Мой путь уже начертан,
и ничто меня не остановит, кроме смерти.
Эрнесто Гевара де ла Серна родился 14 июня 1928 года в городе Росарио (Аргентина).
И, как считают многие исследователи и историки, настоящая дата его рождения – это первая тайна, связанная с именем знаменитого революционера. Возможно, на самом деле он родился 14 мая, а не 14 июня, а день его рождения по желанию родителей был «сдвинут» на месяц вперед, чтобы избежать скандала, связанного с беременностью, наступившей за два месяца до брака. Учитывая консервативные нравы, царившие в Аргентине того времени, это решение вряд ли показалось бы странным их современникам.
Родители Эрнесто Че Гевары были культурными образованными людьми несколько «богемного» склада. По своим политическим взглядам они были сторонниками свергнутого в 1930 году прогрессивного президента Иригойена, члена «Радикального гражданского союза». Он проводил преобразования в целях повышения уровня жизни рабочего класса Аргентины и осуществил ряд передовых социальных реформ, включая улучшение условий труда на фабриках, регулирование рабочего времени, обязательные пенсии и введение общедоступной системы государственного образования.
Отец – Эрнесто Гевара Линч происходил от эмигрантов из Ирландии. Инженер и архитектор, фантазер и авантюрист, он предпринял тысячу различных начинаний и потерпел неудачу в большинстве из них, благодаря чему его многочисленная семья (у будущего знаменитого революционера было четверо младших братьев и сестер) хотя и не бедствовала в буквальном смысле этого слова, но и большим достатком никогда не отличалась.
Эрнесто – второй справа.
Несмотря на почти постоянное незавидное финансовое положение семьи, друзья, которых Эрнесто каждый день приводил домой, чтобы покормить или оставить на ночь, голодные и оборванные дети шахтеров, рабочих или служащих гостиницы, принимались в семье с распростертыми объятиями. В доме Гевары для них всегда находилось место и для игр, и за общим столом.
Семья симпатизировала республиканцам во время гражданской войны в Испании, что проявлялось, кроме всего прочего, в ее гостеприимстве по отношению к эмигрантам. Маленький Эрнесто не только был очарован их рассказами, но и раздобыл карту Испании, на которой флажками отмечал наступление республиканцев…
Кроме того, муж сестры матери Че – Селии, поэт Каэтано Кордоба Итурбуру (для членов семьи просто «Поличо»), отправился в республиканскую Испанию в качестве корреспондента буэнос-айресской газеты «Критика». Опасаясь перехвата сообщений агентами франкистов, он отправлял их не в редакцию, а жене Кармен, и таким образом в семействе Гевара первыми узнавали новости с фронтов испанской гражданской войны. Вскоре после начала мятежа семья будущего революционера приобрела мощный радиоприемник и вечерами слушала фронтовые сводки. А Эрнесто вместе с младшим братом Роберто соорудил во дворе из ящиков макет обороняющегося Мадрида, и вместе с ровесниками ребята разыгрывали баталии, отбивая штурмы франкистов.
Эрнесто – первый слева
О матери будущего великого революционера Селии де ла Серне стоит сказать особо. Это была сильная, независимая женщина с бунтарским характером. Вот как о ней вспоминает одна из ее племянниц: «Она была первой женщиной, которая ходила с волосами, подстриженными под мальчика, курила и клала ногу на ногу при людях. Она была предводительницей феминисток Буэнос-Айреса». Селия де ла Серна получила прекрасное образование, отлично плавала и водила машину.
Уже в пятилетнем возрасте у Эрнесто стали проявляться черты характера, которыми он сильно напоминал свою мать. Оба они любили опасность, отличались решимостью и упрямством, а также хорошо развитой интуицией.
Необыкновенная эмоциональная связь, с самого начала возникшая между матерью и сыном, с годами становилась все крепче. Именно ей он, не скрываясь, доверял в письмах, которые они писали друг другу вплоть до смерти Селии в 1965 году, свои надежды, сомнения, разочарования и даже страхи.
Когда Эрнесто не мог регулярно посещать школу и Селия занималась с ним дома, особые отношения, существовавшие между ними, укреплялись все больше.
…Здесь мы должны остановиться на одном происшествии, наложившем отпечаток на всю жизнь будущего партизанского командира. В трехлетнем возрасте, после купания с матерью в холодной воде, он перенес первый приступ астмы. Эта тяжелая болезнь сопровождала его всю жизнь, она выработала в Эрнесто некоторые привычки, оставшиеся с ним до конца его дней, а также необыкновенную способность к самоограничению.
Часто мальчику было тяжело даже гулять, и в течение нескольких суток он бывал прикован к постели. Долгие часы вынужденного одиночества Эрнесто проводил за чтением книг или игрой в шахматы с отцом. Любовь к обоим этим занятиям осталась с ним на всю жизнь.
Однако когда болезнь отступала, Эрнесто стремился наверстать упущенное. Лидерские качества проявились в его характере уже в раннем возрасте, и среди соседских ребят его авторитет был непререкаем. А упорные занятия спортом (футбол, регби, верховая езда, гольф) и умение поставить оппонента на место не только с помощью физической силы, но и с помощью остроумного и точного словесного «удара» еще более укрепляли его позиции.
Несмотря на явную склонность к бунтарству и безрассудной смелости, с ранних лет у Эрнесто проявились и такие качества, как сострадание и жалость к тем, кому требуетя его помощь. В семилетнем возрасте, невзирая на риск задохнуться от внезапного приступа астмы и не умея плавать, он бросился в воду, когда увидел тонущего в озере щенка. Мальчик не только спас едва не погибшее животное, но и выходил его…
Мать, увлекавшаяся художественной литературой, философией и поэзией, постепенно и сыну привила интерес к ним. Ей же он обязан и знанием французского языка, которым она занималась с сыном, когда он вынужден был пропускать уроки из-за болезни.
Уже в отрочестве Эрнесто познакомился с трудами Фрейда, восхищался поэзией Бодлера, в оригинале читал Дюма и Верлена… А Пабло Неруда и Джек Лондон остались его любимыми авторами на всю жизнь.
Юный Эрнесто с нескрываемым интересом следил за событиями второй мировой войны (когда она началась, ему было 11 лет). Он, последовав примеру отца, вступает в антифашистскую организацию, готовившуюся к активным действиям в случае возможной победы Гитлера.
После военного переворота 4 июня 1943 года, в котором ключевую роль играл полковник Перон, в доме Эрнесто и Селии начали проводиться подпольные антиперонистские собрания и даже планировалось изготовление шумовых бомб для защиты членов манифестаций от полиции. Старший сын категорически заявил, что если ему не разрешат участвовать в подпольной работе, он будет вести ее самостоятельно, и родителям пришлось согласиться.
Несмотря на прочно закрепившуюся за Эрнесто репутацию неистового, бесстрашного и неуправляемого «сорвиголовы» (одним из его прозвищ было «Фусер» – от испанского «Furibundo Serna», то есть «грозный Серна»), он всегда обдумывал последствия своих поступков и шел на значительный риск лишь в том случае, если видел шансы на успех. Когда арестованный полицией друг Эрнесто Альберто Гранадо («Миаль», как называл его будущий великий революционер, – сокращение от испанского, означающее «мой Альберто») попросил его организовать демонстрацию с требованием освобождения студентов, Эрнесто ответил: «Выйти на улицу, чтобы тебя просто огрели полицейской дубинкой по голове? Нет – я отправлюсь на демонстрацию только в том случае, если у меня будет пистолет».
Однако тогда, в пятнадцатилетнем возрасте, будущий партизан все-таки оставался и просто отчаянным мальчишкой: Миаль, который был старше Эрнесто на шесть лет, очень ругал его за то, что тот поддался искушению и вместе со сторонниками военного режима запустил несколько камней в окна фешенебельного жокей-клуба (правда, под крики о том, чтобы богатеи «убирались в свои Штаты»).
К 1943 году он уже читал книги по экономике и истории и труды таких авторов как Маркс и Ленин. Именно тогда Эрнесто начал приходить к мысли о том, что существующая система несовершенна и свергнуть ее можно только при помощи силы.
В течение учебы в гимназии он поддерживал свой имидж неугомонного задиры. Посреди урока он мог закурить вонючие сигареты; открыто спорил с учителями математики и литературы, указывая на допущенные ими неточности, а по выходным устраивал со своей «бандой» походы в горы, где предавался тем же отчаянным забавам, которыми так пугал родителей в детстве, – ходил по канату через крутые расщелины, прыгал с высоких скал в реку, ездил на велосипеде по рельсам.
Однако его оценки были хорошими. Особую склонность он проявлял к таким предметам, как математика, естествознание, география, история, литература; с каждым годом росли его успехи во французском и испанском языках. Кроме того, примерно с 1945 года Эрнесто стал серьезно заниматься философией, создавая собственный «философский словарь» – первый из семи, составленных им в течение последующих десяти лет. Он начал вести каталог прочитанной литературы и писал стихи.
В 1947 году он поступил на медицинский факультет Университета Буэнос-Айреса. Большинство исследователей считает, что этот выбор был сделан им под воздействием смерти бабушки, рядом с которой он находился неотступно до самого конца.
Параллельно с учебой он работал в аллергологической клинике доктора Пизани, которая стала для него вторым домом. Перед ним открывалась блестящая карьера врача-аллерголога.
Во время учебы Эрнесто знакомится с Титой Инфанте, дружба с которой продлится до самых последних дней Че. Вместе с ней он продолжает читать и изучать труды Маркса, Энгельса и Ленина. И тогда же его представление о родине стало охватывать уже всю Латинскую Америку, которую он называет Большой Америкой.
Эрнесто с детства мечтал о путешествиях. И теперь ему страстно хотелось своими глазами увидеть страну. В возрасте 22 лет он отправляется в свой первый вояж на велосипеде, к которому сам приделал моторчик, превратив его таким образом в мопед. Целью путешествия был лепрозорий, в котором в то время работал его близкий друг Альберто Гранадо. В общей сложности Эрнесто проделал путь в четыре тысячи километров.
