Однокомнатная квартира доктора Алексеева. Диван, несколько стульев, кресло, стол, комод. Входная дверь настежь открыта. Пятясь, сквозь нее входит Алексеев, втаскивая за собой угол шкафа. С другой стороны шкаф поддерживают два огромных грузчика.
АЛЕКСЕЕВ (командуя). Тихо-тихо! Осторожно! Угол, угол… Заноси направо. Ага, вот так. Давай, давай… Ать, готово!
Шкаф оказывается в комнате.
Вот сюда его, к этой стене. Ага, ага…
Ставят шкаф. Алексеев вытаскивает из кармана деньги, расплачивается с грузчиками, они уходят.
АЛЕКСЕЕВ (закрывая дверь, вслед им). Спасибо!
ГРУЗЧИК. Да не за что… Если еще чего надо будет, обращайтесь…
АЛЕКСЕЕВ. Да-да, понял. Обязательно. (Закрывает дверь, негромко). Денег девать будет некуда – непременно обращусь.
Проходит в комнату, падает на диван. Секунду сидит на нем, закрыв глаза. Внезапно с легким скрипом растворяется одна из дверок шкафа и тут же захлопывается сама собой.
АЛЕКСЕЕВ (открывая глаза). Что?
Встает, оглядывается. Легкий шороох.
Да что такое?
Проходит по комнате, недоуменно посматривая на стены, выглядывает в окно. Подходит к двери, открывает ее, выглядывает наружу. Дверь шкафа снова открывается, оттуда высовывается рука и тянется к стакану. Но тут Алексеев возвращается и рука исчезает.
Никого. Показалось.
Садится на диван, вытаскивает из-под стола бутылку с коньяком, рюмку, ставит на стол, наливает, пьет. Осушив рюмку, вертит пальцами и оглядывается по сторонам в поисках закуски, но ничего не находит и быстренько бежит на кухню. Спустя мгновение дверь шкафа открывается и оттуда выглядывает Старик. Осмотревшись по сторонам, он вылезает из шкафа полностью и, позвякивая медалями на буром пиджаке, пробегает на цыпочках по комнате, оглядывая все вокруг. Заглядывает в ящик комода и выхватывает оттуда деньги. Потом быстро подходит к бутылке, наливает в рюмку и одним махом ее осушает. Занюхивает собственной подмышкой. Потом снова наливает и снова пьет. Потом в нерешительности смотрит на бутылку и ногтем отмечает на ней воображаемую линию, дальше которой, очевидно, пить не собирается. После чего снова выпивает, глядит бутылку на свет и на цыпочках же бежит к двери. Но у двери вдруг хлопает себя по лбу и возвращается назад. Вытащив из кармана мятый носовой платок, тщательно начинает стирать со стакана отпечатки пальцев.
Щелчок выключателя на кухне и шаги возвращающегося хозяина застают его врасплох. Он бросается к шкафу и прячется в нем.
Алексеев, напевая что-то, входит в комнату. В руках у него открытая баночка шпрот, хлеб, масло, нож. Он садится на диван и, прервав пение, в недоумении глядит на ополовиненную бутылку.
АЛЕКСЕЕВ. Хрень какая-то… (Оглядывается по сторонам, пожимает плечами, начинает мазать хлеб маслом, пачкается). Черт! (Поднимается, снимает куртку, несет ее к шкафу, открывает шкаф и застывает на месте). Это еще что такое?
СТАРИК (из шкафа). Здравствуйте…
Алексеев резко захлопывает дверь.
СТАРИК (глухо). Эй! Вы это… Погодите! Я сейчас… Я вылезу. Все расскажу.
АЛЕКСЕЕВ. Нет, спасибо. Зачем же себя беспокоить… Посиди пока так, а там видно будет. (Идет к телефону).
СТАРИК (стучит из шкафа). Вы что там… Вы куда пошли?
