Часть Европы. История Российского государства. От истоков до монгольского нашествия - читать онлайн

Что брать за точку отсчета?

История появилась очень поздно, на самом последнем, можно сказать, новейшем отрезке развития человечества; в наиболее изученных регионах Земли – максимум пять тысяч лет назад. Если представить время существования Homo sapiens c момента обособления этого биологического вида как одни сутки, то получится, что самая древняя династия фараонов начала править Египтом около половины двенадцатого вечера, греки осаждали Трою за двадцать две минуты до полуночи, римская сверхдержава возникла четверть часа назад, а Россия как государство появилась в 23 часа 51 минуту с секундами, то есть существует меньше девяти минут.

Откуда такая точность применительно к России, спросите вы. От конкретности формулировки: как государство.

Василий Ключевский, лучший (присоединюсь здесь к мнению большинства) биограф нашей страны, задается очень непростым вопросом – с какой точки следует отсчитывать историю того или иного народа. И отвечает: «Первое, что запомнил о себе народ, и должно указывать путь к началу его истории». Передо мной стоит задача более простая – составление истории не русского народа (народ запоминает своё начало не явственней, чем человек момент своего рождения), а российского государства. Момент рождения нашего государства известен с точностью до года. Хоть корректность датировки и оспаривается, но в весьма незначительных пределах – на одно-два десятилетия. В масштабе наших «суток» это несколько секунд.

В Восточной Европе, в том числе на территории нашей страны, почти наверняка возникали какие-то государственные или протогосударственные объединения задолго до того, как люди изобрели письменность. Зарождались и исчезали целые цивилизации, существование которых подтверждается материальными доказательствами. Например, была обширная мегалитическая культура, монументальные каменные сооружения которой сохранились во многих областях Евразии. Но что за племена оставили стоунхенджский кромлех или кавказские и корейские дольмены, человечество начисто забыло.

Многие государства, существующие в современном мире, даже самые древние, уверенно называют год (а часто и день) своего рождения. Другое дело, что событие это нередко легендарно, а дата условна. Скажем, Япония возводит свою историю к восшествию на престол основателя правящей династии, императора Дзимму, 11 февраля 660 года до нашей эры, и здесь неприкрыто мифологичны как само происшествие, так и дата.

^{Памятник «Тысячелетие России». Скульпторы М. Микешин, И. Шредер, архитектор В. Гартман.}

Россия ведет отсчет с события вроде бы вполне реального – приглашения норманнского князя Рюрика новгородцами в 862 году. В начале царствования Александра II «тысячелетие Руси» было отпраздновано с высокой торжественностью, усугубленной модой на всё славянское, однако историки уже тогда очень хорошо сознавали, что эти исходные координаты зыбки.

Во-первых, нет уверенности, что Рюрик действительно существовал.

Во-вторых, если существовал и прибыл, то, может быть, его никто не приглашал.

В-третьих, не очень понятно, был ли пришелец норманном.

В-четвертых, скорее всего, летописец что-то напутал с годом.

За полтора века, прошедшие после юбилея, сомнений у историков стало еще больше. И всё же мало кто оспаривает главный факт: государство, в котором мы с вами живем, зародилось во второй половине IX века, и место его рождения – новгородская земля. Именно там и именно в это время возник волевой импульс, который привел в движение российскую историю. Забил ключ, потек ручеек, потом зазмеилась речка, вбирая в себя воду разнообразных притоков. По этой реке мы доплыли до сегодняшнего дня.

Метафора реки здесь неслучайна. О значении Реки в российской истории разговор впереди.

Человек и природа

В прежние времена жизнь людей целиком зависела от природных условий. Евроазиатская цивилизация, частью которой мы являемся, самим своим возникновением обязана окончанию последнего ледникового периода. Это случилось одиннадцать-двенадцать тысячелетий назад. По нашему «суточному хронометру» с тех пор прошел всего час с хвостиком.

Восточная половина европейского континента, которой суждено было стать изначальной территорией российского государства, заселялась людьми от юга к северу, постепенно, вслед за отступлением великого скандинавско-финляндского ледника. Что за племена обитали на этих просторах в глухую доисторическую эпоху, никто не ведает. Приход русославян (об этом несколько туманном термине – позже) на восточноевропейскую равнину, по всей вероятности, тоже отчасти был вызван климатическими изменениями, хоть и менее грандиозными.

Дело в том, что помимо ледниковых периодов, растягивающихся на долгие тысячелетия, историческая климатология выделяет еще и «короткие» фазы потеплений и похолоданий, обычно продолжающиеся несколько веков. Они-то и сыграли важную роль в «получасовой» истории российской цивилизации.

Сейчас много говорят и пишут о «глобальном потеплении», но, откровенно говоря, у обычных людей эта проблема особенного беспокойства не вызывает. Ну, подешевеют энергоносители; дороже будет обходиться система экозащиты; придется построить дамбы, чтобы уберечь береговые районы от поднявшегося уровня мирового океана, – и так далее. Всё это проблемы трудные, но решаемые.

Для наших предков, живших ста или даже пятьюдесятью поколениями ранее, подобные изменения климата становились вопросом жизни и смерти.

Существует весьма правдоподобная гипотеза, согласно которой расширение и расцвет Рима были бы невозможны без «Римского теплого периода» (250 до н. э. – 400 н. э.), когда, судя по археологическим находкам, даже в Британии выращивали виноград и делали вино. Римляне оставили свои дальние провинции еще и потому, что там стало слишком холодно и голодно зимой.

Последнее по времени европейское похолодание случилось в XVI–XVIII веках. По пейзажам и жанровым картинам художников того времени видно, какой снежной и ледяной была зима в регионах Западной Европы, где сейчас даже коротенький снегопад и гололед считаются чуть ли не национальным бедствием.

Эпоха, во время которой русославяне заселили территорию будущей России, медленно двигаясь с юга, у историков климата известна как «Средневековый теплый период». Он начался, по-видимому, во второй половине или в конце восьмого века и продолжался до конца тринадцатого, причем в северном полушарии потепление было весьма значительным.

В V–VII веках русославяне жили гораздо южнее России. С места их согнали события военно-политические, но направление движения – на северо-восток – было подсказано изменением природно-климатических условий, в результате которого земля, прежде не приспособленная для выживания большого народа, стала более гостеприимной. Так что наше государство в известном смысле – продукт климатических колебаний.

Не только климат, но и земля, на которой расселились пришлые славяне, в те далекие времена была не такой, как в наши дни.

Во всю ширь евразийского материка, на двенадцать тысяч километров, от Атлантики до Тихого океана, тянулся Великий Лес. Лесов, похожих на тогдашние, в Европе не осталось почти совсем, разве что кое-где в Архангельской, Вологодской и Кировской областях; некоторое представление о Пралесе может дать, пожалуй, нынешняя сибирская тайга, более или менее сохранившаяся его часть. Реки, которые текли через Великий Лес, были шире и полноводней, озера глубже, болота непроходимей – после отступления великих льдов почвы оттаивали и просыхали очень медленно.

Южнее Великого Леса начиналась Великая Степь, где осела часть славянских племен, в том числе самое исторически известное, центральное – оно называлось «поляне», то есть «живущие в полях». Киев, будущая столица государства, находился как раз на границе Леса и Степи.

Жизнь в полях была сытнее из-за превосходного чернозема, но и незащищенней, а лесные обитатели, невзирая на скудость существования, всегда могли укрыться в чаще от разбойных орд, которые Степь периодически насылала на восточно-славянские земли. Поэтому Русь (во времена, когда этого названия еще не существовало) всё больше оттягивалась к северу. Из народа по преимуществу полевого она стала народом по преимуществу лесным. Правда, процесс этот растянулся на века, а еще позднее, в эпоху Московского государства, началось движение в обратную сторону.

^{Великий Лес и Великая Степь. М.Руданов}

Георгий Вернадский даже предложил «лесо-степную» периодизацию российской истории: первый этап – попытки объединения Леса и Степи (до 972 г.); второй этап – борьба Леса, то есть оседлых славян, со Степью, кочевниками (972–1238 гг.); третий этап – победа Степи над Лесом (монгольское владычество); четвертый этап – реванш Леса (Московское царство); наконец, пятый этап – объединение Леса со Степью (1696–1917). (От названия следующего этапа историк уклоняется, и правильно делает: от лесов и степей за последние сто лет мало что осталось).

Первый описатель земель нашей родины Геродот, который, впрочем, кажется, собственными глазами экзотических северных краев никогда не видел, в V веке до нашей эры писал как о чуде про зиму, длящуюся восемь месяцев, когда в небе летают какие-то перья и вода «густеет от холода». Отец истории и географии, однако, совершенно правильно выделил главную отличительную черту Великой Равнины: «В Скифии нет ничего удивительного, кроме рек, ее орошающих: они велики и многочисленны».

На этих реках, как на каркасе, и возникла страна русославян, которая со временем превратилась в государство.

^{Четыре речных бассейна. М.Руданов}

В бескрайней чаще не существовало никаких дорог – только тропы, по которым могли передвигаться небольшие группы пеших или верховых, но для колесного транспорта или перемещения целого племени густой Лес совершенно не годился. Единственным способом миграции и торговли было плавание по рекам, действительно многочисленным и разветвленным. С того момента, когда славяне попадают на восточноевропейскую равнину, они становятся речным народом – еще в большей степени, чем лесным, потому что, как мы увидим, не все русославянские колена обитали в лесах, но все без исключения жили вдоль рек. Эти естественные транспортные артерии активнее всего работали в сезон половодья, когда даже по самым маленьким речкам можно было беспрепятственно плавать на лодках. Летом доступными для движения оставались только крупные реки (их, впрочем, тоже хватало). Зато зимой по руслам было удобно передвигаться на санях.