Именно тогда он впервые ощутил необходимость описывать события каждого дня, и, таким образом, эта поездка вывела на новый уровень еще два его увлечения (кроме чтения и шахмат), которым предстояло сохраниться у него на всю жизнь: путешествия и ведение дневника.
Альберто Гранадо и Эрнесто Че Гевара на плоту во время путешествия
Примерно в это же время произошло еще два события в жизни Эрнесто. Он впервые по-настоящему влюбился в девушку, происходившую из семьи провинциальных аргентинских аристократов, по прозвищу Чичина. (Впрочем, их роман оказался коротким и ни к чему не привел.)
И – принял, казалось бы, странное решение: после окончания очередного семестра поработать корабельным врачом. Из удивительных медицинских приключений того периода можно вспомнить удаление аппендицита матросу с помощью кухонного ножа – скальпеля на борту не оказалось.
А вскоре случилось событие (можно его назвать и грандиозным приключением), значение которого в судьбе Эрнесто Гевары трудно переоценить. В 1951 году вместе с Альберто Гранадо будущий команданте отправляется в большое путешествие по всему Латиноамериканскому континенту.
Среди прочего друзья изучали руины древних цивилизаций (археология также была одним из юношеских увлечений Эрнесто), работали в лепрозории, но главное – изнутри увидели ужасающую нищету местного населения, подвергавшегося жестокой эксплуатации. «…в душе я уже стал другим. Это бесцельное блуждание по нашей «Большой Америке» изменило меня больше, чем я ожидал» (Эрнесто Гевара «Мое первое большое путешествие»).
«…я готовлю свое существо, словно жертвенник, для того, чтобы в нем по-новому зазвучал, проникнутый новыми надеждами, звериный рев пролетариата-победителя» (там же).
Говоря о работе Эрнесто в лепрозории, пожалуй, нужно вспомнить о том, с какой любовью относились пациенты к двум молодым врачам, не только лечившим их, но и проводившим с ними все свое свободное время, играя в футбол, вместе обедая и устраивая совместные вечеринки. Кстати, именно тогда Эрнесто совершил еще один небольшой подвиг, переплыв Амазонку.
Здесь же нужно сказать и о хирургических успехах Эрнесто Гевары и Альберто Гранадо. Уже будучи министром на Кубе, Че разыскал одного из спасенных им пациентов и написал ему письмо с просьбой «прислать о себе весточку».
…Итак, пожалуй, именно этот момент следует считать окончательным поворотом в сторону всего дальнейшего вектора его жизни. И, хотя он успешно окончил обучение на медицинском факультете, став дипломированным врачом, уже ничто не могло изменить его решения: посвятить свою жизнь тому, чтобы сделать мир справедливее, избавить людей от нищеты и угнетения. Именно тогда он стал великим революционером, потому что захотел им стать. Больше никогда, ни разу в жизни он не отступил от намеченного пути.
…Перед своим следующим путешествием, которое он предпринял в возрасте 25 лет вместе со своим другом Каликой Феррером, Эрнесто отказался от респектабельной должности в аллергологической клинике, несмотря на настойчивые уговоры ее руководителя доктора Пизани. Возможность блестящей карьеры и спокойной оседлой жизни остались в прошлом…
Помимо осмотра древних развалин и встречи с адвокатом и политиком Рикардо Рохо (именно он познакомит Эрнесто с его будущей первой женой перуанкой Ильдой Гадеа), эта поездка принесла молодому врачу и еще одно важное впечатление: он своими глазами увидел условия работы на знаменитых боливийских шахтах. Таким образом, Эрнесто получил новые яркие свидетельства зависимости Латинской Америки от Соединенных Штатов.
Кстати, на таможенном пункте в пограничном городке Пуно у Эрнесто конфисковали две книги, одна из которых называлась «Человек в Советском Союзе».
И именно в этот период впервые в личной переписке (это было послание любимой тете Беатрис) четко прозвучали его идеологические убеждения: «…я укрепился в мысли о том, насколько ужасны эти спруты капитализма. Я со слезами на глазах поклялся перед фотографией старшего товарища Сталина неустанно бороться до тех пор, пока не стану свидетелем полного уничтожения этих спрутов. В Гватемале я созрею окончательно и отточу до совершенства все те качества, которые необходимы подлинному революционеру».
В этой стране он впервые в жизни присоединился к политическому движению, выбрав гватемальскую левую революцию. Президентом Гватемалы был Хакобо Арбенс, прогрессивный военный, проводивший смелые политические и экономические преобразования.
И здесь же, при содействии Ильды Гадеа, Эрнесто Гевара познакомился с четырьмя кубинскими эмигрантами, бежавшими в Гватемалу после неудачного нападения на армейские казармы Монкада под руководством молодого кубинского адвоката Фиделя Кастро Руса.
Именно новые друзья-кубинцы дали Геваре знаменитое прозвище (которым он очень гордился всю жизнь) за его типично аргентинское пристрастие к словечку индейцев-гуарани «че», что означает «эй, друг».
Сама жизнь исподволь подводила будущего команданте Кубинской Революции к, пожалуй, главному делу его жизни, сводя с людьми, причастными к событиям на Кубе, одновременно заставляя укореняться его политические убеждения и постепенно подвигая к судьбоносной встрече с Раулем, а затем и с Фиделем Кастро, которой суждено было произойти через считанные месяцы в Мехико… Внешняя жизнь будто выстраивалась в соответствии с внутренним, заданным раз и навсегда им самим вектором…
Однако вернемся в Гватемалу. Напряжение, связанное с ожиданием военного вторжения США, нарастало, и все больше людей покидало страну. Всем было ясно, что этот гигантский «спрут капитализма» не допустит преобразований, ведущих к выходу Гватемалы из-под его влияния. Католическая церковь под нажимом ЦРУ обнародовала обращение к пастве, в котором заявила о проникновении в страну коммунизма и призвала граждан к борьбе с ним.
Прошло три дня после того, как Эрнесто Че Гевара отметил свой двадцать шестой день рождения, когда авиация США по приказу президента Эйзенхауэра начала бомбить территорию Гватемалы.
3 июля к власти пришел ставленник США Кастильо Армас; президент Арбенс ушел в отставку. «Ледяной душ окатил народ Гватемалы», – заметил несколько дней спустя в своем дневнике Эрнесто.
Новый режим почти сразу же повел полномасштабную «охоту на ведьм». Всякий, кто хоть как-то был связан с режимом Арбенса или подозревался в коммунистических взглядах, мог быть арестован, и эта участь теперь угрожала Геваре.
Еще в последние дни июня он, надеясь попасть на фронт, вступил в вооруженные дружины, организованные «Коммунистической молодежью». Теперь же, пользуясь личным знакомством с послом Аргентины, он выполнял поручения людей, укрывшихся в посольстве, собирал оружие, помогал найти убежище тем, кто попал в тяжелое положение.
Через несколько дней, когда угроза ареста станет суровой реальностью, Эрнесто сам вынужден будет обратиться в аргентинское посольство с просьбой о политическом убежище.
Вот что он пишет своей тете Беатрис в эти дни, делая упор на своем окончательном решении отправиться куда бы то ни было, чтобы превратиться там в истинного революционера:
«Как бы там ни было, я непременно буду ждать возможности отправиться в ближайшее место, где назревает конфликт, а в том, что что-то назревает, нет никаких сомнений, поскольку янки не могут пройти мимо, чтобы где-нибудь не защитить демократию».
Реплика про американцев в наши дни актуальна как никогда, а ведь написана она в Гватемале в далеком 1954 году!
Эрнесто покидает Гватемалу и на поезде едет в Мексику. По дороге он знакомится с человеком по кличке Эль Патохо (косолапый), которому на многие годы суждено будет стать другом и соратником Че Гевары. Близкое знакомство завязывается немедленно, поскольку оба, будучи по убеждениям коммунистами, «говорили на одном языке».
В то время Мехико был удивительно космополитичным и политически толерантным городом. Он стал пристанищем не только для тысяч иммигрантов, бежавших туда от фашистской угрозы в 30-х и 40-х годах и давших толчок мексиканскому культурному возрождению. Это был город интеллектуалов, от писателей и артистов до выдающихся художников, таких как Диего Ривера, Ороско, Сикейрос. Но самое главное – благодаря тому, что границы Мексики были открыты для представителей левого движения (там жил Хакобо Арбенс после гватемальских событий, учился Сандино), Мехико стал меккой для революционеров всего мира.
В Мехико Эрнесто продолжал осмыслять свой гватемальский опыт. Он был убежден, что американская интервенция в Гватемале была лишь началом глобальной конфронтации между США и коммунизмом.
На первых порах, чтобы заработать немного денег, ему пришлось побывать фотографом в городском парке, ночным сторожем, фотокорреспондентом в новостном агентстве, врачом во взрослой и детской больницах…
Сюда же, в Мехико, из всех уголков континента постепенно стали пребывать кубинцы. Они организовали неофициальную штаб-квартиру в доме Марии Антонии Гонсалес, кубинки, вышедшей замуж за мексиканца. Большой радостью было для Эрнесто вновь встретиться со старыми знакомыми по Гватемале, которые поговаривали о том, что, возможно, Фидель Кастро будет отпущен из тюрьмы и тоже прибудет в Мексику…
В конце 1954 года Эрнесто Че Гевара писал матери из Мехико: «То, как гринго… обращаются с Америкой, вызывало во мне все нарастающее негодование, но в то же время я изучал теорию, объясняющую причины их поведения, и я увидел научность этой теории… То, что я увидел в Гватемале, только прибавило веса моим прежним выводам… Я оставил путь рацио и обрел нечто родственное религиозной вере». Теперь он открыто заявлял о своем идеологическом кредо. Он окончательно стал убежденным коммунистом.
После блестящего доклада на медицинской конференции, посвященной аллергическим заболеваниям, и последующей за этим публикации в соответствующем журнале, Эрнесто поступает в интернатуру, получает в больнице скромное жалованье и возможность заняться новыми исследованиями по аллергологии.
