В лабиринте Мюллер следил за всем происходящим на своих нечетких экранах. Он видел, как входят в лабиринт какие-то автоматы. Как их теряют, помногу и быстро, но каждая последующая волна проникает в лабиринт все глубже и глубже. Методом проб и ошибок роботы прошли уже зону H и значительную часть зоны G. Он был готов защищаться, если они дойдут до центральной зоны. А пока спокойно занимался своими повседневными делами в самом центре лабиринта.
По утрам он обычно думал о прошлом. Вспоминал иные миры, на которых ему довелось побывать, когда он сам был заметно моложе, планеты с более приятным, чем на Лемносе, климатом. Дружелюбных людей, которые то смотрели ему в глаза, то отворачивались, видел улыбки, слышал смех, ощущал дружественное пожатие рук, восхищался прекрасными фигурами женщин. Он был женат дважды. И первое, и второе супружество закончилось без скандалов, по истечении пристойного срока. Он много путешествовал, имел дело с королями и министрами. Теперь Мюллер почти ощущал запахи сотен планет, двигающихся по небу, как цепочка бусинок, нанизанных на шнурок. «Мы только маленькие лучинки, которые быстро гаснут», – думал он. Но, вспоминая это время, он полагал, что горел довольно ярким пламенем всю весну и лето своей жизни и вовсе не заслужил такую безрадостную осень.
Город-лабиринт по-своему заботился о нем. У него была крыша над головой, и даже не одна, а более тысячи квартир, потому что он время от времени переезжал из одного дома в другой, чтобы переменить обстановку. Все эти дома были пустыми коробками. Он устроил себе ложе из звериных шкур, выстлал его мехами, смастерил вполне приличное кресло из костей и шкур, связав их сухожилиями, а больше никакой мебели ему и не было нужно. Город давал ему воду. Зверей вокруг было столько, что, пока ему хватало сил выйти на улицу и поднять карабин, голод не угрожал. Самое необходимое он привез с собой с Земли. У него были три кубика с книгами и один с музыкальными записями. Этой духовной пищи ему хватит на всю оставшуюся жизнь. Не забыл он прихватить и сексатор. У него был диктофон, в который он иногда надиктовывал мемуары. Блокнот для рисования. Оружие. Детектор массы. Диагност с блоком регенерации лекарств. Этого для него было вполне достаточно.
Мюллер регулярно питался. Хорошо спал. Его не мучили никакие кошмары и угрызения совести. Он почти смирился со своей судьбой. И почти свыкся с горечью, разлившейся по его организму до того, как образовалась киста в том месте, из которого изливался яд.
В том, что с ним произошло, он не винил никого. Он сам спровоцировал это своей жаждой, своей ненасытностью. Он пытался поглотить вселенную, стремился к состоянию Бога, и тогда какая-то неведомая сила, господствующая над всем, сбросила его с высоты, швырнула и поломала его, и ему пришлось ползти в этот мертвый мир, искать убежища на всеми забытой планете, где его разбитую душу никто не будет трогать.
Много лет тому назад, когда ему было лишь восемнадцать лет, он лежал под звездами обнаженный с девушкой и хвастался своими безмерными амбициями. В двадцать пять он начал их реализовывать. К сорока годам он успел побывать на сотне миров и прославился в тридцати из них. Спустя еще десять лет он возомнил о себе как о крупном политике. Ему было пятьдесят три, когда он позволил Чарльзу Бордману уговорить себя отправиться с миссией на бету Гидры IV.