Европейская часть России разделена на четыре водных бассейна: западнодвинский и озерно-речной ильменский обращены к Балтийскому морю, днепровский и волжский – на юго-восток. Пришедшие с запада славяне с самого начала, двигаясь по этим ветвям, расселялись четырьмя «нитями», занимая берега основных рек и их притоков. Главным из транспортных путей являлся Днепр, поскольку по нему можно было добраться до Византии, центра тогдашнего мира. Поэтому неудивительно, что ведущее положение среди русославян заняло племя, «сидевшее» на Днепре. Но в распределении славянских колен мы разберемся позже, пока же, в главе, посвященной воздействию природы на человека, давайте попробуем понять, до какой степени условия обитания повлияли на формирование русского национального характера.

Тема это спорная и, по нынешним понятиям, даже неполиткорректная. Я сам с большим подозрением отношусь к любым попыткам обобщений по национальному признаку. И все же факт остается фактом. Национальный характер как совокупность поведенческих черт, без труда опознаваемых со стороны, безусловно существует. Скажем, итальянцы каждый по отдельности индивидуальны и неповторимы, и всё же, глядя на группу итальянских туристов, мы безошибочно скажем: «Это итальянцы». То же и с русскими. Когда мы находимся за границей, нас видно. Есть устойчивые речевые конструкции вроде «это по-русски» и «это как-то не по-русски», «типичный русский» и прочее. Существуют привычные словосочетания как позитивного, так и негативного звучания: «русская удаль» – «русское разгильдяйство», «русская душевность» – «русская бесцеремонность», и так далее.

Прямую связь между природными условиями и характером нации отмечают самые авторитетные авторы.

Писатель Карамзин рассуждает: «Климат умеренный, не жаркий, даже холодный, способствует долголетию, как замечают медики, благоприятствует и крепости состава, и действию сил телесных. Обитатель южного Пояса, томимый зноем, отдыхает более, нежели трудится, – слабеет в неге и в праздности. Но житель полунощных земель любит движение, согревая им кровь свою; любит деятельность; привыкает сносить частые перемены воздуха и терпением укрепляется».

Ему вторит историк Соловьев: «…Природа страны имеет важное значение в истории по тому влиянию, какое оказывает она на характер народный. Природа роскошная, с лихвою вознаграждающая и слабый труд человека, усыпляет деятельность последнего, как телесную, так и умственную. Пробужденный раз вспышкою страсти, он может оказать чудеса, особенно в подвигах силы физической, но такое напряжение сил не бывает продолжительно. Природа, более скупая на свои дары, требующая постоянного и нелегкого труда со стороны человека, держит последнего всегда в возбужденном состоянии: его деятельность не порывиста, но постоянна; постоянно работает он умом, неуклонно стремится к своей цели; понятно, что народонаселение с таким характером в высшей степени способно положить среди себя крепкие основы государственного быта, подчинить своему влиянию племена с характером противоположным. С другой стороны, роскошная, щедрая природа, богатая растительность, приятный климат развивают в народе чувство красоты, стремление к искусствам, поэзии, к общественным увеселениям, что могущественно действует на отношения двух полов: в народе, в котором развито чувство красоты, господствует стремление к искусству, общественным увеселениям, – в таком народе женщина не может быть исключена из сообщества мужчин. Но среди природы относительно небогатой, однообразной и потому невеселой, в климате, относительно суровом, среди народа, постоянно деятельного, занятого, практического, чувство изящного не может развиваться с успехом; при таких обстоятельствах характер народа является более суровым, склонным более к полезному, чем к приятному; стремление к искусству, к украшению жизни слабее, общественные удовольствия материальнее, а все это вместе, без других посторонних влияний, действует на исключение женщины из общества мужчин, что, разумеется, в свою очередь приводит еще к большей суровости нравов».

Интересно, что в начале своей истории, до ухода в леса, еще будучи наполовину степным народом, русославяне производили на иностранцев совсем иное впечатление. Чужеземные путешественники и летописцы – византийские, арабские, западноевропейские – в один голос утверждали, что «руссы» чрезвычайно радушны, любят всевозможные развлечения – пляски, игру на свирелях и бубнах, безудержно предаются «гульбищам», «бесовскому пению и глумлению». Греки отмечают в русославянах «приятную мужественность», хвалят их за необычно гуманное отношение к пленникам, которых не обращают в рабство навечно, а по прошествии некоторого времени отпускают на волю или уравнивают в правах. Славянский обычай требовал гостеприимно принимать путников, так что приезжие поражались «ласковости» аборигенов. Ну и все свидетели отмечают склонность приднепровских славян к «хмельному медопитию», касательно которого святой равноапостольный князь Владимир Красно Солнышко изрек знаменитую фразу: «Руси есть веселие пити, не можем без того быти».

Это, пожалуй, единственная черта, сохранившаяся в национальном характере после того, как русские ушли в суровые, глухие леса и просидели там безвылазно полтысячелетия. Вдали от солнечного света и открытых пространств дионисийство съежилось и отступило. Конечно, сыграли свою роль и другие факторы: вытеснение язычества христианством и феодальное ограничение личных свобод. Но среди христианских народов встречаются и жизнерадостные, а степень личной свободы жителя дофеодального, родо-племенного общества преувеличивать не стоит.

Поэтому в том, что мы такие нелегкие, очевидно, виноват все-таки Лес.

Итак, территория, на которую пришли русославяне, делилась на две природные зоны: северную лесную и южную степную. Эти области существовали по совершенно разным законам. Нижняя находилась в постоянном движении, беспрестанно испытывала потрясения, время там двигалось быстрее. В верхней время будто застыло, а перемены если и случались, то малозаметные и очень-очень нескоро.

Про изначальное население севера рассказ будет недолгим, поэтому с него и начнем.

Коренная народность

Разумеется, всякий этнос может считаться «коренным» для данной местности весьма условно. Когда-то он все-таки пришел в эти края, просто история не помнит, когда именно, и уже тем более понятия не имеет, кто там прежде жил и жил ли кто-нибудь вообще.

В этом смысле коренным, изначальным народом древнерусского Леса безусловно являются финно-угорские племена, ветвь уральской (смешанной европеоидно-монголоидной) расы, населявшая огромные пространства на севере Европы и Азии. Как пишет Карамзин, мы не знаем «никого старобытнее их в северных и восточных ея [то есть России] климатах».

Из далеких племен, которые, согласно Геродоту, двадцать пять веков назад жили к северу от Скифии, два, по мнению историков, скорее всего, были протофинскими: меланхлены и андрофаги. Первые, про которых сообщается лишь, что они носили черные «плащи», возможно, были предками нынешних меря и марийцев. Про андрофагов (высказываются предположения, что это предки современных мордовцев) античный автор пишет, что они кочевали с места на место, не имели никаких законов и питались человечиной. Последнее отчасти подтверждается более поздними сведениями из других источников, рассказывающих, что в каком-то из финских племен существовал обычай поедать плоть умерших родителей (то есть речь идет о сакрально-ритуальном каннибализме).

Если геродотовы меланхлены и андрофаги действительно являются предками меря, марийцев и мордовцев, значит, в доисторическую эпоху эти народы обитали гораздо южнее, чем во времена славянских летописцев.

Самое ясное доказательство изначально финского прошлого России – археологические раскопки и названия рек, ибо известно, что речные топонимы древнее всех прочих. У большинства русских рек и речек финские имена, легко распознаваемые по окончаниям «ва» (например, Москва), «га» (Волга), «ма» (Кама), «ра» (Угра), «жа» (Унжа), «ша» (Мокша).

В первой русской летописи перечислено множество финских племен: в Эстонии и около Ладоги обитала чудь, вокруг Ростова Великого – меря, к юго-востоку от мери – черемись, мещера и мордва, у Белоозера – весь, близ впадения Оки в Волгу – мурома, за Волгой – пермь, на реке Печоре – печора, в Карелии и Финляндии – емь.

^{Племена Восточной Европы до прихода славян. М.Руданов}

Соседи, всяк на своем языке, именовали финнов «водяным» или «болотным» народом, потому что эти племена предпочитали селиться среди трясин, чувствуя там себя в безопасности от напористых пришельцев, всегда приходивших с юга. Многие исследователи задавались вопросом: почему первоначальные обитатели лесов почти никогда не оказывали сопротивления захватчикам, а просто перемещались всё дальше и дальше к северу?

Причин несколько. Главная, полагаю, состоит в том, что земля в глазах «болотного народа» не имела особенной ценности. В отличие от славян, финны не занимались ни земледелием, ни скотоводством. Лесов было сколько угодно, одно болото мало чем отличалось от другого и уж во всяком случае не стоило того, чтобы проливать из-за него кровь. Хотят славяне зачем-то селиться по берегам больших рек? Да ради Исянена-Громовержца, не жалко. Реки финнам были ни к чему, торговли они все равно не вели – не имели излишков. Лес хоть и кормил, но скудно – только чтобы не умереть с голоду. Известно, что быстрее всего развивались народы, которых природа либо щедро облагодетельствовала, либо обделила своими дарами и заставила активно бороться за выживание. На первом этапе истории преимущество получили жители плодородных земель Междуречья и Нила, Эллады и Апеннинского полуострова; на следующем – те племена, кого нужда гнала с насиженных мест.

Финнов лес кормил недостаточно сытно, чтобы развивалась культура, но и не настолько впроголодь, чтобы побуждать к уходу с насиженных мест. Те финно-угорские племена, кому в силу изменившихся обстоятельств все-таки пришлось двинуться в путь, вроде угров, быстро переняли военные достижения сопредельных народов, окрепли и через некоторое время создали собственное государство – Венгрию.

