Мария Николаевна, загадочная девушка, мне не понравилась с первого взгляда. Я фантазировал, представляя себе русскую красавицу – кровь с молоком, с русой косой, а тут, можно сказать, сплошное разочарование. Как говаривала моя покойная бабушка – ни кожи, ни рожи. Сама мелкая, жидкие волосы зачесаны назад, остренький носик, кожа истыкана черными точечками. Не девушка, а мышка-норушка. И одета, хоть и с претензиями на городской шик (вон, муфточка, хотя уже конец марта), но пальтишко заношенное, а юбка старая. Но уж коли она пришла, и, как говорил Артузов, ухаживала за мной в первые дни, то выгонять девицу было неудобно. Интересно, чего ей от меня нужно?
– Итак, барышня, что привело вас ко мне? – поинтересовался я, потом спохватился. – Огромное вам спасибо за заботу и внимание.
– Не за что, – ответствовала барышня, пожимая плечиками. – Я и всего-то пару раз за вами постель перестелила.
Я слегка смутился. Кому приятно осознавать, что ходил под себя? Елки-палки, когда читаешь книги о раненых рыцарях, за которыми ухаживали прекрасные дамы, то почему-то нет ни словечка о мокрых простынях и пролежнях. Впрочем, за рыцарями, скорее всего, ухаживали служанки, а дамы только руководили.
– Значит, двойное спасибо, – выкрутился я, а потом снова спросил: – Так все-таки, чему обязан?
– Все дело в брате, – сообщила Мария Николаевна. – Он считает, что вы обязаны мне помочь.
Пока лежал, у меня было время сопоставить и сообразить, что это за незнакомка такая, но мне хотелось услышать ее версию, и я спросил:
– А кто у нас брат?
– У нас с вами не может быть общего брата, – отрезала барышня.
М-да, с чувством юмора у нее тоже плохо, все слова понимает буквально.
– А как же идея, что все люди братья? – хмыкнул я. – Как я понимаю, вы сестра гражданина Семенцова, бывшего студента Горного института и уголовника?
– А что такого? – сделала удивленный вид сестричка Семенцова-Семенова. – Мой брат не на большой дороге с дубиной стоял, не кошельки у убогих отбирал, а занимался подделкой денег Российской империи. Я считаю, что это его вклад в борьбу с преступным царским режимом.
– Ладно, не стану спорить, – развел я руками, хотя и был в корне не согласен с барышней. – Скажите-ка лучше, почему ваш брат считает, что я кому-то обязан помочь, тем более вам? За вашу заботу обо мне я могу вам выразить только большое спасибо, но не более.
– Но Андрей же вам помогал, – сказала Мария Николаевна. – Он у вас и в Архангельске был ближайшим помощником, и потом, на фронте. Он же вам два раза жизнь спас. И товарищ его, который художник, говорил, что Аксенов без моего брата ничего не делает, обо всем советуется.
Вон оно как. Наболтал гражданин Семенцов-Семенов. Рассказать что ли девушке о художествах ее братца? О том, что сам до сих пор удивляюсь, что Семенцова не расстрелял, а хотелось. Правда, свое помилование отработал уголовник с лихвой. Потому, зашел издалека:
– Сказка такая есть, «Бобик в гостях у Барбоса» называется. Не читали? А зря[3]. А суть такая – позвал как-то пес Барбос к себе в гости пса Бобика. Все своему другу показал, за стол усадил, накормил и напоил. Заодно кастрюлю с киселем пролил и пирог на пол уронил. Хвастался – здесь все мое, что хочу, то и ворочу. А хозяин, если он себя плохо ведет, получит трепку. Потом оба пса от избытка чувств поиграли, разгромили квартиру и заснули на хозяйской кровати. И чем все закончилось, догадываетесь?
– А что тут догадываться? – хмыкнула девушка. – Пришел хозяин и выкинул обоих псов на улицу, да еще и трепку им задал. Только, зачем Барбос Бобика за стол усадил? Разве собаки едят за столом?
– Так это же сказка, – вздохнул я. – А в сказке, как и в басне, самое главное – это мораль. Какая мораль из рассказов вашего братца, если сопоставить со сказкой?
– Одно из двух – либо мой брат изрядно насочинял о ваших с ним взаимоотношениях, либо вы не желаете отплатить добром за добро, – сделала вывод Мария Николаевна.
