Знаете, я никогда не пил. Ну разве глоток шампанского на вечеринке у друзей, да и то чтобы от меня отстали. Но, несмотря на мою искреннюю невинность в этом вопросе, я прекрасно представлял, как должен чувствовать себя человек утром после бурной вечеринки. По крайней мере, я так считал.
Утро не задалось с самого начала. Очнувшись в мягкой постели от дикого вопля автомобильной сигнализации, разрывающейся прямо под окном, я резко сел, но через мгновение вновь рухнул обратно, осознав все ошибки и раскаявшись во всех грехах с момента своего рождения. Боль в голове была настолько адской, что мне пришлось пролежать как минимум пару минут, пока я смог пошевелиться, не опасаясь отбросить копыта. Следующие минут пять я был занят увлекательнейшим делом: разглядывал потолок, силясь сконцентрироваться на толстой зелёной мухе усевшейся над моей головой. Итак, судя по общему самочувствию, вчера я либо напился до потери пульса, либо меня сбил самосвал (что, учитывая мой образ жизни и лёгкую рассеянность, намного вероятнее), но поскольку я лежу у себя дома, а не в больничной палате, окружённый стенающими родственниками, значит оба варианта были ошибочными. Ну что ж, идём дальше. Стараясь не делать резких движений, я медленно свесил ноги с дивана. Успех! Дальше, опьянённый столь лёгкой победой, я поднялся на ноги. Это было ошибкой. Внезапно мир опять потерял чёткость, а земля, словно беговая дорожка, ринулась из-под ног. Но я устоял. Преодолев все невзгоды, я кое-как добрался до умывальника. Тут мне впервые удалось увидеть своё лицо. Кажется, версию с самосвалом я отбросил зря. Взлохмаченные волосы, синяки под глазами, плавно перетекающие в опухшие губы, да и общий помятый вид создавал впечатление, словно я недавно вступил в «бойцовский клуб». Количество вопросов продолжало нарастать. На кухне меня встретил приятный на вид, да и на вкус, сэндвич с индейкой и пармезаном, и маленькая записка, на которой ровным аккуратным почерком было выведено «Доброе утро, милый. Сегодня буду поздно, важная встреча. Целую! P.S. Сэндвич на столе»
Описывать дальнейшие сборы бессмысленно. Желание сдохнуть, к сожалению, не является причиной неявки на работу. А жаль. Правда, жаль. Не знаю, как я добрался до работы, но факт остаётся фактом: ровно в 9.00 моя измученная задница воссоединилась с офисным креслом, приветливо скрипнувшим в ответ.
Следующая часть дня также прошла как в тумане, по крайней мере, до обеда. Стоило кварцевым часам над головой обозначить начало перерыва, как в мой кабинет пулей ворвался он.
– Здорова, Марк! Видел вчерашний поединок? Этот хохол его просто порвал! Похоже, не зря он сало ест! Ха! Понял шутку? Хохлы любят сало!
Чтоб его. Ну почему именно сегодня? Почему именно сейчас. Ему, что, совсем нечем заняться. И какого черта я должен слушать эти бредни. Как же он меня достал. Голова раскалывается, никак не могу вспомнить, что делал вчера.
– Пошёл вон, – тихо выдавил я.
– Что, прости? – от неожиданности собеседник поперхнулся кофе, стаканчик с которым держал в руке, и, глупо улыбаясь, уставился на меня.
– Пошёл вон отсюда! – меня трясло. На лбу выступила испарина, я чувствовал, что ещё чуть-чуть, и я швырну офисный телефон в его мерзкую рожу с застывшей смазливой улыбкой.
– Я пойду, пожалуй, – пятясь с той же идиотской улыбкой, намертво прилипшей к его подхалимскому личику, гость спешно ретировался из кабинета, напоследок еле слышно проронив какое-то оскорбление в мой адрес, высказать которое в лицо у него никогда не хватило бы смелости, и плеснув немного мерзкого кофе на дверной косяк.
Кстати, впервые в жизни мне пришла мысль, что за всё время работы я так и не удосужился узнать его имя. Не потому, что мне не было интересно, хотя на самом деле мне было всё равно. Просто ни разу за всё время общения мне не приходило в голову, что этот маленький офисный подхалим, скорее сравнимый с паразитом, чем с планктоном, может иметь имя. Словно маленький мохнатый клещ, он вцеплялся в любого человека, из которого мог извлечь пользу, и только тот становился бесполезен, тут же перескакивал на новую жертву, словно престарелая шлюха, начисто забыв обо всех догмах морали. Жизнь часто сталкивает нас с такими людьми. Порой они нас злят, некоторые им завидуют, иногда они пытаются присосаться к вам. Единственное, чему меня пока не научила жизнь, это как себя с ними вести. Но, кажется, сейчас я кое-что понял. Вы можете окружить себя ими, и они, словно сирены, утаскивающие на дно зазевавшихся моряков, утащат вас на дно жизни, потому что они никогда не поднимутся вверх. Их пугает солнечный свет. Наверху нет места слабым. К какой бы вершине вы ни стремились.
– Браво, мой мальчик, – тихий возглас, сопровождающийся лёгкими хлопками, вывел меня из лёгкого транса. Это была Тома. Похоже, она видела всю сцену с начала и до конца, и сейчас стояла, прислонившись к дверному косяку, и медленно хлопала в ладоши. На её лице была неестественная улыбка, скорее похожая на оскал хищного зверя. Медленно, не переставая хлопать, она подошла к моему столу, и, наклонившись, вплотную приблизилась к моему лицу.
– А ты растёшь в моих глазах, – тихо прошептала она мне на ухо, едва касаясь губами края моего уха. – Посмотрим, что будет дальше.
И неожиданно резко выпрямившись, исчезла так же внезапно, как и появилась. Оставив после себя лишь лёгкий мускатный запах и глухое эхо каблуков, цокающих об офисный паркет.
Вечер. Безумная колесница потихоньку сбавляет темп, день подходит к концу. Уставшие работники, выжатые досуха, медленно бредут к своим машинам, чтобы через несколько десятков незабываемых минут в пробках, вдохнув в себя всю прелесть жизни мегаполиса, завалиться на диван, и, поставив мозг в ждущий режим, отключиться от этого мира. Вот и я иду. Иду, как шёл до этого десятки, сотни раз. Вот я сажусь в удобное кресло, над созданием которого в своё время немало потрудились несколько десятков иностранных мозгов, поворачиваю ключ, приводящий в движение то, что ещё лет тридцать назад казалось невероятным, и еду вперёд, вперёд. Вокруг мелькают окна домов, в каких-то уже горит свет – символ новой жизни, какие то ещё темны, и их пустые глазницы с немой тоской таращатся на улицы, залитые светом. Весь мир соткан из тысяч чудес, столь привычных нам, что мы перестали их замечать. И вот я останавливаюсь у небольшого серого бордюрчика, выключаю мотор, отстёгиваю ремень и покидаю маленького механического друга. Мгновение, и я уже стою напротив двери. Стук.
– Здорово, а мы тут со стариканом поспорили, вернёшься ты или нет. Кажется, я теперь должна ему сотку, – весело приветствовала меня Аннет, стоило повернуть дверную ручку и толкнуть дверь, оказавшуюся незапертой. От неё так же пахло кофе, смешанным с сигаретным дымом. Она так же язвила и ухмылялась, бросая взгляды, острые как рапира.
– А я что-нибудь получу из этого спора? – мой голос показался мне чужим. Словно это был не я, а кто то другой. И этот кто-то был мне явно симпатичен, хоть и не знаю, почему.