АЛЕКСЕЕВ. Сейчас узнаешь. (Телефон не соединяет, он нажимает рычаг, набирает по новой).
СТАРИК. Куда звонишь? В милицию, что ли? Не надо в милицию!
АЛЕКСЕЕВ. Не надо? А куда надо? В Организацию Объединенных наций? (Слушает трубку). Да что за черт!
СТАРИК. А зачем ты звонишь?
АЛЕКСЕЕВ (набирая номер). Как – зачем? Тут в шкафу такая моль завелась…
СТАРИК. Я не моль…
АЛЕКСЕЕВ. Что ты!? Не моль? А кто? Памятник мировому пролетариату?
СТАРИК (глухо). Я мертвый…
АЛЕКСЕЕВ (отнимая трубку от уха). Что?
СТАРИК. Мертвый…
АЛЕКСЕЕВ (вешая трубку на рычаг, подходит к шкафу, наклоняется к его дверцам, говорит тихим голосом). Значит, мертвый?
Резко распахивает дверцы. Из шкафа вываливается на пол перепуганный старик.
Кто такой?! Почему в шкафу? Что надо? Отвечать, быстро!
СТАРИК. Я… Я объясню. Я мертвый… С ног до головы.
АЛЕКСЕЕВ. Тебе что, справка нужна?
СТАРИК. Какая… справка?
АЛЕКСЕЕВ. О том, что ты мертвый. Для предоставления в собес.
СТАРИК (ошарашенно). Нет, справка – нет. Не требовали пока что.
АЛЕКСЕЕВ. Тогда чего тебе? Я с мертвецами не работаю. Я терапевт, а не патологоанатом… Если ты мертвый, давай в морг, там тебя примут с распростертыми объятиями. Или, еще лучше – в сумасшедший дом.
СТАРИК. Что это вы распоряжаетесь? У меня горе, умер я. Можно сказать, раз в жизни с человеком случается…
АЛЕКСЕЕВ. Знаю я твое горе! Пить надо меньше.
СТАРИК (с обидой). Куду уж меньше… Вам легко говорить! Я же не по своей воле умер… Заставили меня.
АЛЕКСЕЕВ. Заставили? В твоем возрасте можно было и самому справиться… Что за медали у тебя?
СТАРИК. Трофейные. Я тут толпу изображал. Ветеранов войны. Для кино. А потом медали забыл сдать. С ними подают больше.
АЛЕКСЕЕВ. Н-да, с медалями у нас подают больше… Страна чтит своих героев. Ну, расскажи, как это тебя угораздило – умереть.
СТАРИК (присаживаясь на диван). Старик я, сами видите, одинокий, слабосильный. И тут вдруг появляются трое…
АЛЕКСЕЕВ (садясь на стол). Пардон, не улавливаю… Какие еще трое?
СТАРИК. В штатском. Одеты хорошо, вежливые, внимательные, разговаривают интеллигентно, харизма у всех – во, в три дня не обгадишь! Я им: чего надо? А они и говорят: вы, говорят, бессемейный, одинокий, как черт. А ну как старость придет, спина, болезни, а рядом – никого. Лежишь, говорят, один на постели и некому даже горшок тебе подать… (Быстро наливает себе из бутылки и пьет). И так, главное, они меня этим горшком разжалобили… Прямо в сердце… Не выдержал я и заплакал. Плачу и плачу, и остановиться не могу и хоть бы мне что…
АЛЕКСЕЕВ. Да. Болезненная история.
СТАРИК (дергаясь губами). Не то слово. Короче, написал я завещание.
АЛЕКСЕЕВ. Какое завещание?
СТАРИК. Ну, чтобы, когда умру, квартира моя им досталась бы по закону. А они мне за это бы навещали старика, и до конца жизни помогали материально… Я ведь думал попросту, по-стариковски: они молодые, здоровые, а у меня квартира – три комнаты. Вот каждому после смерти по комнате и достанется.