7 июля 1955 года состоялось событие, во многом определившее дальнейший ход революционной истории ХХ века. В Мехико в доме Марии-Антонии встретились два будущих великих революционера – Эрнесто Че Гевара и Фидель Кастро Рус, освобожденный из тюрьмы на Кубе и прибывший в Мексику. Их общение продлилось всю ночь, а под утро Эрнесто был принят в состав экспедиционного корпуса, ставившего своей целью свержение проамериканского режима Фульхенсио Батисты, в качестве врача и в звании лейтенанта.
«…он совершит революцию, и я всегда с готовностью буду во всем содействовать такому человеку, как он», – так Эрнесто Че Гевара выразил свое отношение к Фиделю Кастро спустя некоторое время.
Однако с самого начала он поставил и одно условие: после победы кубинской революции государственные дела не должны стать помехой в его стремлении направиться в какую-либо из стран Латинской Америки, скорей всего, в Аргентину, чтобы продолжить там свою борьбу во имя победы революции на всем континенте.
С самого начала он хотел, чтобы между ними не было никаких недосказанностей и считал нужным предупредить своего нового соратника о том, чему он собирается посвятить свою жизнь после их общего триумфа, в котором, судя по всему, не сомневался уже тогда.
В любом случае, каждый из этих выдающихся людей обрел в другом что-то вроде до тех пор недостающего звена своей жизни и судьбы. И, надо думать, силы и возможности каждого из них таким образом не удвоились, а возросли в десятки раз.
«К моменту нашей встречи он в своих мыслях уже был марксистом и более передовым революционером, чем я», – позже скажет об этом судьбоносном моменте Фидель.
В письме к матери Эрнесто написал: «Как я хочу попасть в Гавану! Кубинские пейзажи и статьи Ленина – вот о чём я постоянно думаю». Свои письма Че Гевара подписывал: «Сталин II».
По воспоминаниям Альберто Грандо, настоящее обращение в марксизм у Эрнесто произошло, когда «он открыл Сталина, фигура которого увлекла его по-настоящему». Сборник его статей по экономическим вопросам изобилует цитатами из сочинений Сталина, посвящённых социалистическому строительству и индустриализации. Для Че Сталин был образцом и теоретической, и практической деятельности» (портал «Проза. ру», Нинель Светличная, проект «Гениальные Матери Планеты»).
Планируя начало вторжения на Кубу на 1956 год, Фидель договорился с генералом авиации Альберто Байо, который согласился обучать будущих ополченцев искусству ведения партизанской войны.
Конечно же, среди «учеников» был и Эрнесто Че Гевара, к тому времени уже ставший мужем Ильды Гадеа и отцом их дочери Ильдиты.
Ильда была старше Эрнесто, «…уроженка Перу, из семьи со средним достатком, окончила экономический факультет университета в Лиме, со студенческих лет принимала активное участие в апристском движении, в Гватемале сотрудничала с местными коммунистами» (Юрий Гавриков «Че Гевара. Последний романтик революции»). Будучи уже на момент их знакомства человеком с глубоко укоренившимися левыми взглядами, она, безусловно, оказала немалое влияние на мировоззрение будущего команданте.
«В Гватемале он познакомился со своей первой женой – Ильдой Гадеа, политэмигранткой из Перу, членом левобуржуазной партии АПРА. Ильда оказала большое влияние на идейную эволюцию Че. И до Гватемалы Че был знаком с социалистической литературой (у него дома были книги Маркса, Бакунина, Кропоткина, Горького, Джека Лондона), Че был блестящим знатоком и толкователем Сартра. Но Ильда Гадеа быстро эволюционировала от апризма к марксизму. Подобную эволюцию претерпел под ее влиянием и Че» (Александр Тарасов «44 года войны ЦРУ против Че Гевары»).
Кроме того, Ильда, помимо политики и экономики, прекрасно разбиралась в музыке и литературе (читала, среди прочего, произведения Толстого, Достоевского и Горького), а любовь к поэзии у молодых людей была общей страстью…
«Доктор Эрнесто Гевара поразил меня с первых же бесед своим умом, серьёзностью, своими взглядами и знанием марксизма… Выходец из буржуазной семьи, он, имея на руках диплом врача, мог легко сделать карьеру у себя на родине. Между тем он стремился работать в самых отсталых районах, даже бесплатно, чтобы лечить простых людей…» (Ильда Гадеа).
…Однако все устремления Эрнесто были теперь связаны с Кубой. Кроме поддержания отличной физической формы, он стал заниматься политикой и экономикой, штудировал труды Адама Смита, Кейнса и других; все глубже он постигал марксизм, углубленно изучая работы Маркса, Энгельса и Ленина; читал Мао Цзэдуна и советские книги, которые брал в библиотеке Института советско-мексиканских культурных связей.
Кроме того, он попросил советского дипломата Николая Сергеевича Леонова найти для него книги «Повесть о настоящем человеке», «Чапаев» и «Как закалялась сталь». И именно обнаруженная мексиканской полицией при обыске визитная карточка Леонова и советские книги чуть позже послужили причиной ареста Че, формальным поводом к которому стало нарушение иммиграционного режима (по его условиям, политэмигрант не имел права заниматься политической деятельностью).
…Постепенно Эрнесто был единодушно признан бойцами «способным на лидерство и руководящую роль», а Байо, позже назвавший его «лучшим партизаном из всех», назначил Гевару «командующим личным составом».
Из мексиканской тюрьмы, куда Че попал вместе с Фиделем и другими товарищами, он писал родным: «Мое будущее неотделимо от будущего кубинской революции. Я либо одержу победу вместе с ней, либо погибну…»
После освобождения из тюрьмы, которым они были обязаны президенту Мексики с 1934 по 1940 гг., политику левого толка Ласаро Карденасу, будущие партизаны вынуждены были уйти в подполье. Благодарность за помощь в обретении свободы и крепнущая дружба между двумя лидерами отразились в «Гимне Фиделю», написанном в то время Че Геварой.
Несмотря на сложности жизни на нелегальном положении, Че не упускает возможности навестить жену и дочь. Впрочем, он уже не видит своей судьбы вне революции: полугодовалого ребенка он частенько ласково называет «мой маленький Мао».
Тем временем Фидель покупает небольшую, сильно потрепанную и мало пригодную для серьезного морского путешествия яхту «Гранма», на борт которой 25 ноября 1956 года взошли восемьдесят два человека, намеревавшиеся изменить расстановку сил на политической карте мира.
Дождь, ветер и шторм, вызвавшие приступы морской болезни почти у всех членов экспедиции, а также недостаточная осведомленность будущих партизан в искусстве ориентирования на море и управления судном, сделали свое дело: морское путешествие продлилось на два дня дольше запланированного срока, судно отклонилось от верного курса, а высадка состоялась на труднодоступном участке берега, покрытом болотистой топью и практически непроходимыми мангровыми зарослями.
Как только повстанцы преодолели мангровые болота и оказались на суше, немедленно последовал удар вражеской авиации, в результате которого из восьмидесяти двух человек в живых осталось четырнадцать (некоторые биографы приводят цифры 17 или 22) измотанных голодных бойцов.
Тогда же произошел эпизод, имевший необычайно символическое значение. В суматохе боя Эрнесто, по касательной раненному вражеской пулей, пришлось делать выбор: схватить рюкзак с походной аптечкой или ящик с патронами. Он выбрал второе: по призванию он был воином, пренебрегающим собственной безопасностью и чуждым страха за свою жизнь.
Получив позже возможность отправить весточку родным, он со свойственным ему чувством юмора пишет: «…со мной все отлично. …старайтесь верить, что Бог – аргентинец. … С Новым годом! У Т.Т. все прекрасно». (Имя «Тэтэ» было домашним детским прозвищем Эрнесто Че Гевары).
Поддерживаемые местными крестьянами и получив пополнение оружием, повстанцы стали пробираться в сторону горного массива Сьерра-Маэстра, на восток острова.
Через несколько лет в одном из интервью Че вспоминал, что Фиделю, принимая во внимание монументальность его фигуры, было нелегко карабкаться по горам. Он преодолевал их только благодаря своей железной силе воли. «Ну, а как же вы с вашей астмой?» – спросил журналист. «У меня тоже есть немного воли», – ответил Эрнесто.
…По мере развития конфликта партизан с армией Батисты крестьяне уже не просто оказывали содействие повстанцам, а вступали в их ряды, порой рискуя жизнью. Говоря языком военных, местная беднота стала настоящим тылом повстанческого движения, без которого не в состоянии победить ни одна партизанская война.
Вступая в стычки с правительственными войсками, страдая от дождя, жары, влажности и докучливых насекомых, живя в состоянии почти постоянного голода, повстанческий отряд, день ото дня увеличиваясь за счет вступающего в него местного населения, продвигался вперед.
Рауль Кастро и Эрнесто Че Гевара.
Всю жизнь Че вел изнурительную борьбу со своей хронической болезнью, и годы партизанской войны на Кубе также не стали исключением. «Лично для меня это были самые мучительные дни войны», – писал Эрнесто Гевара о том времени, когда астма наступала с новой силой, а товарищи, пытавшиеся кто чем мог помочь ему, восхищались, видя, какая будущему команданте требовалась сила воли, чтобы выдерживать затяжные переходы повстанческой армии.
Вполне возможно, что как раз эта потребность во взаимопомощи, взаимовыручке и братское единение, складывающееся под воздействием тяжелых условий военного быта и постоянной опасности, более чем все остальные факторы, и породили в Эрнесто глубокую привязанность к партизанскому образу жизни.
Сама судьба испытывала его волю и силу духа на прочность: свою вторую родину ему было суждено найти во влажной субтропической стране с самым высоким в Западном полушарии процентом больных астмой…
Однако хитроумный командир придумал новое «лекарство» от этого заболевания, заодно помогающее ему отгонять надоедливых москитов: с этого времени его любимым спутником (кроме приспособлений для употребления чая матэ) становится неизменная сигара…
Камило Сьенфуэгос и Эрнесто Че Гевара
Все более активно повстанцы налаживали связи с местным населением. Че, вновь превращаясь в «революционного врача», лечил крестьян и даже пленных батистовцев. «Че оказывал помощь противнику как врач, – рассказывал позже Фидель, – Вы даже представить себе не можете, каким чутким он был человеком».