В этот год он проводил отпуск в системе Тау Кита, на расстоянии тринадцати световых лет от Земли. Мардук, четвертую из планет системы, использовали как место отдыха горняков, занятых ограблением трех ее сестер в отношении химически активных металлов. Мюллеру не нравился способ использования этих планет, но это не мешало ему искать расслабления на Мардуке. Здесь почти не было заметно смен времени года, потому что планета вращалась практически вертикально вокруг своей оси. Четыре континента, где всегда царила весна, окружал неглубокий океан. Воды океана имели приятный зеленоватый оттенок, растительность на суше была голубоватого цвета, а воздух, слегка кислый на вкус, пьянил, как молодое шампанское. Из этой планеты удалось сделать подобие Земли, но такой, какой она была, возможно, во времена своей девственной молодости; если этот мир и бросал вызов чему-то, то разве что всему искусственному, синтетическому. Гигантские рыбы в океане всегда давали себя поймать, не особо мучая рыболова. Снежные вершины гор можно было покорить, даже не надевая гравитронных ботинок: на них еще никто не погиб. Дикие звери, которыми кишели джунгли, имели могучие клыки и всегда бросались со свирепым рыком на туриста, неосторожно забредшего на их территорию, но были совсем не такими опасными, как выглядели. Вообще-то Мюллер не любил таких мест. Но сейчас, когда ему наскучили опасные зубодробильные приключения, он решил провести пару недель отдыха именно здесь, на Мардуке, в обществе девушки, с которой он познакомился несколько лет тому назад, в двадцати световых годах от этой планеты.
Звали ее Марта. Высокая, стройная, с большими темными глазами, модно подкрашенными ярко-алым, и с голубыми волосами, спадающими на прекрасные точеные плечи, девушка. Она выглядела двадцатилетней, но с таким же успехом ей могло быть и девяносто, но после третьего обмоложения; трудно было угадывать чей-то возраст в этот век великих возможностей, а особенно возраст женщины. Но почему-то Мюллер предполагал, что она действительно молода. Он видел это не только по ее гибкости и жеребячьему проворству, ибо эти черты можно было приобрести, но и по ее утонченной, особенной воодушевленности, истинно девичьим манерам, которые, как ему нравилось думать, не были результатом применения медицины. И в плавании с поддержкой мини-двигателя, и в прыжках по деревьям, и на охоте с духовым ружьем, и во время их любви Марта всегда была такой увлеченной, как будто это было для нее новым, ранее не испытанным наслаждением.
Мюллер не хотел вникать в это слишком глубоко. Марта была богата, родилась на Земле, ее не связывали никакие видимые семейные узы, она делала то, что хотела, и путешествовала для своего развлечения. Под внезапным порывом он позвонил ей и предложил полететь на Мардук, а она, не задавая лишних вопросов, ответила, что охотно составит компанию. Ее ничуть не смутило, что придется проживать с Ричардом Мюллером в одних апартаментах. Несомненно, она знала, кто он такой, но окружающий его ореол славы был ей абсолютно безразличен. Ее трогало только то, что и как он ей говорил, как сжимал ее в объятиях, как приятно они проводили время, – а его достижениям она не придавала никакого значения.
Их отель – стрелообразная сверкающая башня – стоял в долине над великолепным искрящимся голубым озером. Они жили в апартаментах на двухсотом этаже, ужинали на крыше отеля, куда взлетали на гравитронном диске, а в течение дня могли посещать все развлечения, которые им услужливо предоставлял Мардук. Они проводили вместе все время, целую неделю. Погода была идеальная. Ее маленькие прохладные груди аккуратно помещались в его ладонях, длинные, стройные ноги оплетали его, и в моменты страсти она вонзала пятки в его лодыжки, очаровательно разгоряченная. Но на восьмой день на Мардук прибыл Чарльз Бордман, снял апартаменты в отеле на другом конце континента и пригласил Мюллера к себе.
– Я на отдыхе, – ответил Мюллер.
– Подари мне полдня своего отдыха.
– Я не один.
– Знаю. Приглашаю обоих. Немножко прошвырнемся. Это очень важное дело, Дик.
– Я сюда прилетел отдохнуть от дел.
– От них никуда не скрыться. Ты это знаешь. Мы нуждаемся в тебе именно потому, что ты таков, каков есть. Поэтому – жду.
