День только занимался. Над перроном носилось гомонящее визгливое многоголосье, сотни ног мелькали туда и сюда – сталкиваясь, наступая друг на друга и исчезая.
Лаванда сошла с подножки вагона на ровно уложенную, но уже покоцанную плитку, неловко дёрнула за собой чемодан на колёсиках.
Город оглушил, и она остановилась было в растерянности, но толпа позади, кажется, была этим очень недовольна. Лаванда уловила ропот и поспешно двинулась вперёд. Наверно, тут всегда надо идти куда-то. Наверно, тут нельзя стоять на месте.
Её ещё покачивало после нескольких дней поездной тряски. От чемодана, похоже, отломалось одно колёсико, и он то и дело норовил завалиться набок. Лаванда упрямо не обращала на это внимания и, не поднимая глаз, шла вперёд. Удобнее всего было ориентироваться по жёлтой ограничительной линии по краю платформы: она была постоянна и не давала сбиться.
Вокруг толклись люди – люди, и люди, и люди. Так много людей. Обойти их было невозможно, но все они в итоге как-то огибали Лаванду сами и исчезали за спиной. Иногда от них долетали обрывки фраз – всё так же крикливо, а то и со злостью. Злости вообще было много. Она металась в воздухе между людьми и тоже не находила выхода. Впрочем, Лаванда не прислушивалась ни к ней, ни к отдельным словам.
Ещё одна тень выросла перед ней и почему-то не захотела сдвигаться и исчезать, как все остальные. Лаванда остановилась, упорно не поднимая взгляда, в надежде, что этому кому-то надоест и он освободит ей путь.
– Ну здравствуй, сестрёнка, – сказал сверху голос.
Лаванда подняла голову. Перед ней стоял высокий – намного выше её – молодой человек с тёмными щетинистыми волосами и странной безадресной насмешкой в чуть прищуренных глазах.
– А ты выросла, – добавил он.
Лаванда пригляделась, и смутно знакомые черты сложились наконец в единое целое: изумлённо она вспомнила, где раньше видела этого человека.
– Феликс!
Он улыбнулся и протянул ей руку:
– Добро пожаловать в Ринордийск.