«Мы всем своим существом ощутили, насколько нужны решительные перемены в жизни простого народа. Необходимость аграрной реформы выступила отчетливо…» – писал он.
Поворотным пунктом в становлении повстанческой армии была победа в Эль-Уверо. «Для нас эта победа стала свидетельством зрелости. …моральный дух нашей армии стал стремительно возрастать…» – писал уже после войны Че.
5 июля 1957 года Фидель назначает Эрнесто Че Гевару команданте. Этот ранг, эквивалентный майору, был высшим званием в повстанческой армии. Принимая такое решение, он руководствуется соображениями о феноменальной эрудиции Че, собственным восхищением его неистребимой жаждой чтения и глубокими знаниями в области марксизма-ленинизма. «Его философские принципы и познание коммунистических идей в значительной мере опережали мои собственные», – признается Фидель.
«В каждом из нас есть доля тщеславия, – писал потом Че. – И я в тот день почувствовал себя счастливейшим человеком на земле». С этого момента для всех, кроме самых близких друзей, он превратился в команданте Че Гевару.
Среди подчиненных Че быстро прославился как суровый командир, требующий неукоснительного соблюдения дисциплины. «Все относятся к Че с великим почтением, – писал о нем один из партизан в своем дневнике, – Он жесткий, сухой и временами язвительный… Когда Че отдает приказ, то сразу видно, какое уважение он внушает людям. Все подчиняются ему мгновенно».
Однако та суровость, с которой он обращался со своими подчиненными, не распространялась на крестьян и даже на пленных солдат противника. Так, узнав, что военные мстят мирному населению за каждую атаку повстанцев, убивая крестьян и сжигая их дома, он принял решение эвакуировать местных жителей перед своими акциями, чтобы избавить их от зверств военных. А при абсолютной безжалостности к предателям, шпионам и трусам, Че Гевара относился с уважением к врагам, проявившим в бою бесстрашие и отвагу.
Тем временем Фидель назначил командиром передового взвода Че Камило Сьенфуэгоса. Выбор оказался удачным, поскольку бесшабашность Камило несколько уравновешивала суровость Че. Они оба испытывали друг к другу уважение и товарищескую приязнь, и вскоре Че сошелся с Камило так близко, как ни с кем другим.
А если мы заглянем на несколько лет вперед, то увидим на столе в кабинете Эрнесто Че Гевары в Гаване рядом с бронзовым бюстом Симона Боливара и барельефом Ленина портрет Камило Сьенфуэгоса…
Но вернемся в октябрь 1957 года. В это время Че Гевара решил начать создание инфраструктуры для обеспечения потребностей партизан. С помощью строительства дамбы на реке Омбрито они стали налаживать выработку гидроэлектроэнергии; в декабре вышел первый номер партизанской газеты «Кубано либре»; были организованы госпиталь, ферма, шорная и сапожная мастерские; повстанцы стали изготавливать мины и гранаты, получившие название «спутник» в честь советских космических аппаратов… И, главное, начала свою работу радиостанция «Радио Ребельде».
Эрнесто Че Гевара и Алейда Марч
А, кроме того, не забудем, что практически с первого дня своего нахождения в повстанческой армии и до последнего дня жизни Эрнесто Че Гевара в свободное от военной работы время учил бойцов читать и писать, а с теми, кто уже усвоил азы грамматики, занимался французским языком и другими предметами…
Между тем линия фронта расширялась, а над территорией Сьерра-Маэстры уже был установлен практически полный контроль со стороны партизан.
Постепенно Че стал не только главным поверенным во всех делах Фиделя, но и фактически главой штаба. Когда Че не было рядом, Фидель в письмах и записках обсуждал с ним военные и политические планы и финансовые дела.
При одном из наступлений противника, когда положение повстанцев стало весьма суровым, Эрнесто Че Гевара написал в своем дневнике следующий примечательный текст: «Я почувствовал кое-что, чего не ведал раньше: стремление выжить. В следующий раз надо это подправить».
Мало кто в подобной ситуации отнесся бы к себе столь же критично, но Эрнесто Гевара, преобразившись в Че, бросал вызов даже инстинкту самосохранения…
Примечательно также и то, что особенно требователен и строг он был к тем своим подчиненным, в ком видел задатки «истинного революционера».
Че был не такой, как все, и его бойцы это знали. К себе он относился требовательнее, чем к другим. А поскольку Гевара жил наравне со всеми, отказываясь от положенных ему по статусу особых удобств и сражаясь так же, как все, с одинаковой степенью риска, то заслужил огромное уважение и преданность.
Однако обратной стороной его характера было желание тепла и покоя, что проявлялось в его нежности к домашним животным, любви к лошадям и собакам…
Один из его подчиненных, Энрике Асеведо, однажды записал:
«В Че есть нечто, интригующее меня. Уже несколько дней он держит при себе зверушку – белую мышь, которая путешествует в его рюкзаке. Когда мы отдыхаем, он берет ее и сажает себе на плечо. Она… забирается наверх, на его берет, и играет там. Когда я смотрю на него, то удивляюсь до глубины души. Я считаю его таким жестким парнем, и вдруг он поражает меня столь человеческими проявлениями. Это заставляет меня думать, что несгибаемый командир – только его видимость. Я хотел бы когда-нибудь узнать его немного лучше».
А однажды, когда измотанный Че подвешивал в лесу между деревьями свой гамак, чтобы поспать, ему пришлось прервать приготовления к отдыху и возвратиться к медицинской практике – лечить гнойную рану ноги. «Итак, – писал доктор Хулио Мартинес Паэс, – смотрите, как грозный майор Гевара старательно возится со щепкой и ниточкой, накладывая лубок птице». Оскарито Фернандес Мелл вспоминал: «Че был человеком одновременно суровым и невероятно сентиментальным».
Ближе к концу партизанской войны, когда скорая победа повстанцев становилась все более очевидной, Эрнесто Гевара занялся подбором помощников и советников в свой «мозговой центр», который станет нужен ему в послевоенных баталиях: для строительства коммунизма на Кубе необходима была революция в политической и экономической сферах.
И тогда же случилась еще одна важная встреча. Алейда Марч была молодой кубинской революционеркой, развозила оружие и бомбы, пряча их под длинными, по моде 50-х годов, юбками. «Алейда ничего не боялась, – вспоминала ее близкая подруга Мария Долорес Россел. – Она была всецело предана делу, очень серьезна, романов не заводила, на вечеринки не ходила».
…Взорвав мост и железнодорожное полотно к востоку от города Санта-Клара, повстанцы рассекли страну надвое. Че Геваре предстояло взять этот город, остававшийся последним плацдармом на пути партизан к Гаване.
28 декабря 1958 года войска Че подошли к Санта-Кларе. На одного партизана приходилось не менее десяти солдат правительственных войск. Добавьте к этому танки и авиацию, начавшую бомбардировки города.
«Через несколько часов мы установили в Центральном Университете Санта-Клары свой первый командный пункт. Потом он будет перенесен ближе в город. Тем утром я была ошеломлена, когда Че вручил мне винтовку М-1, сказав, что я ее заработала. Это было моим первым серьезным достижением в качестве бойца. Я очень хорошо знала, какими строгими были критерии Че относительно того, кто может получить оружие, а кто нет. Я испытывала невероятную гордость и удовлетворение» (Алейда Марч «Моя жизнь с Че Геварой»).
Команданте приказал возводить в городе баррикады из всего, что попадалось под руку. Никогда прежде этого не делалось, и это был настоящий успех…
Одну из основных опасностей представлял для наступающих бронепоезд с солдатами правительственных войск и военной техникой. По приказу Че Гевары ночью к железнодорожным путям подогнали бульдозер, с помощью которого были разобраны рельсы, и когда позже бронепоезд попытался прорвать оцепление, первые вагоны сошли с рельсов. Коктейли Молотова, которыми партизаны забросали состав, довершили дело. Невыносимая жара, созданная таким образом внутри вагонов, заставила военных сдаться.
«Вечером 29 декабря мы с Че вышли прогуляться вдоль шоссе. Он подвергал все тщательному анализу, так что ни одна деталь не могла от него ускользнуть, а я все записывала, как и подобает хорошему ассистенту. Он сказал мне, что нам нужно установить «Катерпиллер», бульдозер, для того чтобы разобрать рельсы, чтобы бронепоезд диктатора, прибытия которого мы ожидали, сошел с рельсов. У Че был глубокий, гортанный голос, и, поскольку уже была поздняя ночь, он говорил шепотом. Я не расслышала, что он сказал. Я понятия не имела, что такое «Катерпиллер», – он сказал это слово на английском, и я записала то, что услышала на испанском: «catres, palas y pilas» (кровати, лопаты и батарейки). Я поняла, что сделала ошибку, и, почувствовав мое замешательство, он попросил взглянуть на мои записи. «Так говоришь, ты учительница?» – произнес он, шутя. В ужасном смущении я ответила, защищаясь: «А что ты ожидал? Я не знаю, что такое ”Катерпиллер”!» Я не могла скрыть смущение, поэтому молчала. И с тех пор, когда возникала какая-нибудь похожая ситуация, он саркастически напоминал мне об этом. И спустя годы, когда я рассказала об этом случае нашим детям, они с удовольствием дразнили меня, напевая: «Кровати, лопаты и батарейки».
Несмотря на мое невежество, «Катерпиллер» чудесным образом появился утром, управляемый гражданским лицом, которому было поручено разобрать пути. Когда он приступил к заданию, в него выстрелили. Другой пожилой мужчина, случайный прохожий, был ранен в живот и доставлен в ближайшую больницу. С помощью подзорной трубы мы пытались определить, откуда стреляли. Были замечены черные фигуры, двигающиеся по крыше «Гранд-Отеля» (сейчас это отель «Санта-Клара Либре»), расположенный напротив парка Видаль. С этой выгодной позиции у снайперов весь город был как на ладони. Че немедленно побежал разыскать бойца из «Отряда самоубийц», приказав ему разобрать железнодорожные пути.
