Уже много времени прошло с тех пор, как Люси уехала из дому на ферму. Солнце давно село, наступила ночь, а она все не возвращалась. Ее отец и мать страшно беспокоились, стараясь придумать, что бы могло случиться с нею. Она не могла оставаться так долго на ферме. Не заблудилась ли она по дороге? Но это было почти невероятно. Полковник и его жена не знали, что делать. Управляющий плантацией, посланный к фермеру, успел вернуться, но по его расстроенному лицу видно было, что он привез дурные вести. Действительно, ему сказали там, что Люси выехала с фермы около половины четвертого, и с тех пор никто ее не видел. Очевидно, с ней случилось какое-нибудь несчастье. Но какое? Всего самого худшего можно было ожидать при подобных обстоятельствах. По распоряжению полковника десять человек, верхом на лошадях, бросились в разные стороны на поиски бедной девочки. С госпожой Курти сделался нервный припадок, после которого она почти лишилась чувств. Розыски продолжались около трех часов, но не привели ни к какому результату, как вдруг по слышался громкий лай.
– Это лает Добряк! – вскричал полковник. – Я узнаю его отрывистый лай. Он никогда не покидал моей дочери; что может значить этот лай?
– Наверное, он зовет нас на помощь! – сказал управляющий. – Ведь вы знаете, какой он умный. Откуда слышится лай?
– Звуки доносятся с той глухой тропинки, которую мы прозвали тропинкой краснокожих.
– Но моя дочь не рискнула бы поехать по этой запущенной и почти непроходимой дорожке.
– Эта тропинка сокращает дорогу, полковник. Во всяком случае, на этой тропинке происходит в данное время кое-что очень интересное для нас, и нам не мешало бы поехать по направлению к ней.
– Пожалуй, вы правы, боюсь только, что это окажется напрасной надеждой.
– Как знать! Ведь известно, что Добряк никогда не покинет мисс Люси.
– Это правда, собака верна ей, как тень. Так идем же скорее туда, раз она нас зовет. Вперед, друзья мои, вперед!
Пригнувшись к гривам лошадей, отряд верховых поскакал по направлению к тропинке краснокожих.
Несмотря на свое мужество и необыкновенную энергию, Черная Птица не в силах был дойти до дома плантатора, как ни близко было расстояние до него: он слишком много потерял крови и силы его истощились. Несколько раз он падал, и после этого ему стоило большого труда подняться на ноги. Два раза он даже терял сознание. Наконец, он не в силах уже был встать с земли и лежал неподвижно, не обнаруживая признаков жизни.
Тогда Люси пришла в полное отчаяние.
Она не решалась бросить несчастного дикаря, которому уже оказала столько услуг, и не знала, что ей делать. Ее силы тоже приходили к концу! Давно уже прошел тот час, когда она должна была вернуться домой, и она живо рисовала в своем воображении беспокойство родителей. В таком состоянии ее застала ночь; тогда ее отчаяние сделалось безграничным. Надо, однако, отдать справедливость Люси: в течении всех этих долгих часов, таких тяжелых и тревожных, ей ни разу не пришло в голову бросить раненого, которого она так счастливо спасла от смерти; напротив, мысль о нем только и поддерживала энергию ее доброго и великодушного сердца, для которого выше всего стоял долг. В то время как она ухаживала за несчастным, Добряк, который ни на шаг не отставал от своей госпожи, вдруг с громким лаем бросился вперед.
– В чем дело? – спросила себя Люси. – Уж не поехали ли искать меня? – И, бросив сострадательный взгляд на раненого, который все еще лежал без признаков жизни, она прибавила: – Какое это было бы счастье! Он был бы тогда спасен.
По обыкновению, она забывала о себе, думая только о других. Скоро раздался топот лошадей.
– Едут! – вскричала она, сжимая руки в волнении.
Отчаянный лай Добряка перешел в радостный визг.
– Это мой отец! – вскричала Люси. – Теперь он спасен! (Под ним она разумела индейца.)
Почти в тоже мгновение несколько всадников, вооруженных факелами, показались на тропинке.
– Папа! – крикнула Люси и бросилась к нему, заливаясь слезами. Полковник поднял дочь на руки и стал осыпать ее самыми страстными ласками.
– Злая девочка! – проговорил он, все еще покрывал ее лицо поцелуями. – Как ты встревожила меня и мать!