АЛЕКСЕЕВ (внезапно, с каким-то даже восхищением). Да ты Исав!
СТАРИК (ошарашенно). К-кого?
АЛЕКСЕЕВ. Исав.
СТАРИК. Это что такое?
АЛЕКСЕЕВ. Был такой библейский персонаж.
СТАРИК. Еврей, что ли?
АЛЕКСЕЕВ. Типа того.
СТАРИК. Тогда не я.
АЛЕКСЕЕВ. Этот Исав был первым сыном в семье. Но продал свое первородство за чечевичную похлебку! И ты – то же самое. На денежки позарился. Да ты знаешь, что такое квартира?! Это предел мечтаний.
СТАРИК. Ну да…
АЛЕКСЕЕВ. Что – да? Жилплощадь – это святыня. Да будь у меня трехкомнатная квартира – я бы не знаю, что сделал. Я, может, лекарство бы изобрел от рака. Нобелевскую премию бы заработал. Человечество осчастливил. Я до последнего года мыкался по коммуналкам, да по общежитиям. А ты? Предал всех честных людей, мечтающих о радостях отдельной квартиры. Позарился на деньги, глупый и ленивый старец!
СТАРИК. Позвольте! Я не на деньги… Не в деньгах счастье. А просто – один я. Один на всем белом свете. Мне не деньги дороги – участие человеческое, любовь дорога, внимание. А деньги – нет. Деньги на втором месте. Сначала – человеческое отношение. Я ведь как рассуждаю: хочешь помочь материально – значит хороший человек.
АЛЕКСЕЕВ. А если не хочешь – нехороший?
СТАРИК. Выходит так.
АЛЕКСЕЕВ. Святая простота! Сколько же тебе лет, старый младенец?
СТАРИК (потупясь). Шестьдесят пять мне. И три месяца…
АЛЕКСЕЕВ. Три месяца! Дожил до седых волос, а любовь хочешь квартирой купить?
СТАРИК. Да я ведь думал как – я старый, а они молодые, здоровые, им не трудно будет. А после смерти каждому по комнате достанется. А вышло…
АЛЕКСЕЕВ. Что вышло?
СТАРИК. Написал я завещание. А потом прочитал в газете, как один старичок тоже квартиру свою завещал и вскорости сгинул. И другой тоже. И третий. Раньше я газет не читал – у меня очки треснули. А тут починил – и лучше бы не читал. Заболел от испуга. Лежу как в лихорадке, дрожу и ничего не соображаю. Перед глазами видения. И тут появляется один из этих, садится на кровать и говорит: "Ты, старик, теперь умрешь неизвестным науке способом за свою квартиру, поскольку по завещанию она нам принадлежит, и мы не можем ждать, пока ты помрешь самостоятельно." Сказал – и ушел. Тут у меня от страху вся болезнь отступила, я вылез из кровати – и давай Бог ноги. Страшно умирать-то. Так вот я и оказался в мертвецах. И, главное, лучше все равно не стало. Каждую ночь он мне теперь снится. Вот, кажется, подкрадется – и в горло вцепится.
АЛЕКСЕЕВ. Галлюцинации у тебя, старик.
СТАРИК. Сам ты… галлюцинация! Я как рожу его вспомню, так меня кровавый пот пробивает.
АЛЕКСЕЕВ. Кровавый?
СТАРИК. Кровавый.
АЛЕКСЕЕВ. Лечиться тебе надо. Электричеством.
СТАРИК. Лечились. Водочкой. Не помогает.
АЛЕКСЕЕВ. Тяжелый случай.
СТАРИК. И не говори. Я ведь потом возвращался. Так они уже дверь поменяли. Так что бежал я – от греха подальше.
АЛЕКСЕЕВ. Ну, дверь еще ничего не доказывает. Может, они попугать тебя хотели. А ты уж решил, что убьют.
СТАРИК. А ты бы не решил? Ты бы на их месте не захотел бы убить одинокого, больного старика?