Вот таким образом днем 30 декабря знаменитый бронепоезд сошел с рельсов и попал в наши руки» (Алейда Марч «Моя жизнь с Че Геварой»).
«Я сфотографирую тебя для истории», – так сказал команданте Че Гевара своей будущей жене Алейде Марч. Многие его биографы склоняются к мысли, что именно тогда, в разгар боя за Санта-Клару, он понял, что любит ее. Во всяком случае, по свидетельству Алейды, когда они, смертельно усталые, ехали из Санта-Клары в Гавану, Че впервые признался ей в любви. Это случилось на следующий день после победы Революции, 2 января 1959 года.
А вот как по прошествии многих лет жена команданте рассказывает о развитии их взаимного чуства в своей книге «Моя жизнь с Че Геварой»:
«Я сидела на улице с дорожной сумкой на коленях, когда Че подъехал на джипе и пригласил меня «прострелить несколько обойм». Я прыгнула без раздумий. И это случилось: в некотором смысле, я осталась в этом джипе навсегда…
Не было времени также подумать, какое личное значение несло внезапное приглашение Че. Я оказалась вовлеченной в ситуацию, из которой, я была убеждена, выйду победителем. Случались трудные и запоминающиеся моменты, и были времена едва переносимой боли, но мой настрой всегда оставался бодрым, и я была уверена в завтрашнем дне. Несмотря ни на что, в то время я была блаженно счастлива.
Шли дни, и постепенно мой трепет перед «репутацией» Че проходил, а огромное чувство восхищения и уважения к нему росло. Он был очень умным и обладал удивительным даром вести за собой людей. От него исходило ощущение безопасности и уверенности. Благодаря этому солдаты, идущие за ним в бой, всегда чувствовали поддержку, даже в самых сложных обстоятельствах. Он без колебаний противостоял сильному противнику, потому что был невероятно храбр. Партизаны всегда могли положиться на него как на лидера с исключительным пониманием тактики и стратегии.
…Когда мы вернулись на командный пункт, я заметила, что его левая рука в гипсе. Выяснилось, что он сломал ее во время битвы по захвату казарм, пытаясь перепрыгнуть через забор. Я отдала ему свой черный шарф, чтобы он мог использовать его в качестве повязки. Спустя годы этот кусок шерстяной ткани стал значить для нас очень много. В одном из самых милых писем он вспоминает этот шарф. Находясь в Конго, Че написал для меня короткий рассказ под названием «Камень». Там в свойственной ему тонкой ироничной манере он описал шарф, «который она дала мне на случай, если я поврежу себе руку…». Но это было потом, а пока нам столько еще предстояло пережить вместе».
Принуждая к сдаче последний оставшийся в городе оплот правительственных войск, Че был верен себе, как всегда, стараясь избегать лишних потерь – как среди своих солдат, так и среди солдат противника.
Город был охвачен ликованием – Санта-Клара окончательно перешла в руки партизан. К тому времени команданте Че Гевара уже стал живой легендой. О его необыкновенной популярности говорит следующий шутливый диалог, произошедший тогда между ним и его другом и соратником Камило Сьенфуэгосом. «Теперь я знаю, чем займусь после нашей победы», – сказал Камило. «Чем же?» «Я посажу тебя в клетку и провезу по всей стране. За то, чтобы увидеть тебя, люди будут платить деньги. Я сколочу целое состояние!»
На следующее утро, получив соответствующий приказ, Че в сопровождении Алейды выехал во главе своего войска в Гавану – ему предстояло занять крепость Ла-Кабанья, возвышающуюся над городом со стороны порта.
…Его товарищи ликовали, но Че уже думал о той борьбе, которая ему предстояла в дальнейшем. Война была закончена, но революция только начиналась. Прибыв в Гавану, Эрнесто Че Гевара стал начальником гарнизона Ла-Кабаньи. Команданте открыл в крепости «Военно-культурную академию», где преподавались общеобразовательные дисциплины и проводились курсы по кубинской экономике и текущим политическим событиям; основал и помогал выпускать две революционные газеты; а в конце января возглавил Отдел по обучению революционных вооруженных сил и участвовал в создании нового аппарата госбезопасности и разведки.
В Гавану были приглашены родители Эрнесто.
Вот как описывал их встречу, состоявшуюся 9 января 1959 года, через восемь дней после официального объявления победы революции, его отец Эрнесто Гевара Линч: «Как я понимаю, ему хотели сделать сюрприз, и сын узнал о нашем приезде лишь за несколько минут до того. Моя жена бросилась к нему в объятия и не могла сдержать слез… Вскоре и я обнял сына. Прошло шесть лет с тех пор, как я в последний раз видел Эрнесто».
«Теперь я воин, работающий над укреплением правительства, – сказал отцу Че. – Что будет со мной дальше? Я даже не знаю, в какой стране сложу голову». Гевара Линч был озадачен и лишь намного позже понял значение последней реплики сына. «Прибыв в Гавану, Эрнесто уже знал, какова его судьба».
Одним из главных событий «революционного января» стала речь Че, где он назвал одной из главных задач проведение аграрной реформы и изменение системы владения землей и, главное, раскрыл свое представление о континентальной революции и призвал к вооруженной борьбе по всему полушарию.
Выступление Че, таким образом, стало не чем иным, как громким призывом к будущим латиноамериканским революционерам и скрытым объявлением войны интересам Соединенных Штатов, которые позже он назовет «главным врагом человечества».
С одобрения Фиделя Эрнесто Че Гевара встречался с революционерами из разных стран Латинской Америки, участвовал в создании тайного агентства внутри службы госбезопасности; эта подпольная организация должна была заниматься помощью зарубежным партизанским и революционным движениям, подготовкой и обучением партизан.
В феврале, в соответствии со специально созданным положением в новой кубинской конституции, Че официально был признан кубинцем по рождению, что стало вторым прецедентом подобного рода за всю историю Кубы. Этот статус наделял его всеми теми правами, которыми пользовались коренные кубинцы.
Свадьба Эрнесто Че Гевары и Алейды Марч (слева – Рауль Кастро и его жена Вильма Эспин)
В его личной жизни тоже происходят значительные изменения. «Со свойственной ему прямотой Эрнесто заявил мне, – пишет его первая жена Ильда Гадеа, – что у него есть другая женщина…Я до сих пор не могу без волнения вспоминать, как, поняв, насколько сильно я страдаю, он сказал: «Уж лучше б я погиб в бою». Она попыталась объяснить мужу, что искренне счастлива, что он остался жив. «Растроганный, он ответил: «Если так, то все в порядке… мы друзья и товарищи?» «Да», – сказала я».
Оформив развод и женившись на Алейде, он часто встречался с Ильдой, поскольку стремился как можно больше общаться с Ильдитой, которой к тому моменту исполнилось три года. Девочку привозили в Ла-Кабанью, где отца и дочь часто видели гуляющими по крепости, держась за руки…
Это кажется неправдоподобным, но в своей частной, скрытой от посторонних глаз жизни Эрнесто Че Гевара был столь же честен и прям, как и в своей жизни общественной. Хотя и пуританином он, разумеется, не был.
Команданте думал и рассуждал отнюдь не только о политике, экономике и социальном строе. Ему, например, принадлежит такое проницательное высказывание, касающееся отношений мужчины и женщины:
«Никто не постановил, что мужчина всю свою жизнь должен жить только с одной женщиной. Да и большинство мужчин все равно нарушало бы это ограничение – прячась или в открытую.
В общепринятых и навязываемых правилах есть большая доля социального ханжества: истина в том, что если бы жизнь каждого была известна всем, еще нужно бы посмотреть, кто сможет бросить камень».
При этом он довольно жестко наказывал мужчин, которые пытались, пользуясь своим служебным положением, неподобающим образом обращаться с подчиненными им женщинами.
Об аскетизме команданте ходили легенды. Он говорил: «…К лишениям, вызванным трудными условиями партизанской войны, добавляется отказ от всяких излишеств, что достигается строгим самоконтролем. Этим же предотвращается любой соблазн, несмотря ни на какие обстоятельства. Партизан должен быть аскетом».
Эрнесто Че Гевара строго следил за тем, чтобы его жизнь и даже его семейный быт ничем не отличались от жизни и быта простых кубинцев. Он отказался от дополнительного продовольственного пайка, который полагался ему по статусу, и получал лишь зарплату команданте (позже точно так же он откажется и от зарплаты главы Национального банка и министра промышленности)… А когда его жене Алейде прислали в подарок итальянские туфли, Че велел вернуть их, потому что другие кубинки не могут позволить себе носить такое.
Он был абсолютно предан своему идеалу и верил в то, что другие смогут его разделить. Можно сказать, что Эрнесто Гевара шел впереди времени – мыслями он уже жил при коммунизме.
…Между тем Че вплотную занялся подготовкой аграрной реформы, воплотить в жизнь которую должен будет «Национальный институт аграрной реформы» (НИАР). По большому счету с этого-то и начнется истинная кубинская революция, которую Эрнесто с самого начала определял как социалистическую.
Он оказывал на других почти мистическое воздействие и собрал вокруг себя тесную группу учеников, которые, подобно Орландо Боррего, были последователями именно Че, а не какого-либо политического движения.
В то же время для американцев революционер со столь ясной идеологией, столь близкий к Фиделю и вызывающий невероятную преданность со стороны своих солдат и почти религиозное почитание со стороны простых людей, безусловно, был опаснейшим врагом. И в США это прекрасно понимали уже в начале 1959 года.
В Москве тоже с интересом следили за развитием событий в Гаване. Советский Союз одним из первых признал новый режим на Кубе, а дипломату и сотруднику разведки Александру Алексееву было поручено связаться с Че Геварой.
События развивались стремительно – революция будто ускорила все процессы – и через шесть месяцев после победы команданте уже отправился в страны Азии, Африки и Европы с целью укрепления дипломатических и торговых связей.