У лесных аборигенов, судя по всему, не было ни вождей, ни какой-либо социальной структуры, которая могла бы дать организованный отпор чужакам. Единственным элементом, способным на лидерство, были волхвы – шаманы, обладавшие общественным влиянием и некими потаенными знаниями, которые славянам и скандинавам казались «чародейскими». Все столкновения с русославянами, а позднее восстания против власти князей-христианизаторов неизменно инициировались и возглавлялись волхвами, память о которых сохранилась и в летописях, и в русском фольклоре.

^{Князь и волхв. В. Васнецов.}

Дальнейшая судьба «древнего и многочисленного народа, занимавшего великое пространство» (так аттестует финно-угров Карамзин), поражает своей многоцветностью. Казалось бы, между современными эстонцами, хантами и мадьярами нет совсем ничего общего – ни в культуре, ни даже во внешности. Однако же всё это разветвления одного языка, который оказался более живучим, чем цвет волос, форма черепа, разрез глаз и прочие антропологические черты. Вступая в контакт с инородным населением, финно-угры быстро его ассимилировали или ассимилировались сами. В типе лица, который сегодня считается типично русским (в отличие, скажем, от типично украинского), много изначально финских характеристик: скуластость, курносость, некоторая «размытость» линий. В генетическом коде великорусского этноса финская составляющая не менее сильна, чем славянская. И чем севернее губерния, тем меньше этот хромосомный зазор (между коренными нижегородцами и мордовцами, например, он составляет всего 2–3 условных единицы), что дает основание некоторым полемически настроенным исследователям даже называть русских «русскоязычными финнами».

Миграционная эстафета

Южнее Великого Леса, где сидели в своих болотах древние финны, тянулась Великая Степь, она же Дикое Поле – широкий коридор, по которому кочевые народы, двигаясь от пределов Ирана или Китая, вторгались через уральско-каспийские «ворота» в Европу. Одной из первых остановок, иногда на несколько веков, неминуемо становилось северное Причерноморье. Временами возникало встречное движение и с запада – когда в этом плодородном краю в поисках лучшей доли оседали земледельческие племена Европы. Но они задерживались там ненадолго – из Азии надвигалась очередная орда и вытаптывала или подминала под себя ростки оседлой цивилизации.

Всё это случалось бессчетное множество раз в доисторическую эпоху, однако незадолго до начала христианской эры миграционная активность народов заметно усилилась.

Причины, по которым орда уходила из родных мест, могли быть сугубо природными: климатические изменения или просто затяжная засуха, нехватка пастбищ, демографический взрыв. Миграция могла произойти и в результате политического конфликта. Большое племя, потерпев поражение в войне с восточным соседом, откатывалось к западу, изгоняя ранее обитавший там народ; тот проделывал то же самое со своим западным соседом, и так далее. Срабатывал «эффект домино», причем положение каждого последующего изгнанника становилось всё более отчаянным, так что завоевание новой родины становилось вопросом жизни и смерти. Иногда орду гнала вперед воля незаурядно одаренного или просто феноменально удачливого вождя, который задался честолюбивой целью создать империю. Таким был Чингис-хан, мечтавший о великой державе, где «девушка с золотым блюдом в руках сможет пройти от океана до океана, не опасаясь ни за золото, ни за свою честь». (Как мы знаем, держава была создана, но девушкам, тем более с золотом, по ней лучше было не гулять).

При переселении кочевого народа скорость движения зависела от причины и цели. Если дело было в скудных пастбищах, племя просто плелось за истребляющими траву стадами, и путь из Азии в Европу растягивался на несколько поколений. Но если требовалось уйти от опасности, расстояния преодолевались быстрее. Известно, что авары, спасаясь от врагов, добрались с Алтая до степей Северного Кавказа всего за шесть лет. Еще стремительней двигалась орда, для которой смыслом существования было завоевание. Она останавливалась, лишь когда требовалось дать отдых лошадям.

В научно-исторической терминологии Эпохой Великого Переселения считается период III–V веков, когда на севере Евразии изменился климат: наступило резкое похолодание, которое нарушило привычные условия жизни многих народов. Однако на самом деле орды кочевников и таборы блуждающих землепашцев бродили по Евразии на протяжении по меньшей мере полутора тысячелетий. Каждая последующая волна миграции обычно погребала под собой предыдущую.

Восточноевропейская равнина, самым ранним из зарегистрированных историей населением которой (если не считать полумифических киммерийцев) были скифы, затем поочередно становилась домом для самых разнообразных пришельцев: сарматов, аланов, готов, гуннов, аваров, булгар, угров, хазар, печенегов, половцев, монголов. Такими же находниками были и русославяне. Просто они сумели построить долговечное государство, на время поглощенное Чингисидами, но все-таки уцелевшее и оказавшееся жизнеспособным. Одна из причин, по которым восточные славяне сохранили государственность, состояла в том, что, в отличие от кочевников, они не испытывали столь острой нужды в пастбищах и в эпоху внешней угрозы смогли отступить в северные леса.

Ниже я кратко расскажу о народах, обитавших на территории Русской равнины до того, как она стала русской. Кажется, что все они сгинули бесследно, не оставив после себя ничего кроме могил. Но это не так. Остались гены, остались апроприированные славянами элементы культуры. Ну и, конечно, память – ведь это период, уже попадающий в поле зрения мировой истории.

Скифы

Когда Александр Блок гордо восклицает: «Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы, с раскосыми и жадными очами!» – тут всё неправда. Русские – не потомки скифов; скифы, скорее всего, не являлись азиатами; очи их не были раскосыми и вряд ли жадными, судя по тому, что скифы на чужие земли не зарились – во всяком случае никого не завоевывали. По крайней мере, с тех пор, как, согласно Геродоту, в VIII веке до н. э. вытеснили из Северного Причерноморья киммерийцев, память о которых сохранилась только в некоторых географических названиях.

Современные ученые довольно твердо заявляют, что славяне никак не могут быть потомками скифов. У этих народов захоронения совершенно разного типа.

Происхождение скифов неизвестно. Судя по греческим изображениям, это был народ иранского происхождения – неузкоглазый и сильно волосатый. Собственно, «Скифия» во времена античности была не обозначением страны, а географическим понятием, и очень возможно, что помимо господствующего племени, знакомого грекам, там жили и другие этнические группы, в том числе славяне. Во всяком случае у кочевников-скифов имелись в подчинении какие-то инородные земледельцы. Бородатые всадники позволяли кому угодно селиться в своих степях и жить по собственным обычаям – лишь бы поселенцы исправно платили дань.

Благодаря греческим авторам мы знаем о скифах, близких соседях черноморских полисов, гораздо больше, чем о многих народах, обитавших в южной России в последующие века. У нас есть обстоятельный «Скифский логос» Геродота (V век до н. э.), есть «География» Страбона (рубеж христианской эры), имеются и другие свидетельства.

^{Скифы, изображенные на сосуде из кургана Куль-Оба. IV в. до н. э.}

Например, Гиппократ в своем трактате «О воздухе, водах и местностях» дает описание внешности первоначальных жителей России с точки зрения медика: «По внешнему виду скифы тучны, мясисты, нерасчлененны, влажны и слабы; желудки у них наиболее влажные из всех; да и не может в самом деле живот осушиться в стране при такой природе и таком состоянии времён года». Другие авторы присовокупляют, что скифы были белокожи, голубоглазы, с жидкими желтыми волосами и, на взгляд греков, «очень похожи друг на друга».

Домов они не имели, жили в кибитках, слыли непревзойденными всадниками (греки иногда даже называли их «кентаврами»). Пока не познакомились с достижениями цивилизации, скифы любили «пьяниться дымом дурманных трав», но потом научились у эллинов пить вино и употребляли его «по-варварски», то есть не разбавляя водой.

Несмотря на «тучность» и «влажность желудков», скифы отлично владели воинским искусством. В бою были храбры и предприимчивы, метко разили врагов отравленными стрелами, пленных ослепляли и обращали в рабство, с убитых сдирали кожу, а из черепов делали чаши (эта скверная традиция, общая для многих кочевых племен, будет практиковаться в черноморских степях и тысячу с лишним лет спустя).

После того, как скифы нанесли поражение войску персидского царя Дария Первого, они стяжали себе репутацию непобедимых. Лет триста или четыреста никто не осмеливался идти против них войной – до тех пор, пока во II веке до н. э. не нагрянули дикие сарматы, которые не знали европейской истории и потому скифов не боялись. Сарматы без особенного труда покорили былых кентавров, размягчевших от эллинского влияния и неразбавленного вина.

Сарматы

Если по поводу происхождения скифов историки не могут прийти к единому мнению, то откуда взялись сарматы более или менее известно. Этот арийский народ проживал в пустынях и степях к востоку и, может быть, югу от Каспия. В западном направлении сарматы двигались небыстро, вслед за своими стадами. Как многие кочевники до и после них, сарматы не строили домов, а жили в кибитках из войлока, которые устанавливали на повозки. При этом известно, что часть этого большого этноса занималась и земледелием – либо же научилась ему, когда осела.

Но прежде всего сарматы были всадниками – еще более искусными, чем скифы. Греки полагали, что сарматы рождаются от связи скифов с амазонками. Эта легенда, вероятно, возникла из-за того, что женщины новой орды были сильными и храбрыми, а в бой ходили наравне с мужчинами. Поэтому войско сарматов было многочисленным – в сражении участвовало всё взрослое население. В пешем строю завоеватели, как многие кочевники, биться не умели, но их конные атаки были неотразимы. В военном смысле сарматы обладали еще одним важным преимуществом: они умели изготавливать панцири для людей и для лошадей из круглых пластин, которые вырезали из конских копыт, – это делало всадников почти неуязвимыми для стрел.