Вот ведь, настырная. А с другой стороны, разве она обязана верить чужому дядьке? Брат, как ни крути, вызывает больше доверия.
– Хорошо, Мария Николаевна, вы меня убедили. Предположим, у меня есть определенные обязанности перед вашим братом, а на вас переходит часть этих, скажем так, преференций. Тогда у меня вопрос – что именно я смог бы для вас сделать? Помочь вам деньгами, устроить на службу? Вы же, если не ошибаюсь, учительница? Чем плоха ваша работа? Учитель – творец человеческих душ.
– Попробуйте сами поработать, – огрызнулась девушка. – Как работать, если на сорок человек в классе всего один карандаш? На уроках пишем на старых газетах. Я уже всю сажу из печки выскребла, когда чернила варила.
– И как они? – заинтересовался я, вспомнив заявку от Луначарского, в которой нарком просвещения заказывал дикое количество чернил и бумаги.
– Дрянь.
Значит, придется все-таки чернила закупать и в Россию везти. Мне снова захотелось вздохнуть, но слегка постаравшись, подавил в себе это желание, а Мария Николаевна продолжила говорить:
– Но это ладно, еще пережить можно. У нас сейчас педология господствует. Знаете, что такое? Вот и не надо знать. Коротко – процесс производства нового человека, на основе комплексного подхода к ребенку. А я хочу не подходы делать, а учить детей русскому языку и литературе. Получается же не занятия, а сплошное психологическое тестирование. Тестим детей, тестим, а зачем? Я бы еще поняла, если бы была реальная возможность что-нибудь изменить, а у нас на основе тестирования одна сплошная отчетность и вышестоящие указания. Но еще скверно, что во главе школы не директор сейчас стоит, а учком, в котором лоботрясы сидят, из числа старшеклассников. Сидят, решают – кому из шкрабов в этом месяце паек поменьше давать, а кому побольше.
– Как я понимаю, вам, из-за скверности характера, паек поменьше дают? – хмыкнул я, а Мария Николаевна, не обидевшись, кивнула: – И паек мне меньше, и на разгрузку дров с углем отправляют в первую очередь. Я же к вам пришла как раз после того, как две недели вагоны с углем разгружала.
Понятно, где пропадала Мария Николаевна. Значит, уголь разгружала. Сурово. Я бы тоже из школы сбежал, если бы заставляли уголь грузить.
– Убедили, – согласился я. – Из школы вам нужно уходить. Но у меня к вам вопрос – как я смогу вас трудоустроить и на какую должность вы рассчитываете?
– Я хочу работать в ВЧК, за границей, – твердо сказала учительница русского и литературы.
Забавно. Впервые в моей практике нашелся человек, пожелавший работать в ВЧК. В романтику «чекистских будней», проявившуюся у дочки статского советника я не слишком-то верю. Или девушка просто хочет использовать возможность сбежать из Советской России? Вот это плохо, если так.
– Почему в ВЧК, да еще заграницей? – поинтересовался я. Любопытно, как станет формулировать?
– Я не скрываю, что хочу уехать из России. Но я не хочу убегать, не хочу эмигрировать. У меня здесь дом, мой отец. Я хочу работать, хочу возвращаться на родину. А как я смогу попасть заграницу? Это либо торгпредство, либо чека. Но у нас это одно и тоже.
Что же, по крайней мере честно. Я ей нужен, чтобы помочь с выездом. Но вот она-то мне зачем нужна?
– Мария Николаевна, вы же прекрасно понимаете, что я возглавляю отдел, который занимается разведкой. Скажите, как вы себе представляете разведчика-женщину?
Девушка слегка сникла и загрустила.
– Про Мату Хари я читала. Понимаю, что женщины получают секретные сведения от любовников.
– Согласитесь на такую роль? – поинтересовался я. – Вы готовы спать с человеком, который вам противен, в обмен на информацию?
Любопытно, что она сейчас сделает? Даст мне пощечину или согласится? Пощечину переживу, сдачи давать не стану, но укажу девушке на дверь. Ежели согласится, так почему бы не взять? Можно много рассуждать о морали, но «постельная» разведка – вещь нужная. Найдем парикмахера, подкрасим, припудрим, одежду купим.