Он писал матери из Индии: «Сбывается моя давняя мечта увидеть мир, да только мне от этого мало радости. Я должен все время разговаривать о политике и экономике, устраивать приемы, на которых мне только смокинга недостает, и при этом лишать себя самых чистых удовольствий: пойти и помечтать в тени пирамиды или над саркофагом Тутанхамона… А, может быть, я просто скучаю по Алейде. Прими это письмо как есть, оно написано ненастной ночью под небом Индии вдали от моей родины и любимых людей».
Несмотря на настоятельные рекомендации Фиделя взять с собой молодую жену, он отправился в это путешествие один, хотя со дня их свадьбы с Алейдой прошло на тот момент всего 10 дней… Таким образом он хотел продемонстрировать революционным лидерам, что личную жизнь следует подчинять высшим целям.
Во время той же поездки команданте сказал своим спутникам слова, значение которых стало понятно намного позже: «В Южной Америке, конкретно в Боливии, есть одно нагорье… Там мы могли бы разместить партизанские войска и оттуда распространить революцию по всей Южной Америке», за освобождение любой из стран которой он готов был, не задумываясь, «отдать свою жизнь».
Верный своей давней традиции ломать стереотипы и нарушать протокол, Че категорически отказался возлагать цветы на могилу неизвестного солдата в Токио: «Это была империалистическая война, убившая миллионы азиатов… А вот куда я отправлюсь – так это в Хиросиму, где американцы убили сто тысяч японцев».
После возвращения из своей трехмесячной командировки Че Гевара возглавил Департамент индустриализации НИАР, сохранив за собой воинское звание и полномочия.
Тогда же состоялась его встреча с советским дипломатом и разведчиком Александром Алексеевым, которая была назначена в два часа ночи в кабинете Че в понедельник 13 октября. Они проговорили почти до рассвета, и ближе к концу встречи Че сказал Алексееву: «Наша революция по-настоящему прогрессивна… она создана руками народа… Но нам не под силу удержать ее без помощи глобального революционного движения и прежде всего социалистического блока и Советского Союза».
После этой встречи и последовавшей затем аудиенции Алексеева у Фиделя Кастро началось сближение Кубы с Советским Союзом.
…Со дня победы революции не прошло и года, когда команданте возглавил Национальный банк Кубы… По поводу этого назначения существует одна легенда.
На совещании Фидель, говоря о банке, сказал, что ему нужен экономист. Че послышалось слово «коммунист», и он поднял руку, после чего оказался назначенным на пост Председателя этой важнейшей финансовой структуры.
Рабочий график Че вошел в легенду. «В 6.30 утра – не в начале, а в конце моего рабочего дня – я нашел несколько минут, чтобы пожелать вам всего, что можно пожелать… Мы не люди, а работающие машины, сражающиеся со временем…» – писал он родителям. Здесь же он говорит о «финансовом деле», «талант к которому, видимо, дан мне от Бога. … Мы творим историю высшей американской пробы; за нами будущее, и мы это знаем, мы работаем с радостью, хотя и позабыли все личные привязанности…»
Через год после победы повстанцев Фидель при поддержке Че издал декрет о национализации всех сахарных плантаций и скотоводческих хозяйств, а затем отобрал нефтеперерабатывающие заводы у американских компаний «Тексако» и «Эссо», а также у британской «Шелл».
А Че тем временем начал кампанию по ликвидации неграмотности и одновременно решил заполнить пробелы в своем образовании в области экономики и математики.
На новой Кубе деньги больше не рассматривались как нечто священное, став досадным наследием эры капиталистического предпринимательства – эпохи, которой в скором времени надлежало исчезнуть без следа. И новые кубинские банкноты он подписывал простым и ясным автографом: «Че».
13 февраля 1960 года было обнародовано торговое соглашение между СССР и Кубой, включавшее встречные обязательства стран по закупке сахара и нефти соответственно. Фидель и Че ликовали, называя этот договор шагом к экономической независимости Кубы.
А в начале марта в порту Гаваны взорвалось французское судно, груженное бельгийским оружием. Погибло около ста человек, и Фидель обвинил в диверсии США. Кстати, как раз на митинге, посвященном этому трагическому событию, молодой кубинский фотограф Альерто Корда сделал знаменитую фотографию Че Гевары, облетевшую позже весь мир.
Фидель начал опасаться прямой интервенции Соединенных Штатов, и вскоре, в соответствии с его просьбой, на Кубу стало тайно прибывать вооружение из СССР в сопровождении советских инструкторов.
Симона де Бовуар, Жан-Поль Сартр, Эрнесто Че Гевара
Облик Гаваны также стремительно менялся. Город перестал быть «публичным домом Америки», на глазах исчезали элитные яхт-клубы, казино, бордели. Гавану стали посещать культурные и торговые делегации, выдающиеся интеллектуалы того времени. Так, встреча с Че произвела на Жана-Поля Сартра неизгладимое впечатление: великий мыслитель назвал его «не только интеллектуалом, но и самым совершенным человеком нашей эпохи».
Альберто Гранадо, Эрнесто Че Гевара, Алейда Марч на рубке сахарного тростника.
Выступая на 1-ом Латиноамериканском молодежном конгрессе, Че вдохновенно произнес: «Слова наши дышат влагой кубинских джунглей. Мы карабкались по Сьерра-Маэстра и видели рассвет, и сердца наши и руки полны семян рассвета, и мы готовы посеять их в этой земле и защищать, пока они не взойдут. … Да будет так: пусть же каждый уголок Америки обретает свободу!»
Тогда же он коснулся и понятия Нового человека, человека коммунистического будущего, которого он стремился создать. Это будет почти идеальный человек, невосприимчивый к меркантильной стороне вещей, работающий на общество по велению души, а не ради личной выгоды, и получающий удовлетворение и радость от результатов своего труда.
«Лучший способ сказать – это показать», – говорил команданте. Поэтому, невзирая на астму, он участвовал в добровольных бесплатных работах, убирая сахарный тростник, спускаясь в шахты, трудясь на стройках…
Следствием социалистического курса, взятого Кубой во внешней и внутренней политике, стало наложенное США эмбарго на торговлю с Островом Свободы. За национализацией Фиделем 166 компаний, принадлежавших американцам, последовал отзыв в Вашингтон посла, который так больше и не вернулся на Кубу.
22 октября 1960 года, через три дня после объявления американского экономического эмбарго, Че выехал из Гаваны в свою первую поездку по странам социалистического блока. 7 ноября он наблюдал с московского Мавзолея за военным парадом в честь годовщины Октября.
Наверно, правильнее всего будет назвать его впечатление от СССР неоднозначным и противоречивым. С одной стороны, Эрнесто Че Гевара считал Советский Союз «родиной социализма» и, безусловно, был благодарен за оказываемые Кубе помощь и поддержку, с другой, будучи мыслителем и интеллектуалом, не мог не замечать отход от многих базовых социалистических принципов, который в те годы проявился в нашей стране уже достаточно очевидно.
Невероятно, но команданте уже тогда предсказал неизбежность «реставрации капитализма» в России…
Рассказывают даже такой курьезный эпизод. В конце своего визита в Москву Эрнесто Че Гевара был приглашен в гости к высокопоставленному советскому дипломату. Сидя за столом, щедро уставленным дорогой посудой и буквально ломившимся от деликатесов, Че стал постукивать по тарелкам, выразительно поглядывая на своих сотрапезников. Затем, подняв бровь, заметил: «Стало быть, пролетариат здесь ест с французского фарфора?..»
В Берлине переводчицей на встречах Че с немецкими чиновниками была молодая красивая женщина, коммунистка по имени Тамара Бунке. Именно ей в будущем суждено участвовать в континентальных революционных проектах команданте Че Гевары, и, в частности, в последнем, трагически закончившемся в Боливии…
Однако, возвращаясь в конец декабря 1960 года, когда команданте вернулся в Гавану, можно сказать, что в целом Че имел все основания быть довольным результатами визита: ему удалось договориться с лидерами социалистических стран по жизненно важным для Кубы экономическим вопросам – продаже сахара и кредитах.
…А через несколько дней, 3 января 1961 года, Эйзенхауэр разорвал дипломатические отношения Соединенных Штатов с Кубой.
Через полтора месяца НИАР стал полноценным министерством, и никогда не устававший учиться Че Гевара уже в должности министра организовывал еженедельные занятия по марксизму для себя и некоторых своих помощников.
На Кубу стали приезжать советские специалисты. И даже в семье Че дочь Алейду теперь ласково называли на русский манер – Алюша, а сам команданте два раза в неделю начал заниматься изучением русского языка под руководством филолога Юрия Певцова.
В обстановке повышенного напряжения – ходили упорные слухи о возможной интервенции США – Че продолжал работу: выступал с речами, писал статьи, лично участвовал в организованных им же субботниках.
Программа команданте, получившая в итоге название «коммунистическое соревнование», основывалась на идее, что, отдавая свой труд на благо общества без мысли о вознаграждении, человек делает важный шаг на пути формирования истинного коммунистического сознания.
…Высадка и последовавший через три дня полный разгром так называемой «освободительной армии кубинских эмигрантов», обученных и вооруженных в Соединенных Штатах, на Плайя-Хирон в апреле 1961 года стал убедительной демонстрацией одобрения и поддержки нового курса Острова Свободы со стороны кубинского народа. Это была ошеломительная победа революции.
Четыре месяца спустя Че передал президенту США Кеннеди сообщение: «Спасибо за Плайя-Хирон. До вторжения революционный режим был шаток. Теперь он крепок как никогда».
В начале осени 1961 года Че вновь побывал в СССР. Целью его визита были переговоры с Н.С. Хрущевым о переброске на Кубу советских ракет для защиты Острова Свободы от возможной интервенции США.
К 1962 году благодаря Че Куба превратилась в подлинный центр планирования партизанских операций. В условиях неослабевающей враждебности со стороны США и изоляции Острова Свободы мечта Че о «континентальной революции» получала особый стратегический смысл – речь уже шла не только о революции как таковой, но и о том, что потенциальные социалистические страны смогут протянуть руку молодой новой Кубе. В это время команданте начал набор и военную подготовку добровольцев из стран Латинской Америки.