Меч почитался у сарматов за объект сакральный, религией было огнепоклонство. В жертву этот конный народ приносил самое дорогое, чем владел, – лошадей. Волосы и бороды у пришельцев были светлые, нестриженые; нрав даже по тогдашним негуманным временам жестокий; кожа то ли покрыта татуировками, то ли разрисована узорами.

Не встретив в европейских степях серьезного сопротивления, сарматы растворили в себе скифов, упоминания о которых с тех пор прекращаются, и, поделившись на ветви, расселились на обширном пространстве: язиги – на территории современных Молдавии, Румынии и Венгрии; бастарны – в восточногерманских пределах; роксоланы – между Днепром и Доном.

С первого века христианской эры входит в употребление название «аланы». Не вполне понятно, были ли аланы сарматами или одним из племен-спутников этого воинственного народа, но в римских источниках фигурирует аланская конница, которая прошла по всему континенту до самой Испании и, возможно, даже проникла через Гибралтар в Африку.

^{Сарматская панцирная конница (справа) на барельефе колонны Траяна}

Нас же интересуют восточные сарматы, оставшиеся на будущих русских землях. Некоторые историки девятнадцатого века считали, что от них-то и произошли славяне. Эта версия вряд ли верна, однако кое-что от сарматов мы всё же унаследовали – названия рек Дон, Днепр, Днестр. И еще – осетинов, жителей российского Кавказа. Они по праву именуют свою страну Аланией, ибо являются прямыми потомками некогда могучего народа, часть которого в III веке ушла в горы, спасаясь от победоносных готов.

Готы

На сей раз полчище захватчиков явилось не с востока, а с запада. Одно из германских племен, ранее живших на балтийских берегах, размножилось до такой степени, что оказалось вынуждено искать новые плодородные земли.

Размер катастрофы, обрушившейся на причерноморские регионы, стал ясен, когда готы уничтожили регулярное римское войско в сражении при Абритте (251 г.). Там впервые в истории от рук варваров погиб сам император.

Орда разделилась на две группы. Одна повернула на запад и перевернула вверх дном всю Европу, но нас интересует восточный вектор этой миграции.

В IV веке на огромном пространстве от Балтики до Черноморья остготы создали первое на российской территории государственное образование (приморские полисы и эллинистические государства не в счет, поскольку они являлись периферийными ответвлениями греческой цивилизации). Такое крупное объединение разноязыких племен нуждалось в единобожии – и готы приняли христианство. Появилась у них и письменность, без которой управление было бы невозможным.

^{Готы. И.Сакуров}

^{Королевство Германариха. М.Руданов}

Новые условия жизни изменили организацию готского общества, которое приобрело некоторые черты феодального строя. Рабовладение сохранялось, но при этом появилось сословие всадников, прообраз дворянства, владевшее землей и управлявшее крестьянами. Вожди высшего звена назывались герцогами, а над герцогами в середине IV века утвердился верховный правитель Германарих, избранный королем.

Предки славян несомненно входили в число народов, подвластных Германариху, однако никаких следов готского влияния ни в русской культуре, ни в русском языке не обнаруживается. Может быть – это не более чем гипотеза – от готского kuni («глава рода») происходит слово «князь».

Дело в том, что готы оставались хозяевами восточноевропейских равнин недолго. Их королевство еще не успело окрепнуть, когда Дикое Поле исторгло из своих неиссякаемых глубин нашествие доселе невиданного масштаба.

Гунны

Грабительские набеги монгольского племени хунну несколько веков терзали северную часть китайской империи. Чтобы защититься от свирепых варваров, династия Хань пошла на невиданные меры: отгородилась от буйного соседа великой стеной протяженностью в две с половиной тысячи километров.

Историки спорят, являются ли пришедшие в Европу гунны тем самым племенем, которое побудило китайцев воздвигнуть самое грандиозное архитектурное сооружение человеческой истории. Преобладает мнение, согласно которому племенной союз хунну, утратив возможность подкармливаться за счет Срединной империи, вступил в период внутренних распрей и проигравшая орда двинулась на запад, поглощая встречающиеся на пути племена. К тому времени, когда несколько поколений спустя орда вынырнула из пустыни на дальнем конце европейской ойкумены, она превратилась в народ-конгломерат, вошедший в историю под именем «гунны».

Появление нового врага зафиксировано летописцами около 370 года, когда ужасные неведомые варвары обрушились на готское королевство.

^{Гунны. И.Сакуров}

Уцелевшие готы бежали на запад. Гунны же разместились в богатых травой полях между Волгой и Дунаем, кочуя с места на место и до поры ограничиваясь локальными грабительскими набегами.

Всякая новая орда, появляющаяся из неведомых краев, приводила более развитую цивилизацию в трепет свирепостью и жестокостью, но таких страшных варваров римско-греческий мир еще не видывал.

По уверениям европейцев, эти кочевники не спешивались ни днем, ни ночью: воевали, совещались, ели и спали на своих маленьких выносливых лошадях. Если же ходили, то очень неловко – вместо обуви они обматывали ноги кусками свежесодранной шкуры, и та ссыхалась; эти грубые «сапоги» было невозможно снять. Так же выглядела и одежда: раз надев ее, гунны меняли наряд, лишь когда предыдущий развалится сам. Ели дикие всадники сырое мясо – подкладывали кусок под седло и ждали, пока этот стейк с кровью как следует отобьется. Ни домов, ни даже шатров – вообще никакого крова – они не признавали. Их женщины рожали детей и занимались домашней работой прямо в телегах. Института семьи у ранних гуннов то ли вообще не существовало, то ли это была какая-то стаеобразная форма полигамии.

При этом в некоторых областях военного искусства кочевая орда опережала всех врагов, включая даже римлян – не только в кавалерийском бою, что было бы естественно, но и в инженерном искусстве. В отличие от большинства варваров, пасовавших перед каменными крепостями, гунны отлично умели строить осадные орудия (вероятно, их предки научились этому у китайцев).

Историки пишут, что лица гуннов были безобразны: плоские, безбородые, «похожие на скопцов», с маленькими, яростно прищуренными щелями вместо глаз. Некоторые авторы были уверены, что дикари расплющивают мальчикам носы, дабы шлем с вертикальной защитной планкой плотнее сидел на голове, а щеки изрезают ножами, истребляя растительность. Складывается впечатление, что античная цивилизация впервые столкнулась с представителями монгольской расы и объяснила ее антропологические особенности по-своему. (К сожалению, у гуннов не было летописцев, так что у нас нет возможности узнать, как растолковали себе гунны носатость, волосатость и пучеглазость европеоидов).

С V века полчища снова пришли в движение и устремились дальше на запад, с уже вполне сознательными захватническими намерениями. Мы говорили, что подобное происходило, когда у орды появлялся сильный лидер, желавший создать империю. Таким вождем был Атилла (правил в 434–453 г.г.), наделенный выдающимися полководческими, организаторскими и дипломатическими способностями. Лишь его смерть (что тоже типично для сугубо военных империй) помешала гуннам стать полновластными хозяевами континента.

Согласно хроникам, Атиллу погубило рискованное для пожилого человека сластолюбие. Он взял в жены юную германскую красавицу Ильдико и наутро после брачной ночи был найден на ложе мертвым – вероятно, вследствие инфаркта или инсульта.

После смерти владыки держава распалась на несколько враждующих фрагментов. Орды и таборы разбрелись по Европе в разные стороны. Некоторые осели на востоке. В более поздние времена соседями русославян будут волжские булгары, один из осколков гуннской миграции.

^{Миграция гуннов. М.Руданов}

В постгуннскую эпоху – на рубеже V и VI веков – активизировались несколько племен и племенных союзов, которые несомненно существовали и прежде, но лишь теперь появились на исторической арене в качестве независимой силы. Среди этих «новых» народов были и славяне, однако до собственной государственности им оставалось далеко. Сначала предстояло вынести еще одно тяжкое иго.

Во второй половине шестого столетия со стороны Каспия приблизилась очередная орда – аварская.

Авары

Воспоминаний о гуннском или готском владычестве русославяне не сохранили. Первые угнетатели, кого они запомнили, были авары, или, как зовет их летописец, обры – «бяху телом велице, а умом горди».

Как и гунны, они явились из монгольских степей в результате «эффекта домино»: часть разгромленного в войне с врагами народа жэньжэней побежала на запад, по пути разбухая за счет покоренных тюркских племен. Конную рать, состоявшую из двадцати тысяч всадников (удивительно реалистичная цифра для хроник того времени, тяготевших к преувеличениям), вел хан Байан. Непобедимость его конницы объяснялась вроде бы мелким, но по тогдашнему состоянию военной техники очень важным обстоятельством: авары применяли не кожаные стремена, а железные, что позволяло всадникам вести стрельбу и наносить сабельные удары с лучшей опоры.

^{Авар: реконструкция облика по черепу}

В 565 (по другим источникам в 570) году орда вынырнула из-за Дона и покорила земли к северу от Черного моря, а затем бассейн Дуная и Венгерскую равнину. На протяжении примерно двух столетий авары доминировали в этой части континента, сильно докучая Византийской империи и соседним народам.

Часть восточных славян – большой племенной союз дулебов, живший в западной Волыни, – оказалась во власти аварских ханов. О стране дулебов почти ничего неизвестно, лишь в одной из арабских хроник есть упоминание о некогда существовавшем «царстве» Валинана (очевидно, это «волыняне», другое название дулебов).

«Повесть временных лет» в самом своем начале описывает, как обры измывались над дулебами. Завоеватели не только «насилие творяху женам», но и запрягали славянок в телеги вместо тяглового скота.