АЛЕКСЕЕВ. Я?! Нет. Я врач, я людей не убиваю.
СТАРИК. Потому что ты дурак! И жизни не знаешь. А они люди опытные. У них голова на плечах есть…
АЛЕКСЕЕВ. Ну, хватит рассуждать. Тоже, Диоген, глас вопиющего в пустыне. Почему ты сразу такой умный не был?
СТАРИК. Опыт приходит с годами.
АЛЕКСЕЕВ. Вот как? А к тебе почему же он не пришел?
СТАРИК. А какие наши годы?
АЛЕКСЕЕВ (поморщившись). Дальше что было?
СТАРИК. Что дальше? А ничего. Ушел я из дому. А все водка проклятая, все она! Брошу я ее, уже и бросил почти. (Вздыхает). Пробовал я бомжем жить и чувствую – не могу. Легко ли милостыню в позе лотоса выпрашивать? Здоровье нужно железное. В молодости надо было привыкать. Теперь-то стар я свой профиль менять. И, главное, кто же знал?! Обещали ведь уход, обеспеченную старость…
АЛЕКСЕЕВ (насмешливо). Ну вот и получил, что хотел. Каждому да воздастся по вере его. На кой черт она тебе нужна, эта обеспеченная старость?
СТАРИК. Ты еще молодой человек, тебе не понять идей старости…
АЛЕКСЕЕВ. А в милицию пробовал?
СТАРИК (усмехнувшись хитро). Милиция для нас дело незнакомое, карательное. Она правых и виноватых не разбирает, мочит всех.
АЛЕКСЕЕВ. Это все хорошо, все замечательно. Жалостная история: злые бандиты, несчастный старик… А в шкафу ты как оказался?
СТАРИК. "Как оказался"? Как в шкафу оказываются?
АЛЕКСЕЕВ. Вот именно – как?
СТАРИК. Ночевал я там.
АЛЕКСЕЕВ. В шкафу?!
СТАРИК. Мы, бомжи, люди простые. Нам некогда о высоких материях думать. Нам выбирать не приходится. Спим где попало – на такси у нас денег нету.
АЛЕКСЕЕВ. Ты мне голову не морочь…
СТАРИК. Нужна мне твоя голова. Тоже – не морочь! Да ты знаешь, кто я теперь? Да я за это время такого натерпелся – другим на всю жизнь хватит. Ты думаешь, приятно это – кошкой прикидываться и по помойкам – мяу-мяу! – лазить. (С внезапным остервенением) Иди, спробуй, сукин сын. Посмотрим, что запоешь!
АЛЕКСЕЕВ. Ты вот что, давай без грубостей.
СТАРИК (не слушая). Ну, как же, мы хозяева жизни, нам все можно. У нас отдельные квартиры, машины и любовницы, имеем ванную и теплый клозет. А то, что народу ваш клозет уже поперек горла стоит, об этом вы не думаете. Клозет! С высшим образованием, в шляпах! А мы – отжимайся ходи по помойкам, да трясись, чтобы кто не прихлопнул. (Причитает). Что же это, Господи, за что мне такое мучение! Ведь, кажется, старый человек, никому ничего плохого не делал, жил себе и жил… (Плачет).
АЛЕКСЕЕВ (смущенно). Ну-ну, ты чего… Ты не плачь, я… Черт! (Взъерошив волосы, бегает по комнате, потом приносит с кухни стакане воды). Ну, выпей на, попей водички.
Дает стакан старику. Тот, не переставая плакать, берет, начинает пить и вдруг, остановившись, брызжет водою обратно.
АЛЕКСЕЕВ (отскакивая). Ты чего?
СТАРИК. Из водопровода?
АЛЕКСЕЕВ. Да.
СТАРИК. Не буду.
АЛЕКСЕЕВ. Почему?!
СТАРИК (рыдая). Там микробы.