…Алейда не хотела, чтобы он уезжал, но знала, что не в силах его остановить. Он был революционером, когда они познакомились и ни на секунду не переставал быть им в дальнейшем. С самого начала Че ясно давал понять жене, что придет день, когда он оставит ее, чтобы начать воплощать свою мечту о континентальной революции.
Че во время визита в СССР
Маленький кабинет Че, где он часами читал, писал, думал, был забит книгами. Он никогда не отдыхал, и у него практически не было времени, чтобы побыть с женой и детьми. В редкие свободные воскресные вечера он садился в гостиной на пол и играл с детьми и собакой – немецкой овчаркой по кличке Муралья, которая любила сопровождать хозяина до работы. Кстати, «муралья» означает в переводе «великая стена».
Этот пес чувствовал себя как дома и в министерстве, возглавляемом суровым команданте Че Геварой, – он научился подниматься на лифте на девятый этаж, а затем скрестись в кабинет своего хозяина, пока тот не открывал. Муралья стал талисманом министерства, он посещал заседания коллегии и с хозяйским видом расхаживал повсюду.
Но и местные бродячие собаки отдавали должное второму человеку в государстве – он кормил и заботился о них, а они слушались его и ходили по пятам, словно еще одна группа телохранителей.
Эрнесто Че Гевара и Алейда Марч с детьми: Алейда Гевара Марч (р. 24 ноября 1960) – врач-педиатр и политический активист; Камило Гевара Марч (20 мая 1962 – 29 августа 2022) – юрист, учился в Советском Союзе, адвокат, сотрудник министерства рыбной промышленности Кубы, директор Центра исследований Че Гевары в Гаване; Селия Гевара Марч (р. 14 июня 1963) – врач-ветеринар, взяла аргентинское гражданство, ссылаясь на аргентинское происхождение отца; Эрнесто Гевара Марч (р. 24 февраля 1965) – адвокат, закончил юридический факультет в Советском Союзе в 1987 году, после обучения в Академии в СССР стал офицером контрразведки, служил также в Командовании специальных операций МВД (MININT), провел два года в Анголе; также является координатором компании, занимающейся мототуризмом; живет в Гаване
Единственным излишеством в его спартанской и сверх меры перегруженной работой жизни были шахматы. «…Я позвал жену и сказал ей, что собираюсь повидаться со своей второй любовью, и она ответила: “Я знаю, ты идешь играть в шахматы”».
Разгром партизанского отряда, руководимого другом и соратником Че Хорхе Рикардо Масетти, на родине Эрнесто Гевары в Аргентине стал для команданте последним аргументом в решении о том, что он снова должен подать личный пример, если хочет, чтобы его идеи воплотились в жизнь.
Успех революционного движения на всем южноамериканском континенте был невозможен без присутствия признанного лидера, а кто еще мог взять на себя эту роль, как не он сам?..
Летом 1964 года Че твердо решил оставить Кубу и вернуться на поля революционных сражений. Команданте видел, что кубинская революция не только победила, но и смогла себя отстоять. «Другие страны требуют моего скромного присутствия», – так напишет он чуть позже в прощальном письме Фиделю.
Кроме того, Че по-прежнему был убежден в том, что в более далекой перспективе и поддержание кубинского суверенитета будет зависеть от успеха революционного движения в Латинской Америке. Сообщество революционных государств континента должно будет возглавить движение всего развивающегося мира в сторону новой, социалистической эры.
Эрнесто Че Гевара нашел особый вид счастья в атмосфере братства, присущей партизанской жизни, когда люди оказываются связаны единой целью и готовностью пожертвовать собой во имя конечной общей победы.
И еще. Как говорила его мать Селия де ла Серна, ее сын с детских лет «старался доказать, что может сделать все, чего не мог сделать, и таким путем он до невероятной степени закалил свою волю». При этом его действия были «продиктованы огромным стремлением к цельности и чистоте».
А вот что отметил один из встречавшихся с ним в 1964 году журналистов: «Че не был кабинетным человеком: совершенно очевидно было, что он призван творить революцию – если он и был администратором, то вопреки себе. Гевара походил на льва, попавшего в клетку…ему нужна была сьерра».
Но попробуем поставить себя на его место. Кто из нас был бы готов, не раздумывая, отказаться от славы, власти, почета и вернуться к суровой и полной лишений партизанской жизни ради воплощения своей мечты о построении достойного и справедливого мира?..
Однако ситуация складывалась таким образом, что движение сопротивления в Африке и особенно конфликт в Конго все больше привлекали внимание Че и заставляли размышлять над тем, чтобы на время забыть о своих планах континентальной революции во имя помощи африканским повстанцам. Кроме того, созданный таким образом антиимпериалистический альянс придал бы латиноамериканской революции новый импульс. Осенью 1964 года Че получил от Фиделя разрешение отправиться в Африку.
Однако до этого Эрнесто Че Геваре предстояло еще раз побывать в Советском Союзе (ноябрь 1964 года), где он вместе с Юрием Гагариным основал Общество советско-кубинской дружбы и где к этому моменту на посту генерального секретаря Н.С. Хрущева сменил Л.И. Брежнев.
Затем он в качестве официального представителя революционной Кубы 11 декабря 1964 года выступил на Генеральной Ассамблее ООН в Нью-Йорке с речью, в которой обличил преступления американского империализма и поддержал «освободительные войны» в Латинской Америке, Азии и Африке.
«Жестокость империализма – жестокость, которая не знает пределов и не признаёт национальных границ, – сказал Че. – Зверства США равнозначны зверствам гитлеровских армий, равнозначны зверствам бельгийских парашютистов или французского империализма в Алжире. Поскольку суть империализма заключается в превращении человека в животное. Кровожадное животное! …Следует со всей ясностью установить, что правительство Соединенных Штатов не является защитником свободы, а скорее увековечивает эксплуатацию и угнетение многих народов мира и многих из своих собственных граждан».
Комментируя взрыв снаряда, с помощью которого кубинские контрас пытались убить Че, когда он находился в зале заседаний ООН, команданте заметил: «Что же, это придало моему выступлению особое звучание».
Че побывал в ряде стран Африки и Европы, а также в Китае.
25 февраля в Алжире он произнес свою знаменитую речь, в которой призвал социалистические сверхдержавы бескорыстно поддержать освободительные движения в странах третьего мира, в частности, «безвозмездно и в любых количествах» делиться оружием «с теми народами, которые попросят об этом, сообразно своим нуждам и возможности доставки оружия».
Это было его последнее выступление на публике. «Его последняя пуля», как иногда именуют эту речь в разговорах между собой кубинцы…
Итак, несмотря на собственные сомнения в надежности конголезских лидеров и на недостаток информации о реальном положении дел в Конго, Эрнесто Че Гевара теперь должен был лично явить пример «пролетарского интернационализма». Кроме того, разгоревшаяся в Конго война обещала стать бесценным опытом для его бойцов, а также надежно законспирировать тех из них, кому предстояло затем отправиться вместе с команданте в Южную Америку.
На рассвете 1 апреля 1965 года из дома в Гаване, где Че Гевара прожил несколько лет, вышел гладко выбритый мужчина в очках. Звали его Рамон Бенитес. Даже близкие друзья и собственные дети не смогли узнать в этом солидном господине команданте Эрнесто Че Гевару.
«Я оставил позади почти одиннадцать лет работы бок о бок с Фиделем во имя кубинской революции, счастливый дом – насколько можно назвать домом место, где живет революционер, преданный своему делу, – и выводок ребятишек, которые почти не видели отцовской любви. Начинается новый цикл», – писал он позже, осмысляя свой конголезский опыт.
Как уже было сказано, в целях конспирации команданте Че Гевара практически до неузнаваемости изменил свою внешность.
Следует подчеркнуть, что Че не просто оставлял Кубу – он сжигал за собой все мосты. Он принял окончательное и бесповоротное решение – и, как и было всегда, – ничто в мире уже не могло заставить его действовать иначе.
Он оставил прощальные письма – своим родителям, детям и, конечно же, Фиделю. В этом послании команданте Че Гевара подводил итоги их совместной борьбы и работы, с нежностью вспоминал их первую встречу, благодарил Фиделя и народ Кубы, «который принял его как сына», и одновременно отказывался от всех занимаемых им на Острове Свободы официальных должностей и снимал с руководства Кубы ответственность за свои дальнейшие действия.
Всем остальным, в том числе Ильде, он сказал, что «едет за город рубить сахарный тростник». Он обещал навестить ее, «когда вернется с добровольческих работ». Но ни Ильда, ни Ильдита так больше никогда его и не увидели…
С первых дней в Конго Че понял, что повстанцы плохо организованы и не имеют толкового руководства. Отсутствие в их рядах дисциплины, неумение обращаться с оружием и широкое распространение самых диких суеверий довершали нерадостную картину. «Довольно весело он (представитель конголезского командования) объяснил мне, что для них самолеты не являются чем-то серьезным, поскольку у них есть дава – зелье, делающее их неуязвимыми для пуль».
Ища применение своим силам в ожидании приказа о наступлении, Че принял участие в работе повстанческого госпиталя, а спустя некоторое время и сам слег с тяжелой лихорадкой, сопровождавшейся бредом.
В середине мая пришло трагическое известие из Буэнос-Айреса: в возрасте 58 лет его мать Селия де ла Серна скончалась от рака. «Она так и не прочитала мое прощальное письмо, которое я оставил в Гаване для них с отцом», – с горечью констатировал Че Гевара.
Конголезское командование долгое время не давало санкции на какие-либо серьезные действия, а когда они все же начались, последовал полный провал: конголезцы не проявляли стремления вступать в сражение, считая, что кубинцы все сделают за них. В то же время правительственные войска начали продвижение вглубь повстанческой территории.
К концу лета Че окончательно укрепился в мысли, что если не произойдет чего-то такого, что резко повысит боеготовность повстанцев, то они обречены, и откровенно сказал об этом своим кубинцам.