– Будь ты проклят, – беззлобно ответил Мюллер.
На следующее утро он вместе с Мартой полетел на воздушном такси в отель Бордмана. Даже сейчас он помнил это путешествие так, будто совершил его в прошлом месяце, а не почти пятнадцать лет назад. Аэротакси взмыло в воздух и понеслось, почти касаясь корпусом заснеженных горных вершин. Они летели так низко, что отчетливо видели длиннорогого зверя, похожего на горного козла, которого здесь называли «горный скакун», бегущего по сверкающему леднику: две тонны мышц и костей, неправдоподобный колосс, самый ценный аттракцион планеты Мардук. Далеко не всякий человек способен за всю жизнь заработать столько, сколько стоила лицензия на охоту на горного скакуна. Мюллеру, однако, и эта цена казалась слишком низкой.
Они сделали три круга над могучим зверем и полетели дальше в долину, находящуюся за горной цепью, где, как пояс из бриллиантов, блестела цепь озер. Около полудня они приземлились на краю шелковистой равнины, покрытой вечнозеленой растительностью. Бордман снял самые дорогие апартаменты в этом отеле, со множеством всяких экранов и прочих приспособлений. В знак приветствия он пожал Мюллеру запястье, а Марту обнял почти распутно. Марта в его руках вела себя отчужденно и сдержанно; было совершенно очевидно, что она расценивает этот визит как пустую трату времени.
– Вы голодны? – спросил Бордман. – Сначала еда, потом разговоры!
Напитки уже были сервированы в его номере: янтарное вино в кубках из голубого горного хрусталя, добываемого на Ганимеде. Потом они вошли в ресторационную капсулу и полетели от отеля, чтобы во время обеда любоваться прекрасными видами долин и озер. Блюда появлялись из контейнера, пока они сидели, удобно развалившись в пневматических креслах. Мелко нарезанный салат из местной зелени, рыба с рисом, нездешние овощи, тертый центаврийский сыр, стеклянные емкости холодного рисового пива, а после всего – густая и пряная зеленая настойка. Закрытые в летящей капсуле, они спокойно пили, ели, любовались пейзажем, вдыхали свежий воздух, накачиваемый внутрь, любовались пестрыми птицами, пролетающими мимо и порхающими среди ветвей огромных хвойных деревьев. Бордман тщательно подготовил все это, чтобы создать правильный настрой, но Мюллер считал, что его старания напрасны. Его так просто не провести. Он в принципе готов был взяться за любое дело, которое предложит ему Бордман, но вовсе не потому, что этот обед усыпит его бдительность.
Марта явно скучала. Она хладнокровно игнорировала наглые взгляды Бордмана. Ее сверкающее одеяние явно было рассчитано на то, чтобы скорее подчеркивать, чем скрывать ее прелести. Сверкающие длинные цепочки соединяли в единое целое кусочки блестящего вещества, меняющего при движении цвет, как в калейдоскопе, иногда на доли мгновения становящегося совсем прозрачными, открывая взглядам окружающих ее груди, бедра, живот и ягодицы. Бордман по достоинству оценил то, что видел, и, казалось, был готов пофлиртовать с этой вроде бы такой доступной девушкой, но она оставалась полностью равнодушной к его знакам внимания. Мюллера это забавляло. Бордмана – нет.
После обеда капсула замерла у берега озера, глубокого и прозрачного, поверхность которого выглядела как россыпи драгоценных камней. Стенки раздвинулись, и Бордман спросил:
– Может, юная леди желает поплавать, пока мы будем вести унылый деловой разговор?
– Отличная мысль, – сказала Марта скучающим тоном.
