– Мой друг болен, – заметил Боскомб очень тихо.
В глубине его глаз, которые одни остались неподвластны его воле, превратившей сухое, с резкими чертами лицо в непроницаемую маску, метался животный страх; он был напуган до умопомрачения – не подозрением в убийстве, но чем-то сокрушительным, чего он никак не мог предвидеть.
Это, подумал Мельсон, еще больше все усложняет. Человек, который не заметил разбитого окна и грязных следов на подоконнике, не преступник, допустивший просчет; такой человек должен быть просто сумасшедшим.
– Мой друг болен, – повторил Боскомб, прочистив горло. – Позвольте мне принести ему глоток бренди… Возьми себя в руки, ну же! – резко бросил он Стенли.
– Бог ты мой! Ты что, извиняешься за меня? – спросил его гость, всю веселость которого как рукой сняло. – Болен я, стало быть? И конечно, сам о себе позаботиться не могу? Слушай, я, наверное, скажу им все как есть. – Он широко ухмыльнулся. – Хэдли через минуту будет здесь, он это одобрит… Роберт, мой мальчик, – обратился он к констеблю с бравадой, хотя дергающиеся веки выдавали его с головой, – черт бы тебя побрал… тебя и всех тебе подобных… всю вашу мусорную кучу… всю вонючую… – Голос сорвался на крик, он беззвучно хватал ртом воздух. – Ты хоть знаешь, кто я такой? Знаешь, с кем ты разговариваешь?
– Я все гадал, – произнес доктор Фелл, – сколько времени пройдет, пока вы нам расскажете. Если память мне не изменяет, вы одно время были главным инспектором Департамента уголовного розыска.
Стенли медленно повернулся в его сторону.
– Вышедшим в отставку, – добавил он. – С почетом.
– Но, сэр, – запротестовал констебль, – неужели вы не спросите их?
Доктор Фелл, казалось, не слушал его.
– Дерево! – вдруг прорычал он. – Дерево! О боже! О Вакх! О моя древняя шляпа! Ну конечно! Это ужасно. Скажите… – Он взял себя в руки и повернулся к Пирсу. – Мой мальчик, – продолжал он благожелательным тоном, – ты прекрасно поработал. Я спрошу их, можешь не сомневаться, обязательно спрошу. Но сейчас у меня есть для тебя задание. – Говоря все это, он достал записную книжку и карандаш и теперь что-то быстро писал. – Кстати, ты дозвонился до Хэдли?
– Так точно, сэр. Он сейчас прибудет.
– А тот парень, который работает над убийством в универмаге?
– Так точно, сэр. Инспектор Эймс, как сказал мистер Хэдли. Он сказал, что привезет его с собой, если сумеет найти.
– Хорошо. Вот, держи. – Доктор Фелл вырвал листок из книжки. – И не задавай вопросов. Помни, это шаг на пути к служебному повышению. Приступай немедленно. – Он хмуро посмотрел на Стенли, которому Боскомб принес бокал, до половины наполненный бренди. – Итак, джентльмены, не хотелось бы вас торопить, но меня не оставляет чувство, что мой друг главный инспектор не станет церемониться, когда обнаружит эти ботинки. Не кажется ли вам, что необходимо дать некоторые разъяснения? И я не стал бы пить этот бренди, будь я на вашем месте.
– Подите вы к черту! – проорал Стенли и залпом осушил бокал.
– Осторожно, – сказал доктор Фелл. – Лучше сразу отправить его в ванную. Меня не прельщает грядущее… Да-да, вот так… – Он подождал, пока Боскомб, подталкивая пошатывающегося Стенли, проводил его до двери. Боскомб вернулся, вытирая руки. На ногах он держался так же неуверенно, как и его спутник. – Этот человек, – продолжал доктор Фелл, – сейчас больше, чем когда-либо, близок к нервному срыву. Может быть, тогда вы мне расскажете… Что произошло здесь сегодня ночью?
– Может быть, – передразнил его Боскомб, и лицо его на миг исказила уродливая гримаса, – вы сами угадаете. – Неслышно ступая, он прошел к буфету. Его лицо вытянулось и стало неприятным. Вынув пробку из графина, он повернулся. – Я подарю вам только одну подсказку: я не хочу, чтобы этот лунатик задушил меня, когда он узнает, что я пытался сыграть с ним шутку… Признаю, если хотите, что эпизод с разбитым стеклом любопытен.
– Да, некоторым образом. Он мог бы отправить вас на виселицу.
Рука Боскомба дернулась.