Мария Николаевна помолчала, прикусила тонкую нижнюю губу острыми мышиными зубками и промямлила:
– Я бы и согласилась, но кто на меня позарится? И опыта нет. У меня до сих пор ни кавалера не было, ни любовника.
Эх, а вот это плохо. Девственница в таком деле – явление непредсказуемое. А вдруг возьмет, да и влюбится в объект разработки, да и пошлет подальше собственного работодателя?
– Мне один мастеровой в трамвае как-то сказал – мол, на такую как ты, я позарюсь только после бутылки. Он, разумеется, немного по-другому сказал, но суть та же. Но какие секреты человек может выдать, если он целую бутылку выпьет? А я могу быть переводчицей с французского или немецкого, умею печатать на машинке.
Я призадумался. Переводчик с французского или немецкого никогда лишним не будет, но ради этого устраивать девушку в ВЧК? Хм…
– Мария Николаевна, меня к вам такой вопрос – как вы узнали, что я нахожусь в России, да еще и в госпитале? Только не говорите, что брат вам письмо написал.
– А здесь все просто, – пожала плечами барышня. – Позвонила в Москву, на Большую Лубянку, мне и ответили, что товарищ Аксенов в Петрограде, возглавляет отряд, направленный на подавление мятежа. Позвонила военному комиссару, узнала адрес, где разместили отряд. Потом позвонила в казарму, узнала, что вы ранены, в каком госпитале.
– Так вот, просто взяли и позвонили? – вытаращился я. – И вам просто так ответили и на Лубянке, и в военкомате? И кто, интересно? Вы же по междугородней связи разговаривали. Все так просто?
– Ну, не так, чтобы просто, – хмыкнула Мария Николаевна. – Главное было телефон дежурной части Лубянки найти, но он в «Адресной книге Москвы» есть, а сама книга в читальном зале библиотеки. Я там телефоны выписала, какие были. Телефон дежурного, телефон секретаря Председателя ВЧК. Странно, что телефон Дзержинского там есть, а вашего нет. И звонила я либо из губернского управления образования, либо из жилконторы. Один раз даже из отделения милиции.
Мне стало совсем интересно.
– И что говорили? – полюбопытствовал я.
– Когда из губуправобраза звонила, то говорила, что товарища Аксенова приглашают прочитать лекцию о международном положении в секторе школоведения при Смольном, а когда из отделения милиции звонила, то говорила, что шпиона поймали, а из жилконторы, что товарищей интересует количество квадратных саженей в квартире, которую собираются предоставить сотрудникам Иностранного отдела ВЧК. Звонила один раз в две недели, мне отвечали. Вначале – мол, товарищ Аксенов в командировке, а потом – мол, приехал, но снова отбыл. В Череповец ездили, так? Главное – не тушеваться и спрашивать уверенно. Я, когда из милиции про шпионов начала спрашивать, так все отделение разбежалось. Дескать, вдруг какую тайну услышат, оно им надо?
Я опять подосадовал на своих коллег. Ну сколько можно талдычить, что по телефону не следует разглашать секретную информацию. А тут какая-то девчонка «развела» и дежурных, и секретарей Дзержинского. Но девушка начала мне нравится. Похоже, что авантюризм – это семейная черта Семенцовых. Интересно, а чем занимался глава семейства, статский советник Николай Тимофеевич Семенцов, будучи товарищем Петербургского монетного двора? Не чеканил ли фальшивые австрийские марки? Или монеты из коллекции Аракчеева?
– Скажите, Мария Николаевна, а у вас есть опыт торговли? – спросил я, а потом зачем-то решил уточнить. – Мы в Париже под прикрытием работаем, но деньги тоже нужно зарабатывать.
– А еще вы там фальшивые акции сбываете, – сообщила девушка. – А зная Андрюшу, то скорее всего, еще и фальшивые деньги. – Посмотрев мне в глаза, девушка снисходительно улыбнулась. – Когда Андрей последний раз приезжал, он с папочкой в кабинете уединился, но я подслушивала. Папочка не знает, что на двери одна филенка отходит.
Если бы я сейчас не сидел на кровати, то сел бы. И что теперь? Вообще-то, обладателей таких тайн – и Марию Николаевну, и ее папочку, следует посадить в одиночную камеру пожизненно, а еще лучше тихонько где-нибудь утопить.