А затем, согласно той же летописи, произошло некое чудо: аварское царство в одночасье развалилось. «Бог истребил их, все померли, не осталось ни одного; есть поговорка в Руси и теперь: сгинули, как обры». И летописец поясняет тотальность исчезновения прежде могучего народа, присовокупляя: «иже несть ни племени, ни наследка».

На самом деле, как можно судить по византийским и европейским источникам, крах аварского каганата произошел вследствие комбинированного наступления франков Карла Великого и дунайских болгар хана Крума. Произошло это около 803 года.

Но к этому времени русославян в тех местах, судя по всему, уже не было. Спасаясь от притеснителей, они тронулись на восток – туда, где через некоторое время возникнет Россия. Таким образом, можно сказать, что своим появлением наше государство в некотором смысле обязано жестоким обрам.

После них были и другие нашествия, но они происходили уже в исторические, то есть худо-бедно задокументированные времена. Поэтому о хазарах, печенегах, половцах, татаро-монголах и прочих незваных гостях мы поговорим в последующих главах.

Россия стала (или начала становиться) русской в VII веке. Притом что ни русских, ни тем более России пока не существовало – поэтому до поры до времени я буду пользоваться не очень складным термином «русославяне» (некоторые историки предпочитают называть эти племена «славяноруссами»).

За двенадцать веков своей записанной истории русославянский этнос, положивший начало российской государственности, разделился на три ветви. Крупнейшая из них (собственно русские, или по-дореволюционному «великороссы») вобрала в свой генетический код множество неславянских компонентов: угро-финский, тюркский, литовский, монгольский.

Русская нация в современном понимании этого определения существует четыре или пять столетий, с того времени, когда оформилось последнее по времени разделение русославянского языка на русский («великоросский»), украинский («малороссийский») и белорусский. По европейским меркам, русские – нация среднего возраста. Моложе, чем английская или французская (тоже не особенно старые), но старше, чем итальянская или немецкая, которые окончательно сформировались лишь полтора века назад.

Слово «Россия» впервые встречается в документе 1387 года, а вошло в употребление много позже; официально наше государство стало именоваться российским лишь в эпоху Петра Великого. Так что до «русских» и до «России» в нашем повествовании мы доберемся еще нескоро.

Давайте сначала попробуем разобраться, кто такие русославяне и вообще славяне: откуда взялись, как и почему оказались там, где живут сегодня.

Происхождение

Сложнее всего вопрос, как славянские народы попали в те места, где их обнаруживают первые свидетельства. То есть понятно, что пришли они из Азии, но откуда именно и в особенности когда – истории неизвестно. Исследование этой проблемы в русской историографии постоянно запутывалось еще и политическими мотивами. В периоды, когда верховная власть по идеологическим соображениям начинала испытывать государственный интерес к исторической науке, ученые немедленно начинали искать не истину, а расположение начальства. Начальству же хотелось поднять международный и внутренний престиж главной российской народности, опоры государства, на должную высоту. Любимый историк Николая II Александр Нечволодов красноречиво сформулировал цель официального историоведения: «Оно показывает нам, от каких смелых, мудрых и благородных людей мы происходим».

Об арийском происхождении славян этот верноподданный и патриотичный автор пишет: «…Арии выделялись из всех остальных обитателей земли того времени как своей силой, ростом, стройностью и красотой, так, особенно, благородством своих душевных свойств», а далее Нечволодов называет славян «младшими, но славнейшими племенами всей великой семьи народов, произошедших от древних ариев» (младшими, разумеется, лишь в том смысле, что славяне осели в Европе позже германцев и других арийских народов).

Впрочем, были патриотичные историки, утверждавшие, что славяне обитают в России с каменного века, просто назывались как-то по-другому, поэтому и остались не замечены античными писателями.

В общем, всё, что касается славянских корней и доисторической миграции, очень туманно и недостоверно. Поэтому повторю вслед за Карамзиным: «…Историк не должен предлагать вероятностей за истину, доказываемую только ясными свидетельствами современников. Итак, оставляя без утвердительного решения вопрос: «Откуда и когда Славяне пришли в Россию?», опишем, как они жили в ней задолго до того времени, в которое образовалось наше Государство».

С определенной уверенностью можно сказать, что предки славян примерно во II веке христианской веры вышли из Дакийского царства, к числу народов которого они до той поры принадлежали. Вероятно, уход на северо-запад был вызван дакийскими походами императора Траяна. Во всяком случае, именно с этой поры в письменных источниках начинают встречаться упоминания о племенах, которые предположительно являлись славянскими.

^{Славянские украшения. И.Сакуров}

На время праславяне, по-видимому, обосновались в центральной Европе, расселяясь на пространстве от Балтики до Карпат и от Одера до Днепра. На территории современной Польши, Венгрии, Германии, Украины и Белоруссии обитали три группы племен: венеды, анты и склавены. Последние – безусловно славянский народ. Насчет венедов и антов мнения историков расходятся, и я не думаю, что нам нужно здесь подробно входить в тонкости этой дискуссии. Будем держаться фактов, которые считаются консенсусными.

^{Реконструкции по черепам из захоронений: Кривич Вятичанка}

Итак, в середине первого тысячелетия славяне (от кого бы они ни происходили и какие бы протонароды в себя ни включали) уже делились на три группы – западную, среднюю и восточную. Каждая из них, вследствие своего географического положения, подвергалась культурному воздействию ближайших соседей, приобретая некоторые новые этнические особенности и утрачивая ряд прежних; проявлялось это влияние и на языковом уровне. Западные славяне тесно контактировали с литовскими и германскими племенами; средние – с фракийскими; восточные – со сменяющими друг друга азиатскими кочевниками.

«Повесть временных лет» рассказывает: «По мнозех же временех селе суть словени по Дунаеви, кде есть ныне Угорьская земля и Болгарьская. От тех словен разидошася по земьли и прозвашася имены своими, кде седше на котором месте». И далее (уже в переводе на современный язык): «…Одни пришли и сели на реке именем Морава и прозвались моравами, другие назвались чехами; а вот тоже славяне – хорваты белые, сербы и хорутане. Когда волхи [по-видимому, имеются в виду римляне. Б.А.] нашли на славян дунайских, поселились среди них и начали насильничать, то те славяне двинулись, сели на Висле реке и прозвались ляхами, а от тех ляхов прозвались поляне, к племени же ляхов принадлежат лутичи, мазовшане и поморяне. Также и эти славяне двинулись и сели по Днепру». В этом перечислении легко запутаться, тем более что летописец называет здесь поляков «полянами», хотя поляне, как мы скоро увидим, совсем другое племя.

^{Пути расселения древних славян. М.Руданов}

Существенно для российской истории то, что восточные и часть средних славян в VII веке оказались на пути аварского нашествия. Не выдержав притеснений, эти племена одно за другим стали трогаться с места, двигаясь туда, где земли были малолюдны и плохо защищены, – то есть на восток.

Эта датировка миграции русославян косвенно подтверждается сведениями из византийских источников. Вернее говоря, отсутствием каких-либо сведений: если более ранние летописцы жалуются на набеги придунайских славян, то в VII веке упоминания об этих варварах исчезают и появляются вновь лет через двести – причем докучать империи они начинают со стороны Черного моря. Резонно предположить, что русославяне перестали соседствовать с балканскими провинциями империи и ушли на Русскую равнину.

Некоторые племена – уже упоминавшиеся в связи с аварскими притеснениями дулебы или бужане (жившие на берегах Буга) – остались на прежнем месте.

Процесс обживания русославянами полей и в особенности лесов огромной равнины сущностно отличался от движения народов в западной половине континента. Это было не столько завоевание, сколько колонизация. Завоевывать славянам никого не приходилось. Разрозненные финские племена и роды, как уже говорилось, при появлении чужаков просто уходили глубже в чащу. Пришельцы, вероятно, выбирали удобные для посевов речные берега, несколько лет собирали там урожай, а когда земля истощалась, двигались по реке дальше, в поисках следующего подходящего места. Селились они при этом негусто – слабо развитая агротехника не могла прокормить большое скопление людей.

По мере заселения России и обретения каждой из славянских групп своего постоянного дома (это происходило, когда двигаться дальше становилось некуда или когда местность оказывалась в достаточной степени «хлебной») большинство племен теряли свои прежние названия и обретали новые. Этот процесс переименования еще не был забыт во времена написания «Повести временных лет».

Белые хорваты, сербы, хорутане пошли в северо-восточном направлении и разделились на две части: обитатели приднепровских полей стали полянами, жители прилежащих лесов («дерев») – древлянами.

Между Двиной и Припятью утвердились предки белорусов дреговичи (от старославянского слова дрягва, «трясина, болото»).

Дальше по Двине и ее притоку Полоте поселились полочане.

От них через некоторое время отделились кривичи (по имени первого вождя Крива), занявшие стратегически важную область в верховьях Днепра и Волги, а на западе соседствовавшие с летто-литовскими племенами.

Жители самых восточных земель несколько озадачивающе стали именоваться северянами, а их земля – северской. По поводу этимологии этого названия единого мнения не существует, однако «север» здесь явно обозначал не сторону света, а нечто иное.

Зато племена, занявшие окрестности озера Ильмень и впоследствии построившие Новгород, так и остались просто «славянами».

^{Славянские племена и их соседи. М.Руданов}

Вятичи и радимичи, жившие на тогдашней северо-восточной окраине новой родины славян, были, судя по Летописи, западно-славянского («ляшского») происхождения. Первых привел вождь Вятко, вторых – вождь Радимир.