АЛЕКСЕЕВ (ошеломленно отряхиваясь). Ну, ты… Далеко пойдешь.
СТАРИК (плача). Сирота я, сирота старая, горемычная, никому не нужная.
АЛЕКСЕЕВ (сморщившись). Ой, ой, сирота! Глаза бы на тебя, сироту, не глядели.
СТАРИК (желчно). Да, кому мы нужны. Честных-то людей уж не осталось…
АЛЕКСЕЕВ. Как у тебя только наглости хватает?! В моем доме меня же и оскорблять…
СТАРИК. А что – нельзя?
Пауза. Алексеев глядит на Старика с непередаваемым выражением лица.
Ну, не буду, не буду.
АЛЕКСЕЕВ (помолчав). Где, говоришь, живешь?
СТАРИК (деловито). А тебе зачем?
АЛЕКСЕЕВ (ворчливо). Зачем, зачем… Схожу, посмотрю, что у тебя там творится…
СТАРИК (хватает его за рукав). Нет, ты это взаправду? Или так, шутишь, упражняешься на старике? Сынок, ты это серьезно?
АЛЕКСЕЕВ (выдергиваясь). Какой я тебе сынок? Адрес назови, адрес.
СТАРИК. Да тут рядом. Я покажу.
АЛЕКСЕЕВ. Не надо мне ничего показывать! На вот, напиши – и ступай своей дорогой.
СТАРИК. Один момент… (Лихорадочно пишет что-то на клочке бумаги, отдает его в руки Алексеева). Такой пойдет?
АЛЕКСЕЕВ. Это я тебя должен спросить: пойдет или не пойдет?
СТАРИК (смущен). Э… Склероз у дедушки. Склероз.
АЛЕКСЕЕВ. Ладно. Тут ко мне сейчас придут. Так что ты собирайся понемногу.
СТАРИК. Да я тихо, в уголке.
АЛЕКСЕЕВ. Давай-давай. "В уголке!" Нечего…
Обстановка та же, только на столе появился торт, чайник, кружки, еда. Звонок в дверь.
СТАРИК (торопливо). Я открою.
Бежит в прихожую. Алекссев застывает на месте, на лице его отчетливо начинает проступать раздражение. В комнату входят старик и Таня.
СТАРИК. Пожалуйте, пожалуйте! Вот, раздевайтесь, пальтишечко можно снять и сюда его, на вешалочку.
ТАНЯ. Спасибо. (Раздраженно бросает пальто на стул).
АЛЕКСЕЕВ. Добрый вечер, Таня.
Идет к ней с поцелуем, но она ловко уклоняется.
ТАНЯ. Добрый? Для кого как.
СТАРИК. Добрый, добрый, как же не добрый. Такой добрый вечер, когда вы к нам пришли, Татьяна… как по батюшке?
ТАНЯ (отрывисто). Леонидовна.
СТАРИК. А вот это нехорошо. Я вам в отцы гожусь, в Мафусаилы, а вы мне в лицо отчеством тычете. Будешь просто Танечка. Да ты раздевайся, не бойся меня, ведь я дедушка. Присаживайся к столу, чайку сейчас с тортиком, чайку.
Татьяна садится.
АЛЕКСЕЕВ. Ну, что опять случилось?
ТАНЯ. Что могло случиться? Да ничего! Просто главный врач – он же и главный дурак по совместительству. Говорит, пока не восстановлю список ветеранов и инвалидов, в отпуск не уйду. Ты можешь себе представить?
Пауза.
Вот сволочь, даже не верится. (Мстительно). А ты еще к нему в кабинет чай ходишь пить.
АЛЕКСЕЕВ (юмористически разводит руками). Ну, что же мне теперь, и чаю не выпить?
ТАНЯ. Со сволочью?
АЛЕКСЕЕВ. За чаем не видно, какая он сволочь.
ТАНЯ. Зато мне видно! (Помолчав секунду).