Фидель продолжал отправку в Африку добровольцев, между тем как Че пытался организовать обучение местных повстанцев, а затем, убедившись в их полной безнадежности, – рекрутировать бойцов из числа местных крестьян, чтобы создать из них отдельную боевую колонну под своим личным командованием.
Однако положение всего конголезского народно-освободительного движения стремительно ухудшалось, и вскоре стало ясно, что уже никакие усилия не могут его исправить. Кроме того, в начале ноября власти Танзании приняли решение прекратить помощь повстанцам. «Это был смертельный удар по агонизирующей революции», – писал Эрнесто Че Гевара.
В это время он получил письмо Фиделя, в котором старый товарищ по оружию давал ему полную свободу действий и предлагал любую возможную помощь, которую Че сочтет необходимой. Также Фидель пытался успокоить Че, предлагая вернуться на Кубу или переместиться в другое место. «Мы поддержим любое решение, какое ты примешь. Не дай уничтожить себя», – заканчивалось послание Фиделя.
После провала операции в Конго Че пришлось провести несколько месяцев в квартире в здании кубинского посольства в Дар-эс-Саламе.
В начале января 1966 года туда удалось переправить Алейду, и в течение следующих полутора месяцев супруги жили, никуда не выходя, в крошечной квартирке, состоящей из комнаты, «в которой мы спали, ели и занимались, и ванной, где Че проявил несколько фотографий, которые он сделал своей профессиональной камерой».
Хотя над ними довлел нерешенный вопрос, что же Че будет делать дальше, для Эрнесто и Алейды это были счастливые дни. Она вспоминала их с особой нежностью: «Мы впервые были только вдвоем». Это уединение походило на медовый месяц, которого у них никогда не было…
Чуть позже с помощью Фиделя Че начал готовить почву для нового «предприятия ради общего дела». Для создания партизанской базы на этот раз была выбрана Боливия. Вероятно, не последнюю роль сыграло географическое расположение этой страны: на севере и северо-востоке она граничит с Бразилией, на юго-востоке – с Парагваем, на юге – с Аргентиной, на юго-западе и западе – с Чили и Перу.
Там, в Боливии, уже прочно обосновался его секретный агент – Тамара Бунке, окончившая курс подготовки в специальной школе и взявшая себе псевдоним «Таня» в память о подпольном имени Зои Космодемьянской.
К августу 1966 года были отобраны участники будущей операции – Че сам стал тренировать их в секретном лагере в кубинской провинции Пинар-дель-Рио и заниматься с ними французским и языком кечуа.
Незадолго до отъезда команданте на Кубе вышел семитомник под названием «Че и кубинская революция». В это собрание вошли все его работы, речи, статьи и подборка писем.
Над подготовкой семитомника к печати трудился близкий друг Че Орландо Боррего, который позже стал свидетелем последнего перевоплощения Эрнесто Че Гевары в «другого человека». Когда Фидель представил его, облачившегося в официальный костюм и шляпу, группе кубинских министров как своего иностранного друга, «человека в костюме» никто не узнал.
Кстати, с Орландо Боррего связан и такой примечательный случай.
Незадолго до отъезда группы в Боливию в учебно-тренировочном лагере устроили банкет, и Боррего привез в качестве угощения свое любимое клубничное мороженое. Когда же он пошел за второй порцией, Че громко сказал ему: «Эй, Боррего! Ты в Боливию не едешь, зачем тебе добавка? Дай полакомиться тем, кто едет!» И хотя команданте, поняв, что больно ранил друга, тут же попросил у него прощения за свои неосторожные слова, Боррего позже говорил: «Это самая большая обида, которую за всю жизнь нанес мне Че».
А вот как Фидель рассказывал о своем прощании с соратником и другом.
Они коротко обнялись – без лишних нежностей, по-мужски, как подобает двум старым товарищам по оружию. Затем отстранились, не отнимая рук, и долго и пристально смотрели друг на друга.
По рассказам присутствовавших на этом последнем вечере, после отъезда Че лагерь погрузился в печальное молчание. Фидель не уехал, но сел в одиночестве. Он опустил голову и долго не менял позы. Многие подумали, уж не плачет ли он, но подойти никто не решился.
В ноябре 1966 года Эрнесто Че Гевара прибыл в Боливию. В его войске было 24 человека, лишь девять из которых являлись боливийцами.
В Ла-Пасе, откуда на следующий день он отправился в Ньянкауасу, Че остановился в отеле «Копакабана» в номере 504 (гостиница, кстати, существует и работает до сих пор). Этот фото-автопортрет он сделал в тот день.
В Ньянкауасу, местечке на юге Боливии, граничащем с Аргентиной, Парагваем и Бразилией, они построили лагерь и базу в лесу. У партизан имелись печь для приготовления хлеба, пещеры для хранения документов, боеприпасов и провизии и, главное, радиопередатчик для связи с Гаваной.
Че видел впереди потрясающую, почти фантастическую перспективу: объединившиеся под воздействием революционной войны в Латинской Америке СССР и Китай помогут уничтожить американский империализм раз и навсегда и, таким образом, установить социалистический строй на большей части планеты…
Однако с самого начала все пошло не так… Лидер боливийских коммунистов Марио Монхе, до этого обещавший повстанцам поддержку, предал их, лишив тем самым опоры в лице коммунистической партии, на которую они, конечно, рассчитывали. Мало того, он пригрозил исключением тем боливийцам, которые останутся в партизанском отряде, и, к чести этих отважных людей, надо сказать, что они остались верны своему интернациональному долгу.
Вскоре после этого, отправившись в тренировочный поход, партизаны заблудились в глухих боливийских лесах. Два человека утонули; остальным пришлось подвергнуться страшным испытаниям голодом, жаждой и ливнями. А за время их отсутствия военные, заподозрившие неладное, взяли лагерь под наблюдение.
Через несколько дней после возвращения Че базу обстреляли с самолета, а невдалеке от места дислокации повстанцев были замечены солдаты. Таким образом, стало окончательно ясно, что партизаны обнаружены. Довершала картину возникшая неисправность радиопередатчика: они получали сообщения, но сами передать теперь ничего не могли.
«Таня» была раскрыта и присоединилась к партизанам; сам команданте вынужден был принять участие в навязанных ему боевых действиях, постоянно перемещаясь вместе со своим отрядом, чтобы избежать обнаружения их правительственными войсками.
В эти же дни США направляют в Боливию военных консультантов, якобы без всякой связи с борьбой против партизан, а в рамках долгосрочной программы военной помощи этой стране.
Чтобы двигаться вперед быстрее, Че решил разделить отряд на две части, поручив командование арьергардом Хуану Акунья Нуньесу («Хоакину»), в отряде которого остались двое больных – «Алехандро» и «Таня».
Забегая вперед, скажем, что им уже никогда не суждено будет встретиться. Отряд «Хоакина» погибнет, в результате предательства нарвавшись на засаду при форсировании реки Рио-Гранде. Эрнесто Че Гевара переживет «Таню», которую многие биографы считают его ангелом-хранителем, ровно на сорок дней…
Захват в плен Режи Дебре и Сиро Бустоса, которые должны были передать Фиделю информацию о положении партизан, лишил их последней надежды на помощь извне. Кроме того, когда к ним применили жесткие методы допроса, Дебре рассказал, что партизанский командир по имени Рамон – на самом деле Эрнесто Че Гевара, а Бустос, будучи художником, даже нарисовал портреты повстанцев.
После получения этой информации в Боливию срочно прибыло американское спецподразделение «зеленых беретов», чтобы сформировать «рейнджерский батальон» для борьбы с партизанами. Но основной целью США, как всегда, пренебрегавших национальным суверенитетом других стран и их государственными границами, была поимка Эрнесто Че Гевары.
«Американцы опасались, – вспоминал позже один из агентов США, – что Че захватит Боливию. Опираясь на кубинцев, боливийцы легко могли распространить революцию в такие значимые страны, как Бразилия и Аргентина».
Ему удалось не на шутку напугать Соединенные Штаты. Теперь все знали, что Че на поле сражения делает именно то, о чем не раз говорил и писал: пытается разжечь новую и, как он надеялся, последнюю решающую войну против империализма.
К концу августа Че и многие его товарищи были разбиты болезнями и усталостью. «Из первых шести моих соратников двое мертвы, один пропал без вести, двое ранены, а я нахожусь во власти астмы», – писал он через девять месяцев после начала операции.
На Кубе со все более нарастающей тревогой следили за новостями из Боливии. Вторая группа партизан готовилась к отправке, но, пока связь с Че отсутствовала, делать это было бессмысленно…
Усталость и голод все больше ослабляли партизан. В то же время контакт с местными жителями так и не был установлен. Че требовалось лекарство от астмы, но найти его не удавалось, а тайные склады в Ньянкауасу, где имелся и запас необходимых медикаментов, к тому времени оказались в руках военных.
«Боливийский дневник» Эрнесто Че Гевары
Надежды почти не оставалось. В те дни он написал стихотворение, в котором ясно читается понимание того, что время истекает: «Этот стих (против ветра и течения идя) подпись мою донесет…» Кроме того, это последнее послание любимой Алейде не может не поражать как своей нежностью, так и глубокой преданностью избранному пути.
…Взятый в плен безоружный Эрнесто Че Гевара был расстрелян 9 октября 1967 года…
Жизнь каждого человека конечна, но далеко не каждому дано оставить такой пламенный след в истории и, тем более, осветить дорогу в будущее многим поколениям, живущим на нашей планете уже после него…
Он был первым и стал символом и путеводной звездой. Но вслед за ним поднялись тысячи героев во всех уголках Земли, мужчин и женщин, готовых без колебания пожертвовать всем – от обывательского личного удобства до самой жизни – ради воплощения идеалов, за которые он боролся…
Че – это не просто великий человек и выдающаяся историческая личность. Че – это смысл и определение пути, знамя и дорога к правде и справедливости.
Площадь Революции, Гавана
Каким-то удивительным образом Эрнесто Че Гевара сумел сохранить свое влияние на сердца людей – влияние, которому, кажется, нет преград во времени и пространстве. Он победил саму смерть и стал бессмертным, навеки оставшись молодым, отважным и непокоренным…