Встав с кресла, она коснулась замка на плече и позволила одежде соскользнуть по лодыжкам. Бордман эффектным жестом поднял ее и положил на спинку стула. Марта машинально поблагодарила его улыбкой и сошла на берег озера – нагая, загорелая фигура в солнечном свете, который через ветки деревьев плясал солнечными зайчиками по ее узким плечам и округлому заду. Она на мгновение замерла, когда вода закрыла голени, затем прыгнула вперед и вспорола гладь озера сильными спокойными гребками.
– Довольно милая, Дик, – сказал Бордман. – Кто она?
– Девушка. Скорее всего молодая.
– Моложе тех, с кем ты обычно встречаешься. И слегка испорченная. Давно ее знаешь?
– С прошлого года. Понравилась?
– Разумеется.
– Я скажу ей об этом, – пообещал Мюллер. – Но не сегодня.
Бордман улыбнулся таинственной, как у Будды, улыбкой и кивнул на консоль с напитками. Мюллер покачал головой. Марта уже возвращалась к берегу, плывя на спине, так что над гладкой поверхностью воды были видны розовые соски. Оба искоса посмотрели друг на друга. Они казались ровесниками возрастом немного за пятьдесят. Бордман – крепыш, седеющий и крепкий. Мюллер худоват и тоже седеющий и крепкий. Вдобавок, когда они сидели, можно было подумать, что они одного роста. Внешность была обманчива: Бордман на самом деле старше на целое поколение, а Мюллер выше на пятнадцать сантиметров. Знали они друг друга уже лет тридцать.
В каком-то смысле работа у них была одна – они оба принадлежали к неадминистративной части правительства, заботящейся о том, чтобы общественная структура человечества оставалась единой в просторной Галактике. Они не занимали никаких официальных должностей. Однако служили всеми своими талантами человечеству; Мюллер уважал Бордмана за те методы, которые тот использовал при построении своей долгой и впечатляющей карьеры, но не мог сказать, что этот старик ему действительно нравится. Он знал, что Бордман – проницательный и беспринципный человек, преданный прежде всего общему благу человечества. А сочетание преданности с беспринципностью всегда бывает небезопасным.
Бордман извлек из кармана пиджака видеокубик и поставил его на стол перед Мюллером. Маленький молочно-желтый кубик лег на поверхность стола из черного мрамора, словно игральная кость в какой-то сложной игре.
– Включи, – предложил Бордман. – Проектор рядом с тобой.
Мюллер вставил кубик в приемный паз. Над серединой стола возник большой куб – почти метр по диагонали. В кубе возникло изображение. Мюллер увидел какую-то планету, окутанную облаками пепельно-серого цвета, внешне похожую на Венеру. Камера регистрирующего аппарата прошла сквозь слой облаков и передала панораму неизвестной планеты. Точно не Венера. Почва там оказалась влажной и губчатой, на ней росли будто бы резиновые деревья в форме гигантских поганок. Трудно было сориентироваться в пропорциях, но деревья казались большими. Их стволы с бледной шершавой поверхностью были дугообразно изогнуты, словно натянутые луки. От корней до одной пятой высоты они были покрыты наростами, похожими на тарелки. Над стволами не было ни ветвей, ни листьев, только широкие, почти плоские купола, снизу покрытые бахромой. Внезапно в этом унылом лесу появились три удивительные фигуры. Они были очень высокие и тонкие, словно паутинки, и от узких плеч отходили пучками восемь или десять конечностей, в зависимости от ширины плеч существа. Головы у них были конические, с рядом глаз у основания, ноздри – небольшие щели в коже, рты открывались сбоку. Существа передвигались, переставляя изящные ноги с шарообразными утолщениями вместо стоп. Хотя одежды на них не было, разве что декоративные ленты, обвязанные между первым и вторым суставами запястья, Мюллер не мог высмотреть ничего такого, что говорило бы об их половых органах или о кормлении детенышей. Их шкура не имела какой-либо окраски, передавая лишь доминирующую серость в этом сером мире, и выглядела словно бы чешуйчатой, с небольшими ромбовидными выступами.