– Это, конечно, чушь. Совершенно чужой человек, грабитель, залезает в это окно. Мы закалываем его стрелкой от часов, потом, не жалея времени и сил, обуваем в новые тапочки и кладем перед дверью. Если вдуматься, не очень характерный образ действий, не так ли? Зачем бы нам все это понадобилось? Воров просто пристреливают.
– Кстати, если память мне не изменяет, у вас как раз и был пистолет.
– Насколько мне известно, – задумчиво проговорил Боскомб, склонив голову набок, – нет ничего противозаконного в том, чтобы бить собственные окна и владеть старыми ботинками. Эти ботинки мои. Окно разбил я. Почему я это сделал, никого не касается. Я разбил окно.
– Я знаю, что разбили, – тихо сказал доктор Фелл.
У Мельсона мелькнула мысль: неужели все сошли с ума? Он уставился сначала на доктора, потом на маленького человечка, которого эти слова, похоже, встревожили больше, чем все, что до сих пор здесь происходило. Доктор Фелл заговорил громче:
– Я также хочу найти ответы на «почему» и «зачем» в отношении еще целого ряда вещей. Например, я хочу знать, почему Стенли прятался за этой ширмой, а вы сидели в большом кресле, когда мистер Икс поднимался по лестнице сегодня ночью. Я хочу знать, зачем вы приготовили эти ботинки и перчатки, почему вы так тщательно вычистили пепельницы и вымыли бокалы. Я хочу знать, за кого так переживала Элеонора Карвер, увидев мистера Икса мертвым на вашем пороге… Короче, – подытожил доктор Фелл, беспечно взмахнув рукой и забавно скосив глаза на испанскую ширму, – я хочу знать правду. А в этом доме, где все поставлено с ног на голову, это обещает быть необычайно мучительным процессом. Кхе. Хе-хе-хе. Я ни капельки не удивлюсь, если кто-то вдруг пройдет по потолку. Да и вообще, всякому показалось бы очевидным, что некто уже проделал это в самом буквальном смысле…
– Простите, не понимаю?
– Что кто-то уже ходил по потолку, – повторил доктор Фелл. – Я ясно выражаюсь? Нет. Я вижу, что нет. А, ладно, черт побери, – дружелюбно добавил он, – уж позвольте старику немного пошарлатанствовать!.. Добрый вечер, сэр. Вы мистер Йоганнус Карвер?
Мельсон круто повернулся. Он не слышал, чтобы кто-то вошел в комнату. Толстый ковер каждого наделял способностью появляться неожиданно и несколько пугающе. Человек в дверях не был похож на Йоганнуса Карвера, каким представлял его себе Мельсон. Он рассчитывал увидеть что-нибудь незначительное, стариковское, пыльное. Йоганнус оказался мускулистым мужчиной выше шести футов, хотя сутулость делала его ниже. В тот момент, когда они заметили его, он смотрел на тело, прикрытое накидкой, потирая рукавом лоб с выражением не столько ужаса, сколько тревоги и растерянности, будто смотрел на порезанный детский пальчик. У него был высокий куполообразный череп с короткой щеткой волос – таких, которые кажутся просто светлыми, даже когда седеют. Светло-голубые глаза прятались в морщинах лица. Тяжелая челюсть, нерешительный рот, морщинистая шея. Он появился в полосатой пижаме, концы брюк были заправлены в древние штиблеты с резинками.
– Это… – сказал он и замолчал, видимо роясь в памяти в поисках какого-нибудь обтекаемого выражения. – Это… Боже милостивый! Я полагаю, нет никакого сомнения, что он…
– …Мертв, – закончил за него доктор Фелл. – Мисс Карвер рассказала вам, как это случилось?.. Так. Приподнимите, пожалуйста, край накидки и посмотрите, не узнаете ли вы его.
Карвер торопливо опустил приподнятый конец:
– Да-да. Конечно. То есть нет. Я его не знаю. Хотя погодите… – Сделав над собой усилие, он еще раз заглянул под покрывало. – Да, это тот самый парень; по крайней мере, я так думаю. У меня не очень хорошая память на лица. – Он замолчал с отсутствующим видом и погрузился в раздумье; его взгляд бесцельно бродил по комнате, квадратные сплюснутые пальцы постукивали по щеке. – Имени я не знаю, но где-то я его видел. Пабы, ну конечно! Он слонялся по близлежащим пабам. Знаете, клянчил выпивку… Я сам очень люблю пабы. Э-э… миссис Стеффинз этого не одобряет. – Карвер наконец проснулся. – Но послушайте! Надо же что-то делать! – объявил он строго, но как-то неуверенно и взглянул на труп еще раз. – Так и есть, так и есть! Элеонора сказала мне, что его закололи минутной стрелкой с часов Полла. Но за что? Я точно знаю, что он ничего не взял из моей коллекции. Как только Элеонора меня разбудила, я осмотрел сигнализацию. Все в целости и сохранности. Ха! Н-да. Ну так что же? – Он прервался, чтобы прокашляться, потом глаза его расширились. – Погодите-ка! Боскомб! Тот Морер. Они в сохранности?