Если бы я сейчас писал сценарий фильма, где кровавые чекисты занимаются вымогательством и спекуляцией, а убийствами обывателей, то завтра какие-нибудь уголовные элементы забили бы до смерти и папу и дочку. Но я на земле живу и, даже если бы захотел уничтожить опасных свидетелей, то при всем желании этого бы сделать не смог.
– Стало быть, и вы теперь соучастник, – резюмировал я. – Если попадете во Францию, сообщите в газеты или в полицию, что мы с вашим братом торгуем фальшивыми акциями, то на гильотину пойдем вместе. Я стану говорить, что акции вы печатали вместе с братом.
– За фальшивые акции на гильотину не отправляют, – меланхолично сообщила девушка. – За изготовление и сбыт фальшивых ценных бумаг по законам Третьей республики можно получить до двадцати пяти лет каторжных работ. Но вам с Андреем, скорее всего, дадут лет двадцать, а мне не больше десяти. Снизойдут, как к женщине. Я поплачу немножко, пожалуюсь на стесненные обстоятельства, поругаю большевиков.
После таких слов я уже был готов зачислить девушку в отдел переводчицей. Но можно консультантом по французскому законодательству. Я-то такие тонкости не знал, а следовало изучить.
– Да, вы про опыт торговли спрашивали, – вспомнила девушка. – Опыта нет, но торговала. Пайки выдавали с перебоями. У папочки, хоть и по второй категории, как у ценного сотрудника, но все равно, маловато, а мой, учительский, так вообще смешной. Я и серебро продавала столовое, и камушки, и эскиз Репина однажды за четыре мешка муки продала. Жалко, конечно, эскиз Репина, но кушать хотелось.
Четыре мешка муки в голодную зиму, за какой-то эскиз, пусть и Репина? Ну, это вообще шикарно. Нет, определенно такую девушку нужно брать в ИНО ВЧК. Дам ка я ей «вводную». Что ответит?
– А вот скажите-ка мне, Мария Николаевна, – начал я, обдумывая вопрос. – Как бы вы обустроили явку? Ну, такое место, где нужно встречаться с агентами? И чтобы грузы туда можно было привозить и увозить без опасения.
Девушка призадумалась. Интересно, что она сейчас придумает? Похоронное бюро или магазин? Еще вариант – сапожная мастерская. Но Семенцова-младшая «выдала» совершенно непредсказуемую идею:
– Я бы открыла прачечную.
– Прачечную? – удивился я.
– Именно так, – подтвердила барышня. – Туда же в течение дня много людей приходит, автомобили или извозчики подъезжают. В прачечную можно прийти с пустыми руками. Мало ли, вдруг человеку нужно срочно накрахмалить манжеты? Мадам какая-нибудь панталончики принесет, тоже бывает. А крупный груз никого не удивит – гостиница белье в стирку привезла, ресторан скатерти и салфетки отправил, больница. И когда увозят обратно, тоже никого не удивит.
Прачечная? Ну почему мне самому не пришла в голову такая идея? Это же так просто. Девчонка гений. Чмокнуть бы ее в щечку, но не буду. Я полез в тумбочку и вытащил оттуда шоколадку Артузова.
– Мария Николаевна, подойдите поближе, – попросил я, а когда девушка подошла, вручил ей плитку: – Считайте, что это ваша первая премия в должности сотрудника Иностранного отдела ВЧК. Как только утрясу все дела, выедем к месту службы, в Париж. Можете увольняться из школы, готовьтесь к работе.
– И я стану хозяйкой прачечной где-нибудь на Монмартре? – поинтересовалась девушка, упихивая шоколадку в муфточку. – Сейчас, наверное, следует изучить прачечное дело? Какое белье при какой температуре стирать, что можно крахмалить, а что нет? В Европе в прачечных уже машины стирают, надо бы выяснить, какие именно, и сколько стоят.
Мне показалось, что сказала с некой грустинкой. Умница. Деловой подход.
– Прачечное дело будет изучать кто-нибудь другой, – успокоил я девушку. – А вы, покамест, гуляйте по Петрограду, побывайте в Эрмитаже, в Русском музее. Можно посетить какие-нибудь частные собрания, если они остались. В общем, приобщайтесь к прекрасному.