Уйти или не уйти, вот в чем был вопрос. Хотя бы попробовать. Жить-то всем хочется. Одно дело – несколько драчливых местных дурачков, более или менее опасных, а совсем другое – все то, что творится сейчас. Войдя в дом, он первым делом принялся листать тонкий журнал местного телефонного справочника. Потом позвонил на вокзал.
– На сегодня билетов в Москву нет, – ответил сонный женский голос.
– А в Воронеж? – наугад спросил Ложкин.
– Билетов нет никуда. В связи с перестройкой железнодорожного узла поезда в Еламово пока останавливаться не будут.
– Но это бред! – возмутился Ложкин. – Этого не может быть! Я хочу уехать отсюда!
– Обратитесь в справочную автовокзала.
Он обратился. Единственный автовокзал в городе не работал, по причине сезонных полевых работ: все автобусы перевозили работников в поле и обратно.
Конечно, существовали и другие способы убраться из городка, на автобусах и поездах свет клином не сошелся. В сарае стоял мотоцикл и два хороших горных байка, в рабочем состоянии. Допустим. Допустим, что мотоцикл может и не поехать, но что может произойти с велосипедом?
Да все, что угодно. Ложкин чувствовал, что та сила, которая противостоит ему сейчас, легко расправится и с велосипедом, и с чем угодно другим. Если уж она сумела отрезать от мира целый город с пятнадцатью тысячами населения, и это в начале двадцать первого века, она не проколется на мелочах.
Вдруг он успокоился. Он останется здесь и будет драться. Драться за себя и за свой род, за всех нерожденных, которые придут за ним. Мужчина он или нет? К конце концов, что такое смерть? Всего лишь разрушение иллюзий, как сказал дед. Тридцать три года он надеялся найти в жизни что-то такое, ради чего стоит жить – и вот, так ничего и не нашел. Разве что это мгновение, этот первый солнечный луч, вошедший в окно, проколовший сумрак, свист стрижей на улице, дальний крик петуха, тяжесть в голове, боль пореза на босой ноге и капля чего-то иррационального, прочно склеивающая все это вместе, делающая миг прекрасным…
Телефон звонил долго, прежде чем он решился протянуть руку к трубке. Он ожидал чего угодно: угроз, требований, но не этого. Чистый, приятный женский голос произносил слова с закругленными интонациями.
– Нет, что ты, – ответил Ложкин, – я уже давно не сплю.
– У нас ведь почти деревня, – говорила Валя, – мы привыкли вставать рано.
Он вспомнил женщину, с которой говорил у магазина, ту самую, что когда-то была влюблена в него. Он запомнил ее так хорошо, что легко мог бы нарисовать сейчас ее портрет – по памяти и по голосу. Такой голос не забывается.
– Я хочу извиниться за брата, – сказала Валя.
– За брата? – удивился Ложкин.
– А, так ты не знаешь? Он мой брат. Тот человек, который вломился к тебе.
– Он был не один.
– Он был высокий и самый сильный из них. Они его называют Бес. Просто потому, что наша фамилия Бессоновы. Я понимаю, что они вошли без приглашения, сорвали замок, избили тебя, все это попадает под статью. Или даже под несколько. Но ты должен понять.
– Я должен понять? Может быть, еще пойти и пожать им передние лапы, а потом пригласить в дом?
– Он очень болен, – сказала Валя.
– Выглядел он здоровым, как слон.
– Он психически болен. Шесть лет назад у него была тяжелая травма головы, после которой он едва выжил. У него до сих пор на голове огромный шрам. С тех пор он не может себя нормально вести. Я поговорила с ним, и он согласился к тебе пока не приставать. Но ты тоже не должен затевать скандала по поводу… По поводу того, что случилось.
– Пока не приставать? – возмутился Ложкин. – Сколько времени будет длиться это твое "пока"?
– Я ничего не могу гарантировать. Он очень больной человек и не может контролировать себя. Он хочет, но не может. Я живу с этим уже шесть лет. Это на самом деле очень трудно. Внутри он хороший, но может сделать все, что угодно.
– Все?
– Абсолютно все. Он мог тебя даже убить, и я очень рада, что этого не случилось. Ты понимаешь?
– Я понимаю, – сказал Ложкин.
– Так что же? Мы договорились, что ничего не было, правильно?
– Мне страшно.
– Ты боишься его?
– Нет, не его.
– Тогда это не телефонный разговор, – сказала она. – Если хочешь, я сейчас приду. Мне идти всего-то пять минут. Подожди меня. Я не прощаюсь.
Она повесила трубку.
Ложкин прошел в спальню и осмотрелся. Стулья и стол были перевернуты, бумаги рассыпаны по полу, ночник разбит. Он ощутил отчетливую иглу жути, вошедшую где-то между сердцем и желудком, когда вспомнил свой вчерашний побег. Но было и еще что-то, что-то определенно очень важное, что необходимо вспомнить…
Вот. Он вспомнил. Вспомнил, как испуганно шарахнулись в сторону слепые животные, когда услышали его шаги. Не только он боялся вчера ночью. Его гости тоже были не в себе. Так не ведет себя хищник, который пришел убить. Кого же боялись они?