Боскомб постукал по бронзовой шкатулке на столе:
– В полной. Целы и невредимы лежат внутри. Э… вы еще не имели удовольствия познакомиться с нашим инквизитором, Карвер? Признаюсь, сам я весьма рад знакомству с ним. У нас получился очень интересный разговор.
Карвер в очередной раз очнулся:
– Но, дружище, это же доктор Фелл! Доктор Гидеон Фелл! Как поживаете, сэр? Элеонора узнала его по фотографии в газете. Вы разве не помните, как мы обсуждали его книгу об истории сверхъестественного в английской литературе? Вы еще были не согласны с некоторыми моментами… – Мысли Карвера опять разбрелись во все стороны, и ему пришлось сделать усилие, чтобы собрать их вместе. – Покажите ему Морера, Боскомб. Ему будет интересно.
Спрятавшийся в свою маленькую серую раковинку Боскомб был слишком настороже, чтобы вздрогнуть заметно. Но он моргнул глазами.
– Это… получилось так неловко, – пробормотал он, сглотнув. – Я должен просить у вас прощения, сэр. Я представления не имел… Могу я предложить вам что-нибудь выпить? Бренди?
– Кхе, – сказал доктор Фелл. – Кхе-кхе-кхе. Позвольте представить вам профессора Мельсона, который взял на себя неблагодарный труд издать Гилберта Бернета. Бренди? Что ж, почему бы и нет? Только, пожалуйста, не кладите туда рвотного.
– Рвотного?
– Разве это было не рвотное? – дружелюбно поинтересовался доктор Фелл. – Видите ли, я наблюдал, как вы подмешивали его в бокал Стенли. Я еще тогда подумал про себя: неужели даже извращенный вкус к коктейлям может завести так далеко?
– Боюсь, что от вас решительно ничего не скроешь, – холодно заметил Боскомб. – Да. Я решил, что будет лучше, если Стенли… гм… оставит нас на время. Бренди, доктор Мельсон?
Тот покачал головой. Он подумал, что именно контраст между этими двумя людьми – обходительным часовщиком и обходительным книжным червем и их отношением к смерти как раз и делает всю ситуацию такой уродливой.
– Благодарю, – сказал он, – как-нибудь в другой раз. – Он попытался изобразить улыбку. – Боюсь, обычаи предков недостаточно глубоко во мне укоренились. Я никогда не мог приучить себя пить на поминках.
– Значит, это вас беспокоит? Однако с какой стати? – спросил Боскомб, слегка приподнимая верхнюю губу. – Взгляните, к примеру, как обстоит дело со мной. Доктор Фелл уверяет, что положение у меня очень незавидное. И тем не менее…
Карвер прервал его, заговорив низким голосом, в котором вдруг зазвучал испуг:
– Вы серьезно говорите, что кто-то в этом доме подозревается в убийстве этого… этого бедолаги?
– Он не был бедолагой, – сухо сказал доктор Фелл. – Он не был бродягой, и он не был вором. Вы видели его руки? Он прокрался в дом тайком и в обуви, которая не производит шума, но не для того, чтобы украсть. Его ждали здесь. Вот почему входная дверь была отперта и цепочка снята.
– Я утверждаю, что это невозможно, – заявил Карвер. – Входная дверь? Исключено. Я отчетливо помню, как лично запер ее и повесил цепочку, прежде чем отправиться спать…
– Да, – кивнул доктор Фелл. – А теперь давайте перейдем к вопросам. Обычно вы сами запираете дверь на ночь?
– Нет. Это делает миссис Горсон. Но, видите ли, каждый четверг вечером она уходит. Как правило, она запирает дверь в половине двенадцатого, но… э… не по четвергам. Это понятно. Она гостит у каких-то своих друзей. Если не ошибаюсь, это где-то в пригороде, – нерешительно пояснил Карвер, словно описывал некий спрятанный в глуши таинственный притон. – Когда она возвращается – обычно это бывает довольно поздно, – она попадает в дом через дверь цокольного этажа. Да, дверь я запер, я это хорошо помню, потому что миссис Стеффинз сказала, что чувствует себя усталой и хочет пораньше лечь, и попросила меня запереть дверь на ночь.