При взгляде на карту поражают размеры пространства, на котором вскоре возникнет, взявшись вроде бы ниоткуда, русославянское государство. Минуту назад (по историческим меркам) никого и ничего не было – и вдруг появилась держава размером с империю Карла Великого или с Византию.

Удивляться тут нечему. Бóльшая часть территорий так и остались безлюдными. Славяне двигались и селились вдоль рек, и правильнее было бы изобразить карту предысторической России вот так:

Первичная колонизация завершилась лишь в самом конце тысячелетия, однако к середине IX века русославянские племена, которым суждено было сыграть первые, вторые и даже эпизодические роли в действе создания государства, все уже заняли свои места на исторической сцене.

^{Речная страна. М.Руданов}

Что мы знаем про ранних славян

Прежде всего попробуем представить, как они выглядели.

Карамзин пишет: «Думая, без сомнения, что главная красота мужа есть крепость в теле, сила в руках и легкость в движениях, Славяне мало пеклися о своей наружности: в грязи, в пыли, без всякой опрятности в одежде являлись во многочисленном собрании людей. Греки, осуждая сию нечистоту, хвалят их стройность, высокий рост и мужественную приятность лица. Загорая от жарких лучей солнца, они казались смуглыми и все без исключения были русые».

Сведения Карамзина почерпнуты из «Книги о войнах» византийца Прокопия Кесарийского, жившего в VI веке. Это единственный древний автор, позаботившийся описать внешность дальнего, не особенно важного для империи народа – и то лишь потому, что эти варвары надоедали пограничным областям своими набегами. Помимо несколько романтизированного карамзинского пересказа мы можем узнать из трактата Прокопия, что славяне «телом и волосами не слишком светлые и не рыжие, отнюдь не склоняются и к черноте, но все они чуть красноватые».

Вообще источников, по которым можно составить представление о жизни славян предысторического периода, известно всего три: кроме Прокопия о далеких предках россиян писал около 600 года в «Стратегиконе» император Маврикий (или, что вероятней, его безымянный историограф), и еще есть трактат «Гетика» готского автора шестого столетия Иорданеса.

Суммируя сведения, почерпнутые из трех этих текстов, мы узнаем о ранних, «доисходных» славянах следующее.

Общественная структура у них была родо-племенная, и все важные дела решались на вече.

Поклонялись славяне пантеону богов, главным из которых почитался бог молнии. Перед рискованным предприятием или в час опасности они обещали богу щедрую жертву, но плату не авансировали, а вознаграждали божество «по факту» (эта предусмотрительность отчасти объясняет торговые таланты, которые проявятся у русославян, когда они окажутся на товарной магистрали «из варяг в греки»). Еще один обычай, который сыграет важную роль в истории восточноевропейской торговли, – необычайное (возможно, ритуальное) гостеприимство, удивляющее чужеземных хроникеров.

^{Ранние славяне. И.Сакуров}

Уже в то время эти язычники особенно чтили реки и мистических речных обитателей. Это может означать, что привязанность последующей миграции к водным путям имела не только практическую, но и сакральную причину. Плавали славяне в длинных узких лодках, выдалбливая их из древесных стволов. А еще речные жители умели прятаться под водой, дыша через тростинку – это искусство пригождалось во время охоты и войны.

Все авторы с неодобрением отмечают крайнее убожество славянских жилищ, но это несомненно объясняется тем, что поселения строились из расчета на недолгое использование. Истощение почвы заставляло род постоянно переселяться с места на место. Сеяли эти примитивные земледельцы в основном просо, гречиху, полбу. Рожь, ячмень и пшеница стали занимать важное место в рационе русославян, очевидно, уже после миграции. Хмельное медопитие было популярно с незапамятных времен; традиционным славянским промыслом считалось бортничество.

В «Стратегиконе» написано: «Жены же их целомудренны сверх всякой человеческой природы, так что многие из них кончину своих мужей почитают собственной смертью и добровольно удушают себя, не считая жизнью существование во вдовстве». Про высокую нравственность славянок читать приятно, но добровольность их самоубийств вызывает сомнения. Обычно у народов, где существовала сходная традиция, вдову к суициду подталкивало «общественное мнение», а иногда верность усопшему супругу достигалась и прямым принуждением.

Впрочем, о семейных и бытовых обыкновениях славян византийские авторы сообщают очень мало. Варвары интересовали их прежде всего как противники, то есть в сугубо военном смысле.

Например, император Маврикий рекомендует ходить в поход против славян исключительно зимой, когда те голодают, не могут спрятаться за густой листвой и убежать по снегу от конницы.

Он пишет, что язычники не знают военного строя и предпочитают атаковать из засад; лошадей у них мало; доспехов нет, да и одежды немного – иногда лишь «штаны, прикрывающие срам»; из оружия – два маленьких копья, тяжелый щит и смазанные ядом стрелы.

Вот, собственно, и вся более или менее достоверная информация о древних придунайских славянах, которой мы располагаем.

Пращуры по прямой

Гораздо больше нам известно о русославянах догосударственной эпохи. Они ближе к нам по времени, а главное – они представляли больше интереса для первых летописцев, непосредственных их потомков. Намного обширнее и количество археологических находок.

Различия между русославянскими племенами витиеватым романтическим слогом описал Карамзин:

«Поляне были образованнее других, кротки и тихи обычаем; стыдливость украшала их жен; брак издревле считался святою обязанностию между ними; мир и целомудрие господствовали в семействах.

Древляне же имели обычаи дикие, подобно зверям, с коими они жили среди лесов темных, питаясь всякою нечистотою; в распрях и ссорах убивали друг друга: не знали браков, основанных на взаимном согласии родителей и супругов, но уводили или похищали девиц.

Северяне, Радимичи и Вятичи уподоблялись нравами Древлянам; также не ведали ни целомудрия, ни союзов брачных; но молодые люди обоего пола сходились на игрища между селениями: женихи выбирали невест и без всяких обрядов соглашались жить с ними вместе; многоженство было у них в обыкновении».

Здесь уважаемый историк, возможно, слишком некритично придерживается версии «Повести временных лет», автор которой, по общему мнению, был полянином и превозносил свое колено превыше прочих.

Многоженство, кажется, было распространено у всех племен и сохранялось еще довольно долго после крещения Руси. Ссоры из-за похищения невест были одной из главных причин нескончаемых межродовых конфликтов. Со временем установился обычай выплачивать вено, выкуп за невесту, но это, очевидно, произошло довольно поздно, на стадии разрушения родо-племенной структуры, о чем разговор пойдет ниже.

Поначалу же очень важную роль в жизни рода играл старейшина – иногда его называли «князь» (я уже говорил, что это слово, родственное норманнскому «конунг», возможно, произошло от готского «куни»).

Главный бог, повелитель молний, – Перун, бог солнца и дождя – Дажбог (судя по тому, что он не был главным, жители лесов еще не были преимущественно земледельцами и не полностью зависели от урожая), бог ветров – Стрибог, бог охоты и скотоводства – Велес. А впрочем, точного представления о русославянском пантеоне ни у кого нет. Вероятно, у разных племен иерархия богов, их имена и разделение полномочий варьировались. Накануне принятия христианства князь Владимир Святославич попытался преобразовать веру предков в официальную религию, выстроив богов по ранжиру, но попытка оказалась неудачной.

Храмов у русославян не было, но имелись капища для совершения священных обрядов. Происходили такие церемонии на возвышенностях или возле старых могучих дубов. При этом никаких упоминаний о специальных жрецах и тем более жреческой касте нигде не встречается. Волхвы, как уже было сказано, – это жрецы финских племен, внушавшие славянам суеверный страх и, очевидно, имевшие на них немалое влияние.

До принятия христианства существовала традиция человеческих жертвоприношений – для умилостивления бога или искупления вины перед ним. «Говоря о жестоких обычаях Славян языческих, скажем еще, – сообщает Карамзин, – что всякая мать имела у них право умертвить новорожденную дочь, когда семейство было уже слишком многочисленно, но обязывалась хранить жизнь сына, рожденного служить отечеству. Сему обыкновению не уступало в жестокости другое: право детей умерщвлять родителей, обремененных старостию и болезнями, тягостных для семейства и бесполезных согражданам». Вероятно, племена вели полуголодное существование и в периоды особенной нехватки продовольствия были вынуждены избавляться от бесполезных едоков.

^{Поклонение идолам. И.Сакуров}

Судя по довольно сложному устройству захоронений, у русославян имелось твердое представление о загробной жизни. Покойников закапывали в могилы; над местом погребения вождя насыпали курган. В некоторых племенах прах сжигали и устанавливали урны на перекрестках и межах. Покойный предок, чур или щур, должен был оберегать территорию, где проживало его потомство. Этимология слова «чересчур» – «вне доступных пределов», то есть за пределами межевого столба, где покоится прах чура.

Важную роль играл похоронный обряд «тризна», где скорбящие сначала бурно выражали свое горе, рыдая и расцарапывая лица, а потом закусывали, выпивали и пели песни, переходя от уныния к веселью. (Примерно в такой же последовательности настроений происходят в России поминки и в наши дни).

Если говорить о веселье, то есть карнавальной стороне жизни, у русославян было три основных праздника, все связанные с обожествлением природы. Они сохранились в народной традиции на долгие века, лишь заменив языческое обоснование на христианское.

В конце декабря люди отмечали рубеж, на котором ночи перестают удлиняться и световой день начинает прибывать. Впоследствии Коляда (от латинского calendae) переиначилась в Рождество. Праздник прихода весны стал Масленицей, рубежом христианского Великого Поста. Позднейший Иванов День (23 июня) связан с культом Солнца.

