, прекрасно осведомлённый об их интригах. Наверняка в своё время и сам отлично в них впишется.
Распрощавшись со словоохотливым Милтоном, Айден взял ещё одну порцию обеда и на подносе принёс её в комнату. Николас спал: занавесив окно в спальне и уткнувшись в сгиб локтя. Он зашевелился во сне, поморщился от боли, и Айден постарался тише оставить поднос на столе, но не будить.
Глянув на часы, Айден притворил дверь спальни, а потом и вовсе покинул комнаты. На первом этаже между барельефами из роз висело большое расписание всех курсов, заполненное аккуратным почерком. Чернильные буквы рассказывали, кто, где и когда из учеников бывает – или, по крайней мере, должен бывать.
Айден успел изучить его накануне и сейчас уверился в нужном времени. Невольно залюбовался тем, как всё оформлено: изящные завитки букв, нарисованные тушью орнаменты из ветвей и лоз, птички, черепа в коронах и анатомически верные сердца.
Увернувшись от младших лицеистов, которые отчаянно толкались в коридоре и буквально заполняли его собой, Айден прошёл по мягкому ковру мимо не горевших сейчас канделябров и масляного портрета лорда Маверика Мэддона, основателя Академии. Он взирал на всех со стены, зажатый меж двух лестниц, ведущих на второй этаж. Айден решил пройти галереями и выйти через один из вспомогательных выходов.
У курса Конрада сейчас верховая езда. Идеальный момент, чтобы наконец приблизиться к тому, ради чего Айден явился в Академию.
Он не знал, что будет после. Старался не думать о собственном изменившемся положении. Но даже занятия, на которые он ходил, – это всего лишь фон для его цели. Обрамление из садовых кустов вдоль его истинного пути.
Шагая по мягким коврам и каменным плитам, Айден представлял, как идёт к убийце. К тому, кто забрал жизнь принца – отнял у Айдена брата и друга. И теперь ритуальный нож хотелось всадить в горло вовсе не жертвенному бычку.
Безликий радуется всем. Убийцам. Праведникам. Он всех обнимет, пригреет – изопьёт до дна.
Тряхнув головой, Айден подумал, что занятия литературой плохо на него влияют. Лучше бы в библиотеку сходил и вернул миссис Фаррел книгу.