– Что вы и сделали… во сколько?
– В десять часов. Я запомнил время, потому что еще крикнул тогда на весь дом: «Все вернулись?» Но потом вспомнил, что видел свет в комнатах мисс Хандрет, а до этого – как мистер Боскомб поднимался наверх. Элеонора, как я знал, была дома, а мистер Полл – в отъезде.
Доктор Фелл нахмурил брови:
– Но вы говорите, что дом обычно запирается в половине двенадцатого. Как же быть, если кто-то возвращается после этого часа? Неужели нет никаких ключей?
– Ключей? Нет. Миссис Стеффинз говорит, что они постоянно теряются, а потом попадают в руки к бесчестным людям. Кроме того, – он легонько постукал себя по лбу, и в его мягких глазах заплясали веселые искорки, – она убеждена, что стоит дать людям ключ, как они тут же погружаются в пучину порока. «Орудие дьявола» – так она его и называет. Все это очень веселит мисс Хандрет. Мисс Хандрет съезжает от нас в конце месяца… Так о чем мы говорили? Ах да. Если кто-то задерживается и приходит позже, он звонит миссис Горсон. Рядом с дверью у нас несколько звонков. Миссис Горсон встает и открывает ему. Все очень просто.
– Действительно, – согласился доктор Фелл. – Вы, следовательно, не знали, что мистер Стенли находился в доме, когда запирали сегодня дверь.
Карвер наморщил лоб и, прищурившись, посмотрел на Боскомба:
– Ха! Это странно! Я совсем забыл про беднягу Стенли. Он, должно быть, пришел позже… Да! Разве вы не помните, Боскомб? Я поднялся наверх, постучал к вам и попросил что-нибудь почитать на ночь. Вы сидели вон там, читали и курили. А больше здесь никого не было. Вы даже показали мне снотворный порошок и сказали, что собираетесь принять его и сразу отправиться спать. Ха! – воскликнул Карвер, шумно и с облегчением выдохнув. Он вытянул длинный указательный палец в направлении доктора Фелла. – Вот вам и объяснение, мой дорогой сэр. Ну конечно. Стенли пришел поздно, позвонил Боскомбу – черт, да тут все просто как дважды два! – Боскомб спустился, открыл ему, забыл запереть дверь снова, и этот вор проник внутрь… А? А?
Доктор Фелл уже приготовился было прокомментировать эту версию – причем Мельсону показалось, что, если доктор в таком состоянии издаст хоть звук, у дома обвалится крыша, – но ему удалось справиться со своим негодующим пыхтением. Он посмотрел на Боскомба и едко спросил:
– Итак?
– Все это правда, доктор, – кивнул Боскомб, сохраняя достоинство. – К моему сожалению, это как-то вылетело у меня из головы. Ха-ха! – На его лице робко проглянула злоба. – Непростительная забывчивость с моей стороны, но именно так все и было. Сегодня я не ждал к себе Стенли. Когда он приехал, я по недосмотру оставил входную дверь приоткрытой…
Его прервал шум автомобильного мотора, далеко разносившийся в ночной тишине. Шум быстро приближался, перерос в рев и неожиданно оборвался, закончившись визгом тормозов. До них донеслись голоса и топот ног по ступеням крыльца. Одно короткое мгновение – оно показалось очень долгим в этой тихой холодной комнате – доктор Фелл, прищурившись, смотрел на Боскомба и Карвера. Он не произнес ни слова. Лишь поставил на стол бокал бренди, к которому не притронулся, медленно кивнул и, тяжело ступая, вышел.
В холле первого этажа теперь было шумно. Спускаясь по лестнице вслед за доктором Феллом, Мельсон увидел, что холл ярко освещен. На фоне белых стен четко вырисовывалась группа людей в темных плащах. Среди треножников фотографа и зеленых сумок экспертов по отпечаткам пальцев, сдвинув фетровый котелок на затылок и безуспешно пытаясь укусить кончик подстриженных седых усов, как это мог бы делать нетерпеливо позвякивающий шпорой бригадир, стоял главный инспектор Дэвид Хэдли.
Мельсон уже встречался с Хэдли и относился к нему с симпатией. Доктор Фелл не раз говорил ему, что изо всех спорщиков он, пожалуй, предпочитает Хэдли: о чем бы ни шла речь, каждый из них мог почерпнуть во мнении другого здравый смысл, которого не хватало ему самому. На свете не существовало такой вещи, которая нравилась бы им обоим, и соглашались они только в том, что им не нравится, – в чем, собственно, и состоит основа всякой дружбы. Хэдли имел внешний вид и манеры бригадного генерала, но говорил всегда спокойно, почти сдержанно. В любых обстоятельствах он прежде всего стремился выполнить свой долг, даже когда ему приходилось туго, как, например, сейчас.