^{Железные изделия русославян. И.Сакуров}

Примечательно, что в языческой русославянской традиции отсутствует осенний праздник урожая, важный во многих земледельческих культурах, – еще одно свидетельство того, что на дары земли лесные жители первоначально уповали меньше, чем на рыбную ловлю, скотоводство и охоту.

Из ремесленных навыков ранних россиян, пожалуй, примечательно лишь сравнительно высокое развитие кузнечного дела. Мечи, ножи и копья русославян были хорошего качества. Археологи находят следы плавильного производства почти повсюду. Объяснялось быстрое развитие железного дела тем, что в Центральной и Северной Руси руда была легкодоступна и ее имелось гораздо больше, чем в прежнем регионе обитания восточных славян. Поляне и ильменцы выходили на бой уже не в одних штанах, «прикрывающих срам», как во времена императора Маврикия, а в шлемах и кольчугах.

Изменений, которые новая среда произвела в жизни прежнего полуземледельческого-полукочевого народа, было множество. Некоторые из них послужили предпосылками для создания государства.

«Страна городов»

Когда все свободные местности были заняты и движение племен закончилось, русославяне наконец стали по-настоящему оседлыми. С этого момента и началась общественно-цивилизационная эволюция, которая довольно быстро, всего через несколько поколений, приведет единоязычный, но не состоящий в племенном союзе этнос к объединению.

Увеличившаяся плотность расселения по берегам рек вынудила земледельцев отказаться от прежнего принципа выбора пахотных земель, когда можно было просто перейти с одной удобной поляны на другую. Теперь приходилось вырубать деревья, сжигать их, удобряя землю золой, а когда почва истощится, освобождать от растительности следующий участок. Так постепенно увеличивалась площадь сельскохозяйственной обработки, а население обживало территорию, необязательно примыкавшую к берегам рек.

Естественно, изменился тип домов. Они стали добротнее, долговечнее. Археологи встречают два типа жилищ: для степной зоны, небогатой строительным деревом, характерна глинобитная конструкция (прообраз украинской хаты); для лесной – бревенчатое строение (прообраз русской избы).

^{Славянское городище. И.Сакуров}

Необходимость защитить домашнюю живность от хищных зверей заставила русославян, прежде всего лесных, окружать территорию частоколами и валами. Так появились городища, маленькие поселки на несколько домов. Их следы остались повсюду. В самых населенных местах, вдоль торговых рек, городища стояли почти непрерывной чередой, на расстоянии в несколько километров друг от друга.

Особое направление развития получили поселения, оказавшиеся на очень важной водной магистрали, опоясывавшей всю Европу.

^{Великий панъевропейский торговый путь. М.Руданов}

Верховья Днепра и Волги находятся в непосредственной близости к бассейну Западной Двины и Ильмень-озера, благодаря чему купцы могли провозить по этому маршруту товары из зачерноморских и даже закаспийских краев к Балтике; далее ладьи морем обходили весь континент и возвращались Средиземным морем обратно на Восток. Эта круговая дорога, по которой торговля происходила в обе стороны, на русском своем отрезке называлась «Путь из варяг в греки». В «Повести временных лет» объясняется: «…Шёл путь из Варяг в Греки и из Грек по Днепру, и верх Днепра волок до Ловоти, по Ловоти внити в Ильмень-озеро великое, из него же озера потечеть Волхов и втечеть в озеро великое Нево и того озера внидеть устье в море Варяжское, и по тому морю ити до Рима, а от Рима прити по тому же морю ко Царюгороду, а от Царягорода прити в Понт-море, в неже втечеть Днепр река».

Византийские, арабские, хазарские, западноевропейские купцы везли по степным и лесным рекам самые разнообразные товары. Культ гостеприимства, издавна существовавший у славян, сильно удешевлял затраты коммерсантов, давая возможность экономить на охране караванов. Аборигены тоже не оставались внакладе. Вероятно, поначалу они просто получали выгоду от обслуживания транзита: снабжали путешественников продовольствием, строили или чинили лодки, нанимались на волоках. Однако через некоторое время русославяне активно включились в товарообмен. Статьями экспорта на раннем этапе была продукция лесного хозяйства: меха, мед, воск, но не зерно – его не всегда хватало для собственных нужд.

Вдоль рек археологи находят следы многочисленных торжищ. Известны клады догосударственного периода, где нет монет (византийских или арабских) позднее начала IX века. Стало быть, к тому времени русославяне, по крайней мере частично, перешли от натурального обмена к товарно-денежным отношениям и имели возможность накапливать ликвидность.

^{Гнездовский клад 1868 г.}

Благодаря торговле на речных путях возникли первые русославянские города: Киев, Изборск, Полоцк, Смоленск, Любеч, Чернигов, Новгород (есть версия, что последний назван так переселенцами с запада в память о Стариграде, славянском городе, находившемся на севере Германии). Истории неизвестно, когда именно появились эти древнейшие населенные пункты. Зато понятно, как они образовались.

Обитатели разбросанных по речным берегам городищ свозили товары на продажу в определенные места, удобные для торговли (они назывались «погосты», от слова «гость», «гостьба» – то есть «торговец», «торговля»). Со временем там образовались товарные склады. Склады нужно было охранять, а «гостей» обслуживать. Население разрасталось, постройки приходилось огораживать – и погосты превращались в города.

^{Торг в стране восточных славян. С. Иванов}

Большие, средние и маленькие поселения, каждое за бревенчатым частоколом, выстроились в цепочку вдоль всего пути из варяг в греки. Норманны неслучайно назвали эту страну Гардарикия, «Страна городов». У жителей тогдашней Скандинавии городов почти не было. Но и западноевропейцев поражало такое обилие окруженных стенами населенных пунктов. Баварский автор IX века пишет, что у славянского племени уличей насчитывается 318 городов, а у северян аж 325. В Германии такого бума стеностроительства не существовало.

Теперь пришло время разобраться, в каких отношениях русославяне находились со своими соседями. Именно оттуда, извне, последует толчок, который вынудит разрозненные, обособленно существовавшие племена соединиться в государство.

Непосредственно перед стартом своей государственной истории русославяне соседствовали на севере и северо-востоке с финскими племенами; на западе – с летто-литовскими и, по морю, с норманнами; на востоке и юго-востоке – с волжскими булгарами и хазарами. На юге, вдали, находился политический центр тогдашнего мира Константинополь, чье магнитное притяжение на протяжении четырех столетий будет главным фактором русской жизни. Однако в этой главе о Византии мы говорить не будем – ее время еще не настало. Нечего прибавить и к тому, что уже было сказано о финно-уграх. Эти племена жили всё так же, их соседство никак не повлияло на генезис Киевской Руси.

Поэтому сосредоточимся на западных и восточных соседях русославян. На этих рубежах, в особенности восточном, в IX веке происходили важные события.

Западные соседи

Сначала, очень коротко – о литовских народностях, населявших Прибалтику с древнейших времен. Коротко – потому что эпоха возникновения и могущества литовского государства начнется несколько веков спустя. Пока же многочисленные языческие племена, представлявшие отдельное ответвление арийской расы – литовцы, пруссы, жмудины, куры, латгалы, земгалы, ятвяги и прочие, – никакой политической активности не проявляли. С одной стороны на них давили германцы, с другой подступали славяне, с моря нападали разбойничьи ватаги норманнов. Племена пятились в дремучие леса, в приграничных районах перемешивались с чужаками, находившимися на более высокой ступени материально-культурного развития, и ассимилировались. Некоторым коленам литовского этноса было суждено бесследно сгинуть, оставив о себе память лишь в географических названиях. От окончательного исчезновения литву, вероятно, спасло то, что поживиться в этих нищих краях было нечем, а времена экспансии под лозунгом «крещения язычников» еще не наступили.

^{Древние литовцы. И.Сакуров}

Религия древних литовцев была очень близка к верованиям русославян. То же поклонение силам природы, тот же главный бог молнии, только здесь он именовался не Перун, а Перкунас.

В русских летописях литовские племена упоминаются без особенного интереса, по большей части вскользь – чего не скажешь о других пришельцах с Запада, норманнах, которых у нас называли «варягами». О происхождении этого слова историки спорят, но скорее всего оно обозначало не этническую принадлежность к какому-то скандинавскому народу, а род деятельности. «Варяги» – это вооруженные дружины, отправлявшиеся в чужие края за добычей, заработком или торговыми барышами.

Гиперактивность скандинавских народов, начавшаяся в VIII веке, по-видимому, объяснялась недостатком пищи. Разросшееся население не могло прокормиться на скудных северных землях, и часть мужчин была вынуждена отправляться за моря. В одном из скандинавских преданий («Сага о гутах») рассказывается, как на Готланде из-за перенаселенности стало невозможно прокормиться, и каждый третий мужчина по жребию был выслан за пределы острова.

После того как первые походы оказались прибыльными, заморские набеги стали чем-то вроде традиционного промысла скандинавов. Эти рейды приносили и богатство, и славу.

Из-за обилия природного железа и корабельного леса норманны научились ковать прекрасное вооружение и строить большие ладьи, приспособленные для долгих плаваний.

^{Родовитого варяга готовят к погребению. Г.Семиградский}

Главным заработком для скандинавских мужчин было наемничество. Византийские императоры охотно брали этих сильных, суровых, сплоченных родством воинов в свою гвардию. Следуя примеру Константинополя, правители других стран и городов или просто купцы тоже стали нанимать для защиты варяжских вождей-хёвдингов с их дружинами.

Норманны, превосходные мореплаватели, активно включились в международную торговлю. Мало что производя сами, они выполняли роль «доставщика грузов» с юга на север и с востока на запад.