– О, я знаю это! Я сама была в отчаянии, что не могла вернуться вовремя.
– Как, не могла вернуться? Так тебя задержали против твоей воли?
– О нет, никто меня не задерживал! Но я не могла вернуться, хотя и хотела этого, простите меня!
И из ее хорошеньких глаз опять полились слезы.
– Ну не плачь же, моя Люси, осуши свои глазки. Я прощаю тебя, только ты расскажи мне все толком.
– Конечно, расскажу, папа! – ответила Люси, обнимая отца.
– Ну вот и отлично. А теперь нам надо скорей торопиться домой.
– О да, отец, я очень хочу поскорее обнять маму. Но я не могу его бросить. Несчастный! Что с ним тогда будет?
– С кем? О каком несчастном ты говоришь? Что все это значит?
– Это бедный раненый индеец, которого нашел Добряк в кустах еле живым и которому мне удалось, кажется, спасти жизнь.
– Что ты там болтаешь, малютка?
– Я говорю правду, папа!
– Ты спасла жизнь какому-то человеку?
– Насколько это было в моих силах.
– Где же он?
– Здесь, в кустах, где Добряк стоит, точно на часах.
– И ты говоришь, что это краснокожий?
– Да, это индейский вождь; он сказал мне, что его зовут Черная Птица.
– Он ранен?
– У него рана на груди. Когда я его нашла, он лежал в луже крови.
– И ты не испугалась?
– О да, испугалась, папа, и даже очень, но вспомнила, что вы мне говорили и чему всегда учили, и это придало мне мужества, так что я попробовала помочь ему.
– Это хорошо, очень хорошо, Люси! Ты поступила, как и следовало поступить, повинуясь голосу сердца и принципам гуманности: спасать человеческую жизнь – это великое и славное дело! Вместо того чтобы бранить тебя, я поздравляю тебя с твоим хорошим поступком.
– Так вы не сердитесь на меня за те огорчения, которые я вам причинила? – скромно спросила Люси.
– Бедная милая моя девочка! – сказал полковник, обнимая и прижимая дочь к своей груди. – Посмотрим же на твоего раненого.
– Вы сжалитесь над ним, не правда ли, хотя он только индеец? – спросила Люси дрожащим голосом.
– Все люди равны, когда они страдают, дитя мое! – ответил полковник. – Я сделаю все, чтобы твое доброе дело не осталось втуне.
– О, благодарю! – вскричала Люси с волнением.
Скоро они дошли до места, где лежал раненый. Черная Птица только начал приходить в сознание после глубокого обморока. Полковник сошел с лошади и подошел к индейцу, который делал усилия подняться с земли и сесть.
– Вы чувствуете себя лучше, вождь? – спросил приветливо полковник.
– Черной Птице хорошо! – ответил тот медленно гортанным голосом. – Лесной Шиповник вернул его к жизни! Без нее он через несколько часов отправился бы в лес, чтобы охотиться со своими предками в благословенных местах!
– Хорошо, вождь, и – с Божьей помощью – мы закончим, надеюсь то, что моя дочь так успешно начала. Вам нечего меня опасаться: в моих намерениях нет ничего дурного.
– Вы – отец Лесного Шиповника; разве я могу вас бояться? Отец такой дочери должен быть добрым! Пускай мой брат делает со мной что хочет; я вполне доверяю ему.
– И это доверие не будет обмануто, вождь; я велю перевести вас в свой дом, где за вами будет самый тщательный уход, какой только потребуется в вашем положении.
– Мой отец хорошо сказал, и Черная Птица благодарит его! Он не забудет этого.
По распоряжению полковника Леон Маркэ сейчас же устроил носилки, которые покрыли плащами и положили на них раненого, чтобы перенести его таким образом домой. Но, так как шествие с носилками могло двигаться только очень медленно и с большими предосторожностями, то полковник послал вперед человека к своей жене, чтобы успокоить ее, что Люси найдена, находится вне опасности и что она ее скоро увидит здоровой и невредимой. Эти добрые вести моментально вылечили госпожу Курти точно по волшебству, прекратив ее мучительное беспокойство; и ей захотелось пойти навстречу дочери, хотя бы только до подъемного моста, что она и исполнила. Здесь она ждала около трех четвертей часа, пока наконец не увидела вдали огоньки, мерцавшие среди ночной темноты: это был свет факелов. Затем она услышала топот лошадей, которые скакали галопом. Вскоре она различила еще неясные силуэты двух всадников; они ехали во главе отряда. Ее сердце забилось: это были ее муж и дочь. Тогда начались объятия и бесконечные поцелуи.