У его локтя стояла женщина и что-то быстро и ядовито говорила ему вполголоса. В то утро Мельсон не успел хорошенько разглядеть решительную миссис Стеффинз, и опять образ, запечатлевшийся в его памяти, оказался очень приблизительным. Ее облик поражал своими контрастами: маленькая женщина, крепкая, плотная, даже массивная, словно с хорошо развитой мускулатурой, и при этом – маленькое личико, хорошенькое и изящное (по крайней мере, при искусственном освещении), как у статуэток из дрезденского фарфора. Фиалковые глаза и мелкие белые зубы – она щедро сверкала ими при всякой возможности – вполне могли принадлежать юной девушке. И лишь когда она раздражалась или была возбуждена, становилось заметно, что кожа под пудрой уже не такая свежая, что глубокая морщина притаилась на каждой щеке, а лицо темнело и делалось одутловатым. Прежде чем выйти в холл, она не пожалела времени и тщательно оделась, и, как показалось Мельсону, оделась неплохо, гораздо лучше, чем в то утро. Волосы у нее оказались скорее коричневыми. Он чувствовал, что эта женщина могла быть сущей мегерой, но, прежде чем превратиться в нее, она непременно испытала бы силу своих чар.
– …Да, разумеется, мадам. Да, я вполне понимаю, – говорил Хэдли, легонько помахивая рукой, словно отгонял муху. Он довольно сердито посмотрел вверх по лестнице. – Куда, в конце концов, подевался этот старый хрыч? Беттс! Посмотрите, где он может быть… Ага!
Доктор Фелл, приветственно подняв трость, пророкотал со ступеней «добрый вечер». Миссис Стеффинз замолчала, на ее лице застыла искусственная улыбка; с этой улыбкой она двигала головой из стороны в сторону, словно не желая слушать этот так некстати прервавший ее громкий голос.
– У меня есть для вас нечто чрезвычайно важное, – настаивала она.
Хэдли механически приподнял шляпу, опустил ее на место и двинулся вперед. За его спиной покачивалась невзрачная фигурка доктора Уотсона, полицейского хирурга.
Хэдли хмуро взглянул на доктора Фелла.
– Итак, мой расчудесный пустозвон… – начал он, мрачно поджав челюсть. – О, добрый вечер, профессор! Не знаю, зачем ему понадобились вы, Мельсон, но лично у меня такое чувство, что я свалял дурака, приехав сюда. Послушайте, Фелл, с чего вы взяли, будто зарезанный на Линкольнз-Инн-Филдз грабитель может иметь какое-то отношение к Джейн-потрошительнице?
– Джейн-потрошительнице?
– Газетный жаргон, – раздраженно пояснил Хэдли. – Во всяком случае, это короче, чем «неизвестная женщина-вспоровшая-живот-администратору-у-Геймбриджа». Итак, что вы можете сказать?
– Только то, – ответил доктор Фелл, – что я встревожен, встревожен больше, чем когда-либо. И мне нужны кое-какие факты. Вы привезли человека, который расследует это дело… – как его зовут? – инспектор Эймс?
– Нет. Не смог его разыскать. Дома его нет, видимо, где-то бродит, ищет. Но у меня есть его последнее донесение. Я его еще не читал, но оно здесь, со мной, в портфеле. Ну хорошо! Где тело?
Доктор Фелл сделал глубокий вдох и повел его наверх. Он поднимался медленно, постукивая тростью по стойкам перил. Наверху, в дверном проеме, стояли Карвер и Боскомб, но Хэдли взглянул на них лишь мельком. Натянув перчатки, он прислонил портфель к стене и откинул покрывало с тела. В полной тишине Хэдли наклонился вперед, и в этот момент что-то зловещее, одновременно яростное и сдержанное, появилось в облике доктора Фелла. Это поразило Мельсона настолько, что у него мурашки забегали по коже.
Хэдли пробормотал что-то – звук вырвался неожиданно и резко, из самой глубины горла. Толчком он распахнул створку, чтобы дать больше света.
– Уотсон! – громко позвал он. – Уотсон!
Когда он опять выпрямился, на его лице не дрогнул ни один мускул, но в этом спокойствии читались гнев и ненависть.
– Нет, – сказал он, – Эймса я не привез. – Он деревянно ткнул пальцем вниз, указывая на фигуру под покрывалом, и добавил: – Вот он, Эймс.