Но главную известность, конечно, получили не купцы и не наемники, а грабители и завоеватели. Разница между двумя последними была небольшая. Викинги (еще одно распространенное название северных воителей) добирались до Испании и Италии, колонизовали Исландию и Гренландию. Их ладьи можно было встретить на Каспии и у берегов Северной Америки.

Часть норманнов оседала на новых землях, основывая там свои государства. Скандинавы захватили север Франции и Англию, несколько областей на южнобалтийском побережье.

Так появилась варяжская колония и у границы русославянских земель – на Ладоге. По мнению ряда исследователей, норманны обосновались там даже раньше славян. Впрочем, с точностью установить последовательность заселения новгородчины вряд ли возможно. В «Повести временных лет» довольно туманно сообщается, что «новгородцы – люди от варяжского рода, а прежде были словене», то есть можно понять так, что новгородцы вначале были славянами, а потом «оваряжились» вследствие постоянного притока норманнов. Есть и другая версия, согласно которой всё наоборот: новгородские варяги, войдя в контакт с пришлыми славянами, «ославянились» – и это даже вероятнее, поскольку более развитая бытовая культура обычно становится доминирующей. Непохоже, что древнерусская жизнь хоть в какой-то степени подпала под влияние скандинавской цивилизации. У ранних норманнов славянам, видимо, заимствовать было особенно нечего.

^{Походы викингов. М.Руданов}

^{Варяги в морском бою. П.-Н. Арбо}

Тесные связи между местными жителями и варягами установились по всей протяженности великого речного тракта. Торговым городам было выгоднее и проще нанимать для охраны недорогую скандинавскую дружину, чем содержать собственную, где каждый воин к тому же принадлежал бы к какому-то роду и мог оказаться нелоялен по отношению к городу. Из норманнских источников известно, что конунг или хёвдинг заключал с местными старейшинами «ряд» (договор) на 12 месяцев. В одной из саг упомянута стандартная оплата: полное содержание плюс по одной гривне (примерно 200 г. серебра) за воина в год. По этой таксе можно определить какого размера были наемные варяжские дружины. Например, конунгу Олегу (тому самому, Вещему) новгородцы платили 300 гривен. Значит, войско, охранявшее самый большой город, вероятно, состояло из трех сотен викингов.

«Призвание варягов», если оно действительно имело место (об этом разговор впереди), произошло бесконфликтно. Варягов, собственно, незачем было призывать. Многие из них уже стали временными или постоянными обитателями русославянских городов, играя в их жизни важную роль и, очевидно, неплохо уживаясь с местным населением.

Булгары

Страна волжских булгар, по представлениям европейских географов, находилась на самом краю света. О ее месторасположении туманно пишут: «еще восточнее славян». Точные границы Булгарии нам неизвестны. Не исключено, что она простиралась далеко на восток, за Уральский хребет, но скорее всего восточной границы просто не существовало – не с кем было граничить.

Прабулгары были одним из осколков гуннского нашествия. Этот некогда единый народ, скорее всего тюркского корня, под ударом аварской орды разделился на две ветви, которые в конечном итоге оказались почти в трех тысячах километров друг от друга. Одна утвердилась на Балканах и со временем растворилась в местном славянском населении, переняв его язык и культуру, так что от былых кочевников осталось лишь прежнее название България. Вторая часть ушла на северо-восток, долго скиталась и в конце концов то ли в VII, то ли в VIII веке осела в устье Камы. Там булгары (буду называть их так, чтобы отличить от дунайских болгар) смешались с коренными финскими племенами, но сохранили свои обычаи и язык, от которого происходит современный чувашский.

Так далеко на севере булгары оказались отступая от более сильных хазар, в вассальную зависимость от которых они в конце концов попали, но полностью самостоятельности не утратили, и их государство оказалось значительнее долговечнее хазарского.

Арабы пишут, что булгарами управлял «малик», то есть монарх. В периоды независимости он назывался ханом, а при хазарском владычестве – эльтебером, то есть наместником. Известно, что с ослаблением в X веке каганата булгарское государство приняло ислам, переняв его у арабских купцов.

Страна эта очень зависела от торговли с Востоком. Благодаря торговле, она, собственно, и возникла.

Булгары выгодно разместились на водном пути от Каспия в северную Европу. Аравийские и хазарские купцы везли по Волге с юга свои товары и меняли их на меха. Из торжищ образовались два больших города – Сувар и Булгар (он же Великий Булгар), в каждом из которых, согласно арабскому источнику, проживало до десяти тысяч человек, весьма значительное население для той эпохи. Первоначально народ не был многочисленным, он состоял примерно из пятисот родов, однако постепенно подчинил себе окрестные племена. Одни только черемисы в военное время давали хану несколько тысяч всадников.

^{Булгарские воины. И.Сакуров}

Впрочем, Булгария не была воинственным государством. Если и происходили столкновения с западными соседями русославянами, то обычно по инициативе последних. Вероятно, Булгарии и без военных походов хватало доходов от торговли, земледелия и ремесел.

В наших летописях волжских булгар называют «серебряными», поскольку они привозили серебро. Кроме того, они разводили хороших коней и поставляли «жито», то есть, очевидно, обладали более эффективным сельским хозяйством. О высоком уровне развития свидетельствует и то, что Булгария чеканила собственную монету.

В IX веке волжская Булгария воспринималась русославянами как страна завидного богатства и процветания, но отнюдь не как источник политического влияния.

Доминирующей политической силой в восточноевропейском регионе был Хазарский каганат.

Хазары

Примерно в то же время, когда русославяне стали заселять восточноевропейскую равнину, со стороны Каспия в приволжские и причерноморские степи прибыл большой кочевой народ хазары. Он, видимо, представлял собой смешение разных этносов, преобладающим элементом среди которых был тюркский. Особенность хазар, которые вначале вели себя как все остальные бродячие племена (то есть жили набегами и следовали за пасущимися стадами), заключалась в том, что, укрепившись в низовьях Волги, они довольно скоро изменили свои обычаи.

По реке проходил важный торговый путь Восток – Северная Европа, удобный для арабских, еврейских и прочих восточных купцов, по тем или иным причинам предпочитавших возить товары в обход византийских владений, то есть не через Черное море. Хазары быстро поняли, что участие в товарообмене прибыльней грабительских походов.

Возникли большие торговые города. Главный из них, Итиль, стал столицей нового государства. В летнее время хазары по привычке еще уходили в степи и жили в кибитках, но все больше времени проводили в городских пределах.

^{У стен Итиля. И.Сакуров}

Прежде этот пришлый народ придерживался шаманских верований алтайского типа, но создание централизованного государства, как это часто случалось в истории, потребовало введения единобожия.

В середине VIII века после ряда неудачных войн с наступающими из Закавказья арабами верховный владыка хазар принял ислам, но затем арабский мир раскололся и утратил первоначальную напористость. Тогда каган решил подумать еще раз – какой из трех монотеистических религий отдать предпочтение.

Он оказался перед тем же выбором, который придется сделать Владимиру Святославичу сто с лишним лет спустя. Очень вероятно, что при избрании государственной конфессии киевский князь учел ошибку хазарского монарха – поставил на союз с Византией, центральной державой того времени, к тому же тесно связанной с Русью торгово-экономическими интересами.

Но каган, видимо, руководствовался иной логикой. Отлично понимая политические последствия этого решения, он не захотел попадать в религиозное подчинение ни к константинопольскому патриарху, ни к багдадскому калифу, а предпочел иудаизм. В этой религиозной системе, не подвластной никакому иностранному владыке, он мог сам претендовать на роль главы церкви.

Каган не попытался, как другие властители-неофиты (например, тот же князь Владимир), насильно обратить в официальную веру своих подданных. Иудаизм стал религией царского двора и аристократии, а среди населения имелись и мусульмане, и христиане, и язычники. Толерантность вообще являлась, по-видимому, одной из стержневых особенностей хазарского государства.

В своей внешней политике это царство рано перенастроилось с военной экспансии на экономическую. Подчинение Итилю было сродни «браку по расчету», поскольку покровительство хазар сулило больше выгод, чем тягот.

Например, Булгария, расположенная выше по течению Волги, при конфликте с каганом осталась бы без речной торговли, которая составляла основу ее процветания. Выгоднее было покориться, тем более что иго оказалось совсем не тяжким.

Точно так же поступили и русославяне: поляне, северяне, вятичи, радимичи. Признав власть хазар, они платили необременительную дань («по белке с дома»), а взамен получали все выгоды участия в каспийской и черноморской торговле. Правда, каган брал со славянских купеческих караванов десятипроцентную пошлину, но взамен обеспечивал безопасность торговых путей.

Очевидно, отношения с номинальным сюзереном были взаимовыгодными. В «Повести временных лет» нет жалоб на хазарские притеснения, а из иностранных хроник известно, что славяне охотно нанимались служить в регулярное войско кагана.

Пока каганат стоял крепко, необходимости в собственном государстве у русославян не возникало. Однако во второй половине IX века ситуация на юго-востоке изменилась.

Ушли в прошлое времена, когда каганат слыл могущественной державой и византийские базилевсы считали выгодной партией брак с хазарскими царевнами. (Император Лев IV, сын одной из них, даже вошел в историю под прозвищем Лев Хазар).

^{Хазарский каганат. М.Руданов}

Из Азии нахлынула новая волна миграции, под натиском которой каганату пришлось убраться из степей между Доном и Днепром.

Плохо организованная, но многолюдная и воинственная тюркская орда печенегов стала угрожать пути из варяг в греки. Хазарское царство не могло прикрывать своих данников от опустошительных набегов степной конницы.

Если русославяне не хотели потерять торговлю с Византией и угодить под печенежское иго, несравненно более тяжкое, чем мягкое правление хазар, нужно было научиться самим себя защищать.