– Нехорошая девочка! – вскричала госпожа Курти, обнимая дочь, после того как первое волнение немного утихло.
– Милая Лаура! – сказал полковник. – Не брани дочь и не упрекай ее, а напротив – поздравь за то, что она воспользовалась уроками, которые мы ей давали, и так успешно применила их на практике.
– Что ты хочешь этим сказать? – вскричала она с удивлением. – Что сделала Люси?
– Великий и великодушный поступок, за который нельзя достаточно расхвалить ее! Вот там несут одного человека, индейского вождя, опасно раненного: он обязан жизнью нашей Люси. Это и было причиной, задержавшей ее в дороге и доставившей нам столько страха.
– Боже мой, неужели это возможно? Неужели Люси действительно сделала это?
– Посмотри, вот и сам раненый!
– О, дорогое дитя мое! – вскричала мать.
Черную Птицу уложили в постель в одной из комнат, предназначенных для гостей. Люси поместилась у его изголовья и с этой минуты исполняла обязанности сиделки все время, пока длилась его болезнь, которая затянулась надолго, потому что рана была из очень тяжелых. Наконец больной стал поправляться. Поговорка индейцев, что «неблагодарность есть порок белых, а благодарность – добродетель краснокожих», вполне оправдалась в данном случае. Черная Птица чувствовал живую признательность к полковнику и его жене за все заботы о нем, чувство же его к Люси переходило все границы чувств, внушенных благодарностью за благодеяние: это была не просто признательность, а какое-то обожание, доходящее до фанатизма, той, которой он обязан был спасением; и он без колебания и с радостью отдал бы за нее свою жизнь. Было еще одно существо, к которому индеец питал искреннюю привязанность, и это существо было не кто иной, как Добряк, который первый нашел его умирающим и привел к нему ту, которая спасла его.
Наконец, после четырех долгих месяцев страданий, Черная Птица окончательно выздоровел и к нему вернулись его прежние силы. Однажды рано утром, когда солнце еще только показалось на горизонте, он явился к полковнику и его жене, горячо поблагодарил их за все то, что они сделали для него, и выразил желание вернуться к своим. Полковник подарил ему на прощанье прекрасную степную лошадь, дал на дорогу пороху, пуль и провизии и ласково сказал:
– Мой брат, как свободный человек, может вернуться к своим; но этот дом будет всегда открыт для него, и, когда только он пожелает вернуться, ему будут всегда рады.
Тогда Черная Птица повернулся к Люси, которая стояла возле матери, склонился перед нею и, взяв ее руку, почтительно поднес ее к губам, а потом прижал к своему сердцу, проговорив взволнованно:
– В этом доме остается моя дочь, Лесной Шиповник!
С этими словами он оставил плантацию. После того он часто приходил дня на три или на четыре к полковнику, где его всегда встречали с удовольствием: но больше и искреннее всех радовалась его приходу Люси.
Рассказ госпожи Курти о знакомстве с Черной Птицей и хорошем поступке ее дочери, который мы только что передали, занял немало времени и очень заинтересовал Гранмезона, которому захотелось похвалить девочку; но Люси, вероятно подозревая об этом, нарочно не показывалась во время рассказа. После того как она долго разговаривала с Черной Птицей, она проводила его на половину расстояния выстрела от дома и довела до индейской хижины (калли), выстроенной совершенно так, как строит себе дома племя команчей, к которому принадлежал Черная Птица. Внутреннее устройство хижины вполне гармонировало с внешним видом, так что можно было легко перенестись мысленно в пустынные земли индейцев.
– Когда вождь будет приходить навещать своих друзей, – сказала Люси индейцу со своей милой улыбкой, – он будет жить в своем калли. Может быть, это сделает его посещения более частыми и продолжительными. Это я велела построить этот калли; нравится он вождю?
– У Лесного Шиповника – нежное и деликатное сердце! – ответил индеец с волнением. – Как может не нравиться то, что она делает? Черная Птица благодарит ее!
И он почтительно поцеловал ей руку, как это обыкновенно делал.
Этот калли, или простая хижина, был построен Леоном Маркэ, управляющим плантацией, по просьбе девочки и